Куликовская битва

Федеративное войско

В период зрелого средневековья войско собиралось и организовывалось по феодально-иерархическому и территориальному принципу. Сюзерен в случае военной необходимости созывал под свое знамя живших на его земле вассалов и их слуг. Набор людей на военную службу осуществлялся по княжествам, уделам, вотчинам, городам. Воины подчинялись своим командирам, строились под местные знамена, носили, возможно, особенные по цвету одежды или знаки отличия.

Войско того времени состояло из феодальных отрядов, включавших дворян, детей боярских, вольных слуг, городских ополченцев, дворы бояр и князей. Руководящее положение занимали крупные и средние феодалы. Сословные ограничения воинской службы не были такими жесткими, какими они станут в XVI в. В тревожный период армия пополнялась холопами, челядью, а также представителями посадского населения («черными людьми»), купцами и ремесленниками.

Со времен Ивана Калиты костяком армии выступают дворяне, дети боярские и слуги вольные. По своему характеру такое войско можно назвать служебным. Окончательно отошли в прошлое времена, когда княжеско-дружинные отношения строились в большой мере на «вассалитете без ленов». Обычным пожалованием мелких и средних командиров в XIV в. была земля, полученная на условном поместном, а также и вотчинном праве[48]. Инициатором наделения феодалов землей во временное условное держание выступало государство, заинтересованное в расширении зависимого от него класса служилых землевладельцев.

Древнейший случай, связанный с условным владением, приведен в духовной грамоте Ивана Калиты примерно 1339 г.: «А что есмь купил село в Ростове Богородичское, а дал есмь Бориску Воръкову, аже иметь сыну моему, которому служити, село будет за нимь, не иметь ли служити детям моим, село отоимут»[49]. Служилые люди — помещики составят в последней четверти XV в. кадровое ядро общерусской армии. Приведенный (очевидно, далеко не единичный) случай фиксирует землеустройство представителя того военно-служилого сословия, которому будет принадлежать большое будущее. При условии служебной зависимости нередко получали земли не только мелкие, но и крупные феодалы. Последние вошли в состав боярской верхушки армии. Численное увеличение всех этих в той или иной мере зависимых от государственной власти землевладельцев явилось важным фактором создания войска, лично преданного своему полководцу. Заботясь о расширении руководящего состава общества и войска, московское правительство не отменило древнего права свободного отъезда бояр и слуг вольных. Благодаря этому московские князья приобретали более чужих слуг, чем теряли своих. Столица привлекала людей из других уделов. Шло интенсивное формирование класса местных служилых феодалов. Достаточно сказать, что вокруг Дмитрия Донского собралось до 35 сильных родов, за небольшим исключением, стоявших во главе Московского государства и в XV–XVI вв.[50]

При всей социальной пестроте войско XIV в. не являлось сборищем как попало снаряженных людей. Простые ратники имели все необходимое, нередко запасных коней и полные доспехи. Челядь и «черные люди» наряду со знатью выступали как в конных, так и в пеших полках. Рядовые воины обучались умению сражаться и, судя по примерам XVI в., были экипированы иногда не хуже своего командира, очевидно, чтобы надежнее защитить его на поле боя. Характерно, что летописцы, десятки раз описывающие военные события XIV в., ни разу не сообщают о недостатке или плохом качестве использовавшегося вооружения.

Воинские формирования XIV в. по сравнению с дружинниками предшествующей поры отличались обязательностью службы, большей дисциплинированностью, более строгим подчинением мелких тактических единиц отрядному командиру, в свою очередь находившемуся «под рукой» воеводы и князя. Своеволие отдельных подразделений и соперничество полководцев, известные иногда по событиям XII и XVI вв., для XIV в. источниками не отмечаются.

В военном деле русских земель и княжеств зрелого средневековья имелись некоторые региональные особенности, но преобладало завещанное еще Киевской державой выраженное сходство в развитии военной тактики, техники и фортификации. Это сходство не распалось в период тягчайших военных катастроф XIII в., а столетие спустя явно усилилось. Недаром шведы, венгры, поляки — очевидцы событий того времени — единодушно отмечали почти национальное своеобразие боевых приемов и вооружения, называя их «русским боем», «русским обычаем», «русским ладом». Проявится этот «русский бой» и на Куликовом поле. Что же касалось особенностей военного дела отдельных районов Руси, то они были прежде всего связаны с географией обороны и несходными приемами боя западных и юго-восточных противников Руси. К примеру, низовские полки с их конным войском и сабельным боем несколько отличались от новгородско-псковской рати, где пехота и воины, вооруженные мечами, являлись первейшей силой.

Различия областных войск не следует преувеличивать. Беспрестанные военные столкновения, участие в коалиционной борьбе, отпор агрессии извне, общие походы были лучшей школой, взаимообогащающей ратников, объединяющей военное дело разных земель. С моей точки зрения, ныне результативно установить черты, не столько разъединяющие военное искусство Руси, сколько его сплачивающие. Нельзя механически переносить политические факторы феодальной разъединенности на военное дело, всегда очень чуткое к новшествам и тактико-техническому прогрессу. Если бы страна не знала определенного единства в развитии ее военного дела, вряд ли русскими на Куликовом поле был бы достигнут военный успех.

По своей организационной структуре русское войско эпохи зрелого феодализма состояло из разновеликих по численности подразделений. Их наименования в различных странах звучали по-разному, но тактическая необходимость организации всюду была единообразной. В письменных источниках строй отечественного средневековою войска подробно не пояснен. Небесполезно привлечь цетрально- и западноевропейские аналогии. Данный сюжет требует специальной разработки. Здесь же изложим результаты предварительных наблюдений. Самыми мелкими ячейками войска были «копья» (Lance Spie, Gleve), включавшие господина с несколькими комбатантами. Сообщения XVI в. указывают, что в России младший командир руководил не более 10 конными и пешими[51]. Такая численность «копья» встречается и в более раннее время, но типичным для Средней и Западной Европы считается группа, состоящая из тяжеловооруженного копейщика, лучника или арбалетчика и оруженосца — всех конных[52]. Судя по летописям, членение русского войска на «копья» восходит ко второй половине XII в.,[53] а в середине XIV в. во многих странах Европы (не исключая и Русь) использование этой единицы приобрело регулярный характер[54].

«Копья» были слишком малы. чтобы выполнять самостоятельные боевые задания, поэтому они по владельческому и территориальному принципу группировались в более крупные отряды — «стяги», находившиеся под командованием бояр, мелких князей, городской старшины. «Стяги» в качестве отдельных отрядов русского войска стали использоваться не позже второй половины XII в. По «стягам» строились воинские люди еще и в начале XVI в. Из них состояли русские полки в Куликовской битве. И в этом случае мы имеем дело с международно распространенным тактическим подразделением, называвшимся, к примеру, в Польше (иногда и на Руси) хоругвью, а в ряде романских стран — Banner. Наименование рассматриваемого отряда выдает его отличительную особенность — наличие знамени, которое в схватках возвышалось над боевым порядком и было по своим геральдическим начертаниям и цвету характерно только для данного подразделения[55]. «Стяг» мог выполнять и общие, и самостоятельные боевые задачи. В битве под Грюнвальдом в 1410 г. у Ордена насчитывалась 51 хоругвь, у поляков — 50, у литовцев — 40. В составе польских и литовских хоругвей находились украинские, белорусские и русские[56]. Эти отряды выставлялись городами, большей частью находившимися под властью Польши и Литвы. Я. Длугош упоминает Полоцк, Гродно, Витебск, Пинск, Лиду, Новогрудок, Брест, Волковыск, Дрогичин, Мельницу, Кременец, Стародуб, Киев, Львов, Перемышль, Холм, Галич[57]. Cудя по именам литовских князей, в ополчении участвовали также отряды из Новгорода-Северского и Новгорода Великого[58]. Некоторые города выставляли более одного отряда. Так, Длугошем отмечены три смоленские хоругви. Известия, связанные с Грюнвальдской битвой, о сборе войска достаточно подробны и указывают, каким путем набиралась состоящая большей частью из городских хоругвей славяно-литовская армия. Нечто подобное в отношении созыва «ознамененных» городских отрядов имело место в XIV–XV вв. и на Руси.

По западноевропейским данным, «знамя» включало обычно от 20 до 80 рыцарей. Помноженные по меньшей мере на три (имеется в виду окружение рыцаря), эти цифры дают схематическое представление об общей численности данного подразделения[59]. Впрочем, в экстраординарных случаях численность последних возрастала. Так, в битве при Грюнвальде принимавшие в ней участие орденские хоругви насчитывали, по сведениям Я. Длугоша, 60–100 «копий». Для точного исчисления личного состава подразделения простое (на основании обычного состава «копья») утроение приведенных цифр вряд ли приемлемо. Общий характер битвы мог отразиться на большем, чем обычно, количестве «копий» в одном отряде. Польскому историку С. М. Кучинскому удалось прояснить, что некоторые орденские хоругви в 1410 г. насчитывали от 157 до 359 «копий». В Грюнвальдской битве такого рода подразделения включали в среднем не 70 (как можно думать на основании данных Длугоша), а 150 «копий»[60]. Исходя из этого подсчета города Тевтонского ордена выставили в 1410 г. контингенты, в 4.5–8 раз крупнее обычных[61]. Состав хоругвей славянской армии, сражавшейся при Грюнвальде, источниками не освящен. Как отмечает Кучинский, в польском войске могли быть большие хоругви: в каждой не менее 500–600 «копий»[62].

Данные о составе и численности хоругвей 1410 г. в какой-то мере приложимы к русским «стягам», участвовавшим в войне 1380 г. Последние, учитывая особый характер Куликовской битвы, вряд ли были меньше средних орденских Banner, включавших 150 «копий». В свою очередь «стяги» объединялись в полки во главе с князьями и воеводами. Полк являлся в средневековый период самым крупным тактическим подразделением и мог состоять из нескольких (обычно от трех до пяти) «стягов». В полк входили отряды из разных мест или собранные в одной земле или области. Для сравнения отмечу, что аналогичные полку формирования (bataille)[63] в Западной Европе включали ряд расположенных друг возле друга «знамен». Численность таких отрядов могла меняться в зависимости от обстоятельств и количества «ознамененных» подразделений. По примерам XIV в. число последних, образующих: одну bataille, колебалось от шести до 30[64].

Приведенные выше сопоставления частей средневекового русского войска и современных ему европейских армий выявляют (с учетом возможных отличий в отношении социального состава, воинского убора, эмблематики) определенное сходство их структурных подразделений. Оно заключалось в разделении на непостоянные по составу и нарастающие по численности тактические единицы: по древнерусской терминологии — «копье» — «стяг» — полк, боевые достоинства которых были хорошо известны[65].

Возвращаясь к характеристике русско-московского войска XIV в., следует подчеркнуть ряд в большой мере новых явлений в его созыве и организации.

Борьба русских людей с монголо-татарами не прекращалась со времен Батыева нашествия, однако долгое время разбивалась о военное превосходство противника и носила разрозненный, стихийный характер. В XIV в. положение стало меняться. Осуществление антиордынской наступательной программы потребовало от московского правительства объединения вооруженных сил страны, что находилось в прямой связи с увеличением численности войск и расширением района их мобилизации. Комплектованию армии были приданы юридические основы. Система нередко перезаключавшихся, содержащих военные статьи договоров стала нормой взаимоотношений столицы сначала с уделами, а затем и с формально независимыми княжествами и землями. Эти «докончания» обязывали князей Русской земли, которые были под властью великого князя московского, к совместным действиям против, общих врагов. Так, из документа 1350–1351 гг. до нас дошла следующая, в дальнейшем неоднократно повторявшаяся формула: «А кто будеть брату нашему старейшему (т. е. великому московскому князю. — А. К.) недруг, то и нам недруг, а кто будеть брату нашему старейшему друг, то и нам друг»[66]. В случае войны предписывалось, «будеть ми вас послати, всести вы на конь без ослушанья».

В договоре 1367 г., заключенном между Дмитрием Донским и князем Владимиром Андреевичем Серпуховско-Боровским, было уточнено подчинение призванных к военным действиям бояр и слуг: «Где кто ни живет, тем быти под твоим (удельного князя. — А. К.) стягом»[67]. Иными словами, под стяг сюзерена стягивались люди, проживавшие как в его уделе, так и за пределами последнего. Такой порядок держался в течение всего периода правления Дмитрия Донского. Однако, судя по договору 1389 г., вольные слуги и бояре выступали в поход независимо от служебной подчиненности с войсками тех уделов, где были расположены их владения. В дальнейшем прежний порядок, при котором, например, московские феодалы, жившие в чужих уделах, должны были служить в войсках центрального правительства, был восстановлен[68]. Участие этих людей в великокняжеских полках облегчало, видимо, Москве руководство своими людьми, находившимися в других землях. В «докончании» 1375 г. между московским и тверским князьями правило о совместных боевых действиях против татар и литовцев было распространено на отношения между двумя независимыми княжествами. При этом предусматривалось не только личное участие в походах глав этих княжений, но и взаимная посылка воевод[69].

Есть основания думать, что подобные оборонительно-наступательные договоры, узаконивающие фактическое существование федеративной армии, были в предкуликовское время заключены и с другими независимыми соседями Москвы, например с Новгородом[70] и Рязанью[71]. В ходе подготовки к решающему сражению с Ордой князь Дмитрий сумел, по-видимому, заключить серию союзных договоров, что в критический момент обеспечило сбор представительного по численности общерусского войска.

Создание общерусской междукняжеской армии — важнейшее достижение правительства Дмитрия Донского[72]. При этом был применен давний опыт сбора и использования коалиционных вооруженных сил. Если иметь в виду послебатыево время, то такие начинания отмечены в Новгородской земле, а под 1284, 1321, 1335 и 1340 гг. летописи сообщают о выступлении нередко с союзниками сил всей Низовской земли. В этих походах крепла идея единения областных ратей, действовавших в интересах великих князей владимирских и московских. Разделение русских земель на «верхние» (Новгородская и Смоленская)[73] и «нижние» восходит ко времени Киевской державы, В дальнейшем под Низовской землей понимались области Северо-Восточной Руси, и в первую очередь Московское княжество. Одно летописное известие 1285 г. включает в это понятие тверичей, москвичей, волочан, новоторжковцев, дмитровцев, зубчан, ржевцев[74]. По мере расширения московских владений термин Низовская земля для обозначения военной коалиции потерял свою конкретность и был в середине XIV в. заменен такими понятиями, как «вой многи», «все князи русские и все города»[75].

Дипломатические усилия московского правительства, направленные на создание военного союза земель, принесли существенные результаты. Знаменательным в этом отношении был поход объединенного русского войска на Тверь в 1375 г., когда Дмитрий Иванович «собрав всю силу русских городов и с всеми князми русскими совокупяся»[76]. Участниками войны 1375 г. были следующие князья («коиждо ис своих градов с своими полки служачи великому князю»):[77] Cерпуховско-Боровский, Суздальские, Ярославские, Ростовские, Кашинский, Городецкий, Стародубский, Белозерский, Моложский, Тарусский, Новосильский, Оболенский, Брянский, Смоленский. Пришла и рать новгородцев. Всего собралось не менее 22 отрядов (летописец не привел полного списка, ограничившись припиской «и инии князи со всеми силами своими»[78]), сгруппированных, очевидно, в несколько полков.

Сосредоточение объединенной армии у Волока, по сообщению Никоновской летописи, происходило где-то между 14 июля и 21 августа (здесь и далее — даты по старому стилю) 1375 г. Другие летописи указывают более конкретно — 29 июля,[79] т. е. на сбор войска ушло менее 15 дней. Для своего времени это являлось своеобразным рекордом. Опыт мобильного сбора вооруженных сил был использован в войне 1380 г.

По перечню военачальников можно судить о районе мобилизации 1375 г. Он охватил огромное пространство (720×600 км) от Смоленска на западе до Городца на востоке и от Тарусы на юге до Белоозера на севере[80]. В составе войска находились отряды нескольких формально независимых (Ярославского, Ростовского, Смоленского, Суздальско-Нижегородского) княжеств, а также Новгорода Великого. Численный перевес наступающих был, видимо, подавляющим. После 4-недельной осады тверскому князю пришлось подчиниться, его политическая самостоятельность, по заключенному мирному договору, оказалась сильно урезанной[81]. Поход на Тверь, по своему размаху и характеру подлинно общерусский, во многом подготовил последующее событие — Куликовскую битву.

Создание федеративной армии, по-видимому, потребовало ряда нововведений, сделавших ее более организованной и боеспособной. Толчком к такой реорганизации (о чем мы можем только догадываться) послужили тяжелые неудачи, постигшие русские рати в ходе военных столкновений с литовцами и татарами. В 1367 г. литовскому князю Ольгерду удалось подойти к Москве, разбив по частям отряды великого князя. Готовясь к отпору, Дмитрий Иванович разослал мобилизационные грамоты, но дальние «вои» не успели собраться[82]. К тому же Ольгерд подоспел к границам Московского княжества «в таинстве». «Никто же не ведаше его, — записал удивленный летописец, — куды мысляше ратью ити или на что събирает воиньства много… да не изыдеть весть в землю, на неяже хощет ити ратью, и, таковою хитростию изкрадываше, многи земли поймал, и многи грады и страны попленил, не толико силою, елико мудростию воеваше»[83]. Памятным осталось и поражение, которое нижегородцы потерпели на р. Пьяне от татар в 1377 г. Нападающие захватили ратников врасплох, «а доспехи своя на телеги и в сумы скуташа, рогатины и сулицы и копья не приготовлены, а инии еще и не насажени быша, такоже и щиты и шоломы; и ездиша, порты своя с плечь спущающе»[84]. Воспользовавшись такой беспечностью, татары ударили на рать с тыла. Войско русских бежало, даже не оказав сопротивления.

Уроки 1367 и 1377 гг. не прошли бесследно. Была, очевидно, улучшена служба связи и сбора войска, усилена войсковая разведка — в нее в качестве командиров отбирались наиболее смелые и находчивые оружники, т. е. тяжеловооруженные воины. Тогда же, возможно, помимо сторожевых полков выделились специальные разведывательные части — «сторожа крепкая». За отдельными военными новшествами вырисовывались и более общие.

Для общерусской междукняжеской армии эпохи Дмитрия Донского характерно общепризнанное единоначалие верховного главнокомандующего, по велению которого и собирались областные войска. По предположению Б. А. Рыбакова, в тот же период возникли войсковые росписи — «разряды»[85]. Эти списки угадываются в подробных летописных перечнях выступающих сил (походы на Тверь, Новгород и др.). «Разряды» регламентировали количество отрядов, их построение, воевод. Установившаяся обязательность сезонной военной службы предполагала заданное количество мобилизуемых людей, а также их определенное вооружение и снаряжение. Таким путем разрозненные войсковые соединения превращались в слаженное и дисциплинированное целое. Недаром многое из того, что в области военного дела было достигнуто при Дмитрии Донском, будет сохранено и унаследовано Россией XVI в.

Все упомянутые меры по созданию и укреплению войска подготовили успех Куликовской битвы, в которой, повторяя слова летописца, «не толико силою, елико мудростию воеваше». Эта битва потребовала величайшего напряжения народных сил и в свете общерусской последовательной подготовки к решающей схватке с главным врагом не являлась случайной.