Кумир

ВТОРНИК 16 августа, 1988 ДЕНЬ ВОСЬМОЙ

2.10.

Что-то вспугнуло Салли во сне. Она открыла глаза. Прислушалась. И тут поняла: ее разбудила тишина. Это было слишком непривычно.

Салли спала спокойно, даже когда мимо ее окон с воем сирены проносились машины. Во сне она, правда, слышала, как они приближались и вой нарастал, а потом еще продолжал отдаваться вдали, будто хныкал потерявшийся ребенок.

Она различила и звук вертолета и ясно представила себе, как его луч высвечивает сейчас улицы и дома Джорджтауна. Затем услышала шум моторов — это примчались машины репортеров. Но ко всему этому она уже давно привыкла. Отключив телефон, она свернулась в клубок, подушку под голову и — в сон. А сейчас ее разбудила именно тишина, и она лежала без сна и раздумывала, до чего же она изменилась.

Когда-то в Мемфисе ночные сирены заставляли бешено колотиться ее сердце. Но джунгли Гондураса отучили ее от этого навсегда. Вспомнила, как она рыдала вначале, когда помогала предать земле тело старца или новорожденного. Всякий раз, выполняя известный ритуал, она роняла горькие слезы. Но года не прошло — и она уже оставалась безучастной, когда умирали взрослые. Все равно, мужчина или женщина. А если погибал ребенок, ощущала лишь ярость — бессильную ярость.

Армия Гондураса однажды произвела налет на деревню и убила двоих. Мужчин. Вот когда начались в ней эти перемены. Их убивали варварским методом, а она наблюдала, и в ней жило лишь сдержанное любопытство. Мужчин "ласточкой" привязывали к дереву так, что лопались жилы и трещали позвоночники. Они рыдали, молились и просили пощады. А она — она наблюдала, как солдаты стреляли в них. Одному в ухо. Другому — он мог еще держать голову — в рот. А потом кромсали их тела. Но когда солдаты принялись за детей Лагримаса, тут она не выдержала. Она встала грудью против офицера, их командира. За что получила затрещину. Ее попросту отшвырнули на дорогу, чтоб не мешалась.

Четко встал в памяти тот день в 1976 году, когда Терри привез ее в особняк " La Reserva ", чтобы представить полковнику Хулио Рамиресу. Тому было тогда около шестидесяти. В белом костюме и темных очках, худой, благообразный. С нею он был вежлив и предупредителен, как обычно все латиноамериканцы по отношению к женщине другого мужчины.

Рамирес со страстью говорил о страданиях никарагуанцев из-за войны, которую, мол, развязали эти сандинисты. Он все пытался убедить ее, поскольку и сам, и Терри были твердо убеждены в этом: стоит сандинистам сесть за стол переговоров с сомосовцами и все здраво обсудить, столько человеческих жизней будет спасено! Да только к тому моменту уже не один десяток лет обе стороны раздирали лживые наветы и кровная месть. Возможность мирной договоренности давно исчезла. Так что никакого желания встречаться на самом деле не было. Война продолжалась, а значит, лилась кровь и старых, и малых.

В ту ночь, когда они с Терри остались в спальне одни, она прижалась к нему и прошептала:

— Я ему не верю. Давай вернемся в Хьюстон.

— Мы должны ему верить,— сказал Терри.— Это единственный шанс прекратить войну в Никарагуа.

— Не верю я в это.

— Он мне нужен,— сказал Терри.— Нужна его помощь, чтобы добиться того, чего мы хотим. Не бросай меня.

— Разве я тебя когда-нибудь брошу?

И на другое же утро она пустилась в путь. Самолетом из Майами в Тегусигальпу, оттуда на чихающем местном ДС-3 в Кабо-Грасиас-а-Диас, откуда она бежала пять лет назад. Мысленно она вернулась к душным ночам, снова увидела вьющихся над свечой насекомых, услышала кваканье лягушек и словно почуяла сырой зловонный дух болот, несомый западным береговым бризом. Она прожила там неделю в двухдолларовом номере над баром "Эль-Парадор". Ждала, когда наконец приедет он. Она обедала на ветхой веранде, когда увидела его внизу во дворике. В фетровом коричневом берете с темным пропотевшим кругом на макушке. Он отрастил бороду; от дорожной пыли она казалась пятнистой, крапчатой. Одет был в свободную белую ситцевую рубаху — латиноамериканцы любят такие. Она доходила ему почти до колен. Тоже белые хлопчатобумажные штаны сидели на нем мешковато; на ногах были мокасины. Талию перетягивал широкий кожаный пояс, с которого свисало мачете — нож, загнутый на конце, крестьяне обычно рубят таким сахарный тростник. Сперва она даже не узнала его, пока он не поднял голову. И тут увидела его глаза. Глаза Карлоса Фонсеки. Они выражали само терпение. В них читалась его судьба.

Сначала они занимались любовью, потом он принял ванну. Когда стемнело и немного спала дневная жара, они пошли пройтись по набережной, вдыхая прогорклые запахи порта, прислушиваясь к грустной перекличке охрипших старых судов и жалобным стонам стальных тросов. Шли и тихо переговаривались по-испански.

— Как ты узнал, что я вернулась? — спросила она.

— Мне сказали.

— Кто?

— Многие. Они хорошо тебя помнят… Ла Путита — Малышка.

Она улыбнулась и поглядела на свои босые ноги, ступавшие по бетонному молу.

— Все идет хорошо?

— Да нет, не очень. Слишком много убитых.

— А что сомосовцы?

— С каждым днем набирают силу. У них уже есть вертолеты. Они добираются до любой точки мгновенно.

— Почему бы вам не договориться? — спросила она.— Может, начать переговоры?

— Им нельзя доверять.

— Тогда что же делать?

— Ничего. Продолжать борьбу, и все.

— Продолжать? Зачем?

— Как зачем?

На ночь он остался в ее номере. Она вышла на улицу, чтобы купить цветы и бутылку тростниковой водки — "Флер де Канья". Старуха из "Эль-Парадора" приготовила им блюдо с бобами.

Когда раздался выстрел, они сидели в углу комнаты за столом. Лишь дрожащая свеча разделяла их. Стреляли без предупреждения. Этот миг она помнит хорошо.

Стреляли из-за спины, словно кто-то на веранде позади нее откупорил бутылку с шампанским. Ее левого уха коснулся легкий шепот, как будто хотели привлечь ее внимание. Фонсека сидел напротив нее. Вдруг он подскочил на месте, опустился и замер. А на правом виске его медленно расплывалось темное пятно. Потом плечо его дернулось, он упал лицом прямо на блюдо, забрызгав ее своей кровью, вином и остатками еды.

Кто-то распахнул дверь ногой. В комнату ворвались солдаты в незнакомой для нее военной форме. Они сбросили тело Фонсеки на пол и принялись топтать его. И топтали, пока не переломали ему все кости. Но он был уже мертв и не чувствовал боли. Затем они кинулись срывать с него одежду. Один солдат подскочил к ней и приставил дуло револьвера к ее виску.

Она не двигалась. Она даже не взглянула на солдата, продолжая все так же сидеть за столом, пока они терзали тело убитого Карлоса Фонсеки. По лицу ее и рукам были размазаны кровь, вино, еда. Она продолжала сидеть не двигаясь и тогда, когда солдат с револьвером запустил руку в разрез ее рубашки и стал грубо тискать ее грудь. Остальные орали, гоготали, рвали на ней рубашку. Затем солдат схватил ее за локоть и силой заставил встать. Он потащил ее к кровати, и она лежала там не двигаясь, пока он возился с пуговицами на своей ширинке. Справившись, он повалился на нее. Но она была бесчувственна, и у него ничего не получилось. Он давил на нее всей своей тяжестью и так ткнул дулом револьвера в лоб, что голова ее вжалась в матрас.

— Помянешь меня, когда встретишься в раю с Иисусом. Аминь.— Он убрал револьвер.

Салли смотрела в пустые глаза садиста. У всех насильников одинаковые лица: потные, с густыми бровями, расплющенным носом и тонкими усами. Потемневшая ноздреватая кожа и скотские глаза-щелочки. Сколько уж она видела таких лиц. Лицо без имени, вернее, с сотней тысяч имен.

— Заткнись,— сказала она и плюнула в его рожу. Потом закрыла глаза, приготовившись умереть.

Вдруг кто-то крикнул:

— Хватит! Эй вы, хватит!

Солдаты перестали громить комнату. Настала тишина. Солдат, насиловавший Салли, подтянул штаны. Кто-то одернул подол ее рубашки и помог ей сесть. Зажмуренными глазами она ощутила яркий свет. Когда открыла их, увидела на голом полу тело Карлоса Фонсеки и какого-то человека с фотокамерой, склонившегося над ним. Он делал снимки со вспышкой.

— Можете привести себя в порядок? — спросил он.

— Сейчас, подождите.

— Вы мне нужны.

Но она тупо уставилась на тело, распростертое на полу.

— К вам лично это отношения не имеет. Просто нужно для дела, понимаете?

— Понимаю.

— Я работаю на любого, кто платит.

— Это я запомню.

Он попытался ее поцеловать, но она отвернулась. Он заорал на солдат, чтоб те забрали что хотят и убирались. Они повиновались. Старуха из бара вызвала полицию. Полицейские унесли тело и задали Салли несколько вопросов, но было ясно, что она ничего не знает. Они под охраной доставили ее в аэропорт, провели через таможню и уехали. Телеграммой она сообщила номер своего рейса Терри и вылетела домой.

Однако на аэродроме в Хьюстоне ее никто не встречал. Когда она добралась до квартиры на Фэкелти-Роу, оказалось, он ушел на баскетбольный матч. Было уже очень поздно, она успела проспать несколько часов, только тогда он нырнул к ней в постель.

— Терри…

— Я рад, что ты уже дома,— сказал он, привлекая ее к себе.— Ты проявила чудеса храбрости.

Она прижалась щекой к его густо заросшей груди.

— Скажи скорей, что ты меня любишь,— прошептала она.

— Ты с ним спала?

Она не ответила, и он стал настаивать.

— Расскажи мне все.

— Терри, они же убили его.

— Ну как, языком поработала?

— Терри, прошу тебя. Они ведь…

— Ну, как у тебя с ним было?

— Пожалуйста, не надо, Терри,— попросила она.— Не сегодня.

— Ну, так как?

— И так, и эдак.

— Расскажи…

Она не хотела себе признаться, но он занимал важное место в ее жизни — Фонсека. Наивный был. И мечтатель. Но для нее он не пустое место. Она по-своему любила его.

Что ж, возможно, к ней лично это тогда отношения и не имело. Но она двенадцать лет ждала, чтобы отправить ту свою записку Рауху и отомстить Рольфу Петерсену.

Ради этого стоило ждать так долго.

6.00

В кампании Лу Бендера настала третья фаза. Зазвонивший около полуночи красный телефон соединил его с президентом.

— Ты смотришь передачу?

— Да.

— Ну, и?…

— Раух есть Раух,— ответил Бендер.— Он… как бы это сказать, переметнулся в чужой лагерь.

— Это я вижу. И насколько это серьезно?

— У них на руках ничего нет.

— Совсем ничего?

— Тела нет. И заключения вскрытия тоже. Доктор из "Уолтер Рид" убит, слышал об этом?

— Да, слышал.

— Я бы сказал, у нас отличные позиции, а вот Истмен совершил последнюю грубую ошибку.

— Что ты собираешься предпринять?

— Мне тут надо кое-что уладить.— Бендер не уточнил, что именно.— Тебе предстоит сказать Истмену, чтобы он подал в отставку, ты знаешь?

Президент явно заколебался. Но, помедлив, все-таки ответил:

— Да, знаю.

— Я считаю, это даже важнее, чем внести имя Фэллона… в список кандидатов.

— Но это и вовсе невозможно.

— Это неизбежно, Сэм,— сказал Бендер.— Или ты выставляешься с ним в паре, или твоя кандидатура летит вовсе.

— Это твое мнение?

— Это непременное условие.

Президент вздохнул:

— Понял,— и повесил трубку.

Следующий шаг, намеченный Бендером, был — отрезать Рауху путь к отступлению. Почти час он потратил, чтобы найти главнокомандующего военно-морским флотом адмирала Джеймса Оттиса. Оказывается, тот остановился в Кларидж-отеле.

— Что случилось? — спросил Оттис, когда жена, разбудив, протянула ему телефонную трубку.

— У меня к тебе вопрос: у адмирала Уильяма Рауха много друзей во флоте?

— И только из-за этого ты звонишь мне в Лондон в пять утра?

— Другого повода я не смог придумать,— ответил Бендер.— Так каков же ответ?

— Не так уж много с недавних пор.

— Джим, как ты полагаешь, смог бы Раух вернуться во флот?

— А сам ты как думаешь?

— Не уверен.

— Я тоже,— сказал Оттис.

— Так позаботься об этом,— сказал Бендер.

— Сделаю утром несколько звонков.

— До утра ждать нельзя.

— Понял.— Оттис громко вздохнул, и Бендер услышал, как он вылезает из постели.— Считай, дело сделано.

Третья фаза его кампании требовала встречи за ланчем в Нью-Йорке. К 6.00 утра Бендер успел пригласить четырех гостей и назначить место встречи. Только после этого он позвонил на военно-воздушную базу в Эндрюсе и заказал себе президентский Джи-3 на 11.15. Если все пройдет гладко, он вылетит из Нью-Йорка в 14.15. и уже к 15.30. будет обратно в Белом доме.

Было всего 6.10, когда в банном халате и шлепанцах он прошел со второй чашкой кофе и утренним выпуском "Вашингтон пост" к себе в малый кабинет. При холодном свете, сером от нависших дождевых облаков, он прочитал набранный крупным шрифтом заголовок.

Лу Бендер вздохнул и покачал головой. Все получилось не так ловко, как он докладывал президенту по телефону. Доктор из ФБР, писавший заключение о вскрытии трупа Мартинеса, снял свой намек на СПИД. После того, как он подписал фальшивое медицинское заключение, он был полностью выведен из игры. Но два агента ФБР видели оригинал заключения. Тем или иным способом Бендеру предстояло сделать все, чтобы они помалкивали. Неудобство, однако, заключалось в том, что для этого ему мог понадобиться Раух. Бендер перелистал газету. И тут на глаза ему попалась строчка, которая заставила его громко рассмеяться.

6.15.

Едва Салли успела вынуть из полиэтиленового пакета "Вашингтон пост", как раздался телефонный звонок.

Звонил Стив Чэндлер.

— Что скажешь? — спросил он.

Салли пробежала глазами заголовок:

ИСТМЕН ЗАЯВЛЯЕТ, ЧТО МАРТИНЕСА ЗАРАЗИЛИ СПИДОМ

— Ты слушаешь? Салли!

Она быстро взяла себя в руки.

— Да,— ответила она,— но комментариев не будет.

— Между нами.

— Сказала, не будет.

— Но подоплека-то есть?

— Не думаю.

— А если покопаться?

— Все, проехали, Стив.

— Мисс Крэйн,— в голосе Чэндлера зазвучало ехидство,— это правда, что сенатор Фэллон дал тебе пинком под твой очаровательный зад?

— Знаешь, Стив, а ты мне одно время нравился.

— Знаешь, Салли, я просто делаю свое дело. А ты все осложняешь. Это ты мне ничего не сообщила о том, что Фэллон выступит в восемь в четверг!

— Нет, прессу обзванивала не я.

— А кто?

— Крис Ван Аллен.

— Этот педик? Выходит, тебе и впрямь дали отставку?

— Лишь временную, милый Стив. Так что не спеши сбрасывать меня со счетов.

— Значит, увидимся на съезде?

Вопрос бил в больное место, и жестоко. Но Салли не выдала себя.

— Само собой.

— Считают, если в разговорах насчет СПИДа нет дыма без огня, то твой мальчик получает шансы выйти в дамки.

— Вполне возможно.

— Ну хорошо.

По голосу Чэндлера Салли поняла, что тот уже вытащил закинутые сети и теперь начнет переваривать улов.

— Тогда займемся делом,— сказал он.

— Я слушаю.— Она взбила подушку и села повыше, прислонившись к изголовью кровати.

Но Чэндлер заколебался.

— Я перезвоню тебе с другого аппарата. Подожди.

— Давай.— Салли повесила трубку и стала проглядывать шестую колонку первой страницы "Вашингтон пост".

Пока она спала, разыгрались невероятные события. Оказывается, Истмен позвонил Сэнди Роджерсу, продюсеру программы "Найтлайн", и спросил, согласен ли тот отменить указанное в программе шоу и вставить интервью с ним, Истменом, по поводу новых данных о смерти Мартинеса. Роджерс ухватился за счастливый случай, а Эй-Би-Си получила эксклюзивный материал насчет заражения.

Салли представила себе взрыв телефонных звонков в ночи, когда руководители программы Эн-Би-Си и Си-Би-Эс накинулись на своих сотрудников, упустивших такую сенсацию. Частично это и объясняло утренний звонок Чэндлера. Однако, когда Салли пробежала глазами перевернутую страницу, она даже задрожала от возбуждения. Она поняла, почему Стив решил, что Терри может претендовать на выдвижение кандидатом на пост президента.

В своем интервью для "Найтлайн" Истмен ссылался, не называя имен, на "компетентные источники", утверждавшие, что армейский врач ввел Мартинесу вирус СПИДа, получив его из военно-медицинского исследовательского центра в Форте Дитрих, Мэриленд. Представитель Пентагона признал, что армия, наряду с гражданскими исследовательскими институтами, также работает над вакциной СПИДа. Он, правда, отрицал, что вирус кому-то передавали или что его могли выкрасть. Хотя Истмен прямого обвинения в заражении не выдвинул, зато явно намекнул, что пора навести порядок в Белом доме президента Бейкера.

Если в этом заявлении Истмена была хоть доля правды и если об этом начнут говорить, а впрочем, даже если все это окажется уткой, его история вполне может вызвать на съезде панику. Может заставить делегатов броситься на поиски незапятнанной кандидатуры, этакого рыцаря без страха и упрека — Мистера Чистенького. Вот тогда и может всплыть кандидатура Терри Фэллона.

Салли не сводила глаз с телефона. Ей очень хотелось позвонить Терри, чтобы высказать ему все это. Но она боялась пропустить звонок Стива Чэндлера. Как только телефон зазвонил, она схватила трубку.

— Да, Стив!

— Какой Стив?

Звонил Терри.

— А я как раз собиралась набрать твой номер,— сказала она.

— Что за Стив?

— Стив Чэндлер. Из программы "Тудей". Я ждала, что он мне позвонит.

— Видела материал?

— Да.

— Что думаешь?

— Такой случай выпадает раз в жизни.

— О чем ты? — В голосе Терри звучало удивление.

— Про заявление Истмена.

— А пятую полосу ты видела?

— Пятую?

— Справа внизу.

Она нашла страницу. И сразу увидела, о чем он говорит.

ГРЯЗНОЕ УБИЙСТВО АГЕНТА ФБР

Всего два коротких абзаца в нижнем правом углу страницы. Черно-белые. Они казались такими маленькими и равнодушными. Словно могильный памятник на крохотном бумажном пространстве. Всего-то было истрачено несколько капель типографской краски и клочок бумаги. А перечеркнута целая жизнь. Салли живо представила его себе: потупленный взгляд, застенчивая улыбка. Его руки дрожали, когда он в первый раз овладел ее. Она еще раз проглядела заметку. Такой короткий реквием по ушедшей жизни, которая обещала ей так много. Вот так же вспыхнула и угасла, вспомнила она, и та, другая жизнь. Карлоса Фонсеки. Ее она уже оплакивала. Теперь очередь за Россом. Но главное — ничем не выдать себя в разговоре с Терри Фэллоном.

— О-о,— выдохнула она.— А я и не видела. Господи, до чего ужасно.— Она приложила руку к низу живота, как будто и сейчас еще чувствовала его присутствие там, в глубине ее плоти.

— Конечно, ужасно,— сказал Терри.— Именно ужасно.

— Мы когда увидимся?

— Сегодня я очень занят. Потом позвоню.

— Когда?

— Когда освобожусь.

— Терри…

— Да?

— Скажи, что ты меня любишь.

— Я тебе позвоню позднее.— Он повесил трубку.

Телефон снова зазвонил. На сей раз это был Чэндлер.

— Извини,— сказал он.— Я искал пустой кабинет. Ты одна?

— Да.

— Никто не возьмет параллельную трубку?

— Стив, ты что, поступил на секретную службу?

— Послушай, Салли, новости сногсшибательные. Знаешь нашего Майкла Маршалла из уголовной хроники? Того самого, который разоблачил местную мафию с помощью скрытой камеры.

— Встречались как-то.

— Считаешь, можно ему доверять?

— Когда он трезв — да.

— Так вот, последние три месяца он провел в Гондурасе. И у него документы, которые доказывают, что Рольф Петерсен, ну тот, что застрелил Мартинеса, помнишь?…

— Да.

— … что Рольф Петерсен работал на контрас. И именно на, как его, Рамиреса. Старикана, их представителя.

Салли затаила дыхание.

— Ну и?…

— Ты же знаешь всех участников игры. Как думаешь, мог этот Рамирес приказать Петерсену убить Мартинеса?

— Ни в коем случае.— Салли постаралась, чтобы ее ответ прозвучал как можно небрежней.

— Почему ты так уверена в этом?

— Потому что Мартинес был у них единственным лидером, который не гнул спину перед ЦРУ и помогал контрас сохранять хотя бы видимость независимости.

— Тогда кто, по-твоему, дал этот приказ?

— Не знаю. Впрочем, Ортега тут замешан. Но мог быть кто угодно. Все они дерьмо,— сказала она.— Не забывай, я ведь жила там. Я знаю, чем от них смердит.

— Спасибо, крошка,— в голосе Чэндлера ясно прозвучала благодарность.— Я учту это.

— Не стоит благодарности,— ответила она по-испански.

— За мной стаканчик на встрече в Сент-Луисе.

— А может, и два,— сказала она. И оба повесили трубки.

Салли отбросила газету и снова легла. Нелегко будет запутать репортеров сразу из трех телекомпаний. Раз уж они взяли след и готовы по нему идти, вряд ли ей удастся долго прикрывать Рамиреса. Вот если ей задержать их еще хоть на несколько дней… Сладкий тон Стива Чэндлера, его слова благодарности — все это не без легкой иронии. Ни один репортер не может избежать искушения завязать дружбу с кем-то из правительственных кругов, сойтись поближе, стать своим. Любой репортер видит в этом кратчайший путь для того, чтобы раздобыть сенсацию, самый верный шанс поймать удачу за хвост. Но вот тут-то и таилась ловушка. Ибо любого, кто связан тесными узами с кем-либо из правительства, могли использовать в своих интересах. Рано или поздно это случалось с каждым репортером.

Салли сняла трубку и набрала местный номер.

— Картер слушает.

— Это Крэйн.

— О… привет! — Его голос завибрировал от волнения.— Очень рад, что ты позвонила.

— Ты следишь за новостями?

— Как раз спешу в свой офис.

— Ты собираешься заглянуть ко мне сегодня? — промурлыкала она.

— Ну-ка… дай подумать… А что, если… если, например, в полдень?

— В полдень? Прекрасно,— сказала она.— Припаркуйся с обратной стороны дома. И не опаздывай! Я тебе приготовила сюрприз.

— Хороший?

— Увидишь. Кое-что давно забытое.

— Горю нетерпением,— сказал он, и по его голосу она поняла, что уже завела его.

Положив трубку, она прихватила крем для бритья и бритву и пошла принимать горячую ванну.

7.55.

Мозговой трест партии пригласил Чарли О'Доннелла на завтрак в "Космос-клуб". Вернее, это было не приглашение, а вызов.

Когда он прибыл, за длинным столом красного дерева уже сидело шесть человек, включая Билла Уикерта. Верхушка партии. Ее цвет.

Вошли официанты, обнесли всех оранжадом и приняли заказ. Когда они вышли, Уикерт спросил:

— Чарли, вы ведь понимаете, чего мы хотим?

— Нет, Билл.— О'Доннелл заправил за воротник салфетку.— Объясните мне.

Де-Франс перегнулся через стол и накрыл своей рукой руку О'Доннелла. В этом господине было столько манерности, что лучше было держать с ним ухо востро.

— Прежде всего, мы не хотим ссориться. Во всяком случае, не сегодня утром. И не на съезде партии. Вы понимаете?

— Конечно.

— Тогда, Чарли,— вставил свое слово Лонгворт,— расскажите нам, как обстоят дела с внесением Терри Фэллона в список для голосования?

— Да, да, выкладывайте,— подхватил Уикерт.

— Спокойней, Билл,— сказал Де-Франс.

Уикерт насупился.

— Выкладывать мне нечего,— сказал О'Доннелл.

— Нечего? — переспросил Хью Браун.

Это был янки из Коннектикута, потомок одного из создателей Конституции. Он носил пенсне и в нагрудном кармане часы на золотой цепочке.

— Но ведь после вчерашней ночи,— сказал он,— всем стало ясно, что следующий срок президент с Истменом сотрудничать не сможет.

— Президент взвешивает ситуацию,— заметил О'Доннелл.

— Естественно,— подтвердил Браун.— А Истмену предстоит подать в отставку.

— И он подаст?

Собравшиеся за столом переглянулись. За всех ответил Лонгворт:

— Разумеется. В воскресенье Истмен сообщил стране: возможно, президент причастен к вмешательству в дела правосудия. В свою очередь ФБР утверждает: Истмен либо лжец, либо дурак. Вот теперь он придумал сказку про то, как Мартинес был заражен. Лично я склоняюсь к мысли, что он просто чокнутый.

— Постойте, постойте,— снова вмешался Уикерт,— вы что же, хотите сказать, Бейкер не собирается предлагать Истмену подать в отставку?

— Я не знаю,— сказал О'Доннелл.— Примите мою благодарность, Билл. Сок на редкость свежий.

— Ответьте прямо на вопрос, черт возьми!

Де-Франс вздохнул.

— Билл, вы грубите,— заметил он устало.

— Я хочу услышать ответ,— невозмутимо настаивал Уикерт.— Наша партия хочет услышать ответ.

О'Доннелл окинул взглядом всех сидящих за столом. Пускай Уикерт вел себя неучтиво, но вопрос он задал нормальный.

— Прошу прощения,— сказал О'Доннелл,— но на сегодняшнее утро у меня нет для вас ответа.

— Почему, черт побери?

— Потому что я не знаю его, Билл.

— Дерьмо! — взорвался Уикерт.— Администрация сошла с ума, что ли?

Вмешался Де-Франс:

— Спокойней, Билл.

— Христа ради,— не выдержал Уикерт,— за этим столом я что, единственный, кто понимает, что Истмен предъявил обвинение в убийстве президенту Соединенных Штатов?

На миг воцарилась тишина. Затем раздался стук в дверь: официанты внесли завтрак.

Когда они вышли, Браун спросил, откашлявшись:

— Разве есть очевидные доказательства обвинения, что полковник Мартинес был заражен?

— Насколько мне известно, нет,— ответил О'Доннелл.

— А кто-нибудь предлагал произвести эксгумацию и проверить наличие вируса?

— Это невозможно,— сказал О'Доннелл.— Полковника Мартинеса кремировали. Самолет контрас уже развеял его прах над Никарагуа. Джо, передай мне, пожалуйста, масло.

Кое-кто уже принялся за еду.

— Ну, а что показало вскрытие? — спросил Уикерт.— Кто-нибудь видел копию заключения?

— Да, было бы неплохо ее увидеть.

— Господа, мне кажется, мы упускаем главное,— заговорил Шворц. Зря он никогда не говорил, это всем было известно.— Заразили полковника Мартинеса или не заразили? Конечно, это играет какую-то роль в нашей дискуссии, однако не главную.

Большинство за столом продолжало завтракать. Только О'Доннелл перестал есть. Он внимательно слушал и наблюдал.

— Суть в том, что Сэм Бейкер сам по себе не может быть снова избран,— сказал Шворц.— Без Терри Фэллона в списке кандидатов он на выборах не победит.

Сидевший в дальнем конце стола Билл Уикерт вскинул голову. Наконец-то он обрел союзника. И внушительного.

— Наивно думать, что Истмен легко перешагнет через свое публичное унижение. Его отставка еще под вопросом,— продолжал Шворц.— Но он все равно должен уйти, а Сэм Бейкер должен вставить в список Фэллона.

— Слышишь, Чарли? Или пусть сам уходит! — заявил Уикерт.

Чарли О'Доннелл окинул быстрым взглядом всех сидящих за столом по обе его стороны. Уикерт верно сказал. Если он не сможет обеспечить кандидатский список Бейкер — Фэллон, его особая роль в деятельности партийной верхушки сведется к нулю. Тогда спикером ему уже не быть. И останутся на выбор два выхода: либо вернуться рядовым в палату представителей, либо уйти в отставку.

— Хорошо, я прозондирую почву,— сказал О'Доннелл.

Слова его повисли в воздухе. Кто уставился в стол, кто позвякивал серебряными приборами. Самые отважные поглядели ему прямо в глаза.

— Идет, Чарли,— сказал Уикерт.— Если тебя это устраивает…— Он сел прямо.— Значит, решено: спикер посоветует президенту либо принять кандидатуру Терри Фэллона в вице-президенты, либо… либо не выставлять себя на переизбрание.

Хью Браун сказал:

— Я — за!

Головы присутствующих повернулись к нему.

— В это я верю. За это готов голосовать,— ответил им Браун.

Уикерт спросил:

— А ты, Роланд?

Де-Франс опустил на стол свою чашку с кофе.

— Прошу меня извинить, но, по моему разумению, так поступать преждевременно.

Джонсон согласился:

— Я тоже так думаю.

— Итак, дебаты за столом продолжаются,— заметил Уикерт.— Так что же, Роланд, да или нет?

Де-Франс облизал губы.

— Да,— сказал он.

— Гидеон?

Но Лонгворт не успел ответить, так как конгрессмен Джонсон бросил свою салфетку на стол, отставил стул и поднялся:

— Господа, такое решение я считаю неэтичным. Поэтому я говорю НЕТ. И… всего хорошего.— Он кивнул О'Доннеллу, направился к двери и вышел.

Сенатор Лонгворт прокашлялся:

— Я — за.

— Эйбрам? — спросил Уикерт.

Шворц пристально посмотрел на О'Доннелла.

— Эйбрам? — снова спросил Уикерт.

— За! — ответил Шворц.— Да простит меня бог. За!

Чарли О'Доннелл вздохнул, вытянул из-за ворота салфетку и положил ее перед собой на стол. "Ах, людишки, людишки",— пробормотал он.

— Значит, все у нас решено,— сказал Уикерт.— Спикер сообщит президенту пожелание партии, чтобы он…

— Предположим, Истмен подаст в отставку, а Сэм Бейкер откажется выполнить наш ультиматум, — не без горечи заметил О'Доннелл.— Что тогда?

— Тогда,— и губы Уикерта скривились в лукавой улыбке,— Фэллон.

8.30.

Они встретились, как было заведено, в комнате позади Овального кабинета. Овальный кабинет был слишком торжествен, каждое звучавшее в его стенах слово приобретало зловещий оттенок, так что с первых же дней нынешней администрации, когда предстоял приватный разговор, они уходили оттуда в свою комнату. И даже несмотря на то, что теперь предмет разговора не сулил ничего приятного, президент не счел возможным менять обычай. И ждал Дэна Истмена именно там.

Прибывший вице-президент выглядел отдохнувшим, расслабившимся, как подобает человеку, сбросившему с себя тяжелую ношу.

— Кофе? — предложил президент.

— Нет, спасибо,— сказал Истмен.— Я не настроен на долгую беседу.

— Ну что ж…

Оба опустились в кресла, стоявшие в углу комнаты.

— Немало волнений вы всколыхнули на этой неделе, Дэн,— начал президент.— Сначала история с ФБР. А теперь дело Мартинеса и роль армии в нем.

— Всегда считал нужным называть вещи своими именами, вы же знаете, Сэм.

Президент улыбнулся:

— Да, я высоко ценил это ваше качество. Но в данном случае вы зашли слишком далеко.

— А разве у вас есть основания отрицать, что армия заразила Мартинеса вирусом СПИДа?

— Нет, ни отрицать, ни утверждать я не могу, Дэн. Но я и не могу позволить, чтобы именно эта тема стала главной в нашем разговоре.

— Но именно это сейчас главное. И, если окажется, что я прав, я построю на этом свою предвыборную кампанию.

— Ну, если сумеете найти доказательства, тогда, конечно, действуйте.

— Сумею. Не беспокойтесь.

— Вы вообще можете строить свою кампанию на чем угодно. Только вы не можете выступать при этом в качестве вице-президента Соединенных Штатов, понимаете?

Истмен наклонился вперед, выставив подбородок:

— Кто так говорит?

Сэм Бейкер откинулся на спинку кресла и скрестил ноги.

— Дэн, обстоятельства и так сложились крайне неблагоприятно. И как друг и коллега я прошу вас не усугублять их.

— Хватит, Сэм.— Истмен встал.— Неужели вы рассчитываете, что я подам в отставку, чтобы только соблюсти видимость благополучия?

— Нет. И все-таки я прошу вас написать прошение об отставке, без даты, и оставить его здесь на моем столе.

— Без даты? '

— Я сам решу, когда вам пора будет выйти из игры.

Дэн Истмен рассмеялся:

— Да вы мечтатель, Сэм! Вы вступили в смертельную схватку со мной, чтобы удержать в своих руках ход предстоящего съезда и политику Белого дома. Так неужели вы рассчитываете победить с помощью упреждающего удара? Без борьбы?

В ответ президент спокойно произнес:

— Я так надеялся, Дэн, что мне не придется говорить вам, что…

— Что говорить?

— Я долго размышлял, почему вы все-таки выступили по поводу этого агента секретной службы. Мне кажется, теперь я понял.

— Поняли? Что именно?

— Вы решили сыграть в открытую: мол, у меня нет секретов от народа. И вам поверили.

— Чему это поверили?

Президент поднялся.

— Я думаю, мы понимаем друг друга,— сказал он.— До свидания, Дэн. Жду прошения об отставке.— Он открыл дверь в Овальный кабинет и вышел.

10.50.

— Убирайтесь! — простонал Манкузо. Он зарылся с головой в подушку, чтобы избавиться от света и не слышать стука в дверь.— Убирайтесь! Меня нет дома.

Но стук становился все громче, и наконец он расслышал голос миссис Вайнстейн.

— Мистер Манкузо, звонят со службы! — кричала она.

— Скажите, я болен. Умер и отправился на небеса.

Стук прекратился.

— Это с вашей службы. Говорят, дело срочное.

— … твою мать! — Манкузо спустил ноги на пол, накинул на себя старый бело-голубой банный халат и зашлепал к двери.

Когда он распахнул ее, миссис Вайнстейн в испуге уставилась на него:

— Ох, вы словно и впрямь с того света…

— С добрым утром, миссис Вайнстейн.

Он спустился в прихожую, где стоял телефон. Полночи он проспал в парке на скамейке, пока совершавший обход коп не поднял его и не отправил домой. Теперь спину ломило ужасно.

— Да, слушаю.

— Джо… О, господи, его убили.

Звонила их секретарша, Джин. Она была в истерике.

— Кого убили? О ком, черт подери, ты толкуешь?

— Дэйва. Дэйва Росса убили.

Он записал адрес, по которому должна была состояться панихида, и повесил трубку.

Свою машину Манкузо оставил в центре. Он мог бы вызвать такси. Но не стал. Пошел пешком. Хотя небо хмурилось, он все равно пошел пешком.

Он шел через весь город, пока не добрался до низкого современного, с округлыми стенами, здания из бетона — в нем проводились панихиды. Какое-то время он стоял на другой стороне улицы и смотрел, как туда входят люди. Поодиночке. Парами. Некоторые женщины плакали. Докурив вторую сигарету, он понял, что дольше медлить уже нельзя. Осенив себя крестным знамением, он вошел в здание. В вестибюле возле ряда низких скамеек стоял бледный средних лет мужчина в черном костюме, словно метрдотель ресторана.

— Чем могу помочь вам, сэр?

Манкузо огляделся.

— Не знаю. Я… — Он развернул записку с адресом.

— К кому вы прибыли? — вкрадчиво спросил мужчина.

— Как к кому?

— На чьи похороны?

Манкузо снова не понял.

— Я думал… — Он заглянул в записку.

— Как имя вашего усопшего? — спросил мужчина. — Как зовут покойника?

— Это мой напарник. Росс.

Распорядитель сверился со своим блокнотом.

— Дэйвид Майкл Росс. Так. Пройдите к нему в еврейскую залу. — Жестом он указал на дверь с правой стороны.

Манкузо уже повернулся, чтобы идти, когда распорядитель, пробормотав что-то, протянул ему черный сложенный платок.

— У меня есть. — Манкузо прикоснулся к платку в нагрудном кармане.

— Нет, нет, — сказал мужчина. — Это ермолка.

— Что-что?

— Ермолка, шапочка.

— Там полагается покрывать голову? — И Манкузо указал рукой в сторону зала направо.

— Непременно,— сказал мужчина.— В помещении мы всегда с покрытой головой.— Он повернулся, и Манкузо увидел у него на макушке такую же шапочку.

— И мне тоже надо?

— Да, пожалуйста.

Манкузо пожал плечами, но надел ермолку и вошел в зал.

Перед простым кленовым гробом стояли в три ряда скамейки. На некоторых сидели мужчины и женщины в черном. Кое-кто склонился вперед, словно в молитве. Тихо звучала органная музыка, записанная на пленку. Временами слышались вздохи, кто-то шмыгал носом.

К нему подошел небольшого роста круглый человечек в темно-синем костюме и белой ермолке.

— Здравствуйте,— он пожал Манкузо руку, энергично встряхнув ее.

Манкузо удивило, что он казался, можно сказать, веселым.

— Я дядя Дэвида. Доктор Аронович. Называйте меня просто Ленни. А вы?…

— Джо Манкузо. Я с ним работал.

Человечек отступил на шаг, оглядел Манкузо с ног до головы, и лицо его просияло.

— Так, стало быть, вы и есть Джо?

— Да.

— Шалом, Джо. Я счастлив познакомиться с вами.

— Взаимно.

— Постойте. Постойте здесь минутку,— попросил Ленни.

Он оглянулся на группу женщин, стоявших позади скамеек, и позвал:

— Тесси! Тесси!

Седая, с круглым лицом дама обернулась, и он поманил ее к себе.

— Тесс, познакомься, это Джо Манкузо,— сказал Ленни, но на женщину его слова, видимо, не произвели впечатления.— Напарник Дэйви из ФБР. Понимаешь, Тесс, это агент Манкузо из ФБР.

Тут ее лицо осветилось.

— Значит, вы — Джо? Ой-ёй-ёй! Как он любил вас! — Она крепко обняла Манкузо, пригнула его голову и поцеловала. Потом повернулась к остальным женщинам.

— Мэдж! Сейл! Идите сюда! — она помахала им. — Знакомьтесь, это агент Манкузо из ФБР. Напарник Дэйви. И учитель. Это он всему научил нашего Дэйви.

Обе женщины принялись трясти ему руку, прицокивая, приговаривая, суетясь вокруг него. Но вернулся Ленни и сказал им:

— Ну будет, будет. Отпустите человека на волю. — Он проводил женщин. — Пойдемте, Джо. Если хотите, можете поздороваться с его родителями.

Он провел Манкузо в боковой неф. Там он попросил его подождать. Прошел вперед, присел на корточки рядом с мужчиной и женщиной в первом ряду и что-то зашептал им. Они подняли головы и тут же поднялись сами. Манкузо удивило, до чего они молоды, моложе его. Атлетического сложения мужчина оказался высокого роста. Его жена выглядела совсем молодой. Не видно было, чтобы они плакали. У каждого на груди слева были приколоты полоски черной ленты.

— Говард Росс, — представился мужчина и подал руку. — А это моя жена, Сильвия.

— Джо Манкузо. — Манкузо пожал руку мужчине, потом женщине.

— Мы знаем, вы были очень добры к нашему мальчику,— сказал отец.— Многому его научили.

Манкузо переминался с ноги на ногу.

— Ну что вы…

— Он часто рассказывал о вас,— промолвила мать.— Он считал вас великим сыщиком. И шутником. Таким веселым.— Она улыбнулась нежной и печальной улыбкой, какую рождает только сильное горе. И Манкузо испугался, что она сейчас заплачет. Но усилием воли она сдержалась и продолжала улыбаться.

— Мы очень благодарны вам за все, что вы сделали для Дэвида,— сказал отец.— Если и мы чем-либо можем быть для вас полезны, мистер Манкузо, надеюсь, вы позвоните нам?

— Да, конечно,— подтвердила мать.— Приходите к нам как-нибудь. Расскажите, как вы работали вместе с Дэви.

Манкузо не знал, что ответить. Он почесал в затылке, и черная ермолка упала с его головы на пол. Он и отец Дэвида наклонились за ней одновременно и чуть не столкнулись.

— Простите.

— Простите.

Они выпрямились, и Манкузо снова надел ермолку.

— Да-а,— произнес отец, и Манкузо увидел, как он прикусил нижнюю губу. Но потом протянул для мужского пожатия руку, и Манкузо почувствовал уверенную силу этой руки.— Да благословит вас господь, мистер Манкузо.

Мать обняла его, сотрясаясь от немых рыданий. Но тут же овладела собой и даже заставила себя чуть заметно улыбнуться.

Манкузо откланялся, чтобы уйти. Тут Ленни подхватил его под локоть. На ходу он заметил:

— Они такие сильные, просто удивительно, правда?

— Да,— согласился Манкузо.— А что у них приколото на груди? Какие-то черные полоски.

— Они сами нарезали их,— сказал Ленни.— И прикололи. Это символ: раньше ближайшие родственники рвали на себе одежду от горя.

— А гроб? — спросил Манкузо.— Разве его принято закрывать?

Ленни развел руками:

— Обычно да. Но еще зависит от обстоятельств.

— Его не изуродовали?

Ленни приблизился вплотную:

— Ударили ножом. В спину. Один раз. Говорят, грабители.— Он прищелкнул языком: — Что за мир!

— Да,— согласился Манкузо.

Ленни похлопал его по плечу и, задержавшись, спросил:

— Вы, может быть, хотите побыть рядом с Дэйви?

Он проводил Манкузо к гробу, пожал ему руку и оставил в одиночестве.

Манкузо подумал: "Какие странные похороны. Никто не плачет. Не рыдает, как обычно рыдают итальянские женщины. И еды никакой. Нечего выпить. Люди просто входят и выходят. Пробормочут несколько слов, пожмут одному-другому руку и выйдут. Ну и обращение с бедным покойником!"

И все-таки, когда он стоял и смотрел на заколоченный гроб, в котором лежал Дэвид Росс, на его полированную, плотно пригнанную крышку — даже щелки не было видно,— его глаза заплакали сами. Он не мог бы в точности сказать, что это были слезы по Россу, но все равно он вовсе не хотел разрыдаться на глазах у этих незнакомых людей, не уронивших ни слезинки. Он вынул из кармана носовой платок и промокнул им глаза, чуть наклонившись при этом вперед, чтобы никто не заметил, как он сморкается. Он почему-то чувствовал себя последним идиотом перед этими людьми. Постарался набрать в легкие побольше воздуха и выдохнул его. Нет, он не позволит себе распускаться. Он попытался засунуть в нагрудный карман носовой платок, но так, чтобы непременно торчали три уголка.

Однако платок насквозь промок, скомкался и не хотел лезть в карман. Манкузо оглядел себя: без трех аккуратно торчащих белых уголков карман казался уныло-голым. А мистер Гувер ценил только тех сотрудников, у кого из нагрудного кармана всегда торчал аккуратно сложенный платок. Что ж, в течение тридцати лет Манкузо это удавалось.

Он ухватился за край кармана и изо всех сил рванул его. Ткань затрещала и повисла, обнажив белую подкладку. Он обернулся на людей, притихших на церковных скамейках. Они с участием смотрели на него, на дыру в костюме, на оторванный лоскут твида, свисавший почти до колена. Тыльной стороной ладони он вытер нос и направился через вестибюль к входной двери. Ему было все равно, что они о нем думают.

В дверях он столкнулся с женщиной в трауре.

Высокая, в черном костюме, отделанном люрексом, который блестел и отсвечивал, в черных лодочках, перчатках и маленькой черной шляпке с вуалью, скрывавшей ее лицо, но не бледное золото ее волос. Сквозь плотную вуаль Манкузо все же разглядел ее горящие глаза. Она подняла руку в черной перчатке, и это заставило его остановиться.

— Я пришла, как только узнала…

Манкузо глядел на нее, как на ангела тьмы. Потом стянул с головы ермолку, бережно сложил ее и спрятал в карман.

— Для меня он был никто,— бросил он и, обойдя ее, вышел на улицу.

Когда Манкузо распахнул дверь в бар "У Герти", уже настал полдень, и к ланчу начали собираться любители дневной выпивки. На этот раз его приветствовали невесело. Одни просто сказали:

— Привет, Джо.

— Чертовски жаль,— сказали другие, а третьи добавили:— Хорошим парнем был.

Но никто не вскочил, чтобы уступить ему место, и ни слова не сказали по поводу вырванного лоскута.

Он прошел в глубину зала и сел. Герти тут же подошла к нему.

— Мы уже слышали,— сказала она.— Боже правый!

— Лучше не говори со мной,— попросил Манкузо.

Она достала из бара бутылку "Джек Дэниел", принесла стакан со льдом и налила ему полный бокал. Бутылку с оставшимся виски поставила перед ним.

— Возьмешь домой,— сказала она.— Да хранит тебя бог.

ПОЛДЕНЬ.

Салли открыла дверь Томми Картеру, еще не успев снять траур и шляпку с вуалью.

— Я припарковался за углом,— сказал он.— Привет, куда это ты так вырядилась?

— Пришлось побывать утром на похоронах. Я только что вернулась.

Картер сбросил пиджак.

— Чьих?

— Одного агента ФБР, он принимал участие в нашем деле. Разбойное нападение. Его закололи.

— О, господи! — Картер привлек ее за талию.— Один поцелуй?

— Мимолетный.— Она приподняла вуалетку.

Он наклонился, чтобы прикоснуться к ее губам.

— Сядь,— сказала она.— Выпей.

Сама она села на кушетку напротив него.

— Сперва оговорим условия.

— Что?

— Оговорим условия нашего соглашения.

— Черт побери! — Он скинул мокасины и ослабил узел галстука.

— Я хочу, чтобы ты уничтожил то досье, что ты составил.

— Фью, никаких проблем.— Он потянулся за пиджаком, выудил из внутреннего кармана сложенные желтые страницы и протянул ей: — Разорви их сама.

— Я имею в виду оригинал.

— Детка, я настукал эти материалы на моей старой машинке. У тебя в руках оригинал.

Она внимательно проглядела страницы и убедилась, что они действительно напечатаны на машинке.

— А где копии?

— Зачем мне копии? Если черновик всегда здесь,— он постучал себя по лбу и улыбнулся.

Она положила бумаги на кофейный столик.

— Я не хочу, чтоб кто-нибудь знал, что ты приходишь сюда, или ко мне в номер в Сент-Луисе, или еще куда.

— Послушай, Салли,— сказал он,— ты когда-нибудь встречала корреспондентку "Жорнал до Бразил" в Вашингтоне?

— Нет.

— Ну так вот, если б ты ее увидела, то поняла, почему я тоже хочу держать в тайне, в строжайшей тайне, наше соглашение.

— А твоя секретарша?

— Она знает лишь, что я вышел на ланч. Другого ей никогда не узнать.— Он глотнул свое виски.— Ты хочешь все держать в тайне? Прекрасно, я тоже. Вот и договорились. А теперь… Ты обещала мне сюрприз.

— Ах да, совершенно верно,— сказала она, откинулась на кушетке и запрокинула ногу в черной лодочке на спинку. При этом юбка ее задралась и стал виден край чулка и черная подвязка пояса.— Я вспомнила былые времена. Чем мы с тобой иногда занимались.

Нарочитым движением она еще выше подняла юбку, чтоб ему стало видно, где она сбрила волосы.

— О,— выдохнул Томми.

Она провела пальцем между ног.

— Иди сюда, Томми,— позвала она.— Докажи, что ты и в самом деле меня хочешь.

Он поставил на столик виски и опустился на колени перед кушеткой. Он припал к ней губами, а она гладила его затылок и чувствовала, как все дрожит в нем от предвкушения.

— Ты весь горишь. Разогрей и меня.— Но потом передумала, мягко отвела его голову и вскочила.— Подожди, я и правда приготовила тебе сюрприз.

Он так и остался на коленях перед кушеткой. Она расстегнула на юбке молнию, юбка упала, она перешагнула через нее. Скинула блузку. И осталась перед ним в черной вуалетке и черных чулках на поясе. Он вытер рукой мокрый рот и, тяжело дыша, глядел на нее покрасневшими глазами.

— Пойдем,— позвала она и взяла его за руку, помогая подняться. Но повела не в спальню. Вместо этого она отворила дверь, ведущую в подвал.

— А там что?

— Я подумала, нам не помешает маленькое приключение.— Она держала дверь приоткрытой.

Внизу горела свеча, освещая последние ступеньки лестницы. Рядом на бетонном полу был расстелен плед, на нем лежали кожаные ремни.

— Господи! — чуть слышно произнес он.

— Не бойся. Тебе понравится, когда войдешь во вкус.

Салли пошла вниз впереди него, а он не спускал глаз с волнующей игры ее ягодиц. Она оглянулась, и он залюбовался ее вожделенными формами в черном обрамлении. Она уронила руку вдоль живота, между ног.

— Иди,— позвала она.— Иди, Томми.

Но он словно замер на месте, не в силах оторвать взгляд от желто-красных бликов свечи, игравших на ее коже.

— Ну иди же!

Наконец он, ступень за ступенью, сошел вниз. В подвале было промозгло, темно и тихо. Когда глаза привыкли к мраку, он понял, что находится в своего рода игровой комнате. Правда, для игр более темных, чем даже он мог себе представить.

— Что это за комната? — спросил он.— Салли!

Тут свеча вдруг погасла.

— Салли!

Что-то вспыхнуло на верхней площадке лестницы возле открытой двери, впускавшей косой луч дневного света.

— Салли! Что за…

12.20.

Спикер Чарли О'Доннелл устроился в углу дивана, что стоял в Овальном кабинете. Он был без пиджака, рукава рубашки засучены, знаменитый черный блокнот, открытый, лежал на коленях. Пэт Флаэрти, в обязанности которого входил подсчет голосов, рассортировал длинные ленты, выданные компьютером, и нажал на кнопки своего микрокалькулятора. Когда Флаэрти подбил итог и вынул ленту, О'Доннелл сказал:

— Семьсот семьдесят восемь.

Сам Флаэрти остался безучастным.

— Да? — удивился президент, он сидел за своим столом и наблюдал за обоими.

— Точно,— сказал Флаэрти.— Просто поразительно.

— Люди мыслят практически,— заметил О'Доннелл и закрыл свой черный блокнот.

— Что показывают эти данные? — спросил президент.

— В первом круге тебе не выиграть, Сэм,— ответил О'Доннелл.— А вы согласны, сэр?

Флаэрти пожал плечами.

— Мистер спикер, мой компьютер не умеет выдавать подобную информацию. Не то я бы сам остался без работы.

— Хорошо, Пэт,— сказал президент.— Большое спасибо.

Флаэрти собрал свои бумаги и вышел. О'Доннелл откинулся на диванные подушки.

— Печальные настанут дни для партии, попади она в руки такого негодяя, как Уикерт,— произнес он.— У тебя был разговор с Истменом?

— Да.

— Ну и? Что же дальше?

— Что дальше, остается тайной между Дэном Истменом и его совестью.— Президент обошел свой стол и встал напротив О'Доннелла.— А Уикерт бросил тебе вызов, не так ли? Мол, не быть тебе больше спикером.

— Вызов я принял еще раньше. Уже многие ретировались с расквашенным носом.— О'Доннелл сел прямо.— Но серьезные.неприятности грозят именно тебе, Сэм.

— Мне?

— Если ты не возьмешь Фэллона… Понимаешь, они просили, чтобы я уговорил тебя не искать самому кандидата в вице-президенты…

— Понимаю,— президент кивнул.— Значит, ты меня просишь об этом?

— Я только передаю просьбу.

— Передаешь и сам просишь?

— Только передаю,— повторил О'Доннелл.

— А что бы ты посоветовал?

— Если ты не возражаешь, Сэм, я бы предпочел, чтобы этим занялся Лу Бендер.

— Его нет в городе. Уехал по делам.

— Не самый удачный день он выбрал, чтобы уехать из города.

— Полагаю, это было необходимо.

— Понимаю.— О'Доннелл с усилием поднял с дивана свое грузное тело.— У меня есть совет, только боюсь, он тебе не понравится.

— Фэллон?

— Да, Фэллон. А теперь, Сэм, послушай меня. Дело вот в чем: они хотят предложить ему выступить с главной речью на съезде.

— Без моей санкции?

— Ах, Сэм, ну как ты не понимаешь? На черта им теперь твоя санкция? Они считают, что один ты на выборах не победишь, значит, можно тебя унизить.

— Так к черту их всех,— сказал президент.

— Сэм, и все-таки они дают тебе шанс. Воспользуйся им.

— Какой шанс?

— Выкинь Истмена и сделай завтра вице-президентом Фэллона. Он не сможет отказаться. Ведь ты ему предложишь работу, а не выдвижение на должность. А потом на съезде вы оба будете в одном списке кандидатов, и всех это устроит.

— Всех, кроме меня.

— Сэм… Сэм.

— А теперь, Чарли, ты меня послушай. Я не собираюсь отдавать страну Терри Фэллону.

— Ах, Сэм, будь благоразумен. Если ты сам не возьмешь его в вице-президенты, они легко смогут тебя обойти и выдвинуть кандидатом на пост президента именно его. Подумай об этом, дружище.— О'Доннелл пересек комнату и остановился перед Бейкером.— Со своим докладом он выступит по американскому телевидению. Произнесет зажигательную, многообещающую речь, и делегаты придут в восторг. Да он спокойно перешагнет через тебя или раздавит, как букашку. Словом, либо ты сделаешь Терри Фэллона вице-президентом, либо, я предсказываю это, партия выдвинет его кандидатом на пост президента. А в этом случае разве что сам господь бог не впустит его в Белый дом.

Какой-то миг президент стоял не двигаясь. Потом поднял руку ко лбу и потер костяшками пальцев висок.

— Сэм, ты должен проявить благоразумие,— сказал О'Доннелл.

— Не могу я так поступить, Чарли, не могу. И не стану.

— Они собираются затребовать заключение о вскрытии,— сказал О'Доннелл.

Президент вскинул на него взгляд:

— Что?

— Заключение о вскрытии трупа Мартинеса. Они хотят настоять, чтобы им показали его. И если выяснится, что Мартинесу вводили вирус СПИДа, могут потребовать расследования и… и судебного разбирательства.

Президент опустился на диван.

— Стало быть, они решили бить этим козырем. Если я принимаю Фэллона, все в порядке. Если же нет, начнется охота на ведьм.

О'Доннелл засунул руки в карманы.

— Да,— сказал он.

Президент сел на диван и молча уставился в стену.

— Поменяешь решение? — спросил О'Доннелл.

— Нет.

— Сэм, продумай все еще раз. Ну хотя бы пообещай мне, что подумаешь.

— Чарли,— сказал президент,— ни о чем другом я и не думаю.

О'Доннелл вздохнул. Спустил рукава рубашки, взял свой пиджак и натянул его.

— Мне очень жаль,— сказал он.

— Мне тоже.

О'Доннелл вышел.

13.00.

Столовая в доме из бурого камня на 82-й стрит в Восточном Манхаттане являла собой некую эклектическую драгоценность. На стенах маслом был воспроизведен сад виллы Медичи. Круглый стол зеленого мрамора был сервирован на пять персон прекрасной посудой из бронзы и позолоченного серебра, а также изделиями из тонкого венецианского стекла. Еще на нем стояло блюдо из датского фарфора, расписанное цветами. Льняную скатерть украшали бельгийские кружева. На стенах висели четыре полотна известных старых мастеров. Прежде чем сесть, Лу Бендер все это мысленно оценил, определил время создания и внес в свой воображаемый каталог.

Поразительно, подумал Бендер, усаживаясь, отчего это коллекционированием самых дорогих и изысканных вещей занимаются самые продажные из людей? Однако собравшиеся за этим столом четыре персоны, представшие перед ним, оказались даже интересней этих картин. Лукас Макдугал, пятидесяти лет, глава корпорации, сам пробил себе дорогу в империю радио, телевидения и журналов. Оливер Грейзмен, маленький, смуглый, лет сорока, бизнесмен-электронщик, сумел выиграть раунд в соперничестве с японской технологией. Шестидесятипятилетний Роджер Уэйнрайт, новоявленный плутократ, начинал с продажи вразнос мелких радиотоваров, а взлетел в кресло председателя третьей по величине телекомпании. И наконец, Хэлси Брутон, всего тридцати семи лет, унаследовал одну из самых престижных газет, обладатель самого большого, среди присутствующих, состояния, появившегося благодаря некой услуге, оказанной его прапрадедушкой президенту Гроверу Кливленду в 1894 году.

— Как чувствует себя президент? — спросил Макдугал.

— Прекрасно. Он просил меня приветствовать вас от его имени. И выразить благодарность, что у вас нашлось сегодня время для встречи со мной.— Бендер осветил комнату своей самой лучезарной улыбкой. Кроме Овального кабинета, в Соединенных Штатах не было, пожалуй, сейчас комнаты, где сошлись бы одновременно столь могучие силы. В четырех ее креслах сидели люди, державшие под контролем три телекомпании и самую влиятельную во всем мире газету. Все зависело от решений, принятых за этим круглым столом, и от того, как разжуют и выплюнут полученную отсюда информацию их корреспонденты. Чтобы вслед за ними ее подхватило большинство телестудий и все крупные газеты и журналы в Соединенных Штатах и в Западной Европе. Такую карту бить нелегко.

Бендер знал прекрасно, что есть секрет, как надо вести себя с подобными людьми. Существовали для этого строгие правила, которых надо было придерживаться. Чем меньше слов один из них произносил, тем внимательнее его слушали остальные. Умолчание и намек были убедительнее избыточной детализации. Не дай бог спросить о чем-нибудь впрямую, нет, только исподволь. В разговоре с людьми этого сорта вообще "меньше" значило "больше".

— Господа, события разворачиваются быстро,— начал Бендер.— И президент просил узнать на этот счет ваше личное мнение. Надеюсь, мне не надо просить вас о строгой конфиденциальности.

Он сделал паузу и, обведя взглядом сидящих за столом, убедился, что его поняли.

— Не сомневаюсь, от вашего внимания не ускользнуло странное поведение вице-президента. Его ничем не оправданная гневная речь на приеме у посла Габона в присутствии фотокорреспондентов. Его бездоказательное обвинение, что якобы президент в сговоре с ФБР мешали отправлению правосудия во время расследования дела об убийстве полковника Мартинеса. И вот последний эпизод, прошлой ночью — ничем не подкрепленное и абсолютно лживое обвинение в том, что полковник Мартинес был заражен…— Бендер замолчал и покачал головой, чтобы подчеркнуть всю нелепость такого заявления.— Заражен СПИДом неизвестными, представителями армии. Надеюсь, вы согласитесь, что из вышеперечисленных фактов можно сделать один-единственный вывод касательно душевного состояния вице-президента.

Сидевшие за столом закивали.

— Может, Истмен свихнулся? — предположил Брутон.

— Тут я не берусь судить, я не профессионал,— Бендер осторожничал.

— Ну а все-таки? — спросил Грейзмен.

— Мне кажется, с очевидностью ясно, что вице-президент Истмен пребывает в замешательстве, а возможно, и в тревоге,— сказал Бендер. И тут же поспешил добавить:— Конечно, было бы несправедливо судить не знатоку в области медицины, что с ним или что его гложет. Уверен, вы согласитесь со мной: исчерпывающий вывод может сделать только опытный врач.

— Вы что же, хотите сказать, вице-президент нуждается в помощи психиатра? — спросил Макдугал.

— Я лично утверждать не могу, нуждается ли вице-президент в лечении сейчас или в будущем. Однако, думается, факты говорят сами за себя.

— Ладно, все ясно,— сказал Макдугал.— Ну, а что будем делать?

— В данный момент, господа, главное — осторожность,— сказал Бендер.— Из чистого человеколюбия президент предпочел бы, чтобы вице-президент добровольно подал прошение об отставке.

— И он высказал ему эту просьбу?

— Нет. Мы боимся, как бы не обострились симптомы.

— Если мне будет позволено высказаться,— заметил Грейзмен,— вы неправильно мыслите. Больному человеку надо лечиться. Стране нужен вице-президент, а не болтающий черт-те что идиот.

Взял слово Макдугал.

— Кажется, я знаю, как надо вести игру.— Взгляды всех присутствующих устремились на него.— Все очень просто. На съезде кандидатуру Истмена на пост вице-президента больше не выставят. И поскольку будет выдвинута другая кандидатура, Истмен окажется за бортом. Уверен, он сумеет правильно оценить ситуацию и сам пойдет на мировую.

Перед Лу Бендером поставили кресс-салат, и он, откинувшись на спинку кресла, улыбнулся. В век конгломератов, включающих и "масс медиа", насколько легче стало договариваться с людьми, которые держат под контролем американскую прессу.

Наконец подали кофе. К этому моменту тема Дэна Истмена была давно исчерпана, и Брутон рассказывал всем, как ему удалось попасть в двенадцатую лунку, когда в воскресенье играл в гольф.

Лу Бендер посмотрел на часы.

— Простите, господа,— сказал он,— но у меня самолет. Президент надеется, вы найдете способ сообщить ему свое решение по ходу развития событий. Он также просил меня выразить вам глубокую признательность за оказанное внимание.

— А мы в свою очередь благодарим вас, Лу, за то, что прилетели сюда и ввели нас в курс дела,— сказал Макдугал; остальные за столом присоединились к нему, закивав головами.

Когда они прощались в холле, пожимая друг другу руки, Грейзмен наклонился к Бендеру и сказал:

— Отпустите вашу машину, Лу. Я сам подброшу вас в аэропорт.

Как только они расположились на заднем сиденье, Грейзмен нажал на какую-то кнопку, и из боковой дверцы машины выдвинулся поднос с сигарами.

— Советую попробовать.

— Спасибо,— сказал Бендер и раскурил одну.

Машина мчалась по мосту 59-стрит. Грейзмен расстегнул пуговицу на жилете.

— Унылая компания старых задниц, согласны?

— Однако заставляют наш шарик вертеться,— заметил Бендер.— Чудесная сигара. Спасибо, Олли.

— Знаете, Лу,— сказал Грейзмен,— я всегда восхищался, как лихо вы схватываете суть дела.

— Ну спасибо,— еще раз поблагодарил Бендер и поудобнее устроился на сиденье.

Машина свернула на 21-стрит в районе Лонг-Айленд и устремилась к Гранд-Сентрал парквею.

— Вы видите картину в целом,— продолжал Грейзмен.— И во всеоружии бросаетесь в бой. Такой дар редко встречается, тем он ценнее.

Было ясно, что он куда-то клонит, и Бендер сделался весь внимание.

— Могли бы мы с вами поговорить, но так, чтобы разговор остался только между нами?

— Конечно.

— Я имею в виду, что исключить придется и президента, и вашу семью, и вообще кого бы то ни было.

Машина выехала на Гранд-Сентрал парквей.

— Олли, смею надеяться, вы знаете, что мне можно доверять — я не болтун.

Грейзмен наклонил голову.

— Моя компания, Лу, сейчас на перепутье. Но скоро она займет положение, о каком наши акционеры и конкуренты не могут пока даже мечтать. Если мы правильно поведем игру, к 1995 году мы станем главной силой в американском теле- и радиовещании. От Макдугала и Уэйнрайта останутся одни воспоминания.

— Вы имеете в виду вечерние новости?

— Нет, Лу. Я имею в виду нечто большее, ибо намерен охватить одной системой все станции с их филиалами и вести прямую передачу из студий, со сцены, с эстрады непосредственно на дом. У нас уже разработана технология, которая позволит построить спутники связи для прямой трансляции на дом. А также технология записи и воспроизводства прямо от телевизора, который мы пустим в продажу. Когда финансовые ограничения ослабнут, мы сможем приобрести Эм-Си-Эй или другую голливудскую компанию и добрую половину своих шоу готовить сами. Мы создадим первую на нашей планете корпорацию, выпускающую и новости, и развлекательные передачи. Сейчас мы приглядываемся к Ди-Би-Эс в Европе и в Южной Америке. Через несколько лет мы будем единой могучей компанией, и нам бы очень пригодился такой человек, как вы, прошедший Вашингтон.

Бендер попыхивал сигарой.

— Олли, вы мне льстите. Однако я отнюдь не лоббист, я стратег.

— У нас миллионы лоббистов,— заметил Грейзмен.— А я говорю о вашингтонской корпорации с филиалами, у которых будут свои президенты. Для начала выпустим сто тысяч акций. Оклад соответствующий. Штат сотрудников, секретарши, один из наших самолетов всегда к вашим услугам. Контракт на пять лет. Такие условия.

Бендер даже присвистнул чуть слышно.

— Олли, вы меня искушаете. А мне еще надо организовать съезд и провести избирательную кампанию.

— Кто же вам мешает? Выполняйте свою работу — действуйте открыто на стороне президента. Собственно говоря, именно так я бы и посоветовал вам поступать. Вы поможете ему, и это поможет нам.

Бендер задумался. В любом случае от подобного предложения так просто не отмахнешься.

— Мне надо все серьезно продумать.

— Послушайте, Лу,— сказал Грейзмен.— Давайте уточним все обстоятельства. Сэм Бейкер в этом ноябре на выборах не пройдет. Вы это знаете. Я тоже. И наши люди тоже знают. Черт возьми, его кандидатуру могут вообще не выдвинуть на следующей неделе.

Бендер скрестил руки.

— Полегче, Олли. Не забывайте, я сотрудничаю с Сэмом уже очень давно.

— Вашу лояльность я уважаю,— сказал Грейзмен.— Но тут вопрос не в лояльности. Важна практическая сторона дела. Если вы ухватитесь за мое предложение сейчас, вам удастся ретироваться, пока вы еще на высоте положения. Пропустите неделю, Бейкера не выдвинут, и вы окажетесь не у дел. Всего лишь одним из бывших чиновников Вашингтона.

Бендер стиснул зубами кончик сигары.

— Мне очень жаль, Лу, но лучше смотреть правде в глаза.

Лимузин остановился. Бендер хмуро кивнул.

— Позвоните мне завтра,— сказал Грейзмен.

Водитель вышел из машины и открыл дверцу для Бендера. Но тот продолжал сидеть, отвернувшись к боковому окну, за которым с юга наползали тяжелые грозовые тучи. Стало быть, когда он приземлится, в Вашингтоне будет лить дождь. На всю ночь зарядит. Что ж, Грейзмен сказал правду. Только от этого не легче.

— Когда завтра? — спросил Бендер.

13.15.

Когда старший агент Барни Скотт еще в 1981 году выдавал свою последнюю дочь замуж, он стоял перед алтарем и думал не о том, что расстается с дочерью, а как бы поскорей продать свой старый дом. Через пару дней громадная несуразная махина в викторианском стиле была продана, и Скотты купили городской дом неподалеку от Вашингтон-Серкл. А значит, больше ему не надо будет ездить на работу в пригородном поезде.

Скотт вошел в прихожую своего дома, скинул плащ с капюшоном и крикнул:

— Клэйр, дорогуша! Вот и я!

Распахнул дверцу стенного шкафа, чтобы повесить свою одежду. Но тут из шкафа высунулась нога, и он получил такой удар, что перехватило дыхание, и он упал на колени.

Из шкафа вышел Манкузо. Он наклонился над Скоттом и приставил к его шее дуло бесшумного пистолета.

— Только пикни, и я размозжу твою вшивую башку,— пригрозил Манкузо.

Но Скотту было не до того, он раскачивался из стороны в сторону и ловил ртом воздух. Потом с опаской скосил глаза на Манкузо.

— Ты… что… рехнулся?

Манкузо ткнул пистолетом ему под подбородок.

— Это ты убил его.— Голос от ярости сделался стальным.

— Чего? — взвыл Скотт, продолжая раскачиваться.

— Это ты, выродок, убил его. Теперь я пришел убить тебя.

— Кого? Ч… чего ты?

Манкузо схватил Скотта за галстук и притянул к себе.

— Только посмей мне врать, скотина!

Скотт поднял глаза на Манкузо. Он корчился от боли, но страха не чувствовал.

— О чем ты? О, господи…— Он мотал головой и стонал.

— Молись, подонок,— прошипел Манкузо ему в ухо.

Но Скотт на угрозу не клюнул:

— Давай… стреляй… Гад…

— Росс кое до чего докопался, так вы его…

— О чем ты? О господи, ты покалечил меня…

— Докопался, и вы решили заткнуть ему рот.

— Это бандиты… Его ограбили…— Скотт попытался вырваться, но Манкузо крепко держал его.

— Он раздобыл улики. Вот его и убили. А кейс украли.

К Скотту наконец вернулось дыхание.

— Какой кейс? О чем ты толкуешь?

— Кейс с уликами против убийц Мартинеса.

Шок от удара стал проходить, и Скотт выпрямился.

— Какие улики? Сукин ты сын, помоги мне подняться… Чуть было из-за тебя в больницу не загремел.

Манкузо снова приставил дуло бесшумного пистолета Скотту к горлу.

— Я тебя убью.

Но Скотт оттолкнул его руку с пистолетом.

— Хрен ты убьешь.— Он оперся рукой о плечо Манкузо, поднялся на одно колено, потом на ноги и наконец медленно встал.— Я еще с тобой, сукин сын, посчитаюсь.

— Попробуй,— сказал Манкузо и снял пистолет с предохранителя.

Скотт поглядел на пистолет, потом в глаза Манкузо. В них он прочел смерть и побелел от страха. Но тут заметил на пиджаке Манкузо оторванный карман, тряхнул головой и фыркнул.

— Бога ради, убери свою игрушку, Манкузо. Лучше заколи булавкой свой нагрудник. Твоего любимого Росса прихлопнули, когда он возвращался от фэллоновской пресс-дивы. Со свиданки. Ваша же секретарша видела, как они целовались взасос.

— Что? — не поверил Манкузо.

— Господи!— взмолился Скотт.— Разуй глаза. Пора почуять, что пахнет жареным.

У Манкузо беспомощно опустились руки. Неужто правда? Боль и жалость захлестнули его.

— Нет, нет! — выкрикнул он.

— Да, да,— не глядя на него, сказал Скотт.— А теперь убирай свою паршивую пушку и проваливай.

Но Манкузо не мог сдвинуться с места.

— Нет, нет,— бормотал он.— Бог ты мой, нет…

— Ты что, спятил, старый кретин? — Скотт наконец повернулся к Манкузо лицом.

Но тот, сцепив руки, зажмурился и, как-то по-детски съежившись, выдохнул:

— Нет!

Скотт уставился на Манкузо, которого била нервная дрожь, но его переживания вызывали у него только брезгливое презрение. Он пихнул Манкузо в грудь.

— Проваливай! Убирайся отсюда, задница вонючая!

Однако Манкузо продолжал стоять со стиснутыми кулаками. Его трясло, горло сжало. Именно в этот миг он понял, кто убил Дэйва Росса. Понял.

— Господи ты боже мой.— Скотт ухмылялся, выказывая свое отвращение.— Подумаешь, какой-то жид с крепкими кулаками и смазливой рожей. Не напарник, а сопляк с длинным… в штанах. Что заслужил — то и получил!

У Манкузо вспыхнули глаза. Он выбросил вперед руку и железной хваткой зажал кисть Скотта. Потом быстрым движением с силой рванул ее назад так, что она хрустнула. Скотт тяжко опустился на одно колено. Но закричать не успел — Манкузо засунул пистолет с глушителем прямо ему в рот.

— Не смей,— прошипел Манкузо мокрыми от слез губами.— Не смей, грязный, ничтожный ублюдок, так говорить о нем.

Скотт задыхался.

— Это он расколол орешек! Он… он… Но я доведу дело до конца,— прошептал Манкузо.

Он отшвырнул Скотта, и тот, судорожно глотая воздух, повалился на пол. Манкузо отворил входную дверь и тут же хлопнул ее за собой.

14.05.

Терри Фэллон откинулся на полати из красного дерева и всей грудью набрал горячий сухой воздух сауны. Поворачиваясь, он снова ощутил боль в заклеенной пластырем ране. Раздался стук в дверь, потом она приоткрылась.

— Войди, Билл,— сказал Терри.

Билл Уикерт продолжал возиться со своим полотенцем, стараясь обмотать его вокруг пояса. Он так и отпрянул назад, когда струя горячего воздуха ударила ему в лицо.

— Терри, как ты выдерживаешь? — произнес он, закрывая за собой дверь сауны.

— Прекрасно расслабляет, надо только притерпеться.

— Да, наверное.

Они обменялись рукопожатием. Уикерт попробовал сесть, но тут же вскочил.

— О господи, до чего горячо!

— Все равно сядь и подожди,— сказал Терри.— Привыкнешь.

— Встреча с О'Доннеллом состоялась.

Терри протянул к нему обе руки.

— Сядь, Билл, будь добр. Расслабься. Вот так.

Терри дал ему еще одно полотенце.

Уикерт постелил его на деревянные полати и тогда уже с осторожностью сел.

Терри прикрыл глаза и откинулся назад.

— Бог мой, как хорошо.

Но тут же поморщился, приложив руку к лейкопластырю, наложенному на рану.

— Все еще болит?

— Да, как будто лошадь лягнула.

— Осложнений быть не может?

— Доктор говорит — нет. Швы снимут после съезда.

— Все ждут, что ты обретешь свою лучшую форму, когда надо будет произносить на съезде речь.

Терри улыбнулся.

— А мне доверяют главное выступление?

— Да, все согласились.

— И О'Доннелл?

— О'Доннелла не спросили.

— А президент?

— Его голос тоже ничего не решает, Терри. Ни президент, ни О'Доннелл больше не являются руководством партии.— Уикерт прислонился было к горячей стене, но тут же выпрямился.— Черт! Печь дьявола, а не сауна.

— Тогда все прекрасно, Билл.— Терри откинулся и снова прикрыл глаза.

— Ну, ты доволен? — спросил Уикерт.

— Я размышляю.

— О чем?

— О будущем нашей страны.

— Каково же оно?

— Предстоят большие перемены.

— И прежде всего в самой партии,— заметил Уикерт.— Большие перемены, которые уже давно назревали.

Терри, улыбаясь и не открывая глаз, кивнул. Он отдыхал, прислонившись к горячей деревянной стене.

— Я вот все думаю,— сказал Уикерт,— как считаешь, не пора ли, чтобы пост вице-президента обрел реальную власть, а не оставался бы почетным залом ожидания?

— Конечно.

— Вице-президент только тогда имеет право голоса, когда голоса в сенате разделяются поровну. А это случается раз в сто лет по обещанию. Я считаю, что голос вице-президента должен быть в правительстве весомым. Возможно, ему надо доверить руководство Советом национальной безопасности или что-то в этом роде.

— Мысль неплохая.

— А проведение в жизнь важнейших социальных программ осуществлять через единое управление — некий государственный совет вкупе с МЖГ[128]. И потом, многовато подачек, на которых кое-кто греет руки. Не пора ли сократить их?

— Согласен. Пора,— сказал Терри.

— Ладно, я бы еще посидел с тобой, но предстоит пресс-конференция, где объявят, что для основного выступления избрали тебя,— заметил Уикерт.— Ты не хочешь намекнуть мне, о чем собираешься говорить? Само собой, не для печати. Просто мне для ориентации.

— Ориентация — на будущее,— не открывая глаз, объявил Терри.— Наш ориентир — власть. Мы — избранные представители власти.

— Да, конечно. Это верно. Значит, до встречи в Сент-Луисе,— промолвил Уикерт с улыбкой. Он был так счастлив выбраться наконец из сауны, что даже не стал ждать прощального рукопожатия.

Когда дверь за Уикертом захлопнулась, Терри еще какое-то время продолжал наслаждаться жаром сауны, от которого приятно покалывало кожу, пока испарина окончательно не высохла. Для выступления на съезде ему понадобятся нужные слова. Точные, остроумные. На что собственного ума ему не хватит. Ограниченных способностей Криса Ван Аллена тоже маловато. На свете есть только один человек, которому дано найти эти единственные слова, чтобы подготовить Америку к грядущему будущему. К новой эре.

К счастью, этот человек, эта женщина, в помощи ему не откажет.

15.10.

Вернувшись к себе в кабинет, Лу Бендер снял пиджак, повесил его на спинку стула и занялся почтой. Дверь приоткрылась. Это был президент. Бендер поднялся ему навстречу.

— Не беспокойся,— сказал Сэм Бейкер.

Он закрыл дверь и, пройдя в глубь кабинета, опустился на кушетку напротив стола Бендера.

— Где ты пропадал, Лу?

— Пришлось кое-что взять под контроль. Ты с Истменом встречался?

— Да.

— Ну и?…

— Дэн Истмен человек упрямый.

— Упрям как осел, я бы уточнил. И глуп.

— Он может причинить нам неприятности?

— Уже нет. Серьезных — нет.— Бендер наклонился вперед, упершись локтями в стол.— Сэм, он должен уйти.

— Однако, Лу, одна из тонкостей нашей Конституции заключается в том, что вице-президента нельзя уволить.

— Если он сам не подаст в отставку, то схлопочет импичмент.

— Это ты выкинь из головы.

Бендер снова сел за стол.

— Ладно. На время.

— Ко мне заходил О'Доннелл.

Эти слова насторожили Бендера.

— О чем был разговор?

— Руководство партии просит меня принять кандидатуру Фэллона, в противном случае — не выставлять больше свою.

Бендер поднял глаза. Удивлен он не был.

— Н…н-да… могло быть и хуже. От этого человека можно ждать…

— Они предложили Терри Фэллону обратиться к съезду с программной речью.

— В самом деле? — Бендеру с трудом удалось скрыть радость, какую вызвала эта новость.— Ты одобрил это?

— А меня и не спрашивали.

— Как? — Бендер так и вскочил.— Что, черт возьми, происходит?!

— Работа Уикерта.

— Ох, сукин сын,— Бендер даже заскрежетал зубами.— Я покажу ему, как выпирать нас.— Бендер нажал на клавишу внутреннего телефона.

— Слушаю, сэр,— отозвалась секретарша.

— Мэгги, принесите мне список главных кредиторов избирательной кампании Билла Уикерта. И поскорей, пожалуйста.— Он отпустил клавишу.

— Лу, я ничего такого не хочу,— сказал Сэм Бейкер.— Мы должны быть выше этого.

— На всякий случай надо подготовиться,— возразил Бендер.— Раз Уикерт напрашивается на схватку, так получит — не обрадуется. Долго будет помнить.

— Я же сказал, Лу, ничего подобного мне не надо. Позвони, пожалуйста, секретарше и отмени свой приказ насчет списка.

— Сэм…

— Лу, я настаиваю.

— А, черт!— Бендер нахмурился и снова нажал на кнопку внутренней связи.— Мэгги, приказ отменяется.— И, отпустив клавишу, не удержался:— Проклятье…

— Руководство партии собирается затребовать свидетельство о вскрытии тела Мартинеса,— сказал Сэм Бейкер.

Бендер замер на полуслове и уставился на него.

— Что? — не сразу спросил он.

— Совершенно ясно, к чему они подбираются. Если я выдвину свою кандидатуру без Фэллона, они будут настаивать на дальнейшем расследовании. А если соглашусь взять его в пару или вообще отступлюсь, они это дело закроют.

Бендер пожал плечами.

— Я же сказал, бывают вещи и похуже, чем служить второй срок на пару с Терри Фэллоном в роли вице-президента.

— Нет, на это я никогда не пойду.

Бендер задумался.

— Что ж, тогда… тогда пошли их ко всем матерям. Пусть носятся со своим свидетельством. Дело-то чистое.

— Но оно не казалось таковым, когда составляли заключение, разве не так?

— Откуда мне знать? Я в глаза его не видел.

Бейкер внимательно посмотрел на Бендера. За все тридцать лет их совместной работы Лу Бендер впервые ему солгал.

— Да? А кто его видел? — спросил президент.

Бендер развел руками.

— Кто? Наверно, доктор, который писал заключение. И ОЧЗрайен. Да те два шута, которых он приставил к этому делу.

— Один из них уже мертв.

— Да, я прочитал в газете.

— Так что, если доктор внесет изменения в свое заключение, получится ложь. Тогда его свидетельским показаниям доверять будет нельзя,— заметил президент.

— И останутся лишь О'Брайен и — как его — Манкузо.

— Понимаю.— Президент внимательно наблюдал за Бендером и видел, что тот лихорадочно что-то обдумывает.

— Послушай,— продолжал Бендер как бы между прочим,— ведь мы знать не знаем, что первоначально было в заключении, верно? Так, может быть, нам стоит подстраховаться слегка, а?

— Каким образом?

— Ты замолвишь словечко О'Брайену. А я возьму на себя Манкузо.

— С О'Брайеном я уже говорил.

— Тем лучше,— сказал Бендер.— Значит, остальное я беру на себя.

15.15.

Манкузо с грохотом распахнул дверь своего кабинета. Войдя, так же резко захлопнул, и, когда запирал ее, на глаза ему попался новый ящичек для входящей и исходящей корреспонденции, стоящий на картотеке позади двери. На дне его он нашел записку:

ПОЗВОНИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, МИСС КРЭЙН.

Он скомкал записку, бросил ее в угол, снял пиджак и сел за стол Росса. На нем лежала большая стопка черных видеокассет с записью покушения, аккуратно пронумерованных от 1 до 22.

Манкузо включил телевизор. Потом нажал на "пуск" видеоплейер. Однако изображение не возникло. Тут он догадался, что плейер не заряжен. Он открыл коробку, вынул кассету и сунул в кассетник. Но не успел Манкузо нажать на "пуск", кассетник выплюнул кассету назад. Манкузо несколько раз перевернул кассету, пока она вошла благополучно.

— Дерьмо, а не машина,— заметил он.

И снова нажал на кнопку "пуск".

16.05.

Адмирал Раух стоял в гостиной у окна, выходящего на фасад его дома в Бетезде, когда на подъездную дорожку вдруг вкатил черный лимузин. Из него вылез Лу Бендер. Раух открыл входную дверь и впустил его.

— Какого черта тебе здесь надо? — спросил он, как только Бендер вошел в дом.

— Поговорить с тобой.

— Говори.

— Не здесь же.

Они вышли в сад позади дома и сели на каменную скамью, спрятанную под сенью каштанов.

— Теперь выкладывай,— сказал Раух.

— Я слышал, ты мечтаешь вернуться на флот,— начал Бендер.

— Ну и что?

— Только не говори, что тебе надоел Вашингтон.

— Давай ближе к делу.

— Ты заявил Истмену, что армия заразила Мартинеса, это так?

— Что, если и так?

— Билл, Истмен тебе не защитник.

— Может им стать, если будет президентом.

Бендер, усмехнувшись, покачал головой.

— Скорей Дэн Истмен станет президентом Конго.

— Вы решили перекрыть мне дорогу во флот? — спросил Раух.

Бендер расплылся в самой сладкой своей улыбке.

— Просто не хотелось бы, чтобы ты сбежал, пока игра еще не сыграна.

— Говнюки, надумали сделать меня козлом отпущения, когда история с вирусом СПИДа выйдет наружу?

— Ах, Билл, Билл… Откуда ты взял, что история со СПИДом когда-нибудь выйдет наружу? Протокол вскрытия видели только О'Брайен и двое его парней. Об одном ты уже успел позаботиться.

— Что ты несешь? — ощерился Раух.

— Росс. Агент ФБР, который обнаружил, что следы вируса ведут в армию. Помнишь тот день на площадке для гольфа? — Бендер продолжал улыбаться.— Я сразу понял: ты тогда и решил убрать его.

— Нет, вовсе нет.

— Не лги мне, Билл,— сказал Бендер.— Христа ради, ведь игра окончена!

Раух уперся взглядом в землю.

— Что ж, в Майами это мы пытались убрать его.— Он поднял глаза.— Но… твою мать, вы же прикрыли его с помощью ФБР.

— Нам важно было узнать, чем он занимается. В любом случае плакать тебе не о чем. Сегодня ночью вы же прихлопнули его.

— Это не мы.

Бендер внимательно поглядел на Рауха.

— Только не пытайся убедить меня, что это несчастный случай. Я не больше твоего верю в такие несчастные случаи.

— Лу, если ты опять хочешь поймать меня в ловушку…

— Стой, стой,— прервал его Бендер,— разве ты не выслеживал этих двух агентов ФБР?

Раух тяжело вздохнул.

— Того, постарше, Манкузо, да. Его дружок, Уилсон, сообщил ему местонахождение Петерсена. В Балтиморе мы установили за ним слежку. Убедившись, что он вышел на Петерсена, мы велели Уилсону предупредить Петерсена по телефону.

— А группа захвата?

Раух прищурился.

— Я думал, это ты их послал.

— Я? — Голос Бендера так и взвился.— Это ты их послал. И ты же приказал этой ночью убить Росса.

— Черта лысого я,— огрызнулся Раух.

— Тогда кто…

Но тут Бендер осекся. Оба продолжали сидеть, глядя в разные стороны, каждый со своими мыслями. Вывод напрашивался один.

— Лу, у меня возникло нехорошее чувство, что мы играем втроем.

Не спеша с ответом, Бендер поднялся и стал прохаживаться туда-сюда. Наконец сказал:

— Послушай, ведь я пришел сюда, чтобы сделать тебе предложение. Ускользнуть тебе на этот раз я не дам.

— Ладно, послушаем,— будто покорился Раух.

— Позаботься о Манкузо, а я позабочусь, чтобы ты вернулся в действующий флот при всех воинских регалиях.

— Тебе это не удастся сделать.

— Сделает Сэм Бейкер.

— Не станет он. Мы с тобой уже обсуждали это,— с досадой заметил Раух.

— У него был разговор с О'Брайеном. Он сам мне об этом сказал.

— Что-то не верится.

— Просто ты недостаточно хорошо знаешь Сэма Бейкера. Как знаю его я,— сказал Бендер и опять сладко улыбнулся.— Иногда он кажется слишком уж бескорыстно честным. Но не забывай, он ведь политик.

Раух сидел задумавшись.

— Манкузо знает, что Уилсон подсадил его? — спросил Бендер.

— Сомневаюсь.

— Тогда почему бы не устроить им дружескую встречу? Не поехать куда-нибудь вместе? В какое-нибудь тихое, славное место. А назад вернется один из них, а? Организуй это. Тогда и о кораблях поговорим. Идет?

Раух медленно опустил голову.

— Хорошо. Идет.

Бендер поднялся.

— Ну и грязный ты подонок, Лу.

Бендер на миг задержался и поглядел на Рауха с улыбкой.

— Не я устанавливаю правила игры, Билл. Но играю я на выигрыш.

17.20.

Манкузо распахнул дверь бара "У Герти", и две "ночные бабочки" у стойки обернулись к нему. Одна из них кивнула:

— Привет, Джо.

Остальные просто не узнали его или притворились, что не заметили. Он прошел в глубину зала и сел, чувствуя себя здесь невидимкой. Когда горе, всегда так: ты словно в пустоте, никто тебя не видит. Все отвернулись.

Герти сидела на своем месте и читала газету. Заголовок гласил:

РЕЧЬ НА СЪЕЗДЕ ПРОИЗНЕСЕТ ФЭЛЛОН

— Привет, Джо,— тихо произнесла она, увидев его.— На улице дождь собирается?

— Да.

Он сел рядом, и она налила ему двойную порцию "Джека Дэниела". Пока он пил, она, постучав длинным ногтем по первой полосе газеты, заметила:

— Парень не промах, этот Фэллон.

— Ты угадала.— Манкузо встал и оглядел присутствующих в баре.— Мэнди не видела?

Герти пожала плечами:

— Развлекается где-то.

— А ключ ее здесь?

— Конечно.

Манкузо протянул руку.

— Решил отдохнуть? — спросила Герти.

— Да.— Манкузо сунул ключ, в карман.

— Я рада, что тебе полегчало.— Это прозвучало искренне.

Манкузо вышел из бара.

17.30.

Салли бросила на пол тяжелый узел, который с трудом выволокла по ступеням лестницы из подвала, и бегом взлетела наверх, успев на четвертом звонке схватить трубку телефона.

— Слушаю! — выдохнула она, запыхавшись.

— Я не вовремя? — Это был Терри.

— Ничуть. Просто… я укладывалась.

— Укладывалась? Куда это ты собралась?

— Как куда? На съезд. Разве мы не уезжаем завтра?

— Ах да, конечно.

— Терри, ведь я еду с тобой?

— Само собой, дорогая,— откликнулся он.— Но пока мне нужна твоя помощь. Меня попросили подготовить обращение к съезду.

— О господи, Терри! Но это же прекрасно! Значит, президент просил тебя…

— Нет, не президент, а руководство партии.

— В самом деле? — Салли опустилась на стул и одернула на себе юбку.

— Сдается, они подают мне сигнал.

— Да, и вполне определенный.

— Сегодня у меня предвыборный обед, который дает руководство партии. Думаю, к концу обеда наши позиции будут ясны.

— Терри, я так за тебя…

— Я прошу тебя написать текст моей речи.

— Но, Терри…— Это предложение ошеломило ее.

— Ты можешь подготовить его?

Она оглянулась на дверь черного хода. Там стояла машина Томми Картера с открытым багажником.

— Ты хочешь, чтобы я написала его сегодня? Прямо сейчас?

— Конечно, сегодня.

У нее было столько дел. Неотложных…

— Терри, если я…

— Салли, ну пожалуйста. Ты мне очень нужна, Салли. Слышишь?

— Да.

— Я тебя люблю.

У Салли опустились плечи и ноги стали как ватные, словно она уступила его крепким объятиям.

— Так могу я на тебя положиться?

— Да,— сказала она.— Да, да.— Ничего на свете не было для нее дороже, чем это.

Даже чем она сама.

— Позвони, когда набросаешь что-нибудь,— сказал он.— Я пришлю посыльного.

— Да я и сама привезу.

— Нет, нет. Позвони мне. Оставайся у своей пишущей машинки. Пусть посыльный побегает.

— Ладно. Пусть. Может, ты и прав. Я тут же начну.

— Я же знал, что могу рассчитывать на тебя.— И он повесил трубку.

Она на седьмом небе от счастья, включила электронную пишущую машинку.

17.40.

Открыв дверь, Манкузо услышал тонкий детский голосок:

— Мамамамамама…

И вслед за этим топот босых ножек по деревянному полу. Он закрыл за собой дверь, задвинул задвижку и тут в прихожей наконец разглядел малыша с большущими глазами, совсем голого, если не считать подгузника.

Манкузо присел на корточки.

— Привет, Стенли,— сказал он малышу.— Привет.

Но малыш повернулся и заковылял назад в кухню.

— Это вы, Джо? — окликнул его женский голос.

Манкузо снял шляпу.

— Да, миссис Робинсон.

— Присаживайтесь,— отозвалась она.— Я тут настойку делаю.

Манкузо окинул взглядом бутылки из-под виски, бокалы, стоявшие прямо на телевизоре.

— Пожалуй, я бы пропустил стаканчик.

— Я вам другого дам для разнообразия,— отозвалась миссис Робинсон, появляясь из кухни с плетеным подносом, на котором стояли чайник и две чашки.— Чего, чего, а уж выпивки вы, наверно, пропустили через себя немало, на всю жизнь хватит.

Миссис Робинсон, мать Мэнди, была женщиной небольшого роста, с круглым лицом, одетая в черное платье, расшитое красными и зелеными цветами. Волосы короткие, черные, под глазами коричневые круги. Она поглядела на Манкузо.

— Лучше уж повесьте ваш плащ, если не хотите оставить на ковре лужу, а?

— Да, конечно, мэм.

Он снял плащ, и тут она увидела его оторванный карман, пришпиленный английской булавкой.

— Что с вашим пиджаком?

— Небольшое приключение.

— Садитесь. Давайте его сюда.— Она протянула руку.— Ну, давайте же.

Он снял пиджак и подал ей.

— Ой-ёй-ёй,— сказала она и покачала головой.— Да садитесь, садитесь.

Когда он наконец сел, она налила ему чашку чая и вышла за шкатулкой для шитья.

Манкузо взял чашку обеими руками и посмотрел на желтоватую водичку, похожую, скорей всего, на мочу и пахнущую не лучше.

— Это розмарин,— сказала миссис Робинсон,— и мята. Хорошо успокаивает.

Но Манкузо с вожделением смотрел на бутылку "Джека Дэниела", стоявшую на телевизоре. Потом, поморщившись, отхлебнул чаю.

Миссис Робинсон отколола оторванный клок пиджака и покачала головой.

— Что получится, просто не знаю,— сказала она и, достав из шкатулки иголку и черные нитки, начала сшивать рваные края.— Значит, они убили вашего напарника?

— Да.

— Мне он нравился.— Она шила, поднеся пиджак к самым глазам и разговаривая скорее сама с собой, чем с ним.— Не мучайтесь так из-за него. Он теперь с нашим Иисусом. Хвала господу!

— Он был евреем,— заметил Манкузо.

Она поглядела на него поверх очков.

— Когда ты умер, это уже не имеет никакого значения, сынок,— сказала она.

Тут они услышали, как в дверях поворачивается ключ, и на пороге появилась Мэнди.

— Привет, мама. Хэлло, Джо! — Она раскрыла красный зонтик, поставила его в передней и вернулась в комнату.— А где Стенли?

— Сосет свою бутылочку,— ответила миссис Робинсон.

Мэнди повесила плащ за дверью.

— Пойду посмотрю на него. Джо, я сейчас вернусь, дорогуша!

Манкузо посмотрел на миссис Робинсон. Но она продолжала шить как ни в чем не бывало. Тогда он поставил чашку и встал.

— Иди, иди,— крикнула миссис Робинсон дочери, не отрывая глаз от шитья.— Пока я тут дошиваю.

Он последовал за Мэнди в спальню.

— Ну и холод,— она потерла рука об руку. Потом кивнула на постель.— Ложись, а я должна умыться.

Но когда она вернулась в длинном голубом халате и в голубых шлепанцах с помпонами, он по-прежнему стоял в свете угасающего дня, проникающем через окно.

— Что случилось?

— Ничего.

Она подошла к нему и начала развязывать галстук.

— Не надо.

— Ты что, милый? — удивилась она и вытянула галстук из-под воротнички рубахи.— Не робей. Я тебе помогу.

Она раздела его. заставила лечь, нырнула рядом. Ее руки, губы ласкали его, пока он не стал упругим…

Они долго лежали молча. Лишь дождь барабанил по темнеющему окну, да из соседней комнаты доносился тихий голос миссис Робинсон, напевавшей ребенку колыбельную.

Наконец Манкузо перевернулся на спину. Ничего не вышло.

Она обняла его за плечи, прижалась к нему.

— Джо, ведь я тоже его любила. Славный был малый. Но что ж делать, постарайся забыть его.

Он был так близко, что она слышала, как бьется его сердце.

— Я не хочу забывать,— сказал он.

Из горла ее, из самой глубины, чуть слышно вырвались какие-то клокочущие звуки.

— Тебе ж никогда не найти молодчиков, что прихлопнули его. У них власть, они сильней тебя.

Манкузо тяжело вздохнул, разнял ее руки, обвивавшие его шею, и сел.

— Гоняться за ними мне уже надоело. Я решил столкнуть их лбами. Пусть дерутся между собой.

Он потянулся и включил лампу рядом с кроватью. От резкого света Мэнди зажмурилась и невольно ухватилась за простыню, чтобы прикрыть грудь.

— Я должен ненадолго выйти,— сказал он.— Можно, я вернусь и проведу ночь здесь?

— Конечно, милый. Все, что ты хочешь.

Он кинул взгляд на дверь спальни.

— А не могла бы твоя мать с малышом переночевать сегодня где-нибудь в другом месте?

— Конечно, если так надо.

Он поглядел на нее. Да, она уже не девочка, какой была, когда он впервые купил ее любовь.

— Хочешь заработать пятьдесят? — спросил он.

Она опустила глаза.

— Конечно, Джо. Сколько заплатишь, столько получишь.

19.20.

Первое, что хотел сделать метрдотель "Космос-клуба", когда Манкузо вошел туда через главный вход,— выставить его вон. Ему не понравился этот мрачный субъект в промокшем плаще. Однако Манкузо знал, что его удостоверение агента ФБР из ОР[129] является лучшим пропуском в любой клуб Америки. На верхнем этаже клуба "сливки" партии все еще наслаждались своим предвыборным обедом, в котором принимал участие и блистательный сенатор Фэллон. Поэтому вестибюль клуба кишмя кишел сотрудниками секретной службы. Метрдотель направился к одному из безликих представителей этой службы в плохо сидящем смокинге, с тянущимся из-за уха проводком рации.

Тот кинул взгляд в сторону Манкузо.

— Дайте мне ваше удостоверение,— поманил он пальцем.

Манкузо протянул ему свою карточку ОР. Черт бы побрал эту секретную службу!

Молодой безликий долго изучал ее, потом самого Манкузо, затем вернул карточку и махнул рукой кому-то, стоящему на верхней площадке лестницы.

— Да что, специальное приглашение требуется, чтоб переговорить с этим парнем? — разозлился Манкузо.

Сотрудник секретной службы оглянулся на него с непроницаемым лицом.

Само собой, его заставили ждать. Отвели в небольшой кабинет рядом с холлом второго этажа и продержали целых пятнадцать минут. Наконец дверь открылась, до него донесся смех, звуки музыки, и вошел еще один в смокинге.

— Я — Крис Ван Аллен,— представился он.— Помощник сенатора Фэллона. Так что такое стряслось?

— Мне надо говорить с вашим боссом.

— Сенатор сейчас занят.

— Пусть занят. То, что хочу сообщить я, важнее.

Крис упер руки в боки и уставился на Манкузо. Он выглядел типичным хлипким гомиком, каких Манкузо просто не выносил.

— Вашего мнения не спрашивают, агент Манкузо.

— Послушай ты, балаболка, хиляй отсюда к своим педикам, пока цел!

Крис кинул на Манкузо взбешенный взгляд.

— Ах ты, невежа, шут гороховый…

— Доложи ему, есть разговор насчет Салли Крэйн,— спокойно сказал Манкузо.— Иди. Исчезни, пока я не оборвал твои колокольчики.

Крис вышел, изо всех сил хлопнув дверью.

На этот раз Манкузо не пришлось долго ждать.

Снова открылась дверь. Вошел сотрудник секретной службы, за ним Терри Фэллон. Терри посмотрел на Манкузо и кивнул. Потом повернулся к сопровождающему.

— Все в порядке, можете идти,— сказал он.

Тот подчинился.

Когда дверь за ним закрылась, Терри произнес:

— Надеюсь, приятель, у вас действительно важная новость.

— Да. Про Салли Крэйн.

— Что с ней? Надеюсь, все в порядке?

— О, да. Она в полном порядке.

— Тогда что вам надо?

Манкузо внимательно посмотрел на Фэллона. Господи ты боже мой, на него невольно заглядишься. Крупный, высокий, просто красавчик в своем безупречном костюме.

— Это Салли Крэйн наняла убийцу, стрелявшего в вас и в Мартинеса.

Терри уставился на Манкузо.

Открылась дверь. Вошел Крис.

— Сенатор, губернатор Огайо…

— Убирайся! — приказал Фэллон.

Дверь захлопнулась.

Тогда Терри снова повернулся к Манкузо и, понизив голос, с угрозой спросил:

— Что вы такое несете, черт побери?

— Это ее рук дело.

— Чепуха. Не верю.

Манкузо пожал плечами. На мраморный пол с его промокшего плаща натекла небольшая лужа. Он поглядел себе под ноги и грустно улыбнулся.

— Придется поверить,— сказал он.

Манкузо провел Терри через проходную на первом этаже здания Гувера. Потом в лифте они поднялись на третий этаж — Манкузо, Фэллон и четверо сотрудников секретной службы. Но когда они подошли к аппаратной, Манкузо махнул в сторону этой четверки:

— Они пусть останутся здесь.

— Хорошо,— согласился Терри.

— Сначала мы войдем и все проверим.

— А, идите вы…

Первым все-таки вошел Манкузо. В студии находилась сложная телеустановка, оснащенная восемью видеомониторами. Перед ней, высоко задрав ноги, сидел, развалясь, механик и читал какую-то книжонку в бумажном переплете. Рядом стояла пепельница с горой окурков.

— Это ты, Джо? — Он сел прямо.— Давай живей. Я отчаливаю в шесть. А уже восьмой час.

— Уйми свой поток,— попросил Манкузо.— У нас в гостях сенатор Фэллон.

Механик вскочил на ноги и погасил сигарету.

— Лэрри Харрис,— представился он.— Счастлив с вами познакомиться, сенатор.

Терри не подал ему руки.

— А это вот ищейки из секретной службы Соединенных Штатов — Манкузо показал на четверку, которая шарила по студии, заглядывая даже за телевизионную установку.— Пришли обнюхать помещение.

У стены стоял столик на колесиках, покрытый чехлом. Один из агентов секретной службы отогнул край. Под ним находилась автоматическая винтовка.

— Это еще что, черт подери?

— Участница нашего будущего представления,— сказал Манкузо.

Сотрудник поглядел на Фэллона. Тот кивнул.

— Ну, хорошо. Мы будем на страже за дверью, сенатор,— произнес он в микрофон на лацкане своего пиджака и вышел.

Наконец Манкузо и Фэллон остались одни.

— Итак, зачем я пришел сюда? — нетерпеливо заговорил Терри.— Покажите, что вы хотели.

Манкузо молча высыпал на ладонь Фэллону содержимое пластиковой сумки.

— Что это? — не понял Терри.

— Гильзы Петерсена,— Манкузо склонился над горсткой стреляных гильз и стал перебирать их указательным пальцем.— Смотрите-ка… так… шесть одинаковых. А вот и эта!

Большим и указательным пальцами Манкузо подцепил одну черную гильзу.

Терри пожал плечами.

— Ну и?…

— Вы же знаете, сенатор, этот Петерсен был первоклассным стрелком. Он был не просто профессиональным снайпером, он входил в элиту.

— Так что же?

— Они там вроде священнослужителей. Не могут без строгого обряда. И не допускают никаких случайностей. Вот, к примеру.— И Манкузо выбрал одну гладкую латунную гильзу.— Видите, как она помечена царапинами? Петерсен заряжал ее самолично, чтобы избежать случайности. Позвольте мне.

Он взял руку Терри и перевернул ее ладонью вниз, чтобы гильзы высыпались назад в пластиковую сумку. Застегнул молнию, потом скинул со столика чехол и взял винтовку ХК-91.

— Сейчас объясню,— сказал Манкузо.— Прежде чем открыть огонь, Петерсен должен был убедиться, что гильза уже в патроннике. Теперь смотрите.

Манкузо поднял винтовку, открыл наполовину затвор — внутри блестела гильза.

— Увидеть гильзу вы можете, только когда отведете назад затвор. Вам не приходило это раньше в голову?

— К чему вы клоните? — начал заводиться Терри.

— Увидеть вы можете только гильзу, но не пулю, понимаете? — Манкузо снова защелкнул затвор.— Пометив гильзу черной краской, Петерсен смог убедиться, что в стволе нужная пуля.

Манкузо положил винтовку на место. Казалось, он очень доволен собой.

— Послушайте, агент Манкузо,— сказал Терри,— вы что же, только ради этого притащили меня сюда?

— Эх, стало быть, вы ничего не поняли,— Манкузо оглянулся на Харриса и развел руками.— Он не просекает.

Терри вскочил, кипя от возмущения.

— Я стараюсь объяснить вам только одно, сенатор, что не все пули были одинаковые. Посмотрите! Шесть пуль тупорылые. Когда они попадают в мягкую ткань, то проделывают лишь маленькую дырочку. А потом,— Манкузо сжал руку в кулак и тут же разжал,— потом, ударившись о кость, взрываются. Одно непостижимо: почему именно последний выстрел отличался от остальных?

— Почему же?

— Ни почему.— Манкузо улыбнулся.— Не последний, а первый выстрел был другим.— Он показал пустую черную гильзу.— Эта пуля была в стальной оболочке. Влетела и вылетела. Боль жгучая, но рана чистая. А пулю мы просто не искали, потому и не нашли. Это был первый выстрел Петерсена.

Манкузо положил черную гильзу Терри на ладонь.

— Она предназначалась для вас.

Терри уставился на гильзу, потом перевел взгляд на Манкузо. Над верхней его губой выступили капельки пота.

— Но это… это чушь какая-то.

Манкузо улыбнулся.

— Хотите убедиться?

Он сел на вертящийся стул лицом к телеустановке с восемью темными экранами.

— Покажи ему.

Харрис нажал на кнопку, и тут же пять экранов ожили. На каждом появилось неподвижное изображение: с пяти разных точек трибуна Капитолия в то утро, когда было совершено убийство. Каждый кадр показывал, как Терри и Мартинес жмут друг другу руки и улыбаются. Картина, от которой может стать не по себе: живой и мертвый. Пять изображений двух энергичных, полных жизни молодых людей. Манкузо бросил взгляд на Терри. Казалось, тот постарел на несколько лет за прошедшую неделю. Неужели прошла всего неделя?

— А теперь смотрите, что мы проделали, сенатор,— сказал Харрис.— Мы синхронно пустили пять разных лент, на которые были засняты последние новости. Лента видеоканала дает тридцать кадров в секунду. А винтовка выпускает десять пуль в секунду. Так что даже после того, как убийца снял палец с курка, перед нами должен был промелькнуть еще двадцать один кадр.

Терри кивнул.

Манкузо сказал:

— Пошли дальше.

Харрис нажал на переключатель скоростей. Все пять экранов засветились. Появились замедленные кадры: Терри и Мартинес медленно-медленно переходят от рукопожатия к объятиям.

— Теперь включим звук,— сказал Манкузо.

Харрис нажал на пусковую кнопку, и неприятно скрежещущий нарастающий гул аплодисментов звериным воем вырвался из усилителей.

— Вот сейчас…— сказал Харрис.

Внезапно все пять экранов показали, как на Фэллоне полетел в клочья пиджак, словно взорвался где-то на животе. Он согнулся от боли, и тут же шесть взрывов настигли Мартинеса, разнесли на нем одежду, мягкие ткани, обнажив кости спины. Потом живописно и до жути страшно оба стали падать.

— Достаточно,— сказал Манкузо.

Харрис выключил мониторы.

Терри Фэллон молча, словно окаменев, долго сидел за столом перед темными экранами. Манкузо не сводил с него глаз. Наконец Терри посмотрел на Манкузо.

— Просто невероятно. Нев… Почему вдруг?

— Не вдруг,— сказал Манкузо и обернулся к Харрису.— Покажи теперь с другой позиции.

Харрис нажал на кнопку, и на среднем экране появилось неподвижное изображение толпы у подножия трибуны. Головы запрокинуты, руки застыли перед аплодисментами. Солнечный свет падает на их озаренные лица, обращенные к герою, которого они приветствуют.

— Переведи на блондинку,— сказал Манкузо.

Харрис включил видео, и на экране появилась цифровая шкала. Он крутанул переключатель, и тогда изображение перескочило на хорошенькую блондинку, затерявшуюся в толпе репортеров и зрителей.

— Узнаете? — спросил Манкузо.

Фэллон молча кивнул.

— Крути дальше,— велел Манкузо.

Лента поползла дальше. Руки Салли на изображении медленно поднялись к лицу еще до того как выражение радости окружавших ее людей сменилось ужасом.

Харрис остановил ленту.

Терри пожал плечами.

— Не вижу, в чем тут…

— Включи снова,— сказал Манкузо.— Пусти еще медленней.

Харрис задал новую программу, и на сей раз изображение поехало супермедленно, еле-еле.

— Дай звук,— попросил Манкузо, Харрис выполнил его просьбу.

— Следите за ее руками и слушайте,— сказал Манкузо Фэллону.

Было видно, как под однообразный, скрипучий рев толпы и звуки аплодисментов руки Салли с трудом достигли ее лица, и, когда кончики пальцев коснулись ее щек, раздался первый выстрел. Видео выключилось.

— Хотите просмотреть еще раз? — спросил Манкузо.

Терри сглотнул. Потом коротко кивнул.

Когда ленту прокрутили по третьему разу, сомнений не осталось: руки Салли потянулись вверх, чтобы закрыть лицо, на котором выражение восторга сменилось страхом, до первого выстрела.

Манкузо положил руки на стол.

— Она все знала. Заранее.

Терри сидел неподвижно, кровь отхлынула от лица, он побледнел, губы были крепко сжаты. Глаза заволокло туманом.

— Спасибо, Лэрри,— сказал Манкузо Харрису и кивнул в сторону двери.— Увидимся позже.

— Само собой.— Харрис встал и вышел.

Когда дверь за ним закрылась, Терри тихо спросил:

— Это будет… фигурировать на суде?

Манкузо покачал головой:

— Не-ет.

— Вы собираетесь ее… арестовать?

— Нет, черт подери. Я надеюсь сцапать молодчиков, на кого она работает.

— А на кого?

— Если бы я знал,— пожал плечами Манкузо.

Терри поднялся. Словно ничего не видя, он прошел до конца комнаты, потом вернулся.

— Но это безумие. Зачем? Зачем ей это понадобилось?

Манкузо прикурил сигарету.

— Шикарная реклама,— сказал он.

— У вас больное воображение,— сквозь зубы процедил Фэллон.

Манкузо щелчком послал обгоревшую спичку в дальний угол.

— Ведь сработало! Разве нет?

Фэллон как-то растерянно огляделся по сторонам.

— Она бы никогда… никогда…— словно сам с собой, пробормотал он.

Манкузо подошел к Терри, тронул его за плечо. Потом наклонился к самому его уху и тихо, чтобы никто не подслушал, прошептал:

— Сенатор, вы должны мне помочь.

Терри так и уставился на него.

— Помочь вам? Чем?

— Продолжайте вести себя с ней как ни в чем не бывало. Сделайте все, чтобы она не могла что-нибудь заподозрить. Она не должна догадаться, что мы напали на ее след. Иначе она будет начеку.

— Но ведь наши с ней отношения…

Манкузо, моргнув, кивнул.

— Да, конечно. Догадываюсь. Ну послушайте, когда вы с ней… считайте, что делаете это во славу родины.

Терри от злобы стиснул зубы.

— Не понимаю, что тут такого смешного?

Манкузо только вздохнул в ответ.

Так они и стояли: Манкузо кивал головой, Терри — сгорбившись под гнетом отчаяния. Наконец он пришел в себя.

— Ладно,— сказал он.— Спасибо, агент Манкузо.

Они кивнули друг другу, и Терри понуро направился к дверям. Манкузо глядел ему вслед: это шел утомленный, сломленный человек.

20.40.

Терри Фэллон сидел в своем кабинете на третьем этаже Расселовского центра. Смеркалось. Горизонтальные лучи света, падавшие от освещенного ночными огнями Капитолия, расположенного напротив, исполосовали предвыборный плакат, наклеенный на стене. На нем красовался увеличенный фотопортрет Терри. Он был изображен в рубашке с короткими рукавами на фоне Скалистых гор, из-за которых встает солнце. Захватывающий образ молодого, полного сил человека — лидера, героя. Человека, в которого можно верить.

С началом его избирательной кампании плакат этот будет разослан по всей стране. Но для каждого региона разработан свой фон — силуэт города из восточных штатов, пшеничное поле или горный хребет. Словом, все то, чем гордится Америка. Предусмотрено все. Идея эта принадлежала Салли.

Он спросил ее, почему она выбрала именно этот его портрет.

— Таким я тебя увидела впервые,— ответила она.— В тот день в хьюстонском бэррио. Именно так ты выглядел, и я сразу влюбилась в тебя. Поэтому я хочу, чтобы вся Америка увидела тебя моими глазами. И так же влюбилась.

Терри Фэллон глубоко вздохнул и облокотился о стол. Тут кто-то вдруг включил свет.

Оказалось, это Крис Ван Аллен, совершенно потерявший голову от волнения.

— Терри! Я всюду названиваю, ищу тебя! — Он скинул плащ и бросил его на стул.— Я говорил с Эймзом из Виргинии. И с Гири из Огайо. Они направляют президенту письмо с просьбой включить в список с ним в паре тебя. Чтобы приветствовать тебя в качестве гостя города и делегата съезда, в аэропорт Сент-Луиса прибудет группа губернаторов!

Но Терри сидел и безучастно смотрел на него пустыми глазами.

— Слава всевышнему, Терри! — надрывался Крис.— На предвыборном совещании губернаторы поддержали твою кандидатуру в вице-президенты! Мы победили, Терри!

Тут распахнулась дверь, и влетела Салли, стаскивая на ходу плащ. Терри поднялся навстречу.

— Терри, в городе все только и говорят, что совещание губернаторов утвердило твою кандидатуру на пост вице-президента! Терри! Наша взяла.

Крис уставился на нее:

— Зачем ты сюда явилась?

— Все в порядке, Крис,— сказал Терри.

Крис переводил взгляд с одного на другого. Вдруг спохватился:

— Ой, я же должен срочно передать все Ассошиэйтед Пресс. Мигом вернусь! — И он выбежал из кабинета.

Салли обогнула стол и, подойдя к Терри, взяла его руку в свои. У нее перехватило дыхание, глаза горели от возбуждения.

— Терри, все сбывается… Все будет, как мы хотели.

Но он лишь смотрел на нее с выражением тупым и отрешенным.

— Терри, что случилось? — Она была озадачена.— Что-нибудь не так?

Он высвободил свою руку и отошел от нее. Остановился по другую сторону стола, словно решил держаться от нее подальше. И глядел на нее, как на незнакомку.

— В чем дело, Терри? — Но лицо его оставалось холодным и непроницаемым: таким она его никогда еще не видела.— Терри?

— Манкузо.

— Что Манкузо?

— Ему все известно.

Словно вихрь пронесся по кабинету, исхлестав ее по лицу. Восторг и удивление погасли в глазах. Они потемнели, сузились. По губам, словно язычок пламени, пробежала кривая усмешка.

— Ну и что, пусть. Предоставь его мне,— прошептала она.

Терри с удивлением наблюдал ее перевоплощение. Ее улыбка обещала лишь угрозу.

— Не бери в голову, любимый,— сказала она и заскользила вокруг стола к нему.— Оснований для волнения нет.— Ее пальцы пробежались по поверхности стола.— И для опасений тоже.— Она прямо мурлыкала.— Я сама обо всем позабочусь.

Терри попятился от нее.

— Это ты наняла Петерсена, чтобы он стрелял в меня?— вдруг произнес он.

Его слова заставили ее остановиться. Она не сводила с него глаз.

— Чепуха.

— Не лги мне, Салли! Я сам видел. На видеоленте.

Ее глаза вспыхнули таким ледяным огнем, что он испугался.

— Ну и что, я подумала, так будет эффектней,— сказала она.— И оказалась права.

— О, господи… Салли…— задыхаясь, он еле произносил слова.— Сначала был Везерби. Потом Мартинес. Потом Петерсен и Росс. Когда же будет конец?

— Когда мы окажемся в Белом доме.

Он поглядел на нее со страхом и отвращением: откуда такая жестокость?

— Салли, во имя всего святого…

— Ты забыл про Фонсеку,— сказала Салли. Она подошла к нему вплотную, положила руку ему на грудь.— Ты забыл, что сам этому научил меня,— напомнила она, нежно поглаживая его.

Это заставило его отшатнуться.

— Боже мой, Салли. Ты же чудовище.

В ответ она внезапно размахнулась и дала ему пощечину. Удар был такой силы, что мог бы свалить Терри с ног, если бы он не отлетел к столу. Он восстановил равновесие, очнулся и приложил руку к щеке, чтобы смягчить боль. И чтобы защититься.

Салли стояла перед ним, пылая ненавистью и красотой, светлые волосы ее струились вдоль спины, словно языки пламени.

— А ты… ты просто набитый дурак.

21.20.

Текст гласил:

У НАС ЕСТЬ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПЕРЕД САМИМИ СОБОЙ. У НАС ЕСТЬ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПЕРЕД НАШЕЙ ПАРТИЕЙ. НО САМОЕ ВАЖНОЕ — НАШИ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПЕРЕД АМЕРИКАНСКИМ НАРОДОМ. МЫ ОБЯЗАНЫ НАЧАТЬ С ПРАВДЫ… И ЗАКОНЧИТЬ РАЗМЫШЛЕНИЯМИ ОБ АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТЕ.

Дэн Истмен вычеркнул последнюю фразу. Вместо нее он написал:

ВСЕ ДЕЛАТЬ ПО ЧЕСТИ.

Он пробежал глазами последнюю строчку, неудовлетворенно покачал головой, сел в кресло и уставился в потолок. Дело не шло. И чем больше он прокручивал в уме текст своей будущей речи, тем меньше она ему нравилась.

Через два дня он поднимется на трибуну, чтобы выступить перед тысячами делегатов, собравшихся на съезд. Пока в номерах-люкс по всему Сент-Луису будут при закрытых дверях политиканствовать и вести закулисные переговоры, пока президент Бейкер в Вашингтоне будет ждать его заявления об отставке, он, Дэн Истмен, воспользуется случаем, чтобы доказать съезду и всей нации, что именно он тот человек, который способен обнародовать ошибки партии. Таким образом, все, что произошло — его открытая ссора с президентом Бейкером, два его ошеломляющих сообщения по телевидению,— все это послужит трамплином для появления его в качестве рыцаря на белом коне, боговдохновенного героя, защитника Конституции. Для своей речи он отчаянно нуждается в ярких словах, что смогли бы укрепить простодушную веру американского народа. Если только он и его помощники сумеют найти такие слова…

Истмен склонился над страницей и с раздражением вымарал последнюю строчку. Тут открылась дверь, и в кабинет вошла его секретарша, Дэйл.

— Что там еще?

— Мистер вице-президент, какой-то человек настаивает на встрече с вами. Он просил передать вам это.

Она положила на его письменный стол вырезку из газеты. То был рисунок женщины, выполненный полицейским художником, женщины из отеля "Четыре времени года". Кто-то написал вдоль всего рисунка: Я ЕЕ ЗНАЮ.

Истмен положил газетную вырезку на свою речь и закрыл папку.

— Хорошо,— сказал он,— зовите его сюда.

Она вышла. Затем дверь открылась, и вошел Манкузо, держа шляпу в руке. Его плащ промок насквозь. Когда дверь за ним закрылась, Истмен спросил:

— Кто вы, черт возьми?

— Манкузо. ФБР. У меня для вас кое-что есть.

Истмен развернул свое вертящееся кресло в его сторону.

— Что?

— Имя той блондинки из "Четырех времен года".

— Почему вы не сообщили его в полицию округа?

— Тогда они ее арестуют. Я задумал кое-что получше.

Истмен самодовольно улыбнулся и качнулся назад в своем кресле.

— Что именно?

Манкузо полез в карман плаща. Он вытащил из него старый пожелтевший конверт, перевязанный бечевкой. Развязал ее, положил конверт на стол Истмена. И содержимое конверта вывалилось на папку, в которой была речь Истмена.

— Что это, черт возьми?…

Истмен оборвал сам себя. Он выбрал одну из фотографий. На ней была изображена молодая и очень хорошенькая блондинка лет двадцати с небольшим. Она чрезвычайно походила на женщину с рисунка.

Но девушка на фотографии голая лежала на смятых простынях. А ее запястья были привязаны к ее же лодыжкам кожаными ремнями.

— Что вы имеете в виду, демонстрируя мне это…

— Вы еще не разглядели все как следует,— сказал Манкузо и разбросал фотографии по всему столу.

На всех фотографиях была эта самая блондинка. На некоторых она была одна, руки стянуты за спиной или привязаны к кроватным столбикам жесткими режущими веревками, перехватывающими ее грудь. На других ее руки были привязаны к коленям, она изгибалась на полу, повернув голову так, чтобы улыбаться в камеру. На большей части фотографий с ней находился некто, ее насиловавший. На некоторых фотографиях рядом была еще одна женщина.

Дэн Истмен разглядывал фотографии. Они были омерзительны, в жизни он не видел ничего подобного. Но девушка была потрясающе красива. Она была совершенной блондинкой с серьезными голубыми глазами и открытым изумленным выражением на веснушчатом лице. Он смотрел в эти искренние голубые глаза и вдруг понял, где он видел их раньше.

— Боже всемогущий,— выдавил из себя Истмен,— это же… это…

— Именно,— сказал Манкузо.— Ну так что?

— Где вы взяли эту грязь? — Истмен с отвращением отвернулся.

— У жены моего друга.— Манкузо посмотрел на часы.— Если оторвете свой зад от стула, сообщение успеет попасть в завтрашний утренний выпуск.

Истмен сжал кулаки.

— Ах вы сукин сын,— сказал он,— кто же я, по-вашему?

Манкузо вынул руку из кармана и положил несколько маленьких металлических предметов. Они звякнули о стекло на столе. Истмен всмотрелся в них. Это были маленькие булавки под лацканы: круг, квадрат, буква "S" и американский флаг. Манкузо наклонился над столом.

— Вы заставили парня из вашей охраны заняться политическим шпионажем,— сказал он.— Это уголовное преступление. А парня убили. Это второе преступление.

Истмен поднял голову, его лицо стало пепельным от страха. Тик под левым глазом. Он вытер рот тыльной стороной ладони.

— Погодите,— сказал он,— мы должны обсудить и…

Манкузо взял булавку с флагом и положил в карман.

— Сначала сделайте, что я сказал, а потом ищите другую работу.— Он повернулся и вышел.

22.10.

Лу Бендер спокойно вошел в кабинет президента и уселся в большое кожаное кресло под окном, потягивая бренди. Когда Сэм Бейкер наконец закрыл книгу, которую читал, и поднял голову, Бендер спросил:

— Ты слышал?

— Что именно?

— Фракционное совещание губернаторов одобрило кандидатуру Терри Фэллона на пост вице-президента.

— Почему? — спросил Сэм Бейкер.

— Извини, не понял,— посмотрел на него Бендер.

— Почему? Почему они его одобрили? Они считают меня неправомочным самому принять такое решение?

— Я думаю, не это сейчас предмет обсуждения,— пожал плечами и покачал головой Бендер.

— Я задаю вопрос. Я президент Соединенных Штатов и лидер партии или нет?

— Ты, конечно. Просто они послали тебе намек на то, что без них ты можешь превратиться в ничто.

Сэм Бейкер сложил руки и опустил голову на грудь.

— Ты должен смотреть фактам в лицо, Сэм. Ты не сможешь выиграть без Фэллона. Если он схлестнется с тобой на съезде, то, вероятно, сумеет одолеть. Либо ты предложишь Фэллону вице-президентство, либо…— он приостановился.

— Либо что?

— Либо можешь не ехать в Сент-Луис.

Сэм Бейкер сидел некоторое время в неподвижности, задумавшись. Затем сказал:

— Лу, тебе не приходило в голову, что Рамирес и его убийцы хотели большего, нежели контроль над контрас?

— Например? — поднял голову Бендер.

— Если Рамирес нанял Петерсена убить Мартинеса, возможно, его замыслы шли дальше желания сменить руководство контрас. Возможно, он хочет назначить следующего президента Соединенных Штатов.

— И кого же?

— Фэллона. Ты допускаешь подобную вероятность?

— Сэм, я думаю, тебя заносит,— пожал плечами Лу Бендер.

— Ну хорошо, опровергни меня.

— Хорошо,— сказал Бендер,— если ты упражняешься в диалектике, значит, ты уверен, что Фэллон в заговоре.

— Возможно.

— Сэм, ну в самом деле. И ты можешь поверить, что Терри Фэллон стоял на одном помосте с Мартинесом и позволил человеку стрелять в себя — в надежде, что рана не окажется фатальной?

— Может быть, рана Фэллона была случайной.

— Сэм, ну пожалуйста, это уже фантастика.

— А может, Фэллон и впрямь верит в свою избранность.

— Избранник судьбы? — фыркнул Бендер.

— Он же сказал мне, что судьба избрала его стоять на трибуне.

Бендер поставил стакан, его легкомыслие улетучилось.

— Что он тебе сказал?

— Судьба…

— Судьба? Он толковал о судьбе?

— Да. Он сказал, что судьба выбрала место для убийства Мартинеса.

Бендер выпрямился в своем кресле. Напряженность, настороженность отразились на его лице.

— Что он еще говорил?

— "Место выбирает судьба. Я честолюбив. Я был…"

Бендер продолжил за него:

— "Я был там. И я оказался настолько удачлив, чтобы выжить. И не прошу за это прощения".

— Как ты узнал, что он сказал именно это? — уставился на него президент.

— Ради всего святого! — Бендер вскочил на ноги. Его стакан упал на пол, но он не заметил.— Ради всего святого, это же просто спектакль!

Бендер одной рукой схватился за лоб, другой оперся о спинку кресла. Внезапно он понял, кто играл третью скрипку.

— Чертов спектакль, Сэм. Все расписано и отрепетировано. "Судьба выбрала место". Он в самом деле сказал так?

— Да… именно так.

— Сэм, послушай меня! — Бендер пересек комнату и подошел к креслу президента.— Я наблюдал за ним по телевизору в то утро. Я видел, как он встал и, пошатываясь, подошел к микрофону с пулевой раной в боку. Я слышал, что он сказал, какие слова, и тогда же подумал: бог мой, да это же просто чудо! Но это не было чудом. Это было отрепетировано. Нам показали спектакль.

Президент покачал головой.

— Теперь, Лу, ты становишься смешным.

— Да послушай меня, Сэм. Этот сукин сын знал, что Петерсен собирается убить Мартинеса. Черт возьми, он знал. Он сам это спланировал. У него и речь была уже заготовлена. Ради всего святого, Сэм, это Терри Фэллон убил Октавио Мартинеса. Он и Рамирес наняли Петерсена, а затем приказали убить его самого. Ради всего святого, Сэм…— Тут внезапно Бендер похолодел.

— Лу,— мягко сказал президент.— Даже если это правда, мы ничего не можем с этим поделать без доказательств.

Голос Бендера осекся, тон стал зловещим.

— Кто сказал, что ты должен с этим что-нибудь делать?

Потирая руки, Бендер пересек комнату.

— Это хорошо, Сэм. Очень хорошо.— Затем он развернулся.— А теперь слушай. Ты берешь Фэллона вторым номером в совместный список. Вы вместе проводите избирательную кампанию. Выигрываете на выборах. Как ты можешь в твоем положении отставить подобного героя, кумира нации?

— Ты что, Лу, потерял рассудок?

Но Бендер продолжал, словно не слыша:

— Вы выигрываете на выборах. Затем ты подвергаешь Рамиреса и других мелких крыс из числа контрас пыткам. Их мучают, пока они не выхаркают с кровью все, что знают о Фэллоне,— рассмеялся Бендер.— Затем тебе остается только помахать этим перед носом у Фэллона, и он уйдет в отставку, вернется преподавать историю. У тебя будет еще четыре года, и мы найдем кого-нибудь на открывшуюся вакансию.

Президент смотрел на Бендера пустыми, невыразительными глазами:

— Лу, ты это серьезно?

— Совершенно серьезно.

— Ты понимаешь, что говоришь?

— Но другого пути нет, Сэм,— сказал Бендер.— Нет больше другого пути.

Сэм Бейкер откинулся в кресле.

— Ты должен дать мне время обдумать это,— он посмотрел на часы.— Уже поздно,— сказал он.

— Мы поговорим утром.— Бендер направился к двери.— И не волнуйся, Сэм. Мы возьмем их за глотку.— Он крепко стукнул кулаком о ладонь. И вышел.

Сэм Бейкер ссутулился в своем кресле и поглядел на книгу, оставленную на краю стола. Затем взялся за телефон.

— Будьте любезны спикера О'Доннелла.

Через мгновение О'Доннелл был у телефона.

— Да, мистер президент?

— Чарли, ты слышал, что одобрило фракционное совещание губернаторов?

— Да.

— Приходи пораньше завтра утром,— сказал президент.— Я тебе сообщу свое решение.

О'Доннелл вздохнул с облегчением.

— Приду обязательно.

И они оба повесили трубки.

23.50.

Салли только заснула, когда зазвонил телефон. Она слышала, как воют дождь и ветер у нее за окном на Джорджтаун-стрит. Телефон зазвонил снова. Она поднесла его к уху.

— Да, слушаю.

— Салли Крэйн? — Голос был женский, но чей, она не могла узнать. Ее имя было произнесено с южной ленцой.

— Да. Кто?…

— Ваш друг выдал вас! — продолжал женский голос.

— Что?…

— Вы наняли Петерсена. А затем послали группу захвата — сжечь его.

Салли так и села на постели. Сна ни в одном глазу. Голова ясная. Она зажгла лампу рядом с постелью.

— Кто это говорит?

— Вы наняли людей, чтоб избавиться от Росса.

— Это ложь!

Но женщина издала только булькающе-хихикающий звук.

— Вы задирали юбку для Фэллона, еще когда были журналисткой в "Хьюстон пост". Разве не так?

— Кто это вам сказал? — Салли сжала руку в кулак.

Теперь женщина заворковала:

— Мужчина, милочка, который все знает. Достопочтенный Терренс Фэллон собственной персоной.

— Ах ты лживая сука! — вскочила и крикнула Салли.

— Неужели?… — Женщина рассмеялась мрачным, гортанным смехом.— Да, детка, именно он рассказал мне маленькую тайну. Как однажды ночью в Хьюстоне к нему домой пришел друг, чтобы помочь ему связать и поместить в сумасшедший дом его собственную жену.

У Салли рот открылся. Дыхание оборвалось.

— А этот друг? — продолжила женщина.— Этот друг оказался хорошенькой молоденькой девушкой. Вы меня поняли? Того сорта, что любит немного ремня в любовных делах.

У Салли задрожали ноги. Ей пришлось облокотиться о кроватную тумбочку, чтобы удержать равновесие.

— Его женушка никогда раньше не видела эту девушку, да и его с тех пор тоже больше не видела. Она даже не знает ее имени.— Женщина опять захохотала.— Но вы-то ее знаете, детка? — Тут голос стал ледяным.— Потому что это были вы, детка. Это были вы, сука вы этакая. Это были вы, Салли Крэйн.

Салли открыла рот, чтобы ответить. Но дыхание пресеклось.

— Загляните в утренние газеты, дорогуша,— сладко пропела женщина.— И приятных сновидений.

Салли вскрикнула:

— Кто это, черт подери?

Но телефон замер.

Мгновение Салли стояла, вглядываясь сквозь занавески и жалюзи в дождливую грозовую ночь. Потом швырнула телефон на пол, сорвала с вешалки свой банный халат и помчалась к двери.

Мэнди положила трубку. Затем повернулась и взглянула на Манкузо.

Он сидел рядом с ней на краешке постели в одних трусах. Отвернувшись, он уставился в стену и погрузился в раздумья. При свете лампы на тумбочке он выглядел старше, чем когда бы то ни было.

— Джо,— мягко позвала она.

Механически, не глядя на нее, Манкузо разжал руку. Когда она посмотрела, то увидела, что он держит пятидесятидолларовый банкнот.

Она положила свою руку на его и сжала пальцы.

— Нет, нет, дорогой. Это было бесплатно.

Он сидел все так же, холодный, неподвижный, выражение лица его не изменилось.

Она наклонилась к нему и спрятала свое лицо на его морщинистой шее. Затем всем телом нежно прижалась к нему.

— О, бедный малыш,— тихо сказала она.— Неужели ты никогда ничего не чувствуешь?

Салли распахнула входную дверь и бросилась вон в ледяную ночь. Под неистовым, проливным, холодным дождем, бьющим ей в лицо, Салли бежала по лужам, разбрызгивая их на разбитом тротуаре. Бежала к Висконсин-авеню. Ледяная вода намочила ее халат, спутала волосы, исхлестала ее босые ноги. На углу она пересекла булыжную мостовую прямо навстречу надвигающимся передним фарам автомобиля. Водитель резко затормозил, загудел, его пронесло мимо, а она все бежала вперед, бежала последний квартал до авеню, сверкавшей огнями, смахивая с ресниц капли дождя.

Не обращая внимания на людей, что изумленно смотрели на нее, она бросила доллар продавцу газет, выхватила одну из пачки, которую он открывал, оторвала первую страницу и поднесла к свету фотографии на третьей полосе. В отчаянии она смотрела на них.

Фотографии были тщательно отретушированы и кадрированы, но она узнала их. Однажды она позировала вот так в квартире на Фэкелти-Роу в Хьюстоне. Много лет назад. На этих фотографиях она позволила использовать себя. То был не единственный случай, когда она разрешала вот так себя использовать. Она знала, что доставила удовольствие мужчине, которым бредила и должна была сделать своим, неважно какой ценой. Когда она пробежала глазами всю страницу вплоть до рисунка полицейского художника и своей нынешней фотографии, она заскрежетала зубами. И со свистом выдохнула воздух.

Она стояла на углу улицы под неистовым, хлещущим, ледяным дождем. Ее дыхание сконденсировалось в облачко вокруг ее лица. Оно трепетало. Найти эти фотографии кто-то и мог. Рамирес знал про нее и Петерсена. Но только один человек знал, что она сделала с Хэрриет Фэллон,— человек, который наблюдал за ними.

Ее белокурые волосы потемнели от воды и прядями свисали на лоб. А лицо превратилось в маску Медузы, пока ее пальцы рвали газету в клочья.