Кумир и поклонницы

Двенадцатая глава

После истории с Кэйрой я начала думать, что, пожалуй, Люк был прав.

Потому что это сработало. Замечательно сработало.

Но… может быть, все получилось потому, что все ребята каждый вечер видели меня в передаче «Доступный Голливуд», где я говорила:

— Нет, мы с Люком просто друзья.

Но, как бы то ни было, это сработало. Народ перестал мычать при виде Кэйры.

И все вокруг ходили и удивлялись, включая мою бывшую лучшую подругу Трину:

— Что это с Джен? Почему она так мила с Кэйрой? Но все это говорилось так, чтобы Кэйра не слышала, поэтому мне было безразлично.

Особенно когда моя мама рассказала мне, что после того дня в школе — дня, когда Кэйра прошла по подиуму без мычания, — Кэйра сообщила миссис Шлосбург, что в будущем году войдет в школьный совет.

Так что теперь, надеюсь, Кэйра не собирается никуда уезжать.

Но теперь меня огорчало другое. Пока я разбиралась с Кэйрой, моя лучшая подруга меня разлюбила. Трина все еще отказывалась разговаривать со мной — такова была плата. Я скучала по ней. Мне не с кем было болтать в Интернете, и выполнение домашнего задания по латыни потеряло свою прелесть. Я не раскаивалась в том, что сказала ей, и по-прежнему не думала, что мое согласие идти на «Весенние танцы» с Люком Страйкером было таким уж отвратительным предательством, как это казалось ей.

Но я надеюсь, что мне удалось слегка улучшить ситуацию. Потому что наше общение с Триной вне дома или школы негативно действовало на мою жизнь… особенно на репетициях «Трубадуров».

Быстро приближался день великого выступления нашего хора. Наши платья, красные с блестками — по сто восемьдесят долларов каждое — прибыли. Я еще никогда в жизни не видела таких уродливых одеяний, правда. Если бы такое платье я нашла в гардеробе Кэйры, я тут же отправила бы его на благотворительный базар.

И, возможно, его даже там не приняли бы.

Но мистеру Холлу они нравились. Когда мы первый раз репетировали в платьях, он просто прослезился. Он сказал, что наконец-то мы выглядим как хор.

Не знаю чем, с его точки зрения, мы были раньше. Но, по-видимому, не хором.

Платья пришли в последний момент. Утром в пятницу — за день до «Весенних танцев» — «Трубадуры» клэйтонской средней (вместе с мистером Холлом и членами школьного оркестра, которые аккомпанировали нам) погрузились в специально напитый для поездки автобус.

В этом автобусе мы должны были отправиться в Высшую школу Бишоп Люерс, где нам предстояло встретиться лицом к лицу с дюжиной других хоров. Каждому хору давалось пятнадцать минут, для того чтобы ослепить весьма престижных судей — среди них была даже бывшая Мисс Кентукки — своими вокальными данными, интонациями, ритмической точностью, своим толкованием музыки, чистотой тонирования, позами, хореографией и общим мастерством исполнения.

Можно было придумать что-нибудь более дурацкое? Я имею в виду бывшую Мисс Кентукки? Уж могли бы пригласить хотя бы Эндрю Ллойд Вебера или еще кого-нибудь.

Но, вы не поверите, несмотря на такой состав жюри, все очень нервничали. Особенно мистер Холл и сопрано. Должна признаться, что альтам было гораздо интереснее вычислять, сколько маленьких кусочков бумаги удастся заткнуть в завиточки Карен Сью Уолтерс, стоящей ступенькой ниже перед нами.

Карен Сью обвиняла нас в том, что мы кидаемся в нее обслюнявленными комочками бумаги. И вы этому верите? А мистер Холл раздул из этого целое дело. Ведь это были не обслюнявленные комочки бумаги, а всего лишь обрывочки домашней работы скучающей Лиз.

Так или иначе, в последнюю неделю перед поездкой на «Бишоп Люерс» мистер Холл заставлял нас столько репетировать, что «Весь этот джаз» постоянно звучал у меня в голове. У нас уже все получалось — и вокал, и ритмическое равновесие, и интонирование, и дикция.

Но, как считал мистер Холл, у кого-то из нас были проблемы с ритмикой. И кое-кто из нас — одна из нас — имела серьезные проблемы с хореографией.

Я могла защищаться только тем, что когда я проходила прослушивание, мне никто ничего не говорил о танцах. Серьезно. То, что касается пения, мне понятно. Но танцы? Никто не сказал ни слова.

Обычно я просила Трину прийти после уроков и помочь мне с этой хореографией. И обычно она с радостью соглашалась.

Но Трина и я не разговаривали. Вернее, я-то говорила с ней.

Проблема была в том, что Трина мне не отвечала.

Во вторник я решила, что все это слишком затянулось.

К среде от всего этого меня просто тошнило.

Еще меня тошнило от криков мистера Холла по поводу хореографии. Ведь если подумать, виновата была Трина. Я хочу сказать, что именно ОНА говорила: «О, это нужно для твоего вкладыша в аттестат».

Ага, а кому нужен будет вкладыш, если я ПОМРУ? Я боялась, что именно так и случится, если мистер Холл не перестанет вопить на меня из-за моей хореографии. Я просто рухну МЕРТВОЙ.

У меня все получалось в песне «Столько, сколько я ему буду нужна», потому что это медленная песня. И пока мы пели «День за днем», где нам нужно было всего лишь смотреть на прожектор — «Вы смотрите па прекрасный заход солнца», — говорил нам мистер Холл. — «Вы смотрите на радугу, озаренную любовью Господа!» — у меня все было в порядке,

Но в тот момент, когда надо было бросать Трине ее идиотскую шляпу, у меня ничего не получалось.

И в этом тоже была виновата Трина. На прошлой неделе, когда мы еще разговаривали, я бросила ей шляпу, и она ее поймала и вовремя надела перед тем, как танцевать канкан.

Но теперь по какой-то причине, хотя я кидала шляпу точно так же, Трина ее роняла. Не хочу думать, что специально. Но…

Хорошо. Она пропускала шляпу умышленно.

В первых двух случаях мистер Холл этого не заметил, потому что шляпа упала на пол, и Трина наклонилась и подняла ее.

Но на репетиции в среду — особенно нервной, потому что один из теноров забыл надеть кушак, и я подумала, что мистера Холла хватит удар, так он психовал — шляпа Трины вылетела из моих рук и приземлилась, вот повезло, внутри раструба тубы Джейка Манкини.

Трина могла бы поймать шляпу. Она могла бы чуть вытянуться и схватить ее в воздухе.

Но Трина этого не сделала. Так что шляпа оказалась в тубе.

По-моему, это было очень смешно. Если бы это случилось на конкурсе, готова держать пари, что Мисс Кентукки решила бы, что мы сделали это сознательно, и дала бы нам дополнительный балл за творчество.

А что особенного? По крайней мере, я так думала. Джейк вынул шляпу из раструба, галантно протянул ее Трипе, она надела ее и встала в ряд для канкана, не пропустив ни шага.

Трогательная Бренда, которая все видела, очень смеялась, но мистеру Холлу это не показалось таким уж забавным. Он завертел головой и пронзил меня взглядом выпученных глаз, полных неподдельной ярости. Лицо его стало таким красным, как — ну, как мое платье.

Когда «Весь этот джаз» подошел к своему бравурному окончанию и мы все стояли, неловко вытянув руки и изо всех сил пытаясь быть предельно ритмичными, мистер Холл опустил свою дирижерскую палочку и прошипел:

— Садитесь.

Мы рухнули там, где стояли, покрыв собою все ступеньки.

Затем мистер Холл указал на меня.

— Вы, — прорычал он. Правда прорычал! — Встаньте!

Я встала. У меня колотилось сердце. Но только из-за того, что я только что махала руками. Мне не было страшно. В конце концов, это же была простая случайность. Я ведь не нарочно это сделала. Наверняка мистер Холл это понимает.

Оказалось, что мистер Холл таких вещей не понимает.

— Мисс Гриинли, — сказал мистер Холл. Лицо его все еще было ярко-красным, а в подмышках полумесяцами темнели пятна от пота. Казалось, он забыл о себе. Все его внимание было обращено на меня. — Вы намерены, — сказал он мне, — заминировать и взорвать наше выступление на «Бишоп Люерс»?

Я посмотрела на трогательную Бренду, чтобы понять, как она относится к этому вопросу. Я посмотрела на Трину, рассчитывая на ее помощь, но она, отвернувшись от меня, упорно смотрела в стену.

— Хм-м, — сказала я, поскольку ответом трогательной Бренды было лишь еле заметное пожатие плечами, и это подсказало мне, что здесь нет правильного ответа. — Нет.

— Тогда почему, — гремел мистер Холл так громко, что дети, которые держали цимбалы, чуть не уронили их от страха. — Тогда почему вы бросили шляпу Катрины Ларссен в оркестр во время последнего номера?

Я посмотрела на Стива, надеясь хоть на его поддержку. Помощи не было ниоткуда. Кадык Стива дергался, как поршень, но он даже рта не раскрыл.

— Хм-м, — сказала я в конце концов. — Это была случайность.

— СЛУЧАЙНОСТЬ? — вскричал мистер Холл. — СЛУЧАЙНОСТЬ? А понимаете ли вы, чего может стоить эта маленькая СЛУЧАЙНОСТЬ, если это произойдет на «Люерсе»? Понимаете?

Поскольку я представляла себе это очень смутно, то ответила:

— Нет.

— Десять баллов! — зарычал мистер Холл. — Десять баллов, мисс Гриинли, могут стать разницей между первым и НИКАКИМ МЕСТОМ. ВЫ ЭТОГО ХОТИТЕ, МИСС ГРИИНЛИ? ЧТОБЫ НАШ ХОР НЕ ПОЛУЧИЛ НИКАКОГО МЕСТА НА «ЛЮЕРСЕ»?

Я снова посмотрела на Трину. Если бы мы разговаривали, я знаю, в этот момент она подняла бы руку и сказала:

— Мистер Холл, виновата я, а не Джен. Я должна была поймать шляпу, но не поймала.

Или сказать что-то в этом духе.

Не говоря уж о том, что если бы мы с Триной разговаривали, она с самого начала не дала бы шляпе упасть в тубу. Так что, в сущности, во всем виновата была она.

Только я не могла здесь этого сказать. Не могла сказать:

— Мистер Холл, я не виновата. Это все Трина, — потому что этого просто нельзя было делать.

Так что я сказала:

— Извините, мистер Холл. Этого больше не случится. — Хотя я знала, что случится. Потому что Трина вовсе не собирается ловить эту шляпу.

— Извинения недостаточно, — провыл мистер Холл. — Извинением дело не поправишь! Вы весь год что-то вытворяете, мисс Гриинли. Похоже, хор для вас — всего лишь шуточки. Я хочу, чтобы вы понимали, что «Клэйтонские Трубадуры» вовсе не шуточки. Последние пять лет мы занимаем высокие позиции на конкурсе и в этом году не собираемся их сдавать, несмотря на ваш саботаж. Я не знаю, может, ваш легкий романчик с Люком Страйкером ударил вам в голову, мисс, но позвольте заметить вам, что это ОН — звезда. А не ВЫ. А теперь — или вы работаете со мной, или уходите отсюда. Выбор за вами.

Затем мистер Холл поднял свою дирижерскую палочку и слегка постучал ею по дирижерскому пульту,

— Хорошо, давайте пройдем еще разок сначала, — сказал он. — И будем надеяться, что в этот раз мисс Гриинли окажется более учтивой.

Вот так-то. На прошлой неделе я бы все это пропустила мимо ушей. Ради Трины, правда. Я уже впряглась в это. У Трины было здесь большое соло, И это она заставила меня прийти в это дурацкое место.

Если бы все это происходило на прошлой неделе, я должна была бы сказать:

— Прошу прощения, мистер Холл. Я как следует поработаю, чтобы у меня все получилось, мистер Холл. — Просто, чтобы всем было легко и приятно.

Но сейчас не прошлая неделя. И для меня неважно, будет ли всем легко и приятно.

Мне было важно поступать правильно.

Так что я сошла со ступеней, подошла к тому месту, где в общей куче лежали мои одежда и книжки, и собрала их.

— Простите, мисс Гриинли, — сказал мистер Холл. — Куда это вы направились?

На полпути к выходу я, обернувшись, посмотрела на него.

— Вы сказали мне, чтобы я или работала с вами, или ушла отсюда, — сказала я. Сердце мое колотилось о ребра грудной клетки. Я прежде никогда не дерзила учителям. Никогда, ни разу. Но теперь мне было все равно. Я сказала себе, что меня нисколечко это не волнует. — Так что я ухожу.

— Перестаньте все драматизировать. Такого поведения я мог бы ожидать от мисс Ларссен, — он мрачно посмотрел на Трину, — а не от вас, мисс Гриинли. — И мистер Холл указал на пустое место на ступенях, где я обычно стояла. — А теперь возвращайтесь на место. Люди, пройдем все сначала.

— Но, — я и не думала возвращаться, — Вы сказали, что выбор за мной.

— Это урок, мисс Гриинли, — сказал мистер Холл. — Вы не можете уйти посреди урока.

Что было правдой. Нельзя уходить с середины урока. Если вы это сделаете, вас могут оставить после уроков, или еще хуже — не допускать к урокам. Возможно, даже исключить. Откуда мне знать? Я раньше никогда не уходила посреди урока. Я всегда была послушным ребенком. Знаете, девочка-соседка. Та девочка, которая никогда не бросит дела на середине и никого не подведет.

Мистер Холл это знал. Вот почему, вероятно, он добавил:

— Вы не можете просто УЙТИ. И вот почему я ответила:

— Посмотрим. И ушла.

— Мисс Гриинли! — услышала я его крик. — Мисс Гриинли! Немедленно вернитесь обратно!

Но было слишком поздно. Я уже вышла из комнаты и шла по коридору прямо к дамской комнате, где и переоделась — у меня дрожали руки — в свою нормальную одежду.

И знаете, что? Ни один человек не вышел за мной посмотреть, все ли со мной в порядке. Ни один не попросил мистера Холла разрешения выйти и проверить, что со мной. Никто не подумал, как думала я про Кэйру, что, может, мне нужно плечо, чтобы поплакать.

Никто. Вообще никто.

Даже Трина, которая сама была во всем виновата.

Хотите знать, почему? Потому что единственным человеком в клэйтонской средней, который бежал к каждому, чтобы убедиться, что с ним все в порядке, была Я.

Возможно, поэтому я сняла свое платье — мое платье за сто восемьдесят долларов, из стопроцентного полиэстера, с блестящей застежкой донизу — смяла его и бросила в урну с мусором.

Спросите Энни

Задайте Энни самый сложный вопрос, который касается сугубо личных отношений. Вперед, дерзайте!

В «Журнале» средней школы Клэйтона публикуются все письма. Тайна имени и адреса электронной почты корреспондента гарантируется.

Дорогая Энни!

Хотя на прошлой неделе мне исполнилось шестнадцать лет, мои родители не разрешают мне куда-то пойти с мальчиками, даже в большой компании. Недавно один мальчик пригласил меня пойти в кино с ним и его родителями, но мои родители все равно сказали «нет».

Теперь мои подруги не хотят проводить со мной время, поскольку они знают, что мне не позволяют встречаться с мальчиками. Я умираю от одиночества. Что мне делать?

Изолированная в Индиане

Дорогая Изолированная!

Скажи своим родителям, что ты их любишь и понимаешь, их заботу, но что они зашли слишком далеко. Отстраняя тебя от нормальной общественной жизни, они не позволяют тебе учиться самой принимать решения и строить здоровые отношения. И это окажет негативное влияние не только на твою способность в будущем найти себе супруга, но и на твою карьеру и вообще жизнь в целом. Если родители все-таки отказываются выслушать тебя, попроси своего пастора или учителя, которому ты доверяешь, или какого-то взрослого друга вступиться за тебя. Удачи, и помни, что пока существует Энни, ты не одинока.

Энни