Глава 20

* * *

Виола смотрела на происходящее и не знала, что ей делать. Надо как-то остановить Ули, а то он боги знает до чего может договориться. Заморочит ребёнку голову и испортит им всем жизнь. Если бы встреча отца с сыном произошла три года назад, когда Эди только родился, она бы рыдала от счастья и вприпрыжку побежала бы с графом в храм доброй матери. Но сейчас чувства перегорели, остался один пепел. Она больше не могла смотреть на Ульриха восторженным взором влюблённой дурочки и отлично видела: им не надо быть вместе, они не подходят друг другу.

Что ей делать, если он всё же сумеет уболтать маленького Эдмона, убедит мальчика, что нужен ему? Пойти на поводу у сына и навек отказаться от надежды жить по своей воле и разумению? Очень бы не хотелось. При этом Виола знала точно: если Эди признает Ульриха папой и потребует, чтобы мама осталась с ним, она так и сделает, несмотря на то, что с её стороны это будет глупость несусветная.

Мысли носились в её голове как вспугнутые птицы, метались из стороны в сторону и никак не могли улечься хоть в каком-нибудь порядке. Поэтому она так и стояла столбом возле Мельхиора, пока граф у неё на глазах пытался окучить их общего сына.

К счастью, кроме впавшей в ступор Виолы у Эдмона был ещё дедушка. Теодор поначалу не вмешивался, полагая, что это дело дочери, но тут увидел, что с ней что-то не то, и поспешил на помощь. Сказал громко, чтобы все слышали:

— Эй, вы вообще умываться и завтракать собираетесь? А то время идёт, а мы ни с места. Ули, чтоб ты знал: детей сначала умывают, затем кормят, а уж потом всё им объясняют. Это правило такое и его нельзя нарушать. Так что поговорите потом, а сейчас завтракать!

Виола посмотрела на Тео с благодарностью, подхватила сына и повела к колодцу, говоря:

— Дедушка Теодор всё правильно сказал. Сейчас умоемся и пойдём в дом. Там тётя Эльза приготовила такие вкусные сырники!

Но Эди упирался. Он не хотел уходить, не прояснив для себя всё до конца. Поэтому не сделал ни шагу, пока не спросил:

— Мама, а он правду сказал? Он действительно мой папа и маг?

Вот что тут ответить? Солгать? Но у Виолы было твёрдое правило: не врать своим, говорить только правду. Что делать, если эта правда пока не по зубам малышу, в правиле ничего не говорилось.

— Эди, — вздохнула Виола, — это непростой вопрос. Давай отложим его на после завтрака. Пойдём вдвоём куда-нибудь в укромный уголок и поговорим без свидетелей.

Мальчик на мгновение задумался, а затем кротко поплёлся к колодцу. Он знал: если мама что-то обещала, то обязательно сделает. А вот перечить ей в такие моменты не стоит, можно не получить вообще ничего из желаемого. Развернётся и уйдёт, а дедушка Тео ещё час будет объяснять, как надо слушаться маму. Так что придётся потерпеть и съесть этот дурацкий завтрак.

Ульрих же почувствовал, что желанную победу выхватили у него из рук тогда, когда он был к ней совсем близко. Он рванулся вслед за Виолой, чтобы продолжить разговор, но Мельхиор заступил ему дорогу.

— Послушай, граф, — сказал он, — не лезь между матерью и сыном. Ты уже всё сказал, дальше будешь отвечать на вопросы, если они возникнут. Решение примут Виола с мальчиком, это их право.

— А ты?! — воскликнул Ули, — Ты тут с какого боку? С Виолой у тебя ничего нет и Эдмон тебе никто. Не лезь! У тебя нет никаких прав!

— У меня есть право защищать женщину, которую я люблю, — спокойно возразил маг, — Виола хочет умыть и накормить своего сына, так что не надо ей мешать. Понял? Пойдёшь спокойно завтракать? Или хочешь развязать тут битву магов и доказать всем, что ты самый крутой? Верю, что ты сможешь меня побить, я не боевой маг. Но, боюсь, она этого не оценит и мальчик тоже.

Он говорил размеренно, не повышая голоса, но в нём чувствовалась такая сила у уверенность, что Ульрих поневоле отступил.

— Хорошо, ты прав. Мальчику действительно нужно поесть и Виоле тоже. Я не стану им мешать.

Теодор, наблюдавший всю сцену со стороны, удовлетворённо крякнул. Молодец Мельхиор, сумел-таки унять неугомонного графа. Продолжение воспоследует не сейчас, у Виолы будет время, чтобы поговорить с Эди и помочь малышу принять правильное решение. Надо обо всём сообщить Регине, желательно ещё до завтрака. Пока все умоются, у него есть минут десять. И Тео заторопился в дом.

Завтрак прошёл в тягостной атмосфере. Все сидели, опустив глаза в тарелку и ели молча, время от времени кидая друг на друга испытующие взгляды. Даже маленький Эдмон проникся общим настроением и вёл себя до отвращения образцово-показательно. Эльза хотела снова завести разговор о том, что Эди — родной сын Ульриха, но под взглядами Виолы, Тео и Мельхиора хранила молчание. Её муж, который успел разобраться в ситуации, предпочёл не вмешиваться в чужие отношения. Он был единственным, кто позволял себе говорить во время трапезы. Рассказывал про коров, которые дают такое прекрасное молоко, про то, что травы в этом году отменные и сена хватит до весны, про то, что крышу нужно подлатать, а то она не переживет грядущую зиму. Тут наконец открыл рот Теодор и предложил помочь с крышей: работу и плотника, и кровельщика он знает не понаслышке. Затем принялся подробно расспрашивать хозяина дома о предстоящих работах и этим рассеял общее напряжение. Виола перестала сидеть как на иголках, взгляд Ульриха стал мягче, даже суровый Мельхиор уже не выглядел как статуя справедливого отца, а слегка улыбался.

После завтрака Виола увела сына на дальний конец выгона, а перед этим попросила Тео проследить, чтобы им никто не мешал. Тот тут же привлёк обоих магов к починке крыши. Они не умеют? Ничего, пусть учатся. Старички полезут наверх, а молодые маги будут их страховать, следить, чтобы никто не упал и вся черепица осталась целой. Госпоже Эльзе поручается приготовить праздничный обед в честь возвращения молодого графа (это чтобы не потащилась мешать Виоле, а то знает Тео этих баб!). Уверившись, что все заняли свои места, а его милая девочка вместе с дорогим мальчиком превратились в два еле заметных силуэта, сливающихся с могучим дубом, под которым они пристроились, он засунул топор за пояс и полез на крышу вслед за Стефаном.

* * *

Для того, чтобы поговорить с Эди, Виола выбрала отличное место. Выгон был огорожен невысокой стенкой, сложенной из плоских камней, кое-как скреплённых известкой. Дуб, под которым она расположилась, разрывал ограду своим мощным стволом, а под ним была устроена скамеечка из пары больших валунов и здоровенной деревянной плахи. На неё-то она и усадила сына, а сама присела перед ним на корточки. Долго вглядывалась в личико ребёнка, не произнося ни слова: пыталась по выражению милой мордашки определить, поверил Эди Ульриху или нет. Мальчик сам начал разговор.

— Мама, скажи: это правда?

— Что правда, мой зайчик?

— Ну, что этот дядя — мой папа? Как такое может быть: я ведь даже не знаю, как его зовут. Неужели он говорил правду?

Виола горько усмехнулась.

— Ты же знаешь: я бы никому не позволила тебя обманывать. Если бы он соврал хоть словом, я бы заставила его замолчать. Так что не ложь: этот дядя действительно является твоим отцом. Кстати, его зовут Ульрих Эгон. Граф Ульрих Эгон.

— Так та противная старуха не врала? — поразился мальчик, — Она говорила, что я сын графа и сам буду графом, когда вырасту. Я ни слову не поверил, а это, выходит, правда?

Дурацкая беседа выходит, — подумала Виола, — про правду и ложь, а не про то, что сейчас действительно важно. Но вслух она сказала:

— Выходит что так, — вдохнула поглубже и как в воду нырнула, — А ты хочешь быть графом?

— Графом? — удивился Эди, — Зачем? Я маг! Это же гораздо лучше, правда?!

У Виолы отлегло от сердца.

— Конечно, ты прав, Эдмон, магом быть гораздо лучше, чем графом. Во много раз интереснее.

Мальчишка беззаботно рассмеялся.

— Вот и я так подумал.

Потом устремил на мать взгляд, полный сомнения.

— А сразу и магом, и графом быть нельзя? Говорят, графы — они богатые. Вот этот папа Ульрих… Он говорит, что он маг. Но он же и граф тоже, разве нет?

Вот как тут ответить, чтобы и не соврать, но и не повредить собственным интересам? Но недаром Виола училась торговому делу у своего дедушки Шапса. Тот умел, не сказав ни слова лжи, внушить покупателю выгодные ему мысли, да и в семье пользовался этим навыком в полной мере, вынуждая родных подчиняться своей воле с мыслью, что это их личное желание. Конечно, за годы, прожитые в собственном доме под ласковой опекой Тео, Виола несколько подзабыла дедову науку, но тут напряглась и всё вспомнила. Заговорила так, как будто не пыталась внушить что-то мальчику. А рассуждала сама с собой.

— Где-то так и есть. Ульрих по сути своей маг и в то же время граф по рождению. Вопрос: хорошо ли это для него? Нравится ли ему такая двойственность? И не мешает ли графство магии, а магия графству? Вот смотри: пока что он не полноценный маг, потому что не закончил учение.

— Это значит, у него нет нужно силы? — поинтересовался Эди.

— Это значит, что силы у него достаточно, только вот пользоваться ею он пока не умеет, а если бросит учёбу, то никогда толком не научится. Это понятно? Пойдём дальше.

Эдмон смотрел на мать, как истинно верующий на оракул мудрого старца. Ей он верил безоговорочно. От преданного взгляда сына Виола испытала прилив сил и продолжила:

— Старуха, которая тебя украла у нас, желала, чтобы ты стал наследником графства под её опекой. Это значит, она бы правила, а ты жил в её замке и во всём должен был её слушаться, — Эди недовольно сморщился, но Виола не стала останавливаться, чтобы зафиксировать это чувство. Вместо этого она спросила, — Как ты думаешь, зачем ей это было надо?

— Ну, чтобы править, наверное, — выдал предположение Эдмон.

— Как так, ведь граф-то здесь Ульрих? Это он должен править, при чём тут вредная старуха?

Увидев, что мальчик и сам захотел узнать причину такого странного положения, ответила сама на свой вопрос:

— А всё просто: наш граф не хочет быть графом. Ему это неинтересно, скучно. Ему гораздо больше нравится учиться на мага, а здесь его никто не научит. Вот он и уехал в Элидиану, в наш магический университет, чтобы стать там настоящим магом.

— В этом университете наш дядя Мельхиор учился? — уточнил Эди и добавил, — Я тоже туда пойду, когда подрасту. Но я всё-таки не понял, почему нельзя быть одновременно магом и графом.

Виола выругалась про себя. Надо же было родить такого умника, который ни на минуту не выпускает из поля зрения тему разговора. Все ведутся на её уловки, кроме родного сына. Ладно, придётся объяснить в лоб так, как она сама это понимает.

— Я так думаю, одновременно магом и графом быть невозможно, если ты, конечно, хочешь быть хорошим магом и хорошим графом, потому что каждое из этих занятий требует человека целиком. Работа это такая — круглосуточная. Настоящий граф, так же, как настоящий маг, не перестает им быть даже тогда, когда спит. Граф думает и заботится о своём домене, о своих подданных, маг думает о магии и тех, кто обратился к нему за помощью. Думалку, — она постучала согнутым пальцем по любу сына, — не выключишь. Но это если ты отдаёшься своему делу всей душой и стремишься стать лучшим. Паршивым магом и никудышним графом быть легко, таких в Гремоне полно, но вряд ли тебя это устроит. Почему Ульрих не хочет жить в родном доме, знаешь? А я тебе скажу. Если он примет на себя долг графа, ответственность за всех людей в Эгоне, то недолго останется магом. У него на это просто не останется времени и сил.

— Я понял, — серьёзно произнёс Эдмон, — Вместе никак. Если надо выбирать, то я выбрал. Я не хочу быть графом. Лучше быть как дядя Мельхиор — свободным магом. Но что нам делать с дядей Ульрихом, если он в самом деле мой папа?

Сказать, чтобы шёл куда подальше, — чуть не сорвалось у Виолы с языка. Сейчас она удивлялась самой себе. Что её так привлекло в Ульрихе четыре года назад? Красота? Смешно. Безобидность? Вот это уже вернее. А скорее всего та смесь почти детской непосредственности, пробуждающейся мужественности и откровенного восторга перед ней, испытавшей на себе скотское отношение и чувства совсем иного толка. Тогда он был для неё лекарством, спасающим и тело, и душу. Но лекарства пьют в болезни, а когда излечиваются, о них забывают. И она бы забыла, только ей на память остался вот этот маленький росток, который сидит перед ней и смотрит прямо в глаза на удивление серьёзным взглядом. А глаза у него точь-в-точь как у Ульриха. Дивные глаза цвета грозовой тучи, которые она не могла забыть даже тогда, когда гордый профиль, стройный стан и ласковая улыбка любовника изгладились из памяти.

Нет уж, она вовсе не стремится видеть перед собой эти глаза в двойном количестве, достаточно одних — сына! Она дала слово Мельхиору и сдержит его. Он каждый день каждым своим поступком доказывает, что на него можно положиться всегда и во всём, а это важнее всего. Ули же, напротив, склонен скорее полагаться на неё. Взвалит на слабые женские плечи заботу о графстве, сам улизнёт магией своей заниматься, а при попытка получить от него помощь и поддержку, будет недоумевать: как это она не справляется?

Осталось ответить на вопрос Эдмона: что делать с Ульрихом? И ответ этот надлежит дать такой, чтобы не нанести ребёнку душевную рану. Значит, он должен приянть решение сам.

— Как ты сам думаешь, Эди? — спросила Виола у сына и сама же ответила, — Я бы на твоём месте вспомнила, что говорила наша Регина. Если бы твой папа со дня твоего рождения был с нами рядом, то такого вопроса просто не возникло бы. Но он появился сейчас, когда ты стал уже большим мальчиком. Пришёл, заявил свои права и хочет, чтобы ты его признал. Но ты не обязан принимать всё, что тебе предложат, ты уже имеешь право выбирать, в том числе и папу.

Будто в подтверждение её слов из воздуха материализовался листок магической почты и спланировал прямо в руки Виолы. Она глянула и сказала:

— О, как раз письмо от Регины. Хочешь, я тебе прочитаю?

Малыш радостно закивал. Он обожал бабушку Регину и каждое её слово было для него не менее, а иногда и более важно, чем материнское.

Виола быстро пробежала глазами первые строчки письма, которые были адресованы ей одной, а затем зачитала:

— Эди, дорогой, к тебе обращается твоя Регина. Вспомни, чему я тебя учила! Думай, прежде чем что-нибудь сказать и сделать. Суди людей не по тому, что они говорят, а по тому, как поступают. Когда тебе что-то предлагают, не торопись хватать, изучи сначала другие предложения. Вдруг они гораздо лучше для тебя и твоей мамочки? И знай: ты у нас уже большой и умный, только от твоего выбора зависит твоя будущая жизнь.

Эдмон смотрел на мать и было видно, как в его кудрявой головёнке поворачиваются колёсики и винтики.

— Мама, Гина советует мне не спешить и подумать, верно? Я так и сделаю.

* * *

Пока на выгоне Виола обрабатывала сына, мужчины занялись крышей. Надо было снять два ряда черепицы, заменить поддерживающее их боковое стропило, а затем вернуть всё на место. Магия тут была бесполезна: для того, чтобы ею что-то сделать, надо очень хорошо представлять себе, как оно делается руками, а такого опыта ни у Мельхиора, ни у Ульриха не имелось. Поэтому на крышу полезли Стефан с Теодором.

К счастью, хозяин дома давно готовился к ремонту, поэтому всё запас. Даже стропило заранее вытесал со всеми необходимыми вырезками и гнёздами, чтобы встало на своё место так, как будто всегда там и было. Оставалось поднять всё наверх, но сначала всё же следовало разобрать черепицу и удалить пришедшую в негодность деревяшку. Поэтому и полезли мужики на крышу с топорами, чтобы было, чем отковырять подгнившее стропило. Начали снимать черепицу и тут же уронили одну. Стефан расстроился: запас у него небольшой. Вдруг как всю вот так же перебьют? Чем тогда крышу крыть? Тео остановился и задумчиво почесал в затылке. Этим делом он занимался давно, ещё в молодости, навык подрастерял, да и ловкость с возрастом уменьшилась. На помощь пришли маги.

Мельхиор пригляделся к тому, что они делают, посчитал в уме и и крикнул:

— Эй, отойдите чуть-чуть, как бы вас не зашибло!

И как только Стефан с Тео сделали шаг назад, черепицы стали по-одной вылетать из своих гнёзд и мягко опускаться на землю, повторяя тот же порядок, в каком лежали на крыше. Не прошло и двух минут, как нужные ряды были разобраны без малейшего ущерба.

— Здорово! — восхитился Стефан, — а с доской так сможешь?

— Доску я беру на себя, — отважно заявил Ульрих, — только проверьте, нет ли там гвоздей.

Гвозди нашлись в количестве трёх, но на редкость здоровых.

— Ну вот и моему топору работа нашлась, — обрадовался Тео и поддел остриём один из них.

Как только стропило оказалось свободно лежащим в своих выемках, уже Ули пустил его в полёт и уложил вдоль стены дома. Эльза, наблюдавшая за ходом работ из окна, захлопала в ладоши, поддерживая своего питомца. Рассудительный Мельхиор взял подготовленную доску и приложил к старой, сравнивая. Затем крикнул:

— Эй, спускайтесь! Нужен топор: тут на два пальца гнёзда не совпадают.

А затем подошёл к окну, в котором маячила Эльза и попросил:

— Уважаемая, не могли бы вы нас с Ульрихом накормить молоком и мёдом? Нам ещё назад всё ставить, а сил для левитации требуется много.

Женщина не смогла отказать и выставила на подоконник две кружки молока и два ломтя хлеба, щедро политых мёдом. Хотя по её так чужому магу ничего бы не дала. Зачем он соперничает с её Ули?

Мужчины спустились с крыши и застучал топор. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Стефан ошибся в обмерах не в одном месте, пришлось всё править. Как раз в это время с выгона вернулись Виола с сыном. Мальчишка бежал впереди и тащил мать за руку, выкрикивая:

— Ну скорее, скорее, мама! А то всё интересное кончится, а мы так ничего и не увидим!

Стефан встретил Эдмона с мягкой улыбкой и сказал:

— Тебе интересно, дружок? Хочешь знать, как чинят крышу в наших краях? Смотри: вот балки, а вот стропила…

Он нарисовал что-то в воздухе, одновременно показывая пальцем другой руки на крышу собственного дома. Тео тем временем ловко вырубал топором гнезда для балок, сверяясь с образцом. Виола пришла к выводу, что мальчику и без неё не будет скучно и отошла в сторону. Разговор с сыном дался ей непросто, хотелось отдохнуть и подумать. Оба мага, не сговариваясь, сделали шаг в её сторону. Но натолкнулись на усталый взгляд карих глаз и замерли, не переступив некой заветной черты. Затем переглянулись и побрели в разные стороны. Мельхиор к черепице, чтобы ещё раз всё пересчитать, а Ульрих — к окошку, за которым продолжала маячить Эльза.

Наконец Тео сообщил, что всё готово. Мужчины снова залезли на крышу, а Ули достаточно ловко поднял им туда доску, умудрившись никого е стукнуть и даже расположить её как надо. Теодору со Стефаном оставалось немного её поправить и закрепить на месте, чтобы уж не сдвинулась ни при каких условиях. Затем они попросили Мельхиора подать им черепицу, но тот вместо этого залез на крышу сам.

— Я понял, — заявил маг раньше, чем кто-то успел открыть рот, — Понял, почему у вас сгнило стропило, хотя остальные в полном порядке. Оно было плохо закрыто черепицей и туда попадала вода. Новое тоже сгниёт, так что не торопитесь. Сначала я его зачарую от порчи, а потом мы всё немного подвинем и добавим ещё один ряд черепицы. Не волнуйтесь, Стефан, нам хватит того, что лежит у вас под навесом. Я уже посчитал.

Ульрих сжал губы. Этот Мельхиор такой хитрый и предусмотрительный! Всё продумал. Вон, Стефан хлопает его по плечу и жмёт руку, а малыш Эди смотрит с восхищением. Как же: великий маг и при этом добрый, простой человек. Даже в крышах разбирается. А на самом деле всё это чтобы привлечь внимание Виолы. И у гада получается: она смотрит на Мельхиора, а на него, Ульриха, даже взгляда не бросит.

Он напрасно так думал: Вилька внимательно следила за сыном. Мальчик крутится на строительной площадке, а это опасно. Запрещать она бы ему не стала, тем более что там Тео, но присмотреть просто обязана. То, что в поле её зрения попал Мельхиор, было не более чем случайностью. Но его поступок она оценила: не каждый будет так стараться для чужих, бесплатно, да ещё в доме, где хозяйка его еле терпит. Мог бы просто сделать как было: стропило сгниёт не завтра. Нет, ему надо, чтобы всё было идеально. Разве она сама не такая?

Наконец Мельхиор объяснил двум сомневающимся, что он хочет сделать. Все слезли с крыши, после чего черепица на ней зашевелилась и сдвинулась плотнее, освобождая узкую полоску для добавочного ряда. Когда место было готово, Мельхиор снова щёлкнул пальцами, пропел что-то мелодичное, но очень короткое, взмахнул рукой…

Зрелище получилось впечатляющим. Все рты пораскрывали, а Эди запрыгал от восторга и захлопал в ладоши. Куски черепицы взлетали с травы на крышу и там укладывались в строгом порядке. Когда кончились те, что лежали на траве, в дело вступили другие, из-под навеса. Несколько минут — и крыша стояла как новая, а Мельхиор вдруг грузно осел на землю. Первым к нему подбежал Эди:

— Дядя Мельхиор! — закричал он, — Дядя Мельхиор! Тебе плохо?

— Я просто немного перетрудился, — прошептал маг бледными губами.

— Знаю! — воскликнул Эди и побежал к окну, — Тётя Эльза! Дай дяде Мельхиору молока!

— И мёда, — добавил маг, — Запомни это рецепт, мой мальчик: первая помощь выложившемуся магу: молоко и мёд. Когда немного оклемается — мясо. Запомнил?

— Смотри-ка, — шепнула Виола присевшему с ней рядом Теодору, — это, оказывается, известный рецепт. А тебе голову морочили, говорили, что мага в коме кормить не надо. Хорошо, я тогда не послушалась этой глупости. Как раз медовой водой поила и видишь, как хорошо вышло?

Тео не считал оживление Ульриха чем-то замечательным. Парень он, конечно, неплохой, но неприятностей от него… Лучше бы отцом Эди оказался кто-то другой, не такой проблемный. И вообще, крышу они починили, но рассиживаться здесь смысла нет, надо выбираться из Эгона и вообще из Гремона. Чем скорее, тем лучше. Этой мыслью он и поделился с приёмной дочерью.

— Ты прав, Тео, — согласилась с ним Виола, — я тоже всё время об этом думаю. Но переть наобум не стоит, нужна разведка.

Тео в очередной раз восхитился тем, какая умная у него девочка, и развил её мысль.

— Надо кого-то послать в город, только я пока не определился с кандидатом. Вернее, определился, но не придумал, как.

— А кого ты хочешь послать? — заинтересовалась Вилька, — наши все там засветились. Ни Мельхиору, ни тем более Ульриху на улицах Эгона лучше не появляться. Людей, которые ненавидят графиню, там хоть отбавляй, но тех, кто мечтает получить деньги за поимку, в разы больше.

— Ага, — хмыкнул Теодор, — и зачастую это одни и те же люди. Тебя там тоже знают в лицо. Так что пойду я.

О чём это вы? — задал вопрос подошедший Стефан.

Работа была закончена и он за ручку привёл Эди к матери, а у него за спиной стояли Ульрих с Мельхиором. Стефан уловил последние слова Теодора и заинтересовался. Тот пояснил:

— Нам нужна разведка. Кто-то должен добраться до города и выяснить, что там происходит. Парней посылать нет смысла: их там ловят. Конечно, каждый из них способен перебить всю стражу и развалить Эгон на части, но вряд ли это то, что надо. Виолу там уже видели, а внешность у неё запоминающаяся, она тоже не подходит. Поэтому пойду я.

— Почему не могу пойти я? — спросил Стефан, — А если не я, то Эльза могла бы сходить. Она шустрая, даром что лет уже немало, да и много кого знает в городе. Прошлась бы по знакомым, обо всём расспросила.

Теодор покачал головой.

— То-то и оно. Не только она всех знает, её там тоже знают все. Уж Хельмут этот ваш — наверняка. Кто первый догадается, что Ульрих спрятался у неё? А ты, Стеф? Думаешь, если тебя заметят в городе, то не догадаются, с какой целью ты пришёл? Они не знают, где тебя искать в горах, поэтому до сих пор сюда не наведались. Но если ты сам явишься…

— Понял, — пробурчал хозяин дома, — не стоит мне туда соваться, чтобы не подставить нашего Ули. Но тебя-то тоже там видели. Как с этим быть?

— Думаю, — ответил Теодор, — может, под личиной?

— Не выйдет, — заявил Ули и Мельхиор за его спиной подтвердил уверенным кивком, — на стенах и особенно на воротах стоит защита, от которой любой морок, любая личина мигом спадают. Маг может что-то с этим сделать: на минутку отвести страже глаза и тут же вернуть всё на место, но простому человеку не справиться в такой ситуации.

Тео вздохнул и произнёс тоскливо:

— Выходит, тот план, который я придумал с самого начала.

Затем обратился к Стефану и попросил:

— Найди мне ножницы и бритву, пожалуйста.

А Виоле кинул:

— Сможешь меня прилично подстричь?

Девушка вдруг расхохоталась.

— Столько лет я мечтаю обстричь твои кудлы и привести тебя в достойный вид, Гина тоже, а ты всё упираешься. И вот наконец мечты сбываются! Стефан, я вас умоляю: скорее бритву и ножницы, пока он не передумал!

Тео надулся, как мышь на крупу, но ничего не сказал. Из дома уже бежала Эльза с простынёй, ножницами и старой, немного заржавевшей, но от этого не менее устрашающей опасной бритвой. В одном кармане у неё бренчал помазок в серебряном стаканчике, а в другом благоухало земляничное мыло. Стефан подставил неизвестно откуда взявшуюся табуретку. Мельхиор прищёлкнул пальцами и лезвие бритвы засверкало на солнце, а ржавчина исчезла в неизвестном направлении. Ножницы тоже оказались заточенными на славу. Не прошло и трёх минут, как на поляне перед домом развернулся салон цирюльника. Тео обречённо опустился на сиденье и вздохнул:

— Только не под лысого, умоляю. И разойдитесь, не надо на меня глазеть.

Всем очень хотелось посмотреть на процесс, но обижать Тео никто не решился, даже Эдмон. Поэтому все дружно прошествовали за Эльзой на кухню под деловитый аккомпанемент ножниц в руках Виолы. Она с упоением щёлкала ими и мурлыкала что-то себе под нос.

Через час смущённый Теодор вошёл в кухню с в сопровождении дочери, с гордым видом выглядывавшей из-за его плеча. О том, что это и вправду бывший наёмник, можно было догадаться скорее по костюму, чем по лицу. Короткая стрижка и гладко выбритые щёки делали его совершенно неузнаваемым.

— Просто другой человек! — ахнула Эльза, — Красавчик!

— Действительно, — поддакнула ей Вилька, — Тебе так гораздо больше идёт. Я всегда думала, что ты запускаешь пышную растительность на голове, потому что стремишься прикрыть какие-то недостатки. А на самом деле ты очень симпатичный, в молодости вообще должен был быть красавцем, не зря в тебя влюбилась моя мать. Вот Гина обрадуется!

Действительно, Теодор преобразился в лучшую сторону, помолодел и даже нос, выбравшись из зарослей усов, стал более изящным. Сейчас его не узнал бы никто из старых знакомых, по крайней мере с первого взгляда. Только вот теперь он напоминал иллюстрацию из учебника географии: "типичный уроженец южной Элидианы".

— Не пойдёт, — меланхолично заметил Мельхиор, — всё равно вид у нашего Тео подозрительный. Яркий брюнет в стране блондинов заметен, как помидор среди огурцов. Откуда в Эгоне элидианец? Его схватят хотя бы для того, чтобы прояснить этот вопрос.

Все обернулись к нему. Виола сообразила первой:

— Ты можешь его перекрасить?

Теодор заворчал, что мало ему издевательств, ещё и краситься курам на смех, но никто его не слушал.

— Сутки, — ответил Мельхиор на вопрос Виолы, — Мне нужны сутки для того, чтобы изготовить все нужные зелья. Тео у нас станет рыжеватым блондином, это раз. Затем борода. Уже к вечеру у него щёки посинеют от растущей щетины и выдадут с головой. Значит, надо намазать их средством, заменяющим лентяям бритье. Хорошее, дорогое, останавливает рост бороды на луну, но его мне не из чего сварить. Хотя нам не нужно столько, половины декады хватит, это я вам соображу из подручных средств. А потом Тео не захочет ходить с отрастающими корнями, цвет надо будет восстановить. Значит, ещё и восстанавливающее зелье.

— Восстанавливающее можно потом, — буркнул Теодор, — когда я вернусь. И ещё. Кто-то должен меня проводить до главной дороги, чтобы я не заблудился. Тут у вас в горах так всё запутано, что демоны ногу сломят, не то что старый наёмник.

Стефан пообещал проводить Тео и дождаться его возвращения, чтобы показать дорогу обратно. Тот поблагодарил и не стал отказываться, хотя был уверен: тропу, по которой он прошёл дважды, найти не составит труда.

После вкусного и сытного обеда, который выставила гостям Эльза, все разбрелись кто куда, а Мельхиор с любезного разрешения хозяйки занял кухню и принялся творить. Ули поначалу пожелал присутствовать на этом практикуме по бытовому зельеварению, но потом сообразил, что Виола сейчас без присмотра, и сбежал. Не сразу нашёл: её не было в доме, но потом сообразил и побежал на выгон.

Там он стал свидетелем умилительной картины: Эди играл с двумя огромными пастушескими собаками. Бросал им палку и здоровенные чёрно-рыжие с белой грудью псины мчались за ней наперегонки, а затем приносили мальчику, каждый раз чуть не роняя его наземь. Но он бесстрашно вытаскивал свой снаряд из клыков и снова бросал его вдаль, чтобы полюбоваться, как страшные зверюги побегут, чтобы вернуть вещь хозяину. Виола сидела на лавочке под дубом и наблюдала за игрой сына. Заметно было, что она нисколько не боится, что собаки уронят или поранят Эди. Доверяет их уму и выучке.

Ульрих сел рядом и спросил:

— Мне есть на что надеяться?

Женщина пожала плечами.

— Надейся, надежда, говорят, умирает последней. Но как по мне, она — глупое чувство. Неконструктивное. Лучше подумай, чего ты действительно хочешь. Меня? Участи свободного мага? Графства? Ты же понимаешь, что нельзя получить всё и сразу. От чего-то тебе в любом случае придётся отказаться.

— А ты? Чего хочешь ты? — парировал Ули.

Виола ответила не задумываясь:

— Мои желания за эти годы не изменились. Дополнились, да, но не стали другими. Я хочу быть сама себе хозяйкой, жить в собственном доме и вести дело, приносящее доход. Растить сына счастливым и не зависеть от чужой воли. Как-то так. Подумай, сообразуется ли это с твоими целями.

Ульрих схватил её за руки.

— Виола, Вилечка моя! Любимая! Почему ты стала такая холодная и бездушная?! Вспомни: мы же любили друг друга!

И услышал в ответ усталое:

— Мы были влюблены, Ули. Страстно, горячо влюблены. Но это не любовь, это проходит, — заметив, что он хочет возразить, она приложила палец к его рту, — Как иначе объяснить, что ты меня бросил? Поверил какой-то ведьме, что я тебя обманула? Она тебя приворожила, так? Но ты сам знаешь: на искренне любящего привороты не действуют. Так что смирись: наша любовь в прошлом, надо жить дальше.

— Ты смирилась? — в гневе спросил Ульрих, — Не верю, ты не из тех, кто смиряется. Ты борец. Почему ты не стала бороться за нашу любовь?

— Бороться? — пожала плечами Виола, — С кем? С тобой? Ты раньше думай, а потом говори, милый. А с ведьмой твоей я не стала бороться потому, что была занята другим. Ты дал мне лучшее из того, что мог — сына. Теперь он — главное в моей жизни.

Ули было очень больно слышать слова бывшей возлюбленной, ему захотелось сделать так, чтобы и ей жизнь мёдом не казалась.

— И поэтому ты решила связаться с этим ничтожеством Мельхиором? — спросил он злобно.

Виола сузила глаза и посмотрела на него так, что он сразу же захотел взять свои слова обратно.

— Не смей так говорить о самом благородном человеке, которого я когда-либо встречала. Тебе до него как до неба, расти и расти. Во всех отношениях, — подчеркнула она голосом последнюю фразу, чтобы парень прочувствовал, как сильно он отстаёт от идеала не только как человек, но в магии тоже.

Ули хотел было что-то ответить, но тут ним подбежал Эдмон. Он уловил, что мать недовольна своим собеседником и поспешил ей на помощь. Хитрости этому мелкому хватало, поэтому он не стал встревать в разговор, а поступил иначе.

— Мама, мама! — заверещал он радостно, — Как весело! Эти собачки такие умные! Идём, они с тобой тоже поиграют!

Виола поднялась, пожав плечами, и взяла из рук сына палку, уже основательно погрызенную и обслюнявленную псами. Замахнулась и очень умело запустила собачью игрушку в воздух, так, что она полетела почти на середину выгона. Подбежавшие было к ней собаки развернулись и бросились догонять улетавший предмет, а за ними помчался и Эди.

— Знаешь, Ули, — снова вздохнув, сказала Виола, — мне кажется, что всё у нас с тобой неправильно. Не так, как надо. Поэтому выбрось-ка ты из головы то, что было, и начни с чистого листа. Так, как будто ты меня не знал и здесь впервые встретил. Тогда, возможно, у тебя появятся какие-то шансы.

Зря она это предложила. Ульриху шансы были не нужны, ему требовалась срочная и безоговорочная победа здесь и сейчас.

— Ты не понимаешь, Виола, — произнёс он, напустив на себя холодность, — и делаешь роковую ошибку. Решила, что я — отыгранная карта и собралась за своего магистра? Но что тебя ждёт? Мельхиор — маг, а ты — обычная женщина. Как ты представляешь себе ваш брак? Думаешь, сходите в храм доброй матери и всё? Как бы не так!

— А вот с этого места поподробнее, пожалуйста, — произнесла Виола пчти так же холодно, как до этого говорил Ульрих, — Что там за подводные камни?

Граф приосанился и задал встречный вопрос:

— Что ты знаешь о браке мага и не мага? Ничего? Так я и думал. Обычные люди идут в храм, приносят клятвы и живут дальше вместе. Всё. Но представь себе: ты проживёшь в среднем лет семьдесят, а маг? Двести пятьдесят — триста. Он будет всё таким же, как в тот день, в который вы познакомились, а ты скоро начнёшь стареть. Даже если он ничего не скажет и будет относиться с к тебе так же, неужели ты не станешь страдать от такого несоответствия?

Виола молчала, но не отрывала взгляд от его лица и Ульрих почувствовал, что нашёл точку, на которую стоило надавить.

— Маги придумали, как обойти это прискорбное обстоятельство. Супруг может поделиться со своей половинкой, соединить с ней жизнь особым обрядом и тогда они проживут одинаковое количество дней. Меньшее, чем он мог бы прожить в одиночестве, но значительно большее, чем ей на роду написано. Конечно, Мельхиор тебе готов предложить именно такой брак. Но ничто не даётся даром, ты понимаешь?

Виола кивнула и спросила:

— Какова же цена?

— Немалая, — голосом подчеркнул Ули, — считается, что такую способна заплатить только беззаветно любящая женщина. Во-первых, сам ритуал довольно болезненный. Если здоровье слабовато, то свадьба вполне может превратиться в похороны. Затем, — он бросил взгляд на Вильку, которая сидела с каменным лицом, — опасность. Если с мужем-магом что-то случится, например, его убьют, то в этот же миг умрёт и жена. В обратную сторону это не работает, то есть гибель женщины маг перенесёт без вреда для здоровья.

— Но самое ужасное ты оставил под конец, — ехидно заметила Виола, увидев, какое многозначительное лицо вдруг сделал её приятель.

— Ты права, — ответил он, — самое тяжёлое в этом браке я приберёг на сладкое. Мужчина получает в нём безграничную власть над своей супругой, он способен контролировать не только её действия, но и самые мысли. О свободе, которая тебе так дорога, можно забыть. Говорят, это легко стерпеть, если любишь всем сердцем, но, как мне показалось, у вас с Мельхиором не такие отношения.

Он замолчал и уставился на девушку тяжёлым, испытующим взглядом. Она тоже сидела молча и, казалось, ушла в себя. Потом подняла на Ульриха внимательный взор и спросила:

— А ты? Что ты мне хотел предложить? Ведь ты тоже маг.

— Я готов был отказаться от магии ради того, чтобы быть с тобой! — патетически произнёс молодой граф и заработал ехидный смешок, что было совсем уж несправедливо по отношению к нему.

Ведь он действительно хотел стать наконец графом Эгоном. Выгнать Гедвигу и её шайку, признать Эдмунда, жениться на Виоле, засесть в графстве и править, а с магией поступить так же, как в своё время сделал его отец: отказаться от неё. Надеть особый артефакт-накопитель, который обязан был носить каждый владетель, родившийся с даром, снимать его раз в год, чтобы напитать защитные контуры и амулеты, дарующие плодородие почвам, а о прочем забыть.

Это была бы жертва, но он готов был её принести, если бы Виола согласилась. Но ей, похоже, совсем не улыбалась такая перспектива.

— Глупости говоришь, — сказала она, — ты маг, магия цель и смысл твоей жизни. Я тогда чуть не померла, чтобы ты её не лишился, а ты хочешь он неё отказаться? А потом и Эди заставишь? Не бывать этому. А насчёт брака с магом я должна подумать. Если всё так, как ты говоришь, мне лучше оставаться незамужней. Хотя… Такой вопрос: обряд в храме для вас, магов, что-то значит?

Ули должен был признать, что да, значит. С точки зрения закона такой брак считался действительным. Услышав такой ответ, Виола повеселела. Непонятно только, о чём она думала, когда спрашивала. Но рассуждать на эту тему оказлось некогда, потому что Вилька вдруг радостно вскочила и понеслась к Эдмону, который уже не бросал палку, а валялся прямо на земле, кувыркаясь вместе с собаками. Вместо того, чтобы призвать сына к порядку, кинулась наземь в самую кучу малу и со смехом подхватила мальчишку, поднимая его на вытянутых руках прямо к небесам.

Огромные псы скакали вокруг, припадали на передние лапы, виляя хвостами как заведённые, и время от времени радостно взлаивали, не в силах сдержать переполнявшее их ликование.

* * *

Пегий мул бодро трусил между камней, скал и деревьев по ему одному известному пути. Теодор сидел в удобном седле, мысленно благословляя свой невеликий рост. У длинного Мельхиора ноги бы по земле волочились, а ему ничего, удобно. Одно плохо: мул знает лишь две скорости: "трюх-трюх помаленьку" и "опрометью, не разбирая дороги". Вторая включается только в минуту крайней опасности, так что не стоит рисковать. Но до города он будет трюхать долго. Хорошо, если, выехав рано утром, он доберётся к обеду.

Ещё вечером была готова краска для волос. Виола под руководством мага намазала ему волосы, а через два часа хозяин дома помог всё смыть в хорошо протопленной мыльне. В предбаннике висело старое зеркало с потрескавшейся амальгамой, но оно давало возможность оценить результат. Получилось… Странно получилось, непривычно: знакомые карие глаза смотрели теперь с совершенно чужого лица. Короткие русые волосы с лёгкой рыжиной делали Теодора похожим на одного знакомого гремонского купца, у которого он служил охранником лет десять назад.

Только синие от пробивающейся щетины щёки портили всё дело, правильно Вилькин женишок сообразил.

Мельхиор со Стефаном подняли его до рассвета. Ответственный маг сообщил, что зелье от бороды уже настоялось. На вопрос — не надо ли предварительно выбриться — Мельхиор ответил, что не имеет смысла. Так даже лучше. Затем намазал Тео физиономию какой-то дрянью, сильно пахнувшей одновременно дёгтем и арникой, а затем попросил посидеть спокойно минут двадцать, не трогая лица. Вот это оказалось самым трудным: под мазью кожа чесалась так, что сил никаких не было. Он несколько раз спрашивал разрешения почесаться, но маг его останавливал. Мол, это зелье действует. Когда чесаться перестанет, тогда всё можно будет смыть.

Действительно, прошло назначенное магом время и страдания Теодора прекратились. Эльза подала ему умыться в отдельном тазу, а когда он снова посмотрел на себя в зеркало, то обомлел. Щёки были гладкими и белыми, как у младенца, ярко контрастируя с загорелыми лбом и носом.

— Что-то такое я предполагал, — хмыкнул Мельхиор, доставая из кармана флакончик и тряпочку, — Иди сюда, я тебя намажу. Это настойка ореховой кожуры, попробуем уравнять всё лицо по цвету. И не бойся: ни чесаться, ни щипать не будет, наоборот, успокоит кожу.

Как ни хотелось Тео послать будущего зятя к демонам, но он кротко претерпел все издевательства. Тем более что сверху спустились проснувшиеся Виола с сыном. Они смотрели на него как на героя: ещё бы, идёт на разведку в тыл врага. Ради их восхищённых глаз он бы и не то вытерпел.

Зато после всех мытарств из зеркала на Тео глянул весьма симпатичный человек. И не беда, что он имел мало общего с ним обычным, ведь так и было задумано. Сейчас даже Виола с трудом его узнавала, а значит, ни Хельмут, ни стражники ни о чём не догадаются.

Стефан помог ему сочинить легенду, поле чего вывел из сарая пегого и ушастого мула.

— С ним тебе не нужен провожатый, — сказал он, — Трули дорогу знает, проведёт и выведет. Сейчас я скажу ему: "Трули, на рынок!", и он повезёт тебя в город. А соберёшься в обратный путь, скажи ему: "Трули, домой!".

Только говори прямо в ухо и за это самое ухо держись, тогда он понимает, что обращаются к нему.

Заодно хозяин мула объяснил как выбор такого странного средства передвижения, так и особенности самой скотинки. Теодору предстояло изображать работника с приисков, который приехал в Эгон за покупками.

Таких людей было много и учёт им в графстве вёлся самый поверхностный. Скажет, что оттуда — никто даже проверять не станет.

На приисках лошадей не держали, они не выдерживали тамошних условий и дохли одна за другой. Зато мулы выживали и исправно трудились. Для поездки в город работнику дали бы именно такую животинку. А закупки — отличный повод потолкаться в разных местах, послушать, что люди говорят и самому поспрашивать.

Вот Теодор и трюхал теперь по одному мулу видимой тропинке в сторону города, соображая, что сам бы ни за что не нашёл дороги. Как бы ни был он настроен против Ули, но должен был признать: парень молодец, раз запомнил такой сложный путь без видимых примет и сумел привести их точно на место, не плутая в горах.

До Эгона он добрался, когда обеденное время уже шло к концу. После обеда вся торговля в графстве прекращалась, выходит, рынок уже закрылся. Надо найти трактир и заселиться в него. В общем зале к вечеру соберутся местные, от них-то он и узнает все новости. Так размышлял Теодор, пока его не остановили на воротах стражники.

— С прииска? — спросил один из них, постарше.

— Откуда же? — устало и как бы нехотя ответил Теодор, — Вот, — показал он пальцем на пустые торбы, притороченные к седлу, — ребята кое за чем послали. Еда им пресная, да и пиво не из чего больше варить.

— Проезжай, — махнул рукой стражник и добавил, — Только не бузи в городе. Старуха расходилась, просто рвёт и мечет. Её личная стража так и шныряет, всё ищет кого-то. Не находят, так на простых людях вроде тебя отыгрываются. Тащат в темницу и требуют выдать им местонахождение каких-то людей. А так как этих бедолаг никто в глаза не видел, то трясут, пока все деньги не вытрясут.

— С меня взять нечего, — добродушно рассмеялся Тео, — пока сезон не закончился, мы в долг живём, продукты забираем под запись. Осенью расчёт. Так что счастливо оставаться, ребята. Боюсь, в этот приезд мы уже не увидимся. Ваше дежурство сегодня, а я завтра назад поеду.

Стражник вздохнул и отвернулся. Теодор пришпорил Трули пятками и мул затрюхал по улице в сторону рынка.

Город и в прошлый приезд не понравился Тео, а в этот раз и вовсе показался чем-то вроде огромной тюрьмы. Мрачный, неприветливый. Даже на главной улице половина лавок заперта, а другая выглядит так, как будто последний покупатель был там ещё при драконах. Знакомый трактир высился унылой безлюдной громадой, обычно широко распахнутая в ожидании посетителей дверь затворена, через окна видно было, что там нет гостей, только за стойкой скучает хозяин. Тео въехал во двор, спешился, привязал мула к коновязи, надел ему на морду мешок с овсом, предусмотрительно выданный Стефаном, толкнул тяжёлую дверь и вошёл в зал.

Вместо радостной улыбки, которой трактирщики обычно встречают новых клиентов, на лице представителя этого могучего племени отразиалсь истинная мука.

— Не велено, — с тоской произнёс он.

— Что не велено? — искренне изумился Теодор.

— Принимать чужих не велено, — всё так же тоскливо протянул трактирщик, — Только с личного разрешения графини. Так что, мужик, иди отсюда, я тебя не видел.

— Как это так?! — возмутился Тео, — С каких это пор люди, работающие на графиню на прииске, стали чужими?! У нас договор: приезжаем в город за покупками когда хотим, без ограничений.

— Ну вот и ехал бы себе за покупками, а потом назад, не подводил бы меня под штраф, — чуть не плача заныл мужчина.

Тео сердито засопел:

— Как ты себе это представляешь? Знаешь, сколько оттуда добираться? Я и так выехал до зари, а в город попал только сейчас. У вас тут всё давно закрыто, ни одна лавка не работает, не говоря уже о рынке. Ну, мы про то заранее знали, так что я должен был переночевать, а завтра закупиться и назад. А теперь, выходит, чеши назад несолоно хлебавши? Я так не согласен. Меня же ребята побьют!

Неизвестно, сколько бы они так препирались, но в эту минуту в трактир вошли стражники во главе с самим Хельмутом. Они проезжали по улице и увидели неизвестного им мула у коновязи. Сообразив, что можно содрать с трактирщика штраф за нарушение, всей толпой ломанулись внутрь. Двое окружили Тео, двое — трактирщика, а Хельмут лично сел за ближайший к стойке стол и произнёс донельзя довольным голосом:

— И кто же это тут у нас?

Поняв, что ничего путного от перепуганного до полусмерти мужика за стойкой не дождёшься, Теодор спокойно заявил:

— Кто-кто! Сам знаешь кто! С приисков её милости я! Послан, значит, обществом, чтобы продуктов подкупить всяких разных. Нам по договору обещали всяческое содействие: и что продукты в долг будут отпускать по записи, и что ночевать в трактирах её милости тоже можно в долг. Бумага нам была дана её милостью, где она в том подписывалась и всё это обещала.

Хельмут застыл и внутри у него всё похолодело от неприятного предчувствия. Дураком этот лишённый совести и сострадания человек не был и размышлять умел. Он давно приладился воровать доходы с приисков, но как-то совсем забыл, что они берутся не из воздуха. И вот перед ним один из тамошних работников, создатель богатства, можно сказать. В том, что приезжий — именно работник с приисков, у него сомнений не возникло. Выглядел он подходяще, средство передвижения тоже специфичное, кроме как на приисках мулы нигде не использовались, да и говорил так, как говорил бы знакомый с делом человек. Всё совпадало и не давало почвы для подозрений.

Конечно, дорожить этим мелким рыжеватым мужичонкой у Хельмута причин не было. На приисках таких около полутора тысяч. С другой стороны, если он не вернётся с покупками, обязательно кто-то притащится выяснять. Не приведи боги, люди с приисков узнают, что с парнем случилось плохое по вине стражников графини… Как бы все полторы тысячи не снялись в одночасье и не притопали в город разбираться. Силами Хельмутовых ребят такую ораву не удержишь. Такое лет пятнадцать назад случилось на одном из приисков в империи, так потом император разобрался и сменил там владетеля домена. Громкая история, здесь её давно забыли, но сам Хельмут помнил отлично. Они с отцом тогда служили именно там, отец — командиром стражников, а сын — рядовым. Во время волнений командира убили одним из первых. Швырнули из толпы камень в голову, а кто именно это сделал, разбираться никто не стал. Самому Хельмуту едва удалось унести ноги и с те пор для него империя закрыта.

Он давно выбросил эту историю из головы, но сейчас перед глазами как живая встала картина: вот отец поднимается в стременах, вот ему прямо в лоб летит камень и здоровый, сильный мужчина валится под копыта собственного коня, а забитые, тихие рудничные рабочие сносят стражу, как ветхий забор из соломы. Не хотелось бы повторения прошлого в тихом, благословенном Эгоне.

Поэтому он, выждав пару минут, спросил для порядка:

— Как зовут тебя, работник с приисков?

— Томас Миллер, — отрапортовал Тео.

Он нарочно назвал это имя: более распространённого в Гремоне трудно было найти. Разве что заменить Томаса на Клауса. Не то, что в каждой деревне имелся такой, в каждом классе каждой гремонской школы сидел Миллер: либо Томас, либо Клаус и очень редко кто-то ещё. Гремонцы ценили традиции больше, чем разнообразие.

Хельмута сейчас не очень волновало имя работника, хотя, если бы оно оказалось необычным, могло вызвать беспокойство. Прозвучавшее походило на его ожидания и, наоборот, успокаивало.

— Отлично, Томас Миллер, — сказал глава графининой стражи, — У тебя нет причин для беспокойства. Ты же приехал, чтобы что-то купить, но лавки уже закрыты? Отдыхай, завтра ты сможешь выполнить то, за чем тебя послали. Наша госпожа помнит свои обязательства перед теми, кто создаёт богатство Эгона и лично оплатит твоё пребывание в этом трактире. А ты, — он кивнул головой в сторону трактирщика, — пошли кого-нибудь, пусть поставят мула в стойло. Животные, работающие на приисках, принадлежат нашей госпоже, так что им следует создавать хорошие условия.

Затем он поднялся, махнул рукой своим сопровождающим и вышел прочь. Стражники, недовольно гомоня, двинулись за ним. Они уже предвкушали добычу и были разочарованы тем, что рыбка сорвалась с крючка, но идти против своего начальника никто не смел.

И Теодор, и трактирщик, не сговариваясь, в изнеможении опустились на стулья и переглянулись. После пережитого обоих не держали ноги.

— Повезло, — резюмировал трактирщик, — да и ты молодец. Сумел намекнуть этому коршуну жадному, что добыча ему не по зубам. Правильно сделал. Эх, когда уже наш граф вернётся и даст этой нечисти укорот?

Он правильно рассудил, что столкнувшийся с деятельностью Гедвигиных приспешников не проникнется к ним добрыми чувствами даже если не пострадает. Тео сочувственно закивал.

— Да, слыхал я, что в городе чудные дела творятся, но чтобы настолько… Мне и стража на воротах не советовала ехать, но я подумал, что преувеличивают. Оказывается, даже преуменьшают. А что же граф? Почему вы все на него так надеетесь? Разве он не будет держать сторону маменьки?

— Какой маменьки? — удивился трактирщик, затем сообразил, — Эх, Томас, да ты же не местный! Не знаешь, что новому графу старая графиня приходится скорее тёткой, а не матерью. Он-то у нас незаконнорожденный, только наш старый граф не захотел позорить имя своей возлюбленной и заставил Гедвигу признать бастарда. А родила его её родная сестра. Красотка была не чета своей сестрице, не мудрено, что господин наш в неё втрескался по уши.

— Понятно, — протянул Теодор.

Выходило, что историю Ульриха здесь не знал только слепоглухонемой от рождения. Но, если кто-то когда-то и сочувствовал Гедвиге, то своими действиями она погубила зачатки хорошего к себе отношения ещё в зародыше. Другого бы это вдохновило на более тесный контакт с местной публикой, но Теодор знал жизнь не понаслышке. Если кому-то взбредёт в голову, что он что-то знает об Ули и его местонахождении, то тут же сдаст его стражникам Хельмута. Потому что молодой граф — это далёкое и неверное будущее, а награда за поимку — вот она, выражена в золотых гитах.

Поэтому он не стал поддерживать излияния трактирщика на тему графов и графинь, а попытался вытянуть из него более приземлённую информацию. Что сейчас происходит в городе и как оно отражается на всём графстве?

Выяснилось, что за трое суток, что они отсутствовали, орлы Хельмута развили бурную деятельность. Все они были людьми пришлыми, в основном изгнанными из гильдии наёмников за неприемлемые действия, так что действовали в домене своей госпожи как в отданном на разграбление городе. Поощряемые графиней, которая велела не стесняться в методах, они врывались в дома, заявляли, что им донесли, будто хозяева укрывают сбежавших из тюрьмы преступников, обыскивали их под этим предлогом и уносили с собой всё, что под руку подворачивалось. Так как их было немного, то пока пострадали только наиболее зажиточные горожане, но никто не сомневался, что завтра может наступить их черёд. Жители Эгона не первый день знали Хельмута: его ненасытную жажду богатства и власти.

Кроме злодеяний, которые стража графини творила без оглядки на закон, появились и указы власти, которые сильно урезали и так невеликие права горожан. Например, не собираться больше чем по три, не селить на постоялых дворах никого, не получившего на это разрешения графини, не выезжать из города без специального пропуска и так далее.

Теодор искренне загрустил:

— Эх, что же делать-то? Пропуск-то я у этих типов попросить забыл!

Трактирщика больше беспокоили другие аспекты: из-за первых двух приказов в городе захирела торговля и чуть не умерло гостиничное дело. Но вслух он посочувствовал своему новому постояльцу:

— Да, промашка вышла. Ну ничего: они завтра на рынке обязательно будут толочься, следить, чтобы люди по трое не собирались. Главного их ты уже знаешь, к нему и подойдёшь насчёт пропуска. Раз сразу не обидел, вряд ли потом станет хуже. Ему же с приисков денежка ручьём льётся, кто же будет убивать курицу, несущую золотые яйца?

Тео покивал, затем спросил себе обед и пива, чтобы запить неприятную сцену. Еда после пережитого показалась ему безвкусной, а вот пиво порадовало. То, что подавали под этим названием в Элидиане, не шло ни в какое сравнение с местным продуктом. Похвалив эгонское пивоварение хозяину, он поднялся в подготовленный для него номер. Хотел было послать письмо Вилечке, но понял, что пока сообщать нечего, всё, что он узнал — общее место. Поэтому ограничился вестником, который дал ему Мельхиор: разломал пополам короткую синюю палочку и увидел слабую вспышку голубого цвета. Точно то же самое должен был увидеть и маг. Это означало: добрался без происшествий, осматриваюсь.

Так как в трактире никого не было, он не стал туда спускаться, прилёг и почти сразу заснул. Разбудили его голоса подвыпивших горожан. Несмотря на то, что собираться по трое им запретили, они всё равно вечером пошли в трактир и по обычаю налились пивом под завязку. Не имея возможности пообщаться так, как они привыкли, люди затеяли соревноваться в пении: какой стол перепоёт, а вернее переорёт остальные. Слушать это со стороны оказалось невыносимо и Тео пришлось встать.


Раз поднялся, то нечего сидеть сиднем, надо спуститься вниз и принять участие в общем безобразии. Глядишь, ещё что-нибудь выяснится.

Загрузка...