Купец из будущего. Ч. 1

Глава 19

Узкой змеей армия герцога Баварского растянулась в лесной чащобе. Земли, что германцам принадлежали многие столетия, встречали их неприветливо. Глухой бор сменялся опушками, а затем вновь начинался лес, протащить через который армию с обозом оказалось той еще проблемой. В восточной стороне баварцы селились издавна, но ходить туда в военный поход герцогам еще не приходилось. Просто надобности такой не было. И теперь любая лесная речушка, что несла свои воды в Дунай, вставала непреодолимым препятствием перед войском, отягощенным обозом.

Неприятности начались на третий день. Перед лицом Гарибальда свистнула стрела, которая пробила шею воина, что скакал с ним рядом. Герцога спасло только чудо. Его коня ужалил слепень, и он скакнул вперед с недовольным ржанием. Больше таких ошибок Гарибальд не повторял, и весь путь провел в кольчуге и шлеме. Но не всем так везло. Стрелы и дротики прилетали из кустов, раня и убивая воинов, растянувшихся чуть ли не на милю. Счет тех, кто уже отвоевался, шел на десятки. Дрянные стрелы с наконечниками из кости прилетали часто, почти никого не убивая. Все-таки, луки у вендов были полным дерьмом. Кроме, пожалуй, того, из которого стреляли в герцога. Стрела с четырехгранным наконечником, что пробила насквозь шею королевского дружинника, оказалась баварской работы, и это заставило не на шутку задуматься. Вот и поторговали на свою голову. Ни одного стрелка так и не смогли ни убить, ни поймать. Они растворялись в чаще, сделав залп из луков.

На третий день, когда до заветной цели оставалось всего ничего, армия втянулась в узкую, словно кишка, лесную дорогу. Тут-то все и началось…

Впереди и позади войска упали деревья, которые перекрыли все пути. Несколько аккуратно подрубленных стволов упали и в центре, придавив насмерть и искалечив десяток человек. Хотя, положа руку на сердце, их затоптали свои же, когда метались по узкой дороге, чтобы увернуться от падающих сосен. В баварцев из-за деревьев полетели десятки стрел, а при попытке вступить в бой, лучники со скоростью лесных оленей удирали в чащу. Это и была пресловутая подлость вендов, которые не умели воевать так, как подобает настоящим воинам. Но сотня раненых после этого нападения вернется в Ратисбону. Правда непонятно как… Проклятые дикари перебили множество лошадей и быков, что тащили поклажу. Что ж, припасы потянут сами воины, когда топорами пробьют себе дорогу вперед. Этот кошмар повторялся еще дважды, когда измученное войско, которое за неделю пути потеряло десятую часть бойцов, вышло на равнину. Убитых, кстати, было совсем мало, но много ли толку от воина, из которого только что вырезали стрелу?

Подлость проклятых вендов на этом не закончилась. В том месте, где были развалины небольшого городка, выросшего вокруг римского форта, охранявшего Лимес, находился лишь тот самый пресловутый рынок, куда ушли все торговцы. Старая римская граница, состоявшая из цепи крепостей и военных лагерей, рухнула под ударами гуннов и германцев две сотни лет назад. Кое-где старые города заселились пришлым народом, а кое-где совсем опустели. Здесь вот теперь базар. Сейчас он был пуст, и лишь горы мусора, засохшего лошадиного дерьма, объедков и прочей дряни говорили о том, что здесь не так давно толпились сотни людей. Столетние дубы, на которых были развешаны в самых причудливых позах трупы с искаженными от невыносимой боли лицами, заставили ежиться даже самых отважных воинов. Вроде бы ничего необычного, покойников они не видели, что ли, но в свете того, что происходило, это служило каким-то зловещим знаком, предвещавшим продолжение неприятностей. А неприятности были тут как тут. Крепость вендов оказалась на другом берегу реки Инн, а ее стены и башни были прекрасно видны отсюда. Впрочем, бавары тоже были, как на ладони, и в этом разъяренный Гарибальд мог убедиться лично. Их войско давно заметили, о чем говорили клубы темного дыма, поднимавшегося к небу. Интересно, что за гадость они там жгут?

Брод был существенно выше по реке, и войско повернуло на юг, и побрело вдоль русла. Туда, куда вела их разведка. Легкая прогулка по землям дикарей превратилась в сущий кошмар. Они ночевали в поле, и каждую ночь в лагерь по отвесной дуге летели стрелы, пустячно раня нескольких воинов. Самым скверным было то, что они не встретили ни одного человека. Убогие хижины вендов, что встречались им на пути, были сожжены. Люди и скот ушли куда-то в лес, о чем недвусмысленно говорили следы, обрывающиеся на самой опушке. Баварцы, злые, уставшие, не знающие сна, тащились по диким местам, смотрели на пепелища и не понимали, что тут вообще происходит. Тактика «выжженной земли» им была незнакома, и ничего подобного они до сих пор не видели. Короткий набег, грабеж, битва. Или наоборот, битва, и потом грабеж. Но чтобы так… Без битвы и без грабежа они воевать не хотели. Если бы им попался хоть один венд, они разорвали бы его голыми руками, но проклятые дикари куда-то ушли. Наверное, туда, откуда будут снова посылать свои стрелы, смазанные ядом из какой-то местной травы и их собственным дерьмом. Воины не ошиблись, и на переправе потеряли еще человек пятьдесят, но уже убитыми. Передовой отряд, который перешел реку и закрепился на ее левом берегу, был буквально выкошен залпами из сильных луков, а потом из леса вышло несколько сотен вендов, которые забросали переправляющее войско тучей дротиков. С криками, воплями и зуботычинами командиры отрядов кое-как создали строй по пояс в воде и упрямо пошли на берег, чтобы смять стеной щитов полуголых дикарей. Но те налетали и убегали вновь, потеряв человек двадцать, пронзенных жалами ангонов.

— Полное дерьмо, — сплюнул герцог, когда его армия все же переправилась на правый берег Инна в трех днях пути выше по его течению. Измученные бессонницей, израненные, обозленные люди с потухшими глазами. И это его войско! Ну, ничего, скоро он окружит этот деревянный курятник, и тогда венды поймут, как селиться без спроса на его землях и лишать его пошлин.

— Людмила, ты должна уехать, — заявил Самослав, когда войско баваров показалось на той стороне реки. Он видел сегодня рослого германца в сверкающем на солнце шлеме, с длинной рыжей бородой, который смотрел на крепость, поставив ладонь козырьком над глазами. Сам герцог, не иначе. Уж больно шлем богатый.

— Нет, — коротко ответила жена, сцепив руки на округлившемся животе.

— Что? — изумился Само, который за все время супружеской жизни не слышал от нее ни единого слова против. У него была на редкость послушная жена. И голова у нее никогда не болела, что характерно… А тут такое. — Как это нет? Ты меня не услышала?

— Услышала, мой господин… Само…, - сбилась жена. — Я никуда отсюда не поеду. Я так решила.

— Да что с тобой? — начал закипать князь. — Тут война, вообще-то. Ты погибнуть можешь.

— Ты тоже можешь погибнуть, — пожала плечами Людмила. — А если ты погибнешь, я по старому обычаю все равно на твоей могиле удавлюсь. Мне без тебя жить незачем.

— Да ты спятила! — побледнел Само, который тоже знал об этой милой особенности семейной жизни у славян. Это случалось не слишком часто, но случалось. — Ты же моего ребенка носишь! Ты и его убить хочешь?

— Чистая душа сразу в Ирий попадает, — пожала плечами Людмила. — И мы там все вместе будем. Так зачем мне здесь без тебя мучиться, муж мой?

Эта убийственная логика напомнила Самославу, что здесь люди мыслят немного иначе, чем он привык в своем двадцать первом веке. Человеческая жизнь не стоила здесь ровно ничего, а потому тут было совсем иное отношение к смерти, более спокойное, что ли. Смерть была частью существования, причем ее непременной частью. Каждой женщине приходилось хоронить свое дитя, и не один раз. Потому и сердце покрывалось коркой, которая защищала его от этого безумного горя.

— Уезжай, прошу, — взмолился ее Само. — Я же люблю тебя. Ты что, не понимаешь?

— Тем более не поеду, — жена обвила руками его шею и прижалась к нему. — Не гони меня, все равно не брошу.

— Да что ж ты такая упрямая у меня оказалась, — расстроился Само. — А ведь как все хорошо начиналось… Я уже и не знал, какому богу молиться…

— Как это не знал? — широко раскрыла прекрасные глаза Людмила. — Ты же главный ведун в племени! Мы все молимся Перуну, Яровиту и богу огня Сварожичу. Ты же сам недавно жертвы им приносил!

— Забудь. Это я так… — задумчиво махнул рукой Само. Идиоматические выражения из далекого будущего здесь тоже заходили с большим трудом. — Ладно, горе мое. Но как осада начнется, чтобы из терема ни ногой!

И, не обращая внимания на сверкнувшие удовлетворением глаза жены, пошел на двор. В крепости шли последние приготовления. Шесть сотен отборных бойцов проверяли оружие, кузнецы стучали по наковальням, готовя наконечники для стрел, а Лют, поминающий всех богов разом, заводил в ворота последние телеги с зерном. Сегодня утром из города уйдут дети и бабы. Все, кроме Людмилы и еще двух десятков жен воинов, которые наотрез отказались покидать своих половин.

Лют и Горан встали перед своим князем, испытующе глядя на него. Они получат последние указания, а потом расстанутся на месяцы. Дальше они уже сами…

— Лют, на тебе бабы и дети, — начал Само. — Уводи их на юг и спрячь. Сделай так, чтобы еды хватило на всех. Что хочешь, делай. Если какой староста противиться станет, или еду зажмет, ставь моей властью другого. Если кто мешать будет, режь без жалости.

— Теперь ты, Горан, — пристально посмотрел на могучего бойца Само. — Делай все ровно так, как я тебе говорил. Никаких прямых сражений. Только нападения исподтишка. Режете тех, кто пошел посрать, бьете их стрелами, когда пойдут охотиться, не даете спать ночами. Воюй хитростью, сбереги наших людей, брат. Не рискуй понапрасну. Помни, что место храбреца — в могиле, а нам с тобой еще внуков вырастить нужно будет. И вот еще что. Если город возьмут, значит, нам конец. Уходите в Соляной городок и обживайтесь там. Вдовам вешаться не давайте, пусть вторыми женами к выжившим идут. Лют пусть владыкой рода будет. Горан, ты — его правая рука. Такова моя воля.

Два крепких мужика смотрели на парня, что годился им в сыновья, и не находили слов. Оба кивнули головами и обняли своего князя, в смерть которого они не верили ни на полмизинца. Уж слишком продуман был владыка для того, чтобы взять, и просто так погибнуть. Тем более, что жена, в которой он души не чаял, с ним осталась. Значит, чует женское сердце, что рядом с мужем она в безопасности будет.

— Все исполним, княже, — ответил Лют за двоих. И повернулся к Горану: — Пойдем, брат, спешить надо. Тебе баварцев на броде встречать, а мне баб с детишками в леса уводить.

Ворота крепости затворились за ними на долгие месяцы. А в городе продолжалась деловитая суета, которой командовал ковыляющий на искалеченной ноге Деметрий. Он лично пересчитал каждый мешок с зерном, каждую рыбину и каждую кадушку с салом и соленым мясом. Он, казалось, обнюхал каждую стрелу и копье, дернул не по разу каждый ремень и проверил запасы жил на тетиву.

— Мой герцог, — подошел он через пару дней. — Я воевал двадцать лет, и признаюсь честно, я еще никогда не видел, чтобы город был настолько готов к осаде. А о таком и мечтать не мог, — и он показал пальцем на небольшой домик с дощатой дверью, в которой было вырезано кокетливое сердечко. Их было два десятка по всему городку.

— Так ведь жара на улице, — непонимающе посмотрел на него князь. — Мы же тут от поноса передохнем быстрее, чем от баварских копий. И проследи, чтобы никто воду не пил прямо из колодца. Только после кипячения.

— Такого я даже в армии императора не встречал, — честно признался тагматарх. — О старых временах остались только легенды. Про воду с уксусом, про воинские лагеря, где палатки стояли по ниточке… Да, дьявол меня возьми, у вас же тут именно так дома стоят! Я только сейчас понял, что меня беспокоит, — он смотрел на Само с суеверным ужасом. — Я сражался вместе со склавинами плечом к плечу, я сражался против склавинов, но я никогда не видел ничего подобного. И даже не слышал о таком. Они же гадят там, где едят. Герцог, вы кто?

— Я — князь Самослав, — просто ответил князь. — И нас с тобой ждут великие дела, Деметрий.

— Не сомневаюсь, — буркнул отставной тагматарх. — Есть еще кое-что… Не знаю, важно ли это…

— Говори, — кивнул Само.

— Рыба, которую вы едите…, -замялся воин. — Мне кажется, она тухлая.

— Привыкнешь, — махнул рукой князь. — Вот лук и чеснок вырастим, и ешь вприкуску. Всю вонь напрочь отобьет. Это ты нашу рыбу раньше не ел, когда соли не было. Тогда она и впрямь тухлая была.

Гарибальд второй смотрел на небольшую, аккуратно построенную крепость, что стояла перед ним на пригорке. Его сердце царапало неприятное предчувствие. Уж слишком все было красиво. Ни предместья из убогих лачуг, ни привычного беспорядка. На стенах стоит караул, который не стал суматошно бегать и орать, а продолжил свою службу, как ни в чем ни бывало. Их тут ждали, и это было скверно. Двести на двести шагов идеально ровного частокола в три человеческих роста высотой и четыре башни по углам, из которых лучники будут бить сбоку по штурмующим воинам. Городок окружал свежий ров, а единственные ворота были невысокими и сбиты из досок. Это место и было самым слабым во всей защите. Герцог хищно ухмыльнулся и позвал воина, стоявшего рядом.

— Руди, бери десяток парней с топорами и валите хорошую сосну. Будем таран делать.

— Я еще полусотню возьму для охраны, ваше величество, — хмуро сказал Руди. — Перебьют венды наших парней из кустов, как пить дать, перебьют.

— Бери, сколько нужно, им все равно заняться нечем, — махнул рукой герцог. — Делайте острый конец и оставьте крупные сучья, чтобы руками схватиться было за что. Хотя, ты и сам все знаешь…

Бавары расположились широко, взяв невеликий городок в плотное кольцо. Палатки и шалаши из лапника опытные воины ставили сразу, понимая, что первый же дождь превратит это поле в густую мешанину из грязи и конского дерьма. А потому в течение одного дня поле перед воротами оказалось усеянным разнокалиберными укрытиями, среди которых выделялись шатры короля и знати. Пока было сухо, и июльское солнышко припекало вовсю, даря воинам возможность не околеть от холода за ночь. И это вселяло надежду в воинов, которые тащились сюда под градом стрел и дротиков.

Два десятка воинов притащили из ближайшего леса сосну толщиной в бедро взрослого мужика, и теперь споро стучали топорами, превращая ее в таран. Сучья, торчащие вбок, превратятся в рукояти, а заостренный конец вынесет хлипкие ворота с десяти ударов. Тут и никаких сомнений не было. Воины ладили верши и доставали из телег сети, которые расправляли на солнышке. На одном зерне долго не протянешь, да и не так много его, зерна то. Герцог уже послал в Ратисбону, откуда пойдут по воде припасы. Дураков больше нет по лесу тащиться. Бавары обустраивались всерьез. Они были отважными воинами, и этот город они намерены были взять. Тем более, что добыча ожидалась сказочная. Герцог сказал, что он доверху набит солью и мехом. Добыча будет такой, что до конца жизни вспоминать будут.

— Таран ладят, — сказал Само стоящему рядом Деметрию. — А ты еще удивлялся, что мы вон ту штуку построили.

— Но, герцог, — смущенно сказал Деметрий, — такого никто не делает. Я даже не слышал ни о чем подобном. А я двадцать лет воюю.

— А у меня это первая война, — пожал плечами Само. — Может, поэтому, я и думаю по-другому? Не так, как ты.

— Первая война, как же, — неверяще проворчал Деметрий. — Мой герцог, я видел десятки двадцатилетних парней, что приходили на свою первую войну. У них горят глаза, они бредят подвигами и добычей. Я видел, как эти глаза потухают, когда лучший друг теряет руку или ногу, а военная служба превращается в непрерывный марш, голод и болезни. Нет там ничего героического, зато есть заботы, чем накормить свою тагму, и где в песках Сирии взять чистую воду, чтобы не потерять половину воинов еще до встречи с врагом. Но вы, — он обвиняющее ткнул пальцем в Само, — вы все об этом знаете. Тут даже отхожее место есть, как в богатых домах столицы. Это у вас первая война? Правда? Тогда я римский епископ.

— Ты же знаешь, что я ведун племени, — спокойно посмотрел на него князь. — Вот и считай, что это знание мне дано богами в дар. Мои воины так думают, и тебе я советую думать так же. Когда же приступ, а? Я жду, не дождусь, когда они ворота сломают. Хочу на их рожи посмотреть.