Курлышка

Поляна среди берез

Зажелтели поляны одуванчиками, расцвели яблони и сирень.

— Вот и кончается учебный год, — сказала третьеклассникам Анна Матвеевна. — В четвёртом у вас будут разные учителя, а у меня опять первый класс. Но мы с вами не расстанемся, правда? Вы ведь будете мне помогать воспитывать первоклассников?

— Будем! — закричали ребята. А Тарас Бахтюк погрозил кому-то в окно:

— Пусть попробуют баловаться — уши оторву!

— Если бы тебе за всё уши отрывать, — возразила Галя, — у тебя давно бы уже ни одного уха не было!

Даша представила щеголеватого Тараску без ушей, и такой взял её смех…

— Тише, ребята! — подняла Анна Матвеевна руку. — Слушайте внимательно. Завтра вы приходите в школу после обеда и уже без книг. Мы едем с ночёвкой на полевой стан к нашим шефам — девятому «А».

— Ура-а-а-а!

Старый кактус вздрогнул от радостного гвалта.

— Ты к тёте Фае зайди, — сказала мама, провожая Дашу. — Может, она Але что передаст…

Голова у тёти Фаи была туго стянута полотенцем.

— С утра так и раскалывается, — пожаловалась она.

— Мы в бригаду едем, тётя Фая. Что Але передать?

— Да что? Была я у них там вчера. Мучают детей. То с трактором её мурыжили, теперь к телятам приставили… В пять утра встают, на луг выгоняют. Вот и расстроилась я, на неё глядя, и давление подскочило… Да, скажи ей, что достал отец путёвки. В «Золотой бор» с ней поедем. А насчёт бригады пусть не беспокоится. Папа договорится.

Тучки бегали над полями. То здесь брызнут, то там польют, то в бороздки за сеялками начнут мелкие градинки пригоршнями швырять. Нет, чтобы подождать, когда пшеницу посеют, — тогда бы дождик в самый раз.

Намочило с утра и поля ученической бригады. На катки сеялок наматывалась сырая земля, пришлось ждать, пока солнце подсушит. Когда третьеклассники подъехали, работать только ещё начали по-настоящему. Автобус остановился у края поля, и ребята, высыпав на лужайку, смотрели и не могли насмотреться, как уходят вдаль тракторы с сеялками и там словно повисают в зыбком мареве, а возвращаясь, вновь опускаются на землю. Неужели и они смогут так лет через шесть? Один трактор приблизился к дороге, из кабины выскочил Лёша Зырянов. Лицо у него было озабоченное.

— Похоже, мы не вовремя, Лёшенька?

— Что вы, Анна Матвеевна! — горячо возразил Лёша. — Мы вас ждали, уже и хворост для костра приготовили, брезентом от дождя укрыли. Только мы сегодня чуть позже кончим — видите, дождь помешал.

Подошёл Иван Филимонович, наставник бригады. Долгие годы он был полеводом-бригадиром, потом вышел на пенсию, но дома не усидел. Теперь учил молодёжь обращаться с техникой.

— Ну как наши ребята? — спросила Анна Матвеевна.

— Подтягиваются. Я с них по-военному требую. Пускай не думают, что хлеб легко даётся. В классе, пока теория, всё не то. Бывало, говоришь им: «Чтоб хлеба кусок съесть — комок земли проглотить нужно» — смеются, не понимают. А вчера возвращаются с поля — пыльные, чумазые, один самый сорвиголова говорит: «Иван Филимонович, кажется, я вашу пословицу понимать начинаю». — «Ну вот, говорю, а то небось хлеб в столовой ногами пинал…» — Иван Филимонович достал из кармана горсть подсолнечных семечек. — Угощайтесь. Врачи мне курить запретили, так я семечки грызу.

— Спасибо, Иван Филимонович. Мы, чтоб вам здесь не мешать, пока на полевой стан поедем.

Впереди, среди берёз, уже показались разноцветные вагончики школьного полевого стана, и вдруг, наперерез автобусу, из молодого леска выскочили телята. Вывернув руль, шофёр затормозил так резко, что Даша и Галя стукнулись лбами. А телята, взбрыкнув, помчались в зеленеющую люцерну.

— Какой разгильдяй телят распустил! — бранился шофёр.

— Помогите!

Даша не вдруг узнала свою двоюродную сестру: волосы космами, куртка и сапоги заляпаны грязью…

— Помогите! — кричала Аля. — А то они в село убегут!

Долго носились ребята по люцерне, пока не собрали в загон беглецов. Подбежали Клава Сивцова, ещё несколько девочек.

— Опять у тебя происшествие! — Клава пересчитывала телят. — Одного не хватает.

— Я и сама вижу, — убито сказала Аля. — Вислоухого нет…

— С электропастухом и не смогла уберечь.

— А я электропастух выключила.

— Зачем? — округлила глаза Клава.

И тут Аля рассказала, как всё произошло. Электропастух — это обыкновенные провода, натянутые на колышки вокруг поляны, где пасутся телята. По проводам идёт слабый ток. Если телёнок пытается убежать, его легонько бьёт током, он пугается и отскакивает. Один раз ударил, другой, а на третий он уже и не подходит к проводам, мирно пасётся на лужайке. Но в Алиной группе оказался бычок Буран, сильный и норовистый. Буран на провода не лез, а взялся толкать слабенького Вислоухого. Толкнёт — и отскочит. Вислоухий шарахнется от удара тока и замекает жалобно… А Буран опять к нему подбирается, да как поддаст!.. Другие телята с него пример взяли и тоже стали наваливаться на Вислоухого — делать кучу малу, как озорные мальчишки. Вислоухий уже шатался от слабости — ему совсем не давали пастись.

— Я их гоню, они отбегут, а потом опять, — рассказывала Аля. — Просто издевательство над слабым! Тогда я выключила электропастух, чтоб хоть не било беднягу. Я же не думала, что они такие хитрющие. Толкнули опять на провода Вислоухого, а он не шарахается и не мычит. Тут они и сообразили, что больше тока нет. Повалили колышки с проводами — и наутёк…

— Значит, ещё вдобавок электропастух испорчен! — ахнула Клава. — А за телка кто будет отвечать? Ведь нет его…

Но Вислоухий пришёл сам. Ткнулся мордой в Алины руки, и она стала гладить и голубить его:

— Обижают тебя, горемычного… У, мы этому Бурану зададим…

— Больше панькайся с ним! — сердилась Клава.

В зеленоватом небе повис ясный круторогий месяц. После рабочего дня ребята вымылись в жарко натопленной баньке, поужинали и собрались на поляне, где был приготовлен хворост для костра.

— Посев на молодую луну — к богатому урожаю, бригадир, — сказала Анна Матвеевна Лёше Зырянову.

— Правда? — обрадовался тот.

— Ручаться не буду, но старики так говорят… Что вы скажете, Иван Филимонович?

— Слышал и я о такой примете, — кивнул тот. — Да у нас ведь хлеб богатый — ещё не всё. Надо, чтоб вызрел, чтоб под заморозки не попал, убрать за погоду, ой, много ещё забот будет!

Сухой хворост вспыхнул разом. Лёгкий ветерок раздувал языки пламени — они то никли к земле, то взлетали к самому небу, озаряя макушки берёз.

— Устали, хлопцы? — спросил Иван Филимонович. — Ничего, закаляйтесь. Другим в ваши годы потруднее было. Такие вот, как вы, ехали целину осваивать. По семнадцать, по восемнадцать лет. Сам я, правда, к тому времени бывалым себя считал: как-никак воевал и в колхозе уже наработался, а всё равно пришлось солёного хлебнуть. На голом месте начинали. Снег и мороз градусов тридцать. Выдолбили хлопцы ямку, поставили шест и подняли красный флаг. Потом сняли мы шапки, постояли минутку: вот это наш флаг, это наш дом… И взялись ставить палатки, прямо на снегу. Утром просыпаюсь — волосы к шапке пристыли. Ну, думаю, закоченели наши хлопчики. Гляжу — поднялись, кто щёку трёт, кто нос… Но ничего, с шутками, с прибаутками, вспоминают, что кому снилось… А ближе к маю, когда потеплело, и девчата подъехали. Ваша учительница с ними. «Где школа? Где ученики? Нет ещё? А что же мне делать?» — «Садись прицепщицей на трактор…» Помните, Анна Матвеевна?

— Ну, о моей тогдашней работе лучше не вспоминать. Птицы по старой памяти в степи гнёзда вили. Увижу гнездо куропатки — бегу к трактористу. «Остановись, — кричу, — надо гнездо перенести». А он ругается: «С такой дурочкой много не насеешь…» Возвращаюсь как-то с поля, а мне подружки кричат: «Анюта, твои ученики приехали, целых трое!» — «Где?» — «Вон в той палатке». Побежала я туда. «Где ребята?» — спрашиваю. «Да и сами не знаем, по палаткам растащили. А вам они зачем?» — «Да я же учительница, это мои первые ученики!» У меня классный журнал был наготове. Ну и расписала я их: старшего — в четвёртый, а девочек-близнецов — во второй. Мальчика Гришей звали. Гриша Бахтюк…

Все посмотрели на Тараса. Ведь это его отец был — Григорий Фёдорович Бахтюк, он теперь трактористом работал в совхозе. Тарасик сиял, поправляя новенькую будёновку с красной звездой.

— Будёновка-то у тебя славная, — сказал Лёша Зырянов, — и отец знатный. А сам ты чем отличился?

— Ничего, время придёт — отличится, — вступилась за Тараса Анна Матвеевна.

А Даша вдруг хватилась: где Аля? Она отыскала сестру в вагончике красного уголка перед телевизором. Аля медленно вращала рычажок, шумел птичий базар на скалистых островах, всадники мчались по степи, аксакал играл на домбре.

Даша обняла её за шею:

— Ты почему ушла?

— Так… — Аля повернула рычажок, и снова загорланил птичий базар.

— Тебе не нравится здесь?

— Нет, почему же… Ребята хорошие. Только видишь, Даша, тебе ещё, может, не понять… Вот у вас у всех любимая учительница есть, а у меня нет. Слишком часто мы переезжаем, ни одна школа толком не запомнилась.

— Ничего, — утешила её Даша. — В «Тополином» вам хорошо, вот и будете жить.

— Ты думаешь, мы здесь задержимся?

— А разве нет? — испугалась Даша.

— У мамы-то опять давление скачет… Ты ей ничего не говори, что я телят упустила, а то она расстроится.

— Ой, чуть не забыла! — спохватилась Даша. — Дядя Сеня путёвки достал в «Золотой бор»!

— Ну вот… — опустила голову Аля. — Опять скандал будет. Не поеду я никуда, ну как они не поймут!

В дверях показалась высокая фигура.

— Так вот ты где! — раздался басок Лёши Зырянова. — А там уже танцы начались. Идём, Аля!

— Не хочется…

— Идём, идём… — Лёша взял её за руку и потянул к выходу.

Даша проснулась от птичьего гама. Её подружки ещё крепко спали. Кричали скворцы, над каждым вагончиком на шесте был свой скворечник. «Это у нас вместо будильников», — шутили девятиклассники. Солнечные лучи пронизывали клейкую берёзовую листву, золотили песчаные дорожки. На мачте развевался флаг, а под ним стояли на линейке старшеклассники. Даша уловила Алину фамилию и прислушалась.

— Ей телят больше доверять нельзя! — громко говорила Клава Сивцова. — Вчера всю люцерну истоптали, пока за ними гонялись. Огрела бы как следует Бурана кнутом, он и отстал бы от Вислоухого, а она ещё — нате вам! — электропастух отключила.

— Не могу я кнутом, — виновато возразила Аля.

— Значит, не берись телят пасти!

— Может, тебе лучше на кухне будет? — нерешительно обратился Лёша к Але.

— Я готовить не умею…

— В подсобные пусть идёт! — вмешалась Клава. — Картошку чистить, посуду мыть.

— Уж и на кухню, — вмешался Иван Филимонович, до этого времени стоявший в стороне. — Что ж так сразу…

— Нет, почему же, я согласна, — быстро сказала Аля и стала пристально разглядывать ближайший скворечник.

Лёша потоптался, вздохнул:

— Ну что ж, переходим к следующему вопросу…

В траве под берёзами несмело белели цветы земляники, покачивались тёмно-лиловые колокольчики. Даша нарвала большой букет, а когда вернулась из рощи, все её одноклассники уже встали.

— Где ты пропадаешь? — встретила её Галя. — Ага, колокольчики рвёшь, а твою сестричку на кухню разжаловали, картошку чистить.

— За что ты её так не любишь?

— А за то, что она шибко нежная. Постельку дай ей мягкую, кашку сладкую…

— Это Клава твоя говорит?

— Все говорят, не одна Клава!

Даша отдала букет Але.

— Вот спасибо! — обрадовалась та. — Я цветы в стаканчиках на столы поставлю, красиво будет.

— Ты не расстраивайся, Аля, — сказала Даша.

— Да я и не расстраиваюсь! — тряхнула головой Аля и обняла Дашу. — Курлышке привет передай, уж так я по нему соскучилась! Как-нибудь на выходной вырвусь.

Когда ехали обратно, небо было ясное и глубокое. Поля парили под горячим солнцем. Между сеялками сновали зернозаправщики с хоботами, обмотанными синей материей.

— Остановитесь, дяденька! — вдруг закричал Тарас шофёру.

— Что такое?

— Кто-то пшеницу просыпал.

В самом деле, на обочине дороги золотилась кучка семян. Ребята собрали всё, до единого зернышка, и бросили в дымящиеся борозды.

— Расти, пшеничка, — сказала Сауле. — Осенью приедем урожай собирать.

А Тарас гордо поправил будёновку: ведь это он первый заметил, что зерно просыпано.