Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы

FREE RIDING (ДЕНЬ ПЯТЫЙ)

Утро начиналось уже вполне привычно: душ, завтрак, трасса. Когда прямо возле нашего подъемника возник светящийся радостью, словно выигравший лимон евриков у наперсточников, Макс, я даже не удивилась.

– Юляш, – он таращился прямо в глаза племяшке, – повторим вчерашний подвиг? Только сегодня на сноуборде?

Девчонка решительно тряхнула головой.

«Ни фига себе, – подумала я. – Вчера руки мне целовал, в любви объяснялся, а сегодня снова с Юльки глаз не сводит? Он больной, что ли?»

Было странно и немножко досадно. С одной стороны, влюбленные Юлькины глазенки вполне компенсировали все мои внутренние метания, а с другой.

Мне-то, понятное дело, этот прыщ белобрысый совершенно не нужен. Но нельзя же быть настолько циничным! В конце концов, можно определиться и остановиться на ком-то одном. А то сейчас снова подаст ребенку надежду на большое и светлое чувство, а потом снова ко мне переметнется.

Оно мне надо? Вот именно!

В уютном деревянном теремке с надписью «GEAR HIRE» мы временно обогатились бордами и ботинками. На сей раз Макс повел нас не в тот фан-парк, где мы уже были, а в другой, чуть просторнее и веселей. Веселье, правда, было довольно сомнительным – ор, писк, мат – словом, все то, что присуще русским людям на экстремальном выгуле собственных организмов.

Наш добровольный инструктор немедленно по самые уши ушел в процесс обучения Юльки, а я стала тренироваться индивидуально, предусмотрительно отойдя от сладкой парочки метров на десять. На моем участке склона было относительно спокойно, рядом пролегала тропинка, и райдеры из вежливости оставили этот маленький кусочек горы в покое.

Немного побарахтавшись в сугробе (проехать на борде самостоятельно и вертикально даже пару метров у меня не вышло), я отстегнулась и, усевшись на доску, как на санки, попробовала скатиться вниз. Этот трюк я освоила моментально и поэтому с удовольствием повторила его несколько раз. Поскольку по натуре и в силу генетической предрасположенности я была девушкой исключительно честной, то теперь с чистой совестью могла рассказывать направо и налево, что освоила борд. Не вдаваясь в излишние подробности.

Я съезжала с горки, наверное, уже в десятый раз, когда услышала рядом веселый голос:

– Дашка, вот смотрю на тебя уже минут пять и никак не пойму: чем ты тут занимаешься, бобслеем или сноубордом? – На тропинке стоял Санек, ди-джей с музыкального телеканала. Вид у Санька был вполне цивильный – джинсы, куртка, ботинки. Будто на арбатский променад вышел.

– Привет, – обрадовалась я. – Ты тут откуда?

– Мегафон оказал посильную материальную помощь. У нас же вечерина сегодня. Знаешь?

– Конечно.

– А че ты тут ковыряешься? Типа, тоже крутая?

– А чем тут еще заняться?

– Точно, скука смертная. Слышала про вчерашнее маски-шоу?

– И видела.

– Во, прикол, да! У наших нуворишей конкретно крышу сносит. Видела, какую Спасскую башню Мегафон отгрохал?

– Где?

– Где-где, тут! Прикинь, из Англии привезли глыбищу льда и скульпторов. Вот они изо льда этого монстра и соорудили.

Я тут же вспомнила непонятную возню на площади и противный визг каких-то неопознанных инструментов, то ли пил, то ли лобзиков. Хотели ведь еще с Юлькой подойти поближе, рассмотреть, что за Ледяной дом там строят, да решили зарулить после бутиков. А потом забыли. Или так устали, что все из головы вылетело. А тут, оказывается, целый Кремль возвели.

– Ну и как башня?

– Полный улет! Точная копия.

– А зачем?

– Типа, чтобы на века закрепить за этой деревней статус зимней русской столицы.

– Ну да, – согласилась я. – В Москве-то уже все обустроили. Пора нашу кузькину мать западу продемонстрировать.

– Ну, ты даешь, Даш! Зачем в Москве вторая Спасская башня?

– Действительно, – почесала лоб я. – Зачем? Как-то не подумала.

– А ты-то тут как? На отдыхе или по работе?

– Сам-то как думаешь? – ухмыльнулась я.

– Ясно. Слушай, поехали с нами?

– Куда?

– Да нам ознакомительную экскурсию устраивают. С высоты, блин, птичьего полета Куршевелем полюбоваться. На вертолете катать будут.

– А это надолго?

– Нет. Где тут долго летать? Это ж тебе не наши бескрайние просторы! Весь Куршевель – она заплатка.

– А, пошли! – решила я. – Только друзьям скажу, чтобы не искали.

Юлька с Максом на мое известие о том, что я их покидаю, практически не отреагировали. Так увлеклись. То ли сноубордом, то ли друг другом. За семейную нравственность я могла не опасаться – столько людей вокруг, да и холодно, не лето все же, поэтому отбыла на вертолетную прогулку с легкой душой и чистой совестью.

Оказалось, что вертолет уже совершил несколько вояжей над Куршевелем и основную массу мегафоновских гостей с достопримечательностями познакомил. Мы с Саньком чудом успели на последнюю экскурсию, где кроме нас тускло парились похмельными выхлопами некие утомленные юноши в белоснежных сорочках, воротнички которых официально топорщились из-под ярких стильных кашне.

Вертолет поднатужился и скаканул вверх. Тут же в большие окна вплыли, покачиваясь, острые верхушки елей, заволновались, изгибаясь то вправо, то влево, шишковатые окрестные горы, запорхали стрекозы, жуки и божьи коровки, усеявшие голубые склоны.

Под розовым солнцем ослепительно блистали ровные прямоугольники одинаковых крыш деревушки Куршевель, игривыми шнурками путались, пересекаясь, дороги. Все это было таким ярким, таким игрушечным, таким ненастоящим, будто подо мной кто-то растянул огромный экран и теперь показывал беззвучный детский мультик.

– …кроме того, вы можете прокатиться на снежных мотоциклах, полетать на дельтапланах, принять участие в снежном сафари, – тоскливо бубнил равнодушный голос экскурсовода. – Сейчас под нами один из двух олимпийских трамплинов для прыжков на лыжах. Слева вы видите один из двух парков для сноубордистов.

Я вперилась вниз, пытаясь разглядеть там брошенную Юльку, ничего не увидела и путем логических умозаключений решила, что это – другой парк.

– …трассы для слалома, большая скоростная трасса для спуска, тринадцать трасс для беговых лыж. высота ледяной башни около сорока метров. общая протяженность трасс – шестьсот километров. сауны, бассейны, турецкие бани, фитнес– и спа-центры, боулинг. рестораны, бары, ночной клуб.

– Ночник всего один, что ли? – громко удивился Санек. – Ну, точно, колхоз «Сорок лет без урожая». Построить не могут? А наши чего клювом щелкают?

– …завлекательное внетрассовое катание.

– А это че такое? По бездорожью, что ли?

– Нет, – просвещенно хмыкнула я, – это типа вчерашних масок-шоу!

Санек откровенно и громко заржал, а белые воротнички посмотрели на нас с высокомерным осуждением.

Мы еще раз облетели три куршевельские долины, поцокали языками, и вертолет с облегчением выплюнул нашу тоскливую компанию на площадку.

– Дашка, давай, до вечера! – махнул перчаткой Санек. – Я, наверное, на репетицию уже опоздал.

Картина, которая открылась передо мной со склона фан-парка, потрясла меня в сто раз больше, чем все куршевельские красоты.

Юлька с Максом целовались.

Длинное белобрысое чмо нависло над моей девочкой и, нежно тиская ее за бедра, осыпало мелкими поцелуями румяную счастливую мордашку. Конечно, они никого вокруг не замечали!

Мне бы прервать этот публичный блуд, заорать, затопать ногами, но – природная тактичность и воспитанность, куда от них денешься? Опомнилась я только тогда, когда увидела, что прямо на сексуально зацикленную парочку несется во весь опор сумасшедший бордер. Скорость этого придурка была такой, что я поняла: секунда – и моя племяшка уже никогда не познает радостей настоящей любви.

– А-а-а!!!!!!! – заверещала я, кидаясь как коршун на защиту неопытных птенцов.

Чокнутый сноубордист, оглушенный, видимо, моим нечеловеческим воплем, нелепо взмахнул руками, резко крутнулся, тормозя, и, взвинтив до самого неба фонтан снежного взрыва, шмякнулся наземь. Силой вращения его занесло, и он оказался прямо передо мной. Я же, набрав крейсерскую скорость, уже не могла ни остановиться, ни свернуть. На полном ходу, по-прежнему распростерши руки-крылья, мое тело мстительным снарядом вошло прямо в живот райдера-убийцы.

– Ох! – крякнул он. – Твою мать! Ты что, сдурела?

Не обращая внимания на поверженного врага, я гордо переступила через скорчившуюся тушу.

Голубки продолжали целоваться.

Они ничего не слышали и не видели. Словно и не случился только что рядом с ними настоящий акт гражданского мужества. Словно и не их кинулась я спасать, рискуя собственной молодой и перспективной жизнью.

Как бы вы поступили на моем месте? Вот и я. Растерялась.

Позади барахтался пришибленный гонщик, тихо и опасливо матерясь, впереди синело бескрайнее небо, а в центре этого несовершенного мира стояла отрешенная парочка и усиленно зарабатывала себе массированное обветривание лиц.

Немножко понаблюдав, как Макс языком щекочет Юлькины ресницы, я вдруг поняла, что элементарно и бестактно подглядываю. И тут же страшно, до ломоты в деснах, мне захотелось оказаться на Юлькином месте. Чтобы кто-то – не важно кто – вот так же нежно елозил губами по моему лицу, говорил милые глупости, обнимал мое трепетное тонкое тело.

Я стояла, открытая всем куршевельским ветрам, одинокая, ненужная, лишняя, как забытая в сугробе лыжная палка, и тихо завидовала. Мне очень хотелось быть любимой и любящей. Или хотя бы чуточку влюбленной.

Резко отвернувшись, я зашагала назад, наверх. По пути автоматически подала руку все еще барахтающемуся в снегу бордеру-камикадзе. Тот удивленно принял помощь, встал.

– Слушай, – неожиданно для себя самой сказала я, – научи меня кататься на доске!

– Правда, что ли? – расцвел он. – Пошли!

Иван, моего нового знакомого звали именно так, привел меня на левую часть склона, где осваивали премудрости модного катания новички.

– Давай, Даша! Отвечаю, через час ты у меня как птица летать будешь!

– За базар ответишь, – пообещала я.

Ванька весело заржал.

Учителем он оказался отменным! Уже минут через двадцать я вполне уверенно держала ноги на доске, причем ощущая собственные конечности не вмурованными в жесткий бетон, а вполне живыми и послушными. Когда я в десятый раз лихо съехала с высоты метра в полтора, Ванька решил усложнить задачу и показал мне простейший поворот. Потом мы отработали руки, потом стойку, потом.

Если бы мне кто сказал, что за час школы я по уши влюблюсь в сноуборд!..

Легкая, изящная, красивая, я невесомой птичкой летала по снежному пятачку, сурово определенному Ванькой, и чувствовала себя совершенно счастливой.

– Дашка, ты прирожденная сноубордистка! – орал он.

Его черные глаза задорно блестели, смуглые щеки цвели румяными ямочками, из-под шапки выбивались непокорные черные кудри. Мой учитель был очень хорош собой! И я уже благосклонно представляла, как после замечательного и полезного урока мы пойдем к подъемнику, держась за руки, а по пути будем останавливаться и целоваться.

– Дашка, вот ты где! – образовалась вездесущая Юлька. – А мы тебя обыскались! Думали, ты в гостиницу ушла.

– Какая гостиница! Смотри! – И я ловко крутнулась на склоне, технично и грамотно выполнив только что заученный прием.

– Ни фига себе! – поразилась Юлька. – Когда это ты успела научиться?

– Так я же кататься пришла, а не. – «целоваться» – чуть не выболтнул мой шустрый язык.

– Ну вот, Даша, – обиженно прогудел Макс, – а со мной тренироваться не захотела.

– Так у тебя уже есть ученица, – отмахнулась я. – Вот и совершенствуйся. А мы с Ванечкой. Да, Ванюш? – И я интимно чмокнула своего наставника в щеку. – А завтра будем grab отрабатывать. Да, Вань?

– Нет, Даш, grab теперь только в Москве, на Воробьевке. Мы с предками сегодня в Киц уезжаем. Лично я бы в этот Козлоград ни в жизнь не поехал, дыра жуткая, но мать каким-то австрийским друзьям обещала на три дня зарулить.

– Киц? А это что?

– Да Кицбюэль! Курорт горнолыжный.

– А почему Козлоград?

– Да потому что тамошний символ – козел! И название города так же переводится.

– Вань, – мгновенно решила показать свою осведомленность я, – а ты в курсе, что там для русских квоты ввели?

– И ты купилась? – Иван весело расхохотался. – Мать с отцом вчера на какой-то тусе были, там про это узнали, чуть с ума не сошли! В отель притащились, давай своим друзьям звонить! Те пол-Австрии на уши поставили. Ночью! Представляешь? Какого-то министра разбудили. Короче, к утру выяснилось, что это – байда.

– Да ты что! – не поверила я.

– Точно. Вроде завтра уже опровержение в прессе появится. А в России уже кипеж по этому поводу до небес стоит. Ну ладно, все, побежал. Время!

– Уже? – расстроилась я.

– Дык надо! Предки – это святое! А то с довольствия снимут! Я тебе в Москве позвоню, ладно?

– Звони, – печально кивнула я, обреченно понимая, что целоваться на куршевельском ветру мне и сегодня не придется.

Макс, напряженно вслушивающийся в наш диалог, вдруг глупо обрадовался:

– Даш, чего Москвы ждать? Я тебя и сам всему научу. Подумаешь, grab! Да мы с тобой щас ollie забубеним!

– Ты че, в натуре! – оторопел Иван. – Какой ollie? Она же еще стоять толком не может!

– Малыш, – покровительственно похлопал его по плечу Макс, – мы тут сами по-родственному разберемся. O'key?

– Все, Даш, побегу, – заторопился Иван. – До встречи!

Мое несостоявшееся романтическое приключение унеслось в сторону солнца, растворившись в его белых лучах, а мы дружной троицей отправились в ближайшую кафешку, попить чаю и съесть по пирожку.

Совершенно счастливая Юлька пожирала Макса влюбленным взором, кокетничала и хихикала. Макс превзошел сам себя: травил анекдоты, сыпал шуточками и несколько раз под столом пытался погладить мое колено.

– Что делаем вечером? – поинтересовался он, влажно заглядывая мне в глаза, когда Юлька отлучилась по неотложной надобности.

– Идем на вечеринку.

– Даш, может, забьешь на свой бомонд? Погуляем, в баре посидим.

– Мне все равно, давай у Юльки спросим.

– А при чем тут Юлька? – удивился он. – Юлька пусть баиньки идет.

– Слушай, ты! – разъярилась я. – Ты что, думаешь, я не видела, как ты на горе ее облизывал?

– Даш, ты ревнуешь! – не спрашивая, утверждая, вынес радостный вердикт он.

– Да пошел ты! Ты себя вообще кем возомнил? Аленом Делоном? Или, может, Бельмондо?

– Неужели я такой страшный? – удивился Макс. – Все, Даш, обидеть норовишь.

– Короче, если ты не прекратишь свои дебильные ухаживания, ни меня, ни Юльку больше не увидишь. Понял?

– Понял, – согласился Макс. – Юлечка, пойдем в кино? – тут же обратился он к вернувшейся племяшке.

– В какое кино? – обалдела Юлька. – Тут что, кинотеатр есть? Не знала.

– Поищем, – ослепительно улыбнулся прилипала. – Ты знаешь, зачем люди в кинотеатры ходят?

– Зачем?

– Чтобы без помех целоваться!

– Все, Юлька, пошли, – поднялась я. – Нам надо отдохнуть перед вечеринкой.

– Даш, ты иди, – замялась племяшка, – а я потом.

– Нет уж, милая, – схватила я ее за руку. – Я за тебя отвечаю и одну не оставлю. К тому же, – я язвительно прищурилась в сторону улыбающегося Макса, – пока вы занимались фигурным катанием, я побывала на экскурсии. И точно знаю, что ни одного кинотеатра в Куршевеле нет.

– Жалко, – огорчился развратный балбес. – Будем искать.

– Что искать? – с надеждой уставилась на него моя глупая маленькая родственница.

– Место, где смогут уединиться два влюбленных сердца!

Если бы мы сейчас не находились на аристократическом курорте и если бы я не была так хорошо воспитана, я бы точно огрела этого придурка табуреткой по башке. Но. Подхватив Юльку под руку, я чуть ли не силком выволокла ее на улицу.

– Ну, Даша. – заныла племяшка.

– Цыц! – грозно ответила я. – Или я немедленно расскажу Галке, что вы делали в фан-парке.

– А ты видела? – насупилась Юлька.

– Не важно, – отозвалась я.

Лезирелевский савойский угол оказался ничуть не хуже соседнего альпийского сада. Такой же шикарный, стильный и уютный. Общество, искрившееся в «Le Coin Savoyard», представлялось уже почти родным. Будто одна огромная семья собралась на традиционный родственный ужин. Люди радостно обнимались и целовались, словно расстались не час назад на горе или не вчера вечером в клубе, а минимум лет десять назад.

Конечно, за это время очень многое могло произойти, потому и объятия были чрезмерными, и поцелуи затяжными. В московских клубах и ресторанах я такого единения не встречала. Нас с Юлькой это общее братание как-то миновало. С одной стороны, это радовало, а с другой – казалось несколько обидным: что мы, рыжие, что ли? Вчера, между прочим, маски-шоу пережили вместе со всеми.

– Вот, смотри, как раз два места свободных, – услышала я мерзкий сладенький голосок. – Дашенька, вы не будете против, если мы присоединимся к вашей компании? – Моя великосветская коллега покачивалась на высоченных шпильках, обмахиваясь изящным перламутровым веером.

– Конечно! – приглашающе улыбнулась я. – Будем рады!

Настроение испортилось мгновенно, будто в освещенной комнате вдруг вырубили свет. Прощай, приятный вечер, good bye, мечты и планы, аи revoir, свободные мужчины. Adieu! Farewell!

И тут я вспомнила.

Вообще-то, мне совершенно не свойственна мстительность. Но тут! Если я сейчас. то она тут же.

– Женя, вы информацию про Кицбюэль еще в газету не передавали?

– Обижаешь, Дашенька! Стоит на первой полосе в завтрашнем номере.

– Зря! – Я огорченно покачала головой. – Мой источник из австрийского кабинета официально опроверг эти сведения.

– Как? – Тонкие стрелочки бровей коллеги реактивно взлетели в безвоздушное пространство надо лбом.

– Вот так. Все утренние газеты выйдут с этим известием.

– Не может быть. – Коллега рвано побледнела и тут же пошла лиловыми пятнами. – Вы это точно знаете?

Я утвердительно кивнула.

– Сколько сейчас? – обозревательница воткнулась в свои сверкающие часики. – Твою мать! – громко выразилась она. – Уже печать идет! Вдруг успею? – Вскочила, чуть не сломав каблук, и унеслась, как ракета, в сторону лестницы.

– Куда это она? – хлопая глазами, поинтересовалась ее приятельница. – Случилось что?

– Случилось, – трагически вздохнула я. – Надо срочно снимать материал из номера.

– Успеет добежать?

– До России – вряд ли, а до телефона – если повезет. – Мое настроение приобрело ярко выраженный философский оттенок.

Коллега вернулась примерно через полчаса, злая, как черт, темная, как ночь, и встрепанная, как баба-яга.

– Ну, как? – изобразив на лице все сострадание мира, участливо поинтересовалась я.

– Никак! – хмуро отозвалась светская львица. – Тираж уже отгружают. Все, песец! Причем полный.

Подозвав официанта, она потребовала водки и тут же осушила целый стакан.

– Теперь надо еще и перед этими говнюками оправдываться. – Она показала сверкающим перстом на веселящийся люд. – Что скажу? Витька Роленберг сегодня от сделки с австрийцами отказался в знак протеста. Савосины уже залог за шале внесли, утром отозвали. – Она снова подозвала официанта, маханула еще стакан.

– Женечка, закуси, – придвинула бутерброд с икрой подруга.

– Да пошла ты! – махнула на нее веером уже изрядно окосевшая коллега. – Сама жри!.. Чего ж сказать-то, а? – Она горестно подперла щеку рукой. – Даш, придумайте, вы же умная!

– Скажите, что пошутили, – нашлась я. – Розыгрыш. Как вчера с ментами.

– Думаешь? – коллега оживилась. – Точно! Не только же этим скотам шутки шутить! – Она встала и, покачиваясь, побрела к дальнему столику.

– Что случилось-то? – вытаращилась на меня ее подруга. – Я Женечку такой ни разу не видела!

– Толком не знаю, – пожала плечами я. – Что-то по работе.

Юлька восторженно наблюдала весь этот спектакль, а потом двинула меня ногой.

– Дашка, а как на самом деле?

– Откуда я знаю? – тихо огрызнулась я. – Может, этого Козлограда и на свете-то нет.

– Как это? – ахнула Юлька.

– Да вот так! Мираж. Видение. Флер.

Племяшка, это было видно по ее напряженному лицу, мучительно обдумывала озвученную мною фразу. Я же, вполне довольная собственной предприимчивостью и счастливым освобождением от малоприятной компании, занялась едой и концертным действом.

Чуток поскоморошничала парочка юмористов, спела целых три хита долгоногая фабрикантка, начался стриптиз. Публика, перекормленная развлечениями, реагировала скучно и вяло. Громче всех хлопали солидные мужья при женах. Предусмотрительные курортники, оставившие супруг на хозяйстве, на стриптиз не повелись вообще: пресытились за долгие куршевельские ночи.

– Какая скука, – зевнула подруга Евгении. – Что-то иссякла фантазия у наших олигархов. Или здешний климат не располагает? В прошлом году веселее было. И Элтона Джона посмотрели, и Дженифер Лопес, и Земфиру.

– А Зему кто привозил? – заинтересовалась Юлька.

Земфира считалась в семье Рашидовых культовой певицей. Хоть и не татарка, но все равно очень близко! Алсу, конечно, тоже любили, но после ее замужества отчего-то потеряли к ней интерес. Типа, татарская мама по сцене скакать не должна – так Ильдар заявил.

– Абрамович, кто ж еще? Он ведь от нее без ума! А может, Дерипаска. Короче, только чаевых ей дали полстошку евро.

– А сколько же тогда за концерт? – тупо спросила я, прощупывая пальцами наличие любимой и единственной пачки за подкладкой сумки.

– Никто не знает, – огорченно призналась собеседница. – Наши звезды вообще ужасно скрытные. Вот Робби Уильямса на Новый год привозили, так все знают, что ему заплатили за выход два лимона. Ну, так он и выпивал всю ночь! А Стинг за час лимон оторвал. Лисин его к себе на полтинник привозил.

– Куда, в Липецк? – поразилась я, проклиная собственную неосведомленность.

– Щас! В Москву, конечно, в «Лисью нору». А мой балбес от Стинга с юности тащится, заказал ему «Shape Of My Heart». Расчувствовался, двести тысяч положил!

– Балбес – это сын? – уточнила я.

– Муж! У сына-то такие деньги наличными откуда? Он в восьмом классе, да и не в Москве, а в Англии. Ребенок, кстати, когда узнал, что папаша так Стинга отблагодарил, чуть с ума не сошел! Говорит, в Лондоне за двести фунтов можно целый концерт увидеть! Да и не ходят на Стинга теперь – не модно.

– Ну, то Лондон, а то – Москва, – пожала плечами я, совершенно одобряя реакцию умного мальчика. – У нас тут тоже завтра грандиозная вечеринка, Мегафон устраивает.

– Фуфло! – презрительно махнула рукой соседка. – Рокеров немытых навезли, лучше б Димочку Билана или Борю Моисеева. Хоть посмеялись бы. А вообще, в этом сезоне скучно. Вот сегодня – что за вечер? Что тут спать, что в номере.

– Ну, так и шли бы, – вежливо улыбнулась Юлька. – Что время зря терять?

– Не могу, деточка. Это как часть работы. Надо же будет все супругу доложить: что, да как, да с кем, да что, да за сколько.

– А кто ваш супруг? – набралась я наглости.

– Вячеслав Норкин, – гордо ответила собеседница.

– Дядя Слава? – обрадовалась Юлька.

– Вы знакомы? – насторожилась дамочка.

– Так он же папке квоты распределяет!

– А кто у нас папка?

– Ильдар Рашидов! Я – Юлдуз, его дочь, а это Даша, наша сестра.

– Девчонки, так вы – наши! – возликовала соседка. – А я – Света. А что же Женька. – Она осеклась, словно чуть не выболтала страшную тайну. – Слава богу! А то сижу и не знаю, что можно говорить, а что нет.

– Не бойтесь, – разрешила племяшка. – Тут все свои.

Дамочка расслабилась и, не дожидаясь официанта, тут же набулькала нам всем по полному бокалу шампанского – за знакомство.

Только успели выпить и заесть крошечными тарталетками с чем-то зеленовато-вкусным, как в тесном воздухе рассыпался гитарный перебор и голос, не узнать который было совершенно невозможно, чисто и высоко затянул:

– О-очи че-ерные.

– Боже, Коля! Обожаю! – взвизгнула дамочка. – Не стареет!

Цыганский десант, появившийся в ресторане, был пестр, разнообразен и весел. Радугами взметывались юбки, смахивая со столов дорогую посуду, серебряный перезвон монист смешивался с брызгами разбивающегося хрусталя, летали над трюфелями и устрицами черные локоны, сверкали очи и зубы, тряслись мелким бесом зазывные плечи. В центре искрящегося хоровода грустно скалился косолапый мишка. На гордое животное нацепили алую, как пионерский галстук, балетную пачку, чуть выше, прямо под челюстью, разместили такой же топорщащийся воротник, меж ушей впендюрили тряпичную розу, покрытую воском, словно с похоронного венка.

Мишка лениво подкидывал зад, будто приплясывал, и всем своим видом демонстрировал абсолютное и неизбывное пренебрежение к живому и неживому окружению.

Цыгане разошлись меж столиков, не прекращая своего страстного танца, седовласый барон с удивительно одухотворенным лицом допел бессмертный хит и припал к минералке. На смену ему зал пронзил новый голос, невероятно сильный и красивый, на этот раз женский, гортанный, страстный, обволакивающий.

Собственно концерт классической цыганской музыки длился недолго, чтобы не притомить измученную альпийским кислородом публику, после чего началось самое главное: массовое народное гулянье. Дамы в вечерних туалетах отплясывали с волоокими цыганскими юношами, пытаясь повторить движения плеч и отрабатывая наклоны назад, солидные мужчины в пиджаках раскидывали в неловкой присядке руки, обнимая уворачивающихся цыганок, сатанели глазами и дыханием.

Неожиданно я обнаружила, что осталась за столиком одна. Юлька кружилась рядом с перетаптывающимся мишкой, что-то пытаясь ему сказать. Впрочем, вряд ли животина ее услыхала: слишком шумно было вокруг. Соседка Света извивалась в объятиях какого-то дородного бородача, пытаясь запрыгнуть на его вытянутые руки, и все время промахивалась.

– Красавыца, чэго сыдышь? Нэ высылишься? – услышала я цыганский голос с ярко выраженным кавказским акцентом. – Пойдем попляшем! А, чавелла!

Возле меня притоптывал жгучий кудрявый брюнет в ярко-желтой рубахе, перепоясанной голубым кушаком. Из-под рубахи фалдили зеленые шелковые галифе, заправленные в мягкие красные сапоги.

Цыган был ярок и хорош. И ко всем прочим достоинствам – сероглаз. Его смуглое лицо с ярким румянцем источало удаль. Я чуть было не встала. Всеобщий разгул оказался настолько заразительным!

– А ну, красавыца, улыбнись! Топни ножкой! Тряхни головкой! Позолоти ручку!

Дурак. Последняя фраза была явно лишней. Вовсе не из репертуара известного цыганского театра, скорее с привокзальной площади. Причем лично я всегда слышала ее исключительно в женском исполнении.

– Ты тут откуда? – зашипела я, дергая за канареечный рукав и усаживая распоясавшегося цыгана на стул. – Что за маскарад? А лицо чем измазал?

– Автозагар! – объяснил Макс. – У солиста живот прихватило, вот я и подменяю.

– Так ты еще и солист? Поешь? Пляшешь?

– Как видишь, – пожал плечами конспиратор. – Моя задача – не давать скучать богатым дамочкам, типа тебя.

– Вали давай! Адресом ошибся. Какая я тебе дамочка? Нашел богачку!

– Тихо, тихо, – приложил он палец к моему рту. – Чего шумишь? Я же не ты, кто меня сюда пустит? Бомонд! Вот и приходится шустрить.

– Зачем?

– Затем! – передразнил он. – Чтоб с тобой быть.

Я подавилась собственным негодованием.

– Но-но! – предупредительно вскочил он, видя, что мои пальцы потянулись к тяжелому столовому прибору. – Не хочешь – не надо. – Он профессионально развел руки, ударил себя ладонью по голенищу и поплыл, заключая в объятия красивую немолодую даму, самозабвенно пляшущую рядом, и не отходил от нее все то время, что длились эти разудалые пляски. А потом, не смущаясь, уселся за ее столик, непосредственно позади нас. Хорошо, хоть спиной к нам: Юлька не узнает.

Запыхавшаяся и взмокшая, вернулась правительственная жена Света. Не найдя общего языка с флегматичным медведем, она уселась на стул, тем не менее довольная. Цыгане и цыганки рассредоточились по столикам. То тут, то там возникало хоровое пение, фальшивое, но очень душевное. Звенели гитары, хлопало шампанское.

– Хорошо! – выдохнула Света. – Все-таки для нас, русских, цыгане – нечто особенное. Родное.

Юлька этническую музыку по младости лет не понимала, а потому, выхлебав полный бокал холодного шампанского, призналась:

– Это все прошлый век. Для пенсионеров. Лучше бы что-нибудь экстремальное.

– Нет, это – вечное, – не согласилась соседка. – А экстрим быстро надоедает. Мой чего только не пробовал! И в метро катался, и, бомжом переодевшись, милостыню просил, и на полигоны с друзьями ездил – в партизан играть, и с диггерами в канализацию лазал.

От вышеперечисленного я онемела.

– Как это – бомжом? – заинтересовалась Юлька.

– Да так! Рванье нацепил, чем-то обрызгался, чтоб воняло, как от помойки, и к Павелецкому вокзалу потащился, милостыню просить. А приятель наш, Мишка Рейман, знаете, наверное? Так он в это время у Курского ошивался. Потом доходы подсчитали. Тот, кто меньше собрал, платит. Мой выиграл!

– И сколько? – обмерла я.

– Не помню. То ли двадцать, то ли тридцать тысяч.

– Рублей?

– Даш, ну кто сейчас на рубли спорит? Конечно, долларов! А вот когда на крыс охотились, мой не потянул – зрение у него неважное. Сколько уговариваю прооперироваться – трусит. Вот и проиграл. Штук двадцать, что ли, завалил. А победитель – Саня Гамут, тот около трехсот укокошил!

– Кого? – в один голос спросили мы с Юлькой.

– Крыс, кого же еще! Они ведь на крыс охотились. Нашли какой-то дом заброшенный, под снос, где-то на бульварах, экипировались соответственно: автоматы, каски шахтерские, чтоб лампочка во лбу горела, приборы ночного видения – и вперед! Часа три они там неравный бой с крысами вели. Домой пришел потный, довольный, как на войне побывал.

– А зачем им все это? – задала я глупейший вопрос.

– Скучно. Вот и ищут развлечений. Это раньше мы то в Африку на сафари, то в кораллы на дайвинг, то с парашюта в джунгли прыгали. Надоело все, а напряжение как-то сбрасывать надо.

– А в партизан как играют?

– Да как дети! На полигон их вывезли, в танки посадили, показали, куда жать, чтобы танк стрельнул. А впереди движущиеся мишени, типа, немцы. Вот они по ним залпами и лупили.

– А откуда у наших партизан танки взялись? – Я усиленно вспоминала курс школьной истории и виденные фильмы про войну.

– Так, трофейные, немецкие, их предыдущая команда отбивала. Там другая игра была.

– Тоже на интерес?

– Конечно. Кто за бесплатно мытариться станет?

– Да, мужчинам проще, – вновь входя в образ великосветской дамочки, жеманно согласилась я. – А нам, женщинам, хоть со скуки подыхай.

– Ну, не скажи! – хихикнула Света. – Мы с девчонками тоже себе экстрим заказали. Только тсс! – Она прижала палец к губам. – Никому! Мой, если узнает, прибьет! Знаешь, как разорется? Ты – жена члена правительства! У меня имидж! Если узнает пресса.

– Так что было-то? – поторопила я.

– Мы проститутками прикинулись!

– Как это?

– Да просто! Приоделись, как полагается, и на Тверскую! Вот это кайф! Некоторые, скажу по секрету, так в образ вошли, что мужья их потом дня три искали.

– Что – прямо так? Не побоялись? – загорелись глазенки у Юльки. – А как же сутенеры? Конкуренция?

Я внимательно вгляделась в родное лицо. Откуда, скажите, пожалуйста, у шестнадцатилетней дочери нефтяного магната такие познания? И такой неподдельный интерес? Выяснилось, что племяшка изрядно накачалась шампанским.

– Так мы все по-умному, – призналась Света. – Профессионала наняли!

– Сутенера?

– Да нет. Того, кто такую развлекаловку устраивает. Он, конечно, заплатил кому надо. А на Тверской сказал, что это сериал снимают, а мы – актрисы. Проститутки, знаете, как оживились! Тоже мечтали в кадр попасть. Дуры!

– Класс! – одобрила Юлька. – Я тоже так хочу!

Я уничтожающе посмотрела на распоясавшегося ребенка, но племяшка постаралась «не заметить» моей реакции.

Откуда-то из недр «Le Coin Savoyard» притащилась встрепанная светская обозревательница, о существовании которой мы, честно говоря, совершенно забыли, увлекшись интересной беседой.

– Водки нажралась, – пожаловалась она. – И обкурилась. Голова трещит.

– Женечка, аспиринчику дать? – подхватилась добрая Света. – Ты ж знаешь, у меня всегда с собой.

– Давай. Только надо теплой воды попросить, чтобы растворить.

Официант с пониманием отнесся к просьбе дамы. Сгонял внутрь ресторана и объявился с круглым подносиком, на котором стоял высокий стакан с чем-то солнечно-желтым.

– Что принес? – уставилась на стакан страдающая коллега.

– Вы же просили теплое питье, – оскалился добрый француз. – Я отжал свежий сок и подогрел!

– У-у! – взвыла Женя. – Придурок! Я же воду просила! Для таблетки! – Официант снова исчез. – Заставь дурака богу молиться. Привыкли, гады, что им тут за каждый чих чаевые сыпятся, вот и выслуживаются! Ни ума, ни фантазии. Что бы они тут вообще без нас делали? С голоду б подохли!

– Вот и мой так же говорит, – хихикнула пьяненькая Света. – Езжай, говорит, в Куршевель, окажи бедной Франции посильную гуманитарную помощь от советского правительства. – И сунула вновь подскочившему официанту двадцатиевровую бумажку.

– Почему – советского? – не врубилась я.

– Да он у меня убежденный коммунист. Любит, чтобы все было по справедливости.

Пока я пережевывала откровения Светланы, заиграл настоящий оркестр, и какой-то шнырь в смокинге пригласил меня на медленный танец.

Потом было несколько быстрых плясок, потом снова медленный, а когда я вернулась за столик, обнаружилось, что Юльки нет.

Моя коллега, видимо вполне оживленная аспирином, томно свисала с шеи какого-то лоснящегося шевалье, Светлана хихикала на мягком диване, погруженная в объятия цыганского барона, а моя девочка испарилась! Я рысью обежала танцпол, заглянула во все доступные туалеты, даже потерлась некоторое время у мужских кабинок: вдруг спьяну мое сокровище перепутало вход? Тщетно. Нехорошее предчувствие просто раздирало меня на части.

«Успокойся! – строго приказала я себе. – Куда она могла деться с подводной лодки?»

Изысканно подцепив за тонкую ножку бокал с шампанским, я стала поочередно обходить столики: вдруг Юлька за какой-нибудь из них завалилась? Мои старания не пропали даром. Человек, сильно похожий на известного депутата, некоторое время ходил за мной, заглядывая под столы и диваны, а потом тактично спросил:

– Вы не меня ищете?

– Нет. Мы с подругой в прятки играем. На сто тысяч евро забились.

– Чудно! – возрадовался народный избранник. – А почему бы нам не поиграть в эту увлекательную игру всем вместе?

Я всегда знала, что у членов нашего парламента слова не расходятся с делом.

Депутат выскочил к оркестру, схватил микрофон.

– Друзья! – провозгласил он. – А давайте вспомним детство и поиграем в прятки!

Сникшая было публика оживилась.

– Условия! – выкрикнули с одного столика.

– Чур, в темноте! – пискнули с другого.

– Сначала создадим призовой фонд! – поддержали избиратели.

– Даешь общак! – Кто-то кинул под ноги депутату широкополую цыганскую шляпу.

Я не стала включаться в общее действо, хотя могла бы. По игре в прятки в детстве я была абсолютным чемпионом. Однажды по шкафам забралась на антресоли и, наблюдая за родителями, мечущимися в поисках ребенка, уснула. Проснулась часа через два, когда маму уже откачивала «скорая», а отец излагал мои приметы строгому милиционеру.

Могла ли Юлька, знавшая назубок это семейное предание, поступить так же? Могла. Но «Le Coin Savoyard» – не наша хрущоба. Антресолей тут нет.

Как гончая и борзая, вместе взятые, я обежала весь доступный «Les Airelles», заглянула в веселящийся «La Table du Jardin Alpin», исследовала холлы, коридоры и лестницы. Убедившись, что в здании Юльки нет, я кинулась на улицу.

Ели стояли, погруженные в сон. Олени на фасаде равнодушно безмолвствовали.

Может, она меня потеряла и решила, что я уже ушла? И ждет меня дома, в «Le Lana»? Конечно! Она же умная девочка! Понимает, что я стану волноваться. Или устала, весь день все-таки на ногах, да и шампанского многовато для своего возраста выпила. Спит уже, наверное, как сурок!

Во мне поднялась волна родственной нежности к понятливой и послушной племяшке. Через несколько минут я уже выпрыгивала из автомобиля у родных заспанных львов.

В номере Юльки не оказалось.

– Нет, mademoiselle не возвращалась, – мило улыбнулся мне портье.

– Если она придет, вы ее задержите и никуда не отпускайте! – приказала я удивленному служащему.

Где искать? Что я скажу Галке? А Ильдару?

Надо обследовать окрестности. Прочесать каждую елку, заглянуть под каждый куст. И в каждый бар.

Приняв это верное решение, я быстро влезла в свой верный Dior, натянула лыжные ботинки и для верности прихватила лыжные палки. Немного подумав, прихватила и сами лыжи. По крайней мере, мой спортивный вид в такую пору не вызовет подозрений: мало ли, решила устроить себе экстремальное катание под звездами.

Еще пребывавший в состоянии обалдения портье, увидев меня, тайком перекрестился. Я не обратила на этот факт никакого внимания.

Сколько времени я рыскала по окрестностям – бог весть. Отчаяние то накрывало меня холодным льдистым панцирем, то вдруг где-то вдалеке я улавливала звонкий смех, как мне казалось Юлькин, и мчалась туда, волоча за собой тяжелое горнолыжное снаряжение, чтобы наткнуться на совершенно незнакомых людей, развлекающихся на ночных улочках.

В сотый раз оказавшись возле своего отеля, я пошла обследовать тылы: а вдруг?

Снова смех, а потом какой-то капризный крик: «Отстань! Не мешай». Чье-то незнакомое басовитое гудение, снова крик: «Отвяжись, дурак!»

Точно, Юлька!

Я кинулась на звук и увидела странную компанию из трех фигур. Темные фигуры путано перемещались по светлому снегу.

Первая, огромная, как сказочный великан, дергала и тянула к себе маленькую и хрупкую – мою девочку. Вторая – тоже большая, но не такая величественная – дергала Юльку за другую руку. Племяшка верещала, испуганно и пьяно, равно отбрыкиваясь от обоих.

«Ее хотят изнасиловать! – поняла я. – Сволочи! Маньяки!»

– Стоять! – хрипло заорала я, подражая всем на свете Матам Харям, и кинулась к племяшке. Бежать было нелегко: сугробы плюс грозное оружие в виде лыж и палок, которое я, понятно, не бросила.

Я уже почти добежала, почти убила ненавистных преступников, почти спасла девочку, как вдруг тот, что постройнее, изо всех сил шарахнул того огромного, подхватил Юльку на руки и пустился наутек.

– Стой! – снова хотела крикнуть я, но сбившееся от непосильной гонки дыхание вырвалось из горла жалким сипом.

Похитителю бежать было тяжело, к тому же и Юлька, моя умница, сильно брыкалась и голосила.

Я догнала!

Этот гад споткнулся о какую-то кочку и, растянувшись, как подколодная змеюка, выпустил мое сокровище из своих мерзких лап. Подскочив, я изо всех сил саданула лыжами по уголовной башке. Башка крякнула, удивленно обернулась ко мне.

– Дашка? Ты че, сдурела? За что? Я же Юльку спасал!

– Макс?!

– А кто еще? Эта дуреха хотела в проститутку поиграть, папика склеила, а тот решил, что она серьезно. Чуть не трахнул! Хорошо, что я за ними следил.

– Сам дурак, – пьяно скуксилась Юлька. – Это экстрим такой! Он мне тысячу евро обещал!

– Дешевка! – зло выплюнула я. – Я тебе покажу экстрим за тысячу евро! – И резко подняла племяшку за шкирку, вкатив на всякий случай увесистый пендель.