Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы

REWIND (ДЕНЬ ШЕСТОЙ)

Наутро я с Юлькой не разговаривала. Не заслужила. Да, по правде сказать, после ночных гонок с препятствиями утро началось не то чтобы совсем утром, а уже после обеда. Была бы эта красотка моим ребенком – точно бы убила, а так. Хотя кормить ее все равно пришлось. Мы лениво поели и снова поднялись в номер.

– Ну, – строго сказала я, – рассказывай!

– Чего рассказывать-то? – удрученно переспросила беспутная олигархическая дочь. – Я ничего не помню.

– Совсем ничего?

– Почти. Ты танцевать пошла, а ко мне этот подсел, ну, депутат, которого ты прибила.

– Не я, а Макс. Дальше!

– Че дальше? В бар почапали, он мне коньяка налил.

– После шампанского. Хорошо! И ты?

– Че я? Выпила.

– И?

– Я у него про его партию спросила.

– Зачем?

– Чтобы разговор поддержать.

– То есть ты еще и беседовать собиралась?

– А как же? Не целоваться же с ним, он такой противный, толстый и старый.

– Ну?

– Он говорит: пойдем ко мне в номер, я тебе партийную литературу подарю. С автографом.

– Что-то я плохо понимаю, ты в проститутку решила поиграть или в партию вступать?

– Какая разница.

– Действительно. Дальше!

– Дальше оделись и пошли к нему в гостиницу, а я все время падала. Больше, правда, ничего не помню.

– Так вы до гостиницы дошли или нет?

– Вроде нет. Не помню.

– А когда он тебе тысячу евро пообещал?

– Так это еще в баре. Он сначала хотел дать всего сто.

– Вот гад!

– Ну! Я и не согласилась.

– То есть торговаться начала?

– Типа, да. Что я, шлюха какая-нибудь, за сто евро отдаваться?

– А за тысячу, значит, можно? Хорошо. Дома папе расскажешь, как пыталась приумножить семейное состояние.

– Даш, прости меня. – Юлька неожиданно разревелась. Громко, по-детски, с подвыванием и соплями до колен.

Какое-то время в воспитательных целях я демонстрировала полную неприступность, а потом мудро решила, что девчонке этого показательного примера хватит на всю оставшуюся жизнь. И, вытребовав полное и безоговорочное послушание на остаток куршевельских каникул, простила ребенка. В конце концов, кто из нас без греха?

Несколько тревожил меня Макс, ненароком посвященный в интимные семейные тайны, но с ним, как я полагала, проблем не будет: улетим в Москву, а там. Был ли тут Макс, не было ли – кому интересно?

– Сегодня у нас культурное мероприятие, – строго возвестила я. – Идем на вечеринку Мегафона. И смотри мне! Если хоть какой-то намек.

– Дашенька, ну ты же меня знаешь, – залебезила вмиг успокоившаяся племяшка, – я же, когда пообещаю.

На всякий случай я показала ей грозный кулак. Именно потому, что знала ее с пеленок.

В уличном баре, где мы решили для бодрости духа испить кофейку, блаженствовала Светлана.

– Девчонки, привет! – махнула она нам. – Садитесь, а то мои все разбежались, перед мегафоновской тусой прихорашиваются, а я решила сегодня по-простому, в чем есть.

«В чем есть» у Светланы было коротенькой норковой курточкой, белой, как альпийский снег, и молочными кожаными брюками, заправленными в суперские белые же сапожки. Если бы не ее увесистый зад, я бы обзавидовалась: таким стильным и дорогим все это выглядело.

– Как вам мой наряд? – не удержалась скромная супруга члена правительства. – Вчера прямо на показе Андрюши Шарова с модели сняла.

– Класс! – лицемерно восхитилась я.

Юлька, выполняя обещание, промолчала.

– На Кубке миллионеров были? – исключительно из приличия спросила Света, полагая, что мы просто не могли там не побывать.

Не желая ударить в грязь лицом и совершенно не представляя, о чем идет речь, я пихнула локтем Юльку. В конце концов, кто из нас дитя бомонда?

– Я в прошлом году даже в нем участвовала, – тут же похвасталась Юлька.

– В этом году все то же самое, – вздохнула Света, явно порицая организаторов за безыдейность и бездуховность. – Блины с икрой, глинтвейн, шоколад. Будто не русские! Нет бы после вчерашнего гулева пивка или рассольчика огуречного!

– Кто победил? – вежливо поинтересовалась я, по-прежнему мало что понимая.

– А, – махнула рукой Светлана, – в детских лыжах Софка Березкина, а среди девушек, конечно, Настя Потанина. Кто бы сомневался! А призы? Нет, ну вы их видели? Типа, бугор из серебра, а к нему метеорит присобачен.

– Зачем?

– Ты у меня спрашиваешь? «Новая лига» выпендрилась. Метеорит – символ скорости.

– Странно, почему не космический корабль? – удивилась я ненаходчивости организаторов.

– Сказала тоже! Космический корабль делать надо! А от метеорита кусок отколол да приклеил. Вот и все затраты. А на открытии башни были?

Оказывается, мы пропустили не одно мероприятие, а два.

– Нет, с лыжни не успели, – расстроенно пожала плечами я.

– И правильно. На хрена вообще они эту ледяную дуру построили? Народ в полдень собрали, типа, презентация. Ну, Солдатенков, как всегда, двух слов связать не мог. Подарок, говорит, от сотовой связи отдыхающим. Нормально, да? Лучше бы сделал все звонки на неделю бесплатными! Тут куранты зазвонили. Настоящие! Одно не пойму: как они их из Москвы вывезли? Наверное, договорились, будто на ремонт забрали. А у нас что звонит? Фонограмму, что ли, крутят? Народ обрадовался, как в Новый год! По родине соскучились! Смехота! Соскучились – езжайте. Через одного в Шамбери самолеты личные стоят. Патриоты хреновы! Нам, простым людям, эти куранты в Альпах нужны? Даш, ну скажи, нужны?

Неожиданно я поняла, что правительственная жена уже изрядно поднакачалась.

– Нам пора, – улыбнулась я. – Встретимся на вечеринке.

– Нет, ты представь, – вслед нам продолжала обличать Света, – только башню открыли, нет бы экскурсию устроить, как положено, почетные гости и все такое, так они детей внутрь запустили! И чьи дети первыми оказались?

– Чьи? – не выдержала интриги Юлька.

– Давидовича! – выкрикнула Света. – Мало ему «Millhouse Capital»! Еще и детей в каждую дырку сует!

На Croisette уже изрядно стемнело. Мы пошатались по площади, соображая, к кому бы нам пристроиться, чтобы добраться до «Le Cap Horn». Все-таки совершать восхождение на высоту 2200 метров, где размещался этот горный ресторан, даже ради Mega Ville Party, нам как-то не очень хотелось. Согласитесь, горные лыжи и альпинизм – вещи не очень близкие. Однако минут через пять наших сомнений башня вдруг осветилась красным светом.

– Во! – показал пальцем кто-то. – Красные фонари зажгли. Значит, скоро всех нас отсюда снимут.

Данная формулировка показалась мне не очень корректной, и я решила выяснить, что она означает.

– Не парьтесь, девчонки, – хохотнул незнакомый парень. – Правильно стоим. Красный фонарь – символ международный. Главное, как повезет.

Нас повезли в «Le Cap Horn».

Народу в шале было – весь Куршевель. На столах пенилось шампанское «Mumm», пищали Les huîtres, маслянилась Foie gras, слезились Les fromages, светился милый моему глазу каспийский осетр и розовела северная семга. Я едва успевала крутить головой, так много знакомых лиц обнаружилось вокруг. Кроме тех, с кем мы провели последние вечера и ночи и с которыми я мило раскланялась, было много других, если не знакомых, так известных.

Гордо принимал поздравления с триумфом дочери Григорий Березкин, два недвижимостных монстра – Зорин и Сенаторов, судя по лицам, вынашивали коварные планы обрушения рынка столичных квартир. Я даже подошла поближе в надежде поживиться крайне важной для себя информацией (пачка евро на всякий случай, для разнообразия, чтобы воры не засекли, сегодня покоилась в запертом чемодане, обмотанная скомканными шмотками), но тут к ним подскочила знакомая телеведущая Сашка, увидела меня, обрадовалась и потащила знакомиться с горнолыжным олимпийским чемпионом Жан-Люком. Вроде, если я правильно расслышала, Кретье. Понятно, я тут же выдала свои познания о присядке Шранца и о катапульте, чем несказанно удивила Жан-Люка и озадачила невежественную Сашку.

Среди гостей мелькнул замминистра культуры Амунц, и я тут же навострилась в ту сторону, потому что даже в такой сиятельной компании предпочтительно быть в своем кругу. Вдруг этот Амунц меня заметит, захочет познакомиться, а там, глядишь, предложит место в каком-нибудь солидном журнале. Карьера – дело серьезное, и пускать ее на самотек никак нельзя.

Увы, до замминистра я не добежала, потому что начался показ и толпа резко уплотнилась именно по ходу моего следования. Ладно, решила я, Амунц подождет. Куда он денется с высоты 2200 метров?

Честно говоря, коллекция «MegaPolis» Ирки Крупской и Андрея Мельникова, с которыми я познакомилась на фотосессии в Москве, где они мучили бедную Ольку Семину, переодевая ее то в даму полусвета, то в экзотическое дитя порока, меня очень волновала. Особенно из-за названия, которое эти дизайнеры придумали для своего бренда – «Две сорванные башни» – «Two Gun Towers» или «2GT».

Я ожидала модельного фейерверка, от которого у меня вместе с гостями снесет голову, то есть башню. Но показ оказался скромным и, по моим представлениям, совершенно не куршевельским. То ли гламура не хватило, то ли денег на гламур.

Народ, однако, воспринял одежку вполне благосклонно, даже поаплодировал, а потом с еще большим усердием занялся фуагрой и двухстворчатыми моллюсками.

Откуда-то образовался веселый уматурмановский Вовчик, в повязанном вокруг бедер красном джемпере, и сунул мне в рот кусок очищенного банана. А пока я пережевывала, доложил, что сейчас выйдут «Сплины».

«Сплинов» я любила с детства, поэтому уставилась на сцену. Там уже гарцевал какой-то парень, как пояснил Вовчик, промоутер. Парень был изрядно поддат и чрезмерно расхристан. Снизу ему кто-то все время подавал то выпить, то закусить, видно, чтоб насыщался без отрыва от производства. Он смачно маханул очередную рюмашку водки и упустил момент, когда на сцену лениво и мрачно выполз сплиновский лидер. Народ восторженно завопил, промоутер удивленно обернулся, наткнулся взглядом на Сашу Васильева и от неожиданности выплюнул непроглоченную водку прямо тому на ноги.

Сплин остановился, медленно перевел глаза с оплеванных ботинок на варвара, сузил глаза и сжал кулаки.

– Ох, щас он ему вмажет! – вожделенно потер руки Вовчик.

Однако в этот момент на сцене возник новый персонаж – ударник «Сплинов», отчего-то в натянутой на лицо лыжной маске. Публика, как я поняла, весьма осведомленная о вчерашних масках-шоу, углядев прямой намек, затопала ногами и заулюлюкала.

– Дашка, там вчера ментов «Сплины», что ли, изображали? – пискнула Юлька.

– Да нет, – расхохотался Вовчик. – Это Лехе вчера таксист на лице подсветку нарисовал. Ребята из самолета вывалились, хотели сами по Альпам прокатиться, ну в смысле за рулем. А таксист их не понял. Дружеская беседа закончилась в пользу принимающей стороны.

«Сплины» ударили по струнам, Васильев склонил небритое лицо к микрофону.

Уже через пару минут пели и танцевали все!

Вовчик схватил одной рукой Юльку, второй меня. Мы прыгали и дружно орали: «Она жует свой „Орбит" без сахара!»

Неожиданно на уровне моих глаз возникли голые коленки. Я задрала голову и увидела, что часть публики, в основном женского пола, ввиду тесноты в зале, переместилась на столы и теперь вдохновенно скачет между семгой и шампанским. Удивительно, но никто никого со столов не стаскивал, никто не размахивал дубинками и не грозил кулаками. Пляски на возвышенности, видимо, тоже были частью мегафоновской программы.

Юлька, воодушевленная общим подъемом, вдруг оттолкнулась от Вовчика и тоже взлетела на столешницу.

– Дашка, давай тебя закину? – предложил Вован.

– Не хочу, – отказалась я. Только мне не хватало, чтобы потом доложили редактору.

– Во, смотри! Щас Ромка башкой потолок проткнет!

В направлении, указанном глазастым уматурмановцем, веселуха, видно, зашкаливала. Человек десять блондинистых дылд подбрасывали в воздух Рому Зверя. Рома смешно дергал конечностями и эмоционально разевал рот, наверное, благодарил за доставленное удовольствие. Хорошо, что его прочувствованная речь тонула в родственной музыке.

Потом на сцену вышли «Gabin», потом Мегафон разыграл золотые телефонные номера, потом горы взорвал грандиозный фейерверк, а на закуску в небо поднялся громадный воздушный шар, на котором российский сотовый оператор, не тушуясь, увековечил свой логотип.

– А «Зверей» что, не будет? – огорчилась Юлька, поняв, что праздник заканчивается.

– Зверье – завтра, – успокоил ее Вовчик. – Прямо на улице. Сейчас для них растяжку малюют.

– Какую растяжку? – удивилась я, вспомнив перебинтованные грязными тряпичными лентами просветы московских улиц. – За что они ее цеплять будут?

– За горные вершины, – хохотнул Вовчик. – А текст знаешь какой? «Олигархический ерш дарит „зверей" простым людям». Смешно?

– Не очень, – усомнилась я.

– Это тебе – не очень, а миллионеры сегодня после Кубка вопрос текста минут сорок обсуждали. Решили, что смешнее не бывает.

– И кто автор этого афоризма?

– Коллективное творчество. Триумвират. Три первых строчки в «Форбсе». Поэты!

– Дашенька, услуга за услугу, – выплыла из полумрака прямо на меня вездесущая коллега (честно говоря, я думала, что ее уже отозвали из Куршевеля. Нет, жива-здорова и относительно трезва). – Возьмите на карандаш: гости вечеринки съели две с половиной тысячи устриц и двести килограммов foie gras. Вот проглоты! А всего тут было около тысячи дармоедов.

– А выпили сколько? – поинтересовался Вовчик.

– Цифры потребленного спиртного пока уточняются, – любезно отозвалась коллега, конечно же узнав популярного артиста. – Но думаю, что они будут зашкаливать.

– Слушайте, – к нам подрулил гитарист из «Сплинов». – Я вот смотрю на все это и думаю: на хрена? Веришь, нет, – он обнял за плечи Вовчика, – как будто среди космонавтов нахожусь! Мегафон все это не мог в Москве или в Питере провести? Те же бесплатные концерты? Народ бы порадовал. Я вчера речь нашего преемника в Давосе слушал, просто плакал: средняя пенсия в России – сто долларов. А средняя зарплата – аж четыреста! Офигенный экономический рост! Утром хотел на лыжах покататься – прокат восемьдесят евро. Как раз – пенсия.

– Но вы же именно сюда приехали! – уколола его моя коллега. – Значит, тоже хотите приобщиться к этой жизни!

– Она че, дура? – спросил гитарист у Вовчика, кивнув на светскую обозревательницу. – Мы работать приехали, тетя! – уставился он на нее. – А от вашей фуагры у меня лично изжога! – Он смачно сплюнул себе под ноги и запил собственную злость водкой.

Неожиданный демарш сплиновца сбил радостную волну, на гребне которой мы пребывали. Вовчик, распрощавшись, тут же ушел, мы с Юлькой поплелись к машинам. А коллега громко заявила в освободившееся рядом пространство:

– Зачем только этих рокеров на приличные мероприятия зовут? Я всегда говорила, Коля Басков никогда бы себе такого не позволил.

То ли от шума, то ли от шампанского мы с Юлькой сидели в микроавтобусе какие-то усталые и не сильно задавались вопросом, куда нас везут. Это только потом я сообразила, что конечный пункт следования зависел от выбранного транспортного средства. Сядь мы в большой красно-белый «мерседес», оказались бы в боулинге, где проходил ночной турнир. Выбери одну из расфуфыренных черных машин – скорее всего, прожигали бы жизнь в благословенном «Les Caves». А мы уселись в самую демократичную повозку, в надежде что нас высадят на Croisette и будет возможность тихонечко прогуляться до дома.

Увы, это озарение снизошло на меня только после того, как машина миновала сверкающий огнями «Le Forum» и весело покатила дальше, не останавливаясь.

Компашка в нашем транспортном средстве подобралась весьма изысканная: сильно пьяная эстрадная звезда, которую я видела лихо отплясывающей на столе, ее спутник, массивный человек со смутно знакомым лицом выбывшего в тираж политического деятеля, и двое весьма приятных, но занятых исключительно друг другом мужчин. Одного, кажется кинопродюсера, я частенько наблюдала на премьерах в Доме кино, второй слыл экстравагантным и модным театральным режиссером, получившим недавно за особые заслуги целый театр.

– А куда мы едем? – завертела головой Юлька.

– Как куда? К Лехе! – ответил режиссер.

Ни кто такой Леха, ни зачем мы туда тащимся, я не знала, просто решила положиться на судьбу.

– А в какой ресторан? – продолжила расспрос племяшка.

– У него все шале – ресторан, – хихикнул киношник. – А вы кто? Эскорт?

– Мы – журналисты, – обиделась Юлька.

– То есть к Лехе впервые?

– Ну.

– Тогда слушайте и запоминайте! Кстати, моя фамилия – Лыков, а он – Практюк.

Будто мы с Марса и их не узнали.

– А я – Набокова! – тут же пьяно хихикнула певица. – Запомните или записать?

В этот момент автобусик мягко затормозил у пряничного домика, закутанного в пуховую шаль сугробов. Домик мягко и тепло светился, на огромных елях, теснящихся вокруг, висели желтоватые вытянутые лампочки в форме свечей. Чисто выметенную дорожку с обеих сторон освещали красивые искрящиеся факелочки, на широких деревянных ступенях стояли, чуть ли не в человеческий рост, Дед Мороз и Снегурочка. Все это я разглядела из-за ажурного металлического забора тонкой ручной ковки.

Слева от распахнутых ворот изгородь украшал ряд люминесцентных табличек: «Private possession», «Le domaine privé», «Частное владение».

«Круто!» – решила я и тут же углядела еще большую крутизну.

От калитки справа висела совершенно родная потертая табличка с овчарочьей мордой и полустертой надписью «Осторожно! Злая собака!». Такие «произведения искусства» украшали чуть ли не каждый забор в нашем дачном поселке. Точно такая же скалилась ворам и прочим злоумышленникам с ворот наших шести соток, хотя собак у нас отродясь не бывало.

Под отечественной «овчаркой» сияли две новехонькие таблички. Первая предназначалась криминальным французским элементам и предупреждала: «Dangereusement! Un chien méchant!» – «Опасно! Злая собака!» Вторая целилась в англичан. Тоже известный народ! Не зря Шерлок Холмс именно оттуда: «Dangerously! A malicious dog!»

«Что же это за Леха такой? – ломала голову я. – Куда мы вообще попали?» Утешало единственное: попали не мы одни.

От крыльца уже бежал лакей в красной ливрее, будто действительно выскочивший из русской сказки. Мы вошли в шале и тут же наткнулись на рыжего родного дядю Сему. Стало спокойнее.

– Девчонки, – предупредил дядя Сема, – тут без церемоний. Каждый делает что хочет. Короче, Запорожская Сечь.

– Кто? – Мне показалось, что я ослышалась.

– Или где там Стенька Разин выпивал? Короче, скоро будут княжну топить. Это, конечно, не мои маски-шоу, но тоже должно быть весело. Только к речке близко не подходите!

Какая сечь? Какая княжна? А речка тут откуда? А, ладно, разберемся, не впервой.

Мы вошли в громадный холл. Я, честно говоря, даже озадачилась: как такой мог поместиться в столь маленьком домике?

Посредине холла, перерезая его надвое, струилась ярко-голубая речка.

«Обманка, – решила я, – световой эффект».

Однако речка оказалась самой настоящей. По крайней мере, вода в ней присутствовала и была исключительно мокрой (я рукой попробовала). Сквозь прозрачную синь просвечивали разноцветный галечник и светлый песок. Под водой у речных берегов плавно выгибалась ярко-зеленая растительность, меж узорчатых листьев которой сновали яркие пышнохвостые рыбки.

– Ты когда-нибудь что-либо подобное видела? – ошарашенно обратилась я к Юльке.

– В Эмиратах, в отеле. Но тут круче!

Шириной удивительная речка была метра три, не перескочишь, длина представлялась невнятной: исток терялся в глубине холла, а устье упиралось прямо в дальнюю стену, вернее, под нее, безмолвно втягиваясь в каменный серый грот.

В глубине зала, видимо, у речкиного начала, наблюдалось оживление, шум и крики перемежались диким хохотом и звонкими шлепками. Конечно, моя профессия позвала меня в дорогу.

На крупных светлых голышах, спустив в воду нескончаемые ноги, восседали русалки. Хвосты, усыпанные бисерными блестками, вальяжно возлежали рядом. Кроме хвостов, крепившихся тонкой перепонкой к интимным местам, на русалках больше ничего не было. Длинные белокурые волосы целомудренно прикрывали груди.

Речные дивы, видимо выполняя указания талантливого режиссера, скромно опустив очи долу, плели незамысловатые веночки из петрушки, сельдерея, вкрапляя в них цветные пятна, которые ловко изымали из стоящих рядов горшков с неизвестными мне растениями, цветущими лиловыми и розовыми колокольчиками.

В тихих водах невинной речки колыхался настоящий челн. По крайней мере, я себе представляла его именно таким: узким, как торпеда, с кичливо загнутым носом и алым стягом паруса на мачте, роль которой удачно исполняла лыжная палка. Несколько мужчин, одетых исключительно в костюмы аквалангистов, пристраивали на дно челна тяжелый большой ковер.

«Для княжны», – поняла я.

Самой несчастной, предназначенной для исторического заклания, пока не наблюдалось. Зато чуть поодаль еще несколько мужчин громко спорили, кому быть Стенькой Разиным. Один, уже знакомый лоснящийся азиатский «форбс», был забракован из-за нерусской внешности. Второй – высокий и тяжелый Леонид, страшно похожий на очень известного главу самого крупного в стране металлического холдинга, имел все шансы на победу, но тут вылез хорошо всем знакомый представитель надзорных структур и вежливо сказал:

– Использовать должностное положение в личных целях запрещено действующим законодательством.

– Какое должностное? – огрызнулся Леонид. – Я же не в мартен лезу, а наоборот!

– Если б в мартен, кто бы спорил, – утешил видный налоговик. – А так ты тут хозяин, обязан уступить место гостям.

– Тебе, что ли? – поинтересовался, как теперь выяснилось, легендарный Леха-хозяин. – Ни за что! И так всю кровь выпил!

– Зачем мне? – пожал плечами надзорник. – Вон, кинематограф хочет! – Он ткнул пальцем в нежно улыбающегося киношника, в компании которого мы сюда прибыли.

– Совсем сдурел? – хозяин покрутил у виска толстым пальцем. – Он же этот. Ну. А княжна у нас – баба!

– Поэтому он ее и утопил! – обрадованно крикнул кинодеятель.

До меня эта истина, изреченная с предельным пафосом, доходила долго. Видно, сказывались непосильные эмоциональные перегрузки куршевельского сезона. А когда я все же поняла.

Блин! Вот она, разгадка! А историки головы ломают, чего да как! С другой стороны. Неужели великий атаман предпочитал однополую любовь? Весьма неожиданный расклад, весьма.

Когда я очнулась от своих мыслей, Стенька Разин уже был назначен. Киношник азартно убеждал режиссера, что гомосексуализм легендарного разбойника можно воплотить в совершенно гениальном фильме.

– Это «Оскар», понимаешь? «Золотой лев»! «Золотой медведь»! «Золотой орел»! «Золотая Ника»!

Практюк внимательно слушал, соглашаясь и, видимо, выстраивая в голове мизансцены будущего шедевра.

Назначенный Стенькой известный актер, секс-символ прошлых лет, в широких атласных шароварах и алой, в цвет паруса, рубахе, влез в утлый челн.

– Княжну – в студию! – повелительно рыкнул он.

Княжной оказалась певица Набокова, страшно возбужденная, веселая и пьяная. Дородное тело исторической аристократки было запеленуто в черно-золотое длинное платье, на коротких волосах едва держалось некое подобие короны, исторгавшее легкую звездчатую кисею в виде фаты.

– Наконец-то! Первая настоящая драматическая роль! – возвестила царская дочь вставшей кружком публике.

Оглядев ее мощные телеса, я, честно говоря, оценила шансы на благополучный исход плавания как явно сомнительные.

Стенька красиво встал на фоне алого паруса.

– Плыви, мой челн, по воле волн! – раздался одухотворенный писк кинодеятеля. Режиссер Практюк смахнул скупую слезу.

Княжна довольно ловко шагнула в челн. В этот исторический момент грянула разудалая песня.

– Из-за острова, на стрежень.

По-моему, великое народное произведение исполнял хор МВД. По крайней мере, налоговый бонза напрягся почти по стойке «смирно».

Публика торжественно подхватила знакомые слова. Хор ширился и рос. Привлеченные общей объединяющей идеей, к нашей группе стали прибиваться другие гости, слаженно и воодушевленно включаясь в общее пение. Даже моя Юлька что-то тихонько пищала сбоку.

– Заворачивай эту шлюху в ковер! – крикнул актеру Леха. Одновременно помощники в гидрокостюмах ловко отпихнули плавсредство от речного берега.

Челн качнулся, едва не зачерпнув воды, княжна заверещала, однако умница секс-символ, с ходу вошедший в роль, точным ударом кулака сбил распутную возлюбленную на дно лодки и тут же стал прикрывать ее полами разметавшегося по бортикам ковра.

– …На переднем Стенька Разин, обнявшись, сидит с княжной. – голосил народный хор.

– Куда ты меня кидаешь? – заорала возмущенная певица. – Сказали же, играем по тексту песни. Мы с тобой обниматься и целоваться должны! Леша, скажи ему!

Стеньку, однако, было уже не унять. Вот что значит сила характера и национальный размах!

Он еще раз грозным кулаком успокоил воспрянувшую было княжну, на манер конверта упаковал в ковер и поставил сверху ногу в мягком остроносом сапожке, демонстрируя полную и безоговорочную победу над низменными страстями.

– …Средь казаков слышен ропот…

Ропота и возмущения соратников по освободительной борьбе Стенька дожидаться не стал, показав политическую мудрость и дальновидность. Мощно расправил плечи, ухнул и попытался перехватить княжну поперек туловища. Увы, захват не вышел. Рук секс-символа просто не хватило. Желая упаковать княжну покомпактнее, атаман склонился над бездыханным телом. И в этот момент из недр ковра стремительной пращой вылетела босая голая нога, влепив разбойному казаку прямо в лоб каменную пятку. Разин недоуменно качнулся, взмахнул руками, пытаясь удержать потерянное равновесие. Устрашившаяся безвременной смерти коварная княжна стремительно и мощно стала высвобождаться из пут, раскачивая упитанными бедрами утлую посудину. Еще миг, и она освободилась из коврового плена, полногрудая, красивая, с мстительным огнем в глазах.

– Ах ты, гад! – боднула она очумевшего атамана головой между ног.

Стенька громко всхлипнул, согнувшись от несправедливой боли, княжна добавила увесистый тумак по разбойничьей шее, челн, накренившись, черпанул воды и плавно завалился набок, покрывая черным, как оказалось, резиновым дном героев народного эпоса.

– А-а-а! – заорала, выныривая, княжна. – Спасите, тону!

– Я тебе, сука, щас покажу, как по яйцам бить, – выросло из речной пучины возмездие в образе секс-символа.

В пузырящейся воде началась потасовка, сопровождаемая нецензурными выражениями, надо думать, из старозаветного лексикона разбойничьего воинства.

Народный хор заинтересованно стих, а фонограмма продолжала усиленно надрываться. Наконец Леха сделал какой-то знак, музыка смолкла.

– Выдь на Волгу! Чей стон раздается? – громко и прочувствованно вопросил кинопродюсер.

– Какую песню испортили! – сплюнул прямо на дерущихся разочарованный хозяин.

– А нам-то что делать? – подала голос ближняя русалка.

– Чему обучены, – рыкнул Леха. Не глядя, протянул руку назад и вылил в рот стакашек с коньяком, предупредительно вставленный кем-то в ладонь. С горя.

Русалки оживились, перекинулись парой фраз и, как по команде, не обращая внимания на историческую баталию, вершащуюся прямо под носом, попрыгали в воду. Вернее, опустились, потому как воды оказалось им ровно под перепонки от хвостов.

Публика вожделенно застыла, ожидая чего-то необычного. И дождалась. Первая русалка ухватила за ногу близстоящего налоговика и, сильно дернув за штанину, заставила булькнуть в речку головой вперед. Такая же судьба от сильных и длинных русалочьих рук постигла азиатского «форбса», коммуникационного магната, телеведущего и прочих именитых гостей.

Синяя речка мигом превратилась в переполненное корыто, шумное и веселое. Кроме рыбок, порскнувших к самому устью, никто не испугался. Тут же появились официанты и стали предлагать крошечные подносики с водкой-коньяком (по вкусу) и канапушки с черной икрой. Несколько бутербродов, выскользнув из мокрых рук гостей, заколыхались по течению.

– Слышь, Леха, – обрадовался кто-то из купальщиков, – я тебе тут осетров развожу! Икру мечу. Чтоб к следующему сезону откормил как следует!

Примеру новоявленного рыбовода последовали другие, и вскоре синяя вода превратилась в добротное нерестилище.

– Не хочу ждать! – крикнула супруга владельца сети казино, дамочка смелая и решительная. – Сама буду рыбкой! Как осетра-женщину зовут?

– Белуга, – автоматически ответила я.

– Вот! – восторженно взвизгнула олигархическая жена. – Я буду белужкой! – И, присев на корточки, бултыхнулась головой вниз.

Массовое сумасшествие, начавшееся следом, заставило меня отступить от опасных крутых берегов, а Юлька замешкалась. Поэтому уже в следующую секунду я услышала ее истошный крик из людской гущи:

– Дашка, вытащи меня!

Племяшка очень боялась воды и все никак не могла научиться плавать. Вытащив племянницу, я огляделась. На столах, придвинутых почти вплотную к речке, обнаружилась целая гора полотенец и разноцветных махровых халатов. Оказывается, все было предусмотрено.

Подскочивший служка, с приклеенной рыжей разбойничьей бородой, в красном кафтане и парчовой, лихо заломленной шапке, провел нас с Юлькой в недалекую комнату, где она скинула за ширмой мокрую одежду и облачилась в халат.

– Как я домой пойду? – растерянно взглянула на меня Юлька.

– Во-первых, ваша одежда через десять минут будет сухой, а во-вторых, вас конечно же отвезут домой, – успокоил служка скрипучим, будто механическим голосом. И вдруг добавил совершенно нормально и по-человечески: – Я прослежу.

– Макс? – в один голос воскликнули мы с Юлькой. Но служка уже исчез.

Мое состояние сложно было определить как нормальное. Выпитое шампанское будоражило ум, живые картины тревожили душу. Прикрыв глаза в ожидании Юлькиной одежды, я представляла себя то сказочной рыбкой, то утопляемой княжной.

Мир, в который выплюнул меня почти неделю назад серебристый авиалайнер, представлялся огромным, прекрасным и совершенно непостижимым. Разве могла я помыслить, что буду проводить время с лучшими представителями нации, пить, есть, беседовать, развлекаться? Теперь все это – в моем распоряжении. И что? У меня никогда не хватит раскрепощенности сигануть в речку, прикинувшись рыбкой. Я никогда не смогу по-свойски обматерить вице-премьера, как только что это сделала певица Набокова. Мне никогда не станцевать на столе, меж блюд с пищащими устрицами.

– Даш, – вырвала меня из плена философского осмысления действительности племяшка, – мне показалось или это на самом деле был Максик?

– Показалось, – махнула рукой я. – Откуда тут взяться Максику? Кто его пустит? Видела же – «Private possession», «Dangerously! A malicious dog!».

– Видела, – кивнула Юлька. – А вчера с цыганами?

Этот наивный детский вопрос заставил меня взглянуть на ситуацию по-иному. Действительно, каким-то образом этому провинциальному выскочке удается просачиваться на все закрытые куршевельские мероприятия.

Первый вопрос: как? Второй: зачем?

Со вторым вопросом мой мозг справился быстро. Ответ нашелся в объяснении самого Макса. Не зря же он столько раз убеждал меня, что я ему безумно нравлюсь. Вот и таскается за мной по всему курорту.

Стоп. Но ведь мы и сами не знали сегодня, что окажемся здесь. А про MegaVille Party, наоборот, знали, но там его не было! Значит.

– Даш, сходи, поищи его, – попросила Юлька. – Он же все-таки вчера меня спас, а я его даже не поблагодарила.

Понятно. Очнувшаяся принцесса ищет своего спасителя – прекрасного принца, исчезнувшего по причине природной скромности.

– А как ты его благодарить собираешься? – поинтересовалась я. – Денег дашь? Благодарность объявишь? Медаль на грудь повесишь?

– Денег у нас с тобой мало осталось, самим надо, да он и не возьмет, – рассудила Юлька. – Медали у меня никакой нет. Хоть спасибо скажу.

– Спасибо? Очень благородно, – одобрила я. – Ладно, пойду поищу.

Народу в холле заметно поубавилось, видно, часть утопленников отправилась на просушку. Вышедшие сухими из воды аквалангисты кружились в вальсе с русалками, подхватив их сверкающие хвосты. Зрелище было диковатым, но красивым.

Посередине речного русла группа вполне одетых мужчин напряженно следила за чем-то, происходящим в воде. Ближний к берегу, супруг недавней белужки и по совместительству главный казиношник бывшего СССР, громко и раздраженно что-то кричал.

Я приблизилась.

– Лиза, вылезай, хватит плескаться в этих помоях!

Синяя речка и впрямь вполне отвечала этому непрезентабельному определению: куски хлеба ноздревато пенились по поверхности, там же плавали банановые шкурки и кожура от мандаринов. Среди всего этого продуктового изобилия, игриво смеясь, выкобенивалась блондинистая Белужка. Взбаламученная шустрыми ногами вода поднимала со дна пузырьки черной икры, недоеденные куски ветчины, зеленые кружки огурцов.

– Лизка, вылезай, – поддержал товарища по утехам Леха-хозяин. – Сейчас воду спускать будем. Все засрали!

– Нет, – Белужка снова взбрыкнула ногами, подняв веер пищевых отходов, – не вылезу! Ловите меня как рыбку, сетью.

– Ну все, Леха, ты попал, – грустно доложил рыбий муж. – Ее теперь только трактором оттуда вытаскивать. Сама не выйдет.

– А сейчас тендер объявим! – нашелся Леха. Взял со стола микрофон. – Люди! Мужики! Кто хочет получить медаль за спасение утопающих?

Ответом было подозрительное молчание.

– Неужели оскудела земля русская на героев? – вопросил хозяин.

– Леха, у тебя тут что, российская территория? Неужели все-таки смог себе экстерриториальность выкупить? – изумился казиношник. – Как удалось? Сколько дал? Ну ее, Лизку, сама вылезет, как замерзнет. Пойдем, расскажи!

– Медаль покажи! – потребовала певица Набокова.

– Какую медаль? – уже успел забыть Леха.

– За спасение утопающих! Хочу медаль! Раз народную артистку не дают, буду народным героем! Показывай!

– Я тебе ее так подарю! – Хозяин, видно, смекнул, что, если рядом с Белужкой в воду плюхнется еще и бывшая княжна, войны миров не миновать. – Сейчас Лизку вытащим и подарю.

– Я не хочу просто так, – заупрямилась певица. – Я хочу Лизку спасти. Давай ты первый спрыгнешь, ее голову под воду сунешь и подержишь, а когда она задыхаться начнет, я тебе по морде дам и Лизку спасу.

– У меня еще есть медаль за отвагу на пожаре. Хочешь? Сейчас костер жечь пойдем! А эту, за утопающего, я уже обещал, извини!

Певица обиженно вильнула бедрами и пошла к столам – ждать обещанного пожара.

– Лизка, ты вылезешь или нет? – взъярился супруг. – Леха, пускай в речку кипяток. Сварим из нее уху к едрене-фене!

– Черт, хоть сам лезь, – выругался хозяин. – Есть тут кто-нибудь нормальный? Десять тысяч даю плюс к медали!

Сказано это было, однако, довольно тихо, видно, чтобы вновь не возбудилась бывшая княжна.

– Я готов, барин! – встал перед хозяином служка в красном кафтане, с рыжей, торчком, бородой.

Макс. Снова он!

– Давай! – обрадовался Леха. – Только не сильно там, чтоб синяков не осталось.

– А я еще столько же добавлю, если ты ее часа на два займешь, – шепнул рыбий муж.

Макс широко перекрестился, сорвал шапку и прыгнул в воду.

– Ах, – дугой изогнулась Белужка, – а где твои сети, рыбак?

– Сказка о рыбаке и рыбке, – почесал нос удовлетворенный супруг.

– Так вот же они, рыбацкие сети! – провозгласил спасатель, срывая с мускулистых плеч кафтан и накидывая его сверху на Белужку.

Рыбка затрепыхалась, забилась, испуская предсмертные стоны. Макс легко обернул ее кафтаном, взвалил на плечо и вылез из помойного месива. Белужка сделала вид, что находится без сознания.

Макс остановился возле казиношника и хозяина, обрадованно чокающихся за счастливое спасение утопающей.

– Барин, ручку позолотите? – раскрыл ладонь он, видно вспомнив вчерашний цыганский набор обязательных словосочетаний. – Десяточку сулили.

– Димон! – крикнул хозяин. – Чирик спасателю!

– И за меня отдай, наличмана с собой нет, – попросил белужий спутник.

– Димон, два чирика!

Макс, с драгоценной рыбиной на плече, важно удалился в сторону заслуженного вознаграждения.

Я обалдела. Вот так, значит, да? То Даша-Даша, любовь-морковь, а то первую попавшуюся шлюху из канавы вытащил и.

Разозленная, я вернулась к Юльке.

– Не нашла? – уныло спросила племяшка.

– Нет, – соврала я. – Наверное, нам с тобой показалось.

– Жалко. А где же он тогда? Ведь не пришел, не позвонил.

– Юлька, а на что ты после вчерашнего рассчитываешь? – жестко оборвала я племяшкины стоны. – Он тебя что, у насильников отбил? Или, может, тебя похитить хотели? Конечно, как порядочный мужчина, он не мог поступить иначе, но вряд ли после этого у него сохранились к тебе какие-то чувства.

– А я прощения попрошу! Я все объясню! – загорячилась Юлька.

– Не трудись. Мужчины такого не прощают, – веско обрубила я ее надежды.

Другой служка, в таком же кафтане и шапке, но без бороды, принес сухую Юлькину одежду.

Мы немножко пошатались по холлу, перекидываясь любезностями со знакомыми. Подошли к речке. Арена недавней вакханалии изменилась до неузнаваемости. Сама речка словно бы ушла под землю, а на месте синей воды зеленела широкая зеленая тропинка. Я тупо разглядывала удивительную метаморфозу, соображая, как и когда успело зарасти речное русло, да еще так аккуратно. Тайком наклонившись, будто поправляя туфлю, я сорвала травинку, размяла ее пальцами и нюхнула. Стебелек оказался вполне живым и пах влажной свежестью…

– А, – махнула рукой Юлька, – я знаю! Это такой специальный газон. Его просто раскатывают там, где нужно. Как ковер. У нас такой был. Правда, засох через три дня.

Оставалось надеяться, что три дня мы тут не продержимся и присутствовать при увядании чудесной тропинки не будем.

В дальнем конце холла происходил импровизированный концерт. Немного протрезвевшая (или наоборот?) певица Набокова, сидя прямо на полу, босая, но в новом изумрудно-переливчатом платье, сильным низким голосом пела джаз. Пела, надо сказать, превосходно, прикрывая глаза и выдавая классические импровизации.

На тонкой бретельке, поддерживающей в стоячем положении пышную левую грудь, поблескивала круглая серебряная медаль на алой, с синим кантом, торжественной ленте. Правую грудь певицы синхронно украшала другая награда – золотисто-розоватый кружок на синей, в белых полосках, ленте.

Не очень разбираясь в государственных наградах, я подошла поближе. На серебряном круге отчетливо выделялся скрещенный пожарный инвентарь. Да и цвет ленты был соответствующий – языки огня. Значит, золотистая, вторая, – за спасение утопающих. Подробностей я не разглядела, вроде какие-то фигуры, как раз, наверное, герой и жертва стихии.

Надо же, вот настырная! Обе медали урвала! И за пожар, хотя еще ничего не жгли, и Макса грабанула, присвоив незаслуженную награду. Теперь всем будет хвастаться, как геройствовала в Альпах. Поклонники поверят.

Я представила, как взорву эту очередную бомбу в своем материале. Жалко, что фотоаппарат не взяла. Снова придется на Юлькин телефон щелкать. Я и так там всю память забила.

Вообще-то, удобно. Практически никто не догадывается, что ты снимаешь. Вроде просто разговариваешь. Конспирация! А у меня тут такие кадры! Туши свет! Единственного дня нет, когда мы мобильник дома забыли. Но тогда мы только по бутикам шастали, а там – ничего интересного. Зато все остальное. И маски-шоу, и бардовский вечер, и цыганская канитель. А на склонах сколько я наснимала? Да и сегодня! Таблички на шале, рыбка-белужка, сейчас вот эстрадная дива в наградах.

Нет, что ни говори, а мастерство не пропьешь!

Я отхлебнула шампанского из поданного официантом фужера и, примерившись, щелкнула героиню многостаночницу.

– Не целуй меня в шею, мне щекотно, – вдруг услышала я громкий похотливый шепот. Оглянувшись, я узрела вполне просохшую Белужку, которую, не стесняясь, обнимал. Макс.

Рыбка тонко извивалась в его руках, изнывая от вожделения, белобрысый провинциальный выскочка елозил губами по ее открытой шее. Краем ока я ухватила разверстые в немом крике страдания Юлькины глаза, которая тоже обернулась на шум. Больше на парочку никто не смотрел. Даже рыбий муж, оглянувшись, снова перевел глаза на свингующую певицу.

«Сволочь! Альфонс! Лимита недорезанная! – пронесся в моей голове обличительный вихрь. – Юльке голову заморочил, мне в любви признавался, а сам…»

Я готова была прибить его. Растоптать! Утопить! Спалить! Короче, уничтожить.

– Даш, пойдем домой, – потянула меня за рукав Юлька.

– Нет уж, подожди! – мстительно произнесла я, направляя бесстрастное жерло телефона на развратный дуэт. – Сейчас мы их заснимем, а потом на первую полосу!

– Что? – внезапно обернулся к нам рыбий супруг. – Кого это вы собрались на первую полосу? Мою жену? Да вы вообще кто такие? Как тут оказались?

Он грубо схватил нас за локти и потащил прочь от млеющей в джазовых конвульсиях толпы.

– Ну? – мрачно уставился он на нас. – Последний раз спрашиваю: кто такие?

– Мы – журналисты! – храбро ляпнула Юлька.

– Журналисты? Папарацци? – взвыл казиношник. – Кто вас сюда провел? Это – частная вечеринка! Здесь запрещено снимать! А ну дай сюда! – Он требовательно протянул руку к мобильнику. – Охрана!

– Дядя Сема! – заверещала испуганная Юлька, к счастью разглядев у недалекого столика нашего веснушчатого ангела-хранителя.

– Что такое? – подошел олигарх.

– Семен, это кто? – по-прежнему цепко держа нас за локти, спросил защитник осетровых пород рыб.

– Как кто? – удивился милейший дядя Сема. – Ильдара Рашидова дети. Юлечка и Даша. А что такое? Чего ты их заграбастал? Отпусти малышек, им же больно! – И он разжал железные пальцы нашего обидчика.

Тот подозрительно переводил глаза с меня на Юльку и обратно.

– А зачем сказали, что журналисты?

– Пошутили, – пискнула племяшка.

– Какие журналисты, сдурел? – хмыкнул дядя Сема. – Журнал «Веселые картинки»!

– Вот именно, картинки, – кивнул казиношник. – Они Лизку снимали!

– Ничего не Лизку, – обиделась Юлька. – А нашего знакомого, который ее спас.

– Того чувака, что ли? – уже спокойнее сказал мучитель. – Ну, ладно. А слово «журналисты» на таких тусовках забудьте! Прибьют ненароком. Мы эту братию очень не любим!

– Почему? – обидевшись за свою профессию, гордо задрала подбородок я. – Вчера в ресторане полно журналистов было!

– По кочану, – ласково ответил казиношник. – Одно дело – ресторан, место общедоступное, и другое дело – частное пати. Тем более с присутствием таких людей. Скажу Ильдару, чтоб провел с вами воспитательную работу. Пойдем, Сем, тяпнем, что ли?

– Пойдем, – согласился наш вызволитель. – А вы, малышки, больше так не шутите, а то как бы беды не случилось. Альпы большие, снег долго не тает, найдут вас в виде подснежников где-нибудь в сентябре. Журналистки, надо ж додуматься!

Больше испытывать судьбу мы не стали. Тихонько собрались, выскользнули из «Русской сказки» и тут же сели в одну из машин, предназначенных для развоза гостей.