Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы

CORKSCREW (ДЕНЬ СЕДЬМОЙ)

Наступившее куршевельское утро оказалось неожиданно хмурым. Почему-то не было солнца, с серого неба сеялся странный мелкий песок – то ли снег, то ли дождь. Окрестности не сияли привычным радостным многоцветьем, а зябко кутались в какую-то сероватую кисею, прикрывая от глаз дальние вершины и ближние распадки.

Что нам говорил лыжный инструктор Витя? Что в Куршевеле 364 солнечных дня и лишь один из них – пасмурный? Значит, повезло. Этот единственный день и достался нам. В качестве последнего.

– Чем займемся? – спросила я у хмурой племяшки. – Чай-кофе-потанцуем?

– Пиво-водка-полежим, – в тон мне ответила находчивая девочка.

– Юлька, да выкинь ты этого придурка из головы! – поняла я причину Юлькиного настроения.

– Не могу, – всхлипнула племяшка. – Знаешь, что он мне говорил?

– Что?

– Ага, так я тебе и сказала! Это – личное.

– Ну и не говори, – согласилась я, дословно представляя себе все то, чем мог этот недоумок вскружить несмышленую племяшкину голову.

– Дашка, может, на склон пойдем? – вздохнула Юлька.

Я поняла, что, памятуя предыдущие дни, она надеется увидеть там своего Макса. Честно говоря, я тоже очень хотела его увидеть. Для того чтобы плюнуть в его наглую белобрысую физиономию!

Под страхом смерти я бы сейчас не призналась даже себе, что. элементарно его ревную. Именно так. И Юлькино личное горе было тут совершенно ни при чем! Вчерашняя картинка с олигархической Белугой не выходила у меня из головы. Но. Если бы он сейчас пришел, покаялся, склонил виноватую голову и тихо сказал, что делал все это ради того, чтобы заработать двадцать тысяч евро. Я бы его поняла, простила. И тогда бы.

А что – тогда? А Юлька? А ее первая любовь?

Хотя нет, уже не первая. Первая любовь у племяшки случилась года три назад к однокласснику Митьке, раздолбаю и двоечнику, которого родители от греха подальше сплавили в закрытый швейцарский пансион. Значит, кое-какой негативный опыт у племяшки имеется, все легче.

А с другой стороны, что мы с Максом станем свои отношения афишировать? Зачем? Не дети же! Тем более что приезжать ко мне в Москву он будет не часто, только на выходные. Так вполне можно и до свадьбы потянуть. А там Юлька в кого-нибудь другого влюбится. Зачем ей Макс? Не пара! И потом, Ильдар свою единственную наследницу за нищего никогда не отдаст.

– Да, Юлька, пойдем, – ласково улыбнулась я племяннице. – Последний день мы с тобой должны провести среди снегов и елок! И накататься до одури!

– На сноубордах? – с надеждой спросила Юлька.

– И на них тоже! Но сначала – лыжи. Сколько занятий с инструктором у нас оплачено? Пять? А мы сколько раз ходили? Один? Вот и пошли. Пусть нас этому. авальману поучит!

Увы, приятный во всех отношениях инструктор Витя оказался выходным. Нам дали грубоватую смуглую девицу-австрийку, которая и по-английски, и по-французски говорила одинаково плохо. Промучившись полчаса и не найдя общего языка, мы сделали ей ручкой и стали кататься сами. Народу на склонах было немного, вероятно, из-за погоды. Знакомых мы не встретили вовсе, поэтому немножко поездили по низким горкам, отрабатывая устойчивость хода, покатались на подъемниках, в надежде найти хоть какую-то компанию, пару раз выпили в барах кофе и горячего шоколада.

– Может, в фан-парк? – с надеждой спросила Юлька.

– Пойдем! – сделала благородный жест я.

У бордеров было гораздо оживленнее, чем на лыжнях, но и тут наблюдалась какая-то заторможенность: ни криков, ни хохота. Поэтому мы не стали брать напрокат доски и ботинки, а пошли на своих лыжах по кромке впадины. Не признаваясь друг другу, высматривали мы одно и то же – Макса.

Пару раз показалось, что нашли, костюм весьма подходил по цвету, но райдер проносился мимо, и выяснялось, что это – совсем чужой человек. Юлька окончательно сникла и уже едва переставляла палки. Бесконечное взглядывание на дисплей мобильника тоже не утешало – ни звонков, ни эсэмэсок. Словом, прощальное катание на альпийских склонах проходило тоскливо и безрадостно.

– Домой хочу! – вдруг выдала племяшка. – В Москву. Надоело!

– Завтра будем дома, – отозвалась я. Мне тоже было грустно.

– Даш, а вечером у нас что?

– Сначала ужин в «Le Byblos» у Рокотова, потом на выбор – либо боулинг в «Le Forum», либо Martell Voyage Courchevel в «Les Caves».

– Куда пойдем?

– Куда скажешь. Мне все равно.

– Мне тоже, – кивнула Юлька. – Я бы на прощанье везде отметилась.

– Значит, так и сделаем. Кто нам помешает?

Племяшка чуточку повеселела. Мы легонько перекусили в нашем отеле пирожными и залегли перед телевизором, надеясь отдохнуть пару часов до вечерних мероприятий.

После детально изученных мною «Les Airelles», «Le Lana», «Les Caves», «Le Cap Horn», «Le Tremplin» и тем более незабываемой «Le conte de fée russe» «Le Byblos» показался мне совершенно обычным. Да, роскошный, да, изысканный, да чопорный, и это все? Это – та самая обитель олигархов, за номера в которой, как рассказывала Галка, идет самая настоящая охота?

В ресторан «Bayader» этим вечером, словно отмечая прощание с нами, собрались все! Естественно, хозяин вечеринки – Властелин Горы вместе со сверкающими феями. И семейство Потаниных, и Абрамович, и Дерипаска, и Белужка с мужем, и короли недвижимости, и народные избранники, и правительственные члены. Понятно, наши близкие знакомцы – дядя Боря с дядей Семой. Из новеньких я отметила актерскую компанию во главе с младшим Михалковым-сыном, младшим же Лазаревым и единственной Мороз. Конечно же, моя вполне оправившаяся от конфуза коллега вместе с редакторшей глянцевого журнала тоже активно потребляли дармовых лобстеров.

Изначально над собравшимися витал дух аристократического флера и романтической загадочности. Ни кутежа, ни экстрима сегодня не будет, поняла я. Устали.

Светская беседа порхала, как легкокрылая птичка, от столика к столику, вовлекая в разговоры о погоде, природе, котировках на бирже и новом скандале в американском сенате всех присутствующих. Даже Юлька умудрилась что-то вякнуть в ответ на обращение незнакомой дамы о внезапно переменившейся температуре горного воздуха.

Чернокожий пианист за роялем наигрывал чудесные блюзы, светились декольте и голые плечи, сверкали бриллианты и прочие сапфиры-изумруды.

Было скучно.

– Дашка, может, в бар заглянем? – с тайной надеждой спросила Юлька.

– Давай, – равнодушно кивнула я.

Первым нам попался «Cigar Lounge», где вальяжно откинувшиеся в креслах мужи попивали коньячок и дымили эксклюзивными сигарами. Макса, понятно, среди них не оказалось. Поморщившись от сладкого дыма, мы направились дальше, в «Byblos Bar». Тут было несравненно демократичнее. Особенно мне приглянулись сосульки, свисающие из-под барной стойки и красиво подсвеченные розовым, словно закатным солнцем.

Сосульки выглядели настолько натурально, что я ненароком прислонилась к одной из них коленом. Нога ощутила тепло, а я – обман и разочарование.

В глубине бара за бильярдным столом шла оживленная игра. Стучали шары и слышались громкие разочарованные вскрики. Мы подошли поближе. Над дальней лузой склонилась с кием в руках высокая стройная брюнетка, полуголая и незнакомая. Над брюнеткой, обнимая ее за талию, нависал, нежно направляя кий в правильную сторону, Макс.

– Даша. – горько шепнула мне в плечо несчастная девочка.

Белобрысый ловелас, увидев нас, чмокнул в щеку красотку, что-то шепнул ей на ухо и, не спеша, приблизился:

– Привет, девчонки!

Мы дружно промолчали.

– Чего такие кислые? Вы сегодня у Рокотова зависаете? В «Bayader»?

– Пойдем, Даша! – дернула меня за руку племяшка и выскочила из бара.

Я резко развернулась, собираясь последовать туда же.

– Даша, стой! – требовательно остановил меня Макс. – Что с вами такое? Что за кипеж?

– Да пошел ты! – выплюнула я. – Сексуальный маньяк!

– Даша, – он крепко держал меня за запястье, – я все объясню!

– Не надо! – вырываясь, проскрипела я. – Иди к своей. Сколько заработал сегодня?

Он совершенно не обиделся. Видно, не считал свой бизнес чем-то постыдным.

– Да стой ты! Послушай, уведи отсюда Юльку, пожалуйста!

– Еще чего!

– Я тебя очень прошу, так надо!

– А мне можно остаться? – язвительно спросила я. – Или тоже уйти?

– Лучше бы и тебе вместе с ней, – словно размышляя вслух, ответил он.

– Тебе что, неудобно при нас пожилых теток клеить? – прищурилась я.

– Вот именно! – расцвел он. – Неудобно. Вы же завтра улетаете, вам отдохнуть надо. У вас от бессонных ночей даже цвет лица испортился!

– Пошел ты! – повторила я, окончательно вырываясь. – Альфонс недоделанный!

– Максик! Зайка! – позвала от стола брюнетка. И он, конечно же, поскакал на зов, покорно сложив лапки.

«Зайчик!» – во мне все кипело от злости. И за себя, и за Юльку.

Племяшка ждала меня за колонной, глотая слезы.

– Видела? – спросила я. – И вот по нему ты страдаешь? Да это же проститутка в штанах! Все. Наплевать и забыть.

– Да? – шмыгнула носом Юлька.

– Да! – решительно ответила я, утаскивая несчастное дитя в теплое и надежное нутро фешенебельного ресторана.

Мы успели как раз вовремя. Властелин Горы, обошедший своих гостей, взял микрофон:

– Господа, до того как все мы переместимся в «Les Caves» на традиционный Martell Voyage, предлагаю немного развлечься. Конференц-зал приготовлен для арт-охоты. Как вы помните, это совершенно не больно, даже наоборот! Приз – двадцать тысяч евро!

– Какой приз? За что? – закрутила головой я.

– Это так клево, – объяснила мне племяшка. – Папка рассказывал! Короче, арт-охота – это когда стреляют краской. Побеждает тот, кто красивее всех разрисован.

– То есть лучше всех подставился? – уточнила я.

– Дичь имеется на любой вкус. – Рокотов показал на своих улыбающихся фей. – Но если кто-то из дам хочет поучаствовать в качестве живой мишени и побороться за приз – милости прошу!

– Я хочу! – вдруг отчаянно выкрикнула Юлька и рванулась вперед, не давая мне возможности ее остановить.

– Браво, мадемуазель, – зааплодировал Рокотов. – Кто еще?

Быть живыми мишенями вызвались еще несколько дам. Среди них, конечно же, вчерашняя Лиза-Белужка.

– Так, теперь охотники!

Охотников оказалось раз в пять больше. Кинули демократичный жребий, отобрав лишь десять человек.

– Извините, друзья, вы же знаете, Olimpic Lounge рассчитан на шестьдесят мест, а мы там соорудили целые джунгли, и потом, площадка для зрителей.

Публика была настроена благодушно и, конечно, сии неудобства Властелину Горы тут же простила.

Я не видела, каким был конференц-зал до этой минуты. Но если бы Рокотов не раскрыл истинное предназначение данного помещения, лично мне бы ни в жизнь не догадаться!

Прямо от входа было сооружено некое подобие ступенчатых трибун, на которых, стоя, вполне мог разместиться весь ресторан. Трибуны упирались в прозрачную перегородку, за которой зеленел настоящий сад, вернее сказать, джунгли, как правильно определил Рокотов.

С высокого потолка свисали упругие лианы, заплеталась стеблями за пальмы и фикусы прочая заморская дрянь. Среди темной мясистой зелени кудрявились два роскошных белоцветных олеандра и несколько пышных кустов с ярко-красными цветами.

Вроде бы нечто подобное я видела в Египте, кажется, эти деревья назывались каркадэ, или суданская роза. Остальные растения были мне неизвестны.

Вытягивая шею изо всех сил, я пыталась разглядеть кадки, в которых произрастал и транспортировался сей ботанический сад, но мне это не удалось. Казалось, кусты и деревья растут прямо из красновато-коричневой земли, щедро расцвеченной ярко-зеленой высокой травой. Но главным было даже не это! Чудесный сад-огород, как оказалось, располагался на небольшом уклоне. То есть дальняя его часть несколько возвышалась над ближней, и за счет этого все пространство охотничьих угодий просматривалось как с собственной ладони.

Зрители наконец угнездились на широких приступках, заиграла какая-то не то индийская, не то африканская музыка, под ближнюю раскидистую пальму вышла дичь.

Кроме купальных костюмов, состоящих из двух узких полосок ткани, на девушках ничего не было. Правда, на головах виднелось что-то типа масок с большим прозрачным стеклом во все темечко. По сравнению с дылдами-манекенщицами и упитанными олигархическими женами моя Юлька смотрелась робким воробышком, случайно залетевшим в стаю раскормленных гусей и масштабных буревестников.

– Это нечестно! – шепнула я стоящему рядом дяде Семе. – Юляшка меньше всех! Как ее разрисовывать? Один раз пальнут – и все!

– Поможем, – солидно успокоил меня рыжий олигарх. И я ему сразу поверила.

Следом вышли охотники. В набедренных повязках и высоких, под колено, полосатых гольфах, повторяющих по цвету купальные костюмы дичи. Охотники грозно водили дулами огромных, как мне показалось, автоматов, от созерцания которых лично мне стало жутко.

– А это не опасно? – спросила я у дяди Семы.

– Конечно нет, – хохотнул он. – Это ж маркеры для пейнтбола, стрелять будут только одиночными, никаких очередей, и сила давления на нижний порог отрегулирована. Если не ошибаюсь, это Smart Parts, восьмерка, один из лучших.

Вот сколько раз звали меня друзья и в «Top Gun», и в «Медвежьи озера», и в «Егерь»? Все времени не хватало. Сходила бы хоть раз в пейнтбольный клуб, сейчас чувствовала бы себя вполне спокойно, сама могла бы что угодно и кому угодно рассказать.

Зазвучал мелодичный гонг, дичь синхронно натянула на голову нечто с темечек, оказавшееся именно масками, грохнул барабан, и охота началась.

Дичь благоразумно рассыпалась по непроходимым джунглям, завоеватели кинулись в погоню. Девчонок, видно, здорово проинструктировали: они не ждали, пока стрелок выйдет на след, они нападали сами! Длинноногие, почти вровень с пальмами, рокотовские феи слонялись беспринципно и нагло, вызывая радостный огонь на себя, в результате чего уже в первые пять минут охоты оказались уляпанными с ног до головы синей, желтой, оранжевой и черной красками.

Вчерашняя Лиза, видно, до печенок достала какого-то одного из охотников, потому что была исключительно зеленой, в цвет джунглей. Маскировка, с одной стороны, помогала, а с другой – мешала войти в экстаз жертвенного контакта, потому что делала Лизавету практически невидимой.

Еще одна олигархическая жена, лет тридцати пяти, подставилась как-то очень странно: все ее крупное мясистое тело украшали алые брызги, словно неизлечимая болезнь оставила свой зловещий след в виде кровавой сыпи.

Словом, женщины вопили, мужики рычали и хрипели, и только моя Юлька, дура дурой, пребывала в абсолютно чистом виде. Ни единого пятнышка, ни малейшей полоски! Она ловко уходила от погони, подныривая под кусты, сливаясь с цветами, один раз даже вскарабкалась на пальму, пропуская под собой возбужденного охотника.

Скорее всего, поняла я, в тот момент, когда объясняли правила игры, Юлька углубилась в свои печальные мысли о нашем Максе, вот все и прослушала. Теперь думает, что кто чище, тот выиграл.

Наивная! Чистота – даже не вчерашний, а позавчерашний день. А сегодня – чем ярче, чем экстравагантнее, тем больше шансов.

Охота, видимо, входила в завершающую стадию: модели были просто залиты краской, представляя собой полноценную палитру. Белужка все же умудрилась наткнуться на красный маркер, и теперь на сочной зелени ее тела цвели прекрасные алые пионы. Или маки. Какая разница? Повезло наконец и пышнотелой тете, ее пригрели сразу синим и желтым. Причем с разных сторон. И теперь, если бы синий поменять на зеленый, она бы оказалась – вылитый светофор!

Остальные выглядели просто неопрятно заляпанными, будто вывалявшимися в жидкой грязи. И только моя Юлька оставалась по-прежнему девственно чистой. Дура.

– У меня краска закончилась! – огорченно поднял автомат один из захватчиков.

– И у меня, – присоединился второй.

Тут же из леса вышли еще трое. Звуки выстрелов стали реже, женские крики уже не так будоражили умы и иные части мужских тел. Это было наглядно.

Дичи до срока запрещено было показываться из непроходимых джунглей, потому живые холсты прятались за пальмами. Все, кроме Юльки. Эта ненормальная вдруг ни с того ни с сего вышла на поляну, где отдыхали притомившиеся охотники.

Она возникла перед ними совершенно обнаженная (даже трусики сняла, свинюшка такая!), молочно-белая, тоненькая, светящаяся. Розовые сосочки, как перламутровые пуговички, торчали вперед. По зрителям прошло волнение.

– Ну что, конкистадоры! – обратилась к застывшим мужикам Юлька. – Вот она я, перед вами! Палите!

Охотники, не ожидавшие такой беспримерной подлянки, совершенно ошарашенные девчоночьей красотой, юностью и наглостью, одновременно ломающие голову над тем, как это они все вместе так активно промазали, что на дичи – ни пятнышка, сначала изумленно отвесили подбородки, а потом схватились за оружие.

– Ну? – поддразнила их Юлька, высунув кончик розового, как соски, языка. – Что, нет пороха в пороховницах? Эх вы, а еще олигархи!

Дичь, спрятавшаяся в кустах, солидарно и громко захихикала. Зрители оживились.

– Так их, Юлдуз! – крикнул дядя Сема. – Импотенты конченые!

Охотники напряглись. Похоже, общая победа оборачивалась поражением. Публика на трибунах начала улюлюкать и хихикать, отпуская недвусмысленные реплики по поводу наличия и отсутствия целкости, меткости и иных сугубо мужских качеств.

Юлька, разведя в стороны руки, красиво изгибалась под продолжающуюся этническую музыку. Видно, татарская кровь, почуявшая зов степей, требовала абсолютного повержения противника. Кто-то из охотников, не выдержав пытки насмешками и голым юным телом, первым нажал на крючок. Маркер пукнул и обдал Юльку туманной оранжевой взвесью. И тут же в расстрел невинной девчонки включились, как сумасшедшие, остальные каратели. Оружие жалобно потрескивало, на Юльку просыпались мелкие, почти невидимые брызги.

Палили безумные охотники долго и бестолково. А когда наконец остановились, оказалось, что моя девочка, как совершенная статуя работы Микеланджело, покрыта сияющей переливчатой пленкой. Ни одного из основных цветов различить было невозможно, настолько мелки и невесомы оказались брызги краски, исторгнутые умирающими автоматами. Поэтому тело просто лучилось радужным многоцветьем, словно золотая скульптура сияла под солнцем, вбирая в себя все его оттенки и лучи.

Завороженный народ изумленно застыл, а потом грянули аплодисменты.

Вопрос первого приза был решен быстро и однозначно.

Счастливая Юлька стянула маску, щедро улыбнулась обступившим ее расстроенным каланчам. Вышедший на авансцену Рокотов набросил на импрессионистское создание легкую золотую кисею в виде плаща и водрузил на голову маленькую сверкающую корону.

Дружно и быстро избрали двух вице-мисок. Второй оказалась Лиза, третьей – Светофор.

– По нашим правилам, – довольно доложил Рокотов, – весь оставшийся вечер победительницы радуют гостей росписью ручной работы!

– Это как? – спросила я у дяди Семы.

– Для них будет установлен отдельный столик на возвышении, чтобы каждый мог полюбоваться вблизи, – пояснил он.

– Юлька, – зашипела я, пробившись к самой перегородке, – купальник надень, а то отец прибьет!

– Конечно, – лучезарно улыбнулась мне сияющая королева.

Быстро и незаметно высокое общество переместилось в «Les Caves», где все давно было готово для предпремьерной дегустации «Martell Grande Creation Extra». И сама дегустация, и дальнейшее вольное потребление привычных уже коньяка «Martell XO» и шампанского «Mumm» проходили в теплой и дружественной обстановке.

Юлька вместе с менее удачливыми олигархинями, как и полагалось, сидела на возвышении, пила шампанское, по моим представлениям снова в излишних количествах, и заедала вино красивыми фруктами. Заработанный приз – пачку евро, перевязанную красивым красным бантиком, племяшка вручила мне. На сохранение. Как на грех, отягощенная неусыпным наблюдением за нравственностью вверенного мне ребенка, я упустила важнейший момент рассаживания по столикам, а когда опомнилась, оказалось, что сесть практически некуда.

– Дашенька, идите к нам, – махнула рукой добрая от коньяка коллега.

Пришлось. За столиком сидела Светлана, уже изрядно датая, видимо надегустировавшаяся изысканного дармового напитка.

– Боже мой! – закатывала глаза коллега. – Как же мне надоели все эти рожи! Поговорить не с кем, глаз положить не на кого. Есть ведь журналисты, которые ездят по стране, пишут о простых людях, проводят расследования, занимаются аналитикой.

– А тебе кто мешает? – удивилась Света. – Хочешь, со своим поговорю?

– Если не я, то кто? – поразилась коллега. – Кому нужная вот эта клоака? Эти бесконечные пьянки, разврат, тупые дешевые игрища.

– Че мучиться-то! – пожала плечами Светлана. – Не хочешь – не надо. Жень, у тебя же имя! Ты же звезда!

– Я – гуманистка, Светочка, – устало оповестила коллега. – И своим друзьям зла не желаю. Вот это все, – она обвела руками зал, – мой крест. Тяжелый, терновый, но ведь кто-то должен! Твоему мужику, например, чего спокойно не живется? Денег не хватает? Зачем он в правительстве штаны протирает? Да затем, что за Россию, родину несчастную свою, переживает. Вот и рвет пупок, не щадя сил. Ты-то тут, а он где?

– Где-где, – тупо мигнула Светлана, – сейчас в Аргентине, потом в Австралию полетит. Дела.

– Вот. А ты говоришь. Не о себе, о людях думать надо. Ой, смотри, Ельцин-мадший пожаловал! – сменила вдруг тему она, мгновенно оживившись.

– Где? – закрутила головой Светлана, которую разговор о супруге, похоже, не очень увлекал.

Понятно, что и я произвела синхронные движения.

У входа стоял высокий черноволосый парень, плечистый и стильный, в синих джинсах, белой рубашке, темном мягком пиджаке. За руку он держал тоже черноволосую высокую девицу. С ними был кто-то третий, я не разглядела из-за мощной спины первопрезидентского внука. Младшего Борю лично и так близко я наблюдала впервые, хотя слухи о его интересной и насыщенной жизни то и дело становились предметом публикаций в моей газете.

К вошедшим степенно подошел распорядитель вечеринки, началась какая-то малоприятная, судя по выражению лица наследника российских демократических традиций, беседа.

– Пойду прогуляюсь, – подскочила коллега. – Что-то душно. – И вихлястой походкой направилась в сторону входа, умело маскируя свой интерес громким разговором по мобильнику, который, как я заметила, был абсолютно темным и немым.

Светская обозревательница остановилась ровно за спинами беседующих, будто просто не нашла места лучше. Честно говоря, я позавидовала: такому профессионализму мне еще надо было учиться и учиться.

Ельцин-младший мрачно выслушал распорядителя, что-то произнес в ответ, решительно схватил за руку спутницу и, развернувшись на каблуках, вышел вон.

– Представляете, – подлетела к столику возбужденная и радостная коллега, – их выставили!

– Как это? – не поняла Света. – Он же – внук!

– И что? Нет свободных мест! – злорадно объявила коллега. – Вот это будет бомба! Олигархи не приняли в свою компанию внука первого президента России!

– А кто нас спрашивал? – удивилась Светлана. – Я бы приняла. Подвинулись бы в крайнем случае.

– Нет! – возвестила Женя. – Тут высокая политика! Этим жестом сказано: ваше время кончилось, господа! Теперь вы на общих основаниях! И «Martell Grande Creation Extra» только за свой счет! Кончилась халява!

– Где ж они «Мартель» купят? Этот, новый, еще же не продают его, – снова удивилась Света. – В России только в апреле появится.

– Вот тогда и попробует! – хищно хлебнула коллега из своего бокала.

– Надо же, скромный, – продолжала размышлять вслух Светлана. – И скандалить не стал. Я бы так не ушла.

– Кто ты и кто он! – наставительно подняла палец светская профи. – Соображать надо!

Признаться, последней озвученной сентенции я не поняла.

Поискав глазами Юльку, я обнаружила ее вдохновенно отплясывающей с Властелином Горы. Рокотов подбрасывал ее вверх, как пушинку, и мое сокровище вспархивало в воздух, увлекая за собой золотые крылья плаща. Вокруг танцующей пары стояли светящиеся феи и ритмично хлопали в ладоши.

«Мне, что ли, потанцевать?» – подумала я и даже уже встала, но тут музыка внезапно оборвалась и вспыхнул яркий верхний свет.

– Tout rester sur les places! La police française! (Все остаются на своих местах! Французская полиция!) – зазвучал резкий, усиленный микрофоном голос.

Мгновенное замешательство в зале сменилось недовольным ропотом и смехом.

– Suffira! (Прекратите!)

– On en a marre! (Это смешно!)

– Да пошел ты со своим дежавю!

– Ну вот, что я вам говорила? – победно высказалась коллега. – Ничего нового придумать не могут! Сплошные répétitions!

– Мишка, ты чего меня копируешь? – завопил дядя Сема, поднимаясь от столика.

Однако то, что произошло дальше, заставило вновь всех замолчать. Зал быстро и бесшумно заполнялся французскими полицейскими. Когда они точно и грамотно рассредоточились по всему пространству, в ресторан вошла еще одна группа – с огромными собаками на толстых кожаных поводках.

– Да ну вас всех к лешему! – взвилась возмущенная коллега. – Ни ума, ни фантазии!

– Être assis! (Сидеть!) – жестко придавил ее плечо ближайший полицейский. Впрочем, тут же улыбнулся и добавил: – S'il vous plaît, soyez aimables!

Ошарашенная обозревательница плюхнулась на место.

– Да пошли вы все! – снова на весь зал крикнул дядя Сема, выражая таким образом свое отношение к бездарному плагиату.

Невозмутимый полисмен, контролирующий данный столик, сделал один короткий взмах рукой, и веснушчатый олигарх кулем повалился в проход. Это уже мало напоминало шутку.

Не понимая, что происходит, еще подозревая вторую часть удачного розыгрыша, но одновременно чисто интуитивно чувствуя первоклассный подвох внутри самой шутки, я взглянула на пятачок, где только что выплясывали Юлька и Рокотов. И тут мне стало по-настоящему нехорошо. Мощные ручищи знатного олигарха уже покоились в наручниках. Один из полицейских подталкивал его в спину, понуждая к выходу. Рядом сникшей тростинкой стояла испуганная племяшка. Феи таращили глаза на свои новые невиданные «браслеты», внезапно украсившие их запястья. Для Юлькиных прутиков наручников, видимо, не нашлось, поэтому ее просто поставили последней в колонну и повели на выход.

– Куда? – заголосила я. – Отпустите!

– Encore une! (Еще одна!) – хватая меня за плечо, громко произнес полицейский и подтолкнул прямо в лапы к другому, формировавшему колонну обреченных. Через секунду на мне щелкнуло железо, рукам стало холодно и больно, я вознамерилась было немедленно заявить о своих правах, но тут же наткнулась на внимательные спелые глаза овчарки, чья ушастая голова была как раз на уровне моего пупка, и – передумала.

«Просто более крутой розыгрыш, – утешила я себя. – Экстрим. Ладно, будет о чем написать в книге!»

За моей спиной усиливался шум, слышались возмущенные выкрики и родной русский мат, но даже оглянуться я не могла, напрочь загипнотизированная янтарным взглядом внимательной псины.

Соображать и ощущать себя живой я начала только в каком-то тусклом аппендиксе, куда нас, заключенных, втолкнули, выгрузив из зарешеченного автобуса. Определить, где мы находимся и сколько времени провели в пути, было не под силу. Единственное, что я осознала очень четко: все происходящее – не розыгрыш. Это – самый настоящий арест.

В нашей камере, вполне чистенькой и теплой, вдоль стен наличествовали скамейки, на которых и разместилось прибывшее сообщество человек в двадцать. В автобусе, насколько мне помнилось, народу было больше, но, видимо, и камер в здешней тюрьме вполне хватало. Я прижала к себе дрожащую Юльку и стала осматриваться.

На удивление, в этом помещении находились только женщины. С другой стороны, чему удивляться? Насколько мне известно, во всех странах мира тюрьмы делятся по половому признаку.

Вместе с нами в узилище пребывали все рокотовские феи, ополоумевшая и оттого, кажется, даже протрезвевшая правительственная Света, беспрерывно икающая и сильно этим смущенная коллега, квелая, умученная страданием дама-Светофор, неунывающая Белужка-Лиза и еще несколько женщин, совершенно мне незнакомых, одинаково затравленных и испуганных. Впрочем, была одна, худая, коротко стриженная брюнетка, единственная из нас, кто вроде бы совсем не волновалась. Она спокойно достала из сумочки пачку сигарет и щелкнула зажигалкой.

– Сдурела? – громко икнула коллега. – Мы тут все задохнемся!

– Excusez! Pardonnez! (Простите!) – Незнакомка быстро затушила сигарету.

«Француженка», – поняла я.

– Кто-нибудь знает, за что нас? – спросила одна из фей.

– А, Мишка развлекается! – отмахнулась Лиза. – Хочет Семку с его масками-шоу переплюнуть. Сейчас часик отдохнем, а потом нас выведут, будто на расстрел, а там – накрытые столы. Но я за этот розыгрыш лично Мишке глаз выцарапаю!

– Почему только один? – вдруг с легким красивым акцентом поинтересовалась брюнетка.

– Чтобы вторым мог чек в банк подписать на моральную компенсацию!

– Увы, должна вас огорчить, – продолжила француженка. – Это не розыгрыш. Это спецоперация французской полиции по борьбе с организованной проституцией.

– Проституцией? – в один голос выдохнул женский коллектив, и все дружно уставились на рокотовских фей.

– А мы здесь при чем? – покраснела, как морковка, одна из них. – Мы из модельного агентства, у нас тут семинар.

– Знаем мы ваши семинары, – хмыкнула Лиза. – Мишка вам теорию экономии читает или технологию производства никеля демонстрирует? А может, основы морали и нравственности преподает? Рокотов он все может!

Таких умных слов от беспутной Белужки я никак не ожидала, потому взглянула на нее с уважением.

– А брюлликами он вас обвешал за отличную успеваемость и примерное поведение, да? – продолжила Лиза. – А часики по 120 штук евриков – это за сданный зачет? Во, блин, учеба! А я, как дура, в Бауманке пять лет мучилась! Эх, не знала я тогда Мишу.

– Тебя бы на наш семинар не взяли, – ехидно улыбнулась одна из фей. – Ты ростом не вышла.

– Твою мать! – восхитилась Лиза. – Теперь и на семинары по росту выбирают! Во, прогресс! А я думаю, чего мой пентюх все на учебы ездит? Все опыт перенимает? Как какую шмотку из-за бугра привезет в подарок, так обязательно роста на три больше! Понятно теперь, на кого примеряет.

– Не ссорьтесь, девочки, – примирительно вступила Светофор, – кто знает, сколько нам тут торчать. Наоборот, мы вместе должны держаться. Все же соотечественницы.

– Ага, и желательно за руки, – показала на свои скованные запястья ожившая Светлана.

Только тут мы обратили внимание, что наручники отсутствуют лишь на одной из нас – француженке.

– Слышь, Жизель, – перевела стрелку на нее Лиза, – а ты кто такая? В тусе нашей лицо неизвестное, браслетов на тебе нет. А ну, колись!

– Что за жаргон, – поморщилась брюнетка. – Во-первых, меня зовут Мари, я русская, правда, с детства живу во Франции, а во-вторых, я – журналистка. Приехала в командировку взять интервью у Рокотова и вот – попала.

– Наручники? – напомнила бдительная Лиза.

– Я сразу показала документы. С гражданами Франции такое обращение запрещено.

– Ха! – теперь уже вскочила, зазвенев кандалами, мигом перестав икать, моя коллега. – Вот он, ваш хваленый Запад! Вот они, права человека! Я – тоже журналистка, и очень известная, а меня – в железо?

– Надо было показать документ, – спокойно пояснила Мари. – Вас просто не за ту приняли.

– Я что, идиотка, в ресторан паспорт таскать? И за кого, извините, меня приняли?

– Вероятно, за даму легкого поведения. Или за сутенершу.

– Меня? – коллега истерически захохотала.

– Успокойтесь! – положила ей руку на плечо француженка. – Полиция очень быстро разберется и всех невиновных отпустит.

– Невиновных? А кто тут виновные? Кто определил их вину? Суд? Где? Когда?

– Не волнуйтесь. Думаю, что судья уже вызван.

– Так нас будут судить? – жалобно спросила Света. – За что?

– Я не знаю точно. Случайно подслушала разговор полицейских. До того как пришли в «Les Caves», были произведены обыски в «Le Byblos», «Le Lana» и «Les Airelles». В номерах искали наркотики.

Мне стало плохо. Если эти натасканные собаки влегкую находят героин и кокаин, то что им стоит вытащить из Юлькиного чемодана запакованную в мои новые шмотки пачку евро? Или все же деньги не пахнут? А может, пахнут, но по-другому?

– Обыски? – обмерла коллега. – Значит, эта операция готовилась заранее?

– Конечно, – кивнула брюнетка. – У нас ничего не делается, как это. с кондачка.

– Блин, ну чего бы этим лягушатникам не провести свою облаву послезавтра? – сокрушенно выдала Света. – Мы бы все спокойно разъехались.

– Ты че, больная? – саркастично ухмыльнулась обозревательница. – Они специально ждали, когда наши тут все деньги спустят. Знаешь, сколько Миша потратил? Лимонов двадцать, не меньше. Это не считая сегодняшней вечеринки. А остальные? Эти гады сидели, ручонки свои потные потирали, подсчитывали, сколько тысяч в их личных карманах останется.

– Зачем вы так? – укорила француженка. – Во-первых, наши полицейские не берут взяток, а во-вторых, если следовать вашей логике, то месье Рокотова и его друзей лучше всего было бы арестовывать лет через сто, когда все их состояние перекочует в национальный бюджет Франции.

– На, выкуси! – нехорошо засмеялась Лиза, сложив кукиш. – Все состояние! Щас! А жить на что? Или мы обязывались в ваш гребаный Куршевель ездить? Других мест, что ли, нет? Лично я сюда больше ни ногой!

– Вы напрасно так нервничаете, – мягко улыбнулась брюнетка. – Я совсем не одобряю действия нашей полиции, но мне кажется, что русские, мои соотечественники, ведут себя здесь несколько. Indignement. indécemment.

– Неприлично? – снова зашлась коллега. – Нет, вы подумайте!

– В Европе не любят тех, кто бравирует своим богатством.

– Не любят? А как шампанское по две тысячи евро продавать? А чаевые по тысяче брать? А обсчитывать? Да ваш Куршевель давно бы уже загнулся, если б не русские сезоны! С голоду бы подох! – И коллега зло сплюнула.

– Дело не в деньгах, – снова попыталась сбить накал страстей Мари. – За деньги у нас не арестовывают. Вероятно, есть подозрение, что месье Рокотов нарушил закон. А перед законом у нас все равны.

– Дурацкий закон, – убежденно сказала Света. – Как можно члена правительства или миллиардера сравнивать с официантом?

– Нет разницы, кто он.

– Да брось ты, Свет, – вмешалась Лиза. – Они нам просто завидуют!

– Кто? – не поняла француженка.

– Вы! Кто ж еще! Вся ваша вонючая Европа! У вас даже женщин нормальных нет, все повыродились. Вон, посмотри на себя, чувырла чувырлой!

– Я – русская, – напомнила Мари.

– Какая разница? Жила бы в России, была б красавицей, как мы. А так… Жить в обществе и быть свободным от общества никак нельзя. Это, между прочим, Ленин сказал.

– Энгельс, – поправила француженка. – Фридрих Энгельс.

– Какая разница, все равно – наш, коммунист.

– Разве Россия не строит демократию? – удивилась французская журналистка.

– Уже построили! – победно заявила наша. – Потому вы нас и ненавидите.

– Это не так.

– Так, так! Что у вас есть, кроме Лувра и Куршевеля? Ни нефти, ни газа, ни ядерных ракет, ни космических кораблей. Мы – сверхдержава, а вы – заплатка на дряхлом теле Европы! – Моя коллега говорила пафосно и красиво. – У нас ВВП растет, а у вас африканцы автобусы жгут!

– Да, мы все слышали об экономическом росте России и очень рады за вас. Но объясните мне, я не понимаю, у вас четыре миллиона беспризорников, старики жалуются на нищенские пенсии, и в то же время ваши бизнесмены тратят по двадцать миллионов евро за неделю!

– Ну! Вот, я же говорю – завидуют! – злорадно выкрикнула Светлана. – Чего вы в наших карманах-то деньги считаете? Это же этот, моветон!

– Нет, никто не считает. Просто если в стране много бедных, не очень прилично демонстрировать богатство.

– Так мы его и не у себя демонстрируем, – как дурочке, пояснила Лиза. – Наоборот. Мой муж, например, детдом содержит. К каждому Новому году тонну мандаринов и конфет им завозит.

– Вы думаете, для сирот этого достаточно?

– Ни фига себе! Мало, что ли? А государство на что? И так, чуть что, просят оказать спонсорскую помощь. Все жилы вытянули!

– Точно! – поддержала Света. – Помните, Потанин стипендию студентам учредил? Полстошку тысяч долларов отвалил! Профессора ему чуть ноги не целовали!

– Похвально, – улыбнулась Мари. – Это целые сутки аренды шале тут, в Куршевеле.

– Да о чем нам с тобой говорить? – тряхнула головой моя коллега. – Ты хоть и русская, а давно забыла, что это такое. Сгнили вы тут, души в вас нет. Вот и не понимаете наших людей.

– Конечно, – согласилась француженка. – У вас так силен дух коллективизма, что русские даже спортом занимаются синхронно. При Ельцине – теннисом, при Путине – горными лыжами. Теперь вся Европа со страхом ждет, когда вы все пересядете на реактивные истребители.

– Вот! – вскричала Света. – Я так и знала! Им и президент наш покоя не дает! Да! Наш Владимир Владимирович хоть на горных лыжах, хоть на подводной лодке, хоть на истребителе! Все может! А ваш?

– Наш страной руководит. Мы его для этого выбираем.

– Эх, жалко, что Рома яхту купил! – сокрушенно вздохнула Лиза. – Лучше бы – авианосец. Подошел бы к вашим берегам да как шарахнул из всех орудий!

– Откуда в вас столько агрессии? – печально спросила француженка.

– Оттуда! – оповестила Светлана. – Всех не пересажаете! Как делали, что хотим, так и будем делать! Ясно? Так и напиши в своей вшивой газетенке!

Громко скрежетнул замок в двери, вошел невозмутимый полицейский.

– Несовершеннолетние есть?

– Есть! – обрадовалась Юлька.

– Я с ней, – тут же вступила я. – Я – сестра.

– Сейчас вы все напишете свои полные данные с указанием даты рождения и цели пребывания в Куршевеле. – Полисмен протянул несколько листков бумаги и ручки.

– Браслеты снимите! – потребовала моя коллега. – Как писать?

– Конечно, – согласился полицай. И тут же поочередно и быстро освободил наши конечности. – Мари Ланье, – обратился он к журналистке, – вы со мной.

Дамы растирали запястья, тихонько и беззлобно переругиваясь.

– Слушай, – вдруг дернула меня за локоть коллега. – Я поняла. Это – провокация.

– В смысле? – оторопела я.

– Бориски Березовского работа. Точно! Это он французов на наших натравил! Вот гад! Сидит там в своем Лондоне, козни изобретает! Ничего, выведем на чистую воду! Давай вместе эту тему зарядим. Ты у себя, я у себя. Залпом.

– Давай, – тускло согласилась я.

По чести говоря, я сильно сомневалась, что когда-нибудь войду в свою редакцию, включу свой компьютер, увижу в родной газете свое имя. События развивались так странно и так стремительно, что даже сама себя я не могла бы сейчас уверить в том, будто за этой дикой ночью непременно наступит утро.

Через несколько минут вошел тот же полицейский и вывел из камеры всех рокотовских фей и мою Юльку. Меня, кинувшуюся было следом, он вежливо остановил.

Пока племяшки не было, я передумала все. Я расчленила и препарировала всю свою беспутную и бездарную жизнь и поклялась себе, что если Юлька останется жива, то я. то мы.

Однако, что именно я должна была предпринять в случае благополучного исхода, не придумалось. Видно, ввиду тяжелого психического и морального состояния.

Племяшка вернулась первой. И – единственной. Она грустно села рядом со мной.

– Ну? – тревожно уставилась на нее я.

– Спрашивали, какие услуги сексуального характера я оказывала Рокотову.

– Что? – взвилась я.

– То! – всхлипнула Юлька. – Откуда, говорят, у вас двадцать тысяч евро? Я говорю – заработала. Как? Я рассказала.

– Что рассказала-то? – У меня перехватило дыхание.

– Правду.

– И что совсем голая была – тоже?

Племяшка понуро кивнула.

– Дура ты, Юлька! Теперь тебя точно как малолетнюю проститутку привлекут.

– И тебя.

– А меня-то за что? – онемела я.

– Они спросили, кто из взрослых сопровождал меня на увеселительные мероприятия и кто принимал деньги. Я сказала, что ты.

– Спасибо, родная, – искренне поблагодарила я. – Значит, я – твоя сутенерша.

– И они так сказали, – кивнула Юлька.

Объединенные общим горем, мы обнялись и захлюпали носами.

Из камеры поочередно вызывали соседок, кто-то возвращался обратно, кто-то нет. Мы не отслеживали. Мы просто ждали, когда нам объявят приговор. Дождались.

– Юлдуз Рашидова и Дарья Громова! – сурово провозгласил полицейский.

Мы встали. Посмотрели друг на друга. Обнялись. Поцеловались.

– Дашка, прости меня за все, – всхлипнула Юлька. – Вдруг больше не увидимся.

– И ты меня прости, если что, – сдержала рвущиеся из груди рыдания я.

Крепко взявшись за руки, мы вышли из камеры. Дверь за нами с лязгом захлопнулась, навсегда отделяя от милых соотечественниц, от родной речи, от прошлой жизни.

– Они? – вдруг по-русски спросил кто-то.

– Они! – услышали мы веселый голос. – Даша, Юлька, головы-то поднимите! Хватит реветь. Пошли!

В коридоре возле открытой двери стоял Макс. Локтем он прижимал к животу наши сумки, в одной руке держал бутыль с минералкой, на пальце второй висели, как на крючке, наши куртки.

– Ну? – протянул он нам одежду. – Все в порядке? Ну-ну, без слез! Пошли!

Точно понимая, что нас ведут или на расстрел, или на электрический стул, а Макс – наш палач, что, собственно, было совсем неудивительно, учитывая подлость и коварство этого человека, я, загораживая Юльку, покорно протянула кисти для наручников.

– Лови! – Макс сбросил мне куртки.

– Максик, – высунулась из-за моей широкой спины племяшка, – а куда нас?

– Как куда? Домой, баиньки!

Я не поверила. Кто нас отпустит? Этот гад мог придумать что угодно, объявиться где угодно и быть на самом деле кем угодно.

– Веди! – коротко приказала я, дав понять, что ни в какие переговоры мы вступать не станем. Юлька, увы, этой моей мысли прочесть не сумела.

– Максик, а ты за нами пришел, да? – залепетала она.

– Ну а за кем же еще?

– И тебе нас отдали?

– Так я поручился за вашу благонадежность перед французским правительством!

– И тебе поверили?

– Как видишь.

– Так мы свободны? – недоверчиво спросила я.

– Максик, миленький. – Юлька вырвалась из-за моей спины и, повиснув на шее довольного спасителя, стала безрассудно чмокать его куда придется.

– Дуся!

Никакой реакции.

Я силком оторвала от мужского тела распоясавшееся чадо и чмокнула Макса в щеку сама.

– Спасибо.

– Максик! – снова припала к нему Юлька.

– Так, девочки. – Спаситель, кажется, несколько смутился. – Мне надо тут еще всякие формальности оформить, а вы – в машину и в отель. Клод, – обернулся он к полицейскому в форме, – я сейчас вернусь.

Клод? И имя, и лицо показались мне смутно знакомыми.

Макс вытолкнул нас на улицу. Рядом с крыльцом стояла белая машина с черной крупной надписью «Рolice».

Мы застыли.

– Не бойтесь, – подтолкнул нас Макс и махнул рукой водителю. – «Le Lana».

Через несколько минут мы входили в отель. Сами. Одни. Без наручников и полицейского сопровождения. Я взглянула на роскошную лестницу и поняла: подняться пешком просто не смогу, не хватит сил. Ноги меня не слушались. Взглянув на Юльку, поняла, что ее состояние ничуть не лучше.

Роскошный бесшумный лифт, которым мы за неделю не воспользовались ни разу, предупредительно раздвинул двери, зазывая нас вовнутрь. Холеное розоватое дерево, перламутровые кнопки с обозначением этажей, ковер, зеркало.

Справа от панели с цифрами светился белый квадратик.

«Господа, пожалуйста, не пишите на стенах!» – умоляли родные русские буквы.

Машинально отогнув уголок бумажки, я увидела короткое привычное слово, любовно вырезанное на вальяжной панели острым ножом. Икс, игрек и не существующее во французской версии «и» краткое приветливо извещали о том, что мои соотечественники не только проникли, но и застолбились в самом сердце чопорной аристократичной Европы. Буквы были столь основательны и глубоки, что невольно вызывали уважительное представление о вечности. Искоренить их отсюда возможно было только вместе с самим лифтом.