Кыпчаки в истории средневекового Казахстана

Территория обитания кимаков и кыпчаков в IX–X вв.

Наиболее достоверные сведения о стране кимаков, поскольку ему принадлежат известия о происхождении кимаков и их этническом составе, даёт Гардизи, который свои данные черпал из более ранних источников, относящихся к VIII в.[542] Согласно Гардизи, кимаки, отделившись от татар, переселились на Иртыш, где к ним примкнули кочевавшие здесь племена, среди которых фигурируют кыпчаки и йемеки. Следовательно, вполне определённо можно утверждать первоначальное после переселения проживание кимаков на Иртыше. Возможно, они занимали на первых порах даже земли правобережного Иртыша, поскольку Гардизи утверждал, что, только «переправившись через Иртыш, приходят к шатрам кимаков»[543].

К этому периоду сами кыпчаки в основной массе располагались на просторах Центрального Казахстана, имея на юге от себя земли печенегов, кочевавших в VIII в. от Балхаша до Сырдарьи[544], а в конце VIII в. — начале IX в. ушедших в Приуральские степи. В этих местах в то время обитали и башкиры.

О пребывании древнебашкирских племён в Приаралье свидетельствуют комплексные показания ряда источников. Основываясь на их показаниях один из современных исследователей башкирского этноса Р.Г. Кузеев пишет: «…вся совокупность этнографических и письменных источников свидетельствует о том, что группа тюркских племён под общим названием башкиры издавна обитала на широком пространстве Приаралья, постепенно продвигаясь к западу. Основным районом расселения башкирских племён непосредственно перед их массовым передвижением на запад было Северное Приаралье, где они, очевидно, входили в состав печенежского объединения»[545].

Исходя из этих известий, можно представить карту расселения кыпчаков и кимаков в конце VIII в. Кимаки ещё обитали в долине Иртыша, кыпчаки занимали степи Центрального Казахстана, граница проходила первоначально на юге, а затем на западе, с печенегами и башкирами. Не случайно Ибн Хордадбех в своём перечне племён, относящихся именно к VIII в., отмечал территорию кыпчаков отдельно от кимаков. Однако уже к началу IX в. кимаки расширили своё политическое влияние в степи, где кочевали кыпчаки. Поэтому у Гардизи мы находим следующие сведения. Он упоминает о Башкире — подданом хазарского кагана, который жил «между хазарами и кимаками»[546]. Широкое расселение башкир до кимаков, обитавших на Иртыше, маловероятно. Следовательно, чтобы граничить с башкирами на западе, кимаки должны были приблизиться вплотную к их местам обитания, что было возможно лишь при условии подчинения им степей Центрального Казахстана с проживающими в них кыпчаками.

Однако дальнейшее продвижение кимако-кыпчакских племён на запад и юго-запад сдерживалось печенегами и башкирами, которые, вероятно, были ещё довольно сильны. Для борьбы с ними кимаки искали союзников, ими стали огузы, завершившие к началу IX в. процесс консолидации своих племён в государстве сырдарьинских ябгу. Заинтересованность в расширении кочевий толкала огузскую аристократию к широкий внешнеполитической активности[547]. Их взгляды, естественно устремились в первую очередь на богатые пастбища Приаральских степей. Экспансионистские планы аристократической верхушки кимакских и огузских племён на определённом этапе совпадали, а усилия были направлены на борьбу с печенегами.

О жестоком соперничестве кочевников за обладание пастбищами вокруг Аральского моря, просторами Западного Казахстана, сообщают представители двух разных кругов информации. Наиболее полные сведения даёт византийский император и историк Константин Багрянородный. В своём сочинении «Об управлении государством» он писал: «…печенеги первоначально имели место жительства на реке Атила, а также на реке Гейхе (Урал), имея соседями хазар и так называемых узов[548] (гузов). Пятьдесят лет тому назад узы, войдя в сношение с хазарами и вступив в войну с печенегами, одерживали верх, изгнали их из собственной страны и её заняли до сего дня так называемые узы»[549].

Трактат был написан около 948 г., поэтому события, когда печенеги передвинулись на запад и распространились вплоть до северо-восточной части Балканского полуострова, произошли до 898 г. О том, что в этой борьбе на стороне печенегов находились башкиры, сообщает ал-Масуди. Согласно ему, причиной движения тюркских племён с востока на запад стали события, имевшие место в районе Аральского моря, когда шла борьба «между этими четырьмя племенами: баджанащ баджане, баджагард и наукерде и гузами, карлуками и кимаками»[550].

Баджанак — это вариант имени печенегов; последующие два названия — баджане и баджагары — отождествляются с бурзянами и башкирами[551]. Чрезвычайно ценно то, что Масуди указывает на этническое родство башкир, бурзян и печенегов. Он пишет, что перечисленные племена «суть три рода из тюров»[552]. Обитая на пастбищах Западного Казахстана, они разделили горькую историческую судьбу, выпавшую на их долю после понесённого поражения от более могущественного союза огузов и кимаков. На стороне последних, как видим, выступили и карлуки, также проникшие в VIII–IX вв. на среднее течение Сырдарьи[553]. В то же время огузы, игравшие, вероятно, главную роль в наступательном союзе, использовали против печенегов и силы их западных соседей — хазар, как об этом сообщает Константин Багрянородный.

Конечно, устоять против таких могущественных врагов, тем более борясь на два фронта, печенеги и союзные им башкиры не смогли. Они вынуждены были покинуть свои пастбища и отступить на запад и северо-запад. По всей вероятности, огузы главенствовали в той неоднородной племенной общности, которая сложилась после бурных событий конца XI в. в степях к северу от Аральского моря. Среди них продолжали обитать некоторые части печенегов, которые, как сообщает всё тот же Багрянородный, остались на старых местах по собственному желанию[554]. Они входили как внутренний элемент в состав огузского союза, завершая его этническую консолидацию. Недаром Махмуд Кашгарский в XI в., Рашид ад-дин в XIV в. отмечают печенегов уже как коренное огузское племя[555], называя их в числе 24 (или 22) колен народа огузов, потомков легендарного Огуз-хана.

Башкиры же после разгрома переселились к северо-западу. «С этого момента этногенез башкир целиком протекал на современной территории Башкирии. Бурджаны-бурзяны частично расселились на Бугульминской возвышенности, а в основной массе двинулись на запад, где смешавшись с другими племенами, приняли участие в формировании дунайских болгар или, позднее, растворились в составе крымских татар, гагаузов и и других народов. Башкирские племена… заселили во второй половине XI в. западное и южное Приуралье и Зауралье…»[556] В то же время небольшая их часть, продолжала оставаться и в Северо-Западном Приаралье. Упоминание об этом можно найти в сочинении ибн-Фадлана, он писал во время своего путешествия об угрозе встречи с воинствующими башкирами на реке Чаган (Шаган)[557]. Однако, несмотря на присутствие этих остаточных родоплеменных групп в степях Приаралья, можно говорить о том, что в основном этот район в IX–X вв. принадлежал уже не им.

Вытеснив печенегов, огузы заняли покинутые ими места, покорив оставшихся печенегов и башкир. И. Маркварт говорит, что из победы гузов над печенегами извлекли выгоду и их союзники кимаки[558]. И действительно, ал-Масуди писал: «А из больших известных рек, впадающих в это море (Хазарское), река Черный Иртыш, обе они велики, каждая из них больше Тигра и Ефрата, между устьями их около 10 дней пути; на них расположены зимовья и летние кочевья кимаков и огузов»[559]. Несмотря на присутствие в этом описании имени Иртыш, мы совершенно очевидно имеем дело с двумя реками — Волгой и Уралом[560] или Эмбой и Уралом, ибо они впадают в Каспийское море и между их устьями расстояние действительно 10 дней пути. Притом только в этом регионе у кочевников могли быть на сравнительно небольшом расстоянии и летние кочевья (южные склоны Уральских гор), и зимние пастбища (устья Волги и Урала).

На присутствие кимаков в этих местах как-будто указывает недолгое существование у персов названия море Кимакское. Этим именем Фирдоуси в «Шах-Намэ» называет Каспийское море[561]. Как известно, в арабской географической литературе моря и реки часто получали названия от разных прибрежных областей и народов, преобладавших в данный момент или господствовавших на побережье. Например, Каспийское море известно в разные периоды как Табаристанское, Джурджанийское, Хазарское и т.д. Следовательно, название «море Кимакское» служит доказательством того, что определённая часть кимаков располагалась к северу от Каспийского моря. Однако основными обитателями этих районов были огузы.

Например, Т. Бангу-оглы считает, что огузы в X в. помимо долины Сырдарьи занимали степи между Иртышом и Волгой[562]. Такого же мнения придерживался и В.Ф. Минорский[563]. Но, как установлено, степи к западу от Иртыша находились в руках кыпчаков. Правильнее считать, что в начале X в. большинство огузов кочевали в степях вокруг Аральского моря, в междуречье Волги и Урала, достигая южных склонов Уральских гор[564]. По ал-Истахри, «пределы страны огузов — той, что находится между хазарами и кимаками, страной карлуков и булгар и границами мусульманских стран…»[565].

Как видим, огузы в X в. занимали огромное пространство, не случайно мусульманские географы в X в. называли степи Казахстана степью гузов[566]. Зимние пастбища их находились в окрестностях Аральского моря и в низовьях Сырдарьи. Рашид ад-дин, говоря о родине огузов, писал: «Абулджа-хан был кочевник, его летовка была в Ортаке и Казтаке… (они) чрезвычайно большие и высокие горы; зимнее стойбище Абулджа было также в этих пределах, в местностях называемых Бурсун, Какьян и Каракорум… поблизости этих мест находились города Талас и Кары-Сайрам»[567]. Кара-хан, один из легендарных предков огузов, также «зимовал в устье реки Сыр, Кара-Кумах и Бурсуке»[568]. Эти названия и сейчас хорошо известны в топонимике севернее Аральского моря. Бурсун, Бурсук — пески Малые Борсуки рядом с приаральскими Кара-Кумами. Летние же пастбища огузов находились как в предгорьях Урала, так и в бассейне среднего течения Сарысу, Кара-Кенгира.

Исходя из этого можно провести границу между гузами и кимаками в районе г. Улутау и р. Кенгир. Конечно, рубежи условные. Это хорошо поясняет автор «Худуд ал-Алама», который, касаясь межплеменных отношений гузов и кимаков, писал: «…когда между ними мир — они откочёвывают зимой к гузам»[569].

Общее пользование пастбищами было взаимным: не только кимаки зимовали у гузов, но надо полагать, и гузы пасли свои многочисленные стада летом в Центральном Казахстане.

И. Маркварт думает, что огузам было известно верхнее течение Иртыша[570]. О присутствии огузов в глубине страны кимаков сообщает ал-Бируни. Он пишет, что в стране кимаков имеется «источник пресной воды… в горах, называемых Манкур, по величине он подобен большому щиту; поверхность воды стоит вровень с краями; иногда из него пьёт целое войско, но он (уровень) не понижается даже на палец. Около этого источника следы ног, рук с пальцами и колен человека, который молился здесь, следы ребёнка и копыт осла; тюрки-гузы поклоняются им, когда видят их»[571]. По поводу местонахождения этой горы нет определённого мнения. Согласно И. Маркварту, Манкур означает Мынколь — тысячи озёр[572], но это никак не согласуется с контекстом отрывка. По В. Минорскому, Манкур искажённое слово, которое встречается у него при описании дороги к кимакам. В. Минорский отождествляет эту гору с Улутайским хребтом в Центральном Казахстане[573]. Именно здесь находились общие летние выпасы кимаков и гузов. Такие добрососедские отношения сложились, возможно, на основе военного союза гузов и кимаков против печенегов в конце IX в.

Для X в. наиболее подробные сведения о территории, населённой кыпчаками и кимаками, встречаются в географическом трактате анонимного автора «Худуд ал-Алам», освещающем события рубежа IX–X вв., или даже середины X столетия. Во всяком случае те сведения, которые в ней даются по отношению к географии страны кимаков, указывают на период расцвета их политического господства в степях Казахстана. Именно на этот период, согласно Кумекову, приходится образование державы кимаков[574].

В представлении автора «Худуд ал-Алам» страна кимаков располагалась к западу от киргизов: «На юге от неё — р. Иртыш и Атиль, на западе — некоторые из кыпчаков и частью необитаемые страны севера. К северу она граничит с землями, где никто не проживает. В их стране… много племён… Царь кимаков называется хакан. Он имеет одиннадцать сборщиков налогов в подвластных им областях…»[575].

О сложении у кимаков к середине X в. государственного образования свидетельствует появление титула кахана и существование некоторых атрибутов, присущих государственной власти, в частности наличие фискального аппарата, состоявшего из одиннадцати сборщиков налогов, чьи функции передавались по наследству детям, что, кстати говоря, также является характерной чертой раннегосударственного объединения[576].

Свидетельство о бытовании в стране кимаков одиннадцати сборщиков налогов, собирающих дань с подвластных областей, наряду с прямым указанием о существовании у них большого количества племён, наводит на мысль о полиморфизме этнического состава и разнообразии территориального членения страны кимаков в X в. Если у Гардизи, описывающего события конца VIII–IX вв., в состав только что образовавшейся конфедерации с кимаками во главе входили семь племён, то автор «Худуд ал-Алма», описывая апогей политического преобладания кимаков, говорит об 11, а если допустить и существование собственного наганского рода, то о 12 племенах, находившихся в зависимом положении от хакана кимаков.

Сама резиденция хакана кимаков вместе с прилегавшими землями, согласно «Худуд ал-Алам», локализовалась в бассейне Иртыша в среднем его течении, в большей части в междуречье Иртыша и Верхней Оби и захватывала южные степи Западной Сибири, доходя до земель киргизов на востоке, а на западе соприкасаясь с кочевьями некоторой части кыпчаков… Эта огромная территория называлась Иагсун-Иасу. Она перечисляется вместе с двумя территориальными единицами, являвшимися, вероятно, наиболее крупными и важными в стране кимаков, поскольку им отведена специальное описание в географическом трактате.

«Йагсуи-Иасу — район кимаков между р. Атиль и Иртыш, которые имеют более приятные и более умеренные условия» — такова характеристика одной из областей кимаков[577]. Согласно тексту, она раскинулась на огромном пространстве между Иртышом и Волгой (Атиль). Однако утверждение автора не совпадает с действительным взаиморасположением племён на территории Казахстана в середине X в.

Как известно, территория Западного Казахстана находилась ещё в руках огузов. Да и сам автор «Худуд ал-Алама» отмечал в главе, посвящённой огузам, что западной границей их является именно р. Атиль. В таком случае можно предположить, что автор либо ошибся, либо под р. Атиль имел в виду другой гидроним. В.Ф. Минорский, разбирая в комментарии, описание страны кимаков, высказал мнение, что «имя Атиль в этом месте может быть ошибкой, на самом деле следовало иметь в виду реку под именем Асус»[578], которую И. Маркварт отождествлял с современной р. Ишим[580], Иасу в междуречье Ишима и Иртыша с переходом далее к востоку от Оби. И сегодня эти районы наиболее благоприятны для обитания человека. Хороший климат, плодородные земли, тучные пастбища и многочисленные озёра — компоненты, давшие повод автору X в. говорить об области Иагсун-Иасу как о благоприятной местности. Естественно предположить, что именно этот район закрепил за собой и своим племенем хакан кимаков, разбив здесь летнюю ставку, так как в Центральноазиатских средневековых образованиях местоположение ставки кагана определяло политический центр самого государства.

Другим районом обитания кимаков, согласно «Худуд ал-Алам», был Кыркырхан, или Каркархан, жители которого некоторыми обычаями похожи на киргизов[581]. Обитатели этой области, судя по характеристике, находились в близком соседстве с какой-то частью киргизов.

В литературе даётся несколько вариантов локализации области. В.Ф. Минорский первоначально предполагал читать это имя как Каркархан и относил к району Каркаралинска, расположенного в 300 км к юго-западу от Семипалатинска в Карагандинской области[582]. В 1955 г. в дополнении к «Худуд ал-Алам» он, принимая во внимание сходство обычаев жителей Каркархана с киргизами, читал уже это имя как Кыркыз-хан[583]. А.Н. Бернштам ищет область или город под таким названием в Семиречье[584]. К.И. Петров, исходя из своей теории о принятии некоторыми этнонимами названий «по цвету пород края», привязывает местность Кыркырхан к городу Красноярску, потому что кыр означает красный цвет[585].

Однако кыр у тюркских народов имеет преимущественное значение степной, именно такое семантическое наполнение отмечено для термина «кыркыр». В словаре тюркских наречий В. Радлова записано, что гористая степь между Балхашем и Иртышем называлась у казахов Кыркыр[586].

Интересна в связи с этим версия эпоса «Манас», приведённая в сочинении XVI в. «Маджму ат-таварих». Согласно ей, Манас был внуком Каркары, родоначальника, имя которого было также персонифицированным этнонимом, к которому относился род Манаса. Народ Манаса именовался также кыпчаками, а точнее, каркаралинскими кыпчаками, или кыпчаками Каркары[587]. Кыпчаки Манаса, согласно преданию, действуют в Каракишлаке и в верховьях Таласа. Как отмечает В.А. Ромодин, «в современной топонимике сохранилось название местности Каркара, находящейся около р. Каракыстак в Казахстане, верховья которой к югу от Мерке отделены Киргизским хребтом от верховьев Таласа»[589].

Хотя вышеприведённая цитата говорит больше о локализации местности Кыркыр в Семиречье, на что указывал ещё Бернштам, всё же представляется, что в данном случае речь идёт о местности, расположенной между Балхашем и Иртышем. В связи с этим вызывает интерес высказывание А.X. Маргулана, обратившего внимание на сообщение Ч.Ч. Валиханова о сохранившейся среди казахов, проживающих в Каркаралинских и Чингистауских горах, расположенных между Иртышем и Балхашом, легенде о Манасе. «По этой легенде, богатырский конь Манаса назывался Как-Кула ат, он стоял под горой Бегазы, ел клевер из каменных яслей (тас соры). В горах Бегазы (в 80 км к югу от Каркаралинска) много древних наскальных рисунков, изображающих козлов, собак, лошадей и следы копыт. Одну из этих групп казахи связывают с богатырским конём Манаса — Кула ат»[590].

Для уточнения местонахождения этой области кимаков обратимся к свидетельству ал-Идриси. Согласно ему, наиболее населённой частью страны кимаков были берега о. Гаган, к северу от которого простирался горный хребет под названием Гиргир. Гаган соответствуют системе озёр в Алакольской впадине, а Гиргир — хребтам Чингистау и Тарбагатая[591]. На карте ал-Идри-си страна кимаков показана к северо-западу от киргизов, и поэтому жители области Кыркырхан имели некоторые черты, присущие киргизам. Исходя из всего сказанного, нам представляется, что можно довольно определённо привязывать местность Кыркырхан «Худуд ал-Алама» или Гиргир ал-Идриси к району к югу от Иртыша вплоть до Балхаша, захватывая Каркаралинские, Чингистауские и Тарбагатайские горы.

О самих кыпчаках говорится в «Худуд ал-Аламе» в двух случаях. В одном случае — это кимакская область Айдар аз-Кифчак, чьи жители некоторыми своими обычаями напоминают огузов[592]. Исходя из последних слов, можно предположить, что этот район располагался непосредственно на границе с огузами. Земли их простирались от среднего течения Сырдарьи до Волги. Районы междуречья Ишима и Иртыша и далее к востоку были отведены под область Иагсун-Иасу, а Восточный Казахстан был известен под именем Кыркырхан. Таким образом, для самих обитателей области Андар аз-Кифчак остаются землями Центрального Казахстана[593]. Кыпчаки в здешних местах обитали ещё в VIII в., но уже в IX в. они попали под влияние кимаков, и как бы юридическим отражением этого акта в источнике X в. стало появление названия Андар аз-Кифчак.

Но, хотя область и называлась кимакской, преобладающим населением оставались кыпчаки. Имея это в виду, можно принять замечание В.В. Бартольда о том, что город Сауран был «пограничной крепостью против гузов и кимаков»[594], и что под кимаками надо подразумевать кыпчаков[595]. Сауран располагался по среднему течению Сырдарьи, «был окружён семью стенами, одна за другой» и был конечным пунктом влияния мусульман — дальше Сырдарья протекала по степи, занятой гузами и кыпчаками. Макдиси называет ещё несколько пунктов, пограничных с владениями тюрков, и среди них большой, богатый, укреплённый город против кимаков Шагилджан[596], находившийся, вероятно, северо-западнее Саурана. Е.И. Агеева и Г.И. Паневич отождествляют Шагилджан с городищем Ишкан, расположенным почти в середине современного посёлка Атабай в 25 км к северу от города Туркестана[597]. Следовательно, в X в. кочевья кимакской области Андар аз-Кифчак вплотную подходили к среднему течению Сырдарьи.

Приведённый историко-географический материал позволяет привязать кимакскую область Андар аз-Кифчак в широком смысле к Центральному Казахстану: это бассейн р. Сарысу и его притоков Кара- и Сары-Кенгиров, пастбища вокруг гор Улутау на юге границы района достигла низовьев Чу и Таласа. Соприкасаясь непосредственно с кочующими вблизи их огузами, вступая с ними в наступательные (против печенегов) и оборонительные (против Саманидских притязаний) союзы, кыпчаки, известные в источниках под именем кимаков, имели ряд общих черт в языке и обычаях с огузами. Так, в языке гузов и кыпчаков мы находим элементы «джеканья», характерные для современного казахского языка[598]. Поразительное сходство можно обнаружить при сравнивании погребального обряда огузов, зафиксированного ибн Фадланом в 922 г. во время его путешествия через степи Западного Казахстана[599] с погребальным обрядом кыпчаков, описанным В. Рубруком в XIII в.[600] Все эти данные все больше убеждают нас в том, что область Андар аз-Кифчак непосредственно соприкасалась с огузами в степях Центрального Казахстана.

Относительно самого названия Андар аз-Кифчак в науке укрепилось мнение В. Минорского, который полагал, что Андар аз-Кифчак переводится как внутренние кыпчаки[601]. В исторических источниках имеются примеры разграничения племён на внешние и внутренние. В знаменитом памятнике средневекового огузского героического эпоса «Китаб-и дэлэм Коркут» («Книга моего деда Коркута») часто встречается упоминание огузов внешних и внутренних.

Наличие в степях Казахстана в X в. отдельной области внутренних кыпчаков служит косвенным подтверждением присутствия и другой родоплеменной группы, которая должна, если следовать логике, именоваться внешними кыпчаками. И, действительно, автор «Худуд ал-Алам» информирует о существовании ещё одного подразделения интересующего нас племени. Правда, он не называет их внешними, но само их описание, локализация по отношению к другим известным этническим коллективам недвусмысленно указывает на это. Так, в одном случае он, описывая пределы страны собственно кимаков, говорит, что к западу от неё располагались «некоторые из кыпчаков и частью необитаемые страны севера»[602], т.е. эта группа соприкасалась с «необитаемыми» странами, должна была действительно выглядеть в глазах современников передовым, пограничным, внешним отрядом.

Зная, что земли, принадлежавшие собственно кагану кимаков Иагсун-Иасу, располагались в междуречье Иртыша и Ишима, следует территорию отдельной группы кыпчаков искать западнее Ишима и располагать в предгорьях Южного Урала, преимущественно с её восточной стороны[603]. В X в. западнее их обитали и племена огузского объединения, а непосредственно в предгорьях Уральского хребта — башкиро-мадьярские племена.

Отметим, что данная группа кыпчаков пребывала ещё в полузависимом политическом отношении от кимаков. Вероятно, они находились уже на стадии выделения из кимакского государства, но не окончательного, ибо в «Худуд ал-Алам» говорится, что хотя «кыпчаки — племя, которое отделилось от кимаков», однако их «царь назначался кимаками»[604].

Поэтому становятся понятными строки из «Худуд ал-Алам» о некоей горе, лежащей между «концом границы русов и началом кимакской границы; её длина пять дней пути»[605]. Эти слова служат подтверждением того факта, что два народа примыкали с двух противоположных сторон к склонам одной горы[606]. Такой горой могли быть склоны Южного Урала[607]. Однако автор, несомненно, ошибся, помещая непосредственно с западной стороны Уральских гор земли русов. Ведь именно сам он сообщает в другом месте, при описании страны мадьяр, что к западу от них «области русов»[608], а к востоку от мадьяр (башкир) горами могли быть только Уральские склоны. Именно в этот период, вероятно, башкиры втягиваются в систему устойчивой разнохарактерной связи с кочевническим кыпчакским, миром. Начиная с этого времени нарастает волна кыпчакского этнического воздействия, которая, проникая во все части древнебашкирского этноса, влияет на его формирование, нивелирует племенные различия, убыстряя процесс ассимиляции булгаро-мадьярских и других племён[609]. Хотя в X в. кыпчаки ещё не очень активно проникали на север, в глубину башкирского массива, однако кыпчакское направление этнокультурного развития определилось довольно чётко: не случайно во второй половине XI в. язык башкир был близок, языку кыпчаков[610]. О проникновении кыпчаков в башкирский этнический мир свидетельствуют и археологические данные. Особый интерес представляют исследованные Н.А. Мажитовым в крайних южных районах Башкирии курганы X–XII вв., на основе которых была выделена Караяксуновская культура[611].

Историко-географические материалы позволяют сделать некоторые выводы. К концу X в. вся территория, населённая кыпчаками и кимаками, делилась на четыре основных области:

Йагсун-Иасу — область, населённая в основном кимаками, захватывала междуречье Ишима и Иртыша и Барабинскую степь к западу от Новосибирска.

Кыркырхан — ещё одна область кимаков. Локализовалась она в Восточном Казахстане, простиралась также от Иртыша до Балхаша и Алакуля на юге. В неё входили Каркаралинские, Чингистауские горы и Тарбагатайский хребет.

Андар аз-Кифчак — область к югу от Иагсун-Иасу и к западу от Кыркырхана. Это Центральный Казахстан, населённый преимущественно кыпчаками, включал в себя окрестности Улутауских гор, р. Тургай, Сарысу, Каракенгир и др. На юге область доходила до низовьев р. Чу и Таласа. По Сырдарье она непосредственно граничила с Саманидскими владениями Средней Азии, на западе соприкасалась с огузскими племенами.

Районы предгорья Южного Урала, преимущественно юго-восточные его склоны и степи, к ним примыкавшие, занимали некоторые из кыпчаков отделившиеся от кимаков.

Таким образом, если рассматривать территорию, населённую кимаками и кыпчаками в IX–X вв., как целое, можно заметить, что к концу X в. после бурных политических событий предшествовавших десятилетий положение в степях Казахстана несколько стабилизировалось. Территория, контролируемая племенами кимако-кыпчакского объединения охватывала земли от Алтайских гор на востоке до р. Урала на Западе, от южной кромки Западной Сибири (от границы лесов на севере) до низовьев р. Чу и Таласа на юге. Такое относительное мирное затишье в степях способствовало процветанию торговых связей и развитию караванных маршрутов.

К концу I тыс. н.э. в восточных источниках появляются известия о торговых контактах оседло-земледельческих культур Южного Казахстана и Средней Азии с племенами кимако-кыпчакских группировок, обитавших в Казахстане. Было бы, конечно, ошибочно думать, что культурно-экономические связи между степью и оазисами Средней Азии возникли именно в этот период[612]. Хозяйственные различия между областями создали условия для развития товарообмена ещё с глубокой древности. Для областей Средней Азии и Южного Казахстана торговля с соседними кочевыми племенами всегда имела большое экономическое значение.

Необходимы эти торговые сношения были и для жителей степей нуждавшихся в предметах и продуктах земледелия, и для жителей городов и оседло-земледельческих районов, получавших скот, мясо, шерсть от кочевых соседей в большом количестве и по дешёвой цене. О цене на мясо ал-Макдиси говорит следующее: «Мясо без костей (продаётся) по 4 маны (около 3.3 кг.)[613] за диргем»[614]. Кожи, доставляемые кочевниками, возвращались в степь уже в виде изделий из них. Например, тот же ал-Макдиси пишет: «Из Шаша вывозятся высокосортные шашреневые сёдла, колчаны для стрел, палатки. Кожи же привозятся от тюрков и дубятся».

Помимо изделий из продуктов животноводства в степь поступали и товары ремесленного производства и продукты земледелия. «Изары (плащи) и молитвенные коврики, воротники, хлопковое семя, отличные луки и некачественные иглы… хлопок… и ножницы. Из Самарканда также парча, которая вывозится к тюркам, шёлк и одежда из него, орехи…»[615]. Предметом торговли были также рабы из тюрков, славян (свидетельство междоусобных войн среди тюркских племён и набегов на соседние народы), меха пушных зверей и другие товары.

С дальнейшим развитием феодального способа производства в Средней Азии и Южном Казахстане, ростом городов, развитием производительных сил в X–X вв., а также с приближением кочевьев кыпчаков вплотную к земледельческим оазисам эти торговые связи усилились. Главным предметом торговли у кыпчаков, как и прежде у других скотоводческих народов, продолжали оставаться скот и продукты скотоводства в обмен на изделия ремесленного производства и продукты земледелия. Основным платёжным средством при меновой торговле издавна был скот, выполнявший функцию денег. «Кочевые народы, — писал К. Маркс, — первые развивают у себя форму денег: так как всё их имущество находится в подвижности, следовательно, непосредственно отчуждаемой форме, и так как образ их жизни постоянно приводит их в столкновение с чужими общинами и тем побуждает к обмену продуктов»[616].

Торговля осуществлялась взаимным путём. Среднеазиатские и другие купцы проникали в глубь казахстанских степей и вели торговлю в кочевьях самих кыпчаков и кимаков, которые, в свою очередь, не дожидаясь приезда к ним купцов, пригоняли скот на рынки присырдарьиских городов: Отрара, Сыгнака, Саурана, Дженда и др.

По каким же дорогам двигались караваны в степи Казахстана и оазисы Средней Азии? В отличие от подробных описаний старых традиционных торговых маршрутов, связывавших Китай со Средней Азией (Великий шёлковый путь), а также Среднюю Азию с районами Поволжья и далее с Хазарией и Русью, в нашем случае, имеются лишь фрагментарные неясные и запутанные известия о дорогах, ведущих в широкие просторы Центрального и Северного Казахстана. Наиболее ранние, но фрагментарные известия о существовании дорог к кимакам даёт Тамим ибн Бахр. «Мы спросили его о дороге кимаков от Тараза, — сказано у него, — и рассказал он, что дорога от Тараза идёт к двум селениям, населённым и цветущим, называемым Каваииб, расстояние их от Тараза 7 фарсахов. Из этой местности до города царя кимаков расстояние в 80 дней пути для всадника, быстро скачущего, который везёт с собой запас еды…»[617]. У ибн ал-Факиха, заимствовавшего у Тамима эти сведения, имеется дополнение, которое указывает направление дороги к кимакам. Согласно ему, дорога идёт от Тараза налево[619], т.е. на север. Упоминание как Тамимом, так и другими авторами, что на этот путь требуется большой запас провизии, служит подтверждением того, что дорога шла на север и северо-восток, в малонаселённые районы Центрального Казахстана, Южной Сибири, так как такими местами не могли быть области Семиречья, где издавна проходил Великий шёлковый путь с функционирующими стоянками для купцов.

И всё-таки точный маршрут к кимакам остаётся неясным. Исходной точкой был Тараз (современный Джамбул). Налево от него в семи фарсахах находились два селения, а дальше дорога шла по пескам, степям и долинам. Автор «Китаб ал-харадж» Кудама ибн-Джафар, описывая дорогу от Шаша на восток, пишет: «Песок находится между Таразом и Куланом к северу, а за песком — пустыня из песка и гальки, где водятся змеи, она (пустыня) простирается до территории кимаков, направо от него гора, на которой много фруктов, клевера и горных овощей»[620].

К югу от современной трассы Джамбул (Тараз) — Луговая (Кудан) находится Киргизский Алатау, а к северу — пески, это современный Мойынкум, примыкавший с юга вплотную к Бетпак-Дале. В настоящее время поверхность Бетпак-Далы, особенно на юге, покрыта щебнем и массивами песка[621]. Если сравнить описание Кудамы с современным ландшафтом данной территории, можно увидеть полную их идентичность, что позволяет уверенно говорить, что маршрут, указанный у Тамим ибн Бахра, пролегал через восточную Бетпак-Далу.

По этой части степи в середине XVIII в. проходила караванная дорога, известная под названием Ханжол (Ханская дорога), получившая своё название после путешествия по ней в 1753 г. хана Аблая[622]. Исходной точкой этого пути, как и дороги кимаков, был район Таласа. Далее дорога шла через Мойынкум, выходила к среднему течению р. Чу, пересекала её в районе Коктерека и оттуда направлялась на северо-восток к верховьям р. Сарысу мимо гор Джамбыл, Кайптынг-Кзылжартасы, Боллатау. С верховьев Сарысу долинами р. Нуры и приишимскими степями этот караванный путь вступал в низовья р. Ишима, Тобола и Иртыша, где в интересующее нас время находились пастбища кимаков. Были и другие дороги, связывавшие оазисы долин р. Таласа, Чу и Сырдарьи с обширными степями Казахстана, об этом свидетельствует наличие нескольких дорог, проходивших через пустынные земли Бетпак-Далы в более поздние времена. Несомненно, эти дороги проходили по старым караванным маршрутам.

Наиболее подробный маршрут к кимакам описан у Гардизи. Приведём его полностью: «Что касается пути к кимакам, то из Фараба идут в новое селение; на пути из него в страну кимаков встречают реку, переправляются через неё и приходят к реке Сокук, после переправы через неё начинаются солончаки. Дальше приходят к горе Кендыр-Тагы. Путешественник идёт всё по берегу той же реки; гора высока. После этого поднимаются на гору по узкой тропинке. От горы Кендыр-Тагы приходят к реке Асус; по этой дороге в течение пяти дней на людей совсем не падает свет солнца, вследствие тени деревьев, до самого берега реки Асус. Вода в реке чёрная; она течёт с востока до ворот Табаристана. После этого приходят к реке Иртыш, где и начинается страна кимаков»[623].

Как видим, исходной точкой этого пути является Фараб (Отрар). Мы не знаем, имеет ли в виду Гардизи г. Фараб или округ того же названия, но вероятней всего, город. Так, автор IX в. ибн Хордадбех, являвшийся одним из источников Гардизи, сообщал о Фарабе, как городе находившимся на правом берегу реки[624]. Этот город располагался на среднем течении Сырдарьи, на правом берегу, там, где в неё впадает р. Арысь[625].

Таким образом, дорога к кимакам, по Гардизи, начиналась со среднего течения Сырдарьи. Но дальнейший путь вызывает недоумение. Вторым пунктом на пути к кимакам является новое селение. Подробно о местонахождении населённого пункта под таким названием сообщает Ибн Хаукаль. Он находился в фарсахе от Сырдарьи, в двух днях пути от места впадения её в Аральское море и в 20 днях от Фараба[626]. Из Фараба в Новое селение (Янгикент — тюрк., Дих-и нау — перс., ал-Карьят ал-Хадиса — араб.) можно было, добраться двумя путями: сухопутным маршрутом вдоль русла реки, на что уходило 20 дней, и водным путём, вниз по её течению.

Вызывает удивление что для пути к кимакам Гардизи избрал такой окольный маршрут, в то время как существовали прямые дороги на севере через Бетпак-Далу. Вероятно, Гардизи объединил два совершенно самостоятельных маршрута к кимакам, бравших свои начала соответственно со среднего (Фараб) и нижнего течения Сырдарьи (Янгикент). На это указывает тот факт, что Гардизи совершенно не приводит никаких подробностей о дороге из Фараба в Янгикент: по правому или левому берегу шёл путь, где переправлялись через Сырдарью, ибо известно, что город Фараб находился на правом, а Янгикент — на левом берегах.

Если брать за исходную точку начала пути г. Янгикент, то первой рекой на пути к кимакам должна быть р. Сырдарья. Несомненно, название такой крупной реки должно было быть известно Гардизи, тем более что он знал названия более мелких рек, встречавшихся на этом пути. Можно предположить, что Гардизи в своём дорожнике имел в виду какой-то другой, новый город, который являлся новым по отношению к Фарабу как исходной точке на пути к кимакам.

Таким городом мог быть Кедер, в X в. на короткое время ставший главным городом округа Фараб[628]. Макдиси утверждал, что Кедер был новым городом, возникшим после Фараба. Согласно А.К. Акишеву, К.М. Байпакову, Л.Б. Ерзаковичу[629], время возвышения Кедера до ранга столицы области Фараб совпадало с периодом сложения и усиления государства огузов. Скорее всего, Кедер был городом-резиденцией наместника огузского ябгу. В нём, видимо, преобладавшим населением были огузы[631].

Известно, что подлинный Янгикент, лежавший в устье Сырдарьи, являлся резиденцией самого огузского ябгу и был населён огузами. Видимо, эти обстоятельства и послужили причиной путаницы Гардизи и заставили его маршрут к кимакам из Отрара усложнить лишним направлением в Янгикент, в чём совсем не было необходимости. Если же наше отождествление (Кедер — «Новый город» Гардизи) правильное, то можно маршрут Гардизи легко сопоставить с караванной дорогой более поздних времён, проходившей по средней части Бетпак-Далы и известной под названием Сарысуская дорога. Отправной точкой её на юге был г. Отрар, далее Сауран, затем Сыгнак, от последнего путь шёл на перевал Ак-Сумбе, оттуда — к низовью р. Сарысу, вверх по её течению, вдоль левого берега, переходила на правый и от Каражала направлялась на север вдоль притока Сырасу Кара-Кенгира, мимо г. Улутау, подходила к Ишиму у Жар-Кайнага и далее по руслу Ишима выходила к Иртышу[632].

Сравним дорожник Гардизи с «Сарысуским» путём. Отправные пункты обоих маршрутов совпадают в точности — это Фараб и Отрар (в X в. и позднее Фараб отождествлялся с Отраром). Новое селение Гардизи — это Кедер, расположенный в фарсахе на северо-запад от Отрара[633], от него в двух днях пути расположен Сауран, т.е. маршрут проходит через те же пункты что и в Сарысуском караванном маршруте. Отсюда переправляются через реку, название которой неизвестно, вероятнее всего, это низовья р. Чу, чьи воды теряются в песках недалеко от низовьев Сарысу. Переправившись через Чу, путешественники, избравшие данный маршрут, через определённый промежуток времени достигают песков Мойынкума, раскинувшихся к северу от озера Тамгалы. Возможно, об этом месте Гардизи сообщает как о песках Уюкман. Это был самый тяжёлый участок дороги на пути к кимакам. Именно в этом районе, идя походом в Дешт-и Кыпчак в 1391 г., Тимур потерял большое количество лошадей, погибших от безводья, и только после его прибытия к местности Сарыкузен, т.е. к р. Сарысу, «воды стало много»[634].

Вслед за И. Марквартом[635] сопоставим р. Сокук, следующую после песков Уюкман, Гардизи с р. Сарысу, протекавшей к северу от Мойынкума. Переправившись через неё, можно было следовать вдоль русла правого притока Сарысу Кара-Кенгира и подойти к Кендыр-Тагу, откуда, согласно Гардизи, брала свои истоки река того же названия, т.е. река называлась Кендыр, что очень сходно с современным Кенгиром[636]. Солончаки, о которых упоминает Гардизи, встречающиеся после переправы через Сокук, соответствуют району впадения Кара-Кенгира в Сарысу. В жаркое время летом Кара-Кенгир не доносит свои воды до Сарысу и пересыхает, разбиваясь на плесы с солоноватой и даже солёной водой.

Р. Кара-Кенгир берёт своё начало в восточных склонах Улутау, высшая точка которой равна 1134 м. Отсюда следует, естественно, предположить, что г. Кендыр-Тагы Гардизи можно отождествить с Улутау. Гардизи пишет, что дорога после переправы через Сокук, идя по берегу р. Кендыр, проходит среди зелени. И в наше время берега Кара-Кенгира покрыты зарослями ивы, берёзы, а пойма реки богата травами. От Кендыр-Тагы караванная дорога шла к р. Асус. Путешественники, двигавшиеся по этому маршруту, затрачивали пять дней, прежде чем достигали берегов. Асуса. На таком же расстоянии, т.е. около 200 км к северо-востоку от Улутау, находится крупная р. Ишим. О ней Гардизи говорит, что она течёт с востока и доходит до ворот Табаристана, т.е. впадает в Табаристанское (Каспийское) море.

И, действительно, для путников, вышедших к Ишиму описанной дорогой, Ишим представляется текущим с востока, где в горах Нияз, к северу от Караганды, берёт своё начало. В районе пос. Державинское Ишим резко меняет своё русло и течёт на север, но караванная дорога к Ишиму выходила до этого поворота и, вероятно, изменение её русла не попало в поле зрения древних информаторов, поэтому у них р. Асус впадает в Каспийское море. Вероятно, Гардизи, описывая р. Асус, соединил верховья и среднее течение этой реки с устьем другой реки, воды которой действительно впадают в Каспийское море.

Наиболее подходящей рекой, могущей служить продолжением Ишима, является, на наш взгляд, р. Урал. Если взглянуть на современную карту, то можно заметить, что Урал, начиная с Орска, течёт строго на запад до г. Уральска и служит как бы естественным продолжением части русла Ишима, текущего с Востока на запад. Они расположены на одной широте и являются как бы естественным продолжением друг друга. В арабской географической литературе X в. довольно часто существовали представления, что верховья одних рек соединяются с низовьями других.

Асус — последний этап на пути к кимакам. О дальнейшей дороге к ним Гардизи ничего не говорит. Из его сообщений ясно одно, что страна кимаков начиналась после переправы через Иртыш.

Существовали, конечно, и другие караванные пути, связывавшие культурные центры Южного Казахстана с кочевыми племенами Северного и Северо-Восточного Казахстана, но известия о них до нас не дошли. О наличии таких дорог говорит существование в более позднее время в Бетпак-Дале не менее шести маршрутов[637].

К кимакам вёл ещё один путь — из низовьев Сырдарьи, где исходной точкой был Янгикент. Но это не то Новое поселение, которое, согласно Гардизи, было вторым пунктом его маршрута. Через Янгикент, расположенный в низовьях Сырдарьи, проходил караванный путь, связывающий Среднюю Азию со странами Восточной Европы, от этой основной магистрали, возможно, ответвлялся путь на север в степи к кимакам.

В.Ф. Минорский в комментариях к «Худуд ал-Алам» пытался привязать маршрут, описанный у Гардизи, к району севернее Аральского моря. С этой целью он принимал первую безымянную р. Гардизи за Иргиз, а Сокук — за Тургай, приведя в доказательство слова Абулгази о местности Иргиз-Совук, относящейся к району слияния р. Иргиз и Тургай. Сопоставляя р. Сокук с Тургаем-Сувуком, В.Ф. Минорский далее ведёт дорогу вдоль правого берега Тургая до его истока, предполагая, что водораздел между Тургаем и западными притоками Ишима можно принять за г. Кендыр-Тагы. Однако в этом отождествлении он сам сомневался, ибо водораздел незначителен по высоте[638].

Мы можем добавить, что В.Ф. Минорский выпустил из виду, что Янгикент находился на левом берегу Сырдарьи, и, следовательно, прежде чем начать путь к кимакам, путешественники должны были переправиться через Сырдарью. Следовательно, первую реку надо отождествлять не с Иргизом, а с Сырдарьёй. Это, во-первых, а во-вторых, у Абулгази сказано при описании раздела земель Бату-ханом, что область, где должен был жить Шибан-хан, занимали земли: «летом… на восточной стороне Яика, по р. Иргиз-Сувук, Орь, Илек до горы Урала, а во время зимы — в Аракуме, Каракуме и по берегам реки Сыр…»[639].

Как видно, летние пастбища Шибан-хана находились на южных отрогах Уральских гор и северных склонах Мугоджар, в этих районах протекают р. Орь и Илек и берёт свои истоки Иргиз. Район же впадения Иргиза в Тургай как раз приходится на пески Приуральских Каракумов, где находились зимние пастбища. Поэтому нам кажется необоснованным сопоставление В.Ф. Минорским р. Тургай с Сувуком. Название Иргиз-Сувук относится к верховьям Иргиза. Возможно, Иргиз-Сувук[640] обозначает холодный Иргиз, что также указывает на то, что название Иргиз-Сувук относится к верховьям Иргиза, где вода холоднее. Далее водораздел между Тургаем и Ишимом, как говорит В.Ф. Минорский, был небольшим, в то время как Гардизи сообщает о Кендыр-Тагы как о высокой горе. Отсюда до Асуса было пять дней пути; от водораздела же, принятого Минорским за Кендыр-Тагы, до Ишима по прямой 50 км, т.е. не более двух дней пути.

Однако мы не отрицаем существования торговых путей от низовьев Сырдарьи на север и северо-восток Казахстана, а лишь пытаемся доказать невозможность отождествления дороги Гардизи с маршрутом из Янгикента, расположенного в устье реки.

По источникам IX–X вв. известны два достоверных маршрута к кимако-кыпчакским племенам, ведущим из Средней Азии: восточный, берущий начало от Тараза (так называемая Ханская дорога) и западный, начинающийся от Отрара (Сарысуская дорога).

О существовании ещё трёх дорог, проходивших через Семиречье и связывавших города Средней Азии с районами, расположенными между Балхашом и верховьями Иртыша, где в середине IX–X вв. находились также кочевья кимаков, сообщает ал-Идриси. Эти маршруты подробно разработал в своей работе Б.Е. Кумеков. Согласно ему, в страну кимаков шли следующие дороги: одна из Тараза через земли карлуков Семиречья, далее через Тарбагатай к Иртышу; другая из Ферганы через перевал Каракол к Баласагуну и через северо-восток Семиречья выходила к Алакульскому озеру; третий маршрут начинался из Турфанского оазиса, из страны тогузогузов прямо на север и также выходил к системе Алакульских озер[641].

Расселение кыпчаков в XI в.

Кыпчаки, постепенно освобождаясь из-под власти кимаков, распространяли свои владения на запад и юго-запад, занимая помимо степей Центрального Казахстана и районы к северу от Аральского моря. К концу XI в. они вплотную подходят к северо-восточным границам Хорезма на Сырдарье. Впервые о появлении кыпчаков на границах этого государства сообщает Бейхаки при описании событий 1030 г., когда хорезмшах Алтунташ (1017–1032) отказался возвратиться во двор Махмуда Газневийского, мотивируя свой отказ в письменном виде, между прочим следующим: «А кроме того, вчера вечером пришло письмо от ходжи Ахмеда сына Абд-ас-Самада кедхудая, что кечаты, джиграк и хифчак волнуются… как бы не случилось беды»[642]. Как видим, хорезмшаху Алтунташу приходилось отражать набеги соседних кочевых племён, которые просачивались даже в пределы Хорезма, где они поступали на службу к тем же хорезмшахам. О присутствии кыпчакских племён в середине XI в. в Хорезме говорят строки из «Истории Масуда»: «Харун тоже выступил, возвратился в Хорезм и ещё ревностней начал готовиться к походу. Со всех сторон к нему стекались люди (племена кечат, джиграк и кыпчак), получилось большое войско»[643].

Более подробную картину расселения кыпчаков в XI в. можно представить из труда Махмуда Кашгарского.

На юге кыпчаки вышли вплотную к Таразу. Согласно Махмуду Кашгарскому, «Кенджак Сангир — город вблизи Тараза. Это пограничная крепость кыпчаков»[647]. О длительном хозяйствовании кыпчаков на юге в соседстве с карлуками говорят также известия Махмуда: «Булак — тюркское племя. Они были в подчинении у кыпчаков, но затем спаслись благодаря помощи Аллаха и теперь они называются алка-булак»[648].

О том, что булаки входили в карлукский союз, фиксирует Шараф ал-Марвази, согласно которому карлуки состояли из девяти групп, в том числе «три чигиль… одна тухси, одна булак»[649]. Заметка Кашгарского, служит отголоском каких-то военных столкновений карлуков с кыпчаками задолго до жизни Махмуда.

Восточные рубежи продолжали проходить по Иртышу, так как на карте Кашгарского левый берег реки обозначен как местообитание йемеков, о которых он писал: «Йемеки — тюркское племя. А он у нас кыпчакский род»[650].

О западных границах кыпчаков дают представление следующие слова Кашгарского: «Итиль — название реки в стране кыпчаков»[651]. Район Аральского моря отмечен на его карте как «обиталище огузов и кыпчаков»[652].

Таким образом, во второй половине XI в. огромная территория от Иртыша на востоке до Волги на западе была занята кыпчакскими племенами. Проникли кыпчаки и на Мангышлакский полуостров. В пользу такого мнения говорит карта Махмуда Кашгарского, на которой на восточном берегу Каспия отмечено поселение кыпчаков[653]. В источнике говорится, что в 1065 г. сельджукский султан Алп-Арслан из Хорезма совершил поход на Мангышлак. «Этот поход был направлен против Кифшата и Джази. Алп-Арслан осадил Кифшата, засевшего в крепости Мангышлак»[654].

Как пишет С. Агаджанов, «скорее всего здесь мы имеем дело не с именами собственными, а со своеобразной этнонимической персонификацией. В пользу такого мнения говорит и то обстоятельство, что в труде Сабита ибн ал-Джуази в рассказе о походе 1065 г. упоминаются «кыфчак и туркмен»»[655]. Согласно исследованию того же учёного имя Джази соответствует племенному названию языр[656].

Следовательно, источники информируют нас о том, что в XI в. Мангышлак был населён кыпчаками, проживавшими совместно с племенами язырской группы, где им приходилось отстаивать свои земли от Сельджукидов Хорасана. Однако власть сельджукидов над кыпчаками Мангышлака и язырами Прибалхашья была недостаточно прочной[657]. Кочевые племена этой области были достаточно могущественны, чтобы, в свою очередь, совершать набеги на Хорезм и другие среднеазиатские районы, Ибн ал-Асир указывал, что во главе тюрков Мангышлака (а это были несомненно, племена кыпчакского объединения) стоял могущественный царь, который в 1096 г. двинулся походом на Хорезм. Поход был настолько грозный, что тогдашний наместник Хорезма Кутб ад-дин Мухаммед ибн Ануштегин обратился за помощью к Санджару и только вместе с ним прогнал этих тюрков, которые бежали на Мангышлак.

Важным доказательством пребывания кыпчаков в районе Южного Мангышлака и юго-восточнее в центре этнической территории туркмен служит топонимика. Так, во времена Надиршаха и даже в начале XIX в. степь к югу от Мангышлака до р. Чандыр называлась Дешт-и Кыпчак[659].

Таким образом, Махмуд Кашгарский даёт нам реальную картину расселения кыпчакских племён в XI в. Восточные границы их проходят по Иртышу по землям, населённым йемеками, и в районе Кашгара, поскольку один из населённых пунктов в области Кашгар назван Кыпчак. Это была только часть йемеков, другая же их часть переселилась в общем потоке кыпчакского движения на запад. Их мы встречаем в бассейне Волги. Наджип Хамадани писал: «Саксин — это город, больше его нет города в Туркестане… жителей его беспокоят племена кыпчаков и йемеков. В этой области нет реки, кроме Атила»[660]. Махмуд Кашгарский в перечне тюркских племён с запада на восток помещает йемеков рядом с башкирами, проживавшими в Приуралье[661]. В XI в. йемеков упоминают русские летописи под именем половцев Емякове в низовьях Камы[663]. Между прочим, в Предуралье и поныне распространены топонимы и антропонимы с основой йемек. Русская фамилия одного из башкирских тарханов XVIII в. была Емяков, в татарских говорах выражение «йемек майы» означает горчица[664].

Как видим, кыпчаки в XI в. расширили свои владения как на западе, так и на юге. Но если дальше к югу и юго-западу они не могли продвинуться, ибо на их пути стояло сильное хорезмийское государство, то к западу после падения государства сырдарьинских ябгу путь был открыт. В середине XI в. кыпчаки перешли Волгу и в 1054 г. под именем половцев уже появились в русских летописях[665]. Недаром Махмуд Кашгарский писал, что у границ Рума (Византии) живут печенеги, а рядом с ними к востоку — кыпчаки[666].

К вопросу о миграции племён в первой половине XII в.

Стремительное расширение пределов кыпчакских владений объясняется совокупностью внутренних и внешних причин. Внутренние причины были обусловлены ростом поголовья скота, признаки, которого можно обнаружить в показаниях Гардизи, Марвази и анонима X в. В этот же период продолжался бурный рост присырдарьинских городов, которые увеличили интенсивную торговлю со степными племенами. Именно на этот период падают сообщения о функционировании караванных маршрутов в глубь кыпчакских степей. Как следствие этого в кыпчакской среде наблюдался быстрый рост товарности скотоводства и неизбежное стремление к расширению пастбищ, которое происходило у кыпчаков даже более бурно, чем, например, у огузов, из-за отсутствия в их среде сильных земледельческо-оседлых традиций. Это стремление к расширению пастбищ, а также желание кыпчакской знати непосредственно участвовать в торговых делах без посредников привело к столкновению с державой сырдарьинских ябгу, преграждавших им путь на рынки Средней Азии на юге и к городам Причерноморья и Руси на запад.

Была и другая, внешняя, причина для передвижения кыпчакских племён, хотя и в этом случае основой оставалось увеличение населения и поголовья скота, что неминуемо вело за собой освоение новых пастбищ. К. Маркс по этому поводу писал: «…давление избытка населения на производительные силы заставляло варваров с плоскогорий Азии вторгаться в древние культурные государства… То были пастушеские племена, охотники и воины: их способ производства требовал обширного пространства земли для каждого отдельного индивидуума… Поэтому избыточное население было вынуждено пускаться в те великие сказочные странствия…»[667].

В истории древних кочевников Азии уже не раз были такие передвижения, вспомним хотя бы «великое переселение народов». И в XI в. мы имеем пример того «сказочного странствия», когда на территории Центральной и Средней Азии произошли события, имевшие важное значение для жизни племён кыпчакского объединения и других кочевников и вследствие этого вынужденных включиться в ту цепь миграции, сообщение о которой нам доносят различные источники.

Наиболее подробно о последовательной миграции народов с востока на запад говорит Шараф ал-Заман ал-Марвази: «Среди них есть группа (людей), которые называются кун, они прибыли из земли Китай, боясь китайского хана. Они были несторианскими христианами. Свои пастбища они покинули из-за нехватки земель… Из их числа был Акинджи ибн Кочкар Хорезмшах. Их преследовал народ по имени кай. Они многочисленнее и сильнее их. Они прогнали их с этих Иновых) пастбищ. Затем они (куны) пошли на земли шаров, а шары ушли в землю туркмен. Туркмены переместились на восточные земли гузов, а гузы переместились в земли печенегов поблизости от берегов Армянского (Чёрного) моря»[668]. Коротко запишем порядок племён, участвовавших в передвижении, следующим образом: Кай — куны — шары — туркмены — печенеги. Если более внимательно проанализировать эту цепь миграции, то можно сделать вывод: переселение начали куны, бежавшие от Китай-хана, т.е. от киданьского императора, в другое место в поисках пастбищ. Только после обоснования на новых землях куны подверглись нападению более могущественного племени по имени каи. Согнанные с новых земель, куны устремились на западных соседей из племени шары, которые, в свою очередь, сдвинули с насиженных мест туркмен, ушедших в земли огузов, которые передвинулись в области, населённые печенегами.

После тщательного исследования времени этой цепи миграции, приведённого В.Ф. Минорским, в исторической литературе утвердилось мнение, что это переселение произошло в первой половине XI в.[671]. Считается также, что передвижение явилось следствием образования в начале X в. в Северном Китае государства Ляо, основанного киданями. В результате расширения границ этой державы на запад в Центральной Азии произошли этнические и политические перегруппировки, следствием чего явилась цепь миграции, охватившая огромную территорию с Дальнего Востока до берегов Чёрного моря.

Однако возникают сомнения, почему экспансионистская политика киданей X в. заставила бежать кунов только в середине XI в. и почему это довольно крупное передвижение племён, происшедшее на северных границах Китая, выпало из поля зрения китайских информаторов. Ничего не говорится об этом передвижении и в официальной истории династии Лао «Ляоши». Зато о них упоминается в хронике армянского историка Матвея Эдесского, который под 1050–1051 гг. отмечает, что народ змей отц разбил племя хардеш — рыжеволосых, которые обрушились на узов (огузов) и печенегов и совместно с ними двинулись в пределы Византии[672]. Под именем «хардеш» — рыжеволосых — мы, несомненно, узнаем племя сарышары, наших кыпчаков, которые обитали на территории Казахстана.

Согласно Эдесскому, волну передвижения, начав с нападения на кыпчаков, породил народ змей. Записав порядок племён, участвовавших в миграции, по версии Матвея Эдесского, в виде цепи отц (змеи) — хардиаш (жёлтые, половые) — огузы-печенеги, и сравнив их с перечнем Марвази каи-куны-шары (жёлтые, половые) — огузы-печенеги, мы можем предположить идентичность обеих версий. По всей вероятности, оба автора описывают одни и те же события. Но у Матвея Эдесского отсутствует племя кунов. Вероятнее всего предположить, что для него самое дальнее звено в цепи миграции в лице кунов было неизвестно, и он заставляет племя змей, по его терминологии — отц, напасть прямо на кыпчаков.

По-видимому, под именем отц подразумеваются каи, племя, которое первоначально было известно на территории Северо-Восточной Монголии, в соседстве с киданями, под китайским именем хи, среднекитайским — хай или кай. Источники сообщают, что язык каи был близок киданьскому языку[673]. Имея в виду это обстоятельство и помня, что восточные кидани были монголоязычными, можно обратиться к самому имени каи с позиции монгольского языка. При этом окажется, что в диалектах современного монгольского языка термин «каи» означает змею. Серьёзным подспорьем является очень редкая возможность сопоставить тамги отделённых группировок этого племени. В китайском источнике VIII в. тамга каи (хи) изображена в виде змеи[674]. Такая же тамга обнаруживается у племени каи, внедрившегося в состав огузского объединения на Сырдарье[675].

Как известно, на рубеже VIII–IX вв. часть каи переселилась на запад, где они, согласно Гардизи, под именем кимаков расселились в долине Иртыша и прилегавших к нему районах. Махмуд Кашгарский не знал племени кимаков на Иртыше, хотя писал в эпоху переселения народов с Дальнего Востока. Согласно ему, на Иртыше обитало племя каи, или змей. Именно их и имел в виду в своём перечне племён Матвей Эдесский.

Нам представляется, что, хотя миграция племён в XI в. началась с Дальнего Востока, основные события развернулись гораздо ближе на территории Джунгарии. Согласно Марвази, переселение начал народ, спасаясь бегством от Китай-хана, нам представляется, что бегство кунов на новые пастбища в тот период ещё не породило соответствующего движения других племён. Только после того, как они обосновались на новых землях, куны подверглись нападению более могущественного племени каи. Кто же такие куны и где они обосновали свои новые пастбища?

Куны не были известны Матвею Эдесскому, по его словам, народ змей, (каи) напал прямо на хардиаш-кыпчаков. Нет кунов как названия народа и у Махмуда Кашгарского в его перечислении племён с запада на восток. Восточная цепочка перечисленных племён у него следующая: «…басмылы, кай, ябагу, татары, киргизы»[676]. О последних сказано — живут по соседству с ал-Сином. Имя кун обнаруживается только у Бируни и Марвази. У Бируни об этом племени написано в его «Тафхиме»: «Шестой климат начинается с территории восточных тюрков: каи, кунов, киргизов, тогузогузов, страны туркмен, фараба»[677]. В этом перечне народов куны показаны как одно из самых крайних племён к востоку от киргизов, т.е. где-то по соседству с киданями.

Так как «Тафхим» Бируни был написан между 1029 и 1034 гг. то, очевидно, миграция племён началась после этих годов. Марвази о кунах говорит как о группе людей, отделившихся от киданей. Это наводит на мысль, что, может быть, здесь мы имеем дело только с каким-то осколком киданьских племён, отколовшемся от своей основной части и ушедшим на запад. Возможно, именно, об этой группе киданей сообщает Ибн ал-Асир, по словам которого часть китаев при Арслан-хане была поселена на границе между Китаем и владениями караханидов, где они должны были защищать горные проходы, за что получили пастбища. И назначено им было определённое жалование. Их было 16 тыс. кибиток[678]. Марвази также отмечает, что ханы кытаев и уйгуров, боясь притязания ханов ислама (вероятно караханидов), закрыли дороги в свои страны и выставили войско[679].

Сведения о границах караханидов в Восточном Туркестане сообщает М. Кашгарский. Пограничными пунктами на северном караванном пути, ведущем из Мавераннахра в Китай, была Куча[681], на южном — Черчен[682]. Пределы государства Ляо в XI в. на западе ограничивались западной кромкой пустыни Гоби. Между этими районами лежали горы Восточного Тянь-Шаня. Вероятно, в этих горах для охраны горных проходов и поселились 16 тыс. семей киданей. Поселены они были тут при Арслан-хане Сулеймене ибн Юсуфе, правившем в Восточном Туркестане после смерти отца Юсуфа Кадыр-хана, умершего в 1032 или 1034 г.[683] Это подтверждается и указаниями Бируни, согласно которому в 1030 г. куны ещё отмечены как крайнее восточное племя, т.е. они ещё локализовались в районе расселения киданей. Примечательно, что в «ал-Канун» «ал-Масуди», написанной после 1030 г. куны у Бируни уже не отмечены на Дальнем Востоке. Они в этот период, очевидно, начали своё движение на запад и поселились в Тянь-Шаньских горах в 1032 г. в год вступления на престол Арслан-хана Сулеймена ибн Юсуфа.

Конечно, горы не самое выгодное место для пастбищ, и поэтому через определённое время куны остановили богатый караван и потребовали от купцов, чтобы они указали им хорошие пастбища. Купцы их направили в сторону Баласагуна, т.е. в Семиречье[684]. В.В. Бартольд отмечал: «Неизвестно, из какого источника один из компиляторов XVI в. заимствовал известие, что это переселение произошло в 433 г. (1041–1042) и что Арслан-хан потребовал от переселенцев принятия ислама; они решительно отказались, но во всём остальном оказывали хану полное повиновение, так что он решил оставить их в покое»[685].

Как видим, переселение киданей из горных ущелий Восточного Тянь-Шаня произошло из-за нехватки пастбищ. Кидани двинулись в Семиречье и по пути продвижения подверглись, очевидно, нападению кимаков или племени змей (каи), обитавших севернее их, на Иртыше.

У Махмуда Кашгарского есть любопытное известие, которое, на наш взгляд, имеет прямое отношение к интересующей нас проблеме. Он писал: «Бука — большая змея. В пословице говорится: «У змеи семь голов». Иногда этим словом называют героев, подобно тому, как называли одного из видных людей, ябагу Бука Будрадж. Всевышний обратил их в бегство в тот день, когда с ними сражался Арслан-тегин — завоеватель с 40 тыс. мусульман, а неверных с Бука Будраджем было 700 тысяч»[686].

Далее говорится, что на стороне неверных находились басмылы и джумулы. Кашгарский ещё мог говорить с одним из участников похода, так что война произошла сравнительно незадолго до написания его труда, но, как отмечал В.В. Бартольд, «вокруг этого события успел сложиться целый цикл легенд. К области легенды относится, конечно, и число кафиров, будто бы принимавших участие в сражении. Существование таких многочисленных армий в степи по условиям кочевой жизни совершенно невозможно»[687]. Огромная, до 700 тыс. человек, армия, конечно, цифра баснословная, но остальные описания являются отражением действительных событий.

Из сообщений Марвази и Матвея Эдесского известно что в событиях первой половины XI в. важную роль играл народ змей, или каи. У Махмуда Кашгарского с мусульманами воюет племя ябагу, во главе которых стоял представитель народа змеи Будрадж. Как известно, ябагу обитали на р. Ямар, отождествляемой с современной рекой Обь[688]. Западными соседями ябагу были каи-кимаки. Очевидно, каи в начале XI в. покорили племя ябагу, вступили в союз с обитавшими рядом басмылами и джумулами и двинулись в сторону Семиречья. Интересна также приведённая М. Кашгарским пословица о том, что «у змей семь голов», являющаяся, несомненно, отражением в аллегорическом виде действительно существовавших семи племён, входивших в китайский союз. Важно то, что этот союз носил название по имени змей.

Согласно Кашгарскому, народ змей двинулся в поход при Арслан-тегине, т.е. между 1032 и 1057/58 гг., временем правления Арслан-хана. Более точную дату можно получить сопоставив информацию Махмуда Кашгарского с известиями, приведёнными Абу-л-Фараджем в письме несторианского метрополита Самарканда своему католикосу в 1046 г., о появлении возле Кашгара какого-то неведомого многочисленного кочевого народа, вышедшего из местности между Хотаном и Тибетом. Их было якобы 700 тыс. всадников под командованием семи царей, из которых главный носила имя Назрат[690]. Совпадение в деталях двух информаций (700 тыс. чел., семь царей) о походе неверных племён наводит на мысль о том, что мы имеем дело с описанием одних и тех же событий происшедших где-то после 1046 г. К этому времени кимаки уже находились в Семиречье, на новых пастбищах, куда они переселились, как удалось выяснить в 1042 г. Как известно, Арслан-хан их не трогал, только потребовал принятия ислама, но, получив решительный отказ, оставил их в покое. Это довольно нетипичное поведение правителя мусульманского государства, ведущего, как известно, беспощадные священные войны с неверными, может вызвать удивление, если не предположить, что эта часть киданей-кунов исповедовала христианскую веру, как о них сообщил Марвази. Согласно В.В. Бартольду, «христиане во владениях караханидов не подвергались притеснениям, по крайней мере, христианские писатели ничего не говорили об этом»[691].

В то же время Ибн ал-Асир сообщает о принятии ислама каким-то кочевым народом, кочующим зимой в окрестностях Баласагуна, а летовку проводящим в низовьях Камы. Численность народа была в 10 тыс. шатров. События эти произошли в 1043 г., когда в честь перехода в истинную веру было принесено в жертву 20 тыс. баранов[692].

Комментируя данный отрывок, В.В. Бартольд писал: «Вполне возможно, что кочевники, проводившие лето в нынешних киргизских (казахских) степях, приходили на зиму в западную часть Семиречья»[693], т.е. нынешнюю Джамбулскую и Южно-Казахстанскую обл. К сожалению, Ибн ал-Асир не говорит об этнической принадлежности этого народа, но, вероятно, здесь нужно иметь в виду прежде всего кыпчаков. Именно им в XI в. принадлежали земли всего Казахстана. 10 тыс. шатров — это лишь часть огромного кыпчакского массива, поэтому, видимо, ещё в XII в. подавляющее большинство кыпчаков не были мусульманами. Притом в среде и этих кыпчаков принятие ислама произошло далеко не так мирно, как об этом писал Ибн ал-Асир.

Не согласные с догмами новой религии, кыпчаки вынуждены были откочевывать с обжитых мест. Видимо, к ним относится следующее сообщение ал-Марвази: «Путник, идущий к китаям на расстоянии в полмесяца пути от Санджу (Шанжоу), достигает группы шары, которая известна по имени их главы, называющегося Басмыл. Они убежали в эти места от ислама, боясь обрезания»[694]. В.Ф. Минорский локализует эту группу шары «по соседству с Эдзин-голом»[695]. Так как здесь они появились, опасаясь ислама, а мусульманская религия в тот период не распространялась восточнее города Кашгара, то и первоначальное местообитание шаров было где-то западнее этого города. Сообщение Ибн ал-Асира о принятии ислама в 1043 г. народом, отождествляемым нами с кыпчаками приводит к убеждению, что восточная группа шаров обитала именно там, и когда кыпчаки приняли ислам, несогласные бежали на восток.

Таким образом, можно представить события сороковых годов XI в. следующим образом: кимаки (каи) подчинили племя ябагу[696] и, войдя в союз с басмылами и джумулами, двинулись в сторону Семиречья, где обрушились на киданей — кунов Марвази, только недавно поселившихся в этих местах. Они, в свою очередь, сдвинули с мест племя шары, или кыпчаков, и вместе с ними устремились далее на запад. Отголоски пребывания кунов-киданей в кыпчакской среде прослеживаются в именах половецких ханов Китаня и Китанова[697]. Первый был убит в 1095 г.[698], а второй упоминается в русских летописях под 1103 г.[699] Отражение самого имени кун наблюдается в имени половецкого хана Кунуя под 1096 г.[700]

Среди исследователей нет единого мнения по вопросу о локализации народа шары (сары) в XI в. В.В. Бартольд размещал их в долине р. Чу, где находилось селение Сарыг[701]. И. Маркварт первоначально отождествлял страну сары с городом Сары в Мазендаране[702], но затем правильно отмечал, что речь идёт о местностях, расположенных восточнее туркменских степей[703]. С.Г. Агаджанов, исходя из данных Бируни о расселении туркмен в первой трети XI в., согласно которому часть туркмен проживала в Семиречье, отодвигает народ сары далеко к востоку[704]. Б.Е. Кумеков, взяв за основу вывод С.Г. Агаджанова и опираясь на известия ал-Идриси о р. Шария, впадающей в озеро Гаган-Алакуль, привязывает шары к району Алакульской впадины[705]. Однако все авторы упускают из виду, что под племенем сары нужно иметь в виду, в широком смысле, кыпчаков, а они занимали степи Центрального Казахстана. Исходя из этого, В.Ф. Минорский центром расселения сары считает бассейн р. Сарысу и области северо-востока Аральского моря[706].

Но Марвази говорит о двух группах шары — западных и восточных. Мы предполагаем, что восточные шары перед отделением в 1043 г. от основного племени кыпчаков из-за несогласия с догмами новой религии первоначально жили в районе Баласагуна. Таким образом, В.В. Бартольд был прав, размещая их в Западном Семиречье. Но раз мы имеем дело с народом, ведшим кочевой образ жизни, то следует у них различать зимние и летние пастбища, на которых они располагались посезонно. Согласно, Ибн ал-Асиру, кыпчаки проводили лето в соседстве с булгарами, а зимой обитали в бассейне р. Талас и Чу, в горных долинах хребта Каратау. Приход сюда новых племён в лице кунов вынудил кыпчаков изменить пределы своих кочёвок и перенести зимние пастбища в низовья Сырдарьи.

Замечание же Бируни о том, что в Семиречье обитали туркмены, снимается свидетельствами Махмуда Кашгарского, согласно которым, карлуки, действительно проживавшие в Семиречье, тоже назывались туркменами[707]. Естественно, существуя одно время совместно с кыпчаками на одной территории, они так или иначе должны были связать свою судьбу с ними. Мы не располагаем подробными материалами об их взаимоотношениях, но вспомним хотя бы о карлукском племени булак, которое, по словам Кашгарского, было когда-то в подчинении у кыпчаков[708]. Небезынтересно отметить присутствие карлукского этнического элемента среди половцев, отразившееся в имени половецкого хана Кобяка Карлыевича. Он известен в русских летописях под 1170, 1183 и 1186 гг. Видный польский языковед А. Зайончковский усматривает в отчестве этого хана персонифицированный этноним карлык-карлук[709]. В летописной хронике о действиях Игоря против половцев встречается название половцы-улашевичи, являющееся одним из вариантов этнонима булак, входившего в состав карлукских племён.

Исключительный интерес для характеристики миграции народов в XI в. представляет сообщение Абулгази. Оно тем более ценно, что в нём прямо указывается, на непосредственную роль в передвижении племен XI в. киданей, причём киданей, обитавших не на Дальнем Востоке, а в соседстве с туркменами: «Ближе всех (других) илей к туркменам, — писал Абулгази, — жили китаи, канглы и найманы. Эти или стали нападать на оставшихся туркмен. Туркмены покинули все эти юрты — Иссык-Куль, Алмалык, Сайрам, горы Улугтаг — и ушли в устье р. Сыр. Государя своего они посадили в Янгикенте, а сами летовали и зимовали по обеим сторонам Сыра»[710]. Присутствие в этом отрывке племени найман, которое в начале XI в. ещё не проникло в Семиречье, можно объяснить тем, что источники Абулгази не знали кимаков (как известно, о кимаках писала только небольшая группа ранних авторов), но знали, что миграцию племён начал народ, сидевший на Иртыше и Алтае, где в XII в. уже обитали и найманы и канглы, т.е. перед нами позднейшая интерполяция событий, происшедших в XI в. Информация Абулгази подтверждает нашу мысль о том, что под кунами нужно иметь в виду киданей, которые совместно с кыпчаками и кимаками (в данном случае у Абулгази — с канглы и кайманами) напали на туркмен. Туркмены ушли в низовье Сырдарьи. Туда же вторглись сары-кыпчаки и кимаки (каи).

Своеобразное преломление эти события получили спустя сто лет в легендах, бытовавших среди жителей казахов низовьев Сырдарьи, записанных в конце XIX в. А. Нестеровым. Согласно им, г. Джанкент, или Янгикент, где правил Санджар, погиб из-за нашествия несметного количества змей[711]. Перед нами, несомненно, в легендарной, завуалированной форме отображено нашествие кыпчаков, среди которых находилось племя змей, или кимаков-каи.

Разгромленные кыпчаками в середине XI в. огузские племена Приаралья и Северного Прикаспия ушли на запад. Это движение осуществлялось двумя ветвями, Южная, известная как движение сельджукидов, шла через Среднюю Азию, Иран, Малую Азию. Северная — через степи Восточной Европы. Огузы, преследуемые кыпчаками, буквально сидевшими у них на плечах, наступали на печенегов, 13 родов которых, согласно византийским источникам, расположились между Днепром и Дунаем[712]. Ханы печенегов, не имея успеха в борьбе с наступлением огузов ушли в дунайские провинции Византии, а часть из них — в пределы Венгрии[713].

Таким образом, у границ Византии затухает волна миграции, всплески которой зародились далеко на Востоке. Хотя расширение границ государства Ляо и послужило толчком для движения племён, ибо из их среды вышла группа киданей, осевшая в Восточном Туркестане, основные события были связаны с движением кимакских племён, которые объектом своих захватов избрали Семиречье. Сдвинутые со своих мест кидане-куны, проживавшие в Семиречье, и преследовавшие их кимаки вошли в соприкосновение с кыпчаками-сары, имевшими зимние пастбища в Западном Семиречье. Вынужденное переселение кыпчаков на новые пастбища в низовья Сырдарьи и Приаралья, естественно, отразилось на положении кочевавших там огузов. Они перешли Волгу и обрушились на печенегов.

Кыпчакское движение нанесло окончательный удар державе сырдарьинских ябгу[714]. Было бы невероятно, однако, представлять это движение как некий уход всех кыпчаков на запад. Это было именно расселение по всей огромной территории Казахстана и южнорусских степей.

Расселение кыпчаков началось ещё в IX в. и шло на запад через Тургайские степи к Волге и на юго-запад, к среднему течению Сырдарьи. К 30-м гг. XI в. кыпчаки становятся хозяевами всей степи от Иртыша до Волги. Именно в этот период из мусульманской географической терминологии исчезает название Меффазат ал-Гузия — степь — гузов и появляется новое название — Дешт и Кыпчак — степь кыпчаков[715].

События середины XI в., движение с востока киданей и кимаков против кыпчаков послужили одной из причин дальнейшего расширения пределов степи кыпчакской, — они перешли Волгу и двинулись в Европу и «за 30 лет движения на запад доходят до естественных пределов своего ареала — лесистых Карпат, железных ворот Дуная и Балканского хребта»[716].