Лаки Лючано: последний Великий Дон

Глава 13 Индустрия разврата

1933 год выдался нелегким для преступного синдиката. Убытки и потери были неисчислимы. Все банды Америки дружно скинулись в избирательный фонд демократической партии. Собранная сумма достигла огромной по кризисным временам цифры — двадцать семь миллионов долларов. И все эти миллионы, что называется, вылетели в трубу. Франклин Делано Рузвельт, чей победоносный путь был проложен деньгами гангстеров и голосами гангстеров, показал себя хорошим политиком. А поскольку первым правилом хорошего политика является: «Забудь все, что обещал на выборах», новый президент отдал распоряжение немедленно навести порядок в Нью-Йорке. Судья Сэмюэль Сибэри, самый опасный враг синдиката, только того и ждал. Все лучезарные надежды гангстеров на абсолютную власть в стране развеялись как дым. Судья Сибэри сделал публичное заявление о том, что считает своей целью очистить Нью-Йорк от коррупции. От слов новоявленный апостол справедливости перешел к делу: начались повальные проверки банковских счетов чиновничьей и политической верхушки города… Специалист по политике, Фрэнк Костелло со знанием дела объяснял друзьям:

— Этот тип просто кривляется, чтобы привлечь к себе внимание. Очистить Нью-Йорк от коррупции! Madonna! Это все равно, что пытаться отскоблить ниггера добела. Идея почище, чем «сухой закон». Может, у Сибэри с Уолстедом была одна и та же мамаша? Но два дурака в одной семье — это уже слишком. Тут все дело в политике. Этот придурок Сибэри считает, что судейское кресло стало слишком маленьким для его толстой ж…

— В губернаторы метит, — презрительно процедил Чарли, — они с Рузвельтом неплохо спелись.

Тем временем Сибэри принялся вытрясать показания из мэра Нью-Йорка Джеймса Уолкера, которого Чарли Луканиа называл «мой добрый, славный друг». Нацелив на испуганного чиновника остро отточенный кончик карандаша, судья грозно спрашивал: «Я требую, чтобы вы объяснили мне, каким образом в условиях страшного кризиса, когда весь американский народ бедствует и нищает, на вашем банковском счету постоянно прибавляются нули?»

Не дожидаясь ареста, Джеймс Уолкер подал в отставку и удрал в Европу вместе со своей любовницей, хорошенькой стриптизершей Бетти Комптон. 31 марта на пост мэра Нью-Йорка заступил Фиорелло Ла Гардиа. Пухленький коротышка, по виду очень похожий на пивной бочонок объемом примерно 45 галлонов, он, несмотря на солидный возраст, разговаривал тонким, чуть писклявым голосом. Свое первое распоряжение Ла Гардиа пропищал, барабаня по столу маленьким кулачком:

— Арестуйте немедленно всех этих мерзавцев!

Демонстрируя свою решимость вести непримиримую борьбу с гангстерами, Ла Гардиа собрал большую толпу журналистов, напялил на плешивую голову шахтерскую каску, взял в руки кайло и отправился прямо на Бродвей. По свидетельству представителей прессы, мэр всю дорогу твердил: «Я им покажу! Я всем им сейчас покажу!»

Газетчики были жутко заинтригованы. Преисполненный боевого духа, на Бродвее Ла Гардиа ворвался в первый же бар, попавшийся ему на глаза. Надо думать, бармену редко приходилось наблюдать такое нашествие. Впереди всех, воинственно размахивая кайлом, семенил толстенький коротышка. За ним, тяжело громыхая каблуками ботинок, неслись четверо здоровенных телохранителей. Вслед за «гориллами» бежало с пол сотни типов с фотоаппаратами. И замыкали колонну праздные зеваки, всегда готовые присоединиться к любой толпе.

Возглавлявший процессию толстяк метеором пронесся через весь зал и подбежал к стоявшим в углу игровым автоматам — «одноруким бандитам».

«Смотрите, смотрите, это же мэр Ла Гардиа!» — восторженно восклицали посетители, уверенные, что сейчас воочию увидят нечто интересное. Так оно и было. Под сверкание фотовспышек мэр как следует размахнулся и шарахнул кайлом по одному из автоматов. С жалобным звоном лопнуло стекло. Все лампочки разом погасли. Внутри автомата затрещали разряды коротких замыканий. Искры полетели во все стороны. Поверженный «однорукий бандит» внезапно звякнул и стал выплевывать из щелей потоки жвачек, леденцов и мятных конфет. Корреспонденты старались вовсю. Сверкание вспышек напоминало залповый огонь зенитно-артиллерийского полка. Да, это была настоящая сенсация! Мистер Ла Гардиа не обманул возлагавшихся на него надежд. Все были довольны, за исключением бармена, который головой отвечал за эти пять автоматов. «Эй, что вы делаете?!» — жалобно кричал он. Один из телохранителей поднес к его носу огромный кулачище: «Не суйся, парень. Ты мешаешь мэру!» Вдребезги расколотив все автоматы, Ла Гардиа снял каску, утер обильный пот и придвинулся ближе к лесу микрофонов.

— Авторитетно заявляю, — шумно дыша, произнес мэр, — что так буду делать и впредь, до полного искоренения этой заразы в нашем городе. Я официально разрешаю полиции производить выемку и конфискацию «одноруких бандитов», несмотря на пресловутое разъяснение судьи Стронга. Надеюсь, двуруким бандитам это придется не по вкусу.

— Мистер Ла Гардиа, сколько еще подобных рейдов вы намерены провести лично? — задал вопрос корреспондент журнала «Тайм». Тут мэр позволил себе пошутить:

— Я буду проводить такие мероприятия до тех пор, пока меня не хватит инфаркт.

Как полагалось в этом случае, корреспонденты дружно засмеялись, чем весьма порадовали почтеннейшего мэра. Зато гангстерам стало не до смеха. В Нью-Йорке была развернута настоящая кампания против «одноруких бандитов». Каждый день полицейские уничтожали около полусотни игровых автоматов. Фрэнк Костелло, распоряжавшийся этим бизнесом, забил тревогу. На чрезвычайном собрании Высшего Совета было принято решение пока что припрятать оставшиеся автоматы до лучших времен. Костелло предложил другой вариант. Уже давно у него на крючке висел губернатор штата Луизиана Хью Лонг. Как-то, еще в 1928 году, он приехал в Нью-Йорк, чтобы хорошенько выпить и развлечься. Кутить у себя в Новом Орлеане сенатор Лонг считал неудобным. В Нью-Йорке он пребывал инкогнито и посещал недорогие питейные заведения в Центральном округе. Но все эти заведения принадлежали синдикату. Незамедлительно контролеры забегаловок уведомили Фрэнка Костелло о посещении большой шишки. Едва взглянув на губернатора, «дипломат мафии» сразу определил, что этот парень немалый пройдоха. К Лонгу подвели очаровательную блондинку, одну из самих дорогих путан Нью-Йорка Ванессу Лейнгарт. Как и предполагал Костелло, сенатор не устоял. Все его свидания с золотоволосой красавицей незаметно и тщательно фотографировали. Когда сенатору передали набор наиболее пикантных фотографий, он тут же заявил посыльному:

— Я уверен, что мой друг мистер Костелло, будучи джентльменом, уничтожит эту коллекцию и не пустит ее по рукам.

Таким было начало дружбы Фрэнка Костелло с губернатором Хью Лонгом. За пятнадцать процентов с годового оборота Лонг согласился допустить в Новый Орлеан армию «одноруких бандитов» и даже лично обеспечить им рекламу. Однако на этом проблемы не закончились. Судья Сибэри устроил настоящий разгром в «Таммани-Холл». Был арестован Альберт Маринелли. Джимми Хиннес куда-то исчез, скрываясь от правосудия. Одно сенсационное разоблачение следовало за другим. Шеф нью-йоркской полиции Гровер Уоррен, замешанный во многочисленных махинациях, был вынужден уйти в отставку. На его место Ла Гардиа назначил честного и неподкупного полковника Льюиса Валлентайна. Гангстеры оказались в затруднительном положении. Доходы от игорного бизнеса резко упали. Чиновники, испуганные поднявшейся шумихой, не решались брать взятки и спешили демонстрировать общественности свою принципиальность. Наконец произошло еще одно событие, так давно всеми ожидаемое: отмена «сухого закона». На территории всех пятидесяти штатов в подпольных питейных заведениях состоялись торжественные похороны прохибишена. На этот веселый, но вместе с тем немного грустный праздник собралось огромное количество людей. Кондитеры сбились с ног, в круглосуточном режиме изготовляя тысячи шоколадных гробов с надписями белым кремом на боках «PROHIBISHEN». Вместо свечей в эти чудо-торты втыкали бутылки шампанского. Рыдающие гангстеры с черными повязками на рукавах под звуки траурного марша вносили шоколадные гробы в залы своих заведений, которые уже с завтрашнего дня навсегда опустеют. И, как это было в первый день «сухого закона», люди по всей Америке напивались до бесчувствия.

Утром, когда треть населения Соединенных Штатов мучилась с похмелья, в отеле «Ритц Тауэре» собрались семь боссов Высшего Совета. Каждый чувствовал какую-то ностальгическую грусть, ведь вместе с «сухим законом» прошло время их бурной молодости. Открывая заседание, Лаки Лючано кисло произнес:

— Итак, друзья, янки теперь могут пить сколько влезет, а мы уже не получим с этого ни цента.

— Сегодня закончилась целая эпоха, — философски заметил Костелло.

— Да-а, славное было времечко, — вздохнул Мейер Лански.

Джонни Торрио задумчиво обронил:

— Мы многое сделали за эти двенадцать лет.

Лаки спохватился и строго постучал ногтем по столу:

— Ладно, ладно, мы здесь собрались не для того, чтобы вздыхать. С самого начала было ясно, что «сухой закон» когда-нибудь отменят. Вот его отменили. Все. Жизнь продолжается.

Боссы поторопились стряхнуть с себя ностальгию, закурили сигары и приготовились слушать.

— Мейер, в Чикаго ты предлагал кое-какие идеи. Как обстоят дела на сегодняшний день?

Положив свою сигару в пепельницу, Лански сцепил руки в замок:

— Пока трудно сказать. Я был на Кубе, вел переговоры с Батистой. Этот малый соображает очень туго, пришлось на него поднажать.

— Каким образом? — поинтересовался Торрио.

— Все контрабандисты платили ему по пятнадцать процентов с каждой партии пойла, вывозимого с Кубы. И я спросил, хочет ли синьор Батиста, чтобы об этом узнали ребята из Федеральной службы?

— Неплохой ход, — заметил Лаки.

— Так что мы обо всем договорились, включая проценты с будущих предприятий. Чарли, загвоздка только в одном: для начала нужно вложить в это дело миллионов пятнадцать-двадцать. Построить десяток казино, завезти с материка профессиональных крупье, музыку, кабаре и так далее. Все это будет раскручиваться по крайней мере года-два, может, три, не знаю.

— А Лас-Вегас?

— С Лас-Вегасом дело обстоит похуже. Там кругом пустыня, хороших дорог нет, людей мало. Прежде чем строить казино и отели, придется прокладывать шоссе, налаживать водоснабжение.

Лански пожал плечами:

— Все это обойдется минимум в пятьдесят миллионов. Спрашивается, где их взять?

— У нас много друзей, — заметил Лаки.

— Чарли, ты не хуже меня знаешь, как друзья отнесутся к этому. Вот если построить в Гаване парочку казино и первоклассных отелей, которые быстро себя окупят, тогда, конечно, друзья будут готовы выложить любые деньги. К тому же сейчас наступили тяжелые времена, прохибишен отменили, кое-кто из друзей вовремя не смог сообразить, что к чему. Короче говоря, с наличными большие трудности. У всех. Тем более мы погорели с этими выборами. Кто нам теперь поверит на слово?

Понимая, что Лански прав, Чарли Луканиа задал другой вопрос:

— Во сколько обойдется строительство двух отелей?

Лански задумался:

— Примерно в пять миллионов. И еще два миллиона нужно сразу перевести на секретный счет Батисты в банке Цюриха. Итого, значит, получается семь миллионов долларов. Но знаешь, Чарли, чтобы все это не было так дорого, я предлагаю совместить казино с отелями. Это можно сделать, допустим, расширив холл. В одном крыле будет ресторан, кабаре и музыка, а во втором столы для покера, рулетка, макао и все остальное. Заодно можно доставлять девок и кокаин прямо в номера клиентам. То есть мы сосредоточим в одном месте все возможные развлечения.

— Отлично, — резюмировал Лаки, — теперь остается обсудить самый главный вопрос: где взять первоначальные семь миллионов? Есть какие-нибудь идеи?

Боссы молчали. Времена наступили действительно трудные. И не только потому, что ощущалась большая нехватка наличных денег. Гонения, обрушившиеся на «Таммани-Холл», имели далеко идущие последствия. Незаконный бизнес не мог приносить высоких прибылей без поддержки продажных политиков. Некоторые особо обнаглевшие полицейские, которых Костелло называл «самыми чокнутыми племянниками дяди Сэма», по собственной инициативе проводили облавы на букмекеров, пушеров и прочую мелкую сошку, работавшую на синдикат. Остановить это «беззаконие» было невозможно.

Не дождавшись предложений от друзей, Чарли Луканиа самодовольно улыбнулся:

— В таком случае идея есть у меня.

— Никто из нас не сомневался в этом, Чарли, — за всех ответил Костелло.

— Да, именно поэтому мы здесь собрались. Дело в том, что примерно полтора часа назад ко мне пришел один человек. С хорошим проектом в руках. По крайней мере, у меня создалось такое мнение. Теперь я хочу, чтобы его послушали вы. Джино, — обратился Лаки к своему телохранителю, — давай сюда этого Бэтилло.

Услышав имя одного из подручных Аль Капоне, Джонни Торрио был неприятно удивлен:

— Чарли, зачем тебе нужен этот подонок? Все, кто был с Капоне, — чокнутые головорезы. Они умеют стрелять, но совершенно не умеют думать.

— Оставь, Джонни. Твое предубеждение против этого парня вполне понятно, но абсолютно необоснованно. То, что он предлагает, — золотое дно. С головой у него все в порядке.

Джино ввел в совещательную комнату невысокого, худощавого, но весьма широкоплечего мужчину лет тридцати пяти. По традиционной гангстерской моде его волосы были обильно смазаны бриолином и зачесаны назад. Смуглая кожа выдавала уроженца юга Италии — Бэтилло был родом из Кампаньи. В одежде он придерживался подчеркнуто правильного стиля: дорогой костюм темного цвета, белоснежная шелковая рубашка, кричаще яркий галстук. В эпоху расцвета империи Капоне Бэтилло входил в личную охрану Большого Аля. Однако ни один из новых боссов, включая официального преемника Капоне Фрэнка Нитти, не захотел предложить ему работу. Незадолго до отмены «сухого закона» Бэтилло приехал в Нью-Йорк. Здесь его башку посетила многообещающая идея, и он, без долгих раздумий, отправился прямо в отель «Ритц» к Лаки Лючано. Увидев за круглым столом всю верхушку бандитской Америки, Бэтилло невольно подобрался. Встретившись глазами с Джонни Торрио, шумно сглотнул.

— Проходи, Дэйв, — пригласил Лаки, — сесть тебе не предлагаю, сам понимаешь[32].

— Да, мистер Лючано, — голос вдруг зазвучал слишком хрипло, и Бэтилло прочистил горло.

— Мы слушаем тебя.

— Несколько дней назад я обратил внимание, что секс-бизнес в Нью-Йорке несиндицирован, — начал Бэтилло. Джонни Торрио свирепо рыкнул со своего места:

— Ты что же, хочешь предложить нам стать сутенерами? Организация не участвует в этом бизнесе, потому что каждый из нас — настоящий мужчина, уважающий себя. Торговля шлюхами — дело для подонков, straccie.

— Джонни! — одернул его Лаки Лючано.

Бэтилло осмелился возразить:

— Мистер Торрио, сейчас не то время, чтобы не замечать доллары, валяющиеся под ногами. Никто не может позволить себе такую роскошь. Если взять под контроль секс-бизнес в Нью-Йорке по системе, которую я предлагаю, то в первый же год чистая прибыль составит семь-восемь миллионов долларов. С каждым годом эта прибыль будет соответственно возрастать.

— Я знаю, что ты хочешь предложить, — перебил Торрио, — драть с каждого борделя налог за защиту. Но я не вижу, как таким способом можно заработать семь миллионов.

— Мистер Торрио, Большой Аль получал от такого рэкета десять миллионов каждый год. И ни центом меньше.

— Ну, и где он теперь, этот жирный подлец Капоне? Я уже не говорю о том, что у него размякли мозги от сифилиса!

— Джон-ни, — Лаки Лючано постучал ладонью по столу, — это к делу не относится.

Отвернувшись от Торрио, Бэтилло обращался теперь только к нему:

— Систему Большого Аля можно значительно улучшить. Во-первых, все публичные дома и телефонные конторы по вызову нужно перевести на круглосуточный режим работы, как это было в Чикаго. Здесь заведения открываются вечером, девки пропускают за смену одного-двух клиентов, а за 24 часа каждая может принять минимум пятнадцать клиентов. Во-вторых, прямо в борделях я предлагаю создать кино- и фотостудии, Чтобы снимать девок во всех позах для порнографических киношек и печатных журналов. Эти вещи пользуются огромным спросом. Далее, чтобы выжать из шлюх как можно больше долларов, их надо сажать на иглу, на героин. Здесь три выигрышных момента: первое — шлюхи навсегда привязываются к заведениям, которые обеспечивают их белым порошком. Второе — почти все деньги, причитающиеся девкам за работу, идут в наш карман. Ну и третье — на ровном месте создается новый рынок сбыта для порошка, с безграничными возможностями расширения. С вашей помощью я открою много новых заведений, а это значит — обеспечу постоянный приток новых потребителей товара.

— Где же ты возьмешь столько шлюх, Дэйв? — поинтересовался Костелло. — Эта работа не самая приятная, и охотников на нее не так уж много.

— Не проблема, — бросил Бэтилло, — я организую сеть специальных фирм и через них смогу набрать достаточно провинциальных дур, которые купятся на сказки о престижной работе в Нью-Йорке. Ну, там, фотомоделью, манекенщицей, официанткой. А когда их приведут в бордель, они уже не выйдут оттуда. Есть и другие способы.

Бэтилло немного перевел дух и проникновенно сказал:

— Дайте мне сделать это! От этого пирога каждому достанется жирный кусок.

— Ну что, друзья, — резюмировал Лаки, — я думаю, если мы поддержим Дэйва, то уже через год сможем открыть в Гаване первые казино.

Даже Джонни Торрио, не скрывавший своей неприязни к Бэтилло, признал очевидную перспективность его идеи. Решение о поддержке нового проекта Высший Совет принял единогласно.

В крупных американских городах китайские рестораны считаются хорошим признаком богатой экзотики. Китайцы, во всем любящие порядок, неукоснительно соблюдают четкую планировку своих районов. Это касается и ресторанов — они обычно последовательно располагаются один за другим в какой-либо конкретной части Чайна-Тауна. Небольшой двухэтажный ресторан «Взлетающий дракон» ничем особенным не выделялся среди прочих подобных заведений. Единственным отличительным признаком был сработанный из жести хищный дракон с оскаленной пастью и длинным, гибким хвостом, укрепленный на стене заведения. Вечером по всему туловищу дракона зажигались бегающие огоньки — довольно стандартная реклама. Но в один из промозглых, холодных дней октября 1933 года этот ресторан стал местом большой сходки всех крупных дельцов секс-бизнеса в Нью-Йорке и тем самым приобрел историческое значение.

Около восьми часов вечера узенькую улочку перед рестораном буквально перегородили дорогие автомобили, среди которых находился известный каждой гангстерской шавке роскошный лимузин «Линкольн», принадлежащий Лаки Лючано. Патрульные полицейские, возмущенные столь наглым попранием правил парковки, попытались оштрафовать дерзких нарушителей. Водитель «Линкольна», не считая, бросил им через окно пачку долларов. Стражи порядка намек поняли, сели в патрульную машину и убрались. Хозяин ресторана повесил на дверях табличку «Закрыто». Два десятка известнейших «бордель-мам» сидели за длинным столом, который хозяин специально притащил из расположенного неподалеку мебельного магазина. Возглавлял это сборище Лаки Лючано, занявший подобающее место во главе стола. За спиной босса стоял Дэвид Бэтилло со своим будущим заместителем Джеймсом Фредерико.

Лаки сунул в рот гаванскую сигару. Бэтилло услужливо щелкнул зажигалкой. «Бордель-мамы» молчали и ждали.

— Я собрал вас, чтобы объявить очень важную новость, — начал Лючано. — Меня сильно беспокоит ситуация, сложившаяся в этой отрасли бизнеса. Скажу больше: мне не нравится, как вы поставили дело. Там, где можно получать миллионы, вы зарабатываете жалкие семьсот тысяч в год. Я считаю, что вам нужна помощь. С этого дня все веселые дома включаются в Организацию. Это не значит, что вы устраняетесь от ведения дел. Нет. Все принадлежащее вам сохраняется за вами и впредь. Будет только два принципиальных изменения. Первое касается режима работы ваших заведений. Его нужно усовершенствовать. И второе: я хочу представить вам мистера Дэвида Бэтилло, человека, ранее работавшего с Аль Капоне, который отныне будет от моего имени осуществлять общий контроль за вашей деятельностью…

Лаки плавно повел рукой в сторону Бэтилло. Тот пристально посмотрел на кричаще разодетых женщин. Главное, сразу внушить им страх. Лаки в данном случае правильно использовал имя Аль Капоне, который подбирал в свою банду самых кровожадных убийц со всей Америки.

— …И его советника мистера Фредерико, — рука Лаки переместилась в сторону Джеймса. Новые веяния явно пришлись не по вкусу содержательницам борделей. Это было видно по их глазам. Но ни одна не решилась высказать свое недовольство вслух.

— Благодаря нововведениям мистера Бэтилло бизнес будет приносить в десять раз больше прибыли, чем сейчас. Я полагаю, все справедливо. Никто не проиграет, каждый получит свою долю.

— Сколько процентов нам придется платить? — спросила Коки Фло Браун, известная манхэттенская «мадам».

— Пятьдесят, — мягко ответил Лаки. Фло открыла рот, желая возразить, но, встретившись глазами с Бэтилло, передумала. В разговор вступила чернокожая «мадам» Кин из Гарлема, содержавшая сеть недорогих публичных домов с черными проститутками.

— Мистер Лючано, приняв ваше предложение, я подвергну свою жизнь опасности.

— Какой именно опасности? — уточнил Лаки.

— Мои заведения находятся на территории Каспера Бампи Холлстайна. Я плачу ему за покровительство, и, вы понимаете, здесь могут возникнуть проблемы.

— Кто такой этот Бампи Холлстайн? Что он из себя представляет?

— Он держит свой «банк» в Гарлеме, имеет влияние на бизнес с лотереей «числа». В его шайке — все черные головорезы южных и западных кварталов.

Лаки небрежно обронил:

— Мы встретимся с ним и все уладим.

«Мадам» уперлась:

— Я не могу заключать с вами соглашение, пока вы не договоритесь с Бампи Холлстайном.

— Это я заключаю с вами соглашение, — Лаки сделал ударение на слове «я», — чувствуете разницу?

«Мадам» захлопала глазами:

— Мистер Лючано, я всего лишь прошу для себя гарантий безопасности. Бампи Холлстайн — чокнутый убийца. И все его парни такие же.

— Думаю, он не настолько чокнутый, чтобы противопоставлять себя Организации. В случае чего просто назовите ему мое имя, объясните, что имеете полное право выбирать себе покровителей. Если он не поймет, пусть пеняет на себя.

Лаки обвел глазами «почтенное собрание»:

— Что же, если вопросов больше нет, я позволю себе считать наш договор вступившим в силу.

Он встал, давая понять, что совещание окончилось. Большинство содержательниц веселых заведений восприняли случившееся как факт. В конце концов, когда приходится выбирать между целостью собственной шкуры и пачкой долларов, все очень просто. Хотя бы потому, что мертвым деньги не нужны. Но в глубине души каждая «мадам» надеялась сквитаться рано или поздно. Когда-нибудь потом, как только представится удобный случай, они воткнут нож в спину Лаки Лючано…

Между тем сам босс боссов решил не откладывать решение проблемы Гарлема. На следующий день он позвонил «мадам» Кин и предложил организовать встречу с Каспером Холлстайном. По ходу разговора «мадам» призналась, что Бампи со своими головорезами посетил ее еще вчера вечером.

— Пришлось сказать, что вы заставили меня принять ваши условия под угрозой оружия. Иначе я не могла поступить, ведь моя жизнь висела на волоске, — оправдывалась она.

— Не беспокойтесь, вы правильно сделали, — ответил Лаки, — ваша жизнь имеет намного большую цену, чем жизнь этого Холлстайна.

Успокоив «мадам», он назвал время и место встречи. Каспер Бампи Холлстайн весьма заботился о поддержании своей репутации, поэтому появился в точно назначенный час. Чернокожий гангстер прикатил на сверкающем хромированном «Кадиллаке». Сзади на простом «Форде» ехали телохранители. Лаки Лючано, прибывший на место пятнадцатью минутами раньше, уже ждал его.

Одетый в модный в то время полосатый костюм и шляпу-канотье, Бампи Холлстайн сильно смахивал на эстрадника вроде Дюка Эллингтона. Как многие негры, он был атлетически сложен, высок и строен. Рядом с ним низенький, щуплый Чарли Луканиа казался пигмеем. Однако в преступном мире физическая сила отнюдь не является стопроцентным залогом успеха.

Грубо говоря, Бампи Холлстайн был выскочкой. Он освободился из тюрьмы Синг-Синг в 1933 году, где отбывал срок за вооруженное ограбление. В условиях Великой Депрессии, когда реальный доход в Гарлеме давала одна лишь лотерея «числа», Холлстайн избрал стандартный путь обогащения — стал «диким банкиром». Поскольку он работал на территории Датча Шульца, каждый день для него мог быть последним. В то время средняя продолжительность жизни «дикого банкира» колебалась в пределах от трех до восьми недель — кому как повезет. У Шульца было много недостатков, но жестокости ему хватало с лихвой. Для него отстрел «диких банкиров» был чем-то вроде любительской охоты. Более того, Датч считал это своим хобби. «Диких» не только расстреливали, иногда их брали живыми. Изобретательный Голландец придумывал для них различные пытки, попробовав которые, бедняги сами желали поскорее умереть. Так вот, что касается Холлстайна, то его везение было просто фантастическим. Люди Датча стреляли в него двенадцать раз. Однажды Шульц лично направил к нему в дом двух наемных убийц. Но Бампи, у которого развилось по-настоящему звериное чутье, сумел застрелить одного, выпрыгнул в окно и скрылся. Через полгода о нем заговорил весь Гарлем. Он стал фигурой почти легендарной и создал себе репутацию крутого и неуязвимого. Вокруг Бампи начали потихоньку группироваться чернокожие головорезы, не желавшие работать на «белую свинью» Шульца. Теперь, перейдя в статус главаря, Холлстайн уже не бегал по улице с лотерейными квитками, а нанимал для этого других. Конечно, часть его банкиров убивали люди Датча, но на их место тут же приходили новые, и постепенно Бампи удалось отхватить кусок рынка. Кроме того, Голландец уклонялся от контроля за дешевыми борделями, в которых чернокожие проститутки получали с клиента от двух до десяти долларов за посещение. Великая Депрессия значительно снизила доходность этого бизнеса, поэтому Шульц считал, что с него хватит лотереи. Однако Бампи считал иначе. Конечно, хозяева публичных домов не захотели добровольно принять его в долю.

Тогда он отправил к ним двух специалистов по ведению переговоров. Ливингстон Симмонс по кличке Носорог (настоящее чудовище, весившее 130 фунтов) и Плимут Лэнс, известный под прозвищем Черная Смерть, порезали парочку «мадам» на кожаные ремни при помощи опасных бритв. После этого случая все остальные «бордель-мамы» поспешили заявить о своем согласии сотрудничать с Каспером Холл стайном.

Чуждый расовых и национальных предрассудков, Лаки протянул руку негру:

— Пора нам встретиться, мистер Холлстайн.

— Для меня это большая честь, мистер Лючано, — церемонно ответил Бампи.

Лаки коротко обрисовал возникшую конфликтную ситуацию и сделал предложение:

— Мистер Холлстайн, вы и ваши люди войдете в Организацию. Для вас абсолютно ничего не изменится. Я не имею привычки вмешиваться в чужие дела.

— Но это значит, что мне придется отдавать пятьдесят процентов дохода, — заметил Бампи, — кроме того, я теряю контроль над борделями, поскольку этим будет заниматься ваш человек. Это совсем не взаимовыгодная сделка.

— Взамен я гарантирую, что Датч Шульц оставит вас в покое. Вы получите возможность сохранить свой бизнес с лотереей. Уверенность в завтрашнем дне — это не так мало, мистер Холлстайн. Ваше везение не может длиться вечно.

— Едва ли Датч согласится на это.

— Мистер Холлстайн, я никогда не бросаю слов на ветер. Я же сказал, что договорюсь с Шульцем.

— Благодарю, но мой ответ — «нет». Я независимый делец, мистер Лючано.

Лаки посмотрел ему в глаза:

— Вы совершаете ошибку.

Бампи пожал плечами:

— Вся моя жизнь — это ошибка.

Лаки Лючано вернулся в «Ритц» несолоно хлебавши. Впрочем, его устраивал любой вариант: с Холлстайном или без Холлстайна все будет так, как он задумал. Лаки вызвал к себе Лепке Бачелтера. Узнав, в чем дело, тот рассердился:

— Чарли, на кой черт ты вообще разговаривал с этим ниггером? Его надо было сразу пристрелить — и дело в шляпе.

— Нет, ты не прав. Все нужно делать последовательно. Убивать приходится в том случае, когда другого выхода нет. Это моя стратегия. Теперь к делу. Костяк банды составляют трое — Холлстайн и его подручные Симмонс и Лэнс. Если их убрать, шайка сама собой распадется.

— Это будет несложно. Ниггеры ни на что не годятся. Считай, их уже нет.

— Сколько времени тебе нужно?

— Трудно сказать. Отправлю ребятишек, пусть присмотрятся, что там и как. И еще, Чарли, мне понадобится помощь Датча, чтобы их выпасти. Если ниггеры увидят белых на хвосте — это может вызвать подозрение. Уйдут на дно, потом их не достанешь. В Гарлеме два миллиона черных обезьян, и все они на одну рожу. Я знаю, на Датча работают черномазые. Пусть займутся слежкой.

— О’кей, я скажу Датчу. Присылай к нему своих ребят завтра.

Противники синдиката не были новичками, а Каспер Холлстайн — самонадеянным простаком. Он правильно понял значение всего сказанного Лаки, особенно фразу насчет «совершаемой ошибки». Бампи ни на минуту не расставался с пистолетом, днем повсюду его сопровождали вооруженные до зубов телохранители, а ночью охрана выставлялась возле дверей в спальню. Шайка Холлстайна перешла на военное положение. Бандиты появлялись на улице только группами по три-четыре человека — так было легче отбить внезапное нападение. Однако убийцы, которым Лепке поручил выполнение заказа, не собирались нападать на шестерок. Казалось бы, Каспер Холлстайн предусмотрел все. Ни один чужак с оружием в руках не смог бы приблизиться к нему на дистанцию прицельного выстрела. За три дня слежки киллеры в этом полностью убедились. Решение было найдено на четвертый день.

Ежедневно Холлстайн, имевший странное пристрастие к мороженому с шоколадным кремом, посещал одно и то же свое любимое кафе, владелец которого лично подносил ему заказанную порцию. Обычно Бампи приезжал туда с двумя-тремя телохранителями, но после встречи с Лаки Лючано численность охраны была доведена до пятнадцати человек. Пятеро сидели по углам кафе, наблюдая за входом. Еще десять прохаживались снаружи. На те пятнадцать минут, которые были необходимы Холлстайну для съедения порции мороженого, телохранители выгоняли из кафе всех посетителей. Так было день, два, три. Бампи ни о чем не беспокоился. Он даже не считал нужным хоть изредка менять время своих посещений. Так было и на четвертый день.

По своему обыкновению, Каспер подъехал к кафе ровно в полдень. Из двух машин сопровождения посыпались вооруженные винтовками телохранители. Не заметив вокруг ничего подозрительного, Носорог Симмонс открыл боссу дверцу. На улице шел дождь. Холлстайн, поеживаясь, поднял воротник и заторопился ко входу в кафе. Из чердачного окна дома напротив за ним внимательно наблюдали две пары глаз. Бампи скрылся за дверью.

— Он зашел, — прошептал один из наблюдателей.

— По этой черной обезьяне можно сверять часы, — ворчливо добавил другой.

— Когда подъедут «слепые»?

— Через десять минут.

— А что ты скажешь, если часы у них опаздывают? У этих ниггеров все как попало.

— Заткнись! Я сверял часы секунда в секунду.

— Ладно, только не ори на меня.

В назначенное время возле кафе припарковался старенький «Бьюик». В машине сидели двое вычурно и безвкусно одетых негров из породы подвизающихся в лотерее на третьих ролях. Они не знали, какой груз лежит в багажнике, поэтому их называли специальным термином «слепые». Датч Шульц, весьма не доверявший неграм, посоветовал специалистам Лепке изобрести способ доставки груза «втемную», чтобы «слепые» вели себя естественно и не вызвали подозрений. «У меня есть для вас два куска протухшего гарлемского фарша», — сказал киллерам Голландец. Этим фаршем и были двое негров-толкачей, которых Шульцу было не жалко. Их проинструктировали следующим образом: «Холлстайн заподозрил слежку, поэтому вы будете “вести” его только до кафе, на противоположном углу улицы вас будут ждать сменщики, как только Бампи выйдет на улицу, подадите им сигнал — откроете багажник». За это Шульц пообещал каждому по пятьдесят долларов.

Через пять минут после прибытия «слепых» из кафе вышел Бампи Холлстайн. Он тоже не знал, что именно находится в багажнике «Бьюика», иначе не вел бы себя так спокойно. Завидев Каспера, один из наемников Шульца направился открывать багажник. Когда он поднял крышку, внутри что-то щелкнуло. За две последние секунды негр успел увидеть на дне багажника аккуратные связки динамитных шашек и ручную гранату без кольца.

Прогремел мощный взрыв, слышный за пять кварталов. Во всех окрестных домах лопнули стекла. От припаркованных возле кафе автомобилей остались только обгорелые, искореженные, зловонные остовы. Бампи Холлстайн, Носорог Симмонс и четверо телохранителей были разорваны в клочья. Все остальные получили ранения различной степени тяжести и, кроме того, многочисленные порезы осколками битого стекла. Поскольку взрыв произошел на территории капитана Бреннана, старого друга Датча Шульца, следствие по данному факту заглохло само собой. Так Лаки Лючано избавился от своих конкурентов, а Голландец — от надоевших ему негров.

Черная Смерть Лэнс оказался в числе тяжело раненных. В дешевой гарлемской больнице для бедных ему ампутировали обе ноги. Ослабевший от кровопотери, совершенно неподвижный, грозный когда-то убийца производил жалкое впечатление. В своем нынешнем виде он был совершенно неопасен, но специалисты-ликвидаторы получили от Лепке приказ убрать Лэнса вместе с его боссом и Носорогом Симмонсом, а приказы, как известно, не обсуждаются, они выполняются.

Больница была очень бедной, поэтому некий санитар согласился перевести Лэнса на пустующий верхний этаж всего за двадцать долларов. Кем были щедрые белые друзья Черной Смерти, санитар не интересовался. Он молча перекатил пациента наверх, запер в маленькой отдельной палате и передал нанимателям слепок ключа. Лэнс, находившийся после операции в наркотической спячке, ничего не заметил. Он проснулся ночью, почувствовав прикосновение чего-то холодного. Над ним склонились двое незнакомых белых мужчин. Один лил ему на лицо воду из графина. Заметив, что Лэнс открыл глаза, он поставил графин на тумбочку и крепко, обеими руками, вдавил в лицо Черной Смерти подушку. Лэнс начал задыхаться. Но это было не самое страшное. Второй убийца вынул из кармана опасную бритву, любимое оружие Лэнса, и широкими взмахами стал кромсать его тело. Жуткие, нечеловеческие крики тонули в подушке. На слух воспринималось только глуховатое мычание. Серая грубая простыня быстро наливалась красным. Адская боль заставляла сотрясаться измученное тело. Теперь Черная Смерть Лэнс на себе испытал, что чувствовали те люди, которых он убивал при помощи бритвы. Сделав свое дело, убийцы тихо растворились в темноте.

Таким образом, присоединение гарлемских публичных домов к индустрии разврата, созданной Бэтилло под эгидой Лаки Лючано, прошло быстро и вполне безболезненно. Как и предвидел Лаки, банда Холлстайна без вожаков рассеялась и больше не представляла опасности.

Бэтилло, взявший бизнес в свои руки, прежде всего соорудил, если так можно выразиться, показательный бордель нового поколения, который представил боссу как образец будущих веселых домов индустрии разврата. Едва взглянув на это «произведение», Лаки в полной мере оценил талант Бэтилло. Неизменными остались только яркие красные фонари. Кирпичная стена полностью исчезла. Теперь фасад заведения состоял из стекла. В витринах на высоких стульях сидели проститутки, одетые в прозрачные длинные рубашки, и завлекали клиентов непристойными жестами. Любой проходивший мимо мужчина мог с первого взгляда оценить прелести той или иной из них, выбрать себе девушку по вкусу и уединиться с ней в номере. Кроме того, на улице стояли несколько самых молоденьких, самых смазливых девочек, одетых с возбуждающей откровенностью и игравших роль зазывал. Они буквально хватали прохожих за руки.

Входные двери охранял профессиональный вышибала, швейцар в красной ливрее с золотыми пуговицами гостеприимно распахивал их перед клиентами. Обстановка внутри напоминала холл дорогого отеля.

За облицованными бронзой дверями располагался зал, в котором была создана полноценная интимная обстановка: полумрак, удобные кожаные кресла, столики с излучающими ненавязчивый свет светильниками, хрустальные люстры на потолке. Первоклассный оркестр играл фокстроты, чарльстон или каслвок. На сцену попеременно выходили девушки и под музыку снимали с себя одежду — после чего, полностью обнаженные, исполняли какой-нибудь непристойный танец, дабы расшевелить клиентов.

Центральным местом шикарного заведения был огромный бар, где опять же на высоких стульях сидели проститутки, демонстрировали свои ноги, курили сигареты с длинными мундштуками и, завидев клиента, немедленно растягивали в улыбке ярко накрашенные губы. Многие из них частенько прикладывали к носу хрустальный флакончик с кокаином. Между собой девочки называли его «ангельской пудрой». Кокаин помогал выжить. Кокаин мог сделать любого мужчину желанным. Кокаин расцвечивал кошмарный серый мир яркими красками. И вся эта безвкусная, крикливая, удручающая обстановка публичного дома начинала казаться прекрасной. Тусклый свет светильников умиротворял, успокаивал и отливал золотом. Как по мановению волшебной палочки, окружающая грязь исчезала. Девушки, в большинстве своем работавшие подневольно, искали в кокаине забвения и находили его. Разумеется, владельцы борделя всячески поощряли привычку нюхать порошок, тем более что от «кокаиновых дорожек» пролегал прямой и очень короткий путь к игле, к героину. Кто колется, уже не принадлежит себе и добровольно становится товаром — хозяева борделей прекрасно знали этот страшный закон. Кстати, Бэтилло показал на деле, что следует понимать под «созданием рынка сбыта порошка с безграничными возможностями расширения». Проще говоря, он сумел создать не только рассадник разврата, но и рассадник наркомании. Это было действительно очень просто: проститутки предлагали клиенту понюхать кокаин, чтобы испытать неземное блаженство от секса. Ничего не подозревающие любители «клубнички» в восьми случаях из десяти не отказывались, поскольку приходили в бордель именно получить наслаждение. Нетрудно предположить, к чему это приводило. Привязанность к кокаину формируется в течение двух-трех недель, а пагубные последствия его употребления проявляются не так быстро. По прошествии месяца клиенты наведывались в бордель не только и не столько к девочкам, сколько за своей дозой. Девизом Бэтилло было «извлечение прибыли из всего возможного».

От бара отходил боковой коридор, ведущий в номера. У входа за кассой восседала «мадам», взимающая гонорары. Разумеется, в заведении были созданы все условия для того, чтобы максимально опустошать карман дорогих гостей. Прежде чем дойти до постели, девушка была обязана раскрутить клиента хотя бы на коктейль. Специально для этой цели в холле соорудили просторную веранду со столиками, отделенными один от другого звуконепроницаемыми перегородками, дабы создать атмосферу абсолютного уединения. Расторопные хорошенькие официантки, на которых, кроме туфель, ничего не было, приносили шампанское, фрукты или горячие блюда, если клиент решался кутнуть и заказывал полноценный ужин. Девочки получали подробнейшие инструкции насчет того, как заставить клиента раскошелиться. Существовал набор из двух десятков фраз вроде: «Милый, угости свою малышку шампанским, чтобы она горячее любила тебя». В ряде случаев на помощь девушкам приходила «мадам», просившая клиента подождать на веранде, пока для него приготовят номер. Сразу же подходила сногсшибательная официантка с просьбой заказать что-нибудь. Самый последний скупердяй вынужден был лезть в карман за бумажником. Осмотрев заведение, Лаки задал самый неприятный вопрос:

— Ну, и во сколько обошлось все это?

— Гм-м… — Бэтилло не стал вдаваться в подробности, — мистер Лючано, вы же понимаете, это заведение для богатых. Я гарантирую, что вложенные деньги вернутся с большой накруткой.

— В бизнесе ничего нельзя гарантировать, — поучительно изрек Лаки, — можно только предполагать с большей или меньшей долей вероятности. Ну что ж, Дэйв, посмотрим, как пойдут дела.

У Бэтилло случился редкий приступ красноречия:

— Нам нужен размах, блеск и роскошь. Утонченный разврат, мистер Лючано. Толстосумам это нравится… А вообще мы предполагаем создать в нашей индустрии примерно двести заведений разного уровня. Их доходность просто не может быть меньше, чем в Чикаго, я это знаю по опыту.

— Лучше, чтобы была больше, — заметил Лаки.

— Прошу вниз, мистер Лючано. Дополнительные доходы мы будем получать оттуда, из подвала.

Подвал борделя был разделен на несколько секторов. Услышав крики и жалобный плач, Лаки вопросительно посмотрел на Бэтилло.

— Это из комнаты для наказаний, — объяснил тот, — обычно приходится начинать именно с нее, потому что многие шлюхи заявляют, что не хотят работать. Проституция, мол, грязное дело. После того как наши ребята вправят им мозги, желание работать сразу появляется.

Крик перешел в отчаянный вой смертельно раненного животного. Ноздри Лючано раздувались. Вся его жизнь проходила среди насилия и крови. Вопли истязуемой жертвы не могли оставить его равнодушным.

— Я хочу увидеть это, — негромко произнес он.

Комната, в которой проходила экзекуция, вызвала у Лаки неприятные ассоциации с тюремной камерой: голые бетонные стены, низкие потолки, вверху — маленькое зарешеченное оконце. Посередине стояла большая смятая кровать. В углах были расставлены лампы, предназначенные для освещения фотосъемки. Они излучали яркий, режущий глаза свет. Молоденькая девушка, скованная наручниками по рукам и ногам, не могла даже шевельнуться. Пятеро пьяных парней, хохоча во все горло, делали с ней все, что хотели. Вокруг суетились несколько фотографов и тщательно, кадр за кадром, снимали эту гнусную сцену.

— Что они делают? Зачем? — спросил Лаки.

— Видите ли, мистер Лючано, у нас есть клиенты, которым нравятся фотографии со сценами изнасилований. Так что мы убиваем двух зайцев сразу: не только наказываем шлюху, но и зарабатываем на этом деньги.

— Ты очень предприимчивый парень, Дэйв, — похвалил Лаки.

Девушка кричала так, что у него звенело в ушах. Хладнокровные фотографы особенно старались запечатлеть на пленку ее искаженное страданием лицо.

— Иногда нас просят снять короткометражный фильм на ту же тему, — рассказывал Бэтилло, — и мы это делаем. Правда, за очень большие деньги. Но наши клиенты, мистер Лючано, не скупятся на доллары, когда речь идет об удовольствиях.

— Почему нельзя заткнуть рот этой стерве? — проворчал Лаки.

— Если снимать шлюху с кляпом во рту, получится не очень наглядно, это может снизить качество фотографий, — со знанием дела объяснил Бэтилло.

Когда они вышли в коридор, Бэтилло улыбнулся:

— Знаете, мистер Лючано, как я думаю назвать это местечко? «Голливуд»!

— Ты у нас не гангстер, а продюсер, Дэйви, — с ухмылкой вставил Джеймс Фредерико.

— Прикуси язык, — поморщился Лючано, — я терпеть не могу это слово. Его выдумали паршивые газетчики. Гангстеры — это те, кто чистит карманы прохожих в темном переулке.

В следующей комнате Лаки наблюдал, как обнаженная девушка, стоя на коленях, ублажала мужчину оральным способом. Рядом стояла «мадам» и покрикивала:

— Глубже, глубже! Разевай пошире пасть! Так, хорошо, теперь обхватывай губами и медленно тяни назад.

— Здесь у нас проходят профессиональное обучение, — хихикнул Бэтилло, — после комнаты наказаний.

В фотостудии работа, что называется, кипела. Помещение заливал ослепительный свет. Голые либо полураздетые девки с ленивым, откровенно развратным видом принимали те или иные позы. По команде фотографа они трясли перед объективом своими бюстами, разводили ноги, становились на четвереньки. Бэтилло показал Лаки готовый номер журнальчика, который назывался «Горячие девчонки».

Зато в следующей комнате царил полный мрак. Из темноты доносились стоны, глухое бормотание и какой-то неестественный, диковатый смех.

— Здесь девчонки отдыхают, — сказал Бэтилло.

Лаки принюхался.

— Опиум, — определил он.

— Есть и такое. Но большинство предпочитают героин.

Бэтилло закрыл дверь:

— У нас есть договор с несколькими кинотеатрами на 42-й улице. Два-три раза в месяц мы снимаем для них порнографические киношки. Платят от трех тысяч и выше.

— Только вот что, Дэйв, — хмуро произнес Лаки, — надо очень внимательно присматривать за шлюхами. Ты слышал про Мэри Хастингс из Бруклина?

— Конечно, мистер Лючано. Самая жесткая «мадам» из всех, кого я знаю.

— Жесткая, но безмозглая. Поэтому влипла в историю. Какая-то сука умудрилась где-то взять бумагу, перо, накатала записку: «Меня здесь держат как белую рабыню» и выбросила на улицу. Нашелся кретин, который подобрал эту бумажку и отнес в полицию. Легавые устроили облаву, выловили с десяток шлюх, которые числились пропавшими без вести[33]. Они сразу развязали свои чертовы языки. Ты знаешь, Дэйв, во сколько обошлось улаживание этого дела? И все равно это дерьмовое выражение «белая рабыня» попало в газеты.

— Мистер Лючано, у меня такого быть не может. Если какая-то шлюха станет слишком много выступать, она ляжет на дно Гудзона в течение часа.

— Каждая должна знать об этом, — предупредил Лаки.

— Конечно, мистер Лючано. А теперь я хочу предложить вам услуги двух наших самых лучших девочек.

После всего виденного в подвале Лаки ощущал вожделение. Предложение Бэтилло пришлось ему по вкусу. Тот проводил босса в роскошный номер, где его ожидали две шикарные блондинки. Они знали, что этот низенький, щуплый итальянец — Большой Босс, поэтому старались показать все, на что были способны.

Для начала на его главах девушки занялись лесбийской любовью. Они ласкали друг друга языками, а затем, приведя себя в исступление, стали кусаться. Их крики и стоны все сильнее дразнили воображение Лаки. Он смог наблюдать за ними не более трех минут и крикнул:

— Идите сюда!

Однако девушки не торопились. Они хотели распалить его еще больше. Лаки вздрогнул, когда почувствовал на пальцах ног их сладострастные языки. Девушки постепенно поднимались все выше и выше.

— Да, да, вот так, — блаженно шептал Лаки.

Проститутки на мгновение отвлеклись, чтобы втянуть ноздрями немного «ангельской пудры». Их глаза вспыхнули. Языки заскользили по ярко накрашенным губам.

— Милый, сейчас мы устроим тебе незабываемую французскую ночку, — хрипло произнесла одна из девушек. Внезапно мозг Лаки пронзил непреодолимый импульс:

— Дайте мне понюхать!

Девушка поднесла к его носу хрустальный флакончик. Несколько секунд спустя Лаки ощутил в гениталиях взрыв неистовой силы. Сжав зубы, он притянул к себе за волосы обеих проституток. Кокаин жег нестерпимым огнем. Языки проституток исступленно ласкали промежность. Лаки закрыл глаза и отдался всепоглощающему чувству блаженства. Несмотря на все усилия блондинок, он никак не мог достичь оргазма. Проходило время, но желание не ослабевало, а, наоборот, становилось все сильнее и сильнее. В конце концов тела слились в единый совокупляющийся клубок. Все это продолжалось около трех часов без перерыва. Лаки был выжат как лимон, но остался доволен. Заплатив проституткам по двести пятьдесят долларов (по тем временам королевское вознаграждение), он направился домой, в отель «Ритц».

Гай уже легла спать, когда появился Чарли. С трудом раздевшись, он бессильно рухнул на кровать.

— Где ты был? — резко спросила Гай. В ответ раздался громкий храп.

Утром Чарли ожидал семейный скандал.

— Ты весь провонял духами! — кричала Гай. — Вся спина у тебя исцарапана! Если какие-то дешевые шлюхи значат для тебя больше, чем я, тогда таскай их сюда, не буду тебе мешать!

Она стала собирать чемоданы. Лаки, плохо соображавший после принятой вчера дозы, спросил:

— Что ты делаешь?

Гай швырнула в него жемчужным ожерельем.

— Малышка, я не хотел этого. — Лаки встал и положил руки ей на плечи.

Гай яростно встряхнулась.

— Ну куда ты пойдешь? — уговаривал он. — На улицу? Ведь все еще можно уладить. С каждым мужчиной иногда случается такое. Прости меня.

Гай позволила себя уговорить. Действительно, идти ей было некуда. В самом деле, не возвращаться же на сцену в стриптиз-бар?

Мир был окончательно восстановлен, когда Лаки отвез Гай в шикарный ювелирный магазин на 43-й улице и предложил выбрать любую безделушку, которая ей понравится. Однако про себя он считал, что имеет право поступать, как хочет. Поэтому продолжал посещать самых дорогих проституток в городе. Как следует из показаний известного перебежчика Джо Валачи: «…В 1933 году Лаки Лючано достиг самой вершины власти. Деньги текли к нему рекой. Его жизнь состояла почти из одних развлечений». Действительно, Лаки швырялся деньгами, ел, пил, любил, нюхал кокаин[34], несколько раз болел гонореей, но все равно не желал отказываться от эпикурейского образа жизни.

Как и предсказывал Бэтилло, индустрия разврата дала к концу года два миллиона долларов чистой прибыли и полностью окупила вложенный капитал. Высший Совет планирован к 1935 году получить требуемые для строительства игорной империи в Гаване 15 миллионов. Однако эти планы были грубо нарушены появлением в системе нью-йоркского правосудия новой сильной фигуры — прокурора Томаса Дьюи.