Лана из Змейгорода

Глава 10. Красная горка

Велибор прохворал всю зиму, страдая не только из-за открывшихся ран. Лана, которая вместе с Даждьросой снова помогала его выхаживать, видела, что паче всех телесных немочей ящера гнетет утрата. Отторгнув и отвергнув Горыныча, которого любил не меньше сестрицы Дождирады, он словно отрубил себе правую руку, и теперь метался в бреду, страдая от фантомной боли. При этом речи о том, чтобы вернуть брата или хотя бы подать ему весть и узнать, где он нашел приют, при Велиборе даже заводить не стоило.

— Что же это за времена настали? Брат ополчается на брата! — кряхтел, точно пожилой смертный, испытанный воин Боривой, заходивший проведать Велибора. — С кем будем Кощея бить, коли под стены Змейгорода пожалует?

— Али у нас бойцов, окромя Горыныча, нет, — только еще больше томился от досады раненый ящер. — Взять хотя бы сына боярина Змеедара.

Землемысл и вправду достаточно быстро оправился от ран. Вот только своего обидчика он в городе уже не увидел. Боеслав и Боемысл, зашедшие утром после той злополучной ночи проведать Яромира, застали только одинокого домового, плачущего возле погасшей печи. Ящер наказал его ждать, но пояснил, что вернется нескоро, поскольку ушел с Горынычем. Лане дозорные, стоявшие в карауле и выпускавшие двоих добровольных изгнанников, тоже передали его слова:

«А что мне тут оставаться? Я никому в Змейгороде не мил. Была одна зазнобушка, так она меня теперь видеть не желает».

— А может быть, это к лучшему, что Яромир с Горынычем ушел? — пыталась утешить Дождираду с Ланой Даждьроса. — Вместе они точно не пропадут.

Дочь Хозяйки Медных гор чувствовала себя чуть ли не виноватой из-за того, что ее возлюбленный остался в Змейгороде. Разве что, удрученный ранами и потерей, на нее внимания по-прежнему не обращал.

Лана за изгнанников почти и не переживала. Это смертные действительно боялись этой суровой кары, поскольку за околицей им чаще всего грозила гибель. Хотя и они, случалось, приспосабливались к жизни в лесу, добывая себе пропитание охотой, или добирались до других поселений и находили пристанище там. Что касалось ящеров, то, кроме Кощеевых слуг, они врагов не имели и могли не только прокормиться, но и за себя постоять.

Да что там говорить, даже хрупкие русалки, принимая честь и обязанности Хранительниц, уходили в леса, возводили терема на берегах вверенных в их попечение рек. Жили тем, что в благодарность приносили лестные духи и обитатели угодий. Лана и сама мечтала о такой жизни, только не ведала, как отделаться от постылого сватовства Кощея.

О Яромире она старалась не думать. Вот только мысли сами возвращались к мятежному ящеру, у которого из-за его прихотей все шло не так, но по которому болело сердце. Неужели она больше никогда не увидит рыжей копны волос, неужто душу не растревожит дерзкий взгляд синих глаз, к губам не прикоснутся требовательные и горячие уста? О чем-то похожем, но уже в отношении любимого непутевого братца горевала и Дождирада.

— Неужели ж Горыныч даже весточки в Змейгород не пришлет? — делилась она, с подругами, когда Велибор ее не слышал. — Ведь мы же с ним тогда толком и не попрощались. А Яромир вообще тайком ото всех, считай, ушел.

— Только бы Кощеевы слуги до них обоих не добрались! — вздыхала Лана, слышавшая рассказы о том, каким страшным пыткам подвергают на Ледяных островах тех ящеров, которые добровольно не хотят переходить на службу, приняв черную магию смерти и вытравив на оружие проклятые руны Нави.

— Злые супостаты и до стен Змейгорода могут дойти, — напоминала Даждьроса.

Втайне от Велибора она создала из капель подвластной ей росы для подруг зеркало, спрашивая о судьбе изгнанников. Матушка-водица долго не хотела подчиняться, то шла рябью, а то и вовсе рассыпалась каплями, обдавая влагой всех трех русалок. Наконец зеркало показало поросшие редколесьем обрывистые утесы, нависшие над берегом реки, и обширную пещеру, ставшую домом для двоих ящеров.

— Да это же Сорочьи горы! — узнав знакомые с детства места, расположенные в нижнем течении великой Вологи, удивилась Лана.

— Далеко наши добры молодцы забрались от Змейгорода, — не без труда удерживая изображение на поверхности, покачала рыжеволосой головой Даждьроса.

— Так это и от земель Кощеевых данников далеко, — с облегчением выдохнула Дождирада. — Почти что на краю пустыни. Где они себе там пропитание-то найдут?

— В степи тоже дичь разнообразная водится, — успокаивала подругу Лана, которой доводилось летать над теми краями, посылая вместе с матушкой нечастые, но обильные дожди. — Да и смертные там уже давно поселились. Городов они, правда, не строят, кочуют за своими стадами. Тем и живут.

Она подумала о том, что кочевая жизнь и новые земли подходят для беспокойного нрава Горыныча и Яромира. Оба ящера тяготились укладом Змейгорода, где старейшины свято блюли традиции древних времен, надеясь на защиту батюшки Велеса. Тогда как на Ледяных островах искусные маги и кузнецы постоянно изобретали новое оружие, напитывая его запретной магией крови, против которой мощь великих стихий зачастую оказывалась бессильна. Вот только что нового могли узнать скитальцы в безводной степи среди диких кочевников, которые лишь и умели, что пасти своих овец? С другой стороны, не искусные ли ремесленники Янтарного побережья безропотно платили Кощею кровавую дань.

— Думаешь о нем? — имея в виду Яромира, спрашивала у Ланы Даждьроса, когда они после русалочьих посиделок оставались вместе ночевать в том из домов батюшки Водяного, до которого было ближе идти.

— Стараюсь забыть! — честно признавалась Лана, хотя и ночи не проходило, чтобы дерзкий ящер не явился ей во сне.

Все девичьи гадания указывали на него. О нем пелось в подблюдных, его профиль застывал в расплавленном воске. А на положенном под подушку с новой наволочкой вычищенном, вымытом гребне поутру обнаруживались жесткие рыжие волосы.

Меж тем, вслед за Колядой минула Громница, а там уже и Велесова седьмица, которую смертные еще называли Масленицей, махала мокрым хвостом. Снегопады сменились дождями, сугробы скукожились и почернели, утратив всю свою красоту, сосульки утекли ручьями. В горах грохотали лавины, так что смертные старались туда не заходить, а ящеры опасные участки предпочитали преодолевать в истинном обличии. Тем более что караваны с пушниной, булатом и узорчатой кузнью в Гардар и Княжий град еще только собирали, ожидая, когда освободится ото льда Свиярь — полноводный приток Дивны, на котором стоял Змейгород.

Земледельцы с надеждой смотрели на отдохнувшие за зиму пашни, пестревшие проталинами с клоками прошлогодней соломы и напоминавшие лоскутное одеяло. А Лану с сестрами манила бескрайняя лазурь, звеневшая голосами возвращающихся с юга птиц. Русалки не могли дождаться дня, когда в первый раз соберут облака теплых дождей, чтобы прогнать с полей остатки снега и пробудить дремлющую в земле робкую жизнь. А пока они и вместе со смертными пекли печенье в виде жаворонков и пели веснянки.

Поднимаясь впервые после долгой зимы в небеса, Лана думала, что не сбудется ее мечта о том, чтобы рядом, рассекая воздушные потоки, мчалась похожая на спустившееся с небес солнце гигантская фигура покрытого золотистой чешуей ящера. Конечно, лебединые стаи управляющих облаками русалок редко отправлялись в полет без охраны воинов Змейгорода. И все же совместные парные полеты у крылатых потомков Велеса считалась важной частью брачного ритуала, временами даже более сокровенной, чем сама близость. В каких далях летал сейчас Яромир, Лана узнавать не пыталась, но понимала, что вместе им не быть.

— А мне кажется, он обязательно вернется, — тщилась обнадежить сестру прозорливая Даждьроса.

— А Велибор забудет про свою угрюмость и пришлет сватов к батюшке Водяному, — в тон ей отзывалась Лана.

Впрочем, чем увереннее весна заявляла о своих правах, тем меньше времени для досужих разговоров оставалось. Приближалась Красная горка, знаменующая начало пахоты и первого выгона скота на пастбище. Хозяйки уже окурили застоявшихся за зиму отощавших буренок можжевеловыми ветвями, прося у добрых богов, чтобы избавили их от скотьих немочей. Парни и девки обошли дворы с пением обрядовых песен.

Оставалось дело за пастухами, соревновавшимися в наигрышах. Кого рожок лучше других послушается, тому артелью и командовать. Вот уже без малого полвека верховодил на выгоне старый Ждан, и не видали смертные пастуха надежнее и опытнее. Лучше других он разбирал, на какие луга перегонять коров. Всегда чуял приближение опасности, да и животных с полуслова понимал. Вот только на этот раз самый заливистый, звонкий и вместе с тем задушевный наигрыш вышел у бойкого и толкового Медведко. Словно сам батюшка Велес ему мелодию в уста вложил.

— Неужто его выберут? — с интересом спросила у подруг наблюдавшая за соревнованием Лана, которая, конечно, узнала белоголового парнишку, который жарче прочих товарищей Горыныча с Яромиром на злополучных посиделках изобличал.

Увы. Старейшины то ли не услышали, то ли не захотели Ждана обижать. Оставили верховенство за ним, а он хотя и внимал каждому звуку наигрыша молодого пастуха, не стал спорить. Да и Медведко воле людской общины покорился. Вот только пару дней спустя увидела поднявшаяся в небо Лана парня в лодке, идущей по не до конца очищенной ото льда Свияри прочь от Змейгорода и явно не по торговым делам. Неужто решил попытать счастья в чужих краях?

Приглядевшись повнимательнее, Лана примерила, что парус надувает не попутный ветерок, который в лесу достаточно быстро стих, а заговоренная дудочка. На этот раз Медведко играл не на рожке, с помощью которого пастухи сигналы друг другу подают, а на свирели. И эту нехитрую, но идущую из самого сердца мелодию, слышали лесные и речные духи, готовые молодому пастуху помогать. Похоже, парень был не так прост, и в нем текла кровь потомков Велеса. А что же старейшины? Неужели слепые такими даровитыми ребятами разбрасываться? Впрочем, и Яромир в Змейгороде находил одни обиды. А ведь тогда со своей безумной петлей он братьям-ящерам новые способы ведения боя хотел открыть.

Внезапно Лана почувствовала чье-то недоброе, если не сказать, враждебное присутствие. Солнце, почти как во время затмения, закрыла тень, обернувшаяся черной тлетворной снеговой тучей. Ветер с Полуночи повеял не просто зимним, но почти загробным хладом. Дыхание пробуждающихся трав сменило зловоние.

Готовые раскрыться почки съежились, цветы поникли или застыли, схваченные инеем. Птицы, которые не успели попрятаться, упали замертво. Белки, барсуки и куницы кинулись к дуплам и норам. Духи в панике разбежались, ища заступничества у русалки. А Лана ничем не могла им помочь, чувствуя, как ее крылья сковывает невидимая ледяная сеть.

Совсем рядом насмешливо и вкрадчиво прозвучал голос, который она надеялась вовек не услышать

— Ну что, девица-краса? Не ожидала меня здесь увидеть? Поговорим?