Лана из Змейгорода

Глава 25. Сон

— Почему ты не позволил мне эту гниду раздавить? — обращаясь к Велибору, не стеснялся в выражениях Яромир, когда они вместе провожали Лану и Даждьросу до лекарской. — Я же видел одного из тех, кто сбежал, бросив остальных. Это был Землемысл!

— Хочешь вызвать его на Велесов суд? — сочувственно повернулся к боевому товарищу Велибор. — Ты понимаешь, что сейчас не время? Вот если бы ты застал его с поличным или сумел бы догнать. Да и то наш боярин бы выкрутился. Ящеры стали в последнее время слишком падки на злато, которого у него в избытке.

— И что ты собираешься делать? — раздраженно глянул на воеводу Яромир. — Этот же гаденыш ударит в спину!

— Он полетит со мной в сцепке, — веско проговорил воевода, а ты поведешь полк левого крыла.

— Вот всегда он так, — жаловался на боевого товарища Яромир, когда тот проводив Лану с Даждьросой и убедившись, что с сестрой все в порядке, ушел в дружинную избу. — Принимает волю старейшин, пускай они трижды неправы.

— А ты дерзишь и говоришь поперек, даже если понимаешь, что предлагают дело, — с ласковым укором улыбнулась ему Лана.

— Вот если бы на твоем месте оказалась Дождирада, — обиженно пробормотал ящер, и Лана поспешила заткнуть его рот поцелуем, чтобы он сгоряча не наговорил совсем уж крамольных вещей. — Защитник ты мой, — приговаривала она, перебирая взлохмаченные волосы Яромира, оглаживая его плечи и спину, словно пыталась отыскать место, откуда во время преображения поднимались крылья. — Что бы я без тебя делала?

— Нашла бы себе кого-то более разумного, — млея от ласк, отозвался ящер.

— Мне разумный не нужен, — покачала головой Лана. — Мне нужен ты. Как я тебя, такого отчаянного, в бой пущу?

— Да что мне сделается? — щекоча усами ее щеки и ресницы, успокаивал ее Яромир. — Это за тобой, как выясняется, глаз да глаз. Может быть, мне тут возле лечебницы остаться? Ну хотя бы до утра. Мне в дозор нынче не идти. А в доме все равно погорельцы из посада. Разве я не для того ношу твое кольцо, чтобы хранить твой сон?

На такую искреннюю, горячую просьбу Лана возразить не посмела и не смогла. Да и Веда не препятствовала. Тем более что Яромир хотя и лег на широких полатях рядом, но положил между ними меч в знак честности намерений, давая всем, кто увидит их вместе, понять, что чтит святость брачного договора и позорить доброе имя батюшки Водяного не намерен. Хотя перед сном свою любушку целовал да ласкал, убаюкивая, точно малое дитя.

Другое дело, что, словно в насмешку, причудливая волна сновидений занесла Лану к таким берегам, на которые наяву по доброй воле она попасть ни за что бы не согласилась.

Ей снился наполненный голосами птиц, истекающий соками жизни цветущий весенний лес, над которым они летели вместе с Яромиром, любуясь белой кипенью яблоневого цвета, вдыхая аромат черемухи, внимая терпкому духу смородины, которая кое-где уже начала пламенеть. Поначалу Лана удивилась, откуда бы в весеннюю пору взять заветным кислым ягодам, когда еще даже не отцвела куда более ранняя земляника. Потом поняла, что не видит Яромира, а белый цвет яблонь, заполнив все вокруг, превращается в душный, дремотный туман, из которого доносится призывный, завораживающий голос:

— Ланушка, лапушка, любушка моя. Где ты, моя милая сердечная, дай на тебя наглядеться!

«С чего бы это Яромиру играть со мной в прятки? — рассеянно и дремотно подумала она. — Или это вовсе не Яромир?»

Не совсем понимая, что происходит, чувствуя странное смятение и приятную истому во всем теле, Лана двинулась на голос, готовая в любой момент сложить крылья, найдя приют в нежных объятьях. Конечно, наяву ее милый не переступал грани, но кто сказал, что этого нельзя сделать во сне?

— Ланушка, лада моя, ну где же ты? — голос становился все более нетерпеливым, в нем появлялись незнакомые требовательные, стальные нотки.

Только влечение, которое вело Лану вперед, оставалось сильнее разума. Даже когда она увидела, что на окруженной смородиновыми и калиновыми кустами поляне ее ждет совершенно другой добрый молодец, статный, высокий, купавый, с наливными алыми губами и копной черных кудрей, рассыпанных по могучим плечам, она продолжала лететь к нему уже, казалось, против своей воли.

— Ланушка, лапушка, мочи нет тебя ждать! — проговорили наливные, как спелые ягоды, губы, которые так хотелось поцеловать.

Лицо с точеными чертами казалось смутно знакомым, как и агатовые глаза под собольими бровями. Яромир никогда не имел таких бровей. Яромир! Воспоминание о любимом внезапно отрезвило, развеивая злой морок. Призывные алые губы, загоревшись лихорадкой волчей ягоды, набрякли ядом, из агатовых очей прянула тьма, а душный запах оберегающей смородины, пытался скрыть зловоние тлена.

— Узнала-таки! — разочарованно скривился Кощей, принимая тот облик, в котором Лана его запомнила в прошлую встречу.

— Падаль учуяла, — отозвалась Лана, не ведая, как скрыться.

О том, что можно просто проснуться, она даже не думала, поскольку понимала, этот сон пробуждением не так сразу не прервать. Не просто так говорят, что невеста живет на грани миров. Не родится новая жена, пока не умрет девка. И вот пока она, не перейдя границу родительский дом уже покинула, а в жилище мужа полноправной хозяйкой еще не вошла, ее и подкараулил Кощей.

— Что же ты, Ланушка-лапушка меня, Хозяина Нави, на бесталанного огненного змея променяла? — обратился он к ней с почти ласковым упреком.

— Люб он мне! — решительно отозвалась Лана. — а тебя, постылого, видеть не желаю.

— Ишь, как заговорила! — хмыкнул Кощей, расставляя ледяную сеть. — Про батюшку с матушкой не вспоминаешь.

— А чего мне вспоминать? — осмелев, отозвалась Лана. — С ними уже все обговорено. И не тебе, стервятнику беззубому, их решения оспаривать, просватанную невесту в сети свои сманивать!

Чувствуя прилив сил, который давала ей любовь к Яромиру, она поднялась в небо, выныривая из тлетворного тумана.

— Кого ты, глупая русалка, называешь беззубым? — обратившись смерчем, разъярился Кощей. — Ты моих стальных челюстей еще не видела. Раз сомкнутся, уже не разожмешь!

— Смотри, как бы не подвиться! — вставая на крыло и что было сил устремляясь туда, откуда веяло свежими ароматами весны и жизни, отозвалась Лана. — Твою ледяную сталь расплавит огонь любви! И в праздник последнего снопа на наши с Яромиром головы наденут златые венцы!

— Твоя любовь также призрачна, как приверженность старейшин Змейгорода Правде, — погрозил ей вслед Кощей. — На праздник Последнего снопа твой Яромир станет моим слугой! А воевода Велибор еще раньше!

Он обернулся смерчем, норовя затянуть в свою воронку, изломать, уничтожить, утащить в холодную Навь, но Лана, собрав все силы отчаянно летела на голос любимого, который кликал ее сквозь туман:

— Ланушка, лапушка! Лебедушка моя ненаглядная, проснись-пробудись, голосом нежным отзовись!

Задохнувшись, совсем без сил она с трудом разомкнула губы, впуская в легкие воздух, словно выныривала с большой глубины, и с немалым трудом разлепила тяжелые, залипшие слезами веки.

В окна лился золотой свет позднего утра. Сестры в лекарской готовили снадобья и перевязки, раненые в лечебнице негромко переговаривались, кто-то метался в бреду и стонал. За окном гомонил готовящийся к решающему сражению город. А на Лану, тормоша ее за плечо, взволнованно смотрел встрепанный больше, нежели обычно, Яромир.

Хотя окружающая обстановка выглядела обыденной и привычной, Лана не могла пока разобраться, где сон, где явь. Уж больно грозным и реальным выглядело жуткое видение, а в ушах страшным предостережением звучали исполненные ненависти слова Кощея.

— Яромир, любимый! — прошептала Лана, прижимаясь к широкой груди ящера, ища опору и поддержку. — Обещай, что меня не покинешь!

— Да что-то такое говоришь, Ланушка-лапушка! — рассмеялся Яромир, целуя ее в макушку, потом отыскивая наливные губы. — Да нас и смерть не сможет разлучить!

Как хотелось верить в его слова.

Меж тем привычный гомон недавно пробудившегося к трудам и заботам города сменился возбужденными, встревоженными голосами. Хотя в набат никто не бил и к оружию не призывал. Кощеевы слуги со вчерашнего дня не предпринимали попыток штурма, словно затаились в ожидании ответа. Меж тем, к святилищу шли обеспокоенные ящеры и отчаянно голосил боярин Змеедар, требуя возмездия.

Русалки-целительницы и раненые, которые могли подняться, потянулись к выходу, возбужденно переговариваясь и спрашивая, что еще стряслось. Лана и Яромир вышли за ними следом.

К святилищу медленно двигалась скорбная процессия. Впереди несколько ящеров несли на носилках прикрытое холстиной окровавленное тело, следом, разрывая одежды и посыпая голову прахом, земным брел утративший всю свою величавость боярин Змеедар, за которым живой рекой двигался почти весь город, не считая дозорных на стенах. Возле святилища их ожидали жрецы.

Единственного сына Змеедара, его надежу и опору Землемысла, нашли поутру возле городских стен с перерезанным горлом. Целители бессильно разводили руками. К тому времени, когда они прибыли к месту преступления, тело молодого ящера успело остыть. Оставалось предать его огню, чтобы не восстал отринутой навью.

Боярин Змеедар ревел, точно раненый дракон, запертый в ущелье. Завидев Яромира, он бросился на него с кулаками.

— Убийца!!

— Да при чем тут я? — возмутился ящер. — Я из лечебницы не выходил!

— Это все могут подтвердить! — поспешила вступиться за ящера Веда. — Он провел ночь у нас, охраняя покой невесты, целительниц и раненых.

— А Велибор? — вспомнил еще одного противника в спорах немного обескураженный, но по-прежнему жаждущий возмездия Змеедар.

— Нес дозор на стенах, — хором отозвались воины.

— Опомнись! — положив морщинистую длань на плечо боярина, проговорил Мудрейший. — Огульно обвиняя всех и каждого, сына ты не вернешь. Тебя, кажется, предупреждали, что лиходеи, которые хотели похитить дочерей Водяного, побежали к твоей усадьбе. Похоже, твой сын стал жертвой одного из них.