«КОМИССАР У ШЕСТАКОВА…»

Впервые я услыхал о Шестакове на Волге, во время Сталинградской битвы.

Казалось, под нами разверзлось само пекло ада: горел город, пылали берег и даже сама река, покрытая нефтью.

Повсюду над разрушенным городом круто вверх поднимались клубы густого черного дыма. Смыкаясь с серыми осенними облаками, они образовывали гигантский смрадный шатер, под которым, казалось, ничто живое не могло существовать.

— Последний день Помпеи, — угрюмо бросил летчик Степаненко, и на его исхудалых щеках зло задвигались желваки.

Стоявший рядом с ним Амет-хан Султан сверкнул черными, как уголья, глазами:

— Неправильно говоришь, Ванья. Это, — он показал рукой в сторону Сталинграда, откуда только что все мы вернулись, — не последний день Помпеи, а начало нашей победы.

— Если уж быть точным, — раздался за их спинами голос командира полка майора Морозова, — то не начало, а продолжение победы. Начало было под Москвой…

Больше ничего не успели сказать, потому что внимание всех привлекла внезапно разыгравшаяся в небе, на фоне грязных облаков, трагическая картина: подбитый ЛаГГ-3 пробивался к нашему аэродрому сквозь кинжальные перекрестные трассы огня преследовавшей его пары «мессеров».

Горячий Амет-хан Султан рванулся к своему «ястребку», чтобы броситься на выручку советскому летчику. Но он не успел даже вырулить на старт, как все закончилось.

В мгновение ока ЛаГГ-3 резко уменьшил скорость, очутился позади «мессеров» и стал поливать их свинцовыми очередями. Один фашист на наших глазах задымил, стал уходить, второй тут же юркнул в облака — немцы избегали схваток один на один…

И вот через несколько минут таинственный «лагг» уже рулил по нашему аэродрому. К нему подбежали техники и ужаснулись: с машины клочьями свисала обшивка, была отсечена часть киля, перебиты элероны. Ее быстро затащили в капонир, помогли выбраться из кабины летчику. Мы тут же окружили отважного пилота. Не терпелось поскорее узнать, кто он, из какого полка…

Среднего роста, поджарый, русоволосый, он, дружелюбно улыбнувшись, стал стягивать с себя чуть ли не насквозь промокший кожаный реглан. И мы увидели перед собой старшего батальонного комиссара с двумя орденами Красного Знамени на груди.

Вперед вышел наш «батя» — Герой Советского Союза.

— Майор Морозов, командир четвертого истребительного авиационного полка, — представился он.

— Верховец, комиссар у Шестакова, — просто ответил наш неожиданный гость, крепко пожав руку командиру.

Верховец, Шестаков… Мы впервые слышали эти имена. Но они сразу обрели для нас какой-то особый смысл. Возможно, потому, что каждому невольно подумалось: если у замполита два ордена Красного Знамени, что по тем временам значило очень и очень много, то какой же у него командир? А может быть, потому, что Верховец так назвал фамилию Шестакова, будто речь шла о всем известном человеке. Нам даже стало немного неловко оттого, что мы такие дремуче несведущие.

Кто-то из техников раздобыл огромный арбуз.

— Угощайтесь, товарищ старший батальонный комиссар. Наверное, пить хочется…

Арбуз от первого прикосновения к нему ножом раскололся на две сочные ярко-красные половины, одна из них была вручена Верховцу, другая — Морозову.

— Подходите, угощайтесь! — пригласил всех к себе хозяин «лагга», нарезая толстые ломти.

Мы с удовольствием ели арбуз и с нарастающим интересом следили за «комиссаром у Шестакова», прислушивались к его разговору с нашим командиром.

Комиссар в последнем бою попал в сложный переплет. Его пару атаковали шесть «мессеров». С ведомым Королевым они подожгли два вражеских истребителя, но стало совсем невмоготу, когда к фашистам присоединилась еще четверка самолетов. Машина Королева была повреждена, ему пришлось выйти из боя. Верховец остался один на один с восьмеркой врага, отчаянно отбиваясь от них. И вдруг почувствовал; что-то случилось с рулями. Оставалось одно — нырнуть в простирающееся под крыльями грязно-серое марево и уходить. Но фашисты тоже не дураки. Они решили подождать легкой добычи, когда та выскочит из облаков. Остальное происходило на наших глазах, и комиссар не стал дальше рассказывать.

— Чудом вырвался из вражеских лап, — заключил он, беря следующий ломоть арбуза.

— Ну уж и чудом, — ответил Морозов. — Видели мы, как вы от них «отделались». Мастерски!

— Одесский опыт выручает…

— Так вы участвовали в обороне Одессы?

— Вместе с Шестаковым, все семьдесят три дня обороны.

При этих словах все притихли, перестали жевать. Оборона Одессы… Так вот каков наш случайный гость! Человек, прошедший, как говорится, Крым и дым, и медные трубы. За его плечами — отличная боевая школа. Вот откуда его и сноровка, и находчивость, и тактическая хитрость.

— Скажите, товарищ батальонный комиссар, — обратился Степаненко — самый юный из нас, — у вас, наверное, весь полк сражается, как вы? — и в глазах у него вспыхнул огонь неподдельного восхищения обладателем двух орденов Красного Знамени.

— У нас, дорогой, все сражаются, как наш командно — Лев Львович Шестаков. В нашем гвардейском истребительном полку двенадцать Героев Советского Союза… Ну, да ладно, ребята, дело к вечеру, а мне еще надо в свой полк добираться.

— Не беспокойтесь, мы честь по чести доставим вас к месту машиной, — сказал Морозов.

— Только вместе с самолетом, — твердо ответил Верховец.

— Но его же не поднять, ремонт нужен.

— Хвостом — в кузов, я — в кабине и — домой!

— Ну, а если бы истребитель сгорел. Как бы вы тогда предстали перед Шестаковым? — спросил озадаченный Лещенко.

— Это смотря при каких обстоятельствах. Возможно бы, и похвалил, — неопределенно ответил Верховец.

«Что же это за человек такой, Лев Шестаков?» — спросил я тогда сам себя. Наверное, подобный же вопрос задали себе и мои товарищи — Амет-хан Султан, Борисов, Степаненко, которым, как и мне, наверняка этот командир показался необыкновенным, загадочным. Но как бы мы были удивлены тогда, узнай о том, что в скором времени получим назначение не куда-нибудь, а именно в полк, которым командует сам Лев Львович Шестаков!

Наконец необычный транспорт готов в путь. Николай Андреевич, как уважительно звали по имени-отчеству теперь мы Верховца, распрощался со всеми, пожав каждому руку, вскочил на ступеньку грузовика, снял шлемофон, взмахнул им, громко крикнул:

— Спасибо за все! До встреч в небе!

И уехал, увозя свой самолет, оставляя нам добрую память о себе, о своем командире.

Лев Шестаков — доброволец Свободы, герой обороны Одессы… Как много этим сказано для нас, только чуть-чуть понюхавших первого пороха, только расправлявших еще свои боевые крылья!

Нам очень хотелось еще тогда узнать все подробности испанской и одесской жизни Шестакова. Но только тридцать лет спустя, с большим трудом, крупица за крупицей, удалось собрать факты, которых тогда так недоставало. И сейчас, прежде чем повести речь о том, как свела меня судьба с Шестаковым, я хочу рассказать, что было в его жизни до нашей встречи.

Загрузка...