Лауреаты Демидовских премий Петербургской Академии наук

БИОЛОГИЯ

«Русские биологи первой половины XIX в. подняли на большую принципиальную высоту анализ общих проблем биологии и углубили материалистическую основу понимания жизненных явлений», — пишет С. Л. Соболь [9, с. 275]. Это проявилось в стремлении русских натуралистов строить свои научные теории на основе строго проверенных данных наблюдений и опыта.

Во второй трети XIX в. ботанические и зоологические экспедиции в связи с обстоятельным и всесторонним изучением флоры и фауны России принимают еще более широкий размах. Ведется активное исследование обширных просторов Российского государства, особенно отдаленных его областей. При этом больше работ проводилось учеными-ботаниками.

Демидовская комиссия высоко оценила работу А. Ф. Постельса и Ф. И. Рупрехта «Изображение и описание морских растений, собранных в Северном, Тихом океане, у берегов Российских владений, в путешествии вокруг света, совершенном… в военном шлюпе «Сенявин» в 1826, 1827, 1828 и 1829 гг. под командою флота-капитана Ф. Литке». В 1841 г. авторы ее получили полную Демидовскую премию.

Во время путешествия Постельс сделал много рисунков с натуры. «Эти оригинальные рисунки… в своем роде верх совершенства», — писал директор Петербургского ботанического сада адъюнкт К. А. Мейер. За пожертвованную Академии наук значительную коллекцию рисунков растений и животных А. Ф. Постельс позже был избран ее почетным членом. Для подготовки текста к рисункам Постельс пригласил в сотрудники ботаника Ф. И. Рупрехта. В результате в 1840 г. вышла книга с 40 таблицами большого формата и получила высокую оценку К. А. Мейера: «К счастью, внутреннее достоинство сочинения представляет полновесные права на цельную Демидовскую премию. Труд г. Постельса служит к существенному распространению науки, являя, с одной стороны, многие доселе неизвестные формы из разряда морских растений, а с другой стороны, лучше описывая и изображая разные, не довольно еще дознанные породы и, сверх того, объясняя географическое распространение поростов[17] вдоль обширных берегов Российской империи, доколе это по сие время возможно, чем самым он пролагает путь к дальнейшим розысканиям сего рода. Но, кроме того, подарив нас точными и многоразличными разложениями (рисунками разрезов растений, — Н. М.), он расширяет наши познания о внутреннем строении класса органических существ, весьма важного для морфологии не только растительного мира, но также и животного» [49, с. 10, 11].

Ф. И. Рупрехт с 1839 г. занимал должность консерватора Ботанического музея Академии наук. Основные его труды посвящены флоре высших растений различных районов России, прежде всего Севера. Часть премии 1841 г. он употребил на путешествие летом того же года по Европейскому Северу. Из Мезени Рупрехт объехал п-ов Канин, приставая к берегу в разных местах и продвигаясь по возможности в глубь суши. Затем посетил лежащий еще севернее о-в Колгуев, пробыл до сентября у берегов мыса Канин Нос и из-за близости зимы вынужден был отправиться в обратный путь.

Результаты этого путешествия и другие исследования ученого легли в основу его труда «Материалы к истории и географии прозябаемости в России», отмеченного половинной Демидовской премией 1845 г. К. А. Мейер, с 1845 г. уже ординарный академик, оценивая эту работу, сказал, что «предлежащий труд г. доктора Рупрехта может почесться столь же своевременным, сколько и важным в ботанической литературе России, тем более, что он совершен с большим рачением и знанием дела, а автор этою работою отличным образом достиг своего намерения содействовать к распространению наших познаний о прозябаеемости (растительности, — Н. М.) Российской империи» [17, с. 29].

Ранее Рупрехта, еще в 1837 г., сотрудник Петербургского ботанического сада А. И. Шренк совершил путешествие по Северу России с целью изучения его природы и населения. Однако его отчет «Путешествие по Северу Европейской России» был напечатан много позже на немецком и русском языках (т. 1, 1848 г., т. 2, 1854 г.). Работу высоко оценили рецензенты Г. П. Гельмерсен и М. К. Кастрен, и в 1850 г. она получила половинную Демидовскую премию.

Оставив 15 апреля 1837 г. берега Невы, А. И. Шренк через Архангельск и Мезень направился к Усть-Цильме на р. Печоре, пересек Большеземельную тундру, достиг кряжа Пай-Хой и Югорского пути, посетил южную оконечность о-ва Вайгач и 31 октября возвратился в столицу.

Во время семимесячного путешествия Шренк успел собрать поразительное для столь краткого времени количество материалов, которые он передал в Петербургский ботанический сад. Шренк уточнил данные о границах леса, указал пределы распространения некоторых деревьев и др. Весь собранный материал автор обработал и издал в двух объемистых томах, включавших описание 352 видов растений Большеземельной тундры. В своем отзыве Г. П. Гельмерсен подчеркивал, что северная часть Урала и прилежащие к нему районы Печоры до самого новейшего времени оставались для науки вовсе неизвестным краем. Стремясь восстановить справедливость, рецензент отмечал, что «хотя результаты позднейших туда поездок графа Кейзерлинга и г. Крузенштерна в 1843, а полковника Гофмана в 1848 г. и были изданы в свет несколько прежде, чем запоздалый отчет г. Шренка, однако же у последнего нельзя отнять заслуги, что он был первый ученый наблюдатель, проникший в эти глубоко северные страны» [12, с. 23].

Современная оценка трудов Ф. И. Рупрехта и А. И. Шренка дана историком ботаники А. А. Щербаковой: «На протяжении нескольких десятилетий работы Рупрехта по флоре Малоземельной тундры и Шренка по флоре Большеземельной тундры оставались единственными крупными ботаническими трудами по этим районам, да и в XX столетии все позднейшие исследователи флоры тундр обращались к этим работам» [50, с. 76].

Ботаник-самоучка Н. С. Турчанинов начинал свои ботанические исследования как любитель, а позже стал известным флористом и систематиком. Свои флористические исследования он вел еще в 1828 г., занимаясь сбором растений в окрестностях Иркутска, у берегов Байкала и в верховьях Ангары. С 1828 по 1836 г. он посещал, иногда по нескольку раз, все примечательные местности этого края: обошел о-в Ольхон, степи, дважды был на о-ве Коссоголе, поднимался на вершины разных гор, трижды был на гольце[18] Чокондо, спускался по рекам для изучения прибрежной растительности. Особенно примечательны его путешествия по верховью Амура.

Обработка собранных им на Дальнем Востоке богатых материалов продолжалась много лет. В результате появился известный труд Н. С. Турчанинова «Байкало-Даурская флора…» (т. 1–3, 1842–1857 гг.), удостоенный полной Демидовской премии 1857 г. В монографии дано описание многих видов, из них 170 новых, и 15 новых родов. Рецензенты академики Ф. И. Рупрехт и Н. И. Железнов дали сочинению высокую оценку: ««Байкало-Даурская флора» есть труд вполне самостоятельный, имеющий достоинство не только по исчислению в нем растений (всего 448 родов и 1365 видов явнобрачных растений), нигде доселе не описанных, но еще заключающий в себе общий обзор особенностей растительности, способный объяснить отличительный характер тамошнего края» [46, с. 7, 8].

Биография другого пионера в исследовании Дальнего Востока путешественника К. И. Максимовича полна приключений. В 1853 г. Ботанический сад направил его в качестве ботаника в кругосветное плавание на фрегате «Диана». Начавшаяся Крымская война заставила фрегат войти в залив Де-Кастри (Приморье). Там Максимович оставил судно, вскоре потерпевшее крушение. С июля 1854 г. он посвятил себя ботаническим исследованиям тогда еще малоизученного Амурского края и с лишениями и трудностями продолжал их до 1856 г. В марте 1857 г. ученый возвратился в Петербург с богатым запасом наблюдений и ботанических коллекций. Спустя два года вышел в свет его труд «Первенцы амурской флоры», представлявший собой свод имевшихся ранее сведений по краю и собственные наблюдения автора и получивший в 1859 г. полную Демидовскую премию.

К. С. Веселовский, представляя работу Общему собранию Академии наук, отметил: «Главным приращением науки, которым мы обязаны сочинению г. Максимовича, должно почесть открытие значительного числа отчасти совершенно новых, отчасти в русской флоре еще неизвестных родов и видов из Амурского края, а в особенности представителей семи доселе еще не достававших в русской флоре семейств, — приращение, которому не было примера в нашем столетии. Г. Турчанинов открыл для Байкало-Даурской флоры 15 новых родов, но не открыл ни одного представителя дотоле еще в России не существовавшего семейства» [26, с. 5, 6].

Работу К. И. Максимовича предложил на конкурс Академии наук Ф. И. Рупрехт, и он же написал на нее отзыв, закончив его так: «Многочисленные, важные и любопытные наблюдения, сообщаемые здесь автором, служат не только к обогащению русской флоры и сведений о материальных средствах России, но и к расширению круга наших познаний о растительности вообще. Добытые им общие результаты восполняют собой большой пробел в познании растительного быта умеренной части нашего Северного полушария и ближе определяют разные новые положения географии растений» [26, с. 77].

Профессор Казанского университета К. К. Клаус еще в 1834 г. путешествовал по Волге и Прикаспийским степям вместе с К. Гебелем, которому как руководителю экспедиции в 1838 г. была присуждена половинная Демидовская премия. На долю Клауса достался лишь лестный отзыв. В дальнейшем ученый продолжал изучение флоры Заволжья и Прикаспийских степей, совершив для этого научные экспедиции в Поволжье и на Урал. Привлекая любителей к сбору растений, он составил большой гербарий — свыше И ООО экземпляров. В результате продолжительных исследований появилась рукопись «О растительности Приволжских стран» (первый выпуск «Флора Сергиевских вод», второй выпуск «Флора колоний Сарепты»), Автор представил рукопись Демидовской комиссии, крторая отметила ее половинной премией 1850 г,» а спустя два года вышла книга «Флора Приволжских стран». В рецензии на нее К. А. Мейер писал: «Профессор Клаус поставил себе изучение приволжской флоры как бы задачею жизни. В течение многих лет с особою любовью и преданностью занимался ее исследованием, неоднократно предпринимал путешествия, как то: вместе с Гебелем в Астрахань и к Каспийскому морю, несколько раз в Оренбург и к Южному Уралу, а каждое лето посещает Приволжские страны по обязанности профессора ботаники Казанского университета… Во втором выпуске заключено ядро полной флоры всей области между Волгою, Уралом и Оренбургом. Всего рассмотрено 1555 пород, что составляет немаловажное обогащение сравнительной географии растений» [12, с. 27, 28].

Большую научную ценность исследований ученого по изучению приволжской флоры отмечает и его биограф Н. Н. Ушакова: «Работы Клауса по ботанике, — пишет она, — его богатый гербарий далеко превосходит по своей научной ценности любительское начинание. Это специальное исследование, которому, однако, историки ботаники до сих пор не уделяли должного внимания»[19] [51, с. 145].

Систематик и физиолог растений И. Г. Борщов в 1857–1858 гг. вместе с зоологом Н. А. Северцовым участвовал в экспедиции в Среднюю Азию. В 1862 г., уйдя со службы, он занялся устранением пробелов в своих познаниях по физиологии растений. Путем усиленного самообразования и занятий в лабораториях Киевского университета он подготовил магистерскую диссертацию «Материалы по ботанической географии Арало-Каспийского края», за которую был удостоен степени магистра и половинной Демидовской премии (1864 г.). В работе дано описание края и ботанико-географический анализ его флоры. Впервые в русской ботанической литературе автор нанес ареалы[20] 66 видов растений.

Ботаник и бактериолог Л. С. Ценковский, изучая историю индивидуального развития низших растений (водорослей, грибов, бактерий) и низших животных (инфузорий, радиолярий), обнаружил отсутствие резкой границы между растительным и животным миром, т. е. установил их генетическое единство. Его считали основоположником отечественной микробиологии, особенно в области альгологии — науки, изучающей водоросли. Исследования его получили всеобщее признание, а одна из работ — докторская диссертация «О низших водорослях и инфузориях» — отмечена половинной Демидовской премией 1857 г. Она явилась одним из первых классических трудов в этой области. В ней излагались результаты изучения строения и истории развития микроорганизмов.

Доктор Ф. И. Вейс в своей рецензии писал, что этот труд «… весьма выгодно отличается от многих других диссертаций по этой части тем, что автор в нем совершенно самостоятелен, т. е. что все им излагаемое возникло из собственных его многотрудных наблюдений. Только тот, кто сам занимался подобного рода микроскопическими изысканиями, может судить о том, какой траты времени, какого труда и терпения стоят подобные работы» [46, с. 28].

Во второй половине XIX в. терминологией в области систематики растений много занимался Н. И. Анненков. Он задался целью собрать народные названия растений и над этой задачей работал свыше 12 лет. Первая книга «Простонародные названия русских растений» (1858 г.) обратила на себя внимание, и все издание скоро было раскуплено. Со всех концов России к автору стали поступать новые материалы, что побудило его заняться переизданием книги с многочисленными дополнениями названий растений на разных языках, причем он задумал указать место каждого растения в научной систематике, его родину, применение в медицине, фармации, технике и домашнем быту. Таким образом был создан наиболее значительный труд Н. И. Анненкова «Ботанический словарь, или собрание названий как русских, так и многих иностранных растений, на языках: латинском, русском, немецком, французском и других, употребляемых различными племенами, обитаемыми в России», который Демидовская комиссия отметила почетным отзывом (1860 г.).

Академия наук передала автору словаря все имевшиеся у нее материалы относительно названий растений, а также их народного, медицинского и технического применения. Вместе с тем в своем отзыве Академия наук выразила мнение, что было бы желательно видеть в новом издании «Словаря» филологическое объяснение происхождения разных названий на русском языке. Поощренный успехом, Анненков занялся переработкой своей книги по новому, более обширному плану, удовлетворявшему не только специалистов, но и любителей ботанической литературы. Переработанный и в несколько раз увеличенный труд появился в третий раз, теперь под названием «Ботанический словарь. Справочная книга для ботаников, сельских хозяев, садоводов, лесоводов, фармацевтов, врачей, дрогистов,[21] путешественников по России и др.» (1878 г.).

По мнению А. А. Щербаковой, ««Ботанический словарь» Анненкова — единственный в русской ботанической литературе обширный свод народных названий растений, существовавших в середине XIX в. В этом смысле значение его как важнейшего памятника сохранилось до нашего времени» [50, с. 74].

Для развития палеоботаники и палеозоологии в России во второй трети XIX в. немало сделали лауреаты Демидовской премии академик X. И. Пандер, члены-корреспонденты Г. И. Фишер фон Вальдгейм и Э. И. Эйхвальд, профессор С. С. Куторга и сотрудник Петербургского ботанического сада К. Е. Мерклин. Наука о вымерших животных и растениях возникла в тесной связи с геологией, однако по объектам исследования эта наука биологическая, и поэтому работы по палеонтологии рассмотрены в гл. «Биология».

Г. И. Фишер фон Вальдгейм приехал в Россию в 1804 г. и занимался исследованиями в основном в области палеонтологии, энтомологии, геологии, особенно одного ее раздела — стратиграфии, объясняющей последовательность формирования горных пород их относительным возрастом. Многочисленные труды ученого сыграли значительную роль в развитии естествознания в России, хотя, как отмечает А. А. Щербакова, «в его трудах еще в прошлом столетии обнаруживались серьезные погрешности, которые автор допускал, описывая находки любителей с неточным указанием места и глубины залегания находок» [50, с. 193].

Описание ископаемых животных и растений Подмосковья дано ученым в монографии «Ориктография[22] Московской губернии», отмеченной половинной Демидовской премией 1838 г. В работе выделено девять стратиграфических комплексов Подмосковья и дано описание многочисленных окаменелостей. «Несмотря на ошибки в определении возраста этих комплектов, книга Фишера фон Вальдгейма давала большой фактический материал для познания стратиграфии Подмосковья», — подтверждают И. В. Батюшкова и А. Н. Иванов [9, с. 240].

Одним из основоположников палеонтологии в России был X. И. Пандер. Он же явился ранним биологом-эволюционистом. Дарвин упоминал его в числе своих предшественников. Пандер одним из первых указал на роль трех зародышевых листков в формировании органов животных (1817 г.), что явилось крупнейшим научным достижением. В 1842 г., заняв должность чиновника особых поручений в Горном департаменте, он получил в свое распоряжение огромные собрания по ископаемой фауне, обработкой которых и занимался всю вторую половину жизни. При этом он неоднократно совершал путешествия в Прибалтику, Центральную Россию и на Урал с целью изучения палеонтологического характера этих местностей. В результате появился ряд ценных работ, внесших заметный вклад в развитие русской палеонтологии.

Полную Демидовскую премию X. И. Пандер получил в 1857 г. за «Монографию по изучению силурийских рыб Прибалтики», о которой академик Ф. Ф. Брандт в своем отзыве писал: «Доселе никто не подозревал существования остатков рыб в силурийских наслоениях окрестностей Петербурга и Эстляндской губернии. Г. Пандеру представлено было сделать это, столь любопытное для науки открытие» [46, с. 9].

Профессор Б. Е. Райков, анализируя премированное сочинение, отмечал: «В первой части этой работы автор с величайшей тщательностью описал своеобразные остатки животных организмов, которые ускользали от внимания прежних исследователей и которые Пандер признал за зубы нижнесилурийских рыб и назвал по их характерной форме конодонтами» [52, с. 76]. Конодонты составляют остатки вымерших животных в виде мелких зубовидных образований из фосфорно-кислого кальция, встречающихся в отложениях палеозойской эры, одним из периодов которой является силурийский. По форме обнаруженных зубов Пандер попытался установить род и вид рыб силурийского периода и в общем составил 14 родов с 57 видами рыб нижнесилурийского периода.

Работа оказалась настолько утомительной, что у X. И. Пандера развилась серьезная болезнь глаз, так что он едва не лишился зрения. Врачи запретили ему всякие кабинетные занятия на целых два года. Это время он использовал для полевых работ. Вернувшись в Петербург, ученый вновь погрузился в прежние занятия, результатом которых явилась рассмотренная монография.

С. С. Куторга был первым ученым в России, который с кафедры Петербургского университета познакомил студентов с учением Дарвина. Ему принадлежит ряд трудов по геологическому и палеонтологическому изучению окрестностей Петербурга и территории Финляндии (см. гл. «Астрономия, геодезия, геология»).

К. Е. Мерклин заслужил известность своими работами по истории листьев и папоротников, а также по ископаемым растениям России. Главное его сочинение содержит анатомические и таксономические[23] обзоры ископаемых древесин. Автор привел список около 300 видов найденных ископаемых растений. Работа была представлена Демидовской комиссии в виде рукописи на 45 листах с атласом в 26 таблиц большого формата и получила половинную премию в 1855 г. В том же году книга вышла из печати.

Зоолог А. Д. Нордман, директор Одесского ботанического сада и профессор Ришельевского лицея в Одессе, много путешествовал по Кавказу (1835 г.) и с А. Н. Демидовым по Крыму (1837 г.). В результате он становится лучшим знатоком фауны Юга России, а его «Палеонтология Юга России» была отмечена половинной Демидовской премией 1861 г.

В середине XIX в. учение об эволюционном развитии жизни на Земле нашло своих сторонников среди ученых молодого поколения, к которым принадлежал замечательный русский зоолог и путешественник прошлого века Н. А. Северцов.

Н. А. Северцов, один из пионеров экологии и эволюционного учения в России, предшественник Дарвина, стал главным продолжателем дела выдающегося биолога-эволюциониста К. Ф. Рулье. Через девять лет после окончания Московского университета Северцов защитил магистерскую диссертацию «Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад Воронежской губернии» (1855 г.), которая была отмечена половинной Демидовской премией 1856 г. Следуя принципам своего учителя Рулье, на примере фауны наземных позвоночных одной губернии он выяснил вопрос «о связи жизненных явлений между собой и зависимости их от внешних условий, от среды и обстановки, в которой живет животное» [9, с. 330].

Рецензентом этой работы был непременный секретарь Академии наук А. Ф. Миддендорф. В своем отзыве он подчеркнул, что несмотря на молодость автора его первый труд представляет собой новое явление в русской естественно-исторической литературе. Он признал содержание сочинения совершенно оригинальным, почерпнутым из наблюдений, «сделанных над самою природой в течение девяти лет подряд». «Труд г. Северцова, — писал Миддендорф, — доказал необыкновенную способность к наблюдениям, с одной стороны, обусловленную редким усердием, а с другой — умеряемую терепением и добросовестностью и руководимую основательной начитанностью даже по частям сопредельных с зоологиею наук. Сочинение его богато драгоценными для науки материалами, плодом многолетних самостоятельных наблюдений…» [29, с. 30, 31].

В этой рецензии отмечена и еще одна особенность работы Н. А. Северцова: «Как не радоваться победе, какую над самим собой одержал автор, решившись при обстоятельствах, обыкновенно увлекающих молодежь в неизвестную даль, посвятить себя исключительно исследованию жизненных проявлений непосредственных окрестностей его родины, особенно, если предпринятый им труд выполнен с такой добросовестностью п высокой степенью точности даже в малейших подробностях, как в настоящем случае» [29, с. 183].

Профессор зоологии Казанского университета Н. П. Вагнер в труде «Самопроизвольное размножение гусениц и насекомых» (1862 г.) открыл явление педогенеза, т. е. способности некоторых животных достигать половой зрелости, давать яйца и размножаться еще в личиночном возрасте. Явление педогенеза встречается у некоторых беспозвоночных — мух, морских рачков. Автор описал это явление у мухи миастор: в теле ее личинки развиваются неоплодотворенные яйцеклетки, дающие начало новому поколению. Открытие Вагнера было встречепо с большим недоверием как в России, так и за границей. Академики К. М. Бэр и Ф. Ф. Брандт решились представить работу ученого на конкурс Академии наук лишь после того, как лично убедились в том, что он действительно сделал открытие. Н. П. Вагнер получил половинную Демидовскую премию лишь в 1864 г. Известный немецкий зоолог К. Зибольд в течение двух лет не решался напечатать работу первооткрывателя.

Сам Вагнер говорил о своей работе: «Мое исследование представляет собой только очерк организации гусеницы, да несколько очень незначительных биологических данных и предположений». Вопреки такому скромному мнению автора, рецензенты К. М. Бэр, Ф. Ф. Брандт и Ф. В. Овсянников признали научные заслуги Вагнера: «Без сомнения эти наблюдения вызовут за собой новые, дополнительные, а может быть, приведут и к некоторым поправкам» [27, с. 14].

В середине XIX в. проводились разносторонние научные исследования по изучению нескольких губерний Украины. Началось все с того, что два профессора Киевского университета К. Ф. Кесслер и А. С. Рогович в 1848 г. подали прошение в Совет университета о прикомандировании их к экспедиции, отправлявшейся в Среднюю Азию. Университет поддержал их просьбу. Однако киевский губернатор Д. Г. Бибиков, к которому обратились за разрешением на эту поездку, рассудил иначе и рекомендовал университету подготовить для издания естественно-историческое описание губерний, составляющих Киевский учебный округ, куда входили Подольская, Волынская, Черниговская и Полтавская губернии. Преподаватели с предложением согласились, и в университете была создана комиссия по изучению названных губерний. «Так было задумано, — писала историк науки Н. Н. Банина, — издание «Естественной истории губерний Киевского учебного округа — большого коллективного исследования профессоров Киевского университета. В нем должны были найти отражение как описание природы, так и сведения по экономике, этнографии, статистические данные и другие материалы о губерниях, составляющих Киевский учебный округ» [53, с. 26].

В мае 1849 г. зоолог К. Ф. Кесслер отправился в продолжительную поездку по Полтавской и Черниговской губерниям для изучения фауны украинской степи. В середине года он объехал Киевскую и Подольскую губернии, наблюдая хищных птиц правого берега Днепра. Материалы своих исследований Кесслер опубликовал (в серии «Естественная история губернского Киевского учебного округа. Зоология») в виде монографии под названием «Животные губерний Киевского учебного округа. Млекопитающие. Птицы». Всего вышло шесть выпусков (1851–1856 гг.), посвященных отдельным группам позвоночных животных. Первые четыре выпуска «Млекопитающие. Птицы» (1850–1852 гг.) по инициативе академиков Ф. Ф. Брандта и А. Ф. Миддендорфа были представлены на конкурс Академии наук такими словами: «В русской литературе до сих пор весьма ощутителен был недостаток в таком сочинении, которое представляло бы читающей публике, более и более интересующейся естественными науками, свидетельство существующих налицо познаний о животном мире России» [7, с. 79].

Рецензенты сообщали, что автор нашел в названных выше губерниях 62 вида млекопитающих и 265 видов птиц. Весьма положительно оценив книгу авторов, они в подтверждение своих выводов ссылались на отзыв о книге профессора С. С. Куторги в «Вестнике РГО»: «Она свидетельствует о меткой наблюдательности, необыкновенной начитанности и беспримерном трудолюбии нашего зоолога… Способ изложения живой и точно рисующий натуру и образ жизни каждого животного» [7, с. 83].

Монография К. Ф. Кесслера стала первым капитальным трудом, посвященным фауне Украины и была отмечена половинной Демидовской премией 1853 г. Н. Н. Банина, биограф ученого, пишет: «Монография о фауне Украины, первые крупные фаунистические работы Кесслера принесли ему широкую известность не только среди отечественных биологов, но и за рубежом» [53, с. 28].[24]

Ботаник-флорист А. С. Рогович в течение 20 лет усердно исследовал флору украинского края, а также палеонтологию и археологию и собрал богатый материал по этим разделам естествознания. Его работа «Об ископаемых рыбах губерний Киевского учебного округа. Выпуск первый. Рыбы чешуйчатые и блестящечешуйчатые» получила половинную Демидовскую премию (1862 г.).

Э. И. Эйхвальд, стоявший на эволюционистских позициях, в 1825–1826 гг. путешествовал вдоль Каспийского побережья Кавказа, где собрал интересные сведения о флоре, фауне и геологии. По материалам путешествия он выпустил книгу с описанием каспийско-кавказской фауны, в основном моллюсков, рыб и пресмыкающихся, а также с географическим описанием посещенных мест. Во второй части сочинения дана характеристика 38 новых и редких видов растений, приложено 40 листов отличных рисунков. Работа получила половинную Демидовскую премию 1834 г.

Натуралист Ф. Фальдерман, с молодости интересовавшийся естественными науками, занимался собиранием и описанием жуков и значительно способствовал изучению русской фауны, в частности насекомых. Будучи старшим садовником Петербургского ботанического сада, он написал сочинение «Закавказская энтомологическая фауна», за три части которого ученый получил две Демидовские премии (1837 и 1839 гг.).

Натуралист и путешественник, Э. А. Эверсман, работая врачом на оружейной фабрике в Златоусте, увлекся зоологией. Оставив медицину, он целиком посвятил себя науке и стал профессором зоологии и ботаники Казанского университета. В течение двух десятилетий он изучал район между Волгой и Уральским хребтом, совершил ряд путешествий по азиатской части России. Он собрал обширные коллекции млекопитающих, птиц, насекомых и считался крупным знатоком фауны Юго-Востока России. Его труды имели большое значение для развития зоологии. За «Полное описание чешуекрылых насекомых, водящихся между Волгою и Уралом» Э. А. Эверсман получил половинную Демидовскую премию (1845 г.). Академик Ф. Ф. Брандт в рецензии писал: «Мы должны почитать это сочинение, ознакомляющее нас вдруг с 700 слишком породами (видами, — Н. М.) бабочек в области Волги и Урала, с приведением в числе их не менее 137 новых видов» [17, с. 34].

В области физиологии животных и растений в середине 30-х годов прошлого века все более побеждает экспериментальный метод в борьбе с умозрительным. Большую роль в этом отношении сыграл выход в свет в 1836 г. первого тома учебника физиологии животных, написанного профессором Московского университета А. М. Филомафитским.

Одним из первых русских ученых А. М. Филомафитский начал систематическую разработку проблем физиологии, оказавшую большое влияние на развитие этой науки в России. Крупнейшим его достижением явилось создание трехтомного учебника «Физиология, изданная для руководства слушателей» (1836–1840 гг.) — первой оригинальной и критической сводки опытных физиологических знаний.

В этом труде автор резко и принципиально критиковал путь умозрительного исследования. Он подверг критике натурфилософа-идеалиста Д. М. Велланского, издавшего в то же время свой учебник физиологии. А. М. Филомафитский горячо отстаивал возможность познания мира человеком и тем самым утверждал силу науки, торжество опыта, наблюдений и логики, основанной на конкретных понятиях.

Изучая физиологические явления, А. М. Филомафитский проводил опыты на животных (лягушках, собаках, голубях) с целью исследования функций организма и действия на него различных веществ. Он пользовался оптическими приборами и первым в России применил микроскоп для изучения кровяных телец. Получив новые результаты собственных экспериментальных работ, ученый нередко смело вступал в дискуссию со многими европейскими авторитетами в области физиологии, излагая свое понимание роли головного мозга. Он писал о наличии процессов угнетения и задерживания рефлекторных реакций, т. е. затронул вопрос, развитый позже в трудах И. М. Сеченова.

Профессор X. С. Коштоянц, отмечая достоинства учебника А. М. Филомафитского, писал: «Книга написана живым, местами художественным языком и свободна от тех неопределенных, длинных выражений с большим числом иностранных слов, которыми была полна научная литература того времени» [54, с. 79].

Монография А. М. Филомафитского получила высокую оценку современников. В 1841 г. ее первые две части были награждены половинной Демидовской премией. Рецензент К. М. Бэр в своем отзыве подчеркивал, что этот учебник стоит на уровне лучших современных руководств по физиологии и отличается оригинальностью взглядов автора. Он писал: «В первый раз предлагается русской литературе физиология в том виде, до какого она доведена союзом образованных наций. Но физиология, кроме пользы, приносимой ею объяснением жизненного процесса вообще, должна быть еще светильником практической медицины. Итак, нет сомнения, что книга г. Филомафитского… окажет важное влияние на высшее развитие врачебного искусства в Российской империи» [49, с. 26, 27]. Высокую оценку учебнику «Физиология» дает и советский историк медицины В. А. Макаров.[25]

Половинная премия 1841 г. была присуждена также и Н. И. Пирогову (см. гл. «Медицина»), Позже оба ученых совместно разработали метод внутривенного наркоза (1847 г.), намного облегчившего страдания, которые испытывали пациенты при хирургических операциях. Здесь сказалось стремление Филомафитского связать физиологию с запросами практической медицины.

Наиболее успешно развитие физиологии в России началось с 60-х годов XIX в. Это было время, которое К. А. Тимирязев характеризовал как «весну русского естествознания». Именно в эти годы началась деятельность ряда выдающихся русских ученых, в том числе И. М. Сеченова.

Создатель русской физиологической школы, мыслитель-материалист И. М. Сеченов свою профессорскую деятельность в Петербургской медико-хирургической академии начал лекциями о биоэлектрических явлениях в нервах и мышцах — о «животном электричестве». Уже в первых своих работах он проявляет самостоятельность научного мышления и выдающиеся способности физиолога-экспериментатора. Сеченов не только по-новому освещал специальные физиологические вопросы, но и поднимал проблемы огромного теоретико-познавательного значения.

Лекции профессора «О животном электричестве» (1862 г.), изданные отдельной книгой, обратили на себя внимание академических кругов. Как отличительную особенность этой работы М. Г. Ярошевский отмечает следующее: «В лекциях проводилась мысль о том, что физиологическая деятельность нерва должна стоять в связи с его электрической организацией. Между всеми известными свойствами покоящегося нерва одни электрические по своей тонкости и подвижности отвечают идее тех тонких быстрых процессов, которые совершаются в этом органе во время его деятельности» [56, с. 55].

Работу И. М. Сеченова для представления Демидовской комиссии рецензировал профессор Казанского университета Ф. В. Овсянников, который писал: «Лекции профессора Сеченова о животном электричестве составляют явление редкостное в нашей учено-медицинской литературе. Имя автора, известного нам некоторыми очень дельными учеными статьями, служит уже ручательством в достоинстве их. Кроме того, учение о животном электричестве с каждым днем все более и более приобретает значение в науке и интерес в обществе. Оно содержит в себе уже и теперь зачатки огромной пользы, которую со временем имеет полное право ожидать от него и практическая медицина…

Лекции, несмотря на свои недостатки, обнаруживают в профессоре Сеченове знатока дела, который на этом поприще может браться за решение самых трудных вопросов и поставить со временем свое имя наряду с именами лучших иностранных электрофизиологов» [57, с. 76, 92]. Весьма скоро предсказание опытного физиолога сбылось, правда, в несколько иной области науки. Электрофизиология не долго питала научный интерес Сеченова. Однако занятия ею сыграли свою роль, когда много позже, вернувшись опять к проблемам торможения, ученый применил новейший метод исследования — электрофизиологический. Эти занятия обусловили одно из важнейших сеченовских достижений — открытие спонтанных (самопроизвольных) колебаний потенциалов мозга.

В год присуждения И. М. Сеченову половинной Демидовской премии осенью 1863 г. в «Медицинском вестнике» появилась работа, ставшая знаменитой, «Рефлексы головного мозга». Толчком к исследованиям, проведенным автором в Париже, послужили опыты немецких физиологов братьев Вебер, которые установили тормозящее действие раздражения блуждающих нервов на деятельность сердца. Работа Сеченова произвела огромное впечатление на современников не только чисто физиологическим содержанием, но и тем, что ученый убедительно показал возможность изучения высшей нервной деятельности человека опытным путем. Применяя физико-химические методы исследования, ученый пришел к важным открытиям в области человеческой психики, что имело огромное мировоззренческое значение. Он разработал и экспериментально обосновал учение о механизмах сознания и воли, показал роль активности психики наряду с обусловленностью жизненным воспитанием.

«Не одна молодежь, но и люди более зрелых поколений прочли «Рефлексы» с самым серьезным вниманием… Имя И. М. Сеченова, доселе известное лишь в кругу ученых, сразу пронеслось по всей России», — писал его современник Л. Ф. Пантелеев [58, с. 526].

Появление «Рефлексов» в год присуждения И. М. Сеченову Демидовской премии за предыдущую работу вполне закономерно. Хотя биографы ученого обычно скороговоркой говорят о награжденной работе, она сыграла важную роль в подготовке «Рефлексов» — классического труда Сеченова, поставившего его имя в один ряд с лучшими физиологами мира.