Назавтра вернулись граф Генри и Анри, и вся компания собралась в столовой к завтраку. Завели патефон, смеясь и оживленно болтая, мужчины поглощали прекрасно приготовленные блюда, не забывая отдавать должное вину. Лорд Генри сказал, что юная Габриэль расцветает с каждым днем, и девушка улыбнулась и покраснела. Адель объявила, что через два дня прибудут ее приятельницы миссис Риджент и миссис Торн, которая сейчас живет в Мейденхеде.
– Ну и ну, – разочарованно покачал головой лорд Генри. – Нам придется запастись терпением. Твои подруги, дорогая, похожи на саранчу. Сколько они пробудут?
Адель рассмеялась и заверила мужа, что недолго. А что ей оставалось делать? Все разъехались, муж постоянно занят. Если бы не Габриэль, да этот милый, но докучливый Стэйн…
– Кстати, Стэйн тоже будет. Он мастерски танцует фокстрот!
– Дорогая, надо ли все это? – спросил граф, нахмурясь.
– Теперь уже я и сама не хочу, – просто ответила Адель. – Но, Энтони, милый, отказать неловко. Мы обо всем условились еще неделю назад.
– Ну, будь по-твоему, – махнул граф рукой.
– Не дуйся!
– Я не дуюсь.
В понедельник после полудня то и дело трезвонил телефон. Графиня с кем-то говорила, сыпала остротами, то и дело поглядывая на часы. Посыльный поставил букет белых гвоздик от графа Стэйна. Затопили камины. Слуги готовили комнаты для гостей. В семь часов к подъезду подкатила желтая «лянче». За рулем сидел сухощавый тип с глубокими морщинками от крыльев носа до подбородка, в черных очках и шерстяном шлеме. Из машины выпорхнула дама в манто из леопарда и энергично зашагала к подъезду по выпавшему снегу. У нее были красивые длинные ноги и крашеные волосы. Шофер начал вынимать из машины чемоданы, и теперь всем стало ясно, что гостья намерена задержаться в замке. С подножки соскочил крупный белый кот и, брезгливо поджимая лапы, запрыгал вслед за хозяйкой. Это была экстравагантная и острая на язык миссис Риджент, третья жена старика Рональда Риджента, крупного акционера лондонской «Метрополитен». Леди Генри встретила ее в холле, и, смеясь и болтая, женщины расположились в креслах, поджидая других гостей. Миссис Риджент закурила тонкую сигарету и выпустила дым в потолок. Кот грузно влез к ней на колени.
– Соломон, негодник, – капризно сказала гостья. – Ты порвешь мои чулки.
Загудел клаксон и, объезжая круглый фонтан с разных сторон, подъехали две машины – белый «Мерседес» двадцать седьмого года и автомобиль Стэйна. Они затормозили почти у самого крыльца и пока в салоне «Мерседеса» происходила какая-то возня, юный граф хлопнул дверцей и взбежал по ступеням.
Толстая миссис Торн привезла свою племянницу и свою компаньонку, у которой росли волосы над верхней губой. Сама миссис Торн была близорука, и от этого казалось, что она на всех глядит с иронией.
– Зачем ты пригласила эту корову, дорогая? Разве что для смеха, – шепнула Дороти Риджент, но недостаточно тихо, ибо молодой Стэйн смутился и кашлянул.
– Ты судишь слишком предвзято, – спокойно ответила Адель. – Она прекрасно поет романсы.
В девять часов подали прекрасный ужин. Все устремились в столовую. Шампанское лилось рекой. Отовсюду слышались смех и веселые разговоры. Играла музыка. Анри, прищурясь, наблюдал за тем, как Стэйн лезет из кожи вон, чтобы угодить Адели. Он сидел по правую руку от нее, предупреждая все желания женщины, и близко не подпуская слуг. Красота этого юноши приводила в восхищение всех окружающих, возбуждая в его сердце тщеславие. Это был женоподобный мужчина, фат, за физической красотой которого скрывалась душевная пустота. Он часто увлекался той или иной женщиной, но, добившись благосклонности, оставлял без сожаления и колебаний, и если несчастная жертва просила пощадить, он только раздражался. Быть может, это происходило потому, что женщины сами падали к его ногам, победы доставались ему слишком легко. С леди Генри все оказалось по-другому. Она не глядела в его сторону и, казалось, терпит его присутствие только из вежливости. В сердце юноши разгорался огонь, доселе не ведомый ему. Анри страшно раздражали манеры Стэйна, особенно его наманикюренные ногти и белоснежные манжеты, накрахмаленные до такой степени, что едва не трещали, в которых сверкали запонки с бриллиантами. Джон Готфрид разговаривал с Габриэль, удивительно привлекательной в этот вечер. Она впервые попробовала шампанского и, розовая от удовольствия, шутила и смеялась. Не забывал Джон и об анемичнрй племяннице миссис Торн, сидевшей по левую руку от него. У нее была бледная кожа в синих прожилках, длинный нос и узкие губы, но все эти недостатки можно было простить за одни только глаза, большие, синие, с длинными загнутыми ресницами. Мисс Лилия робко улыбалась и глядела отрешенно и печально. Миссис Риджент сидела почти во главе стола и поддерживала разговор, казалось, со всем обществом одновременно. Она была сильно надушена и от нее несло сандаловым деревом и водяной лилией. Избалованную даму это ничуть не смущало. Ела она с аппетитом, а в количестве выпитого спиртного могла бы тягаться с матросами. Впрочем, сколько бы она не выпила, голова ее всегда оставалась ясной. Она явно положила глаз на хозяина замка, даже не беря в расчет, что это муж ее подруги. Адель видела все и забавлялась этим.
Ужин затягивался. Когда лорд Генри предложил женщинам пройти в каминный зал, все поднялись, шумно отодвигая стулья. В полутьме зала горели свечи в старинных канделябрах и от известнякового каминного портала распространялось розовое свечение. Общество расположилось на обширном диване и в креслах с волчьими шкурами. Стив в белой ливрее принес на серебряном подносе напитки. И тут, посреди оживленной беседы, леди Генри обратилась к миссис Торн.
– Жизель, дорогая, порадуй нас, спой нам одну из своих песен. А уж меня ты порадуешь больше других. Я так люблю твои песни! Спой, Жизель!
Все с интересом обернулись. Миссис Торн не заставила уговаривать себя. Она поставила бокал на столик, оперлась виском о сжатый кулак и закрыла глаза. Своеобразный голос Жизели Торн, полной тридцатичетырехлетней брюнетки поначалу мог показаться грубоватым, но он был богат, исполнен неизъяснимого очарования, то простонародный, глухой, то вдруг с резкими переходами на высокие ноты, он точно подходил к ее облику. В наступившей тишине музыка голоса лилась свободно. Это была старинная шотландская песня. В ней было все: простые радости, страсть и любовная тоска. Каждый из присутствующих видел свои картины. Это могли быть отрывки прошлого, калейдоскоп снов, порочные желания или просто картины, порождаемые словами песни. Вошли слуги, чтобы убрать пустые бокалы и сменить пепельницы. Заслушавшись, они задержались у дверей, почти незаметные в полумраке. Лорд Генри вытирал платочком глаза, Габриэль и Лилия, почти ровесницы, сидели рядом с прямыми спинами, зажав ладони между коленей, и глядели на Жизель. Когда ее голос смолк, все разразились аплодисментами. Зажгли верхний свет, Габриэль по просьбе графини, подбежала к патефону. Заиграл фокстрот. Дороти Риджент первая вскочила, сбросив с колен своего задремавшего питомца. Разошлись уже под утро. Еще какое-то время в башнях слышались голоса, кто-то упал на лестнице, заработали гостевые клозеты. Почти все стихло. Только под утро небо расчистилось и появились звезды, бледные в занимающемся рассвете.
Адель не спала. Ее била крупная дрожь. Все тело было мокрым от пота. «Пустяки, это всего лишь нервы», – говорила она себе. Она стянула ночную рубашку и ворочалась с боку на бок в жаркой постели, среди беспорядка и простыней, влажных от испарины. Она хотела позвать Габриэль, хотела, чтобы девушка положила ей на лоб холодный компресс и дала успокоительных капель. Она потянулась было к кнопке, но передумала и отдернула руку. Не надо было столько пить. И вообще, в последнее время она слишком волнуется. Адель искала причину, которой можно было бы объяснить ее теперешнее состояние. Хотя истина была ей известна. Неужели опять? Не может быть! Это стало повторяться часто, даже слишком часто. Адель умела управлять своими желаниями. Так было всегда. И вот теперь что-то изменилось. Ну да, она какое-то время сможет удерживать себя, но потом ведь все равно сделает это. Ее бесило осознание своей слабости. Адель натянула одеяло до подбородка и тихо лежала, стараясь уснуть. Потом легла на живот. Сон не приходил. Она перевернулась и уставилась в бледное пятно рассвета. Ничего ведь не произойдет. Она сделает это в последний раз. Совсем чуть-чуть, только для того, чтобы успокоиться. Адель поднялась с постели и, обнаженная, проскользнула в ванную комнату. Она взобралась на ванную, скользкую от эмали, поставила одну ногу на туалетный столик. Хрустальные флаконы тихо, предательски зазвенели. Адель напряглась, как рысь, и потянулась к вентиляционной решетке. Там лежал пакет из плотной бумаги, сложенной в несколько слоев. Адель достала его и бесшумно спрыгнула на пол. Но хлипкий столик, от которого она оттолкнулась, закачался и флакон с ароматной жидкостью для ванн со звоном упал на пол. Запахло иланг-илангом и белой фрезией. Адель, не обратив на это внимания, занялась делом, руки ее слегка дрожали. Когда все было кончено, она вскинула голову, волосы ее взметнулись и потоком стекли на спину. Она приблизила свое лицо к зеркалу, потерла нос тонкими пальцами и довольно ухмыльнулась.
– Леди Адель! – услышала она тихий голос. – Вы здесь?
Адель резко повернулась. В ванной комнате стояла ее компаньонка в длинной ночной рубашке.
– Габриэль! Наконец-то!
Она притянула ее за кружевные рюши и заставила опуститься на колени…
Адель встала невыспавшаяся, раздраженная, и, посмотрев в окно, поняла, что солнца опять нет, идет дождь, даже не дождь, а так, сыплется мокрая пыль. Она накинула прозрачный пеньюар и подошла к окну. Задумчиво глядела она на пустынный парк, на роскошные автомобили у подъезда, на круглый бассейн фонтана, из которого уже была выпущена вода – все это выглядело очень красиво в приглушенном свете. Наверное, все давно проснулись и пьют внизу кофе. И она должна будет развлекать этих бездельников. Адель вздохнула. Дождь не перестанет весь день, почти невидимый, холодный. Вот с такими мелкими дождями приходит осень, от которой не убежишь. Вдруг она увидела Джона Готфрида, выходящего из подъезда в длинном кожаном пальто. Он поднял воротник, сунул руки в карманы и медленно двинулся к парку. Адель прильнула к стеклу и, не отрываясь, глядела на него. Он обернулся, взгляды их встретились. Она помахала ему. Нет, все это чудесно, и она вознаграждена вполне! Адель уснула, а полчаса спустя, когда Габриэль принесла кофе, счастливая, лежала в постели и видела все тоже бледное небо.
Вечером уехала миссис Торн со своими спутницами, за ней укатил красный «Хорьх». Граф Стэйн был явно чем-то недоволен, кажется, у них с Анри произошла какая-то стычка.
Зато миссис Риджент и не думала покидать это прекрасное поместье. Она чувствовала себя здесь свободно, впрочем, как и везде, расхаживала по комнатам, наполняя их своими невыносимо сладкими духами. Много пила, много курила, оставляя окурки в кадках с декоративными растениями. Подружилась со слугами. Ее повсюду сопровождал Соломон. Яркая длинноногая красавица Дороти искренне считала, что она – украшение любого дома. В ней, кажется, совершенно отсутствовало чувство меры.
Несколько дней шел дождь, его косые штрихи были четко видны через стекло. По утрам в парке клубился тяжелый туман, и на мертвой траве лежал голубоватый иней. Леди Генри тонкими пальцами снимала с листочков клевера хрупкие кристаллы и подносила их к глазам. Дороти ухмылялась, брала Адель под руку и, дымя дорогой сигаретой, удалялась вглубь парка.
Однажды, рано утром, когда Адель и лорд Генри пили кофе в каминном зале, она вошла непричесанная, в небрежно подпоясанном халате и озабоченно спросила:
– Никто не видел моей зажигалки?
Граф в растерянности смотрел на эту женщину, похожую на большой корабль, на светлые всклокоченные кудри, капризные губы, на крупную грудь, приподнятую лифом.
Человек, довольно искушенный в любовных интригах, граф никак не желал примириться с тем, что можно флиртовать так грубо.
– Какую именно, Дороти? – спросила Ад ель. – У тебя их не меньше десятка.
Миссис Риджент вынула из кармана пачку и сунула в рот длинную тонкую сигарету, из другого кармана достала зажигалку.
– Вот эту, – спокойно сказала она и села в кресло напротив графа.
– Мы только что вспоминали вас, миссис Риджент. – начал граф.
– Меня? С какой стати?
Адель взглядом остановила мужа.
– Полно тебе! – сказала она. – Выпей с нами кофе, Дороти.
– Нет, дорогая, кофе вреден. Я бы предпочла воду. Кажется, я опять вчера перебрала.
– Ясно.
– Что ясно?
– То, что ты перебрала.
– А! Ну да! А помнишь, два года назад, – когда мы встретились в Париже, – ту вечеринку у Сиверсона? И ведь на пустом месте, откуда только народ набежал!
– Кстати, народ был весьма экзотический, – кивнула Адель.
– Ну да! Один шейх чего стоил!
– Ты тогда здорово напилась.
– Да я надралась! Ну, не одна я, конечно. Лорд Генри закатил глаза. Только этого не доставало!
Ему было неловко уйти, и потом, он хотел провести свободный час с Аделью. Но Дороти не выпускала ее из своих цепких лапок, и они болтали без умолку, то и дело перескакивая на жаргон, непонятный графу. Большим и указательным пальцем он собрал складки на лбу. Где-то он это уже слышал. Ну да, конечно! Так разговаривали рабочие, ремонтировавшие покои Адели. Он тогда так ждал ее! Граф с нежностью взглянул на жену, на ее красивый профиль, впалую щеку и изящную линию шеи.
– Было весело, правда, Дороти?
– Весело, что и говорить!
Миссис Риджент вдруг встала и потянулась за шоколадной конфетой. Ее колышущиеся груди оказались прямо перед глазами графа. Он почувствовал запах пиона и увидел бархатную мушку, приклеенную к правой груди. Миссис Риджент выпрямилась.
– Я завтра уезжаю. Папочка Рональд наверное скучает. Мне было отлично с тобой, дорогая.
Она скрылась за дверью. Через секунду в открытом проеме появился кот, глаза его сверкнули зеленым, он потянул воздух, повернулся и устремился вслед за хозяйкой. Граф Генри шумно выдохнул. Адель расхохоталась.
В этот день граф дважды сталкивался с Дороти на лестнице, один раз видел ее в бильярдной – прищурив глаз, она примеривала кий для удара. К обеду он не выходил, занятый делами, но слышал доносящуюся из столовой музыку. Так прошел вторник, в среду миссис Риджент уехала.