Леди Генри

ГЛАВА 15

Близилось Рождество. Из Лондона приехала леди Генри с красавицей Габриэль, Ричардом и миссис Уиллис. У мальчика начались каникулы, и он был счастлив этим. Никогда Генри-холл не был для него так желанен, никогда еще его так не влекло к родителям. Он сильно вырос и еще больше похорошел. В темных глазах, прежде светившихся одной лишь дерзостью, появились спокойствие и уверенность. Волосы, которые он раньше отпускал едва ли не до плеч, были коротко подстрижены. Носил он строгий мундир курсанта.

Выпал снег, его серые сугробы возвышались в саду и парке по обочинам дорожек. Дни стояли теплые, сырые, но снег не таял, только постепенно уплотнялся и проседал. Лорд Генри заявил, что до Рождества никуда не уедет, даже если будут гореть его фабрики. Адель была со всеми приветлива и нежна, ей так шла эта новая милая улыбка. Джон купался в ее свете.

Однажды, когда семья пила кофе, они, по молчаливому соглашению, сбежали из столовой, и битый час, держась за руки, бродили по парку в самых отдаленных его уголках. Адель смеялась шуткам Джона, а он не мог отвести глаз от ее белозубой улыбки, от прекрасного лица, обрамленного мехом, от бровей, схожих с чайкой, вылетающей из-под черного тока с брошью и пером. На графиню изливалась любовь, она почти забыла свою надменность и капризы. Вскоре приехал Анри. Он был насторожен, но ласков, и по-прежнему влюблен в графиню. Настала рождественская ночь. Никого не ждали. Семья собралась в каминном зале, при свечах. Пахло апельсинами, Ричард и Габриэль то и дело трещали фольгой разворачиваемого шоколада. Слуг отпустили. Шампанское разливал Анри. При зыбком свете леди Генри с улыбкой наблюдала, как в тонком фужере бегут вверх пузырьки.

Через два дня в замке был назначен бал, согласие на который леди Генри не без труда получила у мужа. Анри, неизменный раб всех причуд Адели, по приезде деятельно занялся приготовлениями к празднику. Было много приглашенных из блистательного общества столицы.

Леди Генри, эта гордая красавица, приобрела толпу ревностных поклонников, которые были рады видеть ее после столь длительного перерыва. Особенно один из них, который пользовался некоторым расположением этой обольстительной, прихотливой женщины, неуловимой, как дым, принимающей поклонение как должную дань своей красоте. Это был юный граф Стэйн, готовый следовать за нею тенью, пожелай она того. Порой она дарила его ободряющей улыбкой, огненным взглядом, порой не замечала вовсе. Несчастный Стэйн в благоговении сыпал к ее ногам цветы. Душу Анри охватила мрачная ревность. Он видел, как глаза Адели разгорались хищным блеском, стоило кому-нибудь из поклонников неосторожно приблизиться, или как мягко светились они нежностью, когда графиня обращала своей взор на Джона Готфрида. Толкаемый страстью к этой женщине, Анри старался быть ближе к ней, она, казалось, отвечала его увлечению, пуская в ход свой блестящий ум. Что-то демоническое было в этих двух личностях, пылких, страстных, одинаково красивых и молодых. Анри испытывал муки, но, сознавая весь ужас своей преступной любви, страдал безмолвно. Он отлично понимал, что ни к Стэйну, ни к другим своим поклонникам Адель не чувствует ровно ничего, что они только игрушки в руках этой утонченной кокетки, ибо такова ее природа. Но инстинкт подсказывал ему, что есть человек, к которому она питает чувство, переполняющее ее сердце. Он пытался найти, понять, кто этот человек, и все больше утверждался в мысли, что это Готфрид.

День бала настал. Накануне из Виндзора и Хай-Уикома были доставлены провизия и цветы, ибо небольшая оранжерея лорда Генри не могла обеспечить роскошное празднество благоухающими гирляндами. Лорд Джемисон прислал из Кэрет в помощь слуг и официантов. Гости стали съезжаться. Подъездная площадка была запружена автомобилями. Повсюду слышались разговоры, играла музыка.

Приглашенные собрались в зале для приемов, где был искусно сервирован праздничный стол. Бесшумно сновали официанты в белых перчатках, разливая шампанское со льдом и дорогие коллекционные вина. Слышался тонкий звон хрусталя, рождественские поздравления. Лорд Генри, сидящий во главе стола, казалось, был доволен и горд утонченностью, с которой принимали гостей и организовали этот роскошный праздник.

Владелица замка выглядела прекраснее, чем когда-либо. Ее длинное узкое платье цвета морской волны было вышито серебром. Мастерски выполненная вышивка повторяла рельеф из храма Атона в Амарне. Несколько нарциссов украшали корсаж ее платья, темные волосы были собраны в узел на затылке и падали тонкими локонами до плеч. Адель никогда не злоупотребляла драгоценностями. Ее туалет дополняла только тонкая золотая цепочка с маленькой подвеской в виде скарабея. Она имела вид царицы Египта. Так же царственно, с легкой ироничной улыбкой она оглядывала своих гостей. Анри, чувствуя странное стеснение в груди, преданно смотрел на нее. Желание быть ближе к этой пылкой женщине, воспоминание о ее теплой, гладкой коже и совершенно ясное сознание того, что она не любит его, помрачало его разум. Эта роковая любовь оказалась для несчастного молодого человека смертельным ядом.

Дирижер оркестра, приехавшего из Мейзенхеда, пригласил гостей в зал для танцев; в приглушенном свете музыканты играли джаз, потом зазвучал фокстрот, поплыли пары. Официанты ловко обегали танцующих, разнося гостям шампанское, мороженое и фрукты. На празднике оказался даже художник, увлеченно делавший наброски женщин. Адель, которая сидела в окружении поклонников в одной из групп, рядом с разодетой старой дамой благосклонно заговорила с художником и пригласила его в замок с тем, чтобы он мог здесь поработать.

Готфрид не смел подходить к леди Генри, ибо боялся выдать свои чувства, боялся, что их тайну раскроют окружающие. Скромно сидел он в полумраке с бокалом шампанского, издали любуясь своей возлюбленной. К нему подсел граф Генри и заговорил о делах. Готфрид обстоятельно отвечал ему. Вдруг оркестр заиграл вальс, Джон увидел графиню, приближающуюся к ним с улыбкой и блеском в глазах.

– С разрешения моего мужа я приглашаю вас на вальс, мистер Готфрид. Не отказывайте в малой доле внимания суетной женщине!

Она повернулась к мужу.

– Энтони, дорогой, этот невинный каприз, надеюсь, не возбудит в твоем горячем сердце ревности?

Граф вскинул брови и бросил удивленный взгляд на секретаря.

– Твой юмор порой ставит меня в неловкое положение, Адель, – ответил он.

Джон обвил рукой талию графини, и через мгновение их увлек вихрь вальса. В первый раз он танцевал с Адель. С неизъяснимой улыбкой на полуоткрытых губах глядела она в его глаза.

Он чувствовал запах ее духов, свежий, женственный, эротичный: кумкват, страстоцвет, белый кедр слились в утонченный аромат. Он простил графине свои терзания, боль в груди, забыл о намерении бежать от нее. Он был счастлив одним ее присутствием рядом.

Бледный, печальный, скрестив руки на груди, Анри стоял в дверях зала и следил за Адель. Потом разом повернулся и вышел.

На следующий день, к вечеру, в замке царила умиротворенная тишина. Слуги убирали столы, расставляли мебель. От бала осталось приятное воспоминание, легкая печаль увядающих цветов и запах женских духов, все еще витавший в залах. Обитатели замка спали. Смеркалось. На улице, медленно кружась, падал снег. Джон сидел в библиотеке в расслабленной позе и листал альбом Босха. Вдруг он отложил книгу и не спеша закурил; взгляд его рассеянно блуждал по книжным шкафам, картинам, белому порталу камина со следами гари, которые еще не успели убрать слуги, задержался на витражах, в квадратах кессонированного потолка, рисунки которых напоминали витражи готического собора. Джон вспомнил, что еще в ноябре начинал читать Брокгауза, и ему захотелось снова взять в руки эту книгу. Он прекрасно знал, на каком стеллаже она находится. Джон встал и легко поднялся по закругленной лесенке на второй уровень библиотеки. Книгу он отыскал сразу, его закладка оставалась на месте. В углу резной балюстрады располагалась статуя грифона. Джон сел на мягкий ковер, облокотился о крыло чудовища и погрузился в чтение.

Готфрид не сразу понял, что в библиотеке он не один. Тихо шелестя шелком, вошла Адель и уселась на диван. Внимание ее привлекло издание Босха, которое оставил Джон. Она потянулась, равнодушно перевернула несколько страниц. Вошел новый слуга, имени которого Готфрид не знал, совсем еще мальчик – Адель любила окружать себя молодостью и красотой – и поставил перед ней серебряный поднос с чашкой горячего шоколада. Некоторое время она сидела в задумчивости, рассеянно глядя на тевтонские мечи, висящие над проходом в бильярдную. Джон смотрел на нее, опасаясь пошевелиться, чтобы не напугать. Он прекрасно понимал, что за грифоном он невидим. Адель мелкими глотками пила шоколад, и Готфрид видел, как qt чашки поднимается пар.

На лестнице послышались торопливые шаги, и в каминный зал вошел Анри. Молодой граф казался растерянным, встревоженным, как никогда. Он порывисто устремился к Адели и бросился на колени перед ней. Женщина отшатнулась и удивленно уставилась на него.

– Графиня! – воскликнул Анри.

– Вам угодно разбрасываться титулами? Извольте, Слушаю вас, граф.

– Графиня, – продолжал он, не обращая внимания на ее замечание. – Я не в силах более длить эту пытку, выслушайте меня. Быть может, я в чем-то и не прав, ну что ж поделаешь, я слаб. Я сам это допустил, и вас ни в чем не виню.

– Ничего не понимаю, – капризно сказала Адель. – Какая пытка? О чем вы? Да встаньте же с колен! – воскликнула она, оглядываясь на дверь.

– Нет, нет!

– О, Боже, дай терпения! Сядьте рядом и объясните толком, что произошло. Прямо водевиль какой-то.

Он с укором посмотрел на нее, и сел прямо на альбом Босха.

– Это не шутки, графиня, Вы ведь и сами это знаете. Зачем же играть, надо ведь знать границы. Так или нет?

– Это, по-моему, вы заигрались, милый! – Адель побледнела, ее тонкие ноздри трепетали.

– Я люблю вас, Адель! Люблю до исступления, рассудок мой помутился. Мне уже не стать таким, как прежде. От былой свободы нет и следа. Мне следовало бежать из замка, бежать без оглядки в тот день, как я увидел вас. И поверьте, я пытался! Но при одной мысли не видеть более вас, разлучиться с вами, сердце мое переставало биться. Нет, нет, только не это, говорил я себе. Теперь, когда опасность известна, я будут осторожен, сумею победить свою слабость. Но я ошибся. Я люблю вас. Я и подумать не мог, что бывает такое!

Адель слушала молча, сдвинув брови. Джона прошиб холодный пот, он вынужден был отереть лицо. Он понимал всю нелепость своего положения. Устроил засаду! Идиот! Узнал чужую тайну, не имея на это никакого права! Анри возненавидит его, если обнаружит.

– Анри, милый, успокойтесь! – приглушенным голосом взмолилась Адель. – Вы кричите на весь замок!

– О, простите, Адель. Так что… что вы скажете мне?

Графиня мрачно молчала.

– Адель! Адель, послушайте меня, – как в бреду говорил молодой граф. – Я не хочу злоупотреблять, быть может, вашей слабостью, ужасно то, что я преступил закон морали, забыл отца, но ведь я держал вас в объятиях и вам не было противно, ведь так? Я не причиню вам зла. Пусть я буду страдать, но не вы.

– Анри…

– Молчите! Я вижу в ваших глазах приговор. Но я помню ваше тело, вашу кожу, приятную на ощупь, запах. И вы обнимали меня. Неужели это была мимолетная прихоть! Я помню ваш шепот, Адель…

– Сумасшедший!

– Так значит, вы не любите меня. Или… любите? Одно слово, Адель, умоляю!

Она молчала, почти отвернувшись от него. Еле заметно покачала головой. Анри вскрикнул.

– Но ведь вы кого-то любите. Я чувствую это. Кто он, скажите мне. Вы молчите? Это… Готфрид? Это он? Значит он…

Молодой граф горько рассмеялся.

– Как тяжело. Имя избранника названо, и это не твое имя…

– Я не называла никаких имен! – воскликнула Адель. – Дикие фантазии!

Анри залился слезами. В сумерках глаза его горели, как у безумного. Он начал обвинять Адель в вероломстве. У него разыгрался настоящий припадок. Графиня встала и молча вышла из зала. С минуту граф сидел, обхватив голову руками, потом вскочил и ринулся к двери.

Готфрид сидел не в силах пошевелиться. Ужас обуял его. Ужас и раскаяние. Как мог он быть таким слепым? Неужели женщина, так нежно любимая им – суетная, вероломная кокетка? Несчастный Анри, он ничем не заслужил этого. И будет ли счастлив он, Джон, или его постигнет та же участь, как только он надоест ей и появится новый объект для эксперимента? О, как больно, как тяжело думать об этом. Прелюбодеяние, измена, обман – приводило ли это когда-нибудь к хорошему?

Джон спустился по лесенке со второго уровня и вышел из библиотеки, все еще сжимая том Брокгауза. Неприятное предчувствие стесняло его грудь, он опасался за Анри. Молодой граф слишком порывист и не всегда может управлять своими эмоциями, к тому же невоздержан. Бог знает, какие фантазии придут спьяну! Джон посидел в комнате, не имея сил чем-либо заняться. Настало время ужина. В столовой сидели только лорд Генри и миссис Уиллис, еще больше располневшая, потерявшая всякую меру в использовании рюш и кружев. В ее волосах торчала орхидея. Жозеф, прислуживавший за столом в этот раз, сообщил, что леди Генри и мисс Габриэль не пожелали спуститься, а граф Анри спит в своей комнате. Миссис Уиллис надула губки и обратилась к Джону: – Мистер Готфрид, довожу до вашего сведения, что воспитанник ваш также не в состоянии выйти к нам. Вчера Ричард объелся сладкого и теперь его без конца тошнит!

Есть Джон не мог. Выпил чашку горького кофе и встал из-за стола. Он решил подняться к себе в комнату, но передумал и направился к Анри. Из-под двери спальни пробивался слабый луч света.

Джон решительно постучал. Думая, что это слуга, Анри в гневе воскликнул:

– Чего тебе нужно, каналья? Я сплю. Оставь меня в покое. Убирайся!

– Откройте, граф.

– Я сказал, убирайся!

В дверь что-то глухо стукнуло и со звоном разлетелось на куски. «Что ж, – решил Джон, – встречусь с ним утром. Пусть проспится».

Но утром машины Анри на месте не оказалось. В тревоге Готфрид прошел в кабинет лорда Генри и застал его сидящим в кресле в стеганом халате и благодушном настроении. Лорд читал газету. Объяснение было коротким. Ни словом не обмолвившись о тайне его старшего сына, Джон объяснил Генри причину своей тревоги. Граф поднялся из кресла бледный и сказал, что с некоторых пор стал замечать, что с сыном происходит что-то неладное. Решили проехать на автомобиле до Хай-Уикома, поколесить по грунтовым дорогам. Джон предложил обследовать берег Темзы. Лорд вышел в гардеробную и через несколько минут вернулся в твидовом костюме и перчатках. Ночью был мороз и графский «Каули» завелся не сразу. В машине было холодно и мужчины продрогли до костей. Лорд Генри мысленно ругал себя за то, что надел это тонкое щегольское пальто, что подал ему Уотсон.

Машину Анри увидели на одном из поворотов по направлению к Хай-Уикому. Утро было раннее, сумерки еще не рассеялись, воздух – неподвижен и сер; за его густой пеленой мигали редкие огоньки. Но с первого взгляда было ясно, что произошло нечто ужасное. Машина лежала на боку в мокрых зарослях, стекла выбиты, с некоторых деревьев содрана кора. Впечатление было такое, будто автомобиль шел на таран или же водитель просто не справился с управлением на скользкой дороге. Анри лежал без сознания, из его разбитой головы вытекала густая темная кровь. Когда попытались вытащить графа из кабины, стало ясно, что у него перебиты ноги.

– Осторожно, осторожно, граф, быть может у него есть и другие повреждения, – торопливо говорил Джон.

Молодого человека уложили на заднее сиденье, туда же сел лорд, поддерживая в объятиях сына. Анри открыл глаза, поглядел на графа. Веки его опустились. Было непонятно, узнал ли он отца.

– Скорее, Джон в больницу! До города недалеко. Мы успеем! – кричал лорд, в испуге вглядываясь в осунувшееся лицо сына, по которому уже разливалась смертельная бледность. – Он потерял слишком много крови. Прибавьте скорость, умоляю!

Лорд Генри вытащил из кармана носовой платок, приложил к ране на голове сына. Платок мгновенно промок. Тогда он сорвал с шеи шелковое кашне и перевязал голову Анри. Город был уже рядом, уже потянулись убогие лачуги предместий. Генри торопил Джона с нервной дрожью в голосе. Вдруг он осекся и замолчал, что-то безумное было в его взгляде.

– Джон, – сказал он. – Остановите машину. Быть может, я ошибаюсь… да, я, наверное, ошибаюсь.

Готфрид обежал автомобиль кругом, распахнул заднюю дверцу и взглянул в лицо Анри. Молодой человек не был ни угрюм, ни раздражен, он был спокоен. Казалось, он спит, потому что слишком устал. Теперь для него все окружающее было бесплотным, он пребывал в выдуманной атмосфере и тишине. Лицо оставалось прежним и, тем не менее, он изменилось, стало красивее и строже. Анри уже не принадлежал этому миру.

Земля промерзла. И могильщики основательно вспотели, выполняя свою работу. Похороны прошли скромно. Молодого графа провожала только семья. Лорд Генри и Габриэль безудержно плакали, остальные стояли молча, склонив головы. В стороне покуривали могильщики в стеганых фуфайках, ожидая, когда наступит их черед. Когда на крышку гроба упал с тихим стуком первый ком земли, Адель, словно очнувшись от оцепенения, страшно вскрикнула и упала без чувств.

Со дня похорон произошла перемена в характере Адели. Ее надменность и ветреность сменились равнодушием ко всем обитателям замка. Даже на Ричарда она глядела с недоумением, избегая его ласк. С Джоном она была сдержанна, с мужем – холодна. Она словно затаилась, словно что-то обдумывала. Напрасно Готфрид пытался ей помочь, быть нежным. Зная причину ее болезни, он со страхом всматривался в отрешенное лицо, лицо человека, не имеющего более никаких желаний. Прошел месяц со дня смерти Анри, и все постепенно стали привыкать к новому поведению графини.

Было воскресенье. Лорд Генри уговорил всю семью пойти в церковь. В последний момент графиня стала жаловаться на головную боль и захотела остаться дома. Габриэль заботливо предложила свои услуги, но графиня отказалась. Впервые за столько дней Адель улыбнулась, и улыбка ее была похожа на дрожащий солнечный зайчик. Во время проповеди Ричард то и дело дергал отца, и жарко шептал в самое ухо, что хочет домой, что его матери плохо. В конечном итоге граф, раздраженный, поддался на уговоры сына, и семья по обледенелой дороге покатила к замку. Адель их не встретила, и Габриэль сказала, что леди, видимо, действительно нездоровится. Скинув шубку, она побежала в апартаменты своей хозяйки. Лорд Генри не спеша разделся, устало провел рукой по волосам. Да, нужно ее навестить, решил он, и степенно направился к жене. Он уже шел по узкому сумеречному коридору западной башни, как услышал вдруг страшный крик Габриэли. Лорд бросился в покои жены. В дверях он столкнулся с девушкой, которая, белая, как полотно, пыталась его отодвинуть и вырваться из комнаты. Он взял ее за худенькие плечи и слегка встряхнул.

– Габриэль! Дитя! Что случилось?

– Там, – рыдая, она махнула рукой. – В ванной!

Граф вбежал в ванную. Адель лежала в уже остывшей воде, красной от крови. Ее обнаженная, идеальной формы грудь возвышалась холмами, голова была запрокинута и шелковистые волосы свисали до пола. На мозаичному полу валялся кинжал. В бешенстве граф пнул его ногой, и кинжал отлетел в угол. Он погрузил руки в воду и поднял Адель. Бездыханная, она казалась гораздо тяжелее, с трудом граф донес ее до постели. Из его груди не вырвалось ни звука, он словно онемел от горя и ужаса. На обеих руках Адели были разрезаны вены и из них сочилась кровь. Он вдруг спохватился и приложил два пальца к ее холодной шее. Еле заметная пульсация. Он ринулся к туалетному столику и в волнении поднес к ее губам маленькое круглое зеркальце. Поверхность затуманилась.

Адель была жива! В эту минуту появился Джон, уже осведомленный о случившемся.

– Она жива! – воскликнул граф. – Необходим доктор. Немедленно!

Джон поехал за доктором, который жил в замковой деревне по другую сторону парка. Черный «Каули» выехал за резные ворота и по аллее дубов и лихо помчался к деревне, церковная колокольня которой плавно вставала из-за холма.

Адель болела долго. Медленно приходила она в себя, набирая жизненную силу. Со слезами графиня просила прощения у мужа, и он, конечно, простил ее. Она уже могла вставать и ходить по замку. Порой она заводила патефон и ставила любимую пластинку своего пасынка «Дай мне розу, которая украшает твои черные локоны», – пел итальянец глухим, дрожащим голосом. Она откидывалась на спинку кресла и сидела, подперев голову рукою, печальная, исхудавшая и чуть-чуть неземная. На расспросы мужа о кинжале, она дала подробные объяснения. Орудие попалось ей на глаза случайно, уже после гибели молодого графа. Он просто лежал на портале камина. Готфрид тут же вспомнил этот вечер. Анри показывал ему кинжал, они вместе долго его разглядывали, а после граф положил его за каминные часы. Оружия не было видно, и о нем забыли. Волею случая Адель нашла его. Это был старинный роковой кинжал с надписью «Родана Испанская». История сделала новый виток. Прошел год с момента появления Джона Готфрида в замке. Однажды, когда глубокой ночью он проснулся, будто от внезапного толчка, и долго не мог уснуть, ему пришла мысль, что он закончил здесь свои дела, и пора уходить. Это была даже не мысль, а знание, и Джон не стал противиться. Он по-прежнему любил Адель, и, может быть, даже глубже, но он должен был уйти, ибо нельзя испытывать судьбу. На улице выл и метался ветер, и за матовым стеклом кричала пропасть ночи. Он вслушивался в разыгравшуюся стихию, потом заснул, и проснулся, когда было светло и висел оттепельный туман. Зима постепенно сдавала свои позиции, весна просилась прийти. Он простился с леди Генри в галерее, стоя под портретом восемнадцатого века. Адель была в черном, на ее груди алел бутон розы. Она отколола его и вложила в петлицу Готфрида.

– Не забывайте обо мне, моя любовь, – только и сказала она.

К обеду Адель не спустилась. Джон напрасно в волнении прождал ее. Что касается лорда Генри, то настоятельная просьба секретаря удивила и покоробила его. Он предложил Готфриду отпуск – путешествие по Европе. Молодой человек отклонил эту альтернативу, он непременно желал быть свободным, и графу ничего не оставалось, как согласиться.

Они мирно сидели в кабинете в глубоких кожаных креслах. Дым от сигарет поднимался и скапливался под потолком.

– Мне не хотелось бы терять вас из виду, Готфрид, – говорил граф. – Когда устроитесь на новом месте, дайте мне знать. Достаточно ли у вас денег? Я знаю, переезды требуют средств. Вот возьмите, Готфрид, я думаю, лишними не будут, – он положил на стол конверт, и, не обращая внимание на возражения, подтолкнул к секретарю.

– Если надумаете вернуться, Джон, милости просим. Я и моя жена будем рады вам, – добавил он простодушно.

Из комнаты Джона Адель смотрела, как он уходит. В длинном черном пальто и шляпе с шелковой лентой, в руке чемодан – шел он по широкой подъездной аллее. Граф Генри пожелал лично отвезти его на вокзал, но Готфрид отказался и от этой пустяковой услуги. День мерк, в глубине парка уже скапливалась тьма. Графиня смотрела на удаляющуюся фигуру, пока она не исчезла из вида. Мужчина ее мечты. Она не смогла его уберечь, ей нечем было удержать его. И он так ни разу и не обернулся.