Леди исправляет прошлое

Глава 12

Чего я хочу?

Я не задумывалась. Потеряв ребёнка, разочаровавшись в Лоуренсе, осознав, что заперта в клетку, я… думала, что смерть станет для меня выходом, но тёмная госпожа права, я жизнелюбива. Я цеплялась за возможность выйти ранним утром в парк или пройтись по дому, когда и Гельдерны, и слуги спят. Я отыскала библиотеку, и начала читать, потом — учиться, думать, планировать.

Только вот… как говорится, гладко было на бумаге, но забыли про буераки. Мой продуманный план не прошёл проверку реальностью.

Я верила, что порвать отношения с Лоуренсом достаточно, но…

— Я хочу свободы. Я не про истинную свободу, которую дарует Бездна, а свободу в житейском понимании.

— Так ты хочешь власти, девочка?

— Почему… власти?

— А как иначе? Ты стала компаньонкой младшей дочери герцога властью родителей, а женой старого Гельдерна — властью герцогини.

— Н-нет. То есть да, я подчинилась воле старших. Но разве у простых людей не иначе? В резиденции Гельдернов я видела, как лакей с первого взгляда влюбился в новую горничную, и через месяц они счастливо поженились.

Как я им завидовала…

К чему цепляться за титул, за положение в обществе? Без них проще. Нет, стирка и уборка меня не привлекают, но я уверена, что найду себе занятие по душе.

— Уверена? — хмыкает тёмная госпожа. — Эта горничная из твоей истории, случаем, не родила здорового малыша раньше срока?

— Да…

Не похоже, что тёмная заглядывала в мои воспоминания настолько глубоко, что видела встречу двух влюблённых.

Что такого она поняла, о чём не догадываюсь я?

Её лукавая усмешка нервирует.

— Спорим, — улыбается тёмная, — её перевели в родовую резиденцию, потому что кто-то из Гельдернов её обесчестил, а лакею приказали “влюбиться”, чтобы прикрыть беременноть и рождение бастарда?

Переливы смеха звучат журчанием весеннего ручья, и созвучия добавляет мелодия — это менестрель коснулся лютни, струны запели. А я почувствовала себя дурой. Меня не хватило даже на то, чтобы понять такую очевидную вещь?

Ах, забудем про горничную, судьбу которой решили её господа, несчастной она не выглядела. Скорее наоборот, я ловила в её глазах тщательно скрываемую насмешку. Так отец её ребёнка Лоуренс?! Ха…

Слепая гусеница! Жевала книжные листы и верила, что умнею.

Но о прошлом можно подумать в другой раз. Тёмная госпожа всё ещё ждёт моего ответа.

— Я хочу свободы и счастья, — повторяю я.

— Про счастье сразу забудь, Юджин. Какое я тебе счастье дам? Питьевое? — она ловко проводит пальцами сверху вниз, будто пространство раздвигает, и под её рукой образуется настоящий провал.

Из щели вьётся дым, сочится тьма. Тёмная погружает руку в дым по локоть и вынимает из теней подкопённый кувшин, закупоренный чем-то похожим на воск, и начинает плавно раскачивать под мелодию, ещё недавно спокойную, а теперь заунывную. Я слышу плеск о стенки кувшина, и тихий напев рождает историю гибели города Вейса, жители которого один за другим под действием проклятия становились нежитью. О чём-то подобном и должны, наверное, петь тёмные, но мелодия снова меняется, и в тёмной легенде появляются те, о ком я точно не ожидала услышать. Жрецы светлого Дейрина, прибывшие на зов о помощи, отказались исцелять и, чтобы не выпустить проклятье из города, обрушили священный огонь и на заразившихся, и на ещё здоровых. Я будто воочию вижу оплавленные дома, черноту пожарищ и серые былинки пробивающихся то тут, то там трав. Неясная тень, очертаниями напоминающая человеческую фигуру, серпом, рассыпающим солненые зайчики, срезает стебельки. А госпожа замолкает, и нарисованная её пением картина тает, оставляя после себя вкус горечи и знание, что в кувшине настойка из семи трав, выросших на руинах проклятого Вейса.

Госпожа пальцем пробивает восковую пробку, и я морщусь от ударившего в нос удушающе-сладкого запаха.

— Всего один глоток сделает тебя абсолютно счастливым пускающим слюни овощем. М-м-м?

— Спасибо, воздержусь.

— Другого счастья у меня нет, — и она залпом опустошает кувшин.

Я вздрагиваю. Оказаться наедине с “поплывшей” неслабой тёмной мне совершенно не хочется.

Не замечая моей настороженности, она слизывает с губ последние капли травяной настойки. Мелькает ярко-розовый язычок. Раздвоенный, как у змеи. Госпожа отбрасывает кувшин. Мне кажется, или она порозовела? На щеках появляется нежный румянец. Что для меня отрава, то для неё питательный компот?

Улыбнувшись, она впервые демонстрирует мне зубы-иглы.

— Хочешь стать тёмной? — предлагает она.

— Нет, госпожа.

Это путь в подполье.

— Тогда почему бы тебе не вернуться в резиденцию?

— Что?!

— Как только я уйду отсюда, контур схлопнется, и Гельдерны узнают о моём пробуждении. Ты действительно хочешь, чтобы твоё исчезновение связали с моим возвращением? Поверь, не стоит. Сегодня им будет не до тебя, Юджин.

Хм…

Отправляться в неизвестность откровенно боязно. В какой ломбард я пойду? Обманут — полбеды. Наведут ворьё — вот, что страшно. Потому что деньги украдут вместе со мной — про кварталы красных фонарей я слышала в том числе и от Лоуренса, однажды рассказавшего мне, что далеко не все девочки в подобных заведениях работают добровольно, многих принуждают, а особо строптивых отдают самым жестоким любителям кровавых забав.

Вернуться — это умно или малодушно?

Я, проведшая годы взаперти, не готоваа к жизни, тем более к жизни в большом городе.

— Возвращайся, Юджин. Я обещаю, что присмотрю за тобой.

Ох…

В одном она права — мне не нужно, чтобы моё исчезновение совпало с её пробуждением, а от тёмной тропы меня отделяет цепочка рун и расстояние в один шаг. Проще говоря — сбежать успею.

— Я приму ваш совет, госпожа.

Она кивает и снова взмахом руки вспарывает пространство, но на сей раз вынимает не кувшин с сомнительным пойлом, а ничем не примечательный камень на простом шнурке:

— Надень на шею и носи. Амулет рассеивает и поглощает тьму. Пока он на тебе, никто не сможет почуять, с кем ты подружилась. Разве что Кенар лично явится посмотреть на тебя. От его взгляд амулет надолго истину не скроет.

— Подружилась?

— О, да! Юджин, я рассчитываю на твою дружбу.

Меня передёргивает, потому что улыбка у госпожи ни разу не дружелюбная, а хищная.

Боги, во что я вляпалась?

Вздохнув, я через голову надеваю на шею шнурок. Надеюсь, он обычный, а не снят с какого-нибудь несчастного висельника. Было бы вполне в духе юмора культа Даро. Я провожу подушечкой указательного пальца по шероховатой поверхности, и прячу камень под ворот. Стянуть с меня его не должны…

— Спасибо, — сама не знаю, за что я благодарю. Может, и ни за что, просто из вежливости.

— Приложи ладонь к амулету, — подсказывает тёмная госпожа и склоняет голову к плечу, будто в ожидании занятного зрелища.

Я послушно выполняю указание, и амулет вдруг холодеет, меня пронзает озноб, и я чувствую, как и камень, и шнурок погружаются под кожу. Щекотно, но не больно. Я аккуратно провожу пальцем между ключицами. Камень не ощущается, словно он растворился в теле. А может и правда растворился. Я не особенно пугаюсь — повесить на меня хоть слежение, хоть проклятье тёмная госпожа может без моего согласия, у меня нет причин бояться из-за амулета Я отдёргиваю руку — по всей видимости, извлекается камень также прикосновением. Уверена, ещё будут ситуации, когда мне придётся его снять и закутаться во тьму.

Из одной западни в другую…

Попрощавшись с госпожой, я открываю тропу обратным ключом, благо Тропа держится от получаса до часа, и, как на неё вернуться, мне не раз попадался в книгах. Иначе бы, не зная “рунного адреса” своей комнаты… Хотя я бы в любом случае смогла записать алфавитными рунами название летней резиденции и, вероятно, тропа привела бы меня во двор к парадному входу.

Вышла бы у всех на глазах красивая…

Над ухом протяжно вздыхают незримые в тумане тени.

— Три четверти часа, — доносится шёпот тёмной госпожи.

Меня преследуют стоны, вздохи. Но тропка, припорошенная то ли прахом, то ли пеплом, надёжно вьётся под ногами, и я почти не обращаю внимания на тех, кто следует за мной. На них нельзя обращать внимания, чтобы не оступиться, на тропе им меня не достать. В теории. На практике, если кого-то и доставали, то они об этом уже никогда не расскажут.

Я зябко передёргиваю плечами. На тропе холодно, и этого холода не согреет даже самая тёплая шуба. Одна из теней подбирается совсем уж близко, я чувствую её дыхание на щеке. Тень что-то бормочет, но слов не разобрать.

Впереди брезжит рассвет.

Надеюсь, в комнате никого…

Шаг, и я оказываюсь в спальне, с которой успела попрощаться. Как зыбко… Серый дым ещё стекает с плеч и тает в воздухе, струи, бледнея, впитываются в амулет, а я уже верчу головой. В спальне — слава Тьме — никого. Взгляд цепляется за отражение в большом зеркале, и я оторопело застываю. Это я так извазилась? Вся серо-буро-грязная с разводами на лице. Иная горничная после чистки камина выглядит лучше.

Сдавать платье прачкам нельзя.

Я раздеваюсь и ныряю в ванную, чтобы наскоро смыть грязь, которую я нахватала, пока освобождала скелеты от клинков Гельдернов и слушала, сидя на шёлковом ковре среди истлевших подушек, игру менереля-нежити. Забавно, что в отличии от леди Ионны, грезившей о чуде, я волшебную игру всё-таки услышала, и это вправду волшебно — музыка рождала в сознании яркие картины, заставляла видеть то, о чём пела тёмная госпожа.

Сколько времени хочу я знать — мне не пора в храм?

Солнце, судя по игре лучей, ещё не коснулось нижней кромкой вершин елей западной чащобы.

Я действительно вернулась в клетку? Но совет тёмная госпожа дала верный, с какой стороны ни посмотри. Исчезнуть одновременно с пробуждением странной особы, усыплённой и запертой в ловушку, но почему-то не убитой, худшее, что я могу сделать. А ещё, как оказалось, я просто не готова к жизни снаружи.

Сняв кольцо, я прячу его в зеркало к паре клинков, зеркало убираю в ящик комода. Из улик осталось грязное платье… Им я займусь позже. Я переодеваюсь в серо-жемчужный наряд, достаточно простой и строгий для визита в храм, а на плечи набрасываю тёплую шаль.

Часы подсказывают, что у меня ещё есть время, но я решаюсь пойти раньше. Не зря же госпожа упомянула срок в сорок пять минут. Я думаю, ровно столько она проведёт на скале в обществе менестреля, наслаждаясь игрой и отравленным пойлом. Когда она нарушит контур, мне лучше быть на глазах у жреца. Своё раннее появление я объясню просто — хочу успеть на ужин, чтобы услышать игру менестреля.

Я спускаюсь в сад.

Шаль, которую я схватила из расчёта на прохладный вечер, лишняя, и я припускаю её на спину, прибавляю шагу. Краем глаза я замечаю на одной из боковых аллей горничную, указывающую помощнику садовника, какие цветы срезать. Ха… Вечность прошла, а я помню, что герцогиня любит свежие букеты и требует менять цветы в её покоях каждый день, а имени кареглазого я вспомнить не могла. Я огибаю розарий, прохожу под аркой.

Ни жреца, ни его ученика-слугу не видно, Гельдернов — тоже.

Я приближаюсь к святилищу.

И совершенно не удивляюсь, когда навстречу выходит ученик жреца.

— Леди… вы рано? — он приветствует меня лёгким поклоном.

Ученик ещё не жрец, его статус низкий.

— Я пришла извиниться за свою утреннюю оплошность, — поясняю я. — Я надеюсь, светоч будет снисходителен и не станет возражать.

— Я доложу, леди Юджин. Ожидайте, пожалуйста.

Он скрывается внутри, и я, выждав, вхожу следом. И останавливаюсь у алтаря.