Леди Неукротимость

ГЛАВА 9

Предки де Гранвиля, их мужская часть, наверное, от души хохотали над ним. Он отпустил ее. И не только отпустил, но и проводил в библиотеку, чтобы она смогла написать своему проклятому мистеру Поггсу. Пересекая широкими шагами большой зал, Алексис прошел мимо гобелена, на котором отважный воин поражал беспомощных саксов. Этот дикарь, Норман Филип де Гранвиль, не остановился бы до тех пор, пока не поимел бы девчонку пять или шесть раз. Втянув голову в плечи, Алексис быстро миновал гобелен, как будто боялся увидеть, как черноволосый лорд презрительно смотрит на него.

Господи, он расплачивался за свой собственный идиотизм. Он до сих пор так и не расслабился, и единственное, что он смог сделать, прежде чем потерять контроль над собой, — это дойти до своей гостиной. Он с силой захлопнул за собой дверь. Его губы растянулись так, что стал виден хищный оскал зубов. Подбежав к столу, он схватил лежавшие на нем книги и бумаги и швырнул их на пол.

Он стоял посреди беспорядка, нервно сжимая и разжимая кулаки и скрипя зубами, а его взгляд шарил по комнате в поисках чего-нибудь бьющегося. Он заметил греческую вазу и направился к ней. В этот момент бедный Мередит постучал в дверь и вошел в комнату, неся на подносе конверт.

— Ныряй, Мередит!

Мередит рухнул на четвереньки как раз вовремя, чтобы уклониться от столкновения с вазой. Глиняный сосуд ударился о стену и разлетелся вдребезги. Мередит даже не взглянул на него. Он поднялся, поправил галстук и, подойдя к Алексису, встал между ним и стеклянной статуэткой, помешав таким образом своему хозяину разбить и ее. Алексис резко остановился и окинул своего камердинера взглядом, в котором кипела жажда убийства.

Мередит проигнорировал этот взгляд и вручил ему конверт.

— Милорд.

Алексис сердито рыкнул на него, но камердинер повернул конверт так, чтобы Алексис смог увидеть почерк, которым был написан адрес.

Алексис выхватил у него конверт, вскрыл его и прочел лежащую внутри записку. Повернувшись спиной к Мередиту, он сделал глубокий вдох сквозь зубы и со стоном выдохнул.

— Я должен немедленно отправиться в Хепплтон, Мередит.

— Я приготовил ваш костюм, милорд.

— Хорошо. — Он отдал записку и конверт камердинеру. — Сожги, как обычно. Я сейчас приду.

Мередит положил письмо в карман и направился к двери, ведущей в спальню Алексиса.

Алексис оперся руками о стол и закрыл глаза.

— Мередит.

— Да, милорд.

— Спасибо.

— Рад служить вам, милорд. Мое положение предполагает определенную ответственность.

Алексис чувствовал себя как дикобраз с больными иглами, когда Мередит одевал его к отъезду. Пара дней или даже один день могут основательно изменить человека, подумал он. Ему следовало бы знать об этом, так как Балаклава изуродовала не только его сознание, но и его душу. Тем не менее он ощущал себя расплавленным попугаем после короткого знакомства с мисс Кэтрин Энн Грей. Письмо от Каролины утвердило его в этом ощущении, там как внезапно он почувствовал, что ему невыносима сама мысль о том, что ему нужно ехать к этой женщине. И все же он должен был сделать это, так как у него были перед ней определенные обязательства.

Офелия заменила Каролину Бичуит. Однако Каролина не знала об этом. Он начал постепенно отдаляться от нее еще до того, как его послали в Крым, но она отказалась понимать его намеки. Она жила в надежде на воссоединение, ожидая шанса продолжить то, что он в своем сознании давно завершил. Это был первый раз с момента его выздоровления, когда она отыскала случай повидаться с ним.

Алексис не помнил, как он дошел, но вскоре он уже направлялся к подъемному мосту, за которым грум ожидал его с лошадью. Он вошел в темноту сводчатого тоннеля, который образовывали две башни над воротами. Яркий солнечный свет с обеих сторон тоннеля делал темноту внутри еще более черной. Алексис похлопал себя хлыстом по ноге и поднял взгляд на отверстия в своде. Он всегда смотрел на них, ожидая увидеть там средневекового защитника замка, готовящегося вылить на него кипящую смолу.

Впереди он видел, как Тезей жует морковь, которой его подкармливал грум. Два человека вышли из-за угла и вошли в тоннель с другой стороны. Фальк и Ханна. Мило. Фальк именно сегодня решил вывести свою жену на прогулку. Алексис с нейтральной улыбкой на лице поздоровался с ними. Как он и ожидал, Фальк распрощался с женой прежде, чем она успела сказать хоть слово.

Пока Ханна удалялась в трепетании лент и кружев, Фальк стоял неподвижно, не давая Алексису возможности пройти. Острые зубья подъемных ворот, видневшиеся за его спиной, были похожи на челюсти огромного зверя.

Алексис повернулся лицом к Фальку.

— Она существует для тебя только в твоем присутствии, не так ли?

Фальк стягивал перчатки и даже не бросил взгляда на свою удаляющуюся жену.

— Кто? Ханна? Вспомни слова Павла: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу». Это она должна интересоваться мною, а не я ею.

— Фальк, ты убиваешь ее своим безразличием.

— Забудь о Ханне. Мы уже долго спокойно живем друг с другом, а ты пытаешься отвлечь меня. Валентин пытался вызвать Кардигана на дуэль сегодня утром.

Алексис постучал хлыстом по голенищу сапога.

— Только пытался?

— Я остановил его. Ты должен держать его отсюда подальше.

— Он должен был быть в Доуэр Хаузе.

— Он выслеживал графа, — сказал Фальк.

— Я прослежу за этим. — Алексис попытался обойти Фалька, но тот вытянул в сторону руку, задерживая его.

— Я знаю, куда ты собираешься. Вчера вечером миссис Бичуит вернулась из Лондона без мужа.

— Откуда ты знаешь? Я узнал об этом только сейчас.

— От слуг, конечно. «Воздерживайся от плотской похоти, которая убивает душу», мой дорогой Алексис.

— Да ты сегодня настроен проповедовать. Разве недостаточно хлопот доставляет тебе необходимость нянчиться с любимым солдатиком королевы? Или это необходимость провести двадцать минут со своей женой сделала тебя таким желчным?

Алексис был не готов к внезапной атаке Фалька. Кузен выхватил у него из рук хлыст и занес его над головой. Хлыст замер над Алексисом, но тот не обращал на него внимания, испепеляя Фалька взглядом.

Фальк уронил руку, и хлыст безвольно повис.

— Ты заставил меня забыть о том, что ты уже больше не мальчик. Кажется, теперь наказания уже следует ожидать от Господа.

Алексис протянул руку, и Фальк отдал ему хлыст. Тьма тоннеля полностью поглотила Алексиса, когда он вспомнил те первые дни после смерти отца, когда Фальк пытался утешить его в то время, как все остальные были заняты его матерью, у которой моментально открылась мозговая лихорадка.

— Я жду, что он покарает меня в любой момент, — сказал Алексис. — Я долго ожидал наказания Господня и даже пытался помочь ему, но… Что ты делаешь? — Алексис попытался отступить назад, так как Фальк яростно схватил его за руку.

— Когда ты поверишь мне? — спросил Фальк. — У тебя была истерика, но ты отвел меня к телам отца и Талии. Ты не прятался, как человек, виновный в убийстве. Я говорил тебе об этом тысячу раз. Ты не способен сделать нечто столь ужасное.

Покачав головой, Алексис оторвал руку кузена от своего рукава.

— Ты не знаешь этого. Если бы я только мог вспомнить. Я совершенно не могу вспомнить, что происходило перед тем, как я увидел, что Талия… и как потом отец упал вместе со своей лошадью. Следующее, что я помню — это как я держал его. Он был такой тяжелый. Мертвые очень тяжелые, Фальк.

Воспоминания снова охватили его, но прежде чем они смогли поглотить его полностью, Фальк прикоснулся к его щеке.

— Мой дорогой мальчик, я знаю тебя лучше, чем кто-либо другой в этом мире, и я могу заверить тебя в том, что ты точно так же не смог бы спланировать такое преступление, как не смог бы проткнуть штыком котенка. — Он похлопал Алексиса по плечу. — Тебе было лучше, когда ты был в кавалерии.

— Я тогда либо очень уставал от муштры, либо меня отвлекал вид крови других.

— До их смерти ты был совсем другим, — сказал Фальк. — Нет, послушай меня. Ты не помнишь, как это было. Да, ссоры были. Все семьи ссорятся. Но ты всегда думал о том, как сделать приятное своим родителям. Я помню, как ты потратил свое содержание за шесть месяцев, чтобы купить шаль в подарок Джулиане.

— Хватит. — Алексис вздрогнул от громкого эха, которым отдалось его восклицание в тоннеле. — Неужели ты не понимаешь? Неважно, что я делал, я все равно не мог ее заставить полюбить меня. Она любила только отца, и в ее крохотном сердце не было места ни для меня, ни для Талии.

Он прислонился к каменной стене.

— Когда мне было пять или шесть лет, отец разрешил мне впервые самому проехать верхом. Недалеко, недолго, но я был очень горд. Как только я слез с этого пони, я побежал в комнату матери, чтобы рассказать ей об этом. Она не стала слушать. — Алексис провел рукой по холодному камню, который поддерживал его. — Она рассердилась, понимаешь. Рассердилась потому, что отец отнял свое время у нее, чтобы научить меня верховой езде. Она сказала, что он должен был поручить это грумам. Она сказала, что ни один отец не должен играть со своим сыном или учить его вещам, которые лучше предоставлять слугам. Это слишком сильно сближает их, сказала она. И чем старше я становился, тем меньше, казалось, она способна была меня выносить. Так бывает со всеми нами, не правда ли, Фальк? Мы живем, стараясь не быть слишком близкими друг с другом.

— Ты же знаешь, что я с тобой не согласен. Это было не так, когда мне поручили тебя.

Алексис выпрямился и улыбнулся своему кузену.

— Нет, ты был добр ко мне, даже когда я не хотел этого. Чего я не могу понять — так это почему ты не можешь быть так же добр к Ханне.

— Я добр к ней.

— Бог мой, надеюсь, что это так и есть. Ты должен дать женщинам шанс, Фальк. Ради них в этом мире стоит жить. Я ухожу. Меня ожидает дама.

На этот раз Фальк не пытался остановить его. Вместо этого он крикнул вслед Алексису:

— Мисс Грей ничем не лучше Каролины Бичу их!

— Иди к черту, Фальк.

Чтобы добраться до дома Бичуитов за Хэпплтоном, потребовался почти час. Эзра Бичуит был бессменным членом совета графства, у которого было достаточно богатства, чтобы купить себе молодую, красивую жену, но недостаточно ума, чтобы понять, что этого делать не следует. У Эзры были интересы в Сити, которые постоянно требовали его присутствия в Лондоне. Алексис подозревал, что отлучки Эзры были результатом преднамеренной слепоты по отношению к потребностям eго жены и способу, который она избрала для их удовлетворения.

Бичуиты жили в Лонсдейл Холле, усадьбе, выстроенной в стиле барокко и окруженной тисами. В доме не было никого, кроме горничной Каролины. Девушка проводила его через холл с высокими оштукатуренными сводами прямо в роскошную спальню. У Каролины была склонность грешить в обстановке пышности и великолепия.

Единственным источником света в комнате был огонь в камине, и из-за этого лишь кое-где из темноты тускло поблескивала позолота. Каролина ожидала его, стоя в ногах огромной кровати, задрапированной малиновым шелком. Одной рукой она вцепилась в занавес, а другую протягивала к нему.

Он услышал, как дверь захлопнулась у него за спиной. Зная, он что будет выглядеть таким же непостоянным и переменчивым, как какая-нибудь наследница, у которой есть богатый выбор женихов, он заколебался, едва войдя в комнату. Каролина позвала его, но он сделал вид, что занят своей шляпой, перчатками и хлыстом.

Но, к сожалению, Каролина ждала его, и он был вынужден подойти к ней. Он поклонился, когда она снова протянула к нему руку, и поэтому он не был готов, когда она схватила его за одежду и начала срывать ее с него. Он увидел, что ее губы нацелились на его рот.

— Подожди… м-м-м!

Он не успел ничего сообразить, как она уже подтолкнула его спиной к кровати, и, когда его ноги уперлись в край кровати, он рухнул на спину, и она тут же упала на него сверху.

— Проклятье, Каролина, подожди!

Больше он не смог ничего сказать, потому что Каролина набросилась на его рот. Когда она начала расстегивать его жакет, он попытался сесть, но она снова придавила его и заставила лечь в постель. Она рывком распахнула его рубашку и впилась зубами в его плечо, и он тут же окаменел. Он вцепился в ее волосы и оторвал ее от себя.

— Прекрати.

Она не обращала на него внимания. Вцепившись ногтями в его кожу, она сначала присосалась к его рту, а затем начала кусать его в шею.

Он сунул руки за спину, приготовившись рывком подняться на кровати.

— Черт побери, Каролина, подожди! О!

— Извини. — Она поцеловала багровый синяк, образовавшийся у него на шее.

Он отвернулся от ее ищущего рта, и его руки расслабленно упали вдоль тела. Закусив губу, он вглядывался в отблески огня в камине, пытаясь придумать вежливый способ избавиться от этой женщины. И в то же время он раздумывал о том, сколько ему пришлось бы ждать, чтобы овладеть Кэти Энн.

Губы Каролины снова вцепились в его рот. Он оторвался от нее и, извиваясь, выбрался из-под Каролины. Высвободившись и став на колени рядом с растерявшейся женщиной, он с силой ударил кулаком по матрацу.

— Проклятье!

Почему он не может развлечься после того, что Кейт сделала с ним? Ему не следовало продолжать думать о ней. Может быть, это малиновый шелк?

Может быть, он напоминает ему об оттенке ее волос? Боже, как он хотел, чтобы это она прикасалась сейчас к нему. Это война, решил он про себя. От тяжелых испытаний, через которые ему пришлось пройти, у него началась мозговая горячка.

Каролина встала на колени рядом с ним и провела пальцем по его губам.

— Милорд, это не я дикарка, а скорее ты. Он замер, устремив взгляд на кушетку, стоявшую у противоположной стены.

— Что?

— Ты назвал меня маленькой дикаркой.

— Черт побери.

Он вскочил с кровати и отошел к камину. Там он остановился и с суровым видом задумался ни о чем. Обеспокоенная, Каролина забрасывала его вопросами, не получая на них ответов, и через минуту он очнулся, заметив, что она дергает его за руку.

Он обнял ее обеими руками.

— Извини. Это… я просто беспокоюсь о людях из Доуэр Хауза. У меня сегодня тяжелый день.

— Ты беспокоишься слишком много, Алексис. Ты пытаешься позаботиться о слишком многих людях. Не удивительно, что тебе так тяжело.

Потерев бровь, он простонал:

— Ты даже не представляешь себе, с какими людьми мне приходится мириться. — Он поднял голову и бросил вдаль сердитый взгляд. — Но я не настолько изменился. И не изменюсь. Она… они не смогут заставить меня сделать это.

Он схватил Каролину за руку:

— Приходи к нам на прием.

— Но твоя мать…

Каролина постоянно боялась оказаться изгнанной из общества в случае, если ее неблагоразумные поступки станут широко известны.

— Моя мать замечает только то, что ей удобно. Можешь мне поверить, она не станет игнорировать тебя. Пожалуйста, Каролина. — Он целовал ее лоб, нос, горло. — Приходи ко мне, будь со мной.

Как он и рассчитывал, Каролина смогла лишь только подчиниться его желаниям.

Она едва было не занялась любовью с Алексисом де Гранвилем в Часовой башне. Прошло уже больше двух часов, но Кейт никак не могла поверить в то, что она сделала это. Почти сделала это. Отчасти сделала это. После того как он проводил ее в библиотеку, она попыталась написать письмо мистеру Поггсу. Это оказалось невозможно. Сейчас ей хотелось только оказаться как можно дальше от пышного великолепия замка и избежать встречи с любым человеком, который был связан с Алексисом. С этой целью она долго и беспорядочно металась по комнатам и коридорам, пока не нашла дорогу в оранжерею. Оттуда она выглянула наружу, в красивые, ухоженные сады Ричфилда. Не увидев ни души, она выбежала из оранжереи.

Я не верю, что я сделала это. Я не верю, не верю, не верю. Мама была бы убита, если бы узнала об этом.

Кейт остановилась, чтобы перевести дыхание, рядом с кустом, подстриженным в форме павлина. Вокруг нее низкий кустарник образовывал геометрические фигуры, заполненные внутри розовыми кустами. Здесь она была как на ладони. Приподняв юбки, она побежала к деревьям, окружавшим замок. Там под огромным ливанским кедром стояла мраморная скамья. Она рухнула на нее и принялась стучать кулаком по мрамору.

— Я не верю этому. — Удар. — Не верю. — Удар. — Не верю, не верю, не верю! — Удар, удар, удар.

Кейт обхватила себя руками и начала раскачиваться взад-вперед. Как вышло так, что она знала, что его прикосновения будут совсем не похожи на жадные ощупывания дурно пахнущих старателей? Это было несправедливо. Он изменился. Он превратился из змея в прекрасного демона, который обманом заставил ее почувствовать все те ощущения, о которых ей было известно из ее бесед с Пейшенс. Но знать о каких-то ощущениях и чувствовать всем своим телом было не одно и то же. Пейшенс забыла объяснить ей различие. Пейшенс была виновата в том, что Кейт позволила вольности этому очаровательному сластолюбцу.

Вольности нельзя позволять ни в коем случае. Это было законом. Мама говорила, что мужчины не уважают девушек, которые допускают в отношении себя вольности. Хотя… Алексис отнесся к ней весьма уважительно после этого. Он обращался с ней с почтительностью и мягкостью, как будто бы боялся, что она может испугаться. Этот человек был загадкой, и она не знала, как она снова столкнется с ним лицом к лицу. Он интимно прикасался к ней, а теперь ей предстояло встречаться с ним, обедать, разговаривать с ним.

— Мисс Грей.

Кейт вздохнула и подняла взгляд. Навстречу ей из сада шла Ханна Синклер. Она несла корзину, наполовину заполненную ранними розами, а на запястье у нее висела на ленте пара изящных ножниц. Ее тонкое лицо было спокойно, а губы сложены в приличествующую случаю улыбку. Они обменялись приветствиями, и Кейт подвинулась, чтобы освободить место для Ханны на скамейке. Ханна испытывала огромное воодушевление по поводу прибытия гостей на завтрашний прием. Должен был приехать герцог такой-то и некий немецкий принц, ожидались лорд и леди такие-то. Кейт слушала ее вполуха, вдыхая аромат розы. Она прикоснулась кончиком пальца к нежно-персиковому лепестку.

— Леди Ханна, вы замужняя женщина. Ханна остановилась в своем перечислении гостей и кивнула.

— Влюбляются ли мужчины так же, как и женщины?

Ханна опустила глаза на корзину, которую она держала на коленях.

— Я так не думаю, мисс Грей.

— О!

Должно быть, разочарование Кейт было довольно очевидным, так как Ханна погладила ее по руке.

— Главные интересы и цели мужчины лежат во внешнем мире, моя дорогая. В достижениях и в выполнении долга, как, например, у лорда Фалька — в правительстве, а у лорда Алексиса — в кавалерии. Женщины же существуют для дома, семьи и детей.

— Но ведь должна же быть любовь.

— Ну, моя дорогая…— Ханна покраснела и принялась перебирать розы в корзине. — Подобные вещи необходимо выносить как свой долг. Несомненно, твоя мать говорила тебе об этом. — Ее голос превратился в почти беззвучный шепот. — Долг ради детей. Бог не благословил меня ими, но я надеюсь, что он вскоре сделает это.

— Но это не имеет никакого смысла, — сказала Кейт. Ее смущение росло. — Бог создал женщин так же, как и мужчин, и если мы чувствуем удовольствие, то это несомненно потому, что Господь хотел именно этого.

— Мисс Грей!

— Вы же не хотите мне сказать, что миллионы детей в мире были зачаты женщинами, которые всего лишь выполняли свой долг, сжав зубы и ничего не ощущая.

Один-единственный раз голос Ханны стал громче шепота.

— Пожалуйста.

— Не надо шипеть, я уже замолкаю.

Кейт поднялась со скамейки. Она сцепила руки за спиной и стояла, раскачиваясь на пятках. Ханна отставила свою корзину в сторону и вынула из кармана абсолютно бесполезный кружевной платочек. Она приложила его к верхней губе, с опасением наблюдая за Кейт.

— Леди Ханна, не хотите ли вы посмотреть новый журнал мод, который мама только что получила?

— О… м-м… да.

Кейт взяла Ханну под руку, и они направились к замку.

— А пока мы будем смотреть, — сказала Кейт, — вы не могли бы помочь мне с платьем для завтрашнего вечера? Я не очень хорошо разбираюсь в моде, вы же знаете. А я хочу выглядеть особенно привлекательной. Более чем привлекательной.

— Ты хочешь выглядеть красавицей, — сказала Ханна, и в ее глазах зажегся огонь вызова.

— Вы думаете, это возможно? — спросила Кейт.

— Конечно.

Они прошли в комнаты Кейт и вытащили все ее платья. София присоединилась к ним, и впервые в жизни Кейт получила удовольствие от суеты с одеждой. Нельзя было сказать, что она не любила красиво одеться, просто мода диктовала дамам носить слишком много всего. Кружева, например. У Ханны было кружево на шее, на рукавах, на подоле. Ее носовой платок был из кружева, капот из кружева и даже туфли были отделаны кружевом. И лентами. То, что не было покрыто кружевом, струилось лентами. Даже на ее капоте были ленты, которые спадали у нее по спине и висели с боков. Голос Ханны никогда не поднимался выше шепота, но ее одежда шумела и шелестела. И Кейт была вынуждена признаться самой себе в том, что ее собственная мать была точно такой же.

Они наконец выбрали платье для вечера, и Ханна унесла его со словами о том, что к вырезу необходимо немного кружева. Она ушла искать портниху, а София принесла из своей комнаты шкатулку с драгоценностями и коробку с лентами и бантами.

Кейт сидела перед зеркалом, а ее мать примеривала на нее украшения, выбирая самое подходящее. Занимаясь этим важным делом, София мурлыкала про себя колыбельную. Кейт посмотрела в зеркало на улыбающееся лицо своей матери.

— Ты снова счастлива, ведь так, мама? София замерла с бантом в руке.

— Да, Кэти. Хотя мне очень не хватает твоего отца, когда я не занята. Но все ежедневные будничные дела отвлекают меня.

— Но это больше, чем отвлечение.

— Да, думаю, что так. — Глаза Софии затуманились. — В Америке я никогда не чувствовала себя на месте. Все считали меня холодным снобом. Но они не понимали, как это было трудно для меня. Американцы такие открытые, Кейт. Даже сдержанная вирджинская семья твоего отца была слишком… слишком свободной. Я никогда не находилась среди людей, которые бы так открыто высказывали свои мысли. А в Калифорнии было еще хуже. Ты не помнишь, как ужасно было там поначалу. Никакой цивилизации. Не было ни церквей, ни книг, ни школ. Почти не было женщин, с которыми можно было бы поговорить. А те немногие женщины, которые там были, ничего не знали ни об Англии, ни о том, какая здесь жизнь. Я пожертвовала очень многим ради того, чтобы быть с твоим отцом.

— Чем ты пожертвовала, мама?

— О, всем этим. — Она повела рукой вокруг, имея в виду замок. — Я была так молода. Я не знала тогда, насколько я люблю общество. Приемы и балы, визиты и охоты. Я выросла с ними и, когда у меня их не стало, поняла, чего я лишилась.

Кейт вздохнула, когда мать поднесла нитку жемчуга к ее шее.

— У тебя так хорошо получается развлекаться. Ты можешь веселиться до двух часов ночи и не уснуть. Тебе даже нравятся визиты. Я ручаюсь, что папа улыбается в этот момент, глядя на тебя с неба.

— У твоего отца никогда не было достаточно терпения, чтобы наслаждаться обществом.

— Папа был самым разумным мужчиной, которого я когда-либо знала, — сказала Кейт. — В отличие от некоторых моих знакомых мужчин, которые хотят унизить окружающих.

— Теперь я понимаю, откуда этот твой внезапный интерес к платьям. Кейт опустила глаза.

— Я не знаю, что ты имеешь в виду.

— Моя маленькая девочка собирается быть красавицей. — София сжала плечи Кейт. — Дождись завтрашнего вечера. Но помни, что тебе следует воздерживаться от того, чтобы выглядеть слишком умной. Как бы мила ты ни была, нельзя ожидать восхищения от мужчины после того, как ты заставишь его почувствовать собственное невежество.

Кейт взяла из коробки бант и пристроила его как корону у себя на макушке.

— Я не скажу ни единого разумного слова за весь вечер.

Как выяснилось, Кейт не стоило беспокоиться о том, как бы не сказать что-нибудь слишком умное. Она была настолько стиснута корсетом, который ее мать заставила надеть, что могла, задыхаясь, произносить только короткие предложения. Но когда ей принесли кринолин, она уперлась. Вспомнив о злоключениях Офелии, она отказалась надеть его. Маму удалось успокоить согласием надеть несколько жестко накрахмаленных нижних юбок.

Все эти неудобства наложились на долгие часы нервного напряжения. Гости прибывали в течение всего дня, пока все комнаты — от спальни королевы Анны до Желтого будуара— не были заполнены. Джулиана представляла Кейт каждому гостю, и Кейт тут же забывала их имена. Затем, по мере того как длился вечер, у нее была возможность запомнить некоторые из них.

Втиснутая в черное шелковое вечернее платье — она была в трауре по Офелии, и ей не приходилось беспокоиться о выборе цвета платья, — Кейт с трудом пережила обед из одиннадцати перемен блюд. Обед был подан в большой столовой. Кейт впервые увидела эту комнату, и когда она вошла в нее, с трудом удержалась, чтобы не открыть рот, разглядывая белые с золотом панели, потолок двенадцатифутовой высоты, украшенный позолоченной лепниной, портреты в натуральную величину в богатых рамах с резными крылатыми херувимами. Она была уверена в том, что с краю висел портрет Карла I. В другом конце комнаты висела картина Рубенса.

Джулиана попросила Вэла Бофорта сопровождать Кейт в столовую. К ее унынию, они сидели рядом с тремя достопочтенными мисс Динкль. Юные леди были дочерьми какого-то виконта или барона, Кейт не могла вспомнить какого. Мерри и Черри Динкль были близнецами. Они соревновались друг с другом в отсутствии вкуса и имели привычку вращать в унисон небольшие букетики, которые были у них с собой.

Достопочтенная мисс Джорджиана Динкль была ненамного лучше. Она ходила на цыпочках и говорила, нарочито растягивая гласные, так что Кейт так и подмывало спросить у нее, не из Техаса ли она родом.

Где-то к середине обеда Кейт удалось запомнить имена еще нескольких человек. Среди них были те, кого она про себя назвала «контингентом признанных красавиц»: графиня Ландсборн, мадмуазель Сен-Жермен и леди Фиона Черчилль-Смайт. Кейт не понравилась ни одна из троих. Она решила, что ее антипатия по отношению к ним имеет несколько причин. Ни у одной из них не было корсета, который скрипел, они все могли передвигаться в своих кринолинах, не застревая при этом в дверях, и каждая из них хотела монополизировать Алексиса де Гранвиля.

Алексис, как заметила Кейт, мастерски отбивался от различных женщин, которые пытались захватить его. Он перепархивал от одной женщины к другой, ловко избежал встречи с достопочтенными Динкль и мамой Динкль и проводил большую часть времени с женщиной по имени Каролина Бичуит. Казалось, что миссис Бичуит нравится всем, но Кейт не представилось случая поговорить с ней.

Случилось так, что ей вообще не пришлось много разговаривать за обедом, поскольку все хотели послушать, что расскажет граф Кардиган о крымской войне. Кейт слушала рассказ графа о гибели Легкой кавалерийской бригады, одновременно поглядывая на Вэла. К ее удивлению, молодой человек в течение всего рассказа глядел в свою тарелку. Когда разговор был окончен, она ослабила свою бдительность, но в этот момент Вэл поднял глаза и посмотрел на графа Если где-то на земле и был вход в ад, то он находился в этих глазах. В них было море огня, воющие демоны-мучители и страстная жажда крови. Кейт положила руку на руку Вэла. Он моргнул и опустил взгляд.

— Не беспокойтесь, — сказал он. — Алексис приставил ко мне стражу. Полковника Мода и сэра Хэмфри. Как только я приближаюсь к Кардигану, один из них тут же отводит меня подальше.

— Хорошо, — сказала Кейт.

— Ас тех пор как начали прибывать гости, он постоянно окружен женщинами. Я не понимаю этого. Они любят его. И всегда любили. Знаете ли вы, что его даже привлекали к суду за преступный разговор?

— А что это?

Вэл невесело рассмеялся:

— Так юристы называют совращение чужой жены, мисс Грей.

Кейт окинула взглядом улыбающиеся лица женщин, окружавших графа, и подняла бровь.

— Да, — сказал Вэл. — Он обладает почти такой же притягательностью, как и де Гранвиль, не так ли?

Она переключила свое внимание на другой конец стола, где царствовал Алексис. Это отвратительно, подумала она. Леди Черчилль-Смайт постоянно наклонялась к нему и вслушивалась в его слова так, будто он был архиепископом Кентерберийским. Мадемуазель Сен-Жермен бросала на него жаркие взгляды, которые он возвращал ей с невозмутимым спокойствием, а графиня Ландсборн просто прикасалась к нему. Кейт была рада, когда наступило время дамам выйти из комнаты. Если бы ей пришлось еще какое-то время наблюдать за ним, как эти женщины скачут перед Алексисом, ей самой бы понадобился стакан портвейна.

Дамы собрались в Красной гостиной. Когда Кейт вошла в комнату, она подумала, что не отказалась бы сейчас от пары очков с затемненными стеклами. Эта гостиная получила свое название от красных лакированных панелей. Отделанная позолотой, красными драпировками из итальянского шелка, уставленная кушетками и стульями, обитыми красным дамастом, эта комната производила такое же сильное впечатление, как и золотая столовая. Кейт обошла комнату по кругу вместе со своей матерью. София шла быстрым, энергичным шагом, и на ее лице светилась улыбка удовлетворения оттого, что она находится среди, как она сама говорила, «сливок Общества». Кейт никак не могла приспособиться к красной комнате.

Оказавшись перед зеркалом, в котором отражался окружавший ее со всех сторон красный цвет, она вздрогнула и сказала матери:

— Как ты думаешь, кому-нибудь нравится красный цвет?

— Кейт, тише. Этой комнате почти триста лет. Та картина принадлежит кисти Рафаэля, а леди Джулиана говорила мне, что этот столик когда-то принадлежал Марии-Антуанетте.

— Он красный.

София отвернула крышку своего флакона с духами.

— О, Кейт, пожалуйста, потише. — И она оттеснила свою дочь в угол рядом с китайским шкафчиком. Кейт безропотно подчинилась. — Ты должна вести себя как можно лучше. Леди Джулиана просто разъярена.

— Но я не сделала ничего. В последнее время.

— Не из-за тебя. Из-за маркиза. Он привел Ее.

— Ее? — спросила Кейт.

— Ее, — повторила София с выражением на лице, похожим на выражение испуганной лани. Она кивнула в направлении троих Динкль.

— Динклей?

— Нет. Ее.

Следя за направлением взгляда Софии, Кейт увидела щедро одаренную природой фигуру Каролины Бичуит.

— Миссис Бичуит? — Руки и ноги Кейт онемели, и ей показалось, что она смотрит в комнату через окно с улицы.

— Да, эту Бичуит. — София придвинулась поближе к Кейт и повернулась спиной к женщине, о которой они говорили. — Она его, его… И он привел ее к себе в дом. Это оскорбление. Ты не должна разговаривать с ней. Избегай находиться в ее присутствии.

— Преступный разговор, — сказала Кейт.

Ее мать продолжала что-то говорить, но Кейт ее не слышала. Впервые за весь вечер она по-настоящему внимательно рассматривала Каролину Бичуит. У этой женщины были густые каштановые волосы, которые блестели, отражая падающий на них свет, а ее губы были естественно-розовыми. Ее лицо было немного широковато, но глаза были настолько большими и круглыми, что несколько неправильной формы лица никто не замечал. Цвет этих глаз походил на цвет ночного неба, их синева заставляла вспомнить о тропических птицах и лазури.

Миссис Бичуит и Алексис. Миссис Бичуит жила в Хэпплтоне. У миссис Бичуит был пожилой муж, который постоянно отсутствовал. А также у миссис Бичуит был Алексис.

Кейт почувствовала себя плохо. Корсет был слишком тесным. Съеденная ею за обедом пища застряла у нее где-то между горлом и талией и грозила вернуться назад.

У нее даже был вкус, у этой миссис Бичуит. На ней было платье из серого с перламутровым отливом атласа без этих глупых складочек, сборочек и оборок, которыми были украшены платья всех остальных присутствовавших в комнате женщин. И что хуже всего, она была достаточно умна, чтобы надеть платье с достаточно скромным декольте. Кейт бросила взгляд на свою собственную грудь. Ханна настояла на том, что в вечернем туалете грудь и плечи должны быть открыты.

— Я чувствую себя как фигура на носу корабля, — пробормотала Кейт.

Мысль миссис Бичуит была верной. Если все окружающие считали необходимым выставлять свои плечи напоказ, то гораздо больше внимания можно было привлечь, прикрыв их.

— Мама, ты сказала, что лорд Алексис пригласил миссис Бичуит? Когда?

— Я не знаю, — сказала София. — Но леди Джулиана узнала о том, что она придет сюда, только вчера.

— Вчера…— Это был день, когда он разыскал ее в Часовой башне. День, когда она почти позволила ему…

В комнату с шумом вошли мужчины, и их теноры заглушили женские сопрано. Черные фраки тут же заполнили всю комнату, и Кейт оказалась в окружении трех из них. Леди Джулиана представила ей ученого из Кембриджа, священника и лорда. Джулиана упомянула об ее интересе к литературе, и три пары глаз тут же зажглись. К своему собственному удивлению, Кейт оказалась втянутой в настоящий интересный разговор. Жаль только, что она испытывала в душе слишком большую боль, чтобы насладиться своей первой настоящей популярностью.

Ей ничего не оставалось делать, кроме как говорить. Поэтому она говорила о Блейке и Драйдене, о Тэккерее, Троллопе и Диккенсе. И все это время она наблюдала, как Алексис де Гранвиль переходил от одной Динкль к другой и к третьей, а затем к графине и к мадемуазель, и все только для того, чтобы оказаться рядом с миссис Бичуит.

Она снова почувствовала тошноту. Так как она очень внимательно наблюдала за любовниками, она не заметила, как граф Кардиган присоединился к ее небольшой группе и тут же спровадил ученого, священника и лорда, и поэтому Кейт вздрогнула от удивления, когда увидела, как граф предлагает ей руку. Кардиган проводил ее к кушетке и с ее разрешения сел рядом с ней. Кейт подумала: специально ли он выбрал такой маленький диванчик, на котором было место только для них двоих. Проклятье. Ей не было видно Алексиса и эту женщину с того места, на котором она сидела.

Она вытащила из кармана свой платочек с черной каймой и принялась скручивать его в руках, втайне желая, чтобы это был не платочек, а прекрасная шея лорда Алексиса.

Граф Кардиган наклонился к ней и прикоснулся пальцем к ее юбке.

— Что? — спросила Кейт.

— Я спросил: не избегаете ли вы меня нарочно, мисс Грей?

— Конечно, нет, милорд.

— Я подумал, что вы, возможно, не любите солдат.

Она с усилием снова обратила свое внимание на графа.

— Я абсолютно ничего не имею против солдат.

Кардиган медленно и внимательно оглядел ее лицо, а затем его взгляд скользнул по ней вниз до самых ног. Кейт с трудом удержалась от того, чтобы наклонить плечи вперед, так чтобы ее грудь казалась меньше. Раздраженная тем, что она едва не поступила как школьница, она специально улыбнулась графу. У него были элегантно подстриженные усы, а волосы слегка завивались на висках.

— Мисс Грей, я надеюсь, что вы позволите мне проводить с вами больше времени. Если бы вы позволили мне небольшую вольность, я сказал бы, что ваша красота заставляет меня жалеть о том, что я родился англичанином, а не американским джентльменом.

Кейт не знала, что ей ответить, так как у нее не было большой практики принимать комплименты. По крайней мере, она не залилась румянцем и не начала хихикать. Она остановила свой выбор на спокойном «спасибо», и восхищенный наклон его головы сказал ей о том, что она сделала правильный выбор.

Успех с одним комплиментом явно заставил графа продолжать в том же духе. Лесть лилась рекой, и Кейт начала чувствовать себя как ромовый кекс, заливаемый глазурью. Чувство неловкости уступило изумлению, когда граф схватил ее руку, поцеловал ее и снова положил ей на колено так быстро, что ей почти показалось, что ничего этого не произошло. В этот момент она заметила какое-то движение в противоположном углу комнаты и, подняв туда глаза, была тут же пригвождена к месту яростным взглядом маркиза Ричфилда.

Он был рассержен. Какое он имел право сердиться на нее? Змей. Он занял пост рядом с буфетом и наблюдал за ней и за графом. Она гордо выпрямилась и осчастливила Кардигана еще одной улыбкой. Когда она бросила следующий взгляд в сторону буфета, она увидела, что Алексис вручает бокал вина миссис Бичуит.

— Черт побери, — сказала Кейт. Граф рассмеялся:

— Что за выражение.

Ее спасла леди Джулиана. Все должны были подняться на стену замка, чтобы осмотреть окружающий ландшафт при лунном свете.

Граф предложил ей свою руку. Кейт приняла ее, и они последовали за леди Джулианой и остальными гостями. Когда они, накинув мантильи и накидки, шествовали по двору торжественной процессией, как придворные дамы и кавалеры, граф наклонился к ней и прошептал ей на ухо:

— Признаюсь вам, мисс Грей: мне бы хотелось увидеть при лунном свете вовсе не ландшафт.