Легенды и были арабского востока

ЙЕМЕНСКИЕ ЗАРИСОВКИ

С конца 50-х и особенно на протяжении 60-х годов в Йемене побывали тысячи советских людей: инженеры, геологи, артисты, хлопководы, врачи, представители других, самых различных специальностей, члены их семей. И многие, возвратясь в родные края, брались за перо, чтобы поведать соотечественникам об удивительной стране, в которой им довелось жить и работать, о земле, носившей некогда название «Счастливая Аравия». Немало советских газет и журналов, центральных и республиканских, печатали воспоминания и впечатления о Йемене. Появилась и серия книг об этой замечательной стране.

Несомненно, что большинство авторов, писавших на йеменскую тему, было вдохновлено на тяжелый труд очеркиста блестящей книгой о Йемене французской женщины-врача Клоди Файен, члена Коммунистической партии Франции, участницы движения Сопротивления. Файен работала в Йемене в начале 50-х годов. Ее книга «Французский врач в Йемене», вышедшая в 1955 году в Париже, обошла весь мир, в том числе страны Арабского Востока и Йемен. В Советском Союзе книга Файен опубликована в сокращенном виде в 1959 году.

Старожилы рассказывают о реакции имама Ахмеда на эту книгу. Он заявил примерно так: «Знай я раньше, что она напишет такую книгу, я бы велел отрубить ей голову».

В Сане мне посчастливилось познакомиться с пожилым уже йеменцем по имени Абдо, который служил переводчиком у Файен. С его помощью она вновь открыла для мира сказочный край. С Абдо меня познакомил другой французский врач — подруга Файен, постоянным местом пребывания которой в Йемене был город Дамар, в Сану она приезжала за медикаментами. Из разговоров с нею выяснилось, что Файен по-прежнему живо интересуется Йеменом, теперь уже республиканским. Всегда просит как можно больше писать ей не только о всех важных событиях в жизни страны, но и о том, как меняются сознание и взгляды отдельных йеменцев в новых условиях.

Однако Файен не была первой женщиной-врачом в Йемене. За двадцать лет до нее, в начале 30-х годов, здесь работала советский доктор С. С. Слиозберг. Король Яхья писал о ней М. И. Калинину 25 февраля 1931 года: «Своими способностями и искусством в медицинской практике она снискала всеобщую любовь и уважение».

Казалось бы, поэтическое повествование Файен и многие другие большие и малые публикации знакомят буквально со всеми сторонами жизни Йемена. И нее же мы рискуем предложить вниманию читателя еще несколько страниц маленьких зарисовок с натуры.

В йеменскую Арабскую Республику мы прибыли вскоре после победы сентябрьской революции 1962 точа. В северных и восточных провинциях шли ожесточенные бои йеменских республиканских и египетских поиск против монархистов.

Гражданское воздушное сообщение с Йеменом из-за военных действий было приостановлено. Связь страны с внешним миром осуществлялась главным образом через Ходейдинский порт на Красном море.

Отправившись из Керчи на пароходе «Илья Мечников», группа советских специалистов после многодневного плавания по Черному, Средиземному и Красному морям, благополучно добралась до порта Ходейды. Я говорю благополучно, потому что слово «война», произносимое на море, вызывало мысль о подводных лодках, минах и проч. И хотя всем было известно, что ни того, ни другого ни у республиканцев, ни у монархистов нет, что война между ними сугубо сухопутная, все-таки нелепые сомнения нет-нет да и прокрадывались в сознание.

Напряженность чувствовалась во всем. В обеих столицах ЙАР — Сане и Таиззе — и в других городах страны был введен комендантский час. Случалось, вечером патруль останавливал машину несколько раз на небольшом отрезке пути.

Минуло несколько месяцев. Пламя войны отступило на северо-восток страны, в заторное плоскогорье Шарки, в районы Хауляна и Северо-Западного Джебеля. В столицах и на побережье на какой-то момент обстановка стабилизировалась. Эту передышку мне удалось использовать для знакомства с провинциями страны, сельскими и приморскими районами.

«Каир» по-арабски значит «луна». «Две луны» — «камаран». Так называют свою родину жители небольшого острова в Красном море, расположенного против города Салиф. Загадочное название влечет к острову любознательных людей, однажды попавших в Йемен. Каждый из них в глубине души надеется разгадать тайну названия острова или по меньшей мере увидеть воочию сразу две луны. Однако поглядеть на Камаран тогда было можно не иначе как в полевой бинокль с многократным увеличением, потому что до образования в ноябре 1967 г. Народной Демократической Республики Йемен остров оставался английской колонией.

И я, конечно, запасся таким биноклем, когда случай занес меня с группой советских специалистов, работавших в Ходейде, в Салиф.

У Салифа несколько достопримечательностей.

Городок известен своими крупнейшими по йеменским масштабам соляными копями. На них ежегодно добывается более 100 тысяч тонн каменной соли, которая целиком вывозится в Японию. Лишь незначительная часть добытой соли отправляется караванами верблюдов в глубинные районы страны для внутреннего потребления.

Салиф славится также своими бухтами, полными разноцветных кораллов. На восходе и закате солнца они переливаются, особенно в мелководье, всеми красками радуги. Таинственная красота прибрежных вод Салифа манит к себе любителей-аквалангистов и подводных охотников.

В Салиф мы прибыли после нескольких часов езды на машинах по едва заметным среди песков дорогам, а нередко прямо пересекая барханы. Хотя он и считается средним по величине городом Тихамы, Салиф в действительности представляет собой всего лишь укрупненную тихамскую деревню. В 50-х годах нефтяными компаниями здесь был построен поселок одноэтажных вилл, пустовавших к моменту нашего прибытия уже много лет.

Главным видом жилых строений города, как и других тихамских деревень, являются шалаши-хижины с остовом из тонких жердей или тростника. Строительным материалом для стен и крыш служат длинные высушенные стебли местной травы «кушаш». Вместо дверей навешивается самодельная циновка из веток финиковых пальм.

Такие же хижины окружают и другие города Тихамы — Ходейду, Моху, Хоху. Маленькие дворики, в Центре которых расположены шалаши-хижины, разделены заборами из пучков кушаша, перевязанных пальмовыми листьями. Беспощадное солнце Тихамы делает материал, из которого построены хижины, почти таким же легко воспламеняемым, как порох или термитная пыль. Достаточно одной искорки — и огненная стихия обрушивается на сотни жилищ.

На набережной нам повстречался человек необычной для здешних мест внешности. Его темно-смуглая, почти коричневая кожа сочеталась с правильными чертами лица. Хотя он и приветствовал нас традиционным арабским «Ахлян ва сахлян!» — «Добро пожаловать!», глаза его при этом не улыбались, как обычно у йеменцев, которые всегда рады гостям, особенно чужестранцам. Мы разговорились. Нашего собеседника звали Хамуд. Он с сыном прибыл в Салиф с острова Камаран на заработки. Обернувшись, он показал рукой на протянувшуюся вдоль горизонта полоску земли.

От Салифа до Камарана всего четыре мили. На таком расстоянии в бинокль хорошо видны фигурки людей, отдельные здания.

Когда-то остров был полон жизни. На нем находилась карантинная станция для огромного потока паломников, направлявшихся со всего Востока в Мекку.

Из европейцев первыми на острове побывали португальцы, которые захватили его в 1513 году. На протяжении веков захватчики неоднократно менялись.

В 1858 году при прокладке кабеля на Бомбей Камаран был завоеван англичанами. На смену англичанам пришли турки. В 1915 году остров вновь был захвачен англичанами. Лозаннский договор 1923 года юридически закрепил положение Камарана как английской колонии.

Незадолго до второй мировой войны на остров распространилась нефтяная лихорадка. Английская «Бритиш Петролеум Компани» получила от правительства разрешение на разведку нефти на Камаране и других близлежащих островах. Начавшиеся военные действия прервали поиски. После войны они были возобновлены. Однако запасов нефти, шлющих промышленное значение, до настоящего времени так и не обнаружено.

Одно время на Камаране действовал аэродром, использовавшийся аденской авиакомпанией для промежуточных посадок при полетах в Эфиопию.

С 1949 по 1967 год остров был подчинен в административном отношении губернатору Адена и управлялся комиссаром.

Камаран — остров кораллового происхождения. Территория его невелика — 118 квадратных километров. В бинокль хорошо видно, что из воды остров выступает всего на несколько метров. Его абсолютно плоская песчаная поверхность резко контрастирует с соседним гористым побережьем Йемена.

Камаран фактически лишен растительности, если не считать крохотных оазисов вокруг нескольких колодцев, значительно удаленных друг от друга. На одном из мысов острова руками человека создано болото. Оно привлекло на Камаран фламинго. Остальной животный мир представлен дикими ослами и газелями.

Камаран населяют более двух тысяч человек, преимущественно арабского происхождения. Живут они в городе Камаран и нескольких деревнях (около десятка), расположенных в уже упоминавшихся оазисах. Водой город снабжает дистиллировочная фабрика.

Существование камаранцев неразрывно связано с морем. Основным их занятием по сей день остается рыболовство, и в частности такая опасная его отрасль, как ловля акул. Лагуны острова влекут к себе массы самих разнообразных рыб. В прибрежных водах вылавливается много крабов. Продукты моря вывозятся в соседние страны.

Рыболовство камаранцы сочетают с ремеслами, связанными с промыслом рыбы и жизнью на острове. Ругами камаранских женщин изготовляются, в частности, «гакии» — арабские шапки необычайно изящной отделки.

Жизнь на Камаране сурова. Не для всех находится работа, как не нашлось ее для Хамуда. В бытность острова колонией — здесь не было врачей. Детям не хватало молока. Некоторые семьи жили в полуразвалившихся лачугах. Все это заставляло многих камаранцев эмигрировать в Саудовскую Аравию, Йемен, Аден, Эфиопию, Судан, где и без них была масса свободных рабочих рук.

Вот почему Хамуд оказался с сыном на салифской набережной и глаза его не улыбались. Таким я и засиял его — печальным, погруженным в заботы.

Возвратившись в Москву, я напрасно искал сколько-нибудь полные сведения о Камаране в энциклопедии «Британика» или в других английских официальных источниках. Уайтхолл ошибочно считал, что чем реже будут упоминаться названия некоторых из его колоний (к которым относился и Камаран), тем больше шансов на то, что мировая общественность никогда о них не вспомнит. Однако история внесла и тут ясность. Под мощными ударами национально-освободительного движения на юге Аравийского полуострова английским колонизаторам пришлось убраться из Адена и с Кама-рана, как и с других островов, подчинявшихся английскому губернатору.

Сегодня Камаран — свободный остров Народной Демократической Республики Йемен.

В течение нескольких дней по Таиззу разъезжал грузовик. Несколько музыкантов в кузове извлекали протяжные звуки из длинных труб, напоминающих карпатские трембиты. Когда вокруг собиралась достаточно большая толпа, трубачи прекращали трубить, человек с рупором торжественно оповещал жителей города о том, что в один из дней декабря 1963 года на Майдан аш-Шухада (площади Жертв)[3] состоится первый в истории страны футбольный матч. Средневековая реклама (не считая грузовика) возымела желаемое действие: 7 декабря подивиться на невиданное до сих пор зрелище на площадь стеклось людское море.

В течение многих лет до революции эта площадь служила лобным местом. Здесь жертвами королевской прихоти становились все несогласные со средневековым деспотизмом. С ними расправлялись самым лютым образом: рубили головы, четвертовали, вырезали сердца.

В республиканском Йемене площадь стала местом проведения народных празднеств и торжеств. Во время празднования первой годовщины революции здесь, например, было проведено также первое в истории Йемена театрализованное представление «Воля народа».

И вот первый в истории страны футбольный матч. Советским любителям футбола трудно сразу осознать значение этих слов. Первые футбольные матчи состоялись у нас более семи десятилетий назад. В Йемене же до революции все усилия энтузиастов, направленные на создание спортивных клубов, наталкивались на категорические запреты.

Возможности для развития физкультуры и спорта появились в Йемене только после революции и окончания войны. Поэтому и две футбольные команды, первыми вступившие в борьбу за овладение кубком Наббиля аль-Вакада[4], совсем еще молодые. Одна из них — Команда курсантов Таиззской военной школы — существует всего два месяца. Их противник — команда профсоюза рабочих Таизза. Ядро этой команды составляли молодые йеменцы, вернувшиеся на родину после революции из других стран. Всего кубок оспаривали пять команд.

Перед началом игры прошел торжественный парад тех участников. Оркестр исполнил гимн Йеменской Арабской Республики. Тысячи йеменцев, пришедшие посмотреть на состязание, заболели доселе неизвестной в Иомене страстью к футболу; за один день в мире значительно увеличилось число болельщиков.

Первый удар по мячу. Игра начинается в весьма быстром темпе. Первый гол, первый угловый удар, первый свободный, первый одиннадцатиметровый. Футболистам частенько не хватает техники, просты комбинации. Но ведь это, не забывайте, день рождения йеменского футбола.

Команды примерно равны по силе. Первая половина встречи заканчивается со счетом 3:1 в пользу армейцев. Во второй половине активнее играют спортсмены профсоюза, они и выиграли с общим счетом 4: 3.

По окончании встречи тысячи болельщиков бросились на поле приветствовать спортсменов, открывших новый для них мир футбола. Первый матч позади. Йеменский футбол, а с ним и спорт в целом начал свою историю.

В августе 1963 года Йемен пережил еще одну революцию. На этот раз «революцию на транспорте». Такие революции бывают, наверное, не чаще чем раз в тысячу лет. Левостороннее движение по английской системе было заменено на континентальное, европейско-американское правостороннее. Указ об изменении стороны движения не сразу, видимо, дошел до всех владельцев автомобилей из-за недостаточной связи. Но даже и зная о ней, не все водители смогли сразу изменить вырабатывавшуюся десятилетиями привычку ездить по левой стороне. Более того, около трети автопарка страны состояло из английских машин, руль у которых установлен справа. Все это привело к многочисленным лобовым столкновениям машин на йеменских дорогах и шоссе и к другим катастрофам с тяжелыми последствиями, особенно в первые дни после упомянутого указа. Статистика дорожных происшествий, правда, не публиковалась в йеменских газетах. Уже через неделю лобовые столкновения прекратились, жизнь на дорогах вошла в нормальное русло.

Путешественники по Йемену подчеркивают, что центром не только торгово-экономической, но и общественной жизни как Саны, так и других городов являются их рынки. Это совершенно справедливо. При посещении йеменского рынка («сука») чужеземец прямо-таки переносится в мир сказок. Здесь располагаются не только торговые ряды, но и мастерские ремесленников. В задней комнате такой лавчонки производится немудреный товар, а в передней, выходящей в торговый ряд, им торгуют. Иногда функции производителя и продавца выполняются одним лицом. Многие ремесленники и живут тут же, в мастерской. Поэтому сук бурлит полнокровной жизнью с раннего утра до позднего вечера. Современные фирмы, приспосабливаясь к традиции, открывают свои представительства меж лавчонок и мастерских. За прилавками крупных торговых фирм можно увидеть известных в Йемене миллионеров, торгующих вместе с сыновьями.

В овощных и фруктовых рядах, отражая богатство природы Йемена, разнообразие его климатических условий, мирно соседствуют манго и картофель, бананы и огурцы, капуста и виноград, лук и мандарины. Здесь же и знаменитый йеменский кофе. Зеленщики предлагают помимо овощей и фруктов диковинные травы: для лечения больных, декоративные, для различных бытовых обрядов и в изобилии — кат[5].

Ни в мелких лавочках, ни в крупных магазинах, называемых единым словом «дукян», нам никогда не доводилось видеть табличек с ценами. Цена объявляется покупателю устно в зависимости от того, как он понравится продавцу, причем колебания, по нашим наблюдениям, очень значительные. Единого рецепта завоевать расположение продавца никто не знает. На Арабском Востоке поговорка о разных вкусах также, видимо, имеет свою силу.

Попавшему на сук навсегда запомнится его терпкий запах. Кажется он настоялся веками и на века останется. Однако приходя сюда в разные часы, убеждаешься, что запах меняется в течение дня. Прямо перед дукянами или под небольшими навесами пекут лепешки из муки дурры — африканского проса, жарят мясо, рыбу, готовят множество соусов, варят сиропы, пекут бесчисленные восточные сладости. Здесь же работают ручные каменные мельницы: перемалывают табак, перец, кардамон, гвоздику и прочее. Готовится чай с тмином и «кышр» (напиток из кофейной шелухи). Под крышками лавок стелется сизый дым от металлических приборов для благовонных курений («михбар»); пахнет ладаном, миррой, рейханом. Все эти запахи смешиваются в один — запах сука. С утра до вечера почти у каждой лавки включены транзисторы. Страшными гонгами ревут ослы и мулы. Торговцы, жестикулируя, громко убеждают покупателей в преимуществах своих товаров. Покупатели, как назло, громко доказывают, то в товарах — одни пороки. Обе стороны по многу раз призывают в свидетели Аллаха.

Вот мальчик лет десяти упал на прохожей части торгового ряда, разлил воду из кувшина и заплакал. Все торговцы заулюлюкали. Мальчик поднялся, перестал плакать и быстро ушел от этого места, от смеха торгового ряда. Гвалт, подобный этому, в Европе или в Латинской Америке можно услышать разве что на стотысячных стадионах после забитого гола, когда кроме голосов болельщиков в «сводный хор» включаются трещотки, трубы, барабаны и прочее.

Как-то знакомый дукянщик на суке Саны попросил меня помочь ему разобраться, какими деньгами с ним хочет расплатиться покупатель. Просьба сама по себе не удивительна, поскольку и в Адене и в Йемене обращалась в ту пору самая различная валюта — от английского фунта и американского доллара до саудовского риала и восточноафриканского шиллинга. Дукянщик протянул мне купюру с водяным знаком. К счастью, язык оказался знакомым. Купюра достоинством в 100 рейхсмарок была выпущена в кайзеровской Германии в 1910 году с портретом Бисмарка. Озадаченный покупатель объяснил, что получил эту купюру в Адене за десять долларов. Ну, что же, доверчивые люди есть везде. А обманщика Аллах наверняка накажет.

Во второй столице Йемена — Таиззе наш дом находился метрах в трехстах от рынка. Поэтому мы невольно оказались свидетелями бурной жизни сука и прилегавших к нему улиц без названий.

Как-то днем из окна нашего дома я увидел сначала большое, приближавшееся по немощеной дороге облако пыли, а затем услышал шум толпы, словно катящей это облако перед собой с горы вниз, в центр города.

Через несколько мгновений толпа из 120–130 человек поравнялась с нашим домом, лица и звуки стали различимы.

Впереди толпы, подпрыгивая и оборачиваясь, продвигались дети, лет семи и старше. Именно они поднимали дорожную пыль, обдавая ею следовавших за ними взрослых. И именно они звонкими голосами издавали пронзительные крики: «Хаза сарик! Хаза хуа!», что в переводе с арабского означает «Это вор! Это он!». Где-то в конце толпы насмешник или чудак ударял в бубен. За детьми, ведомый полицейским с винтовкой, следовал «виновник торжества» в традиционной йеменской одежде.

Велика была сила общественного осуждения и презрения, смешанного с любопытством: ведь многие из йеменцев никогда в жизни не видели вора. Дети, думается, и не понимали толком, кто такой «сарик». Они просто ликовали, воспользовавшись подходящим случаем. Наверное, дети раздражали преступника больше всего. Он явно злился и порывался время от времени поднять с дороги камень и швырнуть в детей. Но каждый раз полицейский отдергивал его, и процессия продолжала свой путь, удаляясь от нас. По мере того как необычайное шествие приближалось к городскому базару, на территории которого находился полицейский участок, толпа все росла. Наконец, она скрылась за поворотом.

Описанный эпизод вызывает в памяти фильм «Багдадский вор». Так и кажется, что это две серии одной сказки. Картину портит лишь винтовка и современная фирма полицейского. И конец — как во многих других сказках Аравии. Через несколько дней над аркой при входе на таиззский сук можно было видеть отрубленную и прибитую к доске кисть правой руки, почерневшую от аравийского солнца. Я спросил нашего садовника, всегда бывшего в курсе дел города, за что отрубили руку. «Он хотел украсть десять тысяч», — был ответ. Не знаю, правда, был ли это уже знакомый нам «сарик» или другой, позарившийся на чужое.

Характерной чертой йеменской действительности, отличающей ПАР не только от европейских, но и от большинства других арабских стран, является ношение холодного и огнестрельного оружия почти поголовно всеми мужчинами. Его носят все, кто в состоянии купить, не считая военных и полицейских. О каких-либо разрешениях на ношение оружия не может быть и речи. Объясняется это исторической традицией.

На протяжении веков каждый йеменский мужчина независимо от профессии должен был в любую минуту быть готовым к отражению очередного нападения иностранных захватчиков или соседнего племени. Многочисленные междоусобные войны, чужеземные нашествия приучили народ быть готовым постоянно к защите своего дома, страны. Со временем даже пояса для национальных одеяний стали изготовляться с вделанными в них ножнами для «джамбий», или «гамбий», — кинжалов с кривым широким обоюдоострым клинком. Поэтому йеменцам не нужно держать кинжал «за пазухой» или пристегивать его к поясу.

О благосостоянии йеменца, между прочим, можно смело судить именно по поясу и ручке джамбий. Чем оно выше, тем богаче пояс, тем больше дорогих камней, серебра и золота в рукояти и ножнах («туза») джамбии. Нередко на деревянные ножны джамбий надевается филигранный чехол из серебра. Деревянные ножны джамбий простых воинов плотно обматываются зеленой тесьмой. На рукояти джамбий идут, как правило, рога носорогов, специально импортируемые из стран Тропической Африки. Рукоятки джамбий шейхов из племен Тихамы обернуты в серебряные пластины, укрепленные припаянными к ним серебряными же кубиками.

Сейиды, в королевском Йемене наиболее привилегированная группа населения, ведшая, по преданию, свое происхождение от праведного халифа Али и дочери пророка. Мухаммеда — Фатимы, носят джамбии с правой стороны пояса. У остальных мужчин ножны джамбий вделаны почти посредине пояса, немного ближе к левой стороне. Юноша начинает носить джамбию по достижении совершеннолетия. Если он происходит из состоятельной семьи, джамбия для него заказывается в Сане. Бедные вынуждены довольствоваться обычным ножом с деревянной рукоятью и тряпичным поясом. Зато у них одной мечтой больше, чем у богатых детей, — обязательно заработать себе на настоящую джамбию, когда вырастут. Есть, правда, еще и третий вариант — получение джамбии в наследство от деда или прадеда (джамбия отца перейдет уже только к будущему сыну или внуку юноши, когда он станет отцом или дедом).

Если у богатого йеменца есть настроение таскать с собой дополнительную ношу, к поясу с джамбией он подвешивает еще и кобуру с пистолетом.

Как-то вскоре после моего прибытия в Йемен я увидел мальчика лет тринадцати-четырнадцати с настоящим пистолетом в раскрашенной всевозможными узорами кобуре. На мой несколько удивленный вопрос наш шофер Мухаммед ответил: «Да ведь он же богатый!». При этом было видно, что он явно удивлен моим недоумением. И такой пистолет в кобуре, какой носил мальчик, как потом выяснилось, стоил четыре месячные зарплаты йеменского рабочего. Не удивительно, что йеменцы-рабочие не могут себе позволить такое личное орудие.

Меньше, чем джамбии, распространены кинжалы «абадии» и длинные, почти прямые «сабики». Последние являются холодным оружием бедуинов, кочующих в северо-восточной части страны.

На улицах йеменских городов встретишь всякое. Вот колоритная фигура воина племени зараник из Тихамы. Волосы в мелких завитках охвачены серебряным обручем. Вторая часть его туалета — повязка на бедрах. Кожа коричнево-бронзовая. Взгляд гордый. В одной руке он держит старинное длинноствольное турецкое ружье (наверняка дедушкин трофей), в другой — транзистор. Так что и вооружение у йеменцев самое разное. И несмотря на это, злоупотреблений оружием в Йемене гораздо меньше, по оценкам экспертов, чем в странах, где для ношения оружия требуется разрешение полиции.

Обращает на себя внимание увлечение йеменцев яркими красками. Древний обычай раскрашивать оружие, платье, жилища, рыбачьи шхуны «санбуки» распространился ныне и на новые предметы обихода — транзисторы, велосипеды, радиаторы машин. Сочетание расцветок одежды на йеменцах порождает порой ощущение какого-то непрекращающегося праздника.

Богатые йеменцы каждодневно, а бедные по праздникам накидывают на плечи разноцветные и вышитые узорами шали для молитвы — «саджджада». В Джебеле мужчины носят также белые или черные легкие куртки «мадра» или длинное белое до пят платье «занна» (в Египте подобные одежды называются «галабийя»), йеменские мужчины носят также юбки, называемые «фута». Они принципиально отличаются от шотландских своим устройством, цветом и длиною. Кусок ткани шириной около метра запахивается на поясе и перетягивается узким ремешком. Получается фута, подол которой опускается ниже колен. Торс может прикрывать рубашка, майка, жилетка («садрия») и т. д. В таком виде на улицах городов и в деревнях можно видеть тысячи и тысячи йеменцев. Все они знают, конечно, что мужчинам очень идут брюки, короткие и длинные, что брюки можно носить и в жару, что в брюках есть очень удобные карманы. Но большинству мужского населения Йемена брюки продолжают оставаться недоступными, и не по эстетическим причинам, а по финансовым. Дело в том, что самые дешевые брюки стоят во много раз дороже самой шикарной юбки, и покупку их, брюк, первых в жизни, большинство носящих юбки все откладывает до лучших времен.

Как и многие другие, обычай носить юбку порождает порой и комические ситуации. Расскажу один такой курьез. Молодой шахтер-донбассовец увидал на снимке в одной из центральных газет девушку-йеменку и был очарован тонкими чертами ее лица. Он написал трогательное письмо в стихах и просил наше посольство в ЙАР передать девушке его послание. Письмо в посольстве перевели на арабский язык, даже в стихах (благо наш переводчик сам в душе поэт), разыскали по фотографии оригинал. К разочарованию шахтера, его далекая любовь оказалась не девушкой без чадры, а молодым человеком в юбке.

На улицах городов ЙАР, особенно Саны и Таизза, нередко можно встретить почтенных йеменцев с бородами, окрашенными хной в ярко-рыжий цвет. Из расспросов йеменских друзей удалось выяснить, что «красная борода» — это признак того, что ее обладатель побывал в священной для мусульман Мекке. В праздничные дни эти счастливчики (иначе их не назовешь, потому что посетить Мекку — мечта жизни всякого правоверного мусульманина), желающие, чтобы об их удаче знало как можно больше людей, красят в рыжий цвет гривы и хвосты своих лошадей, а их бока разрисовывают красными яблоками.

Головные уборы йеменских мужчин в основном трех типов: это «имама» (чалма), «куфия» и матерчатая шапочка, несколько напоминающая среднеазиатскую тюбетейку. Куфию (головной платок, скрепленный жгутом) носят обычно в Тихаме, а имаму и йеменскую тюбетейку — в остальных частях страны. Группа аскеров из одного племени имеет часто чалмы неповторяющихся цветов и расцветок. Иногда же чалмами одного цвета подчеркивается принадлежность к одному и тому же племени.

Мы говорили о головных уборах штатских йеменцев, военные, как везде, носят пилотки, фуражки, каски.

Йеменские женщины, закутанные с головы до пят в черные накидки, производят впечатление робких, пугливых существ. Каждый, кто побывал в Йемене, не мог не удивляться стройности йеменских женщин всех возрастов. Среди них не встретишь не только грузных, но даже просто полных. В значительной мере эта стройность достигается благодаря ношению на голове начиная с малых лет кувшинов с водой и других грузов. Нередко, к сожалению, девочки взгромождают на свои юные головки слишком тяжелые для них ноши. При этом, по утверждениям врачей, возникает опасность искривления позвоночника и конечностей, которые еще не закончили своего развития.

Одежда девочек самого юного возраста в точности копирует одежду взрослых женщин. Девочки носят серьги, длинные платья, подводят глаза краской, разукрашивают лица различными черточками и точками. Если у взрослых женщин, особенно деревенских, лица покрыты татуировкой, то маленькие девочки красят лоб, щеки, нос, брови красками. По линии бровей они проводят черной краской две полоски.

Женщины в деревне не носят чадры, потому что в ней неудобно выполнять сельскохозяйственные работы. Но, приезжая в город, они обычно запасаются целой системой укрытия от мужского взгляда, куда входят различные сочетания чадры, покрывал и накидок. Соблюдая обычаи своей страны, йеменец никогда не заговорит на улице с незнакомой женщиной, особенно если ее лицо закрыто чадрой или черной сеткой.

Правда, некоторые деревенские женщины приезжают в город, особенно в базарные дни, для продажи плодов труда феллахов или за покупками без чадры или сетки. У многих из них помимо самых разнообразных бус, браслетов, сережек и прочих украшений над правой ноздрей можно увидеть золотые брошки величиной примерно в три спичечные головки.

Свадьба — удивительное явление йеменского быта и громадное событие в жизни женщины. У мужчины это событие может повторяться по его желанию столько раз, сколько ему позволит его состояние. У женщины свадьба бывает, как правило, один раз.

В период нашего пребывания в Йемене средняя величина «шарта» (выкупа за красивую невесту) достигала в обеих столицах тысячи риалов. В провинции она колебалась от четырехсот до пятисот риалов. Шарт за вдову или разведенную женщину во много раз меньше. Некоторые наши столичные друзья-йеменцы «приобретали» себе жен в целях экономии в провинции. Садовник соседней виллы, грозный мужчина средних лет, будучи очень занят по работе, поручил как-то своим приятелям, выезжавшим на некоторое время из Таизза, привезти ему из провинции жену. Для этого он дал ИМ четыреста риалов и еще сто на подарки родителям. Велико было в первый момент его смятение, когда он увидел, что вместо «мадам кябир», т. е. взрослой женщины, ему доставили двенадцатилетнюю кроху. Но деньги были уплачены, и девочка оказалась заботливой женой! Старшей дочери ее мужа к этому времени было уже около тридцати. Были случаи, когда состоятельные йеменцы, особенно купцы, вполне серьезно предлагали советским специалистам, приехавшим в Йемен на работу с семьями, «продать» их дочерей им в жены. Я не удержался от того, чтобы поинтересоваться, на какую сумму можно было бы при этом рассчитывать. За шестилетнюю девочку было обещано три тысячи, а за тринадцатилетнюю четыре тысячи риалов. Такая цена говорила об очень высокой оценке йеменцами лучшей половины нашего населения. «Присылайте к нам русских девушек. Мы купим», — говорили нам.

Положение наших женихов оценивалось йеменскими мужчинами двойственно. С одной стороны, они испытывали к нам некоторую зависть, узнав, что мы вообще ничего не платим за наших возлюбленных, а с другой — откровенное сочувствие, потому что можем иметь лишь одну жену.

Йеменец женится на девушке, которую выберет ему его семья, и не увидит ее до свадьбы. Девушка хоть может видеть из-за чадры своего будущего мужа, который и не догадывается о том, что на нем задержался взгляд невесты. Но и она не вольна в его выборе. Отец и родственники-мужчины — вот кто выбирает для своей дочери и родственницы подходящего жениха.

Традиция выбора жениха и невесты, как и другие свадебные и семейные архаизмы, давно отягощают морально и материально йеменскую семью. Однако традиция в любом деле — великая сила, и устранить ее можно, видимо, только усилиями многих поколений.

Свадебное торжество длится несколько дней (до десяти суток в богатых семьях), несколько варьируя в разных провинциях и племенах. В Джебеле, например, оно начинается обычно денежным подарком жениха невесте. Подарочные суммы, разумеется, колеблются в зависимости от благосостояния, но в любом случае жених должен обеспечить будущую семью жильем и все ми необходимыми предметами домашнего обихода. Заем жених покупает невесте свадебные наряды: длинное платье «занна», женские шаровары «шарвал», большую шаль и платок на голову. Некоторую сумму жених должен уплатить невесте за первую брачную ночь.

После этого начинается цепь празднеств, которые открываются тремя угощениями, под общим названием «мадаб».

Первый день торжеств называется «Яум аль-Хам» — банный день». В этот день женщины со стороны не песты приглашают родственниц жениха в баню. Там будущие родственницы особенно тщательно, используя шерстяную рукавицу («кис»), отмывают невесту. После бани в доме невесты устраивается своеобразный девичник.

Второй день свадьбы носит название «Яум ан-Нафш» — «день украшения невесты». С утра этого дня все женщины с обеих сторон собираются в доме невесты, чтобы подготовить ее к торжеству. Работа находится для всех. Невесте и ближайшим родственницам будущей супружеской пары раскрашивают щеки, подбородки, руки и ноги черной, несмываемой в течение недели краской.

После полудня женский праздник возобновляется в доме жениха. Женщины танцуют, читают стихи (в честь пророка, жениха, невесты, их семей), пьют кофе и кышр со сладостями. Торжество прекращается только после захода солнца.

Жених и мужчины с обеих сторон в Яум ан-Нафш ужинают в доме невесты.

В дни свадьбы особенно поощряются и высоко ценятся остроумие и шутки, называемые общим словом «забдж».

Первая брачная ночь наступает на третьи свадебные сутки, называемые «Яум аль-Хальфа» — «день остающийся» (остающийся до конца главного торжества).

Утром этого дня жених наносит визит родителям невесты. Затем до полудня свадьба продолжается раздельно в домах жениха и невесты; каждая семья приглашает к себе своих родных, близких и друзей.

После полудня торжество возобновляется в дож жениха, где должно собраться столько мужчин по линии невесты, сколько представителей жениха ужинало в доме невесты на второй день свадьбы. После обеда мужчины не пропускают традиционного часа ката.

За час до полуночи жених в сопровождении родственников и друзей отправляется в свой дом, где будет жить будущая семья. У дома мужчины начинают палить в воздух, женщины голосят и причитают. Войдя затем в дом, гости около часа проводят за катом, кышром и сладким блюдом «ас-самур» из изюма, миндальных и грецких орехов, фиников и других сладостей.

Примерно в полночь невеста оставляет дом своих родителей и направляется в дом жениха, где на втором этаже для нее подготовлена комната. Около дверей ее будущего обиталища разбивается яйцо или режется баран, чтобы пособники шайтана — злые духи не пробрались к молодым. Гости со стороны жениха славят невесту, напутствуют в дорогу супружеской жизни. Перед тем как уйти, они читают первую, «открывающую» суру Корана.

Невеста в чадре вместе с матерью и сестрами входит в комнату и ожидает жениха. Вскоре появляется жених. Он гладит невесту по голове. Это движение символизирует непорочность невесты, а рука жениха являет собой первую мужскую руку, которая до нее дотронулась. Правой ногой жених слегка наступает на туфлю невесты, что означает, что впредь он будет стоять во главе новой семьи, а жена будет во всем помогать ему. Затем жених читает двенадцатую суру Корана — «Исповедание». В этот момент входит мать жениха и поднимает чадру невесты. Жених впервые видит свою нареченную.

Обычай дает жениху шанс отказаться в этот момент от невесты, если она вызвала у него отвращение. В таком случае он должен выбежать на улицу и громко известить родственников и друзей о своем отказе. Правда, к своему праву «первого взгляда» женихи прибегают крайне редко. Они, как правило, имеют представление о невесте: мать и сестры постарались описать ему ее со всей возможной полнотой.

Кроме того, остановить свадьбу на третий день значит нанести серьезный моральный урон и материальный ущерб обеим семьям — жениха и невесты. В частности, шарт в таком случае возвращается жениху, но свадебные наряды и другие подарки остаются у невесты. Поэтому обычно жених после первого взгляда на возлюбленную» остается в ее комнате, мать жениха наливает чашку кышра и дает ему отведать. Отпив глоток, жених возвращает чашку матери, и та передает ее невесте. Все это проделывается молча.

Утром четвертого дня, уже не имеющего специального названия, невеста спускается к родителям жениха, ставшего теперь ее мужем, и в знак уважения и покорности целует им руки и колени. В этот день жених приглашает в свой дом в два раза больше гостей, чем их было вчера в доме невесты.

На шестой день жених отправляется с визитом к теще, а на седьмой приглашает к себе всех родственников жены, которые проводят у него весь день за яствами и курением.

Невеста никуда не ходит в течение двадцати дней после свадьбы. Исключение делается только для обедов в доме ее родителей, на которые приглашается гостей вдвое больше, чем их было у жениха на седьмой день.

Читателя наверняка утомило одно только перечисление дней свадьбы и количества гостей на различных свадебных церемониях. Представьте же, каково приходится родителям! Особенно если у них не одна дочь или сын, а несколько.

Много сумятицы и путаницы в представления горожан-йеменцев о семье, браке и поведении дочерей внесли браки йеменских мужчин на европейских женщинах. Разъехавшиеся по белу свету потомки Балкис возвращались после революции 1962 года на свою многострадальную родину. Многие приехали в сопровождении семейств. Одна из таких смешанных семей вернулась из Франции. Он (теперь купец-лавочник) эмигрировал из Йемена тридцать лет тому назад двадцатилетним юношей. Во Франции он женился и стал отцом трех дочерей, старшей из которых к моменту его возвращения исполнилось шестнадцать лет, а младшей — около десяти. В универсальной лавке «француза», как его тотчас прозвали в городе, мы иногда делали закупки. Неоднократно я был свидетелем недоуменно-удивленных восклицаний проходящих мимо йеменских мужчин, которые наблюдали, как две младшие дочери «француза» (без какого-либо намека на чадру!) играли на дороге в свои французские классики, прыгали через веревочку или занимались другими детскими играми. Ведь по укоренившемуся у них представлению десятилетняя девочка должна носить чадру и уже готовить себя к будущему замужеству. А эти в коротких платьицах играют с независимым видом на улице и так увлечены своим занятием, что не обращают ни на кого внимания. А вечером и мать садилась неподалеку от играющих детей и принималась вязать на спицах. Старшая дочь возвращалась после трудового дня из какой-то строительной компании, где она работала секретарем-машинисткой, и задумчиво курила.

Мусульманство женам и детям в таких семьях принимать, видимо, не особенно хочется, и полностью ассимилироваться среди своих новых сограждан им будет сложно. Между прочим, в кругах врачей, лечивших многочисленную королевскую семью имама Ахмеда, говорили, что одна из его жен была англичанка. Не будучи в силах свыкнуться с заточением в гареме, она в конце концов лишилась рассудка. Параллель эта может показаться неуместной, но она демонстрирует несовместимость или крайнюю противоположность подлежащих «вживанию материй».

Лавочник «француз» — один из многих йеменцев, вернувшихся домой после революции 1962 года.

Призыв революционного правительства вернуться на родину, чтобы принять участие в реконструкции страны, был услышан в разных краях.

Мне пришлось беседовать с двумя молодыми людьми, возвратившимися в Йемен из Индонезии. О них, правда, правильнее будет сказать: приехали впервые. Но приехали домой. Отцы этих юношей четверть века назад, спасаясь от произвола и тирании, эмигрировали в далекую Индонезию. Там и родились мои собеседники. Один из них, Ахмед, стал художником. Сейчас он живет и работает в Таиззе, где пишет ландшафты двух близких его сердцу стран: Индонезии и Йемена. Это фактически единственный профессиональный художник-йеменец.

Судьба Хамуда сложилась несколько иначе. Из Индонезии он уехал в Голландию, где работал и учился на предприятиях фирмы «Филипс», но, когда узнал о революции в Йемене, решил встать в ряды строителей молодой республики. Теперь Хамуд работает в Таиззе в мастерской по ремонту радиоприемников и магнитофонов.

Из числа реэмигрантов и владелец «Унион отеля» в Гаиззе. Из своих сорока восьми лет тридцать он проплавал на французских судах матросом и коком. Известие о революции в Йемене застало его в Одессе. Он одним из первых вернулся на родину после десятилетий скитаний и ныне потчует своих гостей отменными блюдами как йеменской, так и французской кухни.

Упаковка многих импортных товаров, предлагаемых и дукянах, украшена изображениями женщин обычно в ярких купальных костюмах. Такая реклама, давно ставшая на Западе традиционной, и в Йемене нашла большое число поклонников, особенно в мелкобуржуазной среде дукянщиков. Они стали украшать даже двери и ставни своих лавок умопомрачительными вырезками с изображениями женщин из западных журналов и газет. Однако, увидев европейскую женщину за рулем автомобиля, йеменец долго еще стоит после того как она проедет, и качает головой в удивлении, а жены тех же дукянщиков должны по-прежнему соблюдать все строгости туалета, связанные с ношением черной чадры. Понадобится, видимо, еще немало времени, прежде чем они смогут позировать на пляжах, подобно европейским и американским звездам кино.

Пока в йеменской семье женщина, как правило, находится в полной зависимости от мужа или отца. Даже на прием к врачу она обычно приходит с мужем или братом, и тот за больную излагает ее жалобы. Предстоит упорная борьба за искоренение религиозных предрассудков и отсталых обычаев.

Дорога женщин к признанию их прав в условиях такой страны, как Йемен, нелегка. Впервые йеменки вступили в борьбу в 1960 году, когда отделение Всемирной организации здравоохранения в Сане объявило о наборе на курсы медицинских сестер. Когда по окончании курсов первые йеменки приступили к работе в санской больнице, началась злобная кампания Фравли смелых женщин. Они считались отвергнутыми обществом, с ними не только не здоровались, но встречали всюду бранью и оскорблениями. Однако первые медицинские сестры были тверды и мужественны. Их выдержка принесла им победу и увеличила число их последовательниц.

Крупнейшим событием в культурной жизни страны явилось открытие женских школ. В Ходейде мне довелось побывать на уроках в нескольких школах, в том числе и в начальной школе для девочек первой в Йемене. Школа расположена во флигеле одного из бывших многочисленных дворцов королевской семьи. В ней всего три класса и 135 учащихся от 6 до 14 лет. Школе не хватает мебели, учебников. Преподавание ведут три учительницы. Одна из них (директор школы) педагогическое образование получила в эмиграции. Ей всего 24 года. Когда она рассказывает о будущем школы, глаза ее загораются решимостью и в голосе звучит уверенность в том, что ее поколение приложит все усилия для расцвета культуры своего народа. Две другие учительницы еще моложе своего директора. Они не имеют специального образования. Одна из них дома от брата научилась арифметике и теперь передает свои знания, приобретенные таким своеобразным путем, юным гражданкам молодой республики. Вторая учительница преподает Коран.

Когда мы в сопровождении чиновника министерства просвещения ЙАР входим в очередной класс, по рядам проносится возглас смущенного удивления. Девочек вначале стесняет присутствие незнакомых мужчин. Большинство из них еще и теперь, выходя из дому, прячут лицо под чадрой. Даже учительница, увидев нас, в первый момент стремится закрыть лицо шалью. Понятно, почему нам не рекомендовали брать с собой фотоаппараты. Но мы не удивляемся. Ведь в монархическом Йемене женщина вообще не считалась человеком и с ней обращались как с вещью.

Но вот, преодолев смущение, первая девочка поднимает вверх указательный палец, в знак того, что она хочет ответить на вопрос учительницы. За пей следуют другие. На лицах детей появляются улыбки. Мы стали друзьями.

Суровый обычай страны запрещал йеменцам называть по имени малознакомую женщину. Однако имя девушки фельдшера из Ходейды — Садыки бинт Мухаммед Баракат — узнала вся страна. О ней услышали и во многих других странах, в том числе и в Советском Союзе.

Оставшись в десять лет сиротой с двумя младшими сестрами, которых надо было кормить, девочка добилась, чтобы ее взяли санитаркой в больницу Ходейды. Там она закончила специальные курсы, организованные советскими врачами, и одной из первых в Йемене получила удостоверение фельдшера. Заветная мечта Садыки — стать врачом.

На одной из международных авиалиний, связывающих Йемен с внешним миром, работает и первая йеменская стюардесса.

Йеменцы очень любят детей. Проявлением особо сильной привязанности к детям следует, видимо, объяснить то обстоятельство, что воспитанием занимаются больше отцы. Именно они в случае болезни ребенка приносят его к врачу, а затем сами за ним ухаживают. По улице отцы носят детей (за все время пребывания в ЙАР я не видел ни одной детской коляски), сажая их к себе «верхом» на бедро и придерживая одной рукой.

Несмотря на нежность родителей, до революции 1962 года судьба не баловала йеменских детей.

Роды почти всегда принимались на дому. К сожалению, они считались грязным делом, и человек рождался на полу, на тряпках, овечьих шкурах, с помощью «бабок». Врача вызывали лишь тогда, когда роды затягивались и «бабки» ничем не могли помочь. Разумеется, вызов врача могли себе позволить лишь состоятельные семьи, а в горных местностях врача нельзя было достать ни за какие деньги. Дети рождались обычно слабые — весом от 1800 до 2500 граммов. Каждый второй из них умирал во время родов и в раннем возрасте от туберкулеза, детских инфекционных болезней, от диспепсии, связанной с неправильным вскармливанием консервированным молоком, так как у большого числа женщин отмечалась гиполактия.

Никаких ясель и детских садов не существовало.

Детство приносило большинству маленьких йеменцев очень мало радостей. Известно, например, что всюду дети в возрасте около восьми-десяти лет начинают строить подобие жилищ, сооружаемых взрослыми. У нас, в средней полосе, это обычно шалаши (из веток, досок, сена). Дети эскимосов строят домики из снега и льда. А маленькие йеменцы в горной части страны строят шалаши, как мы неоднократно наблюдали, под навесами скал или в пещерах, где три стены уже готовы, а четвертую загораживают камнями или вешают вместо двери какую-нибудь тряпку. Имитация «правдашных» домов в таком случае полная!

До революции 1962 года в стране вовсю бытовал так называемый фельдшеризм, когда далекие от медицины люди (не знахари и не шаманы) брались лечить. Одно и то же лекарство, обычно таблетки, продавалось самым разным больным. Нередко таким «лекарям» действительное назначение лекарства вообще оставалось неизвестным. Отдельные случаи выздоровления (или, вернее, приглушения болезни) следует целиком относить за счет магической веры большинства больных в таблетки. Но чаще подобное лечение кончалось, конечно, трагически. На все воля Аллаха!

Кроме того, до сих пор жители сел нередко обращаются за «медицинской помощью» к знахарям, которые лечат травами, заклинаниями, прижиганием. Наши врачи рассказывают, что почти у всех болевших йеменцев они видели рубцы на пояснице и в других местах — следы такого лечения, по-арабски — «моква». Знахари в отличие от «фельдшеров» владеют и приемами йеменской народной медицины, требующими тщательного изучения, прежде чем они будут отвергнуты или взяты на вооружение современной медицинской наукой.

По сей день много самых нелепых случаев происходит в Йемене из-за религиозных предрассудков, безграмотности и невежества населения. Королевские власти сознательно старались держать йеменский парод в темноте и невежестве, чтобы легче было угнетать и эксплуатировать его. Официально они объясняли это тем, что современное образование противоречит исламу. В результате до сегодняшнего дня возможны случаи, когда на вопрос о возрасте вам ответят: «Не знаю». Как-то я спросил об этом юного сотрудника одного из министерств ЙАР. Совсем не собираясь производить на меня незабываемое впечатление своим ответом, он сказал: «Может быть, семнадцать». Пастухи не знают числа овец в своем стаде, матери — точного числа своих детей. И это быль, не сказка. Просто этих людей никто и никогда не учил считать, так же как никогда не велось регистрации рождаемости и смертности.

По караванной дороге из Таизза в Ходейду и обратно (теперь по этому маршруту с помощью Советского Союза проложено современное шоссе) нам неоднократно случалось проезжать очень своеобразный город — Забид. Приходилось и останавливаться в нем. Забид интересен прежде всего историей своего создания. Он был основан в 819 году Мухаммедом ибн Абдаллой ибн Зиядом, основателем царства Зиядидов. Это царство было первым государством, независимым от Арабского халифата, в состав которого Йемен был включен в 628 году. По велению Мухаммеда город был обнесен крепостной стеной и объявлен столицей царства. В дальнейшем Забид неоднократно бывал феодальной и племенной столицей. Ныне главными достопримечательностями города являются Большая мечеть и мечеть Аль-Ашаир. Последняя, основанная в 1012 году, известна тем, что в ней начиная с XI века помещался знаменитый на средневековом Арабском Востоке университет.

Сегодня же невежество результат сознательной политики монархии — прямо-таки удручает. Один из врачей-иностранцев, работавший в больнице Таизза, рассказал, как однажды к нему привезли на верблюде большой деревянный ящик. В ящике оказалась мертвая женщина. Йеменец объяснил, что эго его умершая жена, которую он похоронил вчера. Но сегодня ночью во сне голос Аллаха сказал ему, что в чреве покойной жены остался ребенок. Поэтому он и обращается с просьбой достать ребенка.

Не побывав в Йемене, трудно поверить, что этот случай — не сказка для взрослых. И такие эпизоды случаются каждый день, так что даже острота восприятия их притупляется.

Путешественников по Йемену никогда не переставило удивлять отношение подавляющей массы жителей страны к смерти. Рассказы очевидцев публичных казнен свидетельствуют об отсутствии внешнего проявления эмоций сострадания, жалости, гнева к палачам и т. п.

Самые пытливые исследователи объясняют безразличие к смерти (а иногда даже зависть к уходящим в мир иной) властью религии над умами и сердцами лютей. «Ушедших там обласкает Аллах, а нам тут еще предстоит мучиться в бесконечных земных заботах о хлебе и кате» так примерно рассуждали до недавнего времени собиравшиеся на казнь жители йеменских городов и деревень. Интерес же к казням объяснялся тем, что они были единственным официально разрешенным зрелищем. Любопытство вызывала сама церемония казни, возможность посмотреть заодно на сограждан и показать свой последний наряд.

Смерть — это воля Аллаха, против нее человек бессилен, поэтому и не следует помышлять о том, чтобы как-то ей противодействовать. Такова жизненная мудрость и философская позиция по отношению к смерти большинства арабов в Йемене, равно как и во многих других местах Арабского Востока.

Экономическая и социальная отсталость проявляются в Йемене нередко самым неожиданным образом.

Вот вчерашние феллахи, ныне разнорабочие, трудятся на трассе будущей дороги. В руках у них штыковые лопаты. Но что это? Они не нажимают на выступ лопаты ногой, а работают, как вчера, ручной сохой или заступом, вгоняя лопату в землю с размаху лишь тяжестью рук.

На улицах йеменских городов можно видеть, как тяжелые мешки переносятся не на плече или верхней части спины, как это легче всего, а на пояснице, для чего надо согнуться в три погибели.

Читатель может спросить: причем тут экономическая и социальная отсталость? Ведь и в Европе не все умеют носить мешки. Ответ на такой вопрос довольно прост. Для того чтобы научиться пользоваться лопатой, нужно ее иметь. Когда же руки не держали другого орудия труда, кроме Заостренной палки, просто не у кого перенять и навык обращения с лопатой. Из-за отсутствия каких-либо других средств борьбу с саранчой деревенские жители ведут обычно по старинке: женщины бьют в медные тазы и издают пронзительные крики, мужчины размахивают тряпками и палками. Перенесение современных методов ведения хозяйства на йеменскую почву (при отсутствии профессиональной подготовки у большинства феллахов или сельскохозяйственных рабочих) приводило иногда к печальным последствиям. Один из врачей рассказал, в частности, что ему пришлось лечить группу батраков, которые работали на кофейных плантациях и опрыскивали ядохимикатами кофейные деревья. Не будучи достаточно обученными обращению с распылителями, они в течение двух недель опрыскивали деревья против ветра, после чего все попали в больницу.

Исподволь, медленно, но неуклонно идет исторический процесс отмирания старых традиций и возникновения новых.

Казалось бы, что может, например, заставить нарушить торжественное течение священного для арабов месяца рамадан?

В этом месяце день и ночь меняются местами. С шести вечера до шести утра жизнь клокочет, а затем замирает совсем, чтобы воспрянуть снова после вечернего выстрела городской пушки.

Во время рамадана в крупной для ЙАР йеменской авиакомпании в Таиззе днем оставался лишь один полусонный дежурный. Зато к нам в представительство телеграммы, письма и прочие деловые бумаги приносили в два и в три часа ночи. Причем курьеры, доставлявшие их, искренне удивлялись, услышав от сторожа, что все спят. Как-то в рамадан между тремя и четырьмя часами ночи я обошел сук и центр города. Они были заполнены людьми. Полно покупателей. Покупали все — промтовары, продукты, кат. Повсюду обсуждались новости, дукянщики разносили на подносах чай в маленьких стеклянных стаканчиках. Транзисторы были включены на полную громкость. Портные весело шили. Все вокруг бурлило и ликовало.

Жизнь начинает затихать к пяти утра: надо Поесть и приготовиться ко сну. Такова предписанная Кораном традиция.

Но вот на соседней улице строится дом. Его строят не только ночью, но и днем, даже в рамаданскую пятницу. Нарушение. Долго без еды не проработаешь — надо закусить. Это уже второе нарушение! Оно уже и не страшно — раз за первое Аллах не наказал. Безнаказанность окрыляет. После дневной еды в рамадан строители пробуют курить. Опять сошло! И так далее…

В некоторых арабских странах уже в административном порядке установлено, чтобы работа в рамадан в ряде отраслей экономики и в государственном аппарате шла обычным чередом.

В Египте, например, один из профессоров Каирского университета жаловался, что рамадан нарушает учебный процесс, снижает восприятие студентами лекционного материала и успеваемость, так как в течение целого месяца большая часть студентов вообще не посещает лекции, а меньшая часть приходит на них полусонная.

Километрах в двадцати от Таизза, по дороге на Моху, вы обязательно остановитесь у тропической пальмовой рощи. После голых гор или, если ехать из Мохи в Таизз, после каменно-песчаной пустыни вы оказываетесь чуть ли не в джунглях, с их богатейшей флорой и фауной. Вы ищете и быстро находите объяснение этому чуду: вода! Да, вода журчащего меж камней ручья создала эту райскую рощу, этот осколочек древней «Счастливой Аравии».

Вода — самая большая радость для йеменского феллаха. О воде все его помыслы, о ней он складывает свои лучшие поговорки. Одна из них в приблизительном переводе звучит так: «В прохладной воде здоровье». Гостю преподносится стакан воды, который он должен выпить до дна, чтобы не выплеснуть с остатками воды «благословение Аллаха».

Об этом обычае и о приведенной поговорке я узнал, как это нередко бывает, уже после того как оказался однажды в положении гостя в одном из ходейдинских учреждений. Наши врачи в Ходейде постоянно напоминали Нам о необходимости соблюдения «закона пустыни» и рекомендовали не пить жидкости в промежутке между завтраком и обедом. Это разумное правило продиктовано жизнью в жарком климате. Стоит его нарушить — и жажда вас замучает, жажда, которую вы уже не сможете утолить. Поэтому, когда мне предложили стакан воды комнатной температуры, я, сделав один вежливый глоток, поставил стакан на стол. Мои хозяева переглянулись, но ничего не сказали. Позднее, узнав о «благословении Аллаха», я утешался тем, что хотя бы не выплеснул воду (и советских врачей тоже не огорчил).

Тому, кто побывал в Йемене, наверняка бросились в глаза фигуры женщин во всем черном, несмотря на страшную жару. На вопросы о том, почему женщины не носят материй светлых тонов, скажем белые, как это делают арабки в странах Магриба, мне никак не удавалось получить ясного ответа. Уже покинув Йемен и остановившись на несколько дней в Каире, я задал этот же вопрос знакомому египетскому экономисту, получившему высшее образование в Оксфорде. Он пояснил, что обычай женщин носить черную одежду сохранился от бедуинов, путешествующих по безводным полупустыням и пустыням, где каждая капля влаги — драгоценность. Тут уж, разумеется, не до стирки одежды, которая пачкается и в пустыне. А чем темнее одеяние, тем меньше на нем заметна грязь. И хотя сегодня в городах есть прачечные, пусть кустарные, и вода есть, черную одежду женщины продолжают носить.

Клинки джамбий и гипсовые наличники жилых домов, брюки для женщин гор из материала, напоминающего дерматин, и уже упоминавшиеся золотые брошки, которые носятся с правой стороны носа, свадебное блюдо «ас-самур» и «михбар» — всё это и многое другое изготовляют золотые руки йеменских ремесленников, наследующих свое искусство, видимо, еще со времен «Счастливой Аравии». Эти золотые руки в сегодняшнем Йемене изготавливают все необходимое для традиционного быта жителей своей страны.

Йеменские ремесленники производят ряд специфических товаров, удовлетворяющих нужды местного населения и не изготавливаемых вне страны, что дает им возможность сохранять своеобразную монополию на эти изделия. Сюда относится производство национального оружия, национальных пищевых товаров, утвари для приема ката, национальной одежды, украшений и некоторые другие виды ремесленного производства. Кроме того, политика фактической изоляции Йемена от внешнего мира, проводившаяся имамами вплоть до середины нашего столетия, создала такие условия, которые позволили ремеслу сохранить по сей день черты, характерные для периода отделения его от земледелия. Наконец, отсутствие современной национальной промышленности и системы транспортных коммуникаций при разобщенности отдельных районов дало возможность ремеслу оставаться одной из основ хозяйства страны.

Тем не менее йеменское ремесло все более подвергается воздействию тех же разрушающих факторов, которые несколько десятилетий назад привели к его упадку в других странах. Важнейший из этих факторов — все возрастающий наплыв дешевых импортных товаров. Начавшееся в начале 60-х годов с иностранной помощью строительство магистральных автострад Ходейда — Сана и Моха — Таизз — Сана способствовало проникновению импортных товаров в глубинные районы страны. В 1950 году около 50 тысяч йеменских евреев, проживавших главным образом в Сане, эмигрировали в Израиль. Большинство их было ремесленниками. Это также в определенной мере способствовало упадку ремесла в Йемене. Однако золотыми руками йеменских ремесленников по-прежнему создаются большие и малые материальные ценности.

Полвека тому назад, в 1922 году, по Йемену путешествовал известный арабский ученый и писатель Амин ар-Рейхани. Он писал: «Йеменские ремесленники обладают талантом украшать предметы, имеют верный глаз художника и достаточно умелые руки. Их произведения хорошо задуманы, но грубо выполнены. Если бы они пользовались новейшими инструментами, лучшими материалами, они обязательно развили бы собственный стиль прикладного искусства». Та же ситуация сохраняется и поныне. Действительно, и сырье, и инструменты для своей продукции ремесленники вынуждены изготовлять сами. Но в конце концов, они ведь трудятся не для выставок художественного творчества. И несмотря на это, многие изделия могут стать украшением музея.

Каково же сегодня положение ремесел в Йемене?

Из йеменских ремесел важную роль продолжают играть традиционное прядение и ткачество, сохранившиеся в городах Забиде и Бейт-эль-Факихе. Учитель истории забидской школы рассказал, что в середине 60-х годов в его городе насчитывалось восемь прядильных и четыре ткацких мастерских, с самым примитивным оборудованием. В начале нашего века там было 150 прядильных и 50 ткацких мастерских. Мы видели, как за-бидские ткачи работают на привозном (индийском и пакистанском) сырье, превращая пряжу в цветные полосатые ткани, идущие на изготовление матрацев, одеял и очень популярных в Йемене подушек, единственной «мебели» в большинстве йеменских домов.

Технический уровень ткацких станков может быть проиллюстрирован хотя бы тем, что челнок их приводится в движение вручную. Правда, для производства многоцветных тканей используются и станки с ножными педалями. Производительность труда на таких станках соответствует древнему уровню технологии: один ткач вырабатывает за месяц пять-шесть кусков материи длиной 40 зираа[6].

Красильные мастерские обычно занимаются вторичной окраской тканей, бывших в употреблении. В качестве красок используется местное индиго, а также анилиновые красители, импортируемые из ФРГ. По примитивности оснастки красильни соревнуются с ткацкими мастерскими. Крашение производится в темных шалашах из соломы, прямо на грязном полу, без какого-либо намека на технику безопасности и производственную санитарию. Однако незамысловатые йеменские ткани очень прочны, и изделия из них живут долгие годы. Ткани, изготовленные ремесленниками Забида и Бейт-эль-Факиха, окрашенные в темно-голубой цвет, очень популярны в Йемене и даже за его пределами.

Прядильные и ткацкие мастерские имеются и в других городах. В Ходейде в середине 60-х годов насчитывалось 10 мастерских по производству узорчатой каймы и кистей к шалям. В них работало около 80 человек.

Одним из крупных центров ремесла является Сана. Наиболее развиты здесь филигранная обработка металла, гончарный промысел, изготовление ювелирных изделий, швейный промысел. Ремесленники каждого промысла объединены в гильдии, подобные существовавшим в средние века в Европе. Именно в Сане куются клинки джамбий. Большого искусства требует изготовление роговых ручек джамбий и ножен для них, особенно в тех случаях, когда ручки отделываются золотом, а для ножен используется тончайшее серебряное литье. Зорким глазом и твердой рукой обладают ювелиры, покрывающие орнаментом кальяны, изготовляющие украшения из драгоценных металлов и предметы обихода, шлифовальщики агата, оникса, халцедона, привозимых в Сану из Джебеля. Ремесленники-гончары изготовляют кувшины из обожженной глины для питьевой воды, используемые в «час ката».

К западу от Саны расположен город Эз-Зейдия — известный центр ремесленного производства национальной йеменской обуви «хазаа», сандалий из кусочков грубой кожи. Хазаа производятся и в других городах страны. Обычно мастерская сапожника располагается на базаре и служит одновременно и лавкой, и кладовой для хранения сырья, и жилым помещением. Процесс производства хазаа примитивен. Вместо кожи иногда используются и куски старых резиновых шин.

В последние годы у хазаа появился довольно опасный конкурент — японские пляжные босоножки из синтетических материалов. Но если в городах они и соперничают с хазаа, то в горах продукция ремесленников является пока незаменимой обувью для простого йеменца.

Город Амран, расположенный к северо-западу от Саны, известен производством шерстяных ковров. Селение Аслам к северу от города Хадджи считается центром производства национальных мужских головных уборов — куфий. Во многих районах страны ремесленники изготовляют декоративные коврики и специальные коврики для молитв. Район Хариба известен производством черно-белых ковриков из козьей шерсти, которые пользуются спросом и за пределами Йемена. Сам город Хариб является крупным центром по производству индиго.

В населенных пунктах на побережье Красного моря многие ремесленники специализируются на строительстве «самбуков» — парусных рыбачьих лодок. Строительство самбуков является, пожалуй, самым древним из йеменских ремесел. Для их постройки используется красное дерево и «нура» — специальный цемент белого цвета, получаемый путем обжига кораллов в примитивных печах, йеменские самбуки пользуются популярностью и в настоящее время, как среди йеменских рыбаков, так и рыбаков соседних стран.

В то время, как целый ряд названных традиционных ремесел приходит в упадок, быстро развиваются новые. К ним относятся кузнечный промысел, кустарное производство жестяных изделий, ремонт современной обуви и проч. Так, например, в Сане, Таиззе, Баджиле и других городах имеются авторемонтные мастерские, преимущественно кустарного типа. Небольшие кустарные мастерские, связанные с обслуживанием коммунального хозяйства городов и населения, появились в последние годы почти во всех крупных населенных пунктах. Так что как бы ни обошлась история с йеменскими ремеслами, золотые руки всегда будут нужны народу.