Легенды и были арабского востока

В СТРАНЕ НЕФТИ

В ноябре 1968 года из Туниса мы проследовали в Ливию. Путь этот мы проделали по воздуху.

Самолету «Каравелла» ливийской авиакомпании для перелета из столицы Туниса в ливийскую столицу Триполи требуется час десять минут. Удобно, конечно, однако поездка на автобусе со всеми ее неудобствами намного интересней для путешественника. Дорожные надписи, бытовые сценки на автострадах чужой страны дают внимательному наблюдателю пищу для размышлений и сопоставлений. У нас же первое знакомство с ливийцами произошло в воздухе.

Расстояние между Тунисом и Триполи чуть меньше пути от Москвы до Ленинграда. Но за короткое время полета советские люди успели завоевать сердца новых знакомых — членов экипажа самолета и пассажиров-ливийцев. Мы разговорились с молодым человеком лет двадцати пяти, который, как оказалось, летел домой из Туниса, где проводил свой выходной день. Мухаммед работает бухгалтером в одной из иностранных компаний. Учился в Оксфорде, говорит на четырех иностранных языках. Он рассказал нам о своем интересе к Советскому Союзу, к марксизму. Во время учебы в Англии этот интерес побудил его взяться за марксистскую литературу, в частности за «Капитал», который он читал на немецком языке. Мухаммед чистосердечно признался, что «Капитал» дался ему с большим трудом.

В королевской Ливии была запрещена не только марксистская литература, но и всякая политическая деятельность. Имевшиеся здесь политические партии находились на нелегальном положении. Организация «Свободные офицеры», под руководством которой была свергнута Монархий, Осуществляла свою деятельность в глубоком подполье.

Подлетаем к Триполи. Молодые стюардессы-ливийки по-своему выражают нам свое дружеское расположение: и благодарность за сувениры из Москвы они высыпают нам всю вкусную карамель со своих подносов.

Вот и Ливия, известная строгим паспортным и таможенным контролем, суровыми таможенными чиновниками. Однако и они не могут сдержать улыбки удивления, когда один за другим пять членов делегации советских арабистов подают им таможенные бланки, заполненные по-арабски, и по-арабски же отвечают на вопросы. И на протяжении поездки по стране наш арабский язык не раз служил основанием для недоуменного (вызывавшего уже нашу улыбку) вопроса: «Что, в Москве говорят по-арабски?»

В огромном автобусе авиакомпании, вместившем всех пассажиров самолета, мы направляемся из аэропорта в город. После часа езды — остановка в центре столицы. Поблизости не видно никакой гостиницы. Оказывается, что огромный автобус просто не может развернуться ни в одной из улочек, ведущих к нашей гостинице «Националь». Поэтому дальше мы следуем пешком, а наши чемоданы — в микроавтобусе.

Выйдя из автобуса и вдохнув воздух древней финикийской Оэи — современного Триполи, мы окончательно убеждаемся, что прибыли в страну нефти. Каждому вновь прибывающему в Ливию хочется так или иначе познакомиться с источником богатства страны, взглянуть на «истоки бума», о котором столько пишут и говорят. К сожалению, в 1968 году нам не удалось побывать ни на нефтепромыслах, ни в районах освоения новых месторождений, ни в нефтяных портах. Иностранные компании, бывшие тогда фактически государствами в ливийском монархическом государстве, не пускали советских людей в свои владения. Какая-то неведомая рука не только не пустила нас на нефтепромыслы, но и неуклонно старалась оградить от контактов с простыми ливийцами, с молодежью и студентами. Поэтому и о буме в экономике Ливии нам пришлось судить лишь по косвенным штрихам.

На 250 тысяч жителей Триполи в 1968 году приходилось 100 тысяч автомашин самых различных марок. Примечательно, однако, что по узким улочкам старого города, где автомобиль не может проехать, бензин и керосин для мелких мастерских развозятся мулами в бочках на специальных повозках.

Однажды возле здания школы мы обратили внимание на учеников и учениц с галстуками разного цвета. На некоторых были и красные галстуки. Наше недоумение рассеялось объяснением, что цвет галстука определяет всего-навсего класс. Причем у девочек цвет галстука совпадает с цветом ленточек в косичках — дополнительное отличие.

На улицах ливийских городов и особенно за их пределами можно встретить (правда, нечасто) мужчин с полностью закрытыми лицами. На прохожих они смотрят через узкую щелку в синей или белой ткани, намотанной на лицо, голову и шею. В арабских странах ни у кого не вызовет удивления закутанная с головы до пят женщина, но мужчины… Эти мужчины — туареги, представители одного из многих национальных меньшинств Ливии, основное население которой (до 90 %) составляют арабы. Считается, что туареги — потомки либо древнего населения теперешней территории Феццана, либо народа, бежавшего с побережья Средиземного моря на юг от римского или арабского нашествия. Внешне они выглядят очень эффектно: пропорционально сложенные, высокого роста, гибкие. Среди туарегов много грамотных, обученных читать и писать по туарегскому алфавиту, называемому «тифинаг». Примечательно, однако, что грамотой владеют в основном туарегские женщины и очень редко — мужчины. Женщины же передают из поколения в поколение устные легенды и были своего народа, слагают стихи. Это обстоятельство наводит многих исследователей на мысль, что общество туарегов переживает эпоху матриархата. На то же указывает и брачный обычай туарегов: у них невесты выбирают себе женихов (на своеобразных ярмарках), а не наоборот. Более того, мужчины не возражают, если женщины кроме мужей имеют любовников.

Живут туареги также в шатрах, но обтянуты они не тканью, как у арабских бедуинов, а шкурами диких животных. Во время еды туареги уединяются, стараются делать так, чтобы никто не видел их за едой, особенно арабы.

В Ливии туареги населяют главным образом оазисы Гат и Гадамес, а также кочуют по пустыне. Их численность составляет примерно пять тысяч человек. Всего же их в государствах Африки, имеющих выход к Сахаре, насчитывается до миллиона человек. В Нигере, например, 350 тысяч туарегов составляют 10 % населения страны.

Издревле туареги несли службу охраны караванов, пересекавших Сахару, а также служили в различных поенных отрядах. Прекращение караванной торговли и установление мира в пустыне отняли у туарегов привычные заработки. Земледелие они презирают и предпочитают охотиться и собирать редко встречающиеся в пустыне дикорастущие плоды, ягоды и коренья.

Исследователи этого народа писали, что туареги и поныне сохраняют деление на племена и кланы, объединяющиеся в конфедерации с наиболее сильными племенами во главе. Внутри каждого племени — свое деление: во главе стоит туарегская знать — «белые», ей подчинены «черные» туареги — потомки бывших рабов. Знать занимается военным делом: метает копья, фехтует на длинных средневековых мечах «такуба». Знатные женщины из трудовых навыков владеют только вышиванием. Всем необходимым «белых» туарегов обеспечивают «черные», а также ремесленники, находящиеся за пределами социальной организации туарегских племен. Как правило, это люди других народностей, связавшие свою судьбу с туарегами.

Светлокожие берберы представляют собой другое национальное меньшинство Ливии. В отличие от туарегов они коренные обитатели страны, населяющие Северную Африку с конца каменного века. Берберский язык является ветвью широко распространенной семито-хамитской группы языков, к которой относятся также древнеегипетский, коптский, сомалийский, оромо и амхарский языки. На одном из берберийских диалектов говорят и туареги. В подавляющем большинстве берберы ассимилировались с многочисленными пришельцами, но на западе Триполитании и в некоторых других районах страны они сохранили свою племенную организацию и культуру. Вместе с туарегами берберы составляют около 4 % населения Ливии.

С древних времен живут в Ливии и темнокожие тубу выходцы из Чада и Нигера. Современные тубу отличаются необычайной выносливостью, а их язык (считающийся сегодня одним из суданских диалектов) ара бы сравнивают со свистом птиц. Не исключено, что это тот самый народ, о котором писал в свое время Геродот, сравнивавший язык племени с «пронзительным криком летучих мышей».

Тубу — люди легкого сложения, стройные, с орлиными носами, тонкими губами и прямыми волосами Они мусульмане, и многие из них живут в круглых хижинах с остроконечными крышами. Обшая численность тубу — около трех тысяч человек.

Нет в Ливии более странного и уединенного национального меньшинства, чем давада — «червееды», которые живут и жили, по-видимому, веками в трех деревнях Западного Феццана. Известные также под названием «забытые богом», четыре сотни давада существу ют главным образом за счет ловли червей в трех соленых озерах, расположенных, словно миражи, прямо между песчаными дюнами. По имеющимся свидетельствам, эти черви представляют собой в действительности разновидность креветок, из которых давада приготовляют пасту. Из пасты потом делают лепешки. Высушенные на солнце, лепешки готовы к употреблению.

Да, история, археология, в лучшем случае — этнография. Общение с современными ливийцами — самое беглое. Мимолетные встречи с рыбаками на городской набережной, с ткачом в его мастерской на городском базаре, с деканом университета в Триполи. На более дружеские встречи тружеников с делегацией общества советско-арабской дружбы королевские власти не пошли. Как-то мы невольно подслушали разговор шоферов, обслуживавших нашу делегацию. Один из них — грузный мужчина лет пятидесяти, в кепке и ковбойке, держа руки в карманах и опершись о крыло машины, говорил в сердцах, не подозревая, разумеется, что половина пассажиров-чужестранцев понимает его речь: «И что они пристали к этим русским? Не понимаю! Люди как люди. Так же смеются, как и мы». Встретив, таким образом, впервые в своей жизни русских, он с удивлением обнаружил их умение смеяться, как все. И этого оказалось достаточно, чтобы рухнули предубеждения, создававшиеся в течение десятилетий в сознании простых людей. А у нас, в свою очередь, появилось свидетельство, что к нам «они пристали». Потому-то нас и водили главным образом по развалинам и музеям, где основные посетители — иностранные туристы, да по пустому университету, в котором уже не было студентов.

Улетали мы из королевской Ливии со смешанным чувством. Правда, на аэродроме нас несколько развеселил здоровенный двухметровый детина лет двадцати пяти. Он говорил на правильном русском языке с американским акцентом. На четырех пальцах левой руки у него не хватало фаланг. Одет он был в серый с черными крапинками костюм и белую рубашку с черным вязаным галстуком. Оказалось, что это сын эмигрантов из Прибалтики, ныне постоянно проживающий во Франции и французский подданный. Отец его — эстонец, мать — русская. Она и научила его русскому языку. В Ливии этот молодой человек работал в одной из американских нефтяных компаний. Нас он спросил, как можно приехать туристом в Россию, посмотреть родину матери. Кто-то уже сумел его убедить в том, что как только он ступит на русскую землю, его тут же арестуют и отправят в Сибирь. Вся наша делегация, услышав это, дружно захохотала, и смех этот, как видно, больше всего поколебал прежнее убеждение нашего собеседника:

— Скажите, а это правда, что надо заполнять двадцать анкет, перед тем как приехать к вам туристом? Об этом рассказывала моя тетя, которая была в России два года тому назад.

Оживленная беседа продолжалась до сигнала на посадку.

— Ну вот, — думал каждый из нас, — техник-нефтяник из Франции и шофер из Триполи. Разные страны — разные уровни людей. Но и тот и другой — невольные жертвы сознательного одурманивания, которое, как выяснилось, быстрее всего рассеивается от простой улыбки.

Вторично в Ливию судьба привела одного из нас в феврале 1971 года. В этом месяце кончается дождливая зима и начинается яркая ливийская весна. Зацветают персики и яблони, гранаты и мушмула, на полтора-два месяца ярко зеленеет пустыня. Как и во всем мире, в Ливии дети радостно бегают по лужам, согретым ласковым весенним солнцем. Так было всегда с приходом весны. Теперь же весна совпала с весной в жизни многострадального ливийского народа.

Два с небольшим года тому назад, в первый наш приезд, Ливия была монархией. Теперь эта страна — Ливийская Арабская Республика. Произошла не просто смена названия. 1 сентября 1969 года в стране совершилась антифеодальная и антимонархическая революция, которая повлекла за собой коренные преобразования во всех областях жизни народа. Ливия стала не только страной нефти, но и страной революции.

Одно из важнейших достижений революции — эвакуация иностранных войск.

Ликвидация громадной американской военной базы Уилус-Филд под Триполи нанесла весьма чувствительный удар по позициям империализма на Арабском Востоке и в Африке. База была не только военным плацдармом США на арабской земле. Здесь проходили подготовку американские, натовские и израильские летчики. Она служила и центром идеологических диверсий против арабов. Во время нашего первого пребывания в Ливии каждый вечер один из каналов телевидения, например, был занят передачей программы радиотелестанции на базе Уилус-Филд, составлявшейся по усмотрению американцев. В 1962 году стало известно, что на территории базы созданы склады для атомных и водородных бомб и проводятся работы по оборудованию ракетодромов. В районе базы было сконцентрировано около 20 тысяч военнослужащих США.

Монархическое правительство не могло, да по-настоящему и не хотело, ликвидировать Уилус-Филд, больше боясь собственного народа. И вот, решением республиканского правительства 28 марта и 11 июня были объявлены днями национального праздника ливийского народа. В эти дни 1970 года ливийскую землю покинули последние английские и американские солдаты.

Приготовления к празднованию нового весеннего праздника Яум аль-Джаляа (День эвакуации), свидетелем и участником которого мне довелось стать, начались за несколько недель во всех городах и деревнях, в школах, государственных и общественных учреждениях и организациях ЛАР. Улицы были иллюминированы, украшены национальными флагами, праздничными плакатами и транспарантами. Наиболее активное участие в подготовке народного торжества приняла молодежь — учащиеся вузов и старших классов средних школ. Молодые люди разучивали стихи, песни, танцы, готовили театрализованные представления.

И вот праздник наступил. Главные торжества состоялись в городе Тобрук, откуда год назад были выведены английские войска. На городской площади имени Республики на массовом митинге трудящихся с большой речью выступил председатель Совета революционного командования и премьер-министр ЛАР. «Ливийский народ, — заявил он, — проявив свою решимость ночью 1 сентября, смог выдворить иностранные военные базы, спустить флаг колониализма и высоко поднять знамена свободы, республики, достоинства и престижа».

Еще днем по всей стране начались народные праздники. На постоянных и на специально построенных к этому дню сценах выступили профессиональные и самодеятельные ансамбли, почтившие память борцов, павших в борьбе за свободу ливийского народа, а затем выразившие в своих песнях и танцах радость освобождения. Учащиеся многих школ провели в этот день своеобразные воскресники, высадив в садах и на школьных дворах тысячи деревьев.

В день праздника мы вместе с советскими специалистами-нефтяниками, приглашенные министерством нефти ЛАР, выехали в летний лагерь бойскаутов, на расстоянии 33 километров от Триполи, где было организовано гулянье различных коллективов ливийской столицы (одних мужчин).

Лагерь расположен на берегу моря в сосновом лесу и прекрасно оборудован всем необходимым для отдыха. Сочетание моря и сосен напомнило нам прибалтийские края, больше всего Рижское взморье. Правда, берег здесь совсем другой. На десятки километров в обе стороны от Завии (так называется местечко) кромка берега состоит из скалистого песчаника со сплошными острыми — крупными и мелкими — разломами и щербинами, которые не позволяют не только загорать лежа, но и ступать по ним босиком. В море же первая глубина (сантиметров десяти) через несколько шагов внезапно обрывается и переходит в глубокую впадину, дна которой не видно даже в отлив. И чтобы дать все-таки бойскаутам, мальчикам и девочкам, возможность купаться в жаркие дни летних каникул, на территории лагеря построены два больших бассейна с морской водой. Один из них предназначен для плавания, другой — для прыжков с разновысотной вышки.

Прибыв на место, мы осмотрели и другие культурные и спортивные сооружения лагеря. Особенно нам понравился миниатюрный амфитеатр на несколько сот человек, с круглой сценой-ареной. Несмотря на детские размеры театра, его акустика совершенна и не уступает акустике амфитеатра соседней Сабраты, древнефиникийского города-памятника. Есть в лагере и линейка для построения бойскаутов по утрам и вечерам. Она такая же, как у наших пионеров. Только на ее мачте два флагштока — для знамени лагеря и знамени Республики. Кое-где между соснами, главным образом на открытых местах, встречаются крупные кусты растения, цветы которого — желтые пушистые шарики — очень напоминают мимозу. Арабы называют его «тальхия» или «райский банан». Цветы кустарника настолько плотно покрывают концы веток, что те напоминают торчащие во все стороны очищенные бананы.

Пока мы знакомились с окрестностями, ливийские друзья освежевали по арабской традиции барана и занялись приготовлением еды. Отдать должное их кулинарному мастерству мы смогли несколько позднее, когда на ковры, расстеленные прямо на сосновые иглы, были поданы блюда из баранины, чередовавшиеся с салатами, зеленью, фруктами, безалкогольными напитками (о строгом сухом законе в этой стране речь еще впереди). Сначала в огромной кастрюле с костра принесли нечто из бараньей печени и почек с мелко нарубленными макаронами и с приправой из томатов и красного перца. Затем последовало жаркое из баранины. После этого неподалеку от ковра разложили горячие древесные угли из костра и началось священнодействие с самыми сочными и мягкими кусками бараньего мяса. Легко можно было себе представить, что именно так лакомились бараниной бедуины много веков тому назад.

Тонкие широкие куски мяса, посыпанные солью, были выложены прямо на раскаленные угли. Через несколько минут, покрытые румяной корочкой и сажей, они были уже вполне готовы. И наши нефтяники безо всяких разногласий установили, что даже не выдержанное заранее в уксусе, без сухого вина и без хлеба, блюдо получилось великолепное.

На этом, однако, наше экзотическое пиршество не закончилось. Самый искусный из наших хозяев кулинар, господин Бакуш, приступил к приготовлению десертных напитков, известных, по его словам, только в столице и в округе Завия.

Чрезвычайно крепко заваренный чай он, сидя по-турецки, довольно долго переливал из одного чайника, высоко его поднимая, в другой, который держал низко, у самой земли. Проделывал он это до тех пор, пока жидкость не превратилась в сплошную коричневую пену. Распределяя затем напиток по крохотным стаканчикам, господин Бакуш еще добавил в него заварки и сахара и заметил при этом: «Это наша ливийская водка». Мы выпили по нескольку стаканчиков-рюмок такого чая, но не заметили, чтобы кто-нибудь проявил признаки опьянения. Возможно, конечно, что уж очень крепкие мужчины подобрались в нашей компании.

За чаем-пеной последовал чай с миндалем. Этот напиток по способу приготовления был несколько проще первого, но не менее вкусным. Миндальные орехи, разваренные и очищенные, были разложены по рюмкам и залиты крепким чаем.

Праздник в лесу завершился советско-ливийской товарищеской футбольной встречей. Составленные экспромтом команды играли, как в Индии, босиком. Счет был в пользу укрепления взаимопонимания между двумя народами.

Когда мы вернулись в Триполи, уже стемнело. На главных улицах зажглись огни иллюминации, и многотысячная толпа ликовала, отмечая новый праздник, праздник жизни без иностранных оккупантов.

Революция 1 сентября не только свергла короля и его клику. Она заставила распроститься со своими привилегиями и иностранные компании. Благодаря этому советские люди смогли теперь познакомиться с истоками ливийского нефтяного чуда, посмотреть нефтяные компании иностранцев, которые со всего мира слетелись на запах ливийской нефти, как некогда на Аляску устремились золотодобытчики и авантюристы, влекомые жаждой желтого металла.

Наиболее пытливый читатель заинтересуется, конечно, тем, что же именно дало толчок этому ажиотажу, что было его первопричиной. Предвидя такой вопрос, мы в нескольких словах поведаем, как Ливия вдруг стала страной нефти.

Правда, все это произошло не так быстро, как на первый взгляд кажется. Открытие месторождения углеводородных соединений было впервые зарегистрировано в Ливии в 1914 году, во время бурения артезианского колодца в Сиди Месри, близ Триполи; на глубине 150 метров здесь были обнаружены следы метана. Интенсивные поиски запасов грунтовых вод, проводившиеся итальянцами в 20-х и 30-х годах, привели к еще нескольким открытиям, которые, однако, не имели промышленного значения.

Пионером поисков нефти в Ливии явился итальянский профессор Ардито Десио, составивший подробную геологическую карту той части Северной Африки, которая была захвачена итальянцами. В 1935 году он решил исследовать на газ и нефть артезианские колодцы, бурившиеся под его наблюдением. В 1937 году при рытье колодца близ Триполи он нашел метан и капли нефти, а год спустя наполнил нефтью целую бутылку, ставшую первым образцом сырой ливийской нефти. После обнаружения новых признаков нефти в колодцах равнины Гефара и в районе Мисураты Десио представил, итальянскому правительству доклад о результатах своих работ. На его основе итальянской компанией АДЖИП вскоре была разработана специальная программа исследований. В 1940 году Десио разделил Ливию на 12 геологических зон, указав на зону Сирт как на одну из наиболее перспективных в нефтеносном отношении. Двадцать лет спустя главные нефтяные месторождения Ливии действительно были открыты именно в этой зоне. Однако в 1940 году, когда итальянцы направили в Сирт буровые установки, их технический уровень и оснастка оказались не приспособленными к суровым условиям пустыни и не позволили достигнуть относительно глубоких продуктивных пластов. Правда, в ходе буровых работ признаки нефти были обнаружены и на небольших глубинах, но дальнейшие изыскания приостановили начавшиеся военные действия.

После окончания второй мировой войны результаты итальянских исследований заинтересовали компанию «Стандард Ойл». Однако в силу политической нестабильности в послевоенной Ливии разрешения на дальнейшие изыскания были выданы лишь спустя два года после получения страной независимости и принятия закона о минеральных ресурсах. В 1953 году такие разрешения получили девять крупных международных компаний. В пустыню были направлены небольшие геологические партии для составления первичных обзоров.

Начало ливийской «нефтяной лихорадке» положили два события 1955 года: была найдена нефть в алжирской Сахаре и тем самым доказано, что Северная Африка является нефтеносным регионом, а в июне в Ливии был принят закон (№ 25) о нефти. В соответствии с этим законом собственностью государства объявлялись все подземные минеральные ресурсы. Территория страны делилась на четыре зоны исследования и вводились правила и условия предоставления концессий, по которым доходы правительства должны составлять 50 % прибыли от продажи сырой нефти после вычета всех расходов по ее добыче и транспортировке до порта отгрузки.

Первые концессии в соответствии с принятым законом были предоставлены в ноябре 1955 года, а в течение трех последующих лет между четырнадцатью международными нефтяными компаниями были распределены 55 % ливийской территории. Следует подчеркнуть, что в отличие от большинства других богатых нефтью арабских стран Ливия не предоставила концессии какой-либо одной компании или консорциуму, и это обстоятельство позволило затем ливийскому правительству после революции 1 сентября 1969 года использовать в своих интересах противоречия между отдельными компаниями.

Исключительный интерес иностранных нефтяных компаний к Ливии объяснялся рядом причин: ее близостью к западноевропейским рынкам сбыта и отсутствием необходимости транспортировать ливийскую нефть через Суэцкий канал, относительной стабильностью политического режима, которую, по их мнению, гарантировало присутствие в стране американских и английских войск, и, наконец, весьма благоприятными условиями концессий. Все это и явилось причиной небывалого нефтяного бума. Только за период с 1956 по 1961 год иностранные компании вложили в разведку нефти 800 миллионов долларов.

8 апреля 1959 года геологами компании «Эссо» было открыто крупнейшее ливийское месторождение нефти Зелтен (в 300 километрах к югу от второй столицы страны — Бенгази). Из первой же скважины, известной под названием «Зелтен № 1», забил с глубины 1727 метров мощный фонтан нефти. Долгое время это была самая высокодебитная скважина Африки (до 2780 тонн в сутки). 8 апреля 1959 года считается днем начала добычи ливийской нефти. А 12 сентября 1961 года из нефтяного порта Марса аль-Брега, сооруженного компанией «Эссо» и соединенного с Зелтеном тридцатидюймовым нефтепроводом протяженностью 172 километра, отправился первый танкер, груженный ливийской нефтью. В этот день Ливия стала не только нефтепроизводящей, но и нефтеэкспортирующей страной.

К 1971 году нефтяная промышленность Ливии вступила уже во вторую декаду, и только тогда нам представился наконец счастливый случай взглянуть своими глазами на то, что в течение десяти лет было окутано покровом коммерческой тайны.

Ранним февральским утром, еще до рассвета, группа иностранных гостей, среди которых были и мы, собралась на Триполийском аэродроме, чтобы отправиться к источнику надежды ливийцев создать собственную нефтяную промышленность. Этот «источник надежды» носит название Умм-Фаруд.

Солнце озарило горизонт, и двухмоторный двадцатиместный «Дуглас» (модели 1939 года), принадлежащий внутренней ливийской авиакомпании «Лавко», затарахтев как старый грузовик, разбежался и поднялся в воздух. Умм-Фаруд расположен к юго-востоку от Триполи, в глубине Ливийской пустыни. За иллюминатором, судя по всему, должны быть безжизненные пески. Но… что это за неровные зеленые полосы, вкрапленные в желтое полотно? Нам объяснили, что после необычно сильных для Ливии дождей, прошедших в январе — начале февраля, зазеленели вади, куда стекла не успевшая просочиться в грунт вода. С воздуха они напоминали внезапно ожившие в пустыне бирюзовые реки, устремившиеся по своим древним руслам к морю.

Через два с половиной часа полета самолет пошел на посадку. Взлетной и посадочной полосой в Умм-Фаруде служит естественное известняковое плато, на котором кое-где возвышаются двадцати-тридцатиметровые песчаные останцы самой причудливой формы, издалека напоминающие величественные развалины древних храмов.

У самолета нас встретила группа рабочих и техников нефтепромысла во главе с его директором Баширом Гранатом, энергичным загорелым человеком. Баширу 36 лет. Всю свою сознательную жизнь он проработал на ливийских нефтяных месторождениях. Башир не получил специального образования, но благодаря своему живому уму он на практике сумел освоить большинство технических специальностей, связанных с разведкой, добычей и первичной обработкой нефти. В Триполи у него жена и четверо детей, он иногда навещает их, приезжая в столицу дня на три-четыре. Но не дай бог узнать, что на промысле что-нибудь не в порядке: тогда он тут же прервет свой короткий отпуск и возвратится на Умм-Фаруд. Башир правильно считает, что таких людей, как он, в Ливии пока мало. Он и гордится этим и понимает всю меру своей ответственности: именно от таких, как он, зависит сейчас, быть или не быть ливийской национальной нефтяной промышленности. Заработок директора высок, но, влюбленный в свою профессию, в свое дело, он согласился бы работать на Умм-Фаруде и за меньшую плату.

С посадочного поля направляемся прямо в столовую — в один из десяти вагончиков, где живут и отдыхают труженики промысла. Общий стол накрыт, видимо, скатертью-самобранкой, столько на нем всевозможных кушаний, приправ, напитков, и нечего, конечно, рассчитывать, что можно отведать хотя бы треть из всего этого обилия. Сухой закон избавил от необходимости произносить тосты и здравицы. Потекла оживленная, дружеская беседа. Напоследок Башир Гранат, усмехнувшись, предложил на выбор «американский кофе» или «английский чай». Ирония его вполне понятна: несмотря на обилие тепла, солнца и на плодородие почв во многих районах страны, Ливия до сих пор не производит ни собственного чая, ни кофе.

После обеда осматривали поселок нефтяников. Правительство молодой республики проявляет заботливое внимание к людям, добывающим из недр страны черное золота. Каждый из комфортабельных вагончиков серовато-белого цвета оборудован кондиционной установкой, имеет душевую комнату с холодной и горячей водой и прочие удобства; каждая из двух жилых комнат примерно по 15 квадратных метров обставлена современной мебелью. Один вагончик отведен под клуб с бильярдной. Из Триполи на Умм-Фаруд регулярно доставляются продовольствие, питьевая вода, свежие газеты и журналы.

Из поселка на промысел нас ведет гостеприимный Башир Гранат, свои объяснения обильно пересыпающий шутками на арабском и английском языках. Он рассказывает, что до 1971 года промысел в течение семи лет принадлежал американской компании «Филлипс Петролеум», добывшей 12,3 миллиона баррелей нефти. В ночь с 4 на 5 января 1971 года он был национализирован и перешел в ведение ливийской национальной нефтяной компании ЛИНОКО.

4 января семь человек, инженеров и техников «Филлипс Петролеум», покинули промысел, а 5 января сотрудники ЛИНОКО не обнаружили на складе промысла запасных частей, исчезнувших вместе с прежними хозяевами. Как позднее выяснилось, «Филлипс Петролеум» заранее распродала все другим иностранным фирмам. Из шести генераторов промысла четыре не работали, и, как назло, в отпуске находились все ливийские механики, которые могли бы их отремонтировать. Но все эти трудности быстро удалось преодолеть благодаря энтузиазму ливийского персонала промысла. 6 января Умм-Фаруд снова стал давать нефть, но уже не иностранным хозяевам. И особенно большой вклад в решение неожиданно возникших технических проблем внесли Башир Гранат и молодой ливийский механик Мох Гет. Гету 25 лет. Он закончил техническое училище в Триполи и вот уже семь лет работает на Умм-Фаруде.

К моменту нашего посещения промысла там эксплуатировалось шесть скважин. Самая близкая из них находилась примерно в 500 метрах от конторы, до самой дальней- 10 километров. По словам сотрудников промысла, нефть Умм-Фаруда — самая высококачественная в Ливии. Отделение нефти от сопутствующих газа и воды производится автоматически. После первичной очистки нефть Умм-Фаруда по трубопроводам уходит на север к морю, к нефтяному порту Рас-Лануф. Здесь «черное золото» Ливии перекачивается в танкеры и отправляется в другие страны, главным образом Европы.

После того как Башир Гранат закончил свой интересный рассказ об Умм-Фаруде, а у гостей иссякли, казалось, бесконечные вопросы, мы вернулись в поселок. В центре квадрата, образованного жилыми вагончиками, рядом с баскетбольной площадкой, были установлены столы для гостей, а на них — кувшины, полные прохладного апельсинового сока. Утолив жажду знаний, мы смогли утолить теперь жажду в самом первом, основном смысле этого слова. После этого мы разместились в микроавтобусе, за руль сел Башир. На пути к взлетной дорожке автобус обогнал молодого верблюда, который пытайся было бежать рядом, но скоро отстал и свернул в сторону. Башир крикнул ему по-английски: «Не бойся!», а потом, обернувшись к пассажирам, отрекомендовал: «Это мой верблюд». — «Но он не понимает по-английски», — возразил кто-то. — «Ничего подобного, он читает и пишет на этом языке», — заверил Башир.

Перед отлетом мы подошли к нескольким песчаным останцам, чтобы сфотографировать их на память. Природа изваяла из песчаника причудливые фигуры, похожие не только на обломки колонн или купола соборов, но и на человеческие лица, головы животных. «Вот эту махину мы называем Ноевым ковчегом», — объяснил Башир Гранат. Приглядевшись, мы действительно обнаружили в нерукотворном изваянии сходство если не с ковчегом, то с фрегатом XVIII века. Соответствующие имена жители Умм-Фаруда присвоили и другим останцам. В качестве сувениров каждый из участников этой увлекательной поездки прихватил с собой по нескольку хорошо сохранившихся ракушек, найденных у подножия «Ноева ковчега», в доисторические времена находившегося на дне моря, теперь же поднявшегося над его уровнем на 254 метра. Именно на этой высоте и находится нефтепромысел Умм-Фаруд — первое предприятие создающейся нефтяной промышленности Ливийской Арабской Республики.

О Марса аль-Брега мы уже говорили. Ныне это город-порт, центр нефтяной и газовой промышленности Ливии. Как населенный пункт Марса аль-Брега известен со времен Римской империи. До второй мировой войны он насчитывал около 1600 жителей. В 30-х годах возле городка итальянцы соорудили концентрационный лагерь для пленных бойцов ливийских сил Сопротивления, боровшихся против итальянских фашистов под руководством легендарного Омара аль-Мухтара. В лагере под Марса аль-Брега содержалось около 90 тысяч человек, большинство которых погибло от голода, жары и болезней. Во время второй мировой войны городок был полностью разрушен и покинут жителями. От прежних времен сохранились лишь развалины мечети недалеко от порта.

В 1959 году Марса аль-Брега был избран в качестве места для строительства нефтяного порта, обслуживающего месторождение Зелтен, инженерами американской нефтяной компании «Эссо Стандард Либиа Инкорпорейтед» (сокращенно «Эссо»), филиала рокфеллеровской «Стандард Ойл Компани оф Нью-Джерси». В настоящее время город расположен в 810 километрах восточнее Триполи, на 240 километров южнее Бенгази, и насчитывает более полутора тысяч жителей тринадцати национальностей (ливийцы, американцы, канадцы, представители многих западноевропейских стран). Ко времени нашего визита здесь проживало 320 семей, из которых каждая занимала отдельный дом, и около 600 холостяков, населявших специальные кварталы. В городе есть поликлиника, торговый центр, ресторан, бюро путешествий, салон красоты, театр на 300 мест, яхтклуб, площадки для гольфа, клуб верховой езды и другие спортивные сооружения. Завод по дистилляции морской воды ежесуточно производит для нужд города 2,5 миллиона литров пресной воды. В городской школе обучается более ста учащихся.

Таковы самые краткие данные о Марса аль-Брега, куда корреспонденту ТАСС в Триполи Юрию Тыссовскому и представлявшему газету «Анба Моску» («Московские новости») автору этих строк посчастливилось попасть 9 марта 1971 года в составе большой группы местных и иностранных журналистов. Поездка была организована общественным отделом «Эссо» по случаю предстоящей отправки первой партии ливийского сжиженного природного газа на танкере-газовозе «Эссо Брега» в Испанию. Из Триполи в Марса аль-Брега и обратно журналистов доставили на турбовинтовом самолете компании «Эссо». Мы с Юрием оказались среди первых советских людей, которым довелось осмотреть «чудо в пустыне». Во всяком случае, нигде — ни в литературе, ни в советской периодической печати — нам не встретилось до этого описание самого современного индустриального нефте-газового комплекса, имеющего свой порт, оборудованный новейшими средствами загрузки танкеров нефтью и газом.

Наше знакомство с Марса аль-Брега началось пресс-конференцией. Состоялась она в клубе при центре отдыха. Журналисты расположились в широких кожаных разноцветных креслах. Стены клуба обиты коричневой тканью с сине-зелено-фиолетовыми цветами. На потолке — фены. Официанты разносят кофе и соки со льдом, бисквиты и пончики.

Представители «Эссо» рассказывают краткую историю деятельности компании в Ливии, которую мы уже знаем. Затем следует демонстрация нескольких рекламных цветных фильмов. После этого с докладом о разработке компанией «Эссо» ливийских месторождений газа, о его переработке и экспорте выступает ливиец Ибрагим Хависа.

Ибрагим — один из наиболее популярных в Ливии нефтяников. Его портрет (в полный рост) был помещен в брошюре о нефтяной промышленности Ливии, которая раздавалась посетителям IX Международной триполийской ярмарки 1971 года. В 1960 году Ибрагим окончил геологический факультет Каирского университета. Теперь ему около 40 лет. Он спокоен, уверен в себе. Не смущают его и самые остроумные и нескромные вопросы журналистов. После конференции он- один из главных гидов в нашей поездке по Марса аль-Брега.

Солнце беспощадно к гостям. В воздухе постоянно ощущается запах гари от сжигаемого газа. Снимаем джемперы, надетые в дождливом Триполи, развязываем галстуки. Каждый что-то быстро записывает, фотографирует, снимает. Много интересного услышали мы в этот день о колыбели нефтяного чуда Ливии.

В настоящее время в Марса аль-Брега по нефтепроводам с месторождений поступает более 700 тысяч баррелей нефти в сутки. Нефть эта направляется в нефтехранилище (общей емкостью 4,3 миллиона баррелей), расположенное над портом и состоящее из 16 емкостен по 268 тысяч баррелей каждая. Из нефтехранилища через систему счетчиков нефть поступает в танкеры.

Загрузка танкеров (до 600 в год) нефтью производится с пяти специально оборудованных причалов, уда ленных на расстояние до двух километров от берега. Три обычных причала оснащены бакенами, образующими полукруг, к которому пришвартовывается танкер. Шланг, присоединенный к концу подводной линии нефтепровода, поднимается на поверхность в центр полукруга и соединяется с системой трубопроводов танкера. Четвертый причал имеет так называемое дуговое причальное устройство. Он сооружен для загрузки танкеров в условиях быстро меняющих свое направление ветров и бурного моря, характерных для залива Сирт, в котором расположен порт Марса аль-Брега. Танкеры пришвартовываются здесь к стальной опоре, находящейся в центре дуги. Благодаря вращающемуся загрузочному рукаву они, производя погрузку, могут совершить полный круг под сильным ветром. Погрузка из-за этого не прерывается. Пятый причал подобен по конструкции четвертому. Он был сооружен специально для загрузки крупных танкеров — водоизмещением до трехсот тысяч тонн.

Экспорт сырой нефти по-прежнему является основной функцией города-порта Марса аль-Брега. Основной, но не единственной. Имеющийся здесь нефтеперерабатывающий завод производит два сорта бензина, керосин и различные масла для сбыта на местном рынке. Завод в течение нескольких лет был единственным предприятием подобного рода в Ливии. Построенный в Бельгии, он был привезен в собранном виде на железобетонной барже и доставлен на место теперешнего расположения предприятия по специально прорытому каналу. Здесь баржа была затоплена, образовав фундамент завода, а канал засыпан.

После обеда, который проходил в полном молчании, мы продолжили осмотр города. Вновь зазвучал гимн современной технике, опять мы окунулись в хитросплетения технической мысли империалистических компаний.

Именно в Марса аль-Брега находится крупнейший в мире завод по сжижению природного газа. Процесс сжижения газа ливийских месторождений чрезвычайно сложен, но мы не собираемся утомлять читателя техническими описаниями. Остановимся только на нескольких любопытных особенностях этого производства и предприятия.

В процессе сжижения газ проходит через четыре изолированных теплообменника, каждый из которых имеет высоту 60 метров и весит 215 тонн (содержит более 840 километров полудюймовых трубок). Для перевозки каждого такого теплообменника из американского штата Пенсильвания, где они были изготовлены, в порт Нью-Йорка потребовалось пять железнодорожных платформ, так что пришлось выпрямлять некоторые участки железной дороги. Эти агрегаты явились самым дорогостоящим и самым крупногабаритным оборудованием завода в Марса аль-Брега и самым крупным из когда-либо отправлявшегося из нью-йоркского порта. Только три судна в мире могли их транспортировать.

Из Марса аль-Брега сжиженный газ будет перевозиться в Испанию и Италию четырьмя специально спроектированными танкерами-газовозами.

Во время нашего посещения газового завода там шли съемки фильма для триполийского телевидения. Два популярных в Ливии комических актера выступали в роли средневековых мудрецов-шейхов, перенесенных в XX век и рассуждающих об окружающем с позиций мировоззрения эпохи Арабского халифата. Нечто вроде Ходжи Насреддина в сегодняшней Средней Азии. Только в ливийском фильме два героя, и они могут вести смешной диалог. Средневековые мудрецы вместе с кинооператорами поднимаются на один из теплообменников. Что они говорят там, на высоте, нам не слышно, но определенно что-то очень смешное: мы видим, что телеоператоры — первые зрители — все время смеются.

Нам показали, кажется, все. Подвели даже к огороженной сеткой системе автоматических счетчиков, охраняемой автоматчиком. Счетчики невозмутимо отсчитывают, сколько нефти и газа прибывает из пустыни в Марса аль-Брега и сколько погружено на танкеры. Не были мы только в жилых помещениях — ни холостяков, ни 320 разноязыких семейств. На нашу просьбу о разрешении заглянуть к кому-нибудь, посмотреть, как здесь живут люди, управляющие новейшей техникой, последовал вежливый, но твердый отказ: «Такие визиты программой поездки не предусмотрены». Зато нам показали пустующий днем кагельбан и городской театр. Перед отлетом — еще раз в клубе, последние вопросы и последние ответы.

Пока продолжалась наша экскурсия, самолет уже несколько раз слетал в Триполи и обратно. Когда мы вернулись на аэродром Марса аль-Брега, он только что вернулся из очередного рейса. По трапу спускались сотрудники компании со своими одетыми по последней европейской моде женами и детьми Некоторые, видимо, летали в Триполи отдохнуть, другие — впервые прибыли в Марса аль-Брега. Представители «Эссо» сообщили в порядке комментария, что перевоз одной семьи из США в Марса аль-Брега обходится в десять тысяч долларов. В этом одна из причин заинтересованности компании в том, чтобы сотрудники оставались здесь как можно дольше. Ради этого же в Марса аль-Брега для них создаются максимальные удобства, как жилищные, так и в отношении снабжения и отдыха. Все здесь как будто предусмотрено и рассчитано. Однако, по словам жителей города, чувство изолированности от внешнего мира не покидает их. Куда бы они ни ехали — утром на работу или обратно, — вокруг все та же безжизненная пустыня да на горизонте однообразного залива Сирт маячат игрушечные фигурки танкеров.

Размышляя на обратном пути об увиденном и услышанном, мы пришли к выводу, что поставка газа в Испанию — всего лишь удобный предлог для приглашения журналистов в самый разгар нового тура переговоров ливийского правительства с иностранными нефтяными компаниями. Ливийцы требовали нового значительного повышения цен на свою нефть в соответствии с ее высокими качествами и положением на мировом рынке «Эссо» же, крупнейшая оперирующая в Ливии нефтяная компания, использовала момент, чтобы через прессу, радио и телевидение продемонстрировать свои достижения и показать, как много она сделала и делает для ливийцев: так много, что у них не может быть к ней никаких претензий. Однако не прошло и месяца со времени нашего визита в Марса аль-Брега, как весь мир облетело известие, что новая, так называемая справочная, цепа ливийской нефти возросла за баррель с 2 долларов 55 центов до 3 долларов 45 центов. Компании, в том числе и «Эссо», были вынуждены пойти и на другие уступки. Наряду с важным экономическим эффектом апрельские соглашения 1971 года с иностранными компаниями явились новой победой ливийского народа над империализмом, вкладом в антиимпериалистическую борьбу арабских и африканских народов в целом.

«Оксидентл» по-английски означает «западный». Такое наименование избрала себе американская нефтяная компания, которая действует самостоятельно, независимо от международного нефтяного картеля, объединяющего большинство остальных оперирующих в Ливии компаний. Проникновение «Оксидентл» и других независимых компаний в ливийскую нефтяную промышленность стало возможно благодаря упоминавшемуся закону № 25.

За последние несколько лет компания «Оксидентл» добилась больших успехов и стала одной из ведущих в нефтедобыче Ливии. Вывоз нефти из страны она осуществляет через собственный нефтяной порт Зуэтина, один из пяти нефте-газовых портов ЛАР. Зуэтина расположен в 160 километрах южнее города Бенгази. К ней ведут нефтепроводы от группы месторождений Интисар и Ауджила, находящихся в ведении «Оксидентл».

Зуэтину мы посетили с руководителем советских консультантов-нефтяников в министерстве нефти ЛАР по приглашению ливийских друзей. Произошло это вскоре после поездки в Марса аль-Брега. В один день с нами, но на другом самолете в Зуэтину прибыла нигерийская делегация из трех человек, так что наш визит принял интернациональный характер.

Принимали нас не ливийцы, а два англичанина и два американца. Судьба столкнула нас лицом к лицу если нс с самими империалистическими хищниками, то с верными исполнителями их воли. Все четыре наших хозяина — фигуры колоритные, своими глазами видевшие чуть не весь белый свет. Их трудно чем бы то ни было удивить.

Пожилой, но стройный и сухощавый англичанин отрекомендовался как Джон. Загорелое лицо с правильными чертами. Спокойные глаза. Черные с проседью красиво причесанные волосы. Говорит мягко, неторопливо. Одет очень просто: серая рубашка апаш, коричневый джемпер, башмаки на толстой подошве. До Ливии он 18 лет проработал в Кувейте. Видимо, он главный инженер Зуэтины, лучше всех разбирающийся в технике подачи нефти в порт и загрузки ее в танкеры, поскольку все это объясняет гостям именно он. На территории порта 12 нефтехранилищ емкостью 560 тысяч баррелей каждое и одно — 316 тысяч баррелей.

Мы стоим на небольшом холме, с которого хорошо виден весь порт с его сооружениями, поселок нефтяников, бухта с несколькими танкерами под погрузкой. Солнце направляет свои утренние лучи нам в спину и в лицо Джону. Он достает темные очки и неторопливо надевает, продолжая рассказ.

Через систему счетчиков нефть поступает по трубам к пяти причалам для перекачки в танкеры. Погрузка на причалах может производиться, как в Марса аль-Брега, независимо от условий погоды. Ежегодно нефтью загружаются три-пять танкеров. В течение 1970 года через Зуэтину было вывезено более 30 миллионов тонн нефти (пятая часть всей экспортируемой из Ливии).

Начинаем задавать вопросы. Наши нигерийские коллеги интересуются системой счетчиков. Они хотят знать, что случится, если счетчик где-нибудь на линии выйдет из строя. Джон невозмутимо отвечает, что в таком случае вся линия перекрывается, а на пульте управления загорается красная лампа.

Садимся в машины и направляемся к двухэтажному в стиле модерн зданию управления портом. Здесь осматриваем «контрол рум» («контрольную комнату») — сердце и мозг Зуэтины, откуда автоматически ведется управление всеми операциями по перекачке и погрузке нефти. На табло каждую минуту фиксируются данные о ходе загрузки танкеров. Отсюда можно связаться по радио с промыслами и танкерами. Светло-синие стекла больших окон защищают от солнца двух операторов. Операторы — за пультами. Это бородачи средних лет один в белых, другой в синих шортах. Оба курят трубки. Тихо гудят кондиционеры. Время от времени включается радиосвязь. Не выпуская изо рта трубок, бородачи отвечают что-то в зеленые микрофоны на непонятном жаргоне. Нас они удостаивают только короткого взгляда и кивка приветствия.

Экскурсия продолжается уже около трех часов. Один из сопровождающих нас американцев, похлопывая себя по животу, предлагает сделать перерыв и пообедать. Мы не возражаем — время обеденное. Подъезжаем к одноэтажному зданию клуба нефтяников. В клубе — просторные помещения для игры в бильярд, пинг-понг, ресторан, бар. Бар, как везде в Ливии, закрыт вследствие сухого закона. К нам присоединяются любезный и застенчивый господин Нами, начальник протокольного отдела министерства нефти ЛАР, и еще какой-то высокий ливиец в темных очках. Господин Нами — один из организаторов нашей поездки в Зуэтину. По образованию он литератор и юрист. Литературу он изучал в ФРГ, а юриспруденцию в Триполийском университете. Кроме арабского знает английский, итальянский и немецкий языки.

Столы, накрытые белым пластиком, поставлены в виде буквы «Г». Здесь действует так называемый шведский стол: нефтяники сами выбирают себе еду и собственноручно доставляют ее на свое место. Безалкогольные напитки, соки, вода и приправы уже расставлены равномерно возле приборов. Кухня отличная. Блюда французские, английские, американские, арабские. Шеф-повар ресторана приехал в Зуэтину из Бейрута, где научился удовлетворять вкусы представителей разных народов.

За столом завязывается общий разговор. Мы узнаем, что главный администратор здесь — Джеймс Бастин, тот самый, что предложил нам пообедать. На его визитной карточке значится: «Помощник вице-президента по операциям». Джеймс — среднего роста человек, лет тридцати семи, с широким лицом. Когда он снял шляпу, стало ясно, что расческа ему уже ни к чему. На нем были шерстяная рубаха болотного цвета и светлые брюки. Носки ног его развернуты, из-за чего он ступает как бы переваливаясь. Говорит Джеймс на отчаянном техасском диалекте. Второй американец, Дан, жалуется: «Я из Калифорнии, где говорят совсем по-другому. Поэтому я не всегда понимаю Джеймса. Нет-нет да и приходится переспрашивать». Дан — высокий и молодой, с римским носом и массивным золотым кольцом, занимающим половину безымянного пальца на левой руке. По своей ли ноле или по желанию нефтяных монополий он работал до Ливии на Аляске и в Венесуэле. По его словам, Венесуэла еще более дорогая страна, чем Ливия: цены на продукты питания и предметы ширпотреба забрались гам на недосягаемую высоту.

Второй англичанин, Майкл, встречал нас на аэродроме. Это невысокий подвижный человек, седой, с черными проницательными глазами. Он был в светлом кепи и светлой рубахе. Говорил меньше других — в основном отвечал на вопросы.

Попадая в медвежьи уголки чужой страны, невольно хочешь почувствовать себя первооткрывателем. «Мы, наверное, первые русские в Зуэтине», — делимся мы с Майклом. И неожиданно получаем отрицательный ответ: «Нет, год назад здесь уже были пятеро русских». Оказывается, в прошлом году Зуэтину посетила делегация советских нефтяников из Госплана. Разговор продолжается. Говорим о себе, о Москве, о своих впечатлениях от Зуэтины. Обед близится к концу. Подали (официанты все-таки есть!) кофе. Прозрачные сахарницы закрыты светлыми металлическими крышками. Пытаюсь отвинтить крышку, чтобы достать ложкой песку. Дан улыбается, да и сам чувствую, что делаю что-то не так. И верно, в крышку вмонтирован прямоугольный клапан с колпачком. Если придержать колпачок, сахар легко посыплется. Очень удобно. Радуюсь, что не успел отвинтить крышку.

После обеда едем осматривать объекты Зуэтины, строительство которых еще не закончено. Рядом с нефтяным портом на капиталовложения «Оксидентл» строится второй в Ливии завод по сжижению природного газа и специальный газовый порт. Джеймс, который снова надел шляпу, говорит, что строительство должно бы уже быть завершено, но после революции 1 сентября строп тельные и монтажные работы приостановились из-за ухода ряда специалистов, а также из-за переговоров о ценах на нефть с республиканским правительством. Сбывать продукцию завода «Оксидентл» собирается на международных рынках. Местный ливийский рынок газа к моменту запуска завода, по словам Джеймса, уже будет захвачен компанией «Эссо». Мы ходим между уже установленными гигантскими теплообменниками, подобными тем, которые видели в Марса аль-Брега. Стучат молотка монтажников в специальных серебристых касках, работают лебедки, бульдозеры, подъемные механизмы. Того и гляди, что-нибудь сверху упадет. Темные громадины то и дело озаряются вспышками сварочных работ. Идет активный процесс созидания. Но для кого и во имя чего? Джеймс Бастин говорит, как бы характеризуя размах строительства: «Мы строим, чтобы остаться здесь». Но только беспристрастная история выявит, кому и где оставаться. Ведь и создавая на ливийской земле гигантскую военную базу Уилус-Филд, американцы тоже, наверное, не думали уходить.

Среди всей этой современной могучей техники мы увидели вдруг с десяток ливийцев в одежде феллахов, которые обычными штыковыми лопатами рыли неширокую канаву для кабеля. «Как это у вас уживаются вместе новейшие механизмы и ручной труд?» — спросили мы у Майкла. «Видите ли, — ответил он, — правительство, стремясь решить проблему занятости населения, обязывает нас предоставлять работу неквалифицированным рабочим». Мы подошли к землекопам, которые нас дружески приветствовали. Из разговора с вчерашними бедуинами и феллахами выяснилось, что компания платит им установленный республиканскими законами минимум — один ливийский фунт в день. Это не так уж и много, но позволяет сводить концы с концами. Революция 1 сентября сделала, таким образом, для них то, чего не в состоянии было сделать королевское правительство: обеспечила прожиточный минимум, заставив раскошелиться нефтяные компании.

Покидая строительную площадку, мы задумались еще над одним вопросом: почему за весь день в Зуэтине нам не встретилась ни одна женщина? Оказалось, что здесь работают одни только холостяки, настоящие или временные. Семьи специалистов находятся в Триполи. Мужья и отцы летают туда на неделю после каждых двух недель работы в Зуэтине. Можно поступать и иначе: после четырех недель работы взять сразу три недели отпуска и провести его в краях, где кроме солнца есть также и снег и лес. После такого объяснения мы и сами не захотели осматривать холостяцкий поселок.

У обитателей Зуэтины чувство изолированности от внешнего мира должно быть еще сильней, чем в Марса аль-Брега, Здесь популярны фразы, приписываемые впервые сюда прибывающим. «Как красива просыпающаяся пустыня в Зуэтине!» — говорят они утром, сойдя с самолета, и вечером: «Когда будет следующий самолет из Зуэтины?». Мы, правда, об этом не спрашивали, потому что точно знали, что какой-нибудь да будет.

Местный аэродром расположен в углублении между песчаных холмов, и вид на него открывается лишь после того, как их перевалишь. Когда наши машины начали спуск, мы увидели на взлетной полосе нечто среднее между диковинным планером и истребителем. Хозяева развеяли наше недоумение: перед нами стоял красавец «фальконе», восьмиместный реактивный самолет, на котором нам предстояло вернуться в Триполи. Позднее авиаторы разъяснили нам, что «фальконе» относится к специальному классу машин, предназначенных для «деловых полетов». Руководство «Оксидентл» вызвало самолет из Парижа, где находится главная контора компании, на время переговоров с ливийским правительством для обслуживания своей делегации.

Однако нам недолго пришлось восхищаться техникой. Заслышав шум подъезжающих автомашин, в дверях самолета показалась (впервые в Зуэтине) женщина, и у сыновей разных народов, собравшихся в этот момент на взлетной полосе, перехватило дыхание. Жизель — стюардесса «фальконе» — приветствовала нас с мягкой, доброй улыбкой на красивом лице. Она была не в летной форме, а в светло-сиреневом мини-платье. Черные, ниспадающие до плеч волосы и ровные белые зубы. Небесного ангела все собравшиеся тотчас единогласно провозгласили «Мисс Зуэтина». Жизель объявила посадку, и мы, быстро поблагодарив любезных хозяев, устремились к самолету. В обычном трапе не было необходимости, так как фюзеляж самолета почти касался земли. Вполне достаточной оказалась металлическая лесенка с тремя ступеньками. Джеймс Бастин объявил, что лети т с нами. В восьмиместном плюшевом салоне неожиданно оказалось девять человек: его хозяйка Жизель, трое нигерийцев, двое русских, Джеймс Бастин, господин Нами и ливиец в темных очках. Кому-то надо было остаться. Дин предложил: «Оставьте с нами девушку», но пассажиры запротестовали в один голос. В конце концов выйти пришлось высокому молодому человеку, так и не снявшему темных очков.

«Фальконе», оправдывая свое название (по-итальянски — «сокол»), взвился в небо почти вертикально. Мы отстегнули ремни, и Жизель приступила к исполнению своих обязанностей. Она назвала высоту и скорость полета и затем предложила большой выбор безалкогольных и спиртных напитков. «Не ослышались ли мы? Разве мы не в стране сухого закона?» — «Нет, нет», — улыбнулась Жизель. Господин Нами, вероятно, из уважения к ливийскому законодательству, выбрал грейпфрутовый сок, нигерийцы — виски с содовой, русские — джин с тоником, Джеймс — коньяк «Мартель», и все, по предложению кого-то из нигерийцев, с удовольствием выпили за здоровье Жизель. После первого же тоста сразу исчезла некоторая скованность, не оставлявшая и гостей и хозяев в Зуэтине, все сразу заговорили. А чародейка Жизель продолжала нас угощать. Она предлагала вафли, крохотное соленое печенье с тмином, сигареты. Мы же, вознаграждая себя за невозможность фотографировать в Зуэтине («Запрещено полицией!»), достали свои камеры и без конца снимали очаровательную хозяйку «фальконе». К сожалению, полет был слишком коротким: наш реактивный микролайнер проделал обратный путь в Триполи менее чем за час. Не верилось, что уже пора выходить. Кто-то даже предложил: «Не полететь ли нам обратно в Зуэтину?» Но ничего не поделаешь. Благодарим пилотов и, конечно, Жизель за незабываемый полет, обещаем прислать снимки.

Джеймс предлагает довезти нас до города в своей машине. На время поездок по Ливии он оставляет ее на стоянке перед зданием аэровокзала. Расстояние от аэродрома до города — немалое, около тридцати километров. Джеймс умело ведет машину со средней скоростью 120 километров в час. Стараемся не отвлекать его, переговариваемся лишь изредка, больше смотрим в полуоткрытое окно.

Не нужна большая фантазия, чтобы представить себе, что едешь по дорогам Подмосковья, а не по Африке, до такой степени отдельные отрезки пути напоминали мне среднерусский пейзаж, а белые эвкалипты со склонившимися ветвями — наши ивушки.

Подъезжая к Триполи или покидая его, вы обязательно пересечете пояс «бидонвилей», непременную принадлежность африканских городов. Но ведь Ливия теперь — самая богатая страна на континенте (по доходу на душу населения). Как же объяснить это нагромождение старых ящиков, бочек и прочей тары, среди которых ютятся люди? Когда налетает резкий ветер из пустыни, конуроподобные жилища только чудом не разваливаются под песчаными шквалами, отчаянно цепляясь за грунт.

Причина появления «бидонвилей» — в уродливом, однобоком развитии страны. Это результат деятельности здесь нефтяных компаний, таких, как «Эссо», «Филлипс Петролеум», «Оксидентл» и многие другие. Бум в нефтяной промышленности имел не только положительные, но и отрицательные последствия для экономики страны. Началась миграция сельского населения в города, на нефтепромыслы — за заработком. Миграция эта привела к сокращению производства сельскохозяйственных культур и в то же время к резкому повышению спроса на продовольствие и к повышению цен на него. Вчерашний феллах превратился из производителя продовольствия в потребителя. Быстро начал сокращаться экспорт сельскохозяйственных культур, резко возрос импорт продовольствия. Миграция же ливийского населения вызвала перенаселение городов, так или иначе связанных с нефтяной промышленностью, и породила «бидонвили». Вслед за повышением цен на продовольствие и стройматериалы стала быстро расти арендная плата за земельные участки, жилые и прочие здания.

Ливийцы, которым удалось все-таки устроиться на работу в нефтяную промышленность, не имели, как правило, никаких специальных знаний и должны были довольствоваться положением разнорабочих или обслуживающего персонала. С такими рабочими мы и познакомились в Зуэтине…

Миновав пояс «бидонвилей», въезжаем в пригород Триполи, протянувшийся вдоль моря. Стараемся переключиться с «бидонвилей» на другие темы. Спрашиваем у гостеприимного Джеймса, откуда он родом. Оказывается — из Далласа. У большинства наших современников Даллас ассоциируется с неразгаданным «убийством века» — гибелью президента Кеннеди. Спрашиваем Джеймса, любил он или ненавидел покойного президента. Следует уклончивый ответ: «Когда убили Кеннеди, я находился в Венесуэле. Смерть его весьма меня опечалила. А вообще Даллас — очень красивый город». С этим мы, собственно, не можем спорить, так как никогда и Далласе не бывали. Относительно же убийства Кеннеди наш водитель придерживается официальной точки зрения в соответствии с докладом комиссии Уоррена, тог да как мы больше согласны с гипотезой прокурора Гаррисона, изложенной в книге профессора Н. Н. Яковлева «Преступившие грань». Взгляды у нас, таким образом, разные, и не только на убийство Джона Кеннеди, но и на многие другие вещи, в частности на деятельность иностранных нефтяных компаний на Арабском Востоке. Мы считаем, что природные ресурсы арабских стран должны принадлежать их народам, а не иностранным компаниям, пусть независимым.

До Триполи домчались быстро, учитывая скорость «Форда», и, несмотря на разногласия, расстались добрыми знакомыми. Джеймс обещал пригласить нас на чашку кофе, но встретиться нам больше не пришлось: видимо, он уехал в Венесуэлу, а может быть, в Даллас.

Есть в Ливии такое место, посетив которое, человек уже не в состоянии его забыть. Оно навсегда остается в сознании и сердце наряду с самыми яркими впечатлениями юности.

Называется это место Лептис Магна или Лептис Великая (по-финикийски — Лепки, по-латински — Лепсис). Происхождение первой части названия точно не установлено. Имеется три версии. Согласно одной из них, слово «лептис» произошло от наименования древнего ливийского племени лаута, трансформировавшегося в «либатэ», «либадэ». Сторонники второй версии считают, что слово произошло от финикийского «либада», где ли» — предлог, а «бада» — «пустыня» (вместе означают «город в пустыне»). По третьей версии, «лептис» того же происхождения, что и «либиа», по древнему ливийскому племени лебу, или ребу, упоминающемуся в древнеегипетских записях II тысячелетия до нашей эры.

Когда-то Лептис Магна была оживленным, прекрасным городом. Теперь она — археологический памятник, и камне которого навсегда застыли бушевавшие в течение многих веков страсти и мысли многих поколений. Откопанные из песка остатки сооружений являют собой жемчужину человеческой фантазии — архитектуры и инженерного искусства. Несомненно, Лептис относится к величайшим архитектурным памятникам древности, известным нашим современникам.

Руины Лептиса расположены в трех километрах от современного ливийского города Хомс и в 123 километрах к востоку от Триполи. Через два часа езды на автобусе по ровному шоссе, разрезающему однообразную полупустыню, прибываем на огороженную, посыпанную гравием площадку, дальше которой проезд запрещен. Огромные транспаранты на пяти языках перечисляют множество правил, которые не следует нарушать посетителям. На территории бывшей Лептис продолжаются археологические изыскания.

Гид, любезный как все его коллеги во всем мире, покупает билеты для нашей делегации и предлагает пройти в навек уснувшее царство. Молодого гида зовут Тахи. Он историк. Чувствуется, что он очень любит Лептис и историю своей страны вообще. Рассказ его жив, красочен и очень конкретен. Говорит он попеременно по-арабски и по-английски, предупреждая вопросы, которые читает в наших глазах.

Финикийцы основали свои поселения, подобные Карфагену, на всем Средиземноморском побережье Африки. На территории современной Ливии таким постом финикийцев и была Лептис Магна, расположенная в укрытом устье реки, доступном морским приливам. Историки предполагают, что Лептис был одним из самых древних финикийских поселений. С течением времени она превратилась в крупную торговую колонию. В римскую эпоху город долгое время пользовался полунезависимостью от Рима, однако за полвека до нашей эры стал такой же частью Римской империи, как все другие ее провинции. После поражения Помпея в гражданской вон не с Юлием Цезарем Лептис Магна, поддержавшая Помпея, в 46 году до нашей эры была обложена в качестве наказания тяжелым налогом: ежегодно она должна была поставлять Риму миллион литров оливкового масла. Найденные археологами римские прессы для производства оливкового масла, которые мы видели уже в археологическом музее в Триполи, свидетельствуют, что такое масло производилось здесь когда-то в больших количествах. Однако употреблялось оно не в пищу, а для освещения и смазки.

Тахи подвел нас к остаткам некогда могучих колонн и погладил их рукой. Интонация его выдавала душевную боль. Он рассказывал, что на строительстве в Лептисе использовались в основном два вида камня — твердый светло-коричневый или желтоватый известняк и мягкий песчаник. Известняк шел на сооружение монументальных зданий (постройки главным образом I века нашей эры), в частности украшенных резьбой и скульптурой, а также на фасады и те части строений, которые подвергались наибольшему давлению. Песчаник использовался для всех прочих строительных нужд. Мрамор, обычно цветной, вошел в широкое употребление в Лептисе во II веке. Из него изготавливались колонны, скульптуры, облицовка, антаблементы. Мрамор привозился в Лептис в качестве балласта в обратные рейсы судов, доставлявших Риму оливковое масло. Кирпич и бетон использовались очень редко, преимущественно для сооружения арок и сводов.

Наибольшего расцвета Лептис Магна (и вся Ливия) достигла в годы правления Септимия Севера, памятник которому украшает сейчас одну из центральных площадей Триполи. Септимий Север был уроженцем Ливии. Он родился в 146 году в Лептис Магне и превратил свой родной город в один из главных в Римской империи. Откопанный недавно из песка Большой африканский порт города, своеобразное отражение сплава культур римской Африки, Европы и Азии, — образец достижений Севера в области архитектуры.

Поздние архитектурные работы, выполненные в Лептис Магне, намного опережали свою эпоху. Новые для того времени идеи были использованы и в скульптуре. «Авангардистские» панели Арки Севера, в спешке сделанные и установленные в честь визита в город римского императора (в 203 г.), предвосхитили византийский стиль. Скульпторы, работавшие над аркой и пилястрами Базилики Севера, благодаря глубокой резьбе по мрамору достигли особой выразительности в соотношении света и тени, приблизившись к классической и средневековой скульптуре.

Украшенная колоннадами улица, которую Септимий Север сделал главной артерией новой Лептис Магны, напоминает улицы римских городов в Сирии. Форум Севера и Базилика — великолепные образцы поздней, уже декадентской римской архитектуры. Гавань Лептиса защищалась колоссальным каменным волнорезом. Суда водоизмещением до тысячи тонн разгружались у причалов, 1де были сооружены доки, украшенные колоннами. Ночью дорогу в порт указывал судам тридцатиметровый сигнальный маяк.

Септимия критиковали за архитектурные излишества при строительстве Лептис Магны, города не такого уж большого и богатого, чтобы он мог претендовать на звание «маленького Рима», чего добивался Север. Но Север оставил свои следы не только в архитектуре.

Летописцы донесли до нас, рассказал Тахи, что в начале нашей эры римляне вывезли из Аравии верблюда, которого считали одним из семи чудес света. Септимий, как африканец, быстро оценил необыкновенные качества верблюдов и организовал их разведение. Скорее всего, именно при нем купцы Лептис Магны первые в Африке начали использовать верблюжьи караваны для транспортировки товаров через Сахару и далее в глубь континента.

Золотой век Севера кончился для Магны со смертью его преемников Каракаллы и Александра Севера. В результате внешних нашествий и внутренних неурядиц, связанных с упадком рабовладельческого хозяйства, страна испытала серьезные экономические трудности. И больше всего от них пострадала Лептис Магна. Общественные здания приходили в запустение из-за отсутствия средств для поддержания их в порядке, и к 300 году многие из них превратились в руины. В 363 году Лептис подвергся нашествию варварских племен австуриан, которые, правда, не смогли преодолеть высокие гены города, но зато опустошили все его предместья. Горожане обратились за помощью к командующему римскими силами в Африке Роману. Тот направил к Лен-тису свои войска, но за избавление города от австуриан потребовал большое количество припасов и четыре тысячи верблюдов. Горожане не смогли выполнить этого требования, так как стада верблюдов угнали австурианс, и Роман бросил Лептис на произвол судьбы и варваров. Обращения за помощью к самому императору остались без ответа. Казалось, само небо разгневалось на Лептис Магну за ее прошлое величие и роскошь. Сильное землетрясение 365 года причинило городу непоправимый ущерб.

Летом 366 года австуриане вновь подступили к Лептису. На своем пути они вырубали оливковые деревья и финиковые пальмы, опустошали виноградники. Осада города продолжалась восемь дней, и вновь его спасли мощные стены. Однако главный источник доходов — оливковые деревья — был уничтожен. В результате в городе, население которого насчитывало во времена Септимия Севера 100 тысяч человек, осталось всего несколько тысяч жителей. Опустошенные варварами поля и плантации превратились в полупустыню, городские здания и сооружения ветшали и рушились. Обрушилась и отводная плотина в Вади-Лебда, и сдерживаемые ею воды залили центр города, неся с собой огромные массы ила, гальки, булыжника. К концу IV века Лептис Магна превратилась, по свидетельству очевидцев, в «полуварварский город».

В 455 году остававшиеся до сих пор целыми стены города были разрушены новыми пришельцами — вандалами, которые нанесли сокрушительный удар всей Римской империи. Вандалов сменили византийцы. Целый век бесконечных набегов и войн превратили Лептис в город-тень, где продолжали влачить жалкое существование всего несколько сот нищих — в руинах, окруженных песками. Аналогичная судьба постигла и другой некогда цветущий город — Сабрату. При византийском императоре Юстиниане I (527–565) были предприняты попытки восстановить оба этих города, хотя бы частично расчистив их от песков; были воздвигнуты новые стены, ограждавшие небольшую часть прежних центральных кварталов городов-горемык.

Во время нашей экскурсии по Лептису за нами всюду следуют три загорелых сотрудника города-музея, одетые в синие форменные костюмы с серебряными пуговицами и бордовые фески. Один из членов нашей делегации, художник, машинально поднял кусок белого мрамора, пытаясь разглядеть его поближе. Тотчас раздались предупреждающие свистки и окрики сторожей. Художник поскорей отбросил злополучный камень. Мы, конечно, почувствовали неловкость, но утешились мыслью, что сокровища Лептиса надежно охраняются.

Византийские стены Лептиса построены из цементных блоков и булыжников, взятых из руин эпохи Севера. Охватывая всего только Старый Форум, Форум Севера и район порта, византийская Лептис представляла собой на деле уже не город, а сильно укрепленную морскую верфь с небольшим гражданским населением. Для защиты от нападений пиратов с моря был укреплен восточный мол порта. Для восстановления зданий внутри крепости также использовали кирпичи и камни развалившихся старых построек. Архитектурное и инженерное выполнение восстановленных зданий свидетельствует о спешке.

Лучшими творениями архитектуры и инженерного искусства в Лептисе византийской эпохи являются интерьеры зданий, доставленных целиком из Константинополя.

Великолепная, вызывающая изумление Базилика Се вера, давно переставшая уже служить как общественное здание, была расчищена от песка и мусора и восстановлена как церковь Богоматери. Под церкви были переделаны и еще четыре бывших общественных здания Леи-тиса. Новая Лептис Магна представляла собой, однако, лишь тень былого великолепия, созданного в период расцвета торговли и рабовладения. По-прежнему она подвергалась нападениям племен пустыни. Транссахарская торговля приходила во все больший упадок: караваны не могли уже быть защищены должным образом, а некогда богатые промежуточные торговые центры были разрушены.

После смерти Юстиниана, проявлявшего личный интерес к восстановлению городов Триполитании, власть над ними Константинополя и соответственно его поддержка стали чисто номинальными. В результате к концу VI века почти вся страна (включая Лептис Магну) оказалась под властью кочевых племен пустыни, не имевших ни навыков, ни средств для строительства городов или хотя бы для поддержания прежних в состоянии, пригодном для жизни в, них. Когда в Ливию в 642 году пришли арабы, Лептис выглядела уже не более как маленькая деревня. В ней новые завоеватели держали некоторое время небольшой гарнизон для охраны дороги от набегов местных племен. Окончательный удар по Лептис Магне был нанесен в XI веке разрушительными рейдами двух арабских кочевых племен — бени-сулайм и бени-хилаль. Песок завершил опустошение. Жемчужина погрузилась в него на века.

Новое знакомство с Лептисом началось для Европы в средние века — с грабежа и мародерства. Произошло это следующим образом.

В 1693 году турецкие власти дали разрешение французам на проведение раскопок в Лептис Магне. Выкопанные по этому разрешению статуи и 600 мраморных колонн по распоряжению Людовика XIV пошли на строительство Версальского дворца и церкви Сен-Жермен де Пре в Париже. В дальнейшем предметами, откопанными в Лептисе, были обогащены многие английские коллекции, а колонны оттуда были использованы британским королем Георгом IV при строительстве бутафорских «руин» в Вирджиния Вотер.

Процесс разграбления Лептиса особого размаха достиг в XVIII веке. Коллекции предметов искусства из Лептиса попали тогда в Лувр и в церковь Св. Джона на Мальте.

Раскопки с целью восстановления исторической ценности города, а не грабежа начались лишь в нашем веке. В мае 1970 года ливийская газета «Баргин» сообщила, что Лептис откопан всего на десять процентов. Но и этого достаточно, чтобы потрясти воображение современного человека: ипподром, общественные туалеты из мрамора, городской рынок с многочисленными специализированными рядами и прочее. Сохранившиеся остатки прилавков рыбного ряда, например, украшены каменными изваяниями рыб, как бы подвешенных на леске за хвосты. Прилавки зернового ряда из мрамора и гранита снабжены специальными углублениями с задвижками, соответствующими по величине определенной мере сыпучих тел. Когда задвижка подымалась, зерно оттуда сыпалось в тару покупателя, поставленную под прилавок…

Мы медленно продвигаемся вперед. Слушаем Тахи, фотографируем. И всякий раз в кадр непременно попадает один из трех синих мундиров или бордовая феска. Ничего не поделаешь! Рассказ Тахи уже убедил нас в необходимости сторожей.

Большое впечатление оставляет осмотр развалин городских бань и системы центрального отопления Лептис Магны. Особенно поражает умение древних людей обходиться без металлических труб.

В римскую эпоху бани в городах империи помимо своего прямого назначения выполняли и роль своеобразных клубов, где собирались, чтобы обсудить текущие события, узнать или сообщить новости. Бани были горячие, теплые и холодные. Делились они и по социальному признаку: для патрициев, плебеев и рабов. Бани патрициев, разумеется, значительно превосходили все остальные своей отделкой и оснащением.

Чтобы натопить горячие бани, дать им горячую воду и пар, древние ливийцы, как и римляне, поступали следующим образом. В скале вырубалась большая яма, которая заполнялась затем водой. Рядом на костре раскалялась добела огромная каменная глыба. В нужный момент камень сталкивался в яму. Вода мгновенно становилась горячей и поднималась, заполняя трубы и расходясь в отделения бани. По тому же принципу действовала и система городского центрального отопления.

Амфитеатр Лептиса рассчитан на пять тысяч зрителей и превосходит размерами театр Сабраты. Артисты, бывшие в составе нашей делегации, вышли на античную сцену с импровизированным диалогом. Мы, сидя «на галерке», без труда' улавливали все нюансы их речи. Неспроста древние обходились без микрофонов и динамиков. Но не только актеры выступали на этой сцене двадцать веков назад. Не на жизнь, а на смерть сражались здесь гладиаторы-рабы. Звон мечей и копий, стоны раненых и предсмертный хрип так же хорошо были слышны во всех рядах амфитеатра.

Многие колонны мертвого города увенчаны головами медуз, и не случайно. В море возле Лептис Магны — целые колонии этих животных, существующие здесь не одно тысячелетие. Мы это почувствовали в полном смысле «на своей шкуре», когда отправились купаться после осмотра руин. Медузы оставили на нас свои «сувениры», очень напоминающие следы крапивы. Обычный свой вид наша кожа приняла только спустя два часа, когда мы уже вернулись в Триполи.

Поездки по стране занимали далеко не все время нашего пребывания в ЛАР. В основном мы работали в Триполи, где довольно часто, нередко днем, но больше вечерами, с друзьями, работающими в ливийской столице не один год, отправлялись на прогулки по городу, стремясь обнаружить что-нибудь новое в примелькавшихся уже улицах и площадях, в заполняющих их людях. И иногда, несмотря на то что острота первых впечатлений притупилась, нам удавалось выявить забавное в обыденном, необычное в уже привычном.

Вот на дороге, идущей вдоль триполийской набережной, по которой мы ходили и ездили десятки раз, прохожие останавливаются возле чего-то. Подходим ближе к небольшой толпе. Четыре колышка, возвышающиеся примерно на метр над мостовой, обтянуты бело-зеленым полотном. Это могила паломника, совершавшего хадж в Мекку. Нигде нет ни таблички с именем, ни хотя бы названия страны, из которой он следовал. На этом месте, у тротуара, он упал и тут же был похоронен, как полагается в таком случае поступать с пилигримами. Не исключено, что когда-нибудь его будут чтить как человека, на которого снизошла «барака» — божественная благодать. Но традиция похорон возникла во времена, когда еще не было оживленного движения транспорта. Что скажет триполийский муниципалитет, когда перед незапланированным препятствием начнут вдруг возникать пробки из сотен машин? Во всяком случае, месяц спустя (накануне нашего отъезда из Ливии) двухцветное полотно продолжало вынуждать водителей сбавлять скорость.

Попав как-то по делам в электрическую компанию города Триполи, мы разговорились там с египтянином Халилем, разговаривающим по-русски. Халиль — кандидат технических наук, бывший аспирант Московского энергетического института. По контракту он должен отработать в Триполийской электрической компании два года, затем вернется на родину. Халиль доволен своим пребыванием в Ливии. Сетует он только на одно обстоятельство — на трудность ливийского диалекта: «Нам, египтянам, очень трудно объясняться с ливийскими коллегами, особенно по техническим вопросам».

Если уж образованным арабам приходится с трудом преодолевать диалектный барьер, то каково» же нашим арабистам? Постоянно работающие в Ливии советские арабисты рассказывают, что к местному диалекту они начинают привыкать только спустя полгода по приезде. Но если с ливийцами, получившими высшее или хотя бы среднее образование, как-то все-таки можно объясниться — на литературном языке, то, чтобы разговориться с неграмотным феллахом или с городским рабочим, требуется большая изобретательность.

Однажды бригада ливийских рабочих ремонтировала гараж дома, в котором мы жили. У нас возникло несколько вопросов и я обратился к бригадиру, — естественно, на литературном арабском. Он несколько смущенно ответил: «Мы понимаем только по-ливийски». Чтобы понять друг друга, пришлось нам прибегнуть к языку жестов.

Когда ливийцы чем-то довольны, они произносят слово «бахи» — «хорошо». На литературном же арабском «хорошо» звучит «хасанан» или «тайиб» — ничего похожего, одно и то же понятие выражают совершенно разные слова. Разумеется, и в других диалектах достаточно своеобразия, но в ливийском его особенно много. И объяснение этому следует искать в истории арабского завоевания Магриба (по-арабски Запада).

Магрибом арабские географы называли в VIII веке страны, расположенные к западу от Египта. Когда в VII–VIII веках Магриб был завоеван арабами, они, отбросив коренное население в глубь континента, обосновались в прибрежной зоне. На территории современных Туниса, Алжира и Марокко выросли арабские города. Б Ливии же арабы в своем неудержимом движении на запад не задержались. Лишь в XI веке, когда фатимидский султан Египта послал в Магриб для подавления восстаний кочевников-бедуинов, одно из племен последних — бени-сулайм — осело в Ливии и на юге Туниса. Тогда и было положено начало ливийскому диалекту, который до сих пор, даже в крупных городах, сохраняет свою «бедуинскую специфику».

К этой специфике вынуждены приобщаться и ливийское радио и телевидение: ежедневно по нескольку часов они ведут свои передачи на диалекте, чтобы их могли слушать и неграмотные ливийцы.

Несмотря на жилищный кризис, многие здания в стране пустуют. Пустуют целые современные поселки в глубине страны — поселки, называемые сооружавшими их болгарскими и польскими строителями «идрисовки», поскольку построили их еще при короле, до революции 1 сентября. Объясняют это тем, что якобы бедуины, для которых поселки предназначались, не хотят менять кочевой образ жизни на оседлый.

Пустуют и дома и роскошные виллы в столице — это уже из-за высокой арендной платы. Так, пустует новая двухэтажная вилла на тихой улице в центре Триполи. Из-за массивного, каменного забора видны круглые зеленые купола, напоминающие башни обсерватории. Инкрустированные кусочками золота, они принимают в течение дня самые разные оттенки в зависимости от угла падения на них солнечного луча. Вилла пустует уже давно, так как хозяин заломил за ее аренду неслыханную сумму — более тысячи фунтов в месяц.

Дерева в Ливии так же мало, как и в Тунисе. Поэтому и здесь полы большинства зданий выложены каменной плиткой, которая удобна еще и тем, что в период страшного зноя даже днем сохраняет ночную прохладу. На сохранение прохлады направлены все помыслы архитекторов. Окна, а иногда и весь корпус здания защищены от испепеляющих лучей солнца специальными навесами или галереями. В результате таких мер температура в помещениях, действительно, на несколько градусов ниже, чем на улице. Поэтому зимой жилые комнаты требуют дополнительных источников тепла в виде каминов, калориферов или электрических рефлекторов.

На этот раз я прожил в Ливии два месяца.

Невольно обращала на себя внимание одна странная закономерность. Пустынный ветер «гибли» (в Египте он называется «хамсин», в Италии — «сирокко», на юге Франции — «мистраль») дул в эти два месяца обычно по воскресеньям. Ветер этот повышает температуру примерно на десять градусов по Цельсию и наполняет воздух мириадами мельчайших песчинок — красноватой песчаной пылью, которая неотвратимо проникает даже в самые закрытые помещения, не говоря уже об открытых лавках купцов, где она толстым слоем садится на выставленные товары. Людей эта все-подавляющая пыль окутывает с головы до ног, затрудняя дыхание, хрустя на зубах, заполняя все складки одежды. Невольно по аналогии приходили на память дожди в Подмосковье, которые вечно норовят выпадать именно в субботу и воскресенье, в будни, как нарочно, уступая место радостному летнему солнцу.

Магазины и лавки на городских улицах и на суке открываются для покупателей около одиннадцати часов утра. Около часа дня они закрываются на обед, который продолжается самое жаркое время — часов ди пяти, — а затем примерно до восьми вечера они снова открыты. В это время в них и устремляются покупатели, которые уже вернулись с работы и отдохнули от полуденного зноя. Набравшись сил, и купцы и покупатели начинают оживленно торговаться.

Предприимчивость купцов и их поставщиков не знает границ. Рынок насыщен всеми товарами, которые только можно изобрести и на которые можно вызвать хоть какой-нибудь спрос. Тут и мечи африканских племен, которыми они отражали первые нашествия европейцев, и первые мушкеты, и гербы испанских городов, рыцарских орденов и отдельных семей, изготовленные из тисненой кожи или крашеного дерева, и кенийская резьба и подделки под нее, мавританские люстры и китайские фонарики с Тайваня, новейшая итальянская облицовочная плитка и мексиканские пончо. Торговцы спекулируют на всем, чем можно, даже на популярности покойного американского президента Джона Кеннеди: они выставили для продажи его маленькие белые бюсты и кольца с его барельефным изображением.

Купцы понимают, насколько важно для завоевания клиентуры знать иностранные языки. Помимо английского и итальянского языков, которыми почти все они владеют довольно свободно, многие из них заучивают необходимые им слова и фразы на русском, болгарском, сербском и других языках.

Торговец, закупающий у наших внешнеторговых организаций продовольственные товары, рассказывал, что ливийцы очень привыкли к европейским продуктам. Стоит на прилавке появиться какой-нибудь новой, невиданной ранее банке, как ее тотчас покупают на пробу. Понравившийся товар входит в обиход, и его потребление становится привычкой.

Например, чай, который здесь подается посетителям кафе и сотрудникам и гостям в учреждениях, будет непременно английского происхождения — в пакетике из мелкопористой, но не расходящейся от кипятка бумаги. После достижения желаемой крепости чая пакетик вынимается из чашки за ярлычок. Ароматный и терпкий напиток готов.

Весной 1971 года в различных частях Триполи и других городов были расставлены новые современные книжные киоски. До этого в первой столице страны газеты и журналы продавались в четырех книжных магазинах и еще в нескольких местах, где они раскладывались прямо на тротуарах.

К нашему удивлению, в книжных лавках Триполи не только продается, но и красуется в их витринах «Майн Кампф» Гитлера. И в то же время еженедельная газета «Анба Моску» на арабском же языке попадает на прилавки киосков довольно редко. Если уж цензура не разрешит пустить в продажу один какой-нибудь номер, она обязательно запретит и следующие два-три номера. Официальная причина всегда одна — «обилие коммунизма». Как-то удалось сговориться с одним купцом, чтобы он взял на себя регулярную торговлю «Анба Моску». Но цензура ухитрилась побить собственный рекорд, запретив подряд четыре номера, так что отважный купец вынужден был отказаться от попытки самому разорить себя.

В банках, на почтамте, в электрокомпании, строительных и других организациях, которые так или иначе связаны с обслуживанием населения, за стеклянными перегородками и окошечками, там, где наш глаз привык видеть только женщин, в Ливии сидят цветущие мужчины. Об официантах и говорить нечего: их профессия считается сугубо мужской. Один из них, когда мы с четой Тыссовских зашли как-то вечером поесть в ресторан «Либиан Палас», принял нас за испанцев. Он очень было растерялся, узнав о своей ошибке (еще бы — такие неожиданные посетители!), но быстро поправился, поборов удивление: «Весь арабский народ — и взрослые, и дети, и парни, и девушки — все любят русских».

Приветствия в честь нашей страны нам доводилось слышать от простых людей неоднократно. Вот и продавец из магазина продовольствия на улице Республики (Джумхурии), услышав, что мы из Москвы, заулыбался радостно: «Русия — бахи» («Россия — хорошо»).

Из всех видов спорта у ливийцев наиболее популярен футбол. В него играют всюду: на дворе и стадионе, на пустыре и просто на улице. Ливийские команды участвуют в розыгрыше кубка Магриба. Свою страсть к футболу ливийцы продемонстрировали в дни, когда в столичном кинотеатре «Фатх» демонстрировался фильм о всех матчах мексиканского футбольного чемпионата мира 1970 года под названием «Мир на их ногах». Обычно попасть в этот кинотеатр совсем не трудно, но раз речь идет о футболе… У билетных касс выстроились огромные очереди. Зал был набит до отказа. Наиболее страстные болельщики приходили смотреть фильм по нескольку раз. Судя по реакции зала, зрители особенно переживали за команду Марокко, представлявшую на чемпионате Магриб, хотя обычно, когда против марокканцев играет сборная Ливии, ливийские болельщики, конечно, на стороне своей команды.

В мае 1971 года в Триполи открылась очередная IX международная ярмарка. Ярмарка работала в течение двадцати дней, и в ней приняли участие 39 стран. Территория ее, равная по площади нескольким городским кварталам, расположена в центре Триполи. Главный вход находится на улице Омара аль-Мухтара. Кроме нескольких десятков павильонов различных стран здесь есть и павильоны основных отраслей ливийской экономики (нефтяной промышленности, Института аграрной реформы и другие), открытая площадка для демонстрации крупной техники, несколько больших базаров и специализированных магазинов, рестораны, кафе, кофейные павильоны, киоски по продаже местного мороженого «Аляска». К ярмарке примыкают секция всевозможных аттракционов, включая «американские горы», и зверинец. На площадках между павильонами бьют фонтаны. Вечерами ярмарку украшает иллюминация. Главный вход подсвечивается прожекторами.

На торжественную церемонию открытия ярмарки прибыли руководители ливийской экономики, дипломатический корпус, мусульманское духовенство, делегации стран-участниц, журналисты и многочисленная публика. Для почетных гостей перед главным входом сооружен специальный деревянный навес, устланный красными коврами. В парадных мундирах выстроены солдаты, полиция, оркестранты.

С речью, посвященной знаменательному событию, выступил член Совета революционного командования, заместитель председателя Совета министров по производственному сектору, министр экономики и промышленности майор Абдель Салам Джеллуд. Он выразил надежду на то, что предстоящая ярмарка продемонстрирует возросшие возможности национальной ливийской промышленности и сельского хозяйства, укрепит экономические связи молодой республики с дружественными странами. Оркестр исполнил гимн Ливийской Арабской Республики. В небо взлетели выпущенные пиротехника ми в специальных капсулах государственные флаги стран — участниц ярмарки. А после этого началась пальба, словно на войне: четыре ракетницы, установленные прямо на земле, как маленькие минометы, били не переставая. Флаги медленно спускались на маленьких парашютах, рассеиваясь по территории ярмарки. Джеллуд медленно перерезал ленточку у главного входа — IX Триполийская ярмарка открыта.

Мы следуем в общем потоке из павильона в павильон. Чего только не выставили страны в своих павильонах! Личные самолеты в павильоне ФРГ, портреты Чан Кай-ши в павильоне Тайваня, кустарные изделия палестинских беженцев и драгоценные камни Мальты, суданская замша и индийская серебряная чеканка. Величествен павильон Советского Союза. Здесь представлены десятки наших внешнеторговых объединений: мощное оборудование для тяжелой промышленности и тончайшие медицинские инструменты, книги и туркменские ковры… Джеллуд и руководители ливийских министерств и ведомств входят в наш павильон. Их сопровождают, прикрывая со всех сторон, парашютисты в беретах и комбинезонах, пестро-пятнистых, как леопардовая шкура, с автоматами наизготовку. Личный телохранитель Джеллуда — негр двухметрового роста в полицейской форме. Посетители внимательно осматривают стенды. У одного из них Джеллуду вручают как сувенир копию Корана IX века, хранящегося у нас в Самарканде. Второй в государстве человек весьма удивлен и тронут подарком. Он благодарит нашего посла и директора павильона. А на выходе уже выстроились шпалеры полицейских в голубых мундирах, протянувшиеся до входа в соседний павильон. Джеллуд прощается с нашими товарищами и быстро проходит по живому коридору. Живописное окружение следует за ним.

У нас, естественно, наибольший интерес вызывают ж экспонаты ливийских национальных павильонов. На стендах ЛАР можно было видеть продукцию лакокрасочной, табачной, пищевой, деревообрабатывающей и некоторых других отраслей промышленности. Пищевая промышленность республики выставила, например, консервированные оливки, зеленый горошек, фасоль, стручковый перец, очищенные томаты, апельсиновый джем, оливковое масло и многие другие товары.

Плодородная ливийская земля, если ее оросить, дает самые разнообразные плоды как южных, так и северных широт: на стендах соседствуют капуста и грейпфрут, артишоки и апельсины, лук-порей и лимоны.

Характерная черта Триполийской ярмарки, отличающая ее, скажем, от выставок, проводимых в Москве, состоит в том, что «копии» экспонатов всех павильонов тут же и продаются. Выставители считают желательным и целесообразным продать и сами экспонаты — пусть не все, но как можно больше. В нашем павильоне, например (кстати, одном из самых популярных), в первые дни работы ярмарки были распроданы все имевшиеся в наличии охотничьи ружья. К концу же павильоны стояли полупустые.

За три недели работы ярмарку посетило более 500 тысяч человек. Это означает, что каждый второй взрослый ливиец нашел время, чтобы полюбоваться красочными павильонами и приобрести заморские товары и сувениры. Ярмарка стала поистине общенациональным событием.

В павильоне Института аграрной реформы на IX Триполийской международной ярмарке внимание посетителей привлекал макет опытного государственного хозяйства Хадба аль-Хадра (в переводе с арабского — «зеленое плоскогорье»). Стол, на котором был выставлен макет, постоянно окружали ливийцы из сельских местностей, одетые в колоритные национальные костюмы. Заинтересовались и мы первым в республике государственным хозяйством, использующим сточные воды столицы. Ливийские друзья обещали показать нам его в натуре.

И вот мы приближаемся к желанной цели. Хозяйство расположено в пяти километрах от Триполи. Его общая площадь, предусмотренная проектом, составляет 1000 гектаров. Такие размеры позволяют сравнить Хадбу альХадра с нашими крупными колхозами и совхозами. В настоящее время хозяйством уже освоены 650 гектаров, из которых 300 гектаров отведено под овощи, 200 — под цитрусовые, по 50 — под груши и абрикосы, и 50 гектаров занимают питомники.

Радушным хозяином-гидом во время нашего осмотра Хадбы аль-Хадра был Мустафа Мухаммед Алейш, заведующий отделом почвы и воды Института аграрной реформы. В прошлом году он окончил сельскохозяйственный факультет Триполийского университета и, несмотря на молодость, сумел уже завоевать авторитет среди рабочих и техников госхоза. Это сразу чувствуется по их манере обращаться и говорить с Мустафой, хотя многим из них — бывших феллахов — он годился бы в сыновья.

Мустафа рассказал нам, что госхоз состоит из 100 ферм, по шесть гектаров каждая. Вода после очистки в отстойниках подается на поля с помощью пяти насосов, перекачивающих около 200 литров в секунду. Протяженность ирригационной сети хозяйства — 25 километров. В четырех водохранилищах Хадбы накоплено около четырех миллионов литров воды. Скоро в одно из них будут запущены пресноводные рыбы, и, хотя пока рыбы еще нет, морские чайки, от внимания которых не ускользнула широкая водная гладь, пытаются все-таки нырять в нее, надеясь на добычу. В госхозе есть и восемь артезианских колодцев, подающих питьевую воду.

Как в любом другом большом деле, в становлении первого крупного государственного хозяйства не обходится без трудностей. Для Хадбы серьезную проблему представляет борьба с ветром и песком. Одной из задач Мустафы и является создание преград на пути этих двух разрушительных сил. Значительная часть плантаций хозяйства уже огорожена защитными полосами из кустарника, прокладываются траншеи для новых полос.

Руководство Института аграрной реформы в будущем году ожидает первый урожай с плантаций Хадбы.

На память о визите в крупнейший госхоз республики Мустафа подарил нашим товарищам виноградную лозу, которая посажена во дворике советского посольства.

Происшедшие в Ливии значительные и принципиальные изменения внутреннего порядка отразились и на внешней стороне жизни. Изменений внешних, доступных любому наблюдателю, очень много. Они встречаются буквально на каждом шагу.

Как только наш «ИЛ-18» замер на поле Триполийского аэродрома, мы увидели в иллюминаторы громадные и маленькие надписи на зданиях аэровокзала — только на арабском языке. Такого раньше не было. Входим в помещение пограничного контроля. На стенах также — только арабская вязь. Вдоль дороги от аэропорта до города установлены рекламные щиты с надписями на арабском языке. Привычные названия компаний «Пепси-кола», «Филлипс», «Нэйшнл» и других переделаны на арабский лад.

Наша старая гостиница «Националь» (в ней мы останавливались два года назад) называется теперь по-арабски — «Мархабан» (буквально: «простор», в сочетании с другими словами означает «добро пожаловать!»). На вывесках, где раньше наряду с арабским был и английский или итальянский текст, латинские буквы стерты или замазаны. Кое-где, правда, январские дожди смыли краску, и латинские названия вновь проступили на обозрение прохожих.

Волна арабизации не обошлась без крайностей: в музеях и мертвых городах-памятниках одно время были даже сняты все надписи на европейских языках, что крайне затруднило иностранным гостям и туристам знакомство с памятниками культуры прошлого. Через некоторое время, правда, надписи эти восстановили. Единственно, где остались все старые надписи, — и на арабском, и на английском языках — это денежные королевские купюры разного достоинства[8].

В городах переименовано много улиц и переулков В Триполи, например, появились улицы имени 1 сентября, Республики, Гамаль Абдель Насера. На многих улицах новые названия еще не обозначены, так что они временно пребывают в безымянном состоянии. Наряду с этим сохранились и многие старые названия. Например есть в столице улица Гаити. В честь чего названа так оживленная улица, можно только гадать: в честь «папы Дока» или многострадального гаитянского народа?

В стране введен строгий «сухой закон». Эти два слова вызывают у нас в памяти Соединенные Штаты Америки после первой мировой войны, яркий фильм «Судьба солдата в Америке» и некоторые ассоциации, в основ ном морального плана. Для сегодняшнего же ливийца этот закон — приятная или суровая реальность — в зависимости от его склонностей. Один из крупных ливийских чиновников так объяснил мне необходимость «сухого закона»: «У нас прекрасная страна, отличный климат, и нам не нужен допинг в виде спиртного». Но весьма ярко отношение к этому закону в Ливии продемонстрировала, на наш взгляд, изошутка, помещенная в середине марта 1971 года в одной из центральных газет ЛАР. Она изображает сурового полицейского с недовольным взглядом, который ведет в участок пьяного. У пьяного — мутный и веселый взгляд, заплетающиеся ноги. В левой руке пьянчужка держит недопитую бутылку. Именно к этой руке и к этой бутылке осторожно подходит прохожий и вкрадчиво, чтобы не заметил полицейский, спрашивает у пьяного: «Где достал?». Таким образом, новое государство — в лице полицейского — на страже закона, ливийцы же, обретшие вопреки мусульманским традициям склонность к спиртному, и теперь интересуются, где его можно достать. Менее состоятельные ливийцы рассказывают, что их более состоятельные соотечественники обходят «сухой закон» очень просто. Они снаряжают грузовики и отправляют их в соседнее государство. Грузовики пересекают границу не там, где с обеих ее сторон есть таможенные посты, а подальше от дороги и загружаются ящиками, наклейки которых свидетельствуют, что в них везут соки, воды, компоты — все что угодно, только не то, что на самом деле. В ливийских городах эти ящики развозят по богатым домам, где в состоянии заплатить шоферу «плату за страх». Но, разумеется, большинство ливийцев, склонных к размачиванию «сухого закона», не в состоянии снаряжать экспедиции в соседние страны. Им остается только спрашивать: «Где достал бутылку?»

В кинотеатрах такая категория зрителей кричит, например, когда на экране разливается шампанское: «Не выливай все! Оставь мне!» — и тому подобное. Многие мусорщики в знак протеста против «сухого закона» отказываются убирать пустые бутылки со дворов иностранцев, на которых действие закона не распространяется.

В городах и поселках нефтяников закрылись бары: продажа соков и кофе не оправдывает их содержания. Без работы остались тысячи рабочих и мастеров винодельческой и пивоваренной промышленности. Но, как говорят в таких случаях, «лес рубят — щепки летят». «Щепки» же с винных и пивных заводов разлетелись по деревням и пригородам и приступили… к самогоноварению. Благо цены на сахар в Ливии низкие.

Только прожив некоторое время в новой Ливии и прочувствовав атмосферу «сухого закона» начинаешь понимать, почему ливийские таможенники, искавшие раньше в багаже прибывающих недозволенную литературу, теперь ищут бутылки со спиртным.

После революции 1 сентября большого размаха в стране достигла борьба «за высокую нравственность». В накидки закутались даже те женщины, которые раньше никогда не ходили иначе, как с открытыми лицами. Беловато-розовые накидки закрывают теперь фигурки ливиек с головы до пят. На прохожих испуганно глядит лишь один глаз. С открытыми лицами по ливийским улицам ходят только европейские женщины, а из арабских — только приезжие из других стран: из АРЕ, Ливана, Туниса.

Молодой ливийский специалист Ибрагим, окончивший два года назад Триполийский университет, на вопрос, почему он не женат, ответил: «Видите ли, мне и моим сверстникам очень трудно подобрать невесту: глядя на закутанную женщину, мы видим один только глаз, неизвестно даже, черная она или белая». Однако это лишь одна сторона проблемы в изображении представителя молодой интеллигенции, получившего образование в университете, где преподают в основном иностранные профессора.

Другая состоит в очень большом калыме за невесту, который платит жених ее родителям. Необходимая сумма достигает, как нам сказали, одной-двух тысяч фунтов. Не каждый жених может собрать такие деньги сразу. Пока он (со своими родителями) собирает такую сумму, проходит немало лет.

Новое ливийское руководство, люди сами все молодые (в пределах 20–30 лет), пошло навстречу своим сверстникам, разрешив им жениться на девушках из других арабских стран. Это разрешение вызвало ликование женихов и недовольство отцов дочерей. Еще бы! Отец, имеющий, допустим, трех дочерей, мог рассчитывать раньше на целое состояние. Теперь же вероятность получения такого состояния значительно уменьшилась.

Борьба «за высокую нравственность» приобрела любопытные формы. В стране по-прежнему продаются все западные журналы, большинство которых, как известно, не прочь злоупотребить изображением женщин в разных вариациях. При этом доминирует «пляжная тематика». Ливийская цензура оказывает журнальной волне секса ожесточенное сопротивление. Любое изображение обнаженного женского тела тщательно замазывается (кроме лица) черной краской или вырывается, будь то в середине журнала или на его обложке. Достается и журналам других арабских стран. Вспоминаете верхний кусок обложки ливанского журнала с головой женщины на фоне бейрутского пляжа. Бедная женщина, видимо, рекламировала очередной модный купальный костюм. И вот в Ливии от нее не осталось даже «ножек» — только «рожки».

В Ливии нельзя также фотографировать женщин на улице с близкого расстояния — только издалека. Об этом постоянно напоминают вам полицейские в форме и в штатском, если вы случайно забудетесь. Нельзя на улице и поцеловать женщину — даже свою жену.

Как-то вечером мы с друзьями возвращались из одного гостеприимного дома. На перекрестке, расцеловавшись, попрощались. Вся компания проследовала дальше, а Юрий Тыссовский с женой Таней свернули к своему дому. Но не успели они к нему подойти, как их догнал полицейский фургон. Безмятежную пару попросили сесть в машину, чтобы отвезти в полицейский участок, так как она нарушила законы ливийской нравственности, целуясь на улице. Только поняв, что перед ними иностранцы, представители власти оставили Тыссовских в покое.

Цензура нравственности не оставляет своим вниманием и кино. В кинотеатрах Ливии преобладают итальянские ленты самого различного содержания. Фильмы на английском языке демонстрируются в кинотеатре «Фатх», названном так в честь одной из организаций палестинского движения сопротивления (прежний «Люкс»), и иногда в «Уаддане», лучшем кинотеатре столицы. В «Уаддане», например, шел английский вариант нашего фильма «Война и мир». Судя по тому, что многие фильмы снабжены арабскими и французскими титрами, можно полагать, что Ливия обменивается лентами с другими странами Магриба. И вот любой фильм со средней продолжительностью два часа, если в нем есть сцены хотя бы с намеком на нарушение нравственности, сокращается на 30–40 минут за счет изъятия недозволенных сцен. Нередко они вырезаются таким образом, что теряется нить сюжета, нарушается логика.

Борьба «за нравственность» объяснила нам и то обстоятельство, что во второй наш приезд в Ливию нам уже нигде не удалось повстречать тех размалеванных и взлохмаченных девиц, о которых А. А. Чистов писал в своих очерках «По Тунису и Ливии» и за которыми, по его словам, «плетутся лысые коммивояжеры из Италии и интенданты с американской военной базы». Теперь, кстати сказать, нет ни тех, ни других, ни третьих.

В Ливии не осталось ни лысых, ни кудрявых итальянцев. В свое время Р. Г. Ланда констатировал в книге «У арабов Африки»: «В европейских кварталах Триполи иногда создается впечатление что город населен по преимуществу итальянцами, хотя они составляют не более десятой части его жителей». И у нас тоже создалось такое впечатление в 1968 году. А в июле 1970 года был объявлен указ Совета революционного командования ЛАР о национализации итальянского имущества в качестве компенсации за оккупацию Ливии в период с 1941 по 1943 год. У итальянцев были конфискованы земельные участки, здания, транспортные средства, скот. В связи с этими событиями наши старожилы рассказали мне следующий случай. В сорока километрах от Триполи процветала итальянская свиноферма. Когда хозяева ее бежали после национализации, им было не до свиней. Оставшись без присмотра, свиньи, теперь никому не нужные, быстро отощали, одичали и разбежались по окрестным лесам.

Одновременно с указом о национализации был издан другой — о запрещении выдавать или возобновлять итальянским гражданам лицензии на занятие коммерцией, промышленной или какой-либо другой деятельностью в Ливии без особого на то разрешения.

Лишенная средств к жизни, итальянская колония и Ливии перестала существовать. Все итальянцы покинули страну. Теперь в Ливию итальянские специалисты могут приезжать, только заключив контракты, как все другие иностранцы, если в этом возникнет необходимость.

Конфискованная итальянская собственность была распределена среди ливийцев. Еще один след колониального прошлого был искоренен. Образовавшийся после отъезда итальянцев вакуум в разных сферах экономической и культурной жизни постепенно заполняется.

В основном из музыкантов-итальянцев состояли ранте оркестры и инструментальные группы, игравшие в ресторанах. После отъезда итальянцев места для оркестров некоторое время пустовали. Но вот менее чем через полгода все ливийские газеты известили, что с 1 марта 1971 года в столичном казино «Ваддан» выступит первый национальный ливийский оркестр. И очевидцы говорят, что оркестр пока не очень сыгран, но музыканты подают большие надежды.

Количество автомашин в Триполи ко второму нашему приезду еще больше возросло. По данным на март 1971 года, оно составило около 140 тысяч. Увеличилось за два с половиной года и население города, правда в меньшей пропорции. Оно составило к этому времени 303 тысячи человек. Таким образом, получается, что одна машина приходится в среднем примерно на два человека, или две машины на семью из четырех человек. Это много, и очень ощутимо на улицах города. Машины уже не вмещаются в один ряд и образуют второй, в котором разрешается стоять не более пяти минут. За превышение времени стоянки — крупный штраф. Квитанцию с зеленой полосой полицейский наклеивает прямо и. ветровое стекло машины нарушителя, если того не оказалось в кабине. Но несмотря на все эти строгости, друзья, как это нередко случается, вполне могут остановить водителя даже второго ряда и, стоя посреди улицы, завести с ним беседу, не обращая никакого внимания на застопорившееся движение.

Помимо десятков тысяч личных автомобилей город заполнен транспортом министерств, ведомств, муниципалитета, частными такси, конкурирующими с фаэтонами. Части города связаны между собой автобусными линиями. Бордовые автобусы — единственный вид общественного транспорта в Триполи. Свои микроавтобусы имеют городские школы. Эти автобусы в половине восьмого утра собирают ребят, чтобы везти в школу, а после занятий развозят их по домам.

Зима 1970/71 года была особенно дождливой. Дожди шли иногда целыми сутками. Размыло дороги. На некоторых появились огромные лужи глубиной в автомобильное колесо. Преодолевавшие водные препятствия машины казались со стороны медленно плывущими амфибиями. Но дороги все время улучшаются. Ради удобств сегодняшних и завтрашних автомобилистов ведется перепланировка города. Многие кварталы сносятся, и на их месте возникают новые широкие автострады. Современная двусторонняя магистраль прокладывается к аэродрому. Закрепляются вдоль нее (квадратами растительности) дюны.

Новое и старое нередко сосуществуют в Триполи. Так, два раза в день, утром и вечером, автомобили последних моделей, принадлежащие богатым ливийцам и иностранным дипломатам, вынуждены дрейфовать вместе со стадами овец. Дело в том, что многие состоятельные семьи, проживающие в привилегированных кварталах, зеленых и тихих, предпочитают не покупать баранину, а сами разводить овец. Поэтому ежедневно на пустыри и в пригороды кто-нибудь из молодых членов такого семейства или специально нанятый пастух гонит, не торопясь, небольшое стадо барашков и овечек нагуливать вес на свежей травке. А так как стадо занимает всю проезжую часть улочки, то «шевроле» или «мерседесу» надо либо остановиться, чтобы пропустить идущих на него овец, либо двигаться вместе с ними.

Путешествуя по Арабскому Востоку, мы нигде не видали, чтобы пастухи приезжали на стойбище на собственных автомашинах. В Ливии же подобные «пасторальные» сцены нам случалось наблюдать неоднократно: у дороги пасется стадо овец, и тут же стоит пастушеский «фольксваген» или «фиат».

В различных министерствах, банках, на таможне и в других ливийских учреждениях стены коридоров, приемных и кабинетов пестрят желтыми, голубыми, зелеными, белыми листовками с призывами к различным категориям ливийских граждан трудиться на благо народа. Вот некоторые из этих лозунгов, призванных мобилизовать массы. Зеленая листовка взывает:

«Служащий! Каждую минуту каждое усилие — на благо народа!» Желтая обещает: «Приложи усилия — удостоишься чести!» Голубая зовет: «Все на службу республике!» Аналогичные призывы и обещания — и в других листовках. Мы тоже хотели бы пожелать гражданам молодой республики приложить все усилия для блага своего народа.