Легионеры

Глава 9 СЕРГЕЙ ПЛАТОНОВ. ВСТУПЛЕНИЕ В ЛЕГИОН

На следующее утро, после той злополучной ссоры, когда казалось, они с отцом рассорились навсегда, у Сергея хватило ума позвонить и попросить прощения. Разговор он начал сразу именно с этого, опуская подобающие в таких случаях поклоны и реверансы.

— Алло, это свадебный салон им. «Синей бороды»? — смущенно спросил он.

— Нет! Это место где печатают фальшивые бумажки, — радостно отозвался Борис Платонов, он же Казик Душанбинский. — Ну, здравствуй, мой любимый мальчик!

— Старик, извини меня за вчерашнее… Я вел себя неподобающим образом, попытавшись своими проблемами поделиться с тобой… Но, как мне помниться, я не дошел до того состояния, чтобы обвинить тебя в распятии Христа? — ему было неловко и он старался за быстрым потоком ничего не значащих слов, сгладить возникшие в их отношениях углы и неровности.

После сказанного он вздохнул с облегчением, как будто сбросил с себя непосильный груз.

— В чем дело? Давай, прилетай или приезжай, я тебе рад в любом состоянии.

Отца, судя по тому, как сразу потеплел его сонный с хрипотцой голос, раздавшийся звонок растрогал до глубины души. Радовался он искренне.

Они еще долго обменивались любезностями, испытывая огромное облегчение от того, что конфликт разрешился таким простым способом.

Сергей был счастлив, как ребенок, шалость которого была замечена, но наказания не последовало. В конце концов, пообещав отцу держать его в курсе своих дел, он отключил аппарат.

Задуманный отцом банкир, продолжатель семейного дела, пока из сына не получился. В настоящее время, находясь в столице Франции, Сергей пробовал себя в качестве художник.

Красоты Парижа, его легкомысленное отношение к населяющим его гражданам и гражданкам, радовали гораздо меньше. В большей степени они вызывали глухое раздражение. Причина, как и у всех творческих людей, была одна — деньги.

На те расходы, к которым привык Сергей, их катастрофически не хватало. Уж такая казалось бы мелочь, как продукты питания — на которые и внимания не следовало обращать, открыл на кухне холодильник и ешь сколько хочешь. Оказалось, что и они стоят каких-то денег, и, как выяснилось, довольно больших.

Падение в финансовую пропасть можно было приостановить реализацией личных вещей, и, в первую очередь, дорогущих часов, подаренных ему родителями.

Продать часики — означало подтвердить то, о чем говорил ему с иронической усмешкой отец, что кроме таланта необходимо обладать и другими качествами. Этим шагом можно было только подтвердить свою слабость и несостоятельность в деле, которое он так легкомысленно выбрал для себя в качестве главного занятия жизни. Засвидетельствовать и собственноручно расписаться в этом.

Вскоре, фатально замолчал телефон. Сергей был удивлен и обеспокоен этим событием. Для него оказалось полной неожиданностью то, что человеческое общение, как-то сразу потускнело и утратило свой блеск. Он погрузился в еще ни разу не испытанную атмосферу вакуума. Оказалось, что вся связь с внешним миром, поддерживалась по этому аппарату.

К таким открытиям, если не планировались коренные изменения в жизни, следовало привыкать постепенно. Пока же, как обухом по голове. Он уговаривал себя, что телефон умолк по причинам технического характера, вскоре все наладится и жизнь вернется в привычное русло.

Нет, Сергунька не забыли и повреждений на трассах телефонной связи не было. Номер отключили по самой банальной причине — за неуплату.

Сейчас, неожиданно для него открылся еще один вид связи с тем миром, где все крутиться и вертится, где гудят теплоходы и выпекается хлеб. Напоминание о таком мире, каждое утро лежала у него на стоптанном, пропахшем кошачьими метками коврике.

Каждое утро совершенно таинственное для него существо, укладывало перед его входной дверью, солидную стопку рекламных проспектов. Раньше, этот вид американизированной, навязчивой рекламы, похожей на насильственное кормление скота всякой дрянью, раздражал неимоверно. Сейчас действовал исключительно с обратным знаком — умиротворения и иллюзорной надеждой на то, что о тебе еще, хоть кто-то помнит.

В день описываемых событий, коим мы будем самыми непосредственными свидетелями, он, как уже повелось за это время, открыл дверь для того, чтобы забрать весь этот рекламный хлам. При этом двигался он довольно легкомысленным зигзагам.

Причина столь странного, не координированного пересечения ровной местности, станет ясна чуть позже. На этот раз стопка была несравненно более крупной, нежели обычно. По ошибке, на его коврик положили около десятка выписанных по почте порнографических журналов и еще один забавный экземпляр журнала «Солдаты удачи». Красочное издание о наемниках и для наемников. Он пролистал его. Ничего нового для себя не нашел.

Заниматься этюдами, укреплять «живописную» руку не хотелось. Лепить из глины на продажу фигурки современных божков и идолов, это где ж столько глины взять? Поэтому, в силу сложившихся обстоятельств, а больше от безнадежной скуки, он продолжил, без особого интереса листать журналы.

Кому принадлежала эта стопка прекрасно выполненной полиграфической продукция он не то, чтобы догадывался, знал наверняка. Это был его сосед по этажу не то хорват, не то чех. Довольно рослый, широкоплечий, загорелый детина. С вечно засученными рукавами камуфляжной рубашки военного образца, под которой были видны крепкие жгуты-канаты переплетных мышц. По его внешнему виду было ясно, с окружающим его миром, он живет в полной душевной гармонии и согласии.

Когда он первый раз столкнулся с ним в коридоре, еще тогда поразился громадной сумке соседа в которой он, пыхтя и чертыхаясь искал ключи от входной двери. Из нее торчали уложенные навалом головки бутылок с виски, водкой, текилой и не менее десятка упаковок с пивом, плюс несколько блоков сигарет.

Сосед, продолжая что-то недовольное бубнить себе под нос, продолжая выставлять бутылки в поисках ключа, без каких-либо эмоций сразу пригласил его в гости. При этом его взгляд и поведение не выражали ни радости, ни удивления. Так обычно говорят с человеком, которого знают всю жизнь.

Тогда Сергей отказался сославшись на срочные дела. А вчера, когда он измотанный за день, возвращался в снимаемое жилище, сосед перегородил ему дорогу и протянув похожую на ковш экскаватора, каменную, мозолистую ладонь, представился.

— Душан. Душан Брегович. Давно дожидаюсь. Дохну от скуки. От всего сердца, предлагаю зайти. Посидим, поболтаем… А заодно и познакомимся…

Он очень твердо смотрел на Платонова, по его нависающему виду и заполняющей все остальное пространство фигуре, было видно, что отрицательный ответ его не устроит.

— Мне хотелось бы принять душ, я весь пропылился за день.

Сергей попытался уйти в сторону от назойливого радушия и гостеприимства. Тем более, о чем с этой скалой можно было говорить?

— Всем хотелось бы в душ, я и сам не прочь, — перегораживая ему пути к отступлению, загудел чему-то обрадованный сосед. — Но понимаешь, друже. Воды, до завтрашнего утра уже точно не будет, аварийная бригада чинит. Но у меня есть НЗ, а это пару ведер прекрасной, прохладной воды. Если тебе хочется водичкой на себя побрызгать или скажем, освежиться — добро пожаловать.

Он широко распахнул дверь. Серега насмотревшись на жизнь гомосексуалистов и наслушавшись разных намеков в свой адрес, поначалу засомневался, а потом махнул рукой. Ну, никак этот громила не был похож на тот образ утонченного гея из артистической среды, образ которого можно было легко себе представить, стоило посмотреть по сторонам. Или вспомнить, что именно в этой квартире, еще несколько дней назад проживала такая пара.

Переступив порог жилища, еще несколько недель назад служившего местом жительства и храмом своеобразного творчества изящных и томных представителей формально-параноидального абстракционизма, как сразу стало понятно, что гнездышко райских птиц, где под скрип дивана, создавались творения воспевающие поэзию метафизики и безграничную чувственность космоса, превратилось в грязную и вонючую берлогу медведя-шатуна.

Что говорить?

Все было очень запущено.

Трезвость, здоровый образ жизни, утренняя гимнастика, обезжиренный йогурт, все это отсюда безжалостно изгонялось и преследовалось.

По всем видимым и скрытым от пытливых глаз признакам, в берлоге вопрос о спасении души не стоял. Разврат, неверие и скверна — сопровождали живущего здесь. Сколько не всматривайся, сколько не крути башкой, но там даже иконки не было.

Впрочем, не будем отвлекаться от плавной и стройной линии нашего повествования.

Душан подвел его к двери, за которой, как видно должна бала находиться ванная комната. Ни заклинаний произносить не пришлось, ни плечом выбивать. Он толкнул дверь и она с противным скрипом, медленно и неохотно отворилась.

Этот штамп со скрипучей дверью, часто используется в разных кинематографических страшилках. Там, дверь всегда открывается со страшным скрипом, готовя зрителя ко встрече с прекрасным, в виде разложившихся мертвецов или ситуации неожиданностей. При которой главный, положительный герой садится с облегчением на унитаз… Внезапно — резкая, барабанная дробь… Крупно — счастливая улыбка на лице сидящего доказывает, что присел-то он во время.

Барабанная дробь продолжает нагнетать испуг и удерживать внимание…

Даже те, кто в задних рядах кинозала занимался черти чем и те отвлеклись, и непонимающе смотрят на экран… Еще мгновение, еще немного натужливого напряжения и наступит пароксизм страсти и очищения от всего накопленного…

В этот самый момент… О, Боже… Нет, нет… Этого просто не может быть.

Скользкая, зеленая рука, хвать за отвисшее и тянет вниз. Б-р-р…

Этими безотказными, но поднадоевшими внешними приемами, грешат не только в Голливуде, где нет дела до внутренних переживаний героя, но и прогрессивные кинематографические державы: Монголия, Македония и Беларусь. Нет, нет, а и скрипнут.

Так. Все же. Что там, по поводу двери?

Скрипит?

Воспользуемся и мы этим приемом. Дверь отворилась… Но ни запаха тлена, ни даже носочно-чесночных ароматов за ней не было. Все как и всюду.

— Здесь у меня вода, можешь мыться сколько захочешь.

Душан ободряюще подмигнул своему гостю выгоревшими на солнце ресницами. Сам, судя по художественному насвистыванию, шелесту газет и звяканью стеклянного, занялся сервировкой стола и расстановкой угощения.

Если бы Сереге и хотелось забраться в ванну и вылить на себя ведро воды, он, при всем горячем желании и стремлении к этому, вряд ли смог осуществить задуманное. По одной простой причине. Ванна была доверху заполнена пустыми бутылками. Он остановился в нерешительности, раздумывая над проблемой. Ему сразу уйти или все-таки поблагодарить нанимателя этих роскошных апартаментов за розыгрыш и радушный прием. Через плечо заглянул хозяин пустых бутылок и беспорядка. Казалось его такие мелочи вообще не смущали.

— Да, непорядок… Дежурный по конюшне будет наказан самым строгим образом, — после этого затрясся в приступе хохота радуясь удачной шутке. — Ну и черт с ним… Три раза сходит вне очереди в ночной рейд, будет знать в следующий раз… Давай я тебе полью прямо из ведра, как в полевых условиях. Подставляй лодочки.

Он без всяческих видимых усилий, на указательном пальце поднял ведро и поддерживая его за дно другой рукой, стал тонкой струйкой, бережно сливать воду на руки смущенного Сергея.

— Ты, не представляешь себе, сколько раз я был в таких ситуациях, когда не то, что руки вымыть, напиться вволю не удавалось, от жажды с ума сходили. А мы вот руки моем, лицо споласкиваем. Выливаем воду в канализацию… Странно как-то… Для меня, необычно до сих пор… — он прекратил лить воду, уставился взглядом куда-то выше головы и по выражению его глаз было понятно, вместе с воспоминаниями он был далеко. Потом странно ухмыльнулся. — А мухи на кровь так и летят, разжиревшие, наглые…

Сергей, устыдившись расточительности, прекратил свои гигиенические изыски. Вытер руки и лицо, прямо скажем, полотенцем не первой свежести и даже не второй. После этого, кривя нос от запаха оставленного полотенцем на его лице и руках, заглянул в комнату.

Радушный добряк, исполняющий роль хлебосольного хозяина, уже «танцевал» вокруг стола. Радостно клекоча и потрескивая, он занимался хорошо знакомым делом, откупоривал бутылки. Заходя с разных сторон стола, осматривал созданную композицию. Прижигал от дымящегося окурка очередную сигарету. Расставлял стаканы. Что-то из бутылочного построения менял местами. Отходил в разные углы комнаты, оттуда осматривал посаженный стеклянный сад, после опять возвращался к месту основных действий. Подправлял, разглаживал…

Его хаотичные телодвижения издали напоминали ритуальные пляски вождя дикого племени перед тем, как он созовет своих воинов отведать мяса жертв, отданных ему на заклание.

В конце концов, он, как художник, желающий охватить созданное полотно одним взглядом, отошел от стола на несколько шагов назад и потирая руки от увиденного, удовлетворенно крякнул. Бережно взяв с края стола бутылку, щелчком среднего пальца свинтил пробку и резко опрокинув горлышко, сунул его в стоящий стакан.

Набуравив полный стакан, протянул его Сергуньке, даже не удосуживаясь поинтересоваться у гостя, что он будет пить? Как видно, для распорядителя банкета таких тонкостей не существовало. Выпивка она и есть выпивка, и ни к чему задаваться лишними проблемами. Жидкая, крепкая, пахнет спиртом — чего еще?

Себе он налил также и столько же. После чего, чуть привстав с кресла, торжественно произнес.

— Познакомимся по настоящему? — он вопросительно посмотрел на своего гостя. — Меня зовут Душан.

— Сергей, можно короче, Серж, — подняв тяжелый стакан, несколько обескуражено представился тот.

— За знакомство, как за павших боевых товарищей и еще за любовь, надо пить стоя и до конца, не оставляя ни капли.

Со значением выдохнул такое длинное предложение Душан и легко, для казалось грузного тела поднялся, и стоя, в три глотка осушил стакан. После запустил свою пятерню в огромную коробку из под какой-то бытовой техники, в которой сейчас, доверху были насыпаны соленные орешки. Выудив приличное количество этого странного продукта, смачно и хрустко стал их перемалывать своими мощными, как и сам, челюстями.

Вздохнув, как бы подчиняясь, гость последовал призыву и примеру хозяина. Давясь и морщась, он также выпил до дна, но, видать с непривычки водка попала не в то горло, отчего закашлялся. Горло обожгло, выступили слезы.

— Ну, вот и трех минут не прошло, как я уже довел тебя до слез, — засмеялся хозяин балагана. — Пивком, пивком пробку проткни.

Громыхал счастливый Душан, успевая грохнуть пострадавшего пятерней по спине, подать лихо откупоренную банку пива и еще раз черпануть своей ладонью-ковшом пригоршню орехов.

Залив обожженное горло пивом и промокнув закипевшую слезу, тот кое-как успокоился. Отдышавшись, окинул взглядом комнату. За последние полчаса ничего нового в ней не появилось, но одно несомненное изменение все же произошло, она стала гораздо уютнее и светлее.

Его внимание привлек застекленный шкафа, доверху набитый самыми разнообразными книгами. Странность заключалось в том, что до выпитой «огненной воды» его не было. Пришлось подняться и сходить пощупать его — не фантом ли случайно возник от водочного кашля. Все было реальным. Он подозрительно глянул на Бреговича. Тот мгновенно встрепенулся.

— Это не я… Я не… Не мое… Разве я похож на читателя всей этой ерунды?

Он начал искренне оправдываться, пологая чтение делом недостойным настоящего мужчины, и, как бы отвечая на немой вопрос.

— Это от прежнего владельца комнаты осталось. Я не выбрасываю, все как-то веселее.

В подтверждение правдивости сказанного, он снова доверху наполнил стаканы. Сергей, чувствуя, как у него стали каменеть и отказывать конечности, попытался протестовать, но Душан, перегнувшись через колченогий стол, прямо в лицо с обидой спросил:

«Обидеть хочешь?»

Против такого аргумента спорить было бессмысленно и он благоразумно прекратил слабое сопротивление. Легкомысленно отдав себя во власть неуправляемой стихии.

Перед тем, как взяться за стакан, обратил внимание на висящую на стене фотографию, где в светлой военной форме, наутюженный, наглаженный, со множеством наград, в полный рост был изображен его гостеприимный друг, товарищ, а сейчас, когда еще стакан выпьет, то и брат.

— А! Это? — не-то утвердительно, не-то вопросительно хмыкнул Душан, потом приосанившись, со значением произнес. — Это я, перед окончанием службы в парадной форме. Со всеми, согласно параграфа устава, регалиями. Как не крути, а пятнадцать лет своей жизни армия у меня забрала. Не жалею ни грамма. На службе Франции, я честно заслужил право быть ее гражданином. Все без обмана… Вот паспорт… Смотри и завидуй? Все написано.

Он протянул новенький паспорт гражданина Французской Республики и не дожидаясь гостя, махнул содержание стакана в рот. После, насыпав в жменю очередную порцию орехов, аппетитно захрустел ими и расслаблено откинулся на спинку жалобно заскрипевшего стула.

— Да, мечтал я об этой бумаженции. Хотел стать именно французом. Денег поднакопил, хоть сейчас могу бар какой-нибудь или бистро прикупить. То есть, живи и радуйся…

Последние слова он произнес грустным тоном. Как раз радости-то, в голосе слышно не было. Налил опять себе из бутылки, которая стояла ближе к нему, посмотрел на молодого собеседника сквозь прозрачную, янтарную жидкость и вполне трезвым голосом произнес:

— Не нравиться мне без армии. Плохо без нее. Порядка нет. Смысла в жизни нет. Я вот, только пью… ем… оправляюсь. Что еще? Телевизор смотрю, — он грустно продолжил. — Не хватает мне размеренности, отвык я от праздной жизни. Ты только не подумай, что я раскис — и вниз… Или жалуюсь тебе. Нет… Ладно, друже, давай лучше выпьем… Выпьем за то, чтобы иметь смысл и понимать, для чего кто-то затеял, эту глупую и быстропроходящую забаву с названием жизнь.

Он поднял стакан, как бы призывая последовать его примеру, с явным намерением осушить его.

Однако, «друже», к которому он обращал свои простые, но задевающие за живое слова, не выпил, а лишь предостерегающе поднял руку, призывая к вниманию и прося слова для ответной речи.

Поднятая вверх рука тостующего с полным стаканом, замедлила свое решительное движение и в недоумении застыла у губ. Глаза не понимали происходящего. Сергей воспользовался возникшей паузой и довольно нетрезвым голосом, произнес ответное слово, выйдя за рамки отведенного регламентом времени.

— Давай сегодня, мы с тобой побудем умными и не будем говорить о смысле жизни, о том, почему и для чего мы живем?

После такого начала, он с вызовом посмотрел на застывшего Душана. Тот, начинал постепенно приходить в себя, от вопиющего нарушения застольных субординаций. Было видно, что он мучительно раздумывал над тем, как ему поступить. Возразить с мордобоем или промолчать с битьем посуды, и, в финале закрепить свою точку зрения чем-нибудь не обидным, но тоже с мордобоем… Однако Серж не дал ему до конца домыслить возникшую дилемму и продолжил.

— Если нам откроется эта тайна, связанная со смыслом жизни. Тогда для чего, стройным, идущим за нами, колоннам и тем, кто придет им на смену — жить? Тогда жизнь последующих поколений просто утратит смысл. Ты пойми. Если знать — для чего и зачем? Все… — он рубанул рукой воздух. — Катастрофа! Мы сами лишим себя главной прелести нашей жизни — тайны, загадки. Без них, все превращается в обязанность и рутину, а эта трясина нас и погубит… В широком смысле этого слова. Пьем за неизведанное и от того прекрасное.

Душану речь понравилась. Он молча отставил стакан в сторону и протянул руку для поздравительного рукопожатия. Пожав руку сел на свое место со словами:

«Не понятно, но очень красиво. Возникшие сомнения — отменить».

Они выпили, стараясь особо не прислушиваться к организму. А тот, в свою очередь бурно протестовал против такого с собой обращения, особенно — против тех скотских доз, которые выжигали в нем веру в то, что он человек. Как в таких случаях водиться, организм подчинился грубому диктату и насилию, но затаился накапливая зло, с четко очерченной мыслью — отомстить, и, как можно быстрее.

Организм взялся за реализацию плана мести тут же, деловито решив не откладывать его на дальние перспективы и полки. Поэтому остальную часть застолья, Платонов-младший уже помнил какими-то косматыми клочьями и урывками.

Со стороны ему казалось, даже вернее создавалось впечатление, что чья-то рука, задернула занавес и отгородила сценическое пространство от зрительного зала, в котором он непосредственно и находился, с интересом наблюдая за перипетиями действий главных действующих лиц. А на сцене, скрытой от зрителя, оставшаяся часть постановочного действия, под мелодичные переливы Второй сонаты Шопена, продолжала размерено катиться своим чередом.

Со вздохом вспомнив вчерашний вечер и уже как-то совсем обреченно смирившись со своим космическим состоянием невесомости, он собрал полученные журналы и понес их соседу.

Подойдя к его двери он был удивлен тем, что оттуда раздавалось веселое, бравурное пение напоминавшее звуки военного марша. Он ожидал увидеть соседа, в виде разобранного на отдельные запчасти туловища, бессмысленным взглядом рассматривающего потолок или уж, по крайней мере, в таком же скверном состоянии, если еще не более худшем, чем он сам. И тут это пение?

Дверь распахнулась, едва Сергей коснулся костяшками пальцев ее обшивки. Душан искренне обрадовался приходу вчерашнего собутыльника. На радостях, крепко пожимая ему руку, он боднул его головой в грудь и хлопнул по плечу. Его голос и поведение говорили о том, что никаких проблем, связанных с завтрашним днем, не существует и мир принадлежит им, веселым и беззаботным. Забирая поданные журналы, он за руку втянул в комнату, вяло сопротивляющегося соседа.

— Да, друже, загадал ты мне вчера загадку. Я уже начал было волноваться, — виновато произнес он. — Немного дозу не рассчитал для тебя… А ты наверное перед выпивкой и не ел ничего? Но слова про смысл жизни и ее тайну, просто здорово сказал, до самых печенок меня пробрало…

Сергей постарался без особой резкости пожать плечами. Помотать головой, ему все еще было тяжело. Какие слова? Какой еще растакой, смысл жизни? При чем здесь пробрало… А Душан продолжал кружить по комнате, занимаясь самым прекрасным, что может придумать мужчина, это воспоминаниями о вчерашней выпивке.

— Но ты все равно, молодец, — уважительно проворковал-проклекотал он проводя рукой по поседевшему ежику своих волос. — Как ты ловко избавился от всего, что мешало тебе жить… Что мешало тебе дышать полной грудью.

На вопросительный взгляд, сбитого толку и смутившегося Сергея он, любовно раскладывая журналы на колченогом столе, напомнил.

— Э, да ты приятель, видать подзабыл как мы классно с тобой отдыхали? — и успокаивающим тоном добавил. — Такое иногда бывает, особенно когда текилу запиваешь пивом. Извини, лимонов не было, да и мексиканцы запоздали с приходом. Но все равно, молодец. С чужими мозгами, но на своих ногах… Еще пожелал мне какой-то «Good night»… Красиво добрался до унитаза и на хорошей морской волне, длинным выдохом, все и сблевал. И ведь обычно в дырку-то не попадают, все мимо наровят… А у тебя все красиво и аккуратно… Будет о чем вспомнить и рассказать приятелям…

Он продолжал живописно рассказывать, как собутыльника элегантно и красиво, выворачивало в приступе рвоты. И так в своем повествовании преуспел, что через минуту образного повествования, его слушателя, как пушинку сдуло с места. Он приземлился у унитаза в привычной позе. Где его опять, пахучим фонтаном, густой, тщательно продезодораненной жидкости, вперемешку с ядовитым, сжигающим нежную гортань желудочным соком вырвало.

— Молодец! Уважаю…

Вдогонку закричал ему Душан, не понимая, что гостя, именно от его рассказов, опять рвет.

Сегодня было уже чуть проще. Появилась вода. Он долго полоскал рот и как-то исхитрился, над ванной, еще более заполненной пустыми бутылками, умыться. Холодная вода принесла кратковременное облегчение. Он вернулся в комнату, где Душан продолжал с восхищением рассказывать о прекрасном и по-домашнему уютном вечере культуры и отдыха.

— …Ты хоть и уверял меня, что сыт, но коробку солененьких орешков как мельница перемолол, раз и нету ничего. А потом удивил. Удивил по настоящему. Орехи ты запивал вот этой дрянью, — он достал спрятанную за книгами плетенную бутылку от оливкового масла. — Я ее специально решил сохранить, как музейную реликвию. Буду своим ребятам показывать.

Когда Сергей увидел эту бутыль и особенно после того, как прочитал этикетку на ней, к горлу подкатился уже не комок, а здоровенный, сладко-кислый ком, отдающий чем-то сродни, закуски из морга.

Природа образования цунами до сих пор не ясна. Поэтому откуда внутри организма взялся девятый вал, который мощно понесло на незащищенные участки суши, ставшие посмешищем в глазах бешеной стихии — было непонятно.

На это раз, организм расплатился с обидчиком сполна, позволив возмущенной физиологии разгуляться на славу. Из кресла молодого и глупого Платнова, этого любимца и баловня богатой и знатной семьи, катапультировало к унитазу, как пробку из бутылки шампанского.

То что было до этого, было легким ручейком струящимся по тенистой равнине. Сейчас из него извергались струи подобные Ниагарскому водопаду. Казалось, внутренности с ревом сверхзвукового бомбардировщика, вылетали вместе с отходившими водами, с которыми, по мужской невнимательности выплеснули и ребенка.

Долго еще он стоял в затейливой позе «Скорбящей и раскаивающейся Магдалины», сквозь слезы умопомешательства проклиная всех, согласно длинному списку, но каждый раз, не дойдя и до середины, возвращался к главному мерзавцу и подлецу, к себе.

С большим трудом… С пятой попытки… Все-таки сумел разогнуться и заставил себя разжать страстные объятия, в которых трепетало узкое тельце сантехнического приспособления. В наступивших только для него сумерках, с трудом ориентируясь, где он и для чего его занесло в незнакомую действительность, пошатываясь поднялся…

От всего случившегося и водой пока не смытого, тянуло гнилью и тиной — зеленой и жирной, с элементами химической отравы.

В зеркало смотреть на себе не рискнул, но воду дрожащей рукой спустил. Прочистил Сергей забитый рвотными массами нос и прополоскав в очередной раз рот, смог ясно разглядеть участливо склонившегося над ним Душана. Тот выглядел довольно сконфуженным и смущенным.

— Санитары не понадобятся? — как у тяжелораненого в неравном бою, поинтересовался он.

— Нет, — не то прошептал, не то прошелестел сухими, неподвижными губами, вконец обессиливший Сергей.

— Ну и славно, — подвел черту под затянувшейся дискуссией Душан. — Пошли, у меня против такого горя есть отличное, проверенное средство, примешь его, будешь, как огурчик.

Они вернулись в комнату. На этот раз, Сережа в кресло не сел. Он, как женский чулок, небрежно сброшенный легкомысленной и нежной ручкой, полуприсел, полуприлег в кресло, повторяя все его изгибы и неровности.

Пока он пытался расположиться и принять подобающую его состоянию позу, Душан ногой придвинул к окну столик и поставил на него полный стакан неизвестного «спиртуоза». Это было именно то лекарство, о котором он так уверенно говорил: «Помогает от всего и всегда под рукой. Рецепт на эту микстуру, можешь выписать себе сам».

— Я не за этим.

Содрогнувшись в очередной раз, просипел сожжеными голосовыми связками измочаленный Сергей. И в дополнение, указывая на принесенную корреспонденцию, привел серьезный аргумент

— Я твои журналы принес. Возьми их себе.

Последнее предложение прозвучало, как окончательное проявление воли покойного, который будучи уже в состоянии безответственности, начинает раздавать не принадлежащее ему имущество.

— Спасибо, друже!

Душан взял журналы в руки, посмотрел на них непонимающе, мол, для чего это все и небрежно швырнул их на диван. И уже совсем не к месту, добавил.

— Ты знаешь? Очень ты мне понравился. И выдержка в тебе есть и стойкость. Хотел бы я иметь такого брата.

Сергей, сквозь пудовые ресницы, отказывающиеся подчиняться их владельцу, мог только созерцать мир. Правда, для иронии над собой, силы у него нашлись.

— Выдержка…

Он попытался улыбнуться, но лучше бы он этого не делал, так как лицо пришлось возвращать в первоначальное состояние, при помощи рук, растрачивая при этом впустую последнюю энергию.

— Выдержка — это из разряда коньяка или водки?

Душан почувствовал подвох, и, чтобы не показаться совсем уже дураком, коротко заметил:

«Ты меня понял правильно.»

После, подняв стакан и перед тем, как опрокинуть его в глотку с сомнение в правильности своих действий спросил:

— Ты, точно не хочешь?

Сергей, в подтверждении своих окрепших антиалкогольных принципов, убедительно накрыл стакан ладонью.

— Тогда, хоть пивка сербани, — радушно предложил Брегович. — Оно у меня холодненькое. Увидишь, сразу полегчает.

— Нет. Спасибо за хлопоты, — он поднялся, чтобы уйти.

— Подожди.

Душан поднял руку в стиле римских правителей собирающихся произнести важную речь в Сенате. Он кашлянул.

— Ты сам видишь. Я тоже здесь загибаюсь. Поэтому и предлагаю, пошли в армию запишемся. Обещаю, твои проблемы, из-за которых у тебя в этой жизни столько непонятного и… ты вот переживаешь, волнуешься… закончатся едва ты вольешься в дружный армейский коллектив… единых мышленников. Нет… Да… Единомышленников.

Чувствовалось, оратор пытался быть убедительным.

— Ты себе представить не можешь, как у нас в армии хорошо, — он мечтательно понизил голос, собираясь, как видно сообщить, что-то уж совсем интимное из армейской жизни. — У нас так хорошо… Так хорошо… У нас кормят по норме и… Много еще остается… У нас ходят строем, с песнями… То есть… в общем… ты понимаешь, очень много умных людей. Типа меня…

Сергей недоуменно пожал плечами, слегка опешив от такого предложения. Он сегодня вообще плохо, что понимал.

Из более-менее знакомой, полубогемной жизни, переступить несколько десятков социальных ступенек вниз. Стать, что называется куском пушечного мяса, который война безжалостно перемалывает в своей мясорубки и выбрасывает в виде удобрений для полей и будущих тучных урожаев? Нонсенс! Парадокс! С другой стороны, появлялась возможность испытать новые впечатления… Только, какие?

Ох, как тяжело думается в таком измордованном алкоголем состоянии.

Старый солдат не почувствовал горячего желания Сергея последовать его призыву. Мало того, он увидел — о, ужас — сомнение в его глазах. Такого непонимания прекрасных перспектив, он совсем уже перенести не мог.

С неподдельным жаром, вставляя незнакомые для собеседника слова и виртуозно пользуясь ненормативной лексикой, стал рассказывать о жизни в дружной армейской семье с такими красноречивыми подробностями и так крича и жестикулирую, что Сергей, дабы успокоить разбушевавшегося уже не добряка-пропойцу Душана, а капрала Бреговича, махнул на все рукой, подчиняясь всевидящей судьбе.

Конечно, если бы в голове не было этого шума и от каждого удара крови по барабанным перепонкам, мозги не закипали возмущением и болью. Если бы в его, липком на ощупь теле, не было этой неприятной предательской дрожи и желания умереть. Если бы всего этого не было… Без всякого сомнения, он бы отказался. Отказался не задумываясь и ни минуты не сомневаясь в принятом решении. Но вид бравого вояки, с его неунывающим и примитивным восприятием жизни, с его непоколебимым оптимизмом, заставили Сергея в знак согласия махнуть рукой. Головой кивать пока не получалось.

— Если жизнь берет тебя за яйца, возьми и ты ее за что-нибудь, — выдал очередную «умную» мысль Душан. — Неплохо сказал, правда?

От гордости за то, что он может создавать такие мудрые афоризмы на его лице расплылась довольная улыбка. Он опрокинул в горло очередную порцию спиртного и рухнул на диван.

На этот раз Сергей кивнул головой, испытав при этом внутри себя весьма ощутимый болезненный взрыв. Он в изнеможении закрыл глаза. Сколько раз он уже делал это сегодня, однако легче не становилось и успокоение не наступало.

— Отставить веселье. Добровольцам-рекрутам убыть в расположение, расположенных личных вещей. Всем выдвинуться для занятия исходных позиций. Начало марш-броска, через два часа.

Приподняв голову, капрал уже совершенно иным взглядом осмотрел пополнение вооруженных сил. Осмотром остался доволен. Замечаний не последовало. Голова рухнула в диванные пружины и уже через мгновение оттуда раздался бравый храп.

Сергей, не придав абсолютно никакого значения тому, что его, как бы записали в армию, поплелся к себе отдыхать от вчерашнего веселья. По пути бормоча себе под нос, в разных вариациях где-то услышанную фразу: «Чем лучше вечером, тем хуже утром. Чем лучше вечером, тем хуже утром. Чем лучше вечером, тем хуже утром… А чем лучше-лучше, то тем хуже-хуже… Чем хуже, тем лучше… Чем, тем…»

С третьей попытки он открыл входную дверь. Бесформенным, пока еще гражданским мешком, свалился на кровать и рухнул в вязкую паутину полусна, полузабытья…

Через два часа его разбудила тряска и тормошение чьих-то мощных рук. С трудом разлепил глаза. Над ним стоял, уже одетый в какую-то немыслимую маскировочную форму, рослый и уверенный капрал Душан Брегович.

— Ну, что художник, готов? — он с удивлением оглядывал распластанного, как лягушка на препараторском столе Сергей. — Давай, вставай, не задерживай движение. Я уже созвонился с Бизонсоном, нас там ждут. Дыра конечно страшная, но там наш учебно-подготовительный центр. И чтобы успеть засветло, нам следует поторопиться. Ночью дорога может простреливаться бунтовщиками и забастовщиками, а нам неприятности не нужны.

Сергей недовольно поморщился.

— Ну что ты говоришь? Какие в центре Франции бунтовщики. И вообще… Не поеду, не хочу.

Но к таким аргументам преобразившийся капрал был готов. Уверенно потянул Сергейа за рукав, заставил его подняться. Пока Сергей приходил в себе, он продолжал что-то недовольно бубнить себе под нос, обращаясь и к нему в том числе.

— Пошли… Одевайся… Сопьемся мы тут с тобой, погибнем в неравном алкогольном бою… Давай, не тяни гондон — порвется… Не понравиться, пошлешь всех на х… расторгнешь контракт и все дела… Но французом тебе тогда — не быть… Я уже больше пить не могу. Поедем… Был бы военным, за неподчинение в два счета получил бы сейчас в зубы… Давай дезертир… Одевайся… Вплоть до расстрела…

Сергей, большим усилием воли, чтобы не огорчать добродушного собутыльника, слушая его то угрожающие, то просящие нотки в голосе, поднялся и поплелся принимать контрастный душ.

Через полчаса, предварительно покидав свое барахло в сумку и сдав консьержу на хранение картины, папки с набросками и пару ящиков со своими вещами, он был готов тронуться в путь.

Под неусыпным контролем воителя Бреговича, они разместились в его необъятном армейском джипе, чтобы через два с небольшим часа, прибыть к черту на рога и появиться у ворот учебно-подготовительного центра Иностранного легиона в Бизонсоне.

По дороге они останавливались несколько раз у арабских кофеен, где пили крепчайшее кофе. К моменту, когда автомобиль остановился у ворот «Legion Etrangere», оба, на их взгляд, были уже вполне вменяемыми и нормальными людьми.

Дежурный капрал, узнав Бреговича, тем не менее, сдержанно поприветствовал их и указав на стоящего невдалеке высокого плечистого молодого мужчину.

— Вот ведь фафель, ничего не понимает, — с возмущением горячился он. — Что-то говорит, а откуда сам, имя свое — не говорит. Подвези его, а, Душан… Мне кажется это русский… Посылал его куда подальше, так тоже не понимает… Довези до канцелярии… Там разберутся… Объяснял ему, как пройти, не понимает.

Тот, на которого указывали, стоял чуть поодаль в старой, потрепанной куртке, которую, несмотря на довольно жаркую погоду не снимал. У незнакомца было открытое, несколько уставшее и осунувшееся лицо. В руках прозрачный пакет, с выглядывающим из него длинным батоном, бутылкой воды и другой снедью.

Дежурный, вкратце рассказав Бреговичу последние новости легиона, еще раз попросив его подвезти новичка к месту оформления документов.

Брегович махнул рукой, подзывая спокойно стоящего мужчину, и когда он подошел, что-то сказал ему на сербском языке. Тот сдержанно кивнул головой и забрался в машину. Усевшись на заднее сидение, он не торопясь и деловито достал из своего пакета бутылку с водой, пшикнул ею. И когда машина опять заурчала готовясь к движению, он протянул бутылку с прохладной и манящей жидкостью, наполненной огненными пузырьками углекислоты, сперва Сергею, тот блаженствуя сделал пару глотков, после Бреговичу. Оба удивленно поблагодарили. После этого странный незнакомец из того же пакета достал длинный батон, переломил его наполовину и большую часть хрустящего и вкусно пахнущего хлеба протянул Сергею, а вторую Душану. Те опять, почти хором поблагодарили этого удивительного путника, встреченного ими на своем пути. И молча стали жевать этот вкусный и свежий белый хлеб.

Ворота медленно открылись и они втроем въехали на территорию части. Сергей оглянулся как будто попытался запечатлеть тот отрезок гражданской жизни, которую он оставлял у себя за спиной. Но сзади ворота бесшумно закрылись, не оставляя места сомнениям о принятом при странных обстоятельствах решении.