Легионеры

Глава 17 СЕРГЕЙ и АЛЕКСЕЙ. РОЗОВАЯ ЛЕГЕНДА (научный доклад)

Утро принесло новые заботы.

Пришлось вставать, умываться и чистить зубы.

После приятных минут связанных с водными процедурами, вся четверка в недоумении, ходила вокруг сгоревших ночью палаток и громко возмущалась. Запевалой выступил Алексей.

— Вот, суки, а? Кто это сделал? Оторвать им всем… чтобы не болталось… Такую красоту порушили…

Начал он высказывать наболевшее и выплескивать на других горечь утраты, как бы приглашая и остальных посочувствовать утраченной красоте и строгой геометрии походных палаток.

— Это что же такое делается? — поддержал его Рысак. — Провиант с кофе, хоть не тронули?

— А чего нас не разбудили? Что ж это получается, опять самое интересное пропустили? — загоревал Сергей.

Троица внезапно остановилась. Повисло молчание. Они смотрели на Канальского. Тот, пытался сойти за умного, то есть промолчать. Но сослуживцы плотнее его обступили и он рванул.

— Вот ведь, курва… Проше пана, — выкрутился Кшиштоф, идущими от души словами.

Ну, и на этом, спасибо.

После сытного, но молчаливого завтрака полуфабрикатами. Началась обычная рутина армейской жизни. Пришлось встречать и разгружать конвой прибывших вездеходов с боевым запасом, сигаретами и продовольствием.

Оставшуюся часть дня, практически до ночи, укрепляли укрепление укреплений.

Камни на носилках и песок в мешках никто, никого не заставлял носить. Зачем заставлять? Все прекрасно, хорошо и живо запомнили недавние события прошедшей ночи, особенно ту ее часть, когда над головой и другими выступающими частями тела, весело чирикали пули и горячие осколки ручных гранат. Поэтому, зачем кого-то заставлять, когда песок, гравий и камни берут на себя часть предназначенных лично тебе осколков и пуль. Не надо заставлять. Остановился, водички попил и опять за работу. Не для дяди, для себя стараешься…

После взятого сумасшедшего темпа работы. Ближе к ночи. Наступило время отдыха. Личный состав, не смотря на великолепный пейзаж окружающий со всех сторон, готов был рухнуть в сон, там где стоял. Один неугомонный Гусаров с пропеллером в заднице, ни как не мог отключиться. Он тут же начал сочинять очередное письмо в адрес Пирогова. Зачем?

Он знал ответ на этот вопрос прозвучавший от любопытного Рысака.

Чтобы тяготы и лишения связанные с несением воинской службы, не казались пресными и нудными. И еще, в целях внесения разнообразия в жизнь центральной нервной системы, включая мозг.

— Так, работаем без страховочных тросов, — сразу предупредил он Сергея. — Давай ему забабахаем что-нибудь по-нашему, по-шекспировски, без претензий. Чтобы ему, как простому человеку было интересно и понятно.

— Давай, — с большим сомнением согласился Сергей. — Но раз по-нашему, тогда ничего писать не будем.

— А что случилось? — обиделся Алексей.

— Пока еще ничего. Но обязательно случится. Я в лесу камеру оторвал, по которой нас транслировали…

Он повернулся и достал из рюкзачка небольшую допотопную камеру.

— Прикрепим к ней видеокассету и попросим Кшиштофа, пусть в комнате у Пирогова, прямо в вытяжке над унитазом установит… Но, уж, чтобы обязательно в глаза бросалось.

Гусаров, прикрыв глаза покрутил головой, как бы взвешивая внутри это предложение.

Да, Шекспир отдыхает — на этот раз, Алексей, обиделся по-настоящему, с завистью.

— Он давно уже отдыхает, — не понял своеобразной идиомы Сергей.

Алексей задумался. Придя в себя, со значением заулыбался, как будто его щекотали в щекотливом месте. Потом, стараясь казаться равнодушным, поинтересовался у автора идеи, ревнуя его к задуманному:

— Это ты сам такую красоту придумал или «спиз…ил» у кого?

— Что, такое… это, есть… — «спиз…ил»?

Безобразно коверкая слова, спросил Сергей, окончательно расставаясь с мечтой стать учителем русского языка и литературы.

— Тебе объяснить по-солдатскому или по-научному?

Молниеносно и живо отреагировал Алексей, загораясь от возможности, все правильно закадычному дружку разъяснить, а главное, это показать ему, что и он способен не только мешки тягать, но и рождать идеи.

— Давай оба варианта, — поудобнее усаживаясь и собираясь внимательно слушать, попросил его Сергей.

— Оба, так оба, — легко согласился знаток фольклора, на всякий случай закатывая рукава. — Да, к слову сказать, солдатский напрямую увязан с научным, по этому слушай внимательно.

— Я готов! Так точно! Есть! — кивнул головой Сергей. — Но откуда эта смелая атака на догмы?

— На всякий случай, — осторожно пояснил свою решимость Алексей и осмелев добавил: — Нельзя все время стоять на месте, пора уже и для науки, что-то сделать. Для красоты слога я назвал свое сообщение «Розовой легендой». Итак, слушай.

Дело происходило во времена владычества Римской империи, то есть, так давно, что славяне в то время, еще жили в пещерах и в них, при свете костра «лаптем щи хлебали». Это выражение означает — жили просто и водки не пили.

В эти далекие времена, к таким же бесправным легионерам, как и мы с тобой, шел караван навьюченных мулов с грузом соли. Как тебе известно, в древности ее было несравненно меньше, чем сейчас. Стоила она дорого и в свободной продаже бывала с постоянными перебоями.

Чтобы легионы не бунтовали, Цезарь Клеопатрский регулярно посылал в свои войска такие грузы, не обращая внимания на стоимость соли и транспортные расходы. Спокойствие в войсках, стоит дороже.

Сам понимаешь скорость нагруженного мула, гораздо меньше той, нежели когда он идет порожняком. Правда погонщики знали один секрет увеличения скорости обессилевших животных. Если, скажем, требовалось резко уйти от погони или ко дню рождения правителя выполнить пятилетний план досрочно, тогда они под хвост бедной, бессловесной скотине, закладывали стручок жгучего перца. После этой незамысловатой операции, сами порой не успевали за животными, так они рвались вперед, к воде, к тому, чтобы остудить жар и нетерпение тела.

Но, к теме исследования, о котором я веду речь, данное уточнение не имеет ни какого значения и считается простой, энциклопедической ремаркой. Некоторым слушателям повезло, им попался грамотный лектор.

Так вот, значит идет себе этот караван идет, параллельно ему крадутся бандиты, пытающиеся эту соль спиз… нет. Пытающиеся эту поклажу, забрать себе. Но так как груз стратегический и мало того, военный, его, соответственно, охраняли вооруженные люди, их тогда еще называли легионерами.

А на то время, бандюги хоть и были смелыми, но не до такой же степени, чтобы добровольно ложиться и умирать под дротиком, пущенным умелой военной рукой, руководимой центурионом. Поэтому нападений не было, хотя конвой ухо держал востро и на посту спать себе не позволял.

Долго они шли по территории с засушливым климатом и отсутствием атмосферных осадков. Сегодня, как назло на этом месте раскинулись необъятные итальянские просторы средней полосы.

Идти было тяжело. О чем разговор? Даже мулам иногда под хвост закладывали стимулирующее средство, в виде допинга из жгучего перца. Они бедные и несчастные, лишь мотали своими скотскими мордами и все равно, дальше двигаться от усталости не могли.

Бандиты, несмотря на возможность хорошенько пограбить и принести в свой дом гостинцев для детей и хлеба для больной матери, и те отстали. Не выдержали напряжения. С них, с бандитов-то, какой спрос? Мокрота одна, а не люди. Они же крепкой силы воли и настоящей солдатской закалки не имеют. Однако, разговор не о них.

Согласно историческим свидетельствам Плиния Старшего, через восемнадцать дней караван вышел на берег разлившейся реки Тибр.

То-то по первоначалу было радости, то-то все ликовали. Потом искупались, помыли щелоком разные необходимое в семейной жизни места и несколько поостыли. Все потому, что от большого количества выпавших осадков, в виде дождя, эта речка разлилась по-настоящему и смыла построенный вороватыми подрядчиками мост. Он попросту сложился карточным домиком вовнутрь своих колонн и развалился, погребая в водах стихии, под своими развалинами, даже рабовладельческие жизни. Впрочем, это к моему исследованию, основанному (Sic!) на трудах, в том числе, обоих Плиниев, имеет хотя и косвенное, но достаточно важное значение.

Вместе с представителем торговцев соли, по имени Фраерман, походили они по берегу, покричали паромщику, только того, видно вместе с паромом, разбушевавшаяся стихия тоже смыла куда подальше.

Покумекали и сварганили погонщики мулов, вместе с секьюрити, подобие переправы — привязали Фраермана, вместо поплавка к мулу и пустили их порожняком в пробное плавание. Ничего не получилось. Толстый, орущий всякие картавые непристойности, тонущий поплавок чуть не утопил мула. Пришлось обоих вытаскивать на берег и откачивать каждого по отдельности, но через индивидуально-обособленные отверстия.

— Я прошу прощения у уважаемой аудитории, — Гусаров прервал повествование. — За перенасыщенный наукоемкими терминами стиль повествования, но общаемся мы, все больше о вечном и глобальном. Посему, извольте, любезный, правильно истолковывать мою речь.

Сергей, а это лично к нему обратился лектор-самозванец, в знак поощрения, чуть заметно прикрыл веки и царственно кивнул головой. Давая понять, что он пытается соответствовать высокому духу проводимого мероприятия.

Алексей, ободренный этим кивком, продолжил свою выездную лекцию в войсках.

— Сели они все в кружок. Забили косяка из благовоний. Покурили, поспорили. Закатив глаза в сторону поднебесья подумали. Наморщив лбы, общими усилиями придумали другой способ переправы.

Выяснили в каком месте сегодня у реки находится брод, поднялись вверх по течению километров на семь и без лишней нервотрепки, переправились на другой берег. Пошли дальше.

Вьючные животные побежали веселее. Причина этой веселости заключалось совсем не в том, что им под хвост засунули стручки жгучего перца, к коим, я уже в третий раз возвращаюсь в своем повествовании. Вовсе нет…

Но и мы не ослы. Поэтому не будем забегать вперед и о причине их резвости, я вам расскажу в самом конце своей «розовой легенды».

Когда еще через двенадцать дней, они прибыли в город Пизу. То, как издавна повелось при доставке и получении продуктов питания. На оптовом складе продовольственной воинской службы, под извечную попевку «сдал-принял», взвесили поставленную соль и очень удивились.

Оказалось, что десятая часть соли, по злой и беспощадной воле Тибра, ушла вместе с водой, попросту растворилась. Погоревали, поплакали, ведь кому-то придется за это посидеть. При чем, посидеть на выбор или — на раскаленной жаровне или — на колу.

Но делать нечего, составили акт и списали убытки на естественные форс-мажорные обстоятельства, в полном соответствии с требованиями Римского права. Скрепили акт дружескими объятиями и веселой попойкой. После чего, по римскому обычаю и по велению измученного организма, все организованно пошли спать.

А утречком, встали пораньше. Причина этого «пораньше», была заранее ясна. Чтобы пот выделяемый организмом выделялся не столь обильно, а соленая влага не разъедала нежную рабскую кожу и дорогостоящую ткань драп-дерюги, из которой тогда шили грузчикам роскошные туники. По этим причинам, тогда завсегда работали по утрам.

Так вот, поднялись продавцы и покупатели, опохмелились соком из навозных мух. И дружною гурьбою, направились грузить прибывших за солью представителей продовольственных служб боевых единиц и подразделений.

Открыли склад…

А на том складе, кроме сытых мышей ничего нет…

Понятное дело. Ударили в барабаны, надули в литавры… Что ж это делается на охраняемой территории.

Скандал… Измена… Предательство?

Впрочем, согласно дошедшей до наших времен переписки по этому поводу, очень оперативно нашли причину усушки и полной утруски. Оказывается, так было записано в официальных бумагах. Боги, не получив свою «десятину» разгневались и наказали алчных людей.

Вся соль провалилось сквозь землю. Канцелярию Цезаря и специально созданную для этого дела комиссию Сената, такое объяснение интендантов не вполне, но устроило. Не могло не устроить потому, что это правда, а против правды не попрешь.

Имелись конечно скептики и непорядочные типы. Такие и им подобные, во всем произошедшем подозревали воровство и преступный умысел. Однако им, уже непосредственно в Риме, в момент утверждения акта о списании, было предложено заткнуться. Попросту не раздувать нездоровый ажиотаж и не расчехлять ненужные страсти. Особенно вокруг того, что у некоторых членов комиссии появились новые дворцы и красивые рабы обоего пола. Дела было закрыто.

Говорят, когда Цезарь увидел под актом подпись Брута, своего младшего товарища и председателя этой комиссии, именно тогда и прозвучала ставшая хрестоматийной фраза «И ты, Брут?». Потому, что если хорошенечко вдуматься, в тот момент когда Брут, в хорошо охраняемом помещении римского Сената, ткнул Цезаря заточкой под ребрину. Там уже Цезарь, ничего сказать не успел. Он слишком скоропостижно скончался.

Вот с тех самых времен и повелось. Если что-то по мелочам пропадет, это называется «стибрили», а уж если по крупному гикнется, то договорились это называть «спиз…ли». По географическому месту произошедших событий, т.с. пропало в Тибре и исчезло в Пизе.

Однако, на этом история свой поступательный бег не остановила…

Место это в городе с тех времен считалось не хорошим, то погреб завалиться и квашенную капусту придавит, а то огнем заискрит и полгорода в угольях для приготовления хорошего шашлыка. А еще бывало, плебеи напьются здесь «горькой» и ну, давай, куражиться, а между гульбищем, разнесут в лоскуты, и дребезги все постройки. Н-да…

До 12 века, на том гиблом месте ничего не строили, крепились. Может и зря. Место славное и примечательное. Как ни как, центр города. Термы, пиццерии, гетеры неподалеку, — все ж рядом. Но потом подзабыли заветы стариков и вроде, как из некондиционных материалов построили башню, «кампанила» называется. Нормальные стройматериалы, это также по традиции, ушли упитанным церковникам на строительство загородных вилл.

Они, кстати, все правильно рассчитали. Думали, со временем башенка сама завалится по естественным причинам и все довольны. Можно было бы сослаться на злые силы сатаны и природы.

Но добрые люди говорят, что-то там с раствором напутали. Вместо того, чтобы на чистый речной песок блоки укладывать, в него по недомыслию добавляли слово божье и яичные желтки. Схватилось так, что отбойным молотком не отшибешь, если его, конечно — не включать.

В общем башня не развалилась. Зато на выбритую макушку головы местного прелата, слетелись дьявольские козни и неприятности.

А дело было в том, что кто-то из обиженных, видно тот, кому ворованного не хватило, куда положено по инстанции и доложил. Мол, так и так, прикрываясь священным писанием и прошлыми религиозными заслугами в боях за Гроб Господний, господа духовенство, воруют.

Реакция Папы, не заставила себя ждать. Понаехало проверяющих. Первоначально, три комиссии признали, что все нормально. Ни хищений, ни фактов приписок не выявлено.

Только с четвертой попытки, хапуги в рясах были выведены на чистую воду. Суд инквизиции потребовал, чтобы они покаялись. Делать нечего. Они и покаялись. Им за это все грехи и скостили. На этом скандал был исчерпан. Однако ж, тенденция осталась…

В результате стоит в центре города Пиза башня, как памятник и напоминание о том, что все всегда можно списать на гнев богов. Правда, башня стоит криво, зато слово «спиз…л» с каждым годом все прямее и увереннее заявляет о своем триумфальном шествии по всему миру.

Sapienti sat[1] — многозначительно закончил Гусаров, ожидая обрушения восторженного шквала аплодисментов.

Но даже хлипких, вынужденных хлопков не дождался.

Вся речь была произнесена монотонным слогом, торжествующего пафоса «лектора на общественных началах» которому нравился сам процесс речи. Этот процесс для таких особ, становиться еще более приятным, когда его, хотя бы вначале слушают. Кроме всего прочего, они пытаются придать своим словам еще и ритмический рисунок, поэтому дирижируют сами себе обеими руками и одновременно отбивают такт ногой.

Алексей устало и мудро посмотрел на дружка Платонова и примкнувших к ним слушателей, Колю Рысака с Кшиштофом. После брови у него поползли вверх.

— А где твое стило, берестяная грамота или в крайнем случае папирус? — огорченно, почти оскорблено спросил он у Сергея, собираясь вот-вот заплакать. — Ты что, ничего не записывал? Получается, я все это зря говорил? В пустую сотрясал воздух?

— Зачем записывать? — не понимая, смеяться ему или начинать оправдываться, спросил Сергей.

— Verba volant, scripta manent[2], - как неразумному ребенку строго объяснил ему Алексей.

После махнул рукой, как будто внезапно вспомнил, что он все для себя уже давно и окончательно решил. Примирительно подвел черту под сказанным:

— Не ищи, солдат, в моих словах мораль и нравоучения. К сожалению, кроме многовековой, глубокой и так необходимой людям истины, там больше ничего нет.

Сергей внимательно посмотрел на Алексея, потом на песок тихо осыпавшийся с бруствера окопа, подумал и с вызовом повторил:

— А про камеру визуального наблюдения, все-таки я сам придумал, а не то, что ты называешь подозрительным словом слим… скрим… Забыл уже каким…

— Нет вы видели такого человека? — возмущенно закричал Алексей. — Рысак, выскажись. Ты здесь самый умный… Хотя и Терминатор.

Коля не ждал такого поворота событий и от неожиданности инстинктивно вздрогнул. Приняв оборонительную стойку, которой его обучил Сергей, из-под поднятого локтя спросил:

— А в чем собственно дело?

На всякий случай не опуская локтя, стал ждать разъяснений.

— Ты с умным видом стоял? — строго посмотрел на него Алексей.

— Ну!

— Лекцию про слово «спиз…л», слушал? — еще строже спросил он у Рысака.

— Ну! — с видов образованного человека продолжал настаивать на своем Коля.

— Так выскажись по этому поводу! — требовательно и возмущенно закричал Алексей.

— А в чем собственно дело? — ловко перехватил инициативу в свои руки Рысак.

Смеялся даже флегматичный Кшиштоф.

— Дайте мне самую тяжелую работу и потребуйте, чтобы я ее выполнил, и умоляю, уведите меня отсюда в смирительной рубашке, — простонал Алексей. — Мне, буйному и помешанному, с тихими идиотами не по пути…

— А в чем собственно дело?

В третий раз переспросил Коля понимая, что никто его бить не будет и за шифером для крыши вигвама, как недавно в джунглях не пошлет.

— Иди, отрок… Иди и успокой жителей земного шара тем, что пока ты здесь… Под моим присмотром, люди доброй воли, могут спать спокойно, — устало махнул рукой Алексей. — Да! Горе от ума, нам с тобой явно не угрожает.

Однако Рысака такой поворот событий не устраивал. Он как в школе поднял вверх руку и задал мучающий его вопрос:

— Я, типа, не понял… А чё, название такое понтовое — Розовая легенда?

На всякий случай, кулак поднятой руки рефлекторно сжал еще крепче и от лица не убирал.

— Хвалю за пытливость ума, — похлопал его по плечу Гусаров. — Я хотел назвать свой научный труд «Разовая легенда», т. е. на один раз, но видно зря старался, что не назвал. Была призрачная надежда на то, что мой единоокопник не поленится, запишет мои слова и все это станет достоянием всемирной культуры и само собой истории. Да видно, не судьба. Хоть и последней, но надежда на нечаянную радость и Нобелевскую премию, умерла. Так как повторить все заново, под запись, я уже не смогу, запал не тот. А без харизмы в науке сиди и не рыпайся…

Со стороны было видно, как сильно переживает человек, потративший впустую чужое время. Другие народы тоже умею переживать, те же сенегальцы, очень в этом преуспели. А вот показать это, с широким размахом и одухотворенным задором, нет, не умеют. Пока еще должных, славянских высот в этом, не достигли.

Все долго, исподлобья поглядывая друг на друга, испытующе молчали. Первым не выдержал Алексей. С тоскливым криком, покидающей родное гнездо и улетающей в теплые края птицы, прокурлыкал:

— Так по вашему, я никакая не муза..? А муз?

После этого многим показалось, что кто-то случайно обронил слезу. Устойчивые инстинкты и безусловные рефлексы, и здесь сняли свой урожай.

Сергей не поддался на псевдонаучную лирику мужественного героя нашего повествования, а совсем наоборот. Психанул и еще раз мстительно и раздельно, с осознанным превосходством повторил свое утверждение:

— Про установку камеры в логове Пирогова, это все же я придумал…

Хотел Алексей в очередной раз полезть в карман за словом, да передумал. Тем более, он уже оттуда все выгреб. Делиться с демократической общественностью было нечем. Разве что, призвать их всех скопом к свободе, равенству и правопорядку. Но посмотрел он на лица тех, кто весь день тягал камни и копал окопы… И промолчал.

Вновь возникшую паузу, которая иногда возникает в трезвых беседах военных людей, разрядили прилетевшие вертолеты. Салют Кибальчишу!

Для установки макета камеры видеонаблюдения в жилище санитара, отправили Кшиштофа. Серьезно объяснять ему ничего не потребовалось. Раз надо, значит надо. Оказалось, что совместные испытание джунглями стоили многого. Кроме того, что он был шустрым пареньком, он, плюс ко всему, оказался и легионер неплохим, исполнительным и скрытным.

Перед засылкой пана Канальского с секретной миссией в логово Пирогова, его тщательно проинструктировали.

Дали понять, что вещи либо деньги там брать не надо. Так как, это всего лишь — розыгрыш. Милая, товарищеская шутка.

Конечно, чтобы все получилось и шутка не была смазана чьим-то неуклюжим поведением, установить камеру следовало так, чтобы Пирогов ее, не сразу, но обязательно обнаружил. А если санитар застукает его за установкой аппаратуры, в этом случае, чтобы шутка казалась еще более милой, совсем не грех будет треснуть его по башке чем-нибудь легким, молотком например, или ломом.

— Так может, проше пана, сразу дать ему по голове и, проше пана, без установки всяких глупостей обойдемся.

В целом правильно сориентировался и внес посильное предложение польский патриот.

— Да, я то же самое говорил, — тут же начал горячиться и ябедничать Алексей. — А вот Сергей или по местному Баг Арт, решил в игры поиграть, и как пацифист отказывается от насилия. Ждет наверное, что он сам себя тяжело ранит… А потом, не выдержит мучений от тяжелой раны и руки на себя наложит… Так, что ли получается? А?

Серега в ответ, только демонстративно пожал плечами, показывая, что в эти беспредметные дискуссии он ввязываться не намерен.

— А в чем, проше пана, хуинка-проблема? — не поняв горячности Сергея, поинтересовался Кшиштоф. — По какому поводу, столько нежных нервов, наматывается на грубые вилы? В чём, проше пана, смысл-то?

Ему в двух словах, не называя Колю Рысака, как главного источника полученных сведений, объяснили. В запальчивости Сергей даже назвал Пирогова «грязным убийцей». Себя же они таковыми не считали, хотя и числились по ведомству наемников, которых, брали на службу, именно для убийств и разрушений.

Вот она политика двойных стандартов, именно отсюда и растут ее кривые ноги.

Услышав про «грязного убийцу», Кшиштоф хмыкнул и к удивлению Алексея, полностью стал на позицию пацифиста Бага.

— Просто его грохнуть, проше пана, это чересчур банально и скучно, а вот побегать с ним в «жмурки», в «догонялки», это, проше пана, гораздо более интересно…

Под таким напором аргументов и скрытой критики от друзей, Алексею пришлось капитулировать и твердо стать на их позицию.

Вроде все предусмотрели, все Кшиштофу сказали… Ну, с богом… И с ближайшим бортом отправили его, по-товарищески шутить с «грязным убийцей»…

Сами на базу прилетели, аккурат на следующий день. Хорошенько, в настоящей горячей воде, помылись. Вычесали из волос, у кого на груди, у кого на голове, а у кого и в другом месте, затесавшихся насекомых и паразитов. С наслаждением побрились. И в столовку.

Для разогрева и лечения душевных ран, перед едой выпили аперитив. Поели много разной, позабытой пищи. Подай им в тот момент, вместо ароматной мясной тушенки с бобами, свежую ящерицу или аппетитного шакала. Отвергнут с негодованием.

Сейчас спроси: «Что ели, хлопцы?». Так они и не вспомнят. Но зато в памяти осталось искреннее удивление от вкуса горчицы и кетчупа.

Вечером, за счастливое возвращение, выпили специально для них украденного спирта, а за ужином красного вина. Вот это жизнь. Сладкая и сытная.

На следующий день, на общем построении, симпатяги узнали, что они настоящие герои. О чем им при всем честном легионерском народе, сообщил командир боевой части.

В своей выспренной, пламенной и пафосной речи, он особенно напирал на то, что они не только снимали людей с деревьев. При чем, не пулей снимали, а добрым словом. Но и заботились о кратковременно сошедших с ума. Не глядя на происки и коварство природы, приняли самостоятельное решение и вывели из джунглей всех легионеров живыми и физически здоровыми. За все за это, представлены к ордену и присвоению внеочередного звания «капрал».

После возвращении во Францию, в этом месте командир не сумел удержать слезу, возможно одному из героев, будет представлено почетное право пронести на параде, главную святыню легиона, деревянную руку капитана Данжу.

Короче говоря, на обоих везунчиков обрушился дождь почета и ураган почитания, поклонения и уважения. Оба ускоренными темпами проходили проверку «медными трубами». Так как здравицам, почитаниям и славословиям в их адрес, казалось не будет числа.

О погибших в Сентачо, что вполне в русле современного излишне прагматичного времени, не то, чтобы забыли, а просто пытались не вспоминать, дабы не портить разными пустяками праздник. Легиону вполне хватало одного погибшего, которого выбрали для оплакиваний и траурных церемоний уже давно. Этим погибшим был — капитан Данжу. И достаточно.

Кстати, по представлению Алексея, умеющего писать такие бумаги. Не остались без внимания и не ушли в забытье остальные участники пятерки. Алексей скромно просил у верховного командования, представить четверых его товарищей к званию Бесстрашного героя Франции или на худой конец к Ордену Почетного Легиона, а также, установить на родине героев «бронзовый бюст в полный рост» (пожизненно).

Пока же придет решение, определяющее их дальнейшую военную судьбу. Отдыхать и еще раз отдыхать. Приходить в себя от пережитого. Набираться жизненных сил для новых подвигов и свершений во славу… Нет, не любви… Во славу французского оружия и наемнического ордена.

Коле Рысаку, не глядя на его уголовный статус «законника» который он на время, как бы утратил. Было позволено крепко запить и разгонять по вечерам тучи, дабы ночи была ясными и безоблачными.

С приходом тьмы, с ее наступлением, начинались глубоко семейные разговоры о самом важном в жизни. Появлялись нужные и бесконечно необходимые слова, характеризующие состояние любви. Любви ко всему окружающему миру и, что не характерно, к людям.

Но бить Пирогову морду, за просто так, не доказано, Колю удерживали и вилки, после половины девятого, когда линия налива перехлестывала уровень мозгов, от него прятали. Как не пустили его в первую ночь, после счастливого возвращения, ночевать по месту его прописки и жительства.

Как не крути, а Пирогова берегли и лелеяли. Убьет его Рысак в гневе, и, что? Конец интересной забаве. Кого дурить и кого воспитывать? То-то же. Какое ни какое, а развлечение для тела и отдых для мыслей.

Смотреть на Пирогова пошли через три дня.

Сам он хоть и был соседом по комнатам, но на праздник «восставших из ада» по случаю успешного возвращения из джунглей, его не звали, берегли. От этого или от чего другого, но было видно, как сильно человек переживал, по одному ему, известному поводу.

«Медбрат» осунулся, потерял соответствующий его должности, медицинский лоск. Стал выглядеть, как обычный, малопочитаемый и оттого малооплачиваемый врач, которого буквально только что, выдернули из необъятных просторов бывшего СССР. Так скверно смотрелся, что Сергей не смог этого вынести и ушел.

Так прямо и сказал: «Не могу на такое смотреть, пойду лучше партию в гольф сгоняю.»

Сергей ушел, а Гусаров остался смотреть на Пирогова, про себя думая, где это Баг найдет поле для гольфа и какими клюшками он собирается ударять по мячу? Или…

Алексея прямо-таки холодный пот прошиб. Ё-мое… Друган подал ему тайный сигнал, а он его не понял…

В конце концов он напрягся, смог совладать с нервами и взять себя в руки. Решил, что потом все выяснит, а пока следовало все окончательно разведать. Нащупать у вероятного противника, слабые места в обороне.

— Что так плохо выглядишь, товарищ, санитар Пирогов, — для начала, участливо спросил Гусаров. — Может тебя во время нашего отсутствия ненароком обстреляли? Или почта принесла с родины дурные вести, что тебя сняли с доски почета?

— Да нет, все нормально, — понуро втянув голову в плечи прикрытые линялой майкой, как-то вяло произнес тот. — Поздравляю с благополучным возвращением…

— Ну, не хочешь не говори.

Охотно ввязываясь в разговор, согласился Алексей. И как само собой разумеющееся заметил: «Какой-то ты все-таки сегодня маниакально-депрессивный? Спал-то хорошо?».

— Хорошо, — недовольно пробурчал Пирогов. — Да, отцепись ты от меня. Ну, чего пристал, как налоговая инспекция…

— Солнце тебя… я смотрю не радует. Говорю, солнце не греет…

Грустно сказал Алексей и не обращая внимания на оскорбительное сравнение с налоговой инспекцией, тут же, оживившись, посоветовал от души:

— Ты водки выпей и солнце ярче засияет. Жизнь по-новому сформируется, и своими красками снова начнет тебя радовать… Забыл, как говорят в тех местах откуда мы с тобой родом: «Не питие от праздника, а праздник от пития.» Выпей и будет тебе праздник…

Пирогов на это только тяжело вздохнул.

Помолчали… Посвистели… Покачались на каблуках. Расходиться не хотелось.

По всему было видно, что Пирогов соскучился по общению. Может у него возникла та самая необходимость обычного человеческого разговора. Когда хочется высказаться близкому человеку. Поделиться с ним своими тревогами и опасениями, услышать совет… Но слов, тех самых, необходимых, пока не находилось. Однако именно он, первым и сломал возникшее молчание.

— А правда, люди говорят, что завтра снова в бой и что покой нам только сниться?

— А как же. Само собой.

В подтверждение сказанному, Алексей задрал на себе форменную легионерскую рубашку: «Видишь, по известной русской традиции, я даже чистое белье одел.»

— И что, всех возьмут? — испугался санитар. — Неужели заметут?

— Всех…

Уверенно, без тени сомнения подтвердил Гусаров. После посмотрел на него как психотерапевт и выдал пригов… т. е. диагноз:

— Тебя терзает и мучает неудовлетворенная ненависть к врагу? Можешь не сомневаться. На фронтах справедливой, освободительной войны, ты свою скрытую фантазию, вбить по рукоятку нож в спину неприятеля, очень скоро удовлетворишь… Патроны можно не экономить…

— Но там же стреляют, там же можно…

Он перебил Алексея, но не захотел, не смог выговорить. Спазм сдавил горло. Как бы в поисках защиты и поддержки протянул в сторону Алексея свои руки: «Видишь, вчера резал за ужином отбивную и поранился… Мозоль на всю руку.»

— Покажи, покажи, — искренне заинтересовался Гусаров.

Пирогов плаксиво скривив губы, резко протянул свою преступную руку, практически под самый нос Алексею.

Тот, как будто ждал этого броска ладони в область переносицы, легко увел голову в сторону. Чуть отстранившись, внимательно осмотрел то, что назвали раной и покачал головой.

— Беда… — со вздохом сочувствия произнес Алексей.

Но руку на выпускал. Еще немного, для приличия и придания себе солидности помолчав, со значением произнес:

— Но беда одна не ходит… Приготовься. Соберись. Выслушай меня внимательно… И не перебивай… Да, дорогой товарищ, санитар Пирогов! Многих друзей придется похоронить… За казенный счет… Но в битвах за идеалы демократии, напрасных жертв не бывает. Давай с тобой, на всякий случай, прямо сейчас попрощаемся.

Только после этого, Алексей выпустил руку санитара, который от боли уже побелел.

Он раскинул свои руки для объятий, а губы свернул в трубочку для троекратного целования в лоб и брезгливого, незаметного сплевывания в сторону. Однако, не смог довести задуманное до логического конца. Пирогов испуганно отстранился и прохрипел:

— Не говори так, солдат, ты меня пугаешь, — и стал пятиться от Алексея.

— И все таки… Обнимемся?

Гусаров не отступался от намерения исполнить целовальный ритуала до победного финиша. Он на полном серьезе собирался довести его до конца. Своего или пироговского, он пока не решил, но то, что не всеобщего, это он знал наверняка.

— Незачем…

Не желая показывать свой испуг, сухо обронил Пирогов. Повернулся и торопливо бежал из своего рабочего помещения. По ходу движения, странно тряс головой и что-то в недоумении бормотал себе под нос.

Алексей с непроницаемым лицом идиота, которому всегда и все неясно, еще какое-то время постоял с распростертыми и приготовленными для объятий руками. Но никто в них не упал. По всему было видно, что заранее попрощаться с Пироговым сегодня не придется.

Чтобы не тратить зря потраченные усилия, он пошел искать для объятий какого-нибудь завалящего именинника или в крайнем случае Колю Рысака. Тот сам броситься в раскрытые для объятий руки, с искренней благодарностью за сохранение своей драгоценной жизни.

Под дверью собственного жилища, Пирогова ждало очередная записка, при чем с тем именем, которое в конце концов вспомнил Рысак и которым очень гордился санитар. Он с испугом, как ядовитую змею осторожно поднял ее… И, почти мгновенно, с криком отбросил от себя прочь… Любопытство все же взяло свое. Собравшись с духом, поднял клочок бумаги. Развернул…

То, что он там прочитал очень ему не понравилось. Особенно то, что к нему конкретно обращались по имени, которое он сам себе придумал и о том, что именно он является носителем этого имени, никому не говорил. Как они вышли? И кто, эти загадочные — они? В записке корявыми буквами было написано буквально следующее:

Он повертел листок в руках. Пытался даже успокоить себя напевая «Марсельезу», но дрожащие руки выдавали его. Ни какой это, «к такой-то матери» не товарищеский розыгрыш. Даже предположение о том, что записка адресована его будущей жертве Коле Рысаку, не успокаивала, так как Коля мог быть только «Терминатором», а «Ассенизатором» — никогда.

Он еще раз повертел листок бумаги в руках. Странно, но на обороте был еще один текст, написанный современными готическими буквами. От отчаяния он прочел и его.

Прочитал и как будто свежим воздухом обдало… Как будто пахнуло чем-то свежим и бодрящим, как из могилы…

Санитар поежился и решил лечь спать. Сделал он это спроста, чтобы всю ночь ворочаться, воображая, как в глубокой старости, по ночам будут болеть, полученные в молодые годы боевые раны.

Во время этих переживаний, когда его фантазии начинали приобретать зримые очертания, к нему пришло понимание абсолютной бессмысленности всего происходящего.

Чтобы в старости раны по ночам не болели и по настоящему не ныли, следует сделать так, чтобы этих ран не было вообще. Тем более весь мир, уже знает, что именно он и есть, тот самый Ассенизатор. Все, хватит. Пора отсюда сваливать. Только остается вопрос — куда? Ладно… Утром, все определиться утром.

Согласимся ли мы с ним?

Кто знает ответ, пусть поделиться с нами или, в крайнем случае, сам себе его тихонечко шепнет…