Легионеры

Глава 16 АЛЕКСЕЙ и СЕРГЕЙ ОРГАНИЗОВАННЫЙ ВЫХОД ИЗ ДЖУНГЛЕЙ

Интереснее всего то, что вместо двух суток отдыха, группе из пяти человек, пришлось наслаждаться природой джунглей, семь полновесных и не поддающихся инфляции дней.

Биологи, присутствуй они там, в то время, подняли бы на ноги и ООН, и ЮНЕСКО и даже главную богиню животного мира, а в молодости сексдиву — Бриджид Бордо. Все потому, что властная поступь царя зверей — человека, отдавалась таким грохотом, шумом и гамом, что даже много повидавшие на своем веку стервятники и те покинули родные, обжитые места. Но уж царь зверей оторвался по полной программе, причем оторвался в прямом, а не в переносном смысле этого слова. Отрыв произошел от цивилизации и от всех ее надуманных норм связанных с бережным отношением к природе.

После постройки удобной и безопасной хижины, на второй день провели спортивное мероприятие по бегу на перегонки с ядовитыми змеями. Как и предполагалось, безоговорочную победу одержал Коля Рысак, причем, победил с хорошим отрывом. Если бы его не удерживали разноголосые братья-близнецы и примкнувший к ним Кшиштоф, он бы бежал и дальше.

На следующий день, в честь вчерашней победы ему было предложено высказаться, и Коля, простыми берущими за душу словами предложил сварить брагу. Лучше бы он этого не предлагал. Так как для этого таинства и последующего веселого пития, необходим мешок сахара, дрожжи и большая выварка. В военно-полевых условиях все это недопустимо, а посему отсутствует. Однако солдатская смекалка, в очередной раз взяла верх над здравым смыслом. Совместными усилиями нашли выход, а вместе с выходом, соответственно и вход.

Для качественного приготовления пенной браги, следовало найти дерево, «мачеткой» его срубить, внутри ствола, частью вырубить, а частью огнем выжечь «ведьмину ступу», после туда натолкать экзотических фруктов, размять их оставшейся частью ствола и залить водой. Периодически раствор необходимо перемешивать и накрыв крышкой, радовать его исполнением заклятий, заговоров, мантр, осанн и других ведических причитаний.

Когда общими усилиями на третий день что-то подобное у отряда получилось, все радовались. Но не долго.

На четвертый день все мухи в округе собрались в гости к ним. За ними стали подтягиваться другие насекомые и представители обитающего мира. После того, как в раствор добавили не проверенных в лабораторных условиях, плодов и соцветий растений, из которых местный шаман добывал яд для глушения рыба. Вернулись уже и стервятники. Рассевшись вокруг полянки с дымящимся от газов напитком, с нескрываемым любопытством стали дожидаться позднего завтрака для себя и своих сородичей.

Канальский посчитал это дурным знаком и вылил вонючее содержание ступы под ближайшее дерево, которое тут же сбросило листву, а вместе с ними сдохло пару десятков падальщиков, сидящих на этом дереве.

— Приказываю, отменить распоряжение бойца Стаса Терминатора, как вредное… Наносящее непоправимый вред окружающей нас природе… За неподчинение расстрел.

Взяв на себя командование дикой дивизией, приказал Гусаров. Строго посмотрев на Серегу, укоризненно добавил: «Что-то, легионер, ты сегодня выглядишь чересчур подозрительно?».

Тот, вместо того, чтобы промолчать. Так как начальство с тобой не разговаривает, а делает тебе замечание. Не удержался и простуженно захрипел: «При чем здесь я? Такой сегодня день».

— Предлагаю замену. Вместо опасных опытов над собой, будем практиковаться на ком-нибудь другом. Пусть те, кто сейчас наблюдает за нами, удобно сидя у пультов мониторов, поймут, что в этой жизни еще остались люди, способные на, пусть и неординарные, но большие поступки, — он оглядел с ног до головы Рысака. — Если ты против, то прямо сейчас об этом и скажи… Не скрывай и из-за спины, удар в спину культурной революции, не смей наносить.

Коля заерзал, задергал расставленными веером пальцами.

— Ты, чё, братан? Да я, всегда… Да…

— Единогласно, — согласился Алексей, не давая Рысаку возможность закончить клятву«…перед лицом своих товарищей».

На пятый день все камеры, а их отыскали девять, хотя, конечно их было больше, но отыскали только девять. Так вот, все они перестали вести съемку и наблюдение. Скрипели, скрипели. Пугали с утра до вечера Колю Рысака и перестали.

Вполне возможно телевизионной аппаратуре надоело, вернее перестало нравиться то, что ей постоянно показывали и без стеснения демонстрировали. При чем, отправление естественной надобности и после этого ковыряние палочкой и разглядывание, что там у него выползло, это и за зрелище не считалось. Так, легкий каприз любопытного дебила.

Впрочем, вечером, при подведении итогов прошедшего дня высказывалось предположение, что вполне вероятно, у оператора или, как там его, нервы не выдержал и сдали, после чего он надолго потерял сознание.

Если правильно разобраться, так кто такое выдержит. Постоянно наблюдать за массовым помешательством и копрофелией в придачу. Каждый постфекальный этап, начинался с того, что объективу, как какому-нибудь шведу под Полтавой, грозили кулаком и знаками давали понять, что вскоре нагадят ему прямо на линзу.

Находчивые, а главное, веселые хлопцы подобрались. Шутили без применения тонкого английского юмора. Для веселья применяли приемы и методы позаимствованные у дикарей первобытнообщинного строя.

Эти веселые ребята, ничуть не смущаясь, ставили всевозможные сценки и разыгрывали занимательные и простенькие скетчи. При чем, если что-то не получалось, не ленились повторить. Скажем, сцену жестокого убийства непокорного, но закостеневшего старослужащего, молодым, шагающим в ногу со временем прогрессивным солдатом.

Большим успехом у малохудожественного, но очень народного творчества пользовалась сценка: «Ритуальное поедание дерьма и разложившейся падали». Даже у снятого с дерева «Ивана не помнящего родства» и своего имени, и то, глядя на все это, случались приступы рвоты и просветления. Правда, так же быстро и заканчивающиеся. Развитие этих этюдов, поиски новых, выразительных и достоверных приемов сценического искусства и перевоплощения, пришлось быстро свернуть и прекратить, так как «снятый с дерева» уже перед третьим просмотром норовил пристроиться рядом и позавтракать отходами жизнедеятельности, но только по настоящему, без шутовской потехи.

Когда же у беззащитного, но мускулистого, человека с ружьем Гусарова. Голодный и хилый, очень кровожадный и безоружный, Коля Рысак достал щепочкой глаз (вместо него второстепенную роль в постановке играл, кусок раскрашенного углем банана) и съел его урча и постанывая от удовольствия. В этот момент, между пальцами гусаровской руки, сводной от ружья и «мачетки», из того места, где недавно был глаз, потекло кровавое, черно-белое месиво. А сам потерпевший за счастье народа, очень красиво, мучительно преодолевая возникшие в судьбе легионера трудности, упал во весь свой богатырский рост. Падая, успел крикнуть: «Долой расовые предрассудки! Свободу колмыцкому народу» (Съемка велась не в цветном изображении, поэтому желтый цвет мякоти не виден, но призывы должны были быть слышны хорошо.)

От всего этого, по-видимому, даже у дурной железяки с проводами внутри, не выдержало сердце и она безвременно скончалась. Покинула нас. По крайней мере красная лампочка перестала подсвечивать местонахождение камер наблюдения. Мало того, подсоединенные провода перестали ударять током, во время их проверки старым аргентинским способом, это когда два оголенных провода прикладывается к кончику языка. Ох, и громко же орал, после каждой такой удачной проверки, новообращенный электрик-ксенофоб.

За это время случилось еще одно вполне рядовое и заурядное событие. Пару раз Алексей видел мелькающие тени и вспышки фотоаппаратов, но решил за фотографом не бегать. Попросили солдатика, которого в самом начале курортного сезона сняли с дерева и который, до сих пор не говорил своего имени. Он вообще ничего не говорил, только иногда, перед заходом солнца, начинал рыть яму и при этом жутковато смеяться и грозить грязным кулачком, своим скрытым врагам. Так чего талантливому землекопу зазря пропадать, резонно рассудил Гусаров, пусть свои способности откапывает-закапывает в нужное время и главное, в нужном месте. Отрытую и каждый день углубляемую яму, накрыли тонкими ветками и оставили в режиме ожидания сюрпризов.

Не зря старались. В отрытый окоп и попался фотограф.

— Ага… Попался, ужин!

Услышал сверху, торжествующий возглас, испуганный фотограф.

Он второй час сидел в яме и не прекращал робкие, бесполезные попытки, как можно быстрее выбраться из нее. Однако глинистые стенки и озноб от сырости сковывали любые благие инициативы.

— Помогите мне, пожалуйста, отсюда выйти, — со стоном попросил тот, кого назвали «ужином».

— Идите все сюда, — заверещал кто-то сверху. — У нас сюрприз… Сегодня судьба одарила нас свежим рулетом.

Раздался любопытный топот ног. Сверху наперебой загомонили, заелозили голоса. Незнакомый баритон, имея ввиду его акцент с уважением произнес:

— Матерый зверюга, — после секундной паузы добавил. — Такого и колоть не хочется, только шкуру попортим…

Находящийся внизу фотограф, с одной стороны был счастлив, что его наконец-то нашли, а с другой с волнением прислушивался к тому, что о нем говорили, на довольно странном языке, издали напоминающем французский.

— Не матерый, а опытный, я на таких в Африке охотился, — чья-то стриженная голова свесилась сверху, внимательно рассматривая добычу. — Вон, у него сумка на плече? Он в нее свои запасы, как верблюд, на потом складывает.

— Это не сумка, — неуверенно попытался возразить еще один голос.

— А что? — удивились сверху.

— Это трофеи, — убедительно подвел черту обладатель командного голоса. — Видно кто-то беззащитный попался на его могучий коготь и острый клык… Ну, ничего, больше он другим зла не принесет… Перед камином шкуру брошу, буду перед соседями хвастаться. Да… Редкостная удача…

— Я не зверюга… Я даже не «Горбун-Квазимодо» из «Нотр Дам де Пари», — захныкал снизу фотограф. — Достаньте меня, мне надо зарабатывать деньги и содержать две семьи, на мое имя записанные… За машину, еще вот, кредит не выплачен…

— Опасный зверь, — возникла пауза, после которой тот же голос сказал. — Предлагаю. Для того, чтобы он нас не поранил или клыками не порвал, сперва забить его… Ну, или в крайнем случае, сверху забросать камнями и уже после этого доставать…

— Зачем эти сложности, — возразили сверху. — Рогатиной в мохнатое брюхо ткнем и все дела.

— Нет, после этого печень будет горчить. Есть не возможно. Давайте не забывать, что и мы когда-то были людьми…

— Ладно, давай просто достанем, после разберемся, мохнатое у него брюхо или нет, — и уже непосредственное обращение к будущей жертве. — Слышь, мужик. Цепляйся там, чем-нибудь…

В яму сползла веревка. Фотограф вцепился в нее в том числе и зубами, в этом состоянии, со сведенными судорогой челюстями его и вытащили.

Фотограф, испачканный глиной и еще чем-то неприятно пахнущим, как только его вытянули, сразу стал крепко переживать. И не мудрено. Любому нерв будет воспаляться. Когда при нем, предварительно выяснив, на каком языке лучше понимаешь устную речь цивилизованных дикарей. Живописно одетые в листья и перья граждане, долго решали, съесть его сразу сейчас или сперва доесть, пока еще не остывшего и не испортившегося, вчерашнего любопытного. А его, как альтернативу кулинарному стандарту, подкоптить и в качестве живой консервы, оставить на потом. Ругались, спорили, кричали. Но к определенному выводу так и не пришли.

Видел отловленный, что ребята шутки шутят, пытался даже сам натужно улыбаться, но, в один из моментов нервишки подвели, не выдержали. Когда объекты его фотографического интереса, начали со знанием дела выяснять, какое место у фотографов-папарацци вкуснее, и, отличаются ли они по вкусу от других фотографов? Он предпринял неудачную попытку побега от судьбы. Но, было видно, в школе физкультура и поднятие тяжестей на время, были не его любимыми предметами. Завалил задуманное и сам свалился в уже обжитую им яму.

Во второй раз его достали из ямы и привели в чувство испытанным способов, две увесистые оплеухи. Дождались, когда он перестанет икать. Попросили не волноваться по разным пустякам. И стали объяснять трудности быта родоплеменной общины.

Основной упор в разъяснительной работе был сделан на то, чтобы он, как парящий буревестник, раздвигая упругим плечом пласты времени и пространства. Быстренько побежал и доложил начальству о том, что некоторым бойцам, не будем называть их засекреченных имен, уже изрядно надоело вести подобный образ жизни, да и соль заканчивается. Если же их отсюда забирать не намерены, а будут и дальше испытывать, да оценивать, так пусть, хоть солевого запаса подбросят…

Когда представители легионерского племени увидели, что процесс объяснения достиг мозгов фотографа. Можно было и познакомиться. Он назвался Педрилом Карлеоне и почему-то застеснялся этого. Другие, кроме рассеянного Рысака, сделали вид, что не обратили на его гордое имя никакого внимание.

— Требуй возвращения добрачного имени, а не то попадешь с таким именем к нам в колымские края и все… Покоя тебе там не будет.

Со знанием дела, начал было объяснять ему неточность имени Коля Рысак, но увидев, что он ничего не понимает, прекратил бесплодные попытки.

Как мог, абориген-полукровка попасть в эти самые колымские края, Рысак не уточнил. Но со стороны было видно, что пожалел он его вполне искренне.

— Ты им там объясни, что нас пора забирать, — втолковывал Педриле Алексей. — Нам то, что? Нам здесь, даже нравиться. Но один из бойцов, сошел с ума. Даже не совсем сошел, но отъехал мозгами дальше, чем можно. Ему уже пора оказать посильную психиатрическую помощь. А из нас никто к этому не способен. Ты понял?

— О, это душевное воспоминание о встрече с вами и сеньором Сере-геем, будет оставаться еще долго в моей памяти.

Как-то не к месту и не очень искренне, заметил «человек с футляром». Не уточняя, откуда ему известны имена главных шутников.

— Я, если ничего сегодня больше не помешает, пронесу эти теплые чувства от нашей сегодняшней встречи, через всю оставшуюся жизнь…

— Понравился ты мне, — сказал работяга-Сергей, закатывая рукава и продолжая точить об импровизированный брусок мачете. — В знак полного примирения и в качестве извинения за наши дурацкие шутки, в стиле последнего богдыхана, обещаю отсыпать тебе праха из собственной урны. Ты рад? А?

— Ошень, ошень рада, — на японский манер ответил Педрило.

Отловленный экстремал с фотоаппаратом, продолжал улыбаться, кланяться и в душе проклинать тот день, когда согласился побыть в своем профессиональном качестве «пару дней в джунглях». Однако воспоминания о полученном гонораре, быстро вернули его на грешную землю. Хотя земля здесь не при чем, это люди, беспорядочно и плотно населяющие ее, они грешные… А земля? С ней все в порядке.

У заросших и веселых солдатиков, он просил чтобы его отпустили, ему через три часа надо передавать отснятый материал. Смотрел выжидательно. Хотя первые, сдавливающие мозг, душные приступы страха уже прошли, но он продолжал вести себя очень настороженно.

Что с ним делать? Попросили пару килограмм соли. У него не было. Сигарет для Коли и Ксыштопа, также не было. А добывать пищу еще для одного лба, накладно. В его планы, кстати, также не входило оставаться с ними.

— Иди, мил человек и не поминай нас лихом, — ласково прорычал Алексей. — Командованию легиона передавай от нас привет.

На прощание, в качестве компенсации за нанесенные душевные травмы и волнения, Сергей предложил фотографу, чтобы он уже не прятался от них, а поснимал своей аппаратурой в открытую. Тот радостно согласился.

Нащелкав про запас пару пленок, он отправился в сторону, противоположную той, откуда прибыли легионеры. Перед этим, Педрило удивился, отчего это перестали работать камеры. Тем более, что он о их существовании, вообще ничего не знал. Даже краем уха не слыхивал.

Неведение фотографа по поводу камер видеонаблюдения, объяснялось просто. Они с ними были из разных ведомств.

Борис Платонов регулярно получал самые полные отчеты о пребывании своего сына в рядах наемников. Пока эти отчеты не давали поводов для излишних волнений. Наоборот. Было видно, что сынок стал стройнее и суше. Научился встраиваться в предлагаемые обстоятельства. У него появился серьезный друг.

По всему было видно, что о том, кем на самом деле является Сергей, Алексей Гусаров даже и не догадывался. Значит, дружба была самым обычным проявлением человеческих симпатий, без примеси какой бы то ни было, жлобской заинтересованности. Такие открытия всегда радуют, особенно они приятны для отца. Когда твоего сына выделяют не за отцовские деньги, а за то, что он простой, нормальный человек, значит ты, правильно его воспитал.

Не хотелось оставлять обжитое место. Ну, а что прикажете делать? Складывалось полное впечатление, что о них забыли. А место? Место прекрасное. Толку только от этого, ни какого.

Скоро насекомые в башке заведутся или лобковые вши начнут нестерпимым зудом, отвлекать солдата от несения службы и строгого следования требованиям устава. В войсках это считается непорядком и антисанитарным разложением отдельной боевой единицы…

Решили больше не ждать. Посмотрели по карте. Особых Гималаев, Сахар и Нью-Йорков на пути не предвиделось. Присели перед дальней дорогой. Опять спели песню «про мороз» и про то, что «у меня жена, ой, красавица…» Вместе со всеми, запрокидывая голову и правильно выводя ноты, гнусаво ныл «даже снятый с дерева».

После вокального прощания, посчитав себя свободными от каких бы то ни было обязательств перед легионом. Группа непокорных организованно двинулась «эх, в путь-дорожку».

Надо сказать, что неделю назад, на безответственной и быстрой винтокрылой птице, до места высадки добрались, очень даже легко. Двадцать минут и ты на месте. Сверху, под крылом вертолета, наблюдалась сплошное и зеленое море тайги.

Зато назад пёхом переть, это уже было серьезное познание самого себя. Не раскисая и не раскалывая коллектив единомышленников на составляющие части недовольных, каждому пришлось уговаривать больше себя, чем других о том, что пешая прогулка, это хорошо. Но, уж и мачете пришлось помахать от души, до кровавых мозолей. Они, эти тяжелые железяки от слишком частого употребления даже перегревались, наподобие пулеметов «Максим».

Эти размахивания и паузы необходимые для остывания металла, очень сдерживали скорость движения. Желание отряда ее увеличить объяснялось еще и настоятельной необходимостью оторваться от преследующего облака кровососущей мошкары. Впрочем, не так даже и преследующей, просто зайдя в это облако, они из него почти целый день и не выходили.

На вторые сутки, «идущие вместе» сами себя узнавали с трудом и то, больше по характерным признакам. Молчаливый солдатик невысокого роста с узкими щелочками вместо глаз, это Кшиштоф.

Хрипящий амбал, с носком на лице вместо москитной сетки, больше смахивал на Алексея.

Громко ругающий и матерящий во весь голос все подряд, включая: дорогу, себя, джунгли, ЮНЕСКО, легион, москитов, отцов-командиров, гигиенические прокладки «Red bull» и много еще всяческой всячины — в этом распухшем легионере можно было с трудом, но узнать Сергея… или Алексея… Но если постараться… узнать можно было обязательно.

Паренек, которого кровососущая дрянь облетала стороной и которого вели на веревке, чтобы попусту не бегал по джунглям, так как гоняться за ним не было никаких сил. Это был тот самый избалованный легионер, тяжело пострадавший от встречи с живой природой.

А Колюню Рысака, без причины узнавать не следовало. Как только он видел, что на него смотрят, тут же начинал томно стонать и вспоминать свою пропащую жизнь, привлекая этими разгоряченными звуками, самых разнообразных самцов живой природы.

Грязные, злые, уставшие, по правде сказать и голодные сверх всякой меры. Через двое суток они наконец-то выбрались, на заставу или передовой форпост их спецпогранвойск, в небольшом поселке Сентачо. Однако чувство невосполнимой скорби и праведного негодования ждало их там.

Вместо горячей воды, хлеба и зрелищ, вместо большого количества разнообразного и надоедливого отдыха, их взору предстали еще дымящиеся руины казарм и хмурая неприветливость местного населения.

Дело подходило к прямому столкновению с аборигенами. А быть убитым просто так. Только потому, что ты вместе с остальными измучен и не можешь дать достойный отпор распоясавшимся бандитам. Это в планы отряда не входило. Патронов за время движения осталось пять штук. А играть в рукопашный бой с человеком вооруженным «Калашом», попросту глупо.

Для того, чтобы спасти свою драгоценную шкуру и под ней не менее дорогое мясо, пришлось сдаться в плен. Не скрипя зубами и не делая над собой особых усилий, Алексей на правах старшего, дал команду сложить оружие. И опять о наболевшем: никто из легионеров, себя и окруживших его врагов, последней гранатой не подорвал.

Ах, да… Гранат-то не было. А если бы были, то тогда точно подорвал бы…

Врагу отдали свои ружья, мачете и потрепанные ботинки. Взамен попросили напиться. Напились вволю. Пока местное население на литературно выверенном французском языке, решали отправить их в переработку или сесть живыми. (Не правда ли, что-то очень похожее на шутку с фотографом Педрило, только гораздо более серьезная.) Их отвели в какую-то тесную хижину, бросили на земляной пол сухих листьев и они почти счастливые завалились в этой хижине спать и дожидаться решения своей дальнейшей судьбы.

Даже в джунглях, вдалеке от цивилизации их спасла местная, не любимая во всем мире, бюрократическая волокита.

Вождя на месте не было, он убыл в соседнее племя, на ярмарку народного творчества. Повез образцы сувениров и подделок из человечьей кожи. Его заместитель по АХР (административно-хозяйственной работе) брать на себя ответственность по заготовке консервов из схваченных в плен легионеров, отказался. Стали связываться с руководством для согласований и утряски принятия решения.

Как назло, в который уже раз, барахлила связь. Кричали по одиночке и хором, становились цепью и скопом, не докричались. Тамтамами стучали, не достучались. Шамана всем коллективом били — все равно, не помогло. Связь не налаживалась. Пришлось посылать пакет с нарочным. Пробег письма. Колючки на дороге. Посещение гонцом, свояка из соседней деревни, а там уж, само собой, дегустация свежеприготовленного хмельного напитка из кокаинового куста, все это сдерживало оперативность принятия решения…

Не то, что до вождя. Посыльный не добрался еще до свояка, а на стратегически важную точку Иностранного Легиона, уже через сутки подоспела подмога. Прямо с неба свалилась бравые десантники, на голову обюрокраченной местной администрации и ничего не подозревающему сельскому населению.

Задудели трубы, загудели двигатели. Здрасте…

Прилетели вертолеты. Салют Кибальчишу?

Наступила пора расправы с врагом, пришло это счастливое время. Однако желающих бегать по джунглям и вылавливать там виновных не находилось. Племя разбежалось, унося награбленной.

Спустившимся с небес, оставалось только констатировать разгром боевой точки. Подсчитывать и фальшиво оплакивать убитых. Будить, обливая водой спящих. Из-за суеты и желания отомстить гадам, этих самых спящих, чуть не поубивали в горячке.

Но то, как они пили, самый обыкновенный кофе, из разряда «бочковое-ординарное» налитый из ведерного термоса. Как жмурились от счастья, когда ели забытые продукты в виде серого хлеба и бобовых консервов в томате. На все это стоило посмотреть. И даже у видавших виды боевых вояк, слеза подступала к горлу, а слюна к языку, от вида изголодавшихся братьев-однополчан, поедающих их сухой паек.

На базу сообщили, что тех кого списали на потери, нашли. Дело за малым. Срочно ставить на продовольственное довольствие и провести их эвакуацию отсюда.

Со следующим бортом прибыли специальные представители администрации «Зарубежных французских территорий». К тому времени. Как и полагается в условиях бесконечного лета, а именно на третьи сутки, вернулся вождь и учитель (по совместительству). К багажнику джипа был привязан пьяный посыльный. Его подобрали на дороге.

Приятное во всех отношениях мероприятие, погонять граблями вождя вокруг деревни, пришлось отложить на более позднее время. Значит, с учетом местного колорита и обычаев надо договариваться. Как ни как, местное население. Аборигены, ядри их в корень!

Высоким договаривающимся сторонам пришлось садиться за низкий стол переговоров. Пить сок, вино и местную отраву приготовленную из листьев кокаинового куста. Опять вести длительные переговоры с советом племени. Многие из них, как оказалось были вполне цивилизованными людьми. Одни учились в парижском университете, другим повезло больше, они заканчивали Университет дружбы народов им. Патриса Лумумбы в г. Москве. И несмотря на все эти положительные моменты, пришлось, до хрипоты, до сипа, убеждать вождей прекратить захватнические военные действия.

После того, как с этим вопросом порешали, тут же коротенько записали обоюдное согласие на отказ от кровной мести. После этого наступило время решительных действий по установлению преференций и уступок за убитых легионеров.

За каждого своего убитого, французы требовали пять шкур леопардов, что в современных условиях было немыслимо, где их взять столько, или десять тысяч долларов США. Во время торга из-за убитых, представители «администрации», не забывали присовокупить красивые слова и поэтические фразы о патриотизме, долге и родине.

С пьяными представителями местной компрадорской буржуазии сговорились быстро, и, не глядя на большое количество порубленных, пострелянных людей — полюбовно. А чего ругаться, коли всегда можно сторговать каждую загубленную солдатскую душу за хорошие деньги или… Я уж и не знаю… За мешок маисовой муки, что ли?

— Мы же джентльмены, культурные люди, — говорили они вождям, обвешанным соломой и московскими дипломами инженеров-гидростроителей.

— И что? — те делали вид, что они не понимают.

— Давайте торговаться, — намекали легионерцы-чиновники.

— Зачем? — удивлялись местные.

— Чтобы находить компромиссы, устранять неразрешимые противоречия… — заунывно тянули песню чиновники от французов.

— Наливайте теперь вашего, — охотно соглашались вожди. Выпивали и разговор продолжался в том же духе…

В результате переговоров было принято много разных и правильных решений. Форпост будет восстановлен за счет племени. Вместо леопардовых шкур и, уж тем более денег, за каждого убитого легионера, племя, в качестве компенсации выставляет Легиону по пять воинов. Легион просил по двадцать, но остановились на пяти. За это, Легион отказывается от возмездия в виде ковровых бомбардировок, применения напалма и кассетных бомб спутникового наведения.

С приходом пищи и прилетом известий, жизнь в лагере Сентачо налаживалась. Плохое и неприятное забывалось. Неустрашимая пятерка, все это время занималась самой серьезной реабилитационной и восстановительной деятельностью.

Они ели и спали. Даже «снятый с дерева» пришел в себя и ел за троих, на зависть и колючую изжогу наблюдавших. Но имени, так и не сказал. Да, никто уже и не спрашивал.

— Задолбал ты нас и без имени, а если у тебя и имя есть, то ты нас заколупаешь еще больше, — подвел итог Рысак последней попытке, когда «снятый с дерева» начал адекватно воспринимать окружающий мир и реагировать на откупоренные бутылки.

За всеми этими хлопотами, как-то сам собой, забылся далекий и совсем не страшный санитар Пирогов. Однако не хотелось обижать человека тем, что он мог подумать, будто о нем забыли. Весточку ему направили. Своим невниманием, хотя и анонимно, не оскорбили. Текст был прост и спокоен.

Попросили письмецо, незаметно просунуть ему под дверь. Посыльным был, все тот же «снятый с дерева». Было решено, что все-таки его следует показать специалистам. А все потому, что так много жрать и не наедаться, не испытывать чувства насыщения, мог только «гадкий и подлый мерзавец» с явными патологическими изменениями в организме.

Когда шумы вертолетных двигателей стихли. Пришлось не по деревьям лазить, а по земле, аки по суху ходить и заниматься довольно неприятным делом. В течение нескольких последующих дней, прибывшее пополнение занималось сбором останков погибших легионеров. Судя по разбросанным частям и фрагментам тел, многие из них были разрублены живыми. То, что нашли, сложили в большие пластиковые пакеты и вертолетами отправили на основную базу, вместе с пареньком, который несколько раз сходил с ума, потом возвращался и снова сходил, но своего имени, тем не менее, упорно не называл, по причинам указанным выше. Как говориться на английском, улетел и х… т. е. «devil» (черт) c ним.

Спору нет. И Алексею, и Сергею, и остальным двоим — Кшиштофу и Коле Рысаку, тоже очень хотелось отправиться вслед за отбывшим бортом на главную базу. Кое-что вспомнить… Потрогать цивилизацию руками. Выпить разом две бутылки пива, а лучше три… Хотя, спору нет, четыре… нет, пять, да, пять бутылок холодного пива для разгона, будет в самый раз. После выйти на веранду, покачаться там в гамаке, при этом, не бояться и не остерегаться любого подозрительного шороха.

Очень всего этого хотелось. Но остались. Переглянулись между собой, Алексей да Сергей, что-то на своем языке поклекотали, старыми матрасными пружинами поскрипели. И остались.

Судя по тому, что остались «братья-близнецы» остался и Кшиштоф Канальский и Коля Рысак. За компанию остались, хотя их никто и не просил. Со стороны казалось, что Коля Рысак вообще, как будто прирос к ним. Правда, когда ребятишки расходились в противоположные стороны, он всегда бежал в сторону Алексея. Они остались и в качестве выздоровевшего пополнения, принялись за дело восстановления разрушенного и сожженного военно-промышленного комплекса.

В первую очередь, водрузили на вертикальный шест флажок, издали очень напоминающий «Веселого Роджера» только внизу, вместо скрещенных берцовых костей, удобно расположили автоматы «Калашникова» символизирующие мир и счастье народам, непременно прибывающие вместе с отрядами Иностранного легиона. Во-вторую очередь, просто на всякий случай. Чтобы местное население не задушило их в жарких объятиях. И своей большой, искренней благодарностью, не сбило их с ритма несения патрульно-караульной службы. По периметру забора установили противопехотные мины.

Главным минером, был хмурый хлопец со Львовщины капрал Крысюк. Однако даже это, не уберегло легионеров от скрытой напасти, т. к. схему минирования, капрал по пьянке потерял. По крайней мере, он настаивал именно на этой версии. Сейчас солдатики и сами уже боялись выходить за колючую проволоку, чтобы не подорваться на своей же мине.

На вертолетах достаточно военной амуниции не доставишь, приходилось обходиться минимумом. Особенно если это касалось мирного местного населения. Для его защиты от тлетворного влияния запаха военно-полевой кухни, вокруг территории предполагаемого лагеря, по крайней мере вокруг пепелища, на живую нитку-однорядку натянули ограждение из колючей проволоки. Посчитав свои действия малоостроумными и не оригинальными, там же расположили посты.

Но пост, с бухты-барахты, не ткнешь в место, которое просто понравилось тем, что там растет трава. Это не пост, а прогулочная площадка. Нет, бери солдат лопату и копай себе окоп.

— Выкопал?

— Да!

— Теперь копай ходы сообщения между ними. Условия тревожные, боевые. Тем более, на границе тучи ходят хмуро, а по донесениям разведки, край суровый тишиной объят.

За день каждый напахал по несколько десятков самосвалов грунта. Четверка отважных от усталости, даже материться не могла. Однако продолжала уговаривать себя и других, надеждой на спокойный сон, но лучше бы с такими мыслями оставаться в джунглях. Людей там нет, бояться некого. А все дикие звери знают, что если не хотите, чтобы они, т. е. люди, просто так, из скуки, для развлеченья и веселья тебя подстрелили или обидели, гораздо надежнее и здоровее, обойти их стороной.

После команды «отбой» каждый ее сам себе исполнил. Легионеры в палатках не спали. Там жарко, а если залетит подлый москит, то своим зудящим полетом весь сон, псу под хвост пустит. А под темным небом, кровосос напьется крови, да и полетит себе дальше. Поэтому, кое как расположились на деревянных щитах, в отрытых днем ходах сообщения и окопах. Кстати, правильно сделали.

Именно сегодняшней ночью, очередная группа смутьянов-троцкистов, в надежде вволю пограбить и все поделить по справедливости… Так вот, когда эта самая групп пробиралась к палаткам, чтобы спящих, безболезненно сонными зарезать. Чу… То там, то сям… То дальше, то ближе… В ночи, прерывая пение птиц и стрекот цикад, стали рваться гуманные итальянские противопехотные мины. Они не так убивали, как калечили живую, но глупую силу врага, сея в его ряда смятение и панику. Вот тогда-то те, кто не спал на посту, а спокойно отсыпался в окопе. Они и оценили преимущество сна в укрытиях. А что палатки, да и вообще при чем здесь палатки? В бессильной ярости и злобе, сожгли их злые и непочтительные восставшие, а сами в сполохах огня, в страхе отступили.

Так, до утра, никто из легионеров и не смог уснуть. Ждали повторной атаки лютого ворога.

Ожидание и нервное напряжение этой ночи, нарушалось и прерывалось дружным храпом из блиндажа где дрыхла, не обращая внимания на смертельную опасность, бравая четверка с Колей Рысаком по середине.

Бравируют?

Манкируют опасностью?

Нет, просто спят. Уж больно намаялись, болезные за день.