Лекарь

Глава 24.

Тварь визжала и царапалась, стараясь ухватить Женьку за ногу. Тот изо всех сил уворачивался от кривых когтистых лап и с тоской вспоминал утро нынешнего дня.

На рассвете они с Тихоном выбрались из своей каморки, отправляясь на еженедельную охоту. Так они оба стыдливо называли грабительские вылазки к заброшенным торговым точкам, где пополняли свой продовольственный запас. Тихон, волшебным образом вернувший себе прежнюю красоту, уже не демонстрировал пренебрежительного «фи» в адрес Варвара, чей облик время от времени приобретал хозяйственный Дергачев. Высокие задачи требовали решительных мер, как говаривал когда-то незабвенный друг детства, и Женька, придерживаясь этого справедливого постулата, наловчился утаскивать из-под носа тоскливых продавцов торговых павильонов коробки с концентратом. Вообще-то, с недавнего времени было принято на законодательном уровне честно обменивать разные бытовые предметы на крохотные емкости со жратвой. Это считалось нормальной практикой и приравнивалось к правилам этикета. Деньги давно вышли из употребления, навсегда потеряв свою ценность, и совестливые граждане таскали в торговые точки всякий ненужный хлам, еще сохранившийся в стремительно разоряемом хозяйстве. Дергачев не придерживался этикета, отчасти потому, что таскать на обмен ему было совершенно нечего, а жрать нестерпимо хотелось. Тихон первое время тяжко и осуждающе вздыхал, наблюдая за вороватым братом, но, смирившись с суровой необходимостью, постепенно втянулся в процесс и теперь с видимой охотой составлял Женьке компанию в незаконных нападениях на продуктовые ларьки. В условиях тотальных проверок и участившихся нападений диких, им невероятно везло всякий раз возвращаться в свой подвал целыми, здоровыми и нагруженными недельным запасом отвратительного месива, именуемого едой. Последнее утро выдалось откровенно неудачным во всех отношениях. До торгового павильона магазинные ворюги протоптали дорогу, которую могли преодолеть с закрытыми глазами. Она всегда была пустынна и тиха, поскольку брала свое начало от необитаемых заброшек. Однако именно сегодня на пути Женьки и Тихона выросли бравые бойцы охранения и проявили неуемное любопытство в отношении правомерности перемещений по территории подведомственного объекта. Так или почти так сопроводили свое появление огромные туши, облаченные в невзрачную серую робу. Женька ничего не понял из столь занудного приветствия и, вежливо кивнув, ловко вывернулся из захвата. Стараясь не прислушиваться к тут же озвученным репликам, Дергачев помчался по улице, петляя между стихийно накиданных свалок. Тихон не стал бросать приятеля и рванул за ним, оставив обалдевшую охрану тупо пялиться им вслед. Потерявшие деловую хватку стражи безопасности, спустя вечность бросились было следом, однако внезапно возникшие в переулке твари вынудили их сменить маршрут и уделить внимание представителям новой расы. К слову, за последний месяц активность тварей возросла, и приобрела пугающие оттенки. Если раньше нахальные, но осторожные уродцы могли по одиночке нападать на зазевавшихся граждан и торопливо расправляться с ними на месте, то теперь они предпочитали делать собственные продовольственные запасы, похищая соотечественников и утаскивая их в укромные уголки. Эта информация долгое время никем не воспринималась серьезно и периодически обрастала совсем уж неправдоподобными нюансами. Поэтому Женька не верил в сплетни и слухи, продолжая держаться от диких подальше и таская в кармане неизменный нож. Оторвавшись от преследователей, беглецы решили отложить неправомерные действия до более благоприятных времен и вернуться на побережье. Тихон весьма аргументированно донес до разочарованного Дергачева свое видение ситуации и тут же был сбит с ног неожиданно появившейся тварью. Та крепко вцепилась Тихону в спину и угрожающе зарычала. Женька привычно всадил в уродца свое оружие, однако тварь не оценила оказанного внимания, и, огрев легкую добычу по голове огромной лапой, ловко скрутила ей руки и поволокла по улице. Женька пару секунд смотрел вслед резво удаляющейся твари, после чего подавив нарастающую панику, рванул следом, выручать брата. Тварь перемещалась быстро и стремительно, а свою ношу и вовсе не рассматривала как нагрузку. Женька сумел пару раз пырнуть обнаглевшую тварь ножом, но видимого успеха не добился, поскольку та, достигнув какого-то жилого дома, ловко нырнула в подвал, утаскивая безвольно болтающегося Тихона с собой. Женька прыгнул следом и тут же был схвачен другой тварью, притаившейся в сумраке лестницы. Это обстоятельство немало удивило Дергачева, но развить эмоцию не успело, поскольку тварь несильно приложила очередную добычу по голове и лишила Женьку способности к анализу.

Женька очнулся в сером сыром подвале, куда запасливая тварь сгрузила свой будущий ужин. На Женьку со всех сторон нависали сырые, покрытые влажной плесенью, ледяные стены, а рядом, на бетонном полу, в неудобной позе валялся Тихон. Он был без сознания, но видимых повреждений и ран не имел. Женька торопливо принялся трясти за плечи невезучего добытчика, пытаясь возвратить его в действительность.

«Очнись, Тихон, — бормотал Женька, тормоша безвольную тушку, — пора вались отсюда, пока не вернулись твари.»

Тихон бессистемно мотал головой, и было непонятно, соглашается он с озвученным предложением или выражает готовность поторчать в подвале еще немного. В разгар реанимационных мероприятий, дверь в подвал распахнулась и на пороге показалась тварь. Она тяжело подошла к добыче и наклонилась, пуская тягучие слюни прямо на пленников.

«Уиии! — рявкнула она, — ррр, урррр!»

Женька поморщился от нестерпимого смрада, источаемого их тюремщиком и приготовился достойно встретить смерть, так, как полагается героям. Он был уверен, что дикое существо, не раздумывая, разорвет сначала его, а потом Тихона, и на этом их бесцельное существование наконец-то прекратиться. Однако захватчик продолжал рычать, брызгать слюной, демонстрируя превосходство, но жрать не торопился. Обмазав тщедушных найденышей липкими слюнями, тварь гордо удалилась, напоследок взрыкнув что-то в высшей степени надменное и презрительное. Женька тут же воспользовался приоткрывшимися возможностями, и, не зная других способов, с размаху влепил Тихону звонкую пощечину. Так однажды в детстве его привела в чувство суровая воспитательница, когда он слишком долго проторчал на жаре и потерял сознание от теплового удара. Способ и правда, оказался действенным. Тихон недовольно завозился, возвращаясь к реальности и недоуменно уставился на Женьку, как только окружающий мир прогрузился до конца.

«Чего ты? — пробормотал он, — ты решил сменить дислокацию? Где мы, Женя?»

«Тебя схватила дикая тварь, — торопливо сообщил Женька шокирующие подробности, — она закрыла нас в подвале. Но она действовала не одна. Они, как мне кажется, научились работать в команде. Нам нужно выбираться отсюда, Тихон, чем скорее, тем лучше. Пока они не вернулись, что бы дожрать нас»

Очевидно, несдержанная тварь перестаралась, вырубая тощую добычу, поскольку пришедший в себя Тихон, продолжал крутить головой и выпадать из действительности.

«Схватила тварь? — нудил он, явно не доверяя Женькиным новостям, — давно всем известно, что дикие никогда не отпускают своих жертв, тут же разрывая их на куски. Во всяком случае, я сам…»

Околонаучные лекции были прерваны грохотом, донесшимся из-за плотно закрытой темницы. Женька, шатаясь, подскочил на ноги, и оглядевшись, обнаружил приоткрытое окошко, под самым потолком. Очевидно, тварям еще рано объявлять мировое господство, подумал Женька, оценивая силы. Их коллективный разум еще слаб и кое-где дает осечки. Размеры окна вполне позволяли протиснуть наружу обеих пленников одновременно, и, мысленно усмехнувшись, Женька не с первого раза, забрался на узкий подоконник.

— Поднимайся, Тихон, — воззвал он с высоты, — довольно прохлаждаться, приятель. Скорее, сюда!»

Тихон, едва держась на ногах, кое как доковылял до стены и, собрав силы, неловко повис над полом. Нетерпеливый Женька крепко уцепился за руку приятеля и с усилиями затащил его на подоконник.

— Так-то лучше, — пропыхтел он, переваливая тяжелого Тихона на улицу, — бежим, дружище! Сегодня твари останутся без обеда!

Дом, где недальновидные похитители прятали свой несостоявшийся ужин, располагался на не слишком оживленной улице, одним своим краем упирающимся в пустующие склады. Добравшись до полуразрушенных строений, Женька предложил немного отдышаться и сделать привал, поскольку старания твари по дезактивации пленников даром не прошли. Голова кружилась и болела, а ноги совсем отказывались выполнять прямые функции. Кроме того, прямо сейчас в мозгах раздавались отвратительные звуки, напоминающие непрерывный гудящий звон. Если бы Женька описал свои симптомы Тихону, тот наверняка бы диагностировал брату надвигающийся инсульт, поэтому Женька благоразумно молчал, самостоятельно справляясь с надоевшими звуками. Тихон озвучил симптомы сам, при этом некрасиво кривя тонкое лицо.

— Женька, эти непрерывные звучания сводят меня с ума, — доверчиво поведал он и неожиданно толкнул Женьку за один из уцелевших гаражей. Дергачев рухнул в раскисшую жижу и тут же понял, что, инсульт пока им не грозит, поскольку из ближайшей подворотни, прямо на них надвигалось серое марево, издающее те самые пронзительные звуки. В первую минуту Женька не сразу понял, что колыхающаяся туча имеет составляющие элементы, при ближайшем рассмотрении, оказавшиеся обычными дикими тварями. Все они, тесно сомкнув ряды, двигались в едином порыве, как сказали бы дикторы советского телевидения. Каждая тварь пронзительно взвизгивала, передавая вокальную эстафету следующему участнику. Таким образом, возникало непрерывное единое визжание, отдаленно напоминающее пение.

— Они поют? — потрясенно ахнул Женька, все еще не замечая главного.

— Это единственное, что тебя удивило? — тут же отозвался Тихон и задумчиво добавил, — твари всегда были одиночками. Они видели в себе подобных соперников, врагов, добычу, черт знает кого, только не соратников. Что с ними произошло?

Скоординированный отряд замер, дойдя до гаражей, и резко оборвал занудное пение. В разом наступившей тишине было слышно, как колотиться барабаном Женькино сердце. Тихон негромко усмехнулся, продолжая задумчиво пялиться на вокальный коллектив. Твари замерли, словно ожидая чьего-то приказа, мерно покачиваясь и глядя прямо перед собой. Очевидно, что негласный приказ все же прозвучал, поскольку серое марево шевельнулось, завибрировало и потекло в сторону одного из гаражей. Там оно обволокло плотным кольцом ржавое строение и без видимых усилий приподняло его над землей. Все, что делали твари, казалось нелепым и бессмысленным, однако, все же в каждом движении угадывалось значение. Правда, что оно несло в себе, это значение, оставалось за гранью понимания. Твари легко перевернули старый гараж, уложив его на бок и наполнив двор скрипом и металлическим лязгом. Женька был уверен, что адский грохот немедленно выгонит на улицу обозленных жителей и заставит от души навалять распоясавшимся нелюдям за самоуправство. Однако акт вандализма прошел без постороннего вмешательства и ажиотажа не вызвал. Твари так же бессмысленно развернулись и, повинуясь очередной установке, утекли обратно в подворотню.

«Что это было? — прошептал Женька, цепляясь за рукав Тихона, — не думал, что когда-нибудь скажу такое, но прямо сейчас я с большим удовольствием понаблюдал бы, как твари гоняются за добычей, чем слушать и видеть то, что увидел и услышал только что».

Тихон предпочел оставить Женькины наблюдения без комментариев и потянул его к подвалу.

«Сегодня, Женя, мы тоже остаемся без ужина, — грустно констатировал он, торопливо перебегая от подворотни к подворотне, стремясь достичь побережья, — предлагаю не рисковать и уснуть голодными. Но целыми.»

На Тихона происшествие с тварями не произвело ровным счетом никакого впечатления. С того памятного дня, когда к нему вернулась его кожаная тетрадка с записями, он целыми днями копался в своих формулах, по сотому разу перечитывая давно выученные наизусть стройные ряды цифр. Женька не видел в подобном времяпровождении практического смысла, поскольку опытов Тихон не проводил и наблюдениями не делился. Вернувшись в подвал, Тихон ожидаемо достал тетрадку, и потеряв интерес к миру в целом, погрузился в изучения. Женьке не раз приходило на ум, что ученый подобным образом стремиться отвлечься от реальности, и прячется за своими цифрами, как за ширмой.

«Тихон, — рискнул озвучить Женька вполне нейтральное соображение, — как ты думаешь, настанет ли такой день, когда мы с тобой обзаведемся собственными домами, разведем во дворе кошек, сядем у камина и придем к выводу, что жизнь удалась и жалеть не о чем?»

Тихон нечитаемым взглядом уставился на романтично настроенного брата и коротко отозвался:

«Не знаю, Женя.»

После чего уставился в окошко. Постепенно его отрешенно-задумчивое выражение на лице сменилось настороженным вниманием, и он нехотя продолжил начатую мысль.

«Но, если ты хочешь поразмышлять о насущном, можешь начинать прямо сейчас. — говорил он, не отрывая взгляд от происходящего не улице, — Правда вместо камина могу предложить весьма качественный пожар, а кошек заменит тебе свора…»

Тихон оборвал свою мысль и стремительно покинул тесную каморку, привлеченный событиями, развернувшимися за окном. Женька попытался остановить рассеянного ученого и напомнил ему о диких, о группах реагирования, о ночных проверках и комендантском часе, однако последние предостережения услышали только сырые стены, Тихона в каморке не было. Женька с любопытством всунулся в окно тоже, но кроме чернильной тьмы ночи не сумел разглядеть ничего занимательного.

Глава 25.

Огненные всполохи плясали в закопченном окошке, рожденные огромным стихийным кострищем, разожженном на пустыре между заброшенных зданий. В его слепящем отсвете я видел силуэты, постепенно трансформирующие в весьма знакомые очертания, с кривыми лапами и вытянутыми мордами. Дикие твари, образуя тесный неровный круг, хаотично двигались перед разгоравшимся огнем, то и дело взмахивая неестественно вывернутыми лапами. В их ритуальном танце не было слаженности и четкости жестов, однако всем своим нестройным хороводом твари наводили на мысль о проведении некоего обряда. Был ли этот обряд направлен на привлечение стратегической удачи в мировом господстве, или дикие подобными плясками отмечали окончание рабочего дня, оставалось за гранью моего понимания. Однако, в целом, танец завораживал, заставляя забыть о чрезмерно близкой опасности. Твари то расходились, вскидывая конечности в хаотичном порядке, то, столпившись в кучу, дружно исчезали в пламени, чтобы через минуту снова превратиться в непрерывный хоровод. При этом они не забывали взвизгивать, знакомо сливаясь в омерзительную какофонию. Внезапно, их бестолковое кривляние замерло, хоровод рассыпался, а твари одна за другой обрушились на землю, становясь на четвереньки и обретая непривычные для себя силуэты. Их уродливые тела вытягивались, покрываясь густой серой шерстью, отчетливо различимой в угасающих отсветах. Когда последняя тварь опустилась на четвереньки и приняла полное сходство с диким животным, серая стая задрала вытянутые морды вверх и протяжно завыла, наполняя ночную тишину тоскливым звучанием.

«Ты чего тут делаешь столько времени?» — раздался за моей спиной знакомый голос и вернул меня к реальности. В какой именно момент исчез костер и серая стая, я сказать затруднялся, а спрашивать о том Женьку почему-то не захотел. Я послушно развернулся и втиснулся в сумрак подвала. Женька шмыгнул следом и уселся на топчан, наблюдая за мной. В первые дни моего чудесного обращения в прежнего Тихона, молодого и красивого, Женька то и дело вскакивал среди ночи, отслеживая возможные изменения моего чарующего обличия. Мне всегда казались излишними столь открытые беспокойства, но я, ценя заботу, неизменно притворялся крепко спящим, позволяя Женьке как следует рассмотреть мою рожу на предмет новых повреждений и возможных преобразований. Нынешней ночью подобный фокус не пригодился, поскольку ночное бдение лишило меня последних сил и погрузило в здоровый крепкий сон, к счастью, без сновидений.

Из состояния нирваны меня выдернул настойчивый стук в окно. Я распахнул глаза, привыкая к сумраку, и прислушался. Мой беспокойный друг крепко спал, уткнувшись лицом в грубо сколоченные доски своей лежанки и на стук не среагировал. Стук повторился, а я внезапно ощутил неосознанное желание увидеть непрошенных гостей. Все мои мысли о внезапных проверках, поисковых отрядах, о совершенных мной преступлениях и осторожности разом исчезли, уступив место некой цели, которую необходимо достичь. Наскоро приведя себя в порядок, я выскользнул за дверь, рассчитывая увидеть на пороге бравых бойцов за безопасность. Однако, не увидел никого. Подвал был погружен в предрассветные сумерки, а на видимом глазу пространстве не просматривалось ничего, кроме темноты. Побродив по окрестностям, я собрался вернуться обратно, как вдруг заметил прямо перед собой неясную колышущуюся тень. Обычно подобные явления вызывали у меня снисходительную усмешку и были больше по душе моему чрезмерно впечатлительному Варвару, верящему во всякую хрень. Однако нынешняя тень странно интриговала и требовала от меня детального изучения. Я двинулся следом за ускользающим силуэтом и не заметил, как подошел к самой кромке воды, оказавшись на берегу. К слову, пока я гонялся за невнятным привидением, мне не встретилось ни единого признака прогоревшего кострища, затеянного дикими. Немало подивившись этому факту, я остановился и неожиданно расслышал хрипловатый старческий голос, прозвучавший из темноты.

«Приветствую тебя, Прохор! Или мне лучше называть тебя Тихон? А может, тебе по нраву будет прозвище Заяц?» — все эти вопросы задавал мне кладбищенский сторож, сидящий на сыром поваленном бревне в нескольких шагах от меня. Последняя его ремарка вызвала во мне недоуменное замешательство. Зайцем некоторое время звала меня матушка за мое детское пристрастие к огромной мягкой игрушке, подаренной мне Филом на какой-то праздник. Об этом прозвище знал только я, ну, возможно, ныне покойный Фил, а нордсвиллский дед никак не мог быть осведомлен о столь интимных подробностях моей младенческой жизни.

«Называйте меня как хотите, — невежливо буркнул я, — чего вы делаете тут в такую рань?»

Дед невнятно хмыкнул, уходя от прямого ответа, и продолжая пристально рассматривать мое лицо. Весь его вид напомнил мне старичка-пенсионера, степенно прогуливающегося вдоль побережья в ожидании раннего завтрака. Наконец старый знакомый сделал мне знак присесть рядом. От деда тянуло сырым осенним туманом и лесным болотом, и мне почему-то пришла мысль о скорой и неминуемой простуде, о преклонном дедовском возрасте и о не слишком своевременных прогулках по утреннему зимнему побережью.

«Есть вещи пострашнее банальных соплей, — неожиданно проговорил дед, не сводя с меня глаз, — вот скажи мне, Заяц, как ты провел нынешнюю ночь?»

Во мне шевельнулся шкодливый мальчишка, мигом изобразивший в моей голове весьма игривые картинки. Дед только ухмыльнулся в ответ на мои попытки поддразнить приставалу.

«Ты пялился всю ночь на танцы диких тварей, Заяц, — отозвался он, спустя непродолжительную паузу, — это и радует, и огорчает меня. Всему свое время, мой мальчик, всему свое время.»

Знакомая и давно забытая интонация, сопроводившая знакомую и давно забытую фразу, пробудила во мне странные ощущения. Мне нестерпимо захотелось оказаться в загородной резиденции под высокими березами и снова услышать сдержанный и размеренный голос старика Филиппа Ивановича, укоряющего меня за бесполезность и никчемность моего существования.

«Все может очень скоро измениться. — тут же отреагировал дед на мои размышления, — Твари захватили ваш мир, и это не так весело, как может показаться на первый взгляд»

Мне никогда не казалось присутствие тварей в моей жизни чрезмерно веселым фактом, к тому же говорить о мировом господстве тварей было, на мой взгляд, преждевременно. Но даже такую глубокую мысль я не успел донести до нордсвилдского сторожа.

«Это случиться не сегодня, — по-прежнему отвечая на мои мысли отозвался дед, — и не завтра. Но это случиться обязательно, если ты не перестанешь валять дурака, так, как делал это всю свою долгую никчемную жизнь»

С этими словами дед поднялся с сырого бревна и медленно побрел вдоль побережья, с трудом переставляя старые ноги в нелепых уродливых башмаках.

«Твое время еще не пришло, Тихон Филиппович, — отчетливо проговорил дед, обернувшись ко мне, и растворился в предрассветных сумерках».

«Женя, какого хрена ты треплешь языком, рассказывая первому встречному историю моей жизни? — рявкнул я, возвратясь в каморку после утреннего рандеву, — ты ночевал однажды в избушке нордсвиллского кладбищенского сторожа и наверняка поделился со старым наркоманом эпизодами моей биографии, о которых я и сам давно уже ничего не помню!»

Вывалив на ошарашенного Женьку все свои претензии, я резко замолчал и задумался. В моих необоснованных обвинениях со всех щелей торчали нестыковки, и первой из них была история о моем детском прозвище. Женька не мог знать о таких незначительных эпизодах моего детства. К тому же, дед и сам мог наблюдать танцы тварей, блуждая в темноте, а его щемящие фразы просто совпадения. Многие старики говорят с размеренной интонацией, повторяя давно заезженные слова и композиции. И все же, что-то в поведении деда настораживало. Я всегда был далек от разного рода мистических проявлений частной жизни, поэтому принялся рассматривать вопрос с научной точки зрения. На мой профессиональный врачебный взгляд, дед слишком увлекся поеданием веселящих кореньев, а его непонятные словоформы явились отражением параллельной реальности, в которую тот время от времени погружался. Успокоив свое разыгравшееся воображение, я рухнул на жесткое ложе и показательно захрапел, демонстрируя крайнюю степень усталости.

Я продрых до обеда, и после пробуждения мне уже не казалось слишком таинственной предрассветная встреча, а слова нордсвиллского деда виделись мне проявлением старческого слабоумия. Нынешние реалии могли спровоцировать еще и не такой бред, мне часто приходилось слышать от обывателей весьма смелые призывы и горячие речевки. Единственное, что продолжало вызывать во мне тревогу, было поведение Тварей. Слаженность их действий была неосознанная, бессмысленная, но это настораживало больше всего. Мне в голову приходили кое- какие соображения, сырые и не имеющие твердой основы, но они мешали мне жить, и я рискнул убедиться в их ошибочности. Дождавшись, пока привязчивый Варвар скроется с глаз, решая свои бытовые вопросы, я резво покинул каморку и направился в город, проводить сравнительно-поведенческий анализ.

Город встретил меня хаосом и беспределом, впрочем, вызванным поведением вполне разумных людей. Местные, наконец-то возмутившись деятельностью диких и бездействием сильных и значимых, затеяли организовывать стихийные отряды по отражению натиска тварей. В их действиях было мало слаженности, а всю свою энергию мало подготовленные в вопросах стратегии и тактики граждане тратили на громогласные призывы объединяться, рушить и созидать. Конкретики в призывы не вносилось, и я, постояв возле одного такого сборища, медленно направился дальше, изучать обстановку. Пройдя по настороженным улицам довольно длительное расстояние, я выхватил краем глаза темное размыто пятно, стремительно увеличивающееся в размерах. Мне навстречу плыло марево, уверенно и целенаправленно. Оно было точно таким же, какое мы с Женькой наблюдали возле гаражей. Толпа не имела вожака, идейного лидера, руководителя, который бы указывал путь. Так же не было и пути. Марево колыхалось бесконтрольно, но держалось в единой куче, не распадаясь и не проявляя иной активности. Зрелище выглядело жутковато, особенно в тот момент, когда стихийная масса неожиданно дружно остановилась и принялась раскачивать фонарный столб. Не было похоже, что это было конечной целью их маршрута. Столб появился на их пути случайно, и я мог бы сказать, что пробудил в тварях волну гнева. Однако это определение не отразило бы истинную сущность акта вандализма. Твари расшатывали столб нехотя, без особого интереса, но действовали слаженно и дружно. Вырвав с корнем ни в чем не повинный фонарь, толпа бросила его в сторону, и поплыла дальше, совершенно игнорируя мое присутствие. В конце улицы твари натолкнулись на другую толпу, более организованную и состоящую преимущественно из разумных людей. Обозленные граждане активно выместили весь скопившийся гнев на предствителях новой расы, и чем закончилось мероприятие я так и не узнал, хоть и очень хотел. Увлеченный развернувшимися баталиями, я потерял бдительность и не заметил, как стал объектом пристального наблюдения одного из бойцов охраны. Он, не сводя с меня пристального взгляда, что-то быстро сообщил по рации и скрылся в бронированной технике. Постороннее внимание я заметил слишком поздно, но постарался скрыться с глаз до того, как это станет неактуальным.

Вечером в дверь нашего подвала раздался уверенный стук. Гостей мы не ждали, но я был уверен, что нечаянный визит тесно связан с моей незапланированной встречей с представителями власти и закона. Бросив равнодушный взгляд на замершего Женьку, я решительно поднялся и распахнул дверь.

Глава 26.

«Моськин Прохор Степанович?» — донесся до Женьки глухой голос визитера. Тихон важно кивнул и отступил на шаг, пропуская в тесное помещение весьма внушительную фигуру серого цвета. Гость проигнорировал проявленное гостеприимство, и, не сдвигаясь с места, так же неэмоционально прогудел:

«Вы пройдете с нами, Прохор Степанович, сопротивляться не советую, проявлять агрессию тоже. Собирайтесь!»

Тихон советам внял, но время на сборы решил не тратить, и коротко кивнув Женьке, шагнул за порог.

Только когда за ним захлопнулась дверь, до Женьки наконец-то дошло понимание всей глубины развернувшейся трагедии. За всеми бытовыми хлопотами Дергачев совсем забыл, что его невоздержанный брат все еще преступник, совершивший массовое убийство, поправший основы родного законодательства и проигнорировавший святые постулаты общего дела. Озвучив себе все эти грустные, но, увы, очевидные факты, Женька навсегда оставил надежду увидеть когда-нибудь Тихона живым и свободным.

Оглядевшись в опустевшей комнате, Женька заметил оставленную Тихоном, намеренно или случайно, кожаную тетрадку. «Надо бы ее спрятать понадежнее,» — мелькнула мысль, и Женька немедленно приступил к ее реализации. В их подвале был вырыт довольно глубокий подпол, неизвестно с какими целями. Туда-то и запихал хозяйственный Дергачев драгоценный артефакт, тщательно прилаживая тяжелую дверцу. Исчерпав идеи по спасению невезучего брата, Женька уселся на топчан и привычно уставился в стены, обдумывая ситуацию. Ему отчаянно не хотелось оставаться в одиночестве, которое в одночасье обрушилось на обалдевшего варвара. Только теперь он понял, что несмотря на свою невоздержанность, вспыльчивость и отрешенность, Тихон был единственным родным ему человеком, и расставаться с ним никак не входило в Женькины планы.

«Почему это, «был»? — вызывающе пробормотал Женька и решительно поднялся на ноги, — он и есть. Надо бы попробовать вытянуть его из лап закона и порядка. Он не виноват, что придушил всех этих людей, поскольку не отвечал за свои поступки и действия! А что касается сомнительных опытов, то я поступил бы так же, окажись на его месте!»

Провозгласив аргументированно приправленную фактами речь, Женька снова сел и тяжко вздохнул. Он совершенно не имел представления, с какого бока приступать к реализации смелых решений. По сути, Женька и сам мог бы считаться правонарушителем, поддерживая и укрывая опасного преступника Тихона. Так не придя ни к какому итогу, Женька отправился на побережье.

Морские волны всегда возвращали Женьке душевное равновесие, и способствовали принятию правильных целей и задач. Дергачев внимательно всматривался в серые просторы и терпеливо ждал, когда же эти самые цели наконец-то обозначатся в его взлохмаченных мозгах. Арест Тихона произошел настолько стремительно, что не до конца воспринялся Женькой как вид уголовного наказания. Временами ему казалось, что к Тихону заглянул его давний приятель и пригласил побухать к себе на дачу.

«Наверняка серый тип увез его в столицу, — нехотя забрела еще одна мысль, — там Тихона закроют в какой-нибудь лаборатории, выясняя его принадлежность к обращенным, а после предадут строгому суду. И еще неизвестно, чем все закончится»

От переживаний у Женьки разыгрался зверский аппетит и позвал в город, к продовольственным ларькам. На улицах по-прежнему властвовал беспредел и массовая истерия. Спонтанно организованные группы горожан невнятно выкрикивали лозунги, которые придумывались на ходу, группы реагирования старались не принимать близко к сердцу выражения народного недовольства, а группы тварей предпочитали отсиживаться в подворотнях и на глаза не лезли. Женька благополучно миновал большую часть пути и даже сумел обзавестись заветной коробкой, но на этом его везение закончилось. Покидая обворованный павильон, Женька заслушался складно сочиненными лозунгами и не заметил, как прямо перед ним выросло качающееся серое марево. Замерев, Женька резво развернулся и сделал попытку отступления, однако с тыла его поджидала еще одна организованная толпа уродливых чудовищ. Оба отряда медленно, но неумолимо двигались на обалдевшего Дергачева, продолжающего прижимать к себе нечестно добытый ужин. Когда расстояние между воинственно настроенными тварями сократилось до минимума, Женька сделал последнюю, отчаянную попытку вырваться из захвата, рванулся вбок и тут же был схвачен одним из наиболее ловких представителей новой расы. Тварь больно вцепилась Женьке в руку и крепко прижала к мускулистой груди легкую добычу. Ровно так же минуту назад Женька удерживал свой, по всей видимости, несостоявшийся ужин, сжимая в руках заветную коробку. Тварь победно взвизгнула и приподняла Женьку над землей, демонстрируя трофей остальным. Те, оценив по достоинству тощего человечка, плотнее сомкнули ряды и закачались в некоем подобие танца, издавая при этом протяжные слаженные звуки. Тварь-добытчица зашвырнула Женьку в центр внезапно образовавшегося круга и присоединилась к остальным, резво подхватывая простые движения. Женька распластался на асфальте, плотно прижавшись к земле и вынужденно прислушиваясь к навязчивым звукам. Твари то сходились, плотно сжимая свой хоровод, то растягивались на максимальное расстояние, впрочем, не выпуская свою негаданную жертву на свободу. При этом каждая из танцующих не забывала подвывать и взвизгивать, вгоняя несчастного пленника в состояния транса. На Женьку накатывали нестерпимые удушливые волны отвратительного смрада, от которого мутилось сознание. Он был уверен, что твари обязательно растерзают его на кусочки, как только им надоест кривляться.

«Лучше бы сожрали меня сразу, — барахталась единственная мысль в затуманенных Женькиных мозгах, — вместо того, чтобы проводить надо мной гастрономические обряды»

Дергачев молился, чтобы сознание покинуло его и лишило возможности наблюдать это безумие. Однако твари продолжали топтаться и раскачиваться, их тоскливые взвизгивания все еще проникали в Женькины уши, а неминуемая расправа откладывалась, нагоняя на Женьку тоску.

«Сожрите меня уже! — хотел было заорать он, устав задыхаться в вонючем кольце, однако слова обретали небывалые размеры и привычно застревали в горле, как бывало у Женьки в минуты сильных душевных потрясений. Наконец, милостивая природа сжалилась над Дергачевым и погрузила его в состояние анабиоза, накрыв спасительной темнотой.

«Парень, очнись! Эй, парень! — расслышал Женька призывный шепот, проникший в сознание словно сквозь толщу воды. Женька послушно распахнул глаза и уставился на склоненное над ним обеспокоенное незнакомое лицо. Человек, настойчиво добивавшийся Женькиного внимания, облегченно выдохнул и попытался усадить бедолагу, грубовато рванув того за плечи. От резкого движения у Женьки закружилась голова, однако он сделал вид, что с ним все в порядке и даже несмело улыбнулся. Такие мелочи, как легкое недомогание, не шли ни в какое сравнение с тем, на что настроился перепуганный Женька, оказавшись в тесном кольце тварей. Незнакомец кивнул и исчез с глаз, предоставив Женьке оглядеться и оценить обстановку. Вокруг громоздились плотно наваленные в кучу картонные коробки, в которых Женька не с первого раза угадал подобие баррикад. Искусственно возведенная преграда отделяла тесный закуток, в котором сидел Женька от остального мира, шумного и озлобленного. Как выяснилось позже, это место считалось точкой сбора участников повстанческих битв, разворачивающихся на улицах города. Они, участники, отражали нападения твариных куч, то и дело возникающих в городе. Обо всем этом Женьке поведал вернувшийся мужик, который представился Трофимом, руководителем и идейным организатором отрядов сопротивления. Он же рассказал Женьке, как пробирался к родным краям, как потерял в дороге семью и всех своих приятелей, как добрался до побережья и решил мстить. В его словах звучало озлобленное отчаяние, и, возможно поэтому, Женька не стал делиться с Трофимом своими соображениями относительно бесполезности его затеи. Такие спонтанные решения, построенные на идее мести, не могли привести ни к чему, кроме бессмысленной резни. Женька только согласно кивнул, и неожиданно для себя самого, попросился в отряд. Трофим сумел сагитировать чуть больше сотни добровольцев, готовых резать тварей без суда и следствия, отслеживая их в подворотнях. На долю Дергачева выпало менее кровожадное, но более ответственное задание от разом оживившегося вожака. В условиях тотального отсутствия средств связи и полной невозможности отследить обстановку, не покидая убежища, Женьке предстояло разведать местность и выяснить места скопления представителей новой расы.

«Раз власти не решаются раз и навсегда расправиться с уродами, нам придется взять на себя решение этих задач!» — провозгласил Трофим, выпихивая Женьку за наваленное ограждение.

Дергачев еще не разу не выступал в роли разведчика, да и в целом, был далек от военных премудростей, поэтому, не меняя образа, двинулся вдоль улиц, просто поглядывая по сторонам. Теперь его бдительность возрастала в разы, поскольку новая встреча с тварями в его ближайшие планы не входила. Пройдя несколько кварталов и не заметив ни одного чудовища, Женька собрался повернуть обратно, но неожиданно наткнулся взглядом на невысокого сгорбленного старца, в одиночестве сидящего на уцелевшей скамейке. Его безмятежный вид напомнил Женьке мирные времена, и Дергачев, повинуясь порыву, смело подошел к горожанину и присел рядом.

«Не боитесь гулять в такое время?» — не придумав ничего более значимого, поинтересовался Женька, приглядываясь к старцу. На самом деле, горожанин стариком не был, он был просто пожилым, однако в его глазах отражалось многое знание, прибавляющее ему года.

«Не боюсь, — просто отозвался он, тут же проявляя интерес к собеседнику, — а Вы? Что понесло на улицу Вас, учитывая такое неспокойное время?»

Прохожий говорил немного вызывающе, однако его интонация не смутила Женьку, и он охотно рассказал о своем желании узнать о тварях все, что возможно.

«Мне любопытно, где они собираются, чтобы так организованно колыхаться по улицам? — усмехнулся Женька, вспоминая Трофима и его задание. — какие преследуют цели и откуда возникает такое их количество. Я слышал, что в мире уничтожены все особи.»

«Нигде не собираются, — охотно откликнулся старец, — и кто вам сказал, что они уничтожены? Их стало больше, чем разумных людей, популяция растет, но то, что они организованно шляются по дорогам, в том Вы ошибаетесь. Я часто наблюдаю за ними и прихожу к выводу, что разума в них нет, их действия неосознанны. Вы видели, как они едва не разорвали прохожего, случайно оказавшегося на их пути?»

Женька этого не видел, но отчетливо вспомнил странные вонючие танцы и неопределенно кивнул.

«Так вот, юноша, — размеренно продолжил старик, — они долго кружились над ним, а потом утекли обратно в подворотню. Я уверен, их кто-то позвал. Где вы видели тварь, так легко расстающуюся со своей добычей?»

Дед замолчал, поглядывая на молчаливого собеседника, не слишком ожидая от него реакции. Их беседу прервала одинокая особь, внезапно возникшая в начале улицы. Женька подскочил со скамейки и рванулся в сторону, приглашая собеседника следовать за ним. Однако горожанин продолжал неподвижно сидеть, ничем не выражая тревоги.

«Вы так и будете торчать тут, дожидаясь, когда тварь растерзает Вас? — от волнения Женька едва не выругался, наблюдая, как невозмутимо старец машет седой башкой, идя в отказ. Махнув рукой на несговорчивого упрямца, Женька едва успел скрыться за гаражами, когда резвая уродина поравнялась со скамейкой. На беду, Дергачев где-то выронил нож, и вряд ли мог прямо сейчас помочь деду отогнать мускулистое чудовище. Он на всякий случай огляделся и, заметив обломок какой-то металлической конструкции, вооружился им. Тварь за это время вплотную подобралась к безумному старикану, и Женька, не раздумывая, размахнулся, целясь твари в голову. Тварь недовольно взвизгнула, почуяв удар и послушно развернулась к нарушителю спокойствия. Ее глаза продолжали оставаться бессмысленными, однако в ее движениях отсутствовала заторможенность, и ничего не помешало одиночке вцепится в Женькино горло. Дергачев беспорядочно молотил по непробиваемой туше, стараясь дезактивировать тварь, но та будто бы не замечала оказанного внимания, продолжая сжимать тощую тушку своего противника. От нехватки кислорода перед Женькиными глазами запрыгали пятна, и он во второй раз за сутки приготовился погибнуть героем. Неожиданно тварь замерла, разжала кривые лапы и пронзительно завизжала, крутясь на месте. Женька, не удержавшись на ногах, рухнул на ту же скамейку, не в силах отвести глаз от стремительно набирающей обороты верещащей твари. Он хотел было обратить внимание деда на новый финт, однако только пораженно вскрикнул, уставившись на своего невольного соседа по скамейке. Тот не переставая крутил скрюченными пухлыми пальцами, придавая твари ускорение. От усилий на его одутловатом лице выступил крупный пот, а сморщенный рот слегка приоткрылся. Наконец, Тварь без сил рухнула к его ногам, дергаясь в конвульсиях и закатывая глазки. Когда чудовище затихло, дед раздражающе медленно поднялся, и двинулся прочь, забывая про своего спасенного зрителя. Женька на автомате поплелся следом, подстраиваясь под неспешный дедов шаг.

«Как вы это делаете?» — потрясенно проговорил Дергачев, когда валяющаяся в беспамятстве тварь осталась далеко позади.

Старик уже обрел способность размеренно дышать, и смог вновь продолжить прерванный разговор.

«Долгая история, юноша», — усмехнулся он и снова замолчал, а у Женьки закрались подозрения.

«Так это вы управляете ими? — прошептал он, неосознанно оглядываясь. Наивное любопытство вызвало негромкий дребезжащий смех деда, странно прозвучавший в пустоте сумерек.

«Я не смогу удержать такую свору, юноша, — отсмеявшись, проговорил он, — даже и пытаться не стоит. Но пара-тройка особей спляшет под мою дудку, в том я уверен. Быстро передвигаться я уже не в силах, и это, получается, мое единственное оружие против распоясавшихся чудовищ.»

Женька восхищенно выдохнул, вновь припоминая выходки кружащейся твари. Неплохая способность, думал Женька, продолжая плестись за стариком, так можно заставить их свернуть себе шеи, не прибегая к оружию. Внезапно дед остановился и вскинул на Женьку выцветшие зеленоватые глазки.

«Это плохая способность! — запальчиво выкрикнул он, а Женька вздрогнул, припоминая, когда он успел озвучить собственные мысли. — это чудовищная способность, и по-хорошему, я должен был позволить твари растерзать меня. Вот только мужества не хватило.»

Едва слышно добавил дед и тяжко вздохнул.

«Мне пора возвращаться, — пробормотал Женька, не зная, как продолжить диалоги, — да и вам тоже. Уходите, пока новые встречи не лишили вас последних сил.»

В огороженную подворотню Женька вернулся с наступлением ночи. Трофим с видимым интересом выслушал отчет разведчика, и понимающе усмехнулся, когда Женька упомянул встречу со странным дедом.

«Это безумный старец, — пробормотал он, — местная знаменитость. Живет неподалеку, часто гуляет, ему сам черт не брат. Я видел однажды, как на его глазах тварь-одиночка придушила сама себя. Да, парень, она так и сделала. Схватила себя за горло кривыми клешнями и без чувств рухнула на землю. Черт знает, как он это делает.»

К обеду следующего дня в их закуток, который Трофим пафосно обзывал штабом, стали стекаться члены его отряда. Все они держались степенно и строго, едва слышно переговариваясь между собой, и пряча за пазухой самодельное оружие. Трофим раздавал распоряжения, озвучивал задачи, которые сводились к одному — уничтожить как можно больше диких тварей. По наблюдениям, организованные толпы чудовищ появлялись не чаще пары раз за три дня, и сегодня, видимо, наступало время их очередной вылазки. Воинственно настроенный Трофим вручил Женьке остро отточенный нож с длинным лезвием и включил нового воина в особую группу. В чем заключалась особенность этой самой группы, Женька так и не понял, но нож охотно взял, занимая место среди остальных. Группа покинула укрытие и направилась прочесывать подворотни, места наиболее вероятного скопления диких. Женьке в пару достался высокий плечистый верзила, то и дело сплевывающий на землю длинную слюну и негромко матерящейся. Группа миновала уже целый квартал, но хитрые твари так и не пожелали продемонстрировать свою активность. Когда до конца территории оставались считанные метры, откуда-то сбоку раздалось знакомое визжание, сливающееся в одну чудовищную песню. Отряд напрягся, приготовившись отразить нападение, однако твари не торопились проявлять агрессию. Они продолжали петь, громко, слаженно и отвратительно, вгоняя присутствующих в некое подобие транса. Женьке было уже знакомо такое состояние, когда у разумного существа оставалось единственное желание — лечь и сдохнуть. Видимо, остальные тоже ощутили таинственное влияние песнопений, поскольку замерли в неподвижности.

«Режьте им глотки! — неожиданно заорал верзила, выпадая из дремотного кокона, — А ну! живо!»

Этот нехитрый призыв вернул отряду чувство реальности, и бравые воины рванули навстречу колышущемуся мареву. Нескольких тварей удалось обезвредить, не прилагая усилий, однако другие не пожелали сдаваться без боя. Как по команде, они протянули кривые лапы к смельчакам и ловко скрутили первым пяти их бесполезные шеи. Женька во все глаза смотрел на самое нелепое побоище, которое доводилось ему наблюдать. Со стороны казалось, что повстанцы сами предложили диким расправиться с ними, просто подойдя поближе. Твари действовали размеренно, четко, будто и в самом деле слушая чьи-то команды. Расправившись с первой половиной безрассудных горожан, твари синхронно развернулись и в три прыжка достигли оставшихся. Женька устал уже подводить итоги своего бесконечного существования, прощаясь с ним третий раз за последнюю пару суток. Тварь, нацелившаяся на Дергачева, цели не достигла. Вместо того, чтобы перегрызть последнего из особой группы, она принялась терзать своих собратьев, ловко вонзая кривые когти в их могучие шеи. Твари, потеряв обозначенную цель, бессмысленно качались, ожидая своей участи. Так продолжалось до того момента, когда им поступил новый приказ свыше, и все они разом исчезли, утекая в подворотни.

Оставшись один, Женька с суеверным ужасом рассматривал обезображенные тела поверженных соратников и качал головой, пытаясь отогнать кошмар. Все происходящее никак не вязалось с тем, что стало давно привычным, хоть и откровенно пугающим.

На место побоища тут же сбежались группы реагирования, действующие более слаженно и профессионально. Они не обратили внимание на ошарашенного Женьку, принимаясь прочесывать местность, переговариваться по рациям и всячески демонстрировать боевую активность. Женька круто развернулся и со всех ног помчался к Трофиму, надеясь убедить безумца разогнать свои отряды и больше не толкать неподготовленных граждан на явное самоубийство.

«Трус!!! — вопил Трофим, когда Дергачев донес до него итог провальной вылазки. — как ты мог допустить гибель целого отряда!? Они обязаны были уничтожить их, а ты должен был проследить за исполнением приказа! За неисполнение ты приговариваешься к казни! Негодяй!»

Пока обезумевший вожак выкрикивал проклятия и угрозы, к Женьке пришло понимание, что Трофим и правда безумен. Личные трагедии не оставили без следа его пошатнувшуюся психику, превратив несчастного мужика в одержимого фанатика. Сколько таких фанатиков встретил уже Дергачев за последнее время, а сколько еще предстоит ему встретить подобных одержимых?

«Прекрати! — рявкнул Женька, прерывая гневные речи. — в твоих словах нет истины, Трофим. Это ты отправил людей на верную смерть. Они не военные, и никогда ими не были. Откуда им знать о тактике ведения боя? Да и о каком бое может идти речь, когда мы воюем с дикими неуправляемыми существами?! Их действия нельзя предугадать, а следовательно, твои партизанские отряды бессмысленны. Оставь этих людей в покое!»

Трофим молча слушал Женьку, и на его лицо наползало осмысленное понимание всей бесполезности затеи.

«Ты прав, — пробормотал он, разом растеряв прежний апломб, — я не военный. Я художник. Когда-то я рисовал картины и оформлял разные общественные мероприятия и детские праздники. Я и сам вижу всю безрассудность моих стремлений, но я не мог поступить иначе. Твари разорвали мою семью, у меня на глазах, когда мы переходили очередной участок в горах. Я должен был пойти с этими людьми тоже, возможно тогда…»

Женька послушал еще немного, и махнув рукой, отправился прочь, надеясь, что у Трофима хватит мозгов не повторять прежних ошибок.

По дороге к побережью Женька продолжал воскрешать в памяти страшные подробности недавней трагедии. Неожиданно перед глазами возник любопытный эпизод, вызвавший у Женьки много вопросов. Ему припомнилась последняя тварь, решительно расквитавшаяся со своими сородичами. Рассмотрев задачу со всех сторон, Женька пришел к пониманию, что действия диких логике неподвластны и с этой мыслью втиснулся в опустевший подвал.

Глава 27.

Представитель власти и закона, так решительно впихнувший меня в неудобную военную технику, напомнившую мне старый добрый уазик, первую часть пути не произнес ни слова, оставляя мне непаханое поле для тревог и размышлений. В закопченные окошки грозной боевой машины мне виделись мелькающие редкие посадки и бескрайние просторы, широко раскинувшиеся по обеим сторонам асфальтированной трассы. Я был уверен, что суровый страж везет меня в столицу, предать справедливому суду за совершенные мной преступления. Я был готов понести любое наказание, поскольку и сам устал таскать в себе непроходящее чувство вины. То, что мой спонтанный арест был произведен при таких странных обстоятельствах, наводило на многие мысли. То ли суровый охранник был убежден в моей покладистости, то ли у него напрочь отсутствовало чувство самосохранения. Везти в одиночку убийцу через бескрайние поля мог только очень смелый или очень глупый человек. Мне ничего не стоило прирезать его где-нибудь в степи и, вышвырнув бесчувственное тело в кювет, рвануть в неизвестном направлении. Признаться, меня не раз посещала подобная мысль и однажды настолько овладела моим сознанием, что я с большим трудом подавил в себе желание придать ей материальное воплощение. Военная техника не была оснащена оповестительными приборами, камерами слежения и другими подобными приспособлениями, какими любят украшать свой профессиональный быт представители сильных и значимых. Пока мы катились среди равнин, мой водитель изредка поглядывал в мою сторону, не заводя дружеских бесед. Жесткие сиденья выносливой лошадки отбили в моем нежном организме все, что смогли, и теперь вызывающе поскрипывали в такт движению.

«Куда мы едем?» — наконец не выдержал я неизвестности.

«Мне приказано доставить Вас в целости и сохранности», — тут же четко, по-военному отозвался охранник и снова впился взглядом в дорогу.

«Кем приказано?» — не отставал я, понимая всю бесполезность подобной беседы. Мой попутчик явно получил указание придерживаться строгой секретности и теперь старательно выполнял поставленные задачи. Он ожидаемо промолчал, снова вгоняя меня в панику. Я не боялся наказания, ответственности, да, впрочем, я уже ничего не боялся. Меня тревожила необходимость исполнять новые правительственные постановления в ущерб собственным принципам, а также беспокоили рычаги воздействия на мое чувствительное сердце и гибкую совесть. Единственным способом повлиять на мое решение был и оставался мой единственный родной человек, оставленный в заброшенном подвале на побережье, и я безмерно переживал за его благополучие.

Чем дальше мы продвигались на север, тем стремительнее менялась погода. Где-то в середине нашего пути зарядил мелкий занудный дождик пополам со снегом, подул ветер, и в целом зимняя погода решительно напомнила о себе. На трассе тут же образовались снежные вихри, безжалостно оседающие на лобовуху и мешающие обзору. Водитель нелитературно выругался, и снизил скорость. Потом машина вошла в густую полосу тумана, а потом под колесами захлюпала раскисшая снежная жижа. Моя невзрачная одежка, позаимствованная хозяйственным Женькой в очередном торговом павильоне, мало спасала от внезапно понизившейся температуры, а ноги в невнятных башмаках выбивали звонкую дробь, пытаясь согреться. Военная техника, призванная проходить любые преграды без стона и скрипа, неожиданно забуксовала и остановилась. Стражник несколько раз газанул, зарывая машину в липкую грязь, и снова выдав порцию ненормативной лексики, распахнул дверцу.

«Где мы, черт возьми?» — гневно поинтересовался он, вываливаясь наружу. Вопрос прозвучал риторически, но я, учитывая открывшуюся картину, мог бы предположить, что мы заехали в лес. Над нами со всех сторон нависали тяжелые лохматые кроны высоких деревьев, а под ногами чавкала раскисшая грунтовка. В какой момент опытный и ответственный водитель сбился с пути, вероятно не мог сказать и он сам, поскольку только невнятно ругался, оглядываясь по сторонам. Я с готовностью ждал минуты, когда буду вынужден покинуть относительно комфортную сидушку, качественно отбившую мне задницу, и буду допущен к спасательным процедурам выталкивания военной техники из глубокой грязи.

«Прохор Степанович! — наконец-то дождался я, — вылезайте, помогите подтолкнуть машину!»

Наши совместные усилия к желаемому результату не привели. Военная машина все глубже уходила в колею, ложась на высокое брюхо, а мы, по уши угваздавшись в жидком месиве, лишились последних сил.

«Необходимо разведать местность, — решительно произнес мой сопровождающий, — подойдите ближе, Прохор Степанович. Я вынужден принять меры.»

С этими словами мой безымянный друг вытянул из кармана самые настоящие тяжелые наручники и приветливо помахал ими перед моим носом. Я не собирался бороться с ним за право месить грязь в незнакомом лесу и послушно подошел к дверце. Водитель ловко прикрутил меня к стойке и, пригрозив на прощание жестокой расправой в случае неповиновения и бегства, скрылся с глаз изучать местность. Я уселся на железную приступку и принялся терпеливо ждать результатов разведки. Стражник, видимо, решил основательно подойти к поставленной цели и в течение долгих минут хлюпал по лужам в доступном радиусе. Потом пытливый ум потянул его дальше в заросли, и вскоре до меня донесся его почти испуганный крик.

«Прохор Степанович! Скорее сюда!»

Мой ответственный друг, видимо, совсем забыл, что выполнить его пожелание я могу, только прихватив с собой тяжелую военную технику, чего я сделать не мог и не собирался. Поэтому призыв остался без ответа, а до меня донеслись новые звуки. Теперь в них отчетливо слышалось рычание, визг и сытое чавканье. Выключив разыгравшуюся фантазию, я как мог разогнал из воображения пугающие картины и с видимым нетерпением начал вглядываться в темную глушь. Своего водителя я так и не дождался, зато мне навстречу неслышно вышел огромный дикий волк с измазанной в свежей крови густой шерстью. Он хмуро окинул меня желтым взглядом и несмело взрыкнул. От неожиданности я резко поднялся со своего насеста и, гневно рявкнул, вкладывая в интонацию всю озлобленность, на какую был способен.

«Пошел прочь!»

Волк, только что сожравший настоящего сурового стража безопасности, испуганно прижался к земле и едва слышно заскулил, отползая назад. Я был уверен, что серый разбойник проигнорирует мои посылы и сожрет и меня тоже, но волк только полз, прижимая уши и продолжая скулить. Когда его серая туша скрылась с глаз, я резко рванул руки, скованные железными браслетами и внезапно разорвал железные оковы. Подивившись необычной силе, я шагнул прочь от военной техники, прочно засевшей в грязи, и отправился искать людей.

По всему выходило, что исполнительный охранник привез меня в леса средней полосы, которые, как я искренне надеялся, все же имеют свое завершение. Раскисшая дорога вела меня в дикие джунгли, ни разу не намекая на присутствие человеческого жилья или иного вида признаков цивилизации. Когда мои ноги, увязнув по колено, настойчиво потребовали привала и передышки, я прислонился к ближайшему дереву и попытался вспомнить премудрости ориентирования на местности. Из всего пришедшего на ум, мне могло бы пригодиться знание о полной неподвижности в процессе ожидания помощи из вне.

«Ты все же пришел ко мне, Заяц», — неожиданно раздался за моей спиной скрипучий знакомый голос, и, обернувшись, я увидел в шаге от моего дерева кладбищенского сторожа, неизвестно каким волшебным образом оказавшегося поблизости. Не сказать, чтобы я сильно удивился этой встрече, учитывая непоседливость наркоманского деда и его любовь к разного рода нестандартным прогулкам.

Я собрался было ответить, что вовсе не планировал навещать его, что встреча вышла случайной, но тот, не пожелав слушать мои невнятные приветствия, мотнул головой, приглашая следовать за ним. Вдвоем все веселей, думал я, шлепая по грязи и стараясь не отставать от бодро удаляющейся дедовой фигуры. Через неопределенное время мы выползли на сравнительно твердую поверхность и уперлись в знакомый каменный забор, как по волшебству выросший перед нами. Забор я видел в Нордсвилле, именно через него мы перемахнули с Женькой, спасаясь от несостоявшейся погони. В этот раз ничего перелезать мне не пришлось, поскольку гостеприимный дед, ловко обходя лужи, повел меня вдоль каменной стены до распахнутых настежь ворот. Каким образом в средних широтах очутился дед-наркоман со своим кладбищем и каменным забором, мне оставалось только гадать, но я слишком вымотался дорогой, чтобы строить правдоподобные объяснения. За воротами я увидел приземистую избушку, ставшую конечной целью нашей прогулки.

В тесной комнатке было мало мебели и свободного места, большую часть которого занимала внушительная печь. Дед приветливо кивнул в сторону широкой лавки, приглашая меня присесть, а сам занялся печкой. Я, вспоминая Женькины рассказы, приготовился гонять чертей и встречать сатану, однако, шло время, огонь в печке разгорался, а никаких непрошенных гостей на пороге не появлялось. И никого не появлялось. Я медленно отогревался в неожиданно уютной келье, с любопытством оглядывая тощего хозяина приземистого домика. Тот больше не проявлял активности, в свою очередь рассматривая своего гостя. Так мы просидели довольно долгое время, пялясь друг на друга. Вскоре это занятие мне откровенно надоело, и я заскучал, придумывая, как половчее выспросить у деда про обратную дорогу. То, что сильные и значимые не оставят теперь меня в покое, я не сомневался, и попутно строил планы более надежного укрытия, чем побережье в крупном населенном городе. Наше уютное молчание было прервано негромким стуком во входную дверь. Хозяин резко привскочил с места и бодро шагнул к порогу, распахивая дверь перед нечаянным гостем. Тощая дедова фигура, заслонившая проем, помешала мне рассмотреть визитера, поэтому, когда, посторонившись, дед пропустил в домик моего Женьку, я от неожиданности поднялся с широкой лавки и только захлопал глазами, не находя слов.

«Женя?! — наконец-то исторг я из себя первую фразу, — ты как тут?»

Но нежданный гость молчал, пошатываясь от усталости. Только теперь я заметил, что некогда крепкая рабочая роба висела на Женьке клочками, сквозь которые отчетливо проступали размытые бурые пятна. Я, не тратя времени на выяснение обстоятельств, обхватил изрядно похудевшее тельце и усадил на лавку, попутно стаскивая порванные лохмотья.

«Как ты нашел меня, дружище? — бормотал я, осматривая повреждения, — и, главное, как понял, что искать нужно именно здесь?»

Все мои невнятные вопросы улетали в пустоту, Женька только едва заметно качал головой и старался удержаться в вертикальном положении. По результатам осмотра я с ужасом понял, что раны, сплошь покрывающие тщедушную фигурку, оставлены волчьими зубами, а молчание приятеля я расценил, как болевой шок. Оставив Женьку сидеть, я обернулся к сторожу за помощью, но домик был пуст, а невнимательный хозяин, видимо снова отправился на прогулку. Махнув рукой на политесы, я распахнул дверь, намереваясь добраться до захоронений, возле которых когда-то отыскал лечебные травы. Женьке необходима помощь, и чем скорее она будет оказана, тем лучше.

От волнения я совсем потерял связь с реальностью, совершенно забыв, что по дороге от побережья к столице никак не может оказаться Нордсвиллского кладбища с его лечебными снадобьями. Вероятно, лесной домик просто очень похож на кладбищенскую избушку, а вездесущий дед имеет несколько адресов обитания. Размышляя подобным образом, я бродил по утоптанным дорожкам, не различая в темноте окружающие пейзажи, и только когда наткнулся на внушительного вида каменную плиту и ободрал об нее себе ногу, до меня дошло понимание, что кладбище, сторожка и дед те же самые, а я невероятным образом очутился в загадочном Нордсвилле. Нащупав знакомые растения, я хаотично насовал полные карманы разных видов трав и корешков, и ободрившись, отправился обратно, оставляя составление логических цепочек и повторение законов физики, географии и психологии на потом. Женька терпеливо ждал меня в сторожке, равномерно покачиваясь из стороны в сторону, и продолжая молчать. Прямо сейчас я не нуждался в его подробных отчетах о путешествии и привычных страшилках, я сосредоточил свое внимание на медицинской стороне проблемы. Когда снадобье было сварено, остужено и приведено в боевую готовность, я зачерпнул из полученной жижи полную ладонь и принялся втирать в израненную Женькину кожу целебную смесь. Я был неплохо осведомлен о лечебных свойствах нордсвиллских трав, однако мои старания оставались без видимого результата. Женькины раны продолжали кровоточить, а он сам едва удерживал ускользающее сознание.

«Чертов дед! — в раздражении думал я, — неужели он не заметил, насколько печально выглядит его гость? Чего его снова понесло куда-то?»

То, что неугомонный старец отправился за помощью, я не рассматривал даже как гипотезу. Пока мы блуждали с ним по лесу, я не заметил ни единого признака человеческого жилья, а учитывая морозную зимнюю погоду, не было похоже, чтобы сторож отправился собирать для Женьки медицинские травы. Пересмотрев состав смеси, я принялся стряпать новое, улучшенное зелье, добавив в его состав новые компоненты. Однако ни первое, ни второе лекарство не помогало моему измученному приятелю. Женьку откровенно мутило, из приоткрытого рта на пол стекали слюни, и я очень опасался возможных осложнений. Наконец, оказав самую необходимую, но, увы нерезультативную помощь, я оставил беднягу в покое, уложив его отдыхать, а сам вышел за порог.

«Если не провести прямо сейчас ряд процедур, — топорщилась в голове единственная мысль, — Женька погибнет от инфекции или банальной потери крови. Как мне избавить его от неминуемой гибели, не имея под руками ничего, кроме чертовых корешков, от которых мало толка?!»

Я поднялся на ноги, ощутив в себе прилив адреналина, и решительно шагнул обратно в домик. Женька продолжал лежать, вытянувшись в струну, и это был очень пугающий симптом. Не имея других идей, я обхватил липкое тело руками и осторожно провел ладонями по израненной коже. «Давай, Варвар! — мысленно обратился я к нему, — однажды у тебя получилось, должно получиться и в этот раз!»

Женька никак не отреагировал на мой призыв. Раны продолжали кровоточить, а Женькино дыхание становилось резким и прерывистым. От отчаяния я забормотал то самое заклинание, слышанное от целительницы, не до конца осознавая его эффективность. Мои ладони горели огнем, а моя собственная кровь бешено стучала в висках, перекрывая мое негромкое бормотание. Сколько времени я провел в молитвах и просьбах, я сказать не берусь. От усталости мое сознание выдавало мне замысловатые картинки, одной из которых явилось видение полностью зарубцевавшихся Женькиных ран. Я был врачом и понимал, что это всего лишь отголоски моего утомленного воображения, попытка принять желаемое за действительное. Однако кожа моего дорогого пациента приобретала прежнее, ровное и целое обличие, без единого повреждения, дыхание восстанавливалось, а напряженная поза, удерживающая несчастного Женьку несколько часов, наконец-то ушла, сменившись расслабленным состоянием крепко спящего здорового человека. Убедившись в полной Женькиной безопасности, я мешком повалился на не струганные доски пола и меня накрыло спасительной темнотой. Когда я наконец-то открыл глаза, больше не чувствуя в себе напряжения и усталости, перед моими глазами возник все тот же дед. Он с отеческой заботой склонился над моим распластанным телом и негромко поинтересовался моим самочувствием.

«Я нормально, — недовольно буркнул я, все еще злясь на старого наркомана, — что с Женькой?»

«С ним все в порядке, — тут же отозвался тот и едва заметно усмехнулся, — он справился. Вы справились»

Я, услышав добрые вести, тут же поднялся и с изумлением огляделся вокруг. Лавка и жарко натопленная печка были на месте, на месте был и дед, а вот следов присутствия моего приятеля я не обнаружил.

«Где он? — поинтересовался я, все еще оглядываясь, — он еще слишком слаб, чтобы разгуливать по морозу. Ему нужно восстановиться.»

Дед негромко засмеялся и покачал головой. Весь его вид выражал полное довольство и умиротворенность, и было непохоже, что он скрывает от меня страшные известия. Эта недосказанность родила во мне обоснованное негодование, и я, не справившись с эмоциями, резко поинтересовался у почтенного старца, где его носило в то время, пока я возился с приятелем.

«Вы же понимаете толк в медицине, — никак не мог успокоится я, — так какого черта не помогли мне, хотя бы советом?»

«Ты справился и сам, мой мальчик, — примирительно проговорил он, — все это ты знаешь и без меня. У тебя многие способности, но мало знаний. Ты слишком нетерпелив и заносчив, но это идет тебе на пользу, Тихон. Женя, кем бы он ни был, передает тебе свою благодарность.»

«Кем бы он ни был? — озадаченно переспросил я, — что это значит? Где он?»

Слова старика наводили на разные мысли и мешали прийти к определенному выводу. На мои недоуменные вопросы дед хрипло рассмеялся и шагнул к двери.

«Заходи!» — крикнул он за порог, приглашая в домик невысокого мужика, смущенно переминающегося в дверях.

«Вот, Тихон, это твой «Женя» — не отпуская со сморщенной рожи насмешливую улыбку провозгласил дед и подтолкнул ко мне незнакомого мне человека.

Я только молча пялился на бледного крепкого парня с всклокоченными огненно-рыжими волосами. Дед, наблюдая за моим потерянным видом, покачал головой.

«Знакомься, Тихон, это Богша. Он имел неосторожность попасться на глаза диким волкам. — все еще усмехаясь проговорил старец, — он пришел ко мне за помощью, поскольку, как ты справедливо заметил, я знаю толк в медицине. Я дал тебе возможность проявить себя, и я не ошибся. Ты и правда много умеешь, мой мальчик. Много знаешь. Но этого недостаточно.»

«А Женька? — пробормотал я, — где он сейчас и что с ним?»

«Я не знаю, где твой Женька сейчас, — покачал головой дед, — но скажи мне, Тихон, стал бы ты прикладывать столько усилий, чтобы спасти Богшу, а не Женьку? Ты всегда был эгоистичен и вряд ли твои способности проявились бы в борьбе за жизнь незнакомца. Женька дал тебе силы, и ты достойно воспользовался ими. Богша благодарит тебя, и просит принять в качестве подарка.»

Парень, внимательно прислушиваясь к словам старца, принялся рыться в карманах широких штанов, вытаскивая из их недр маленький предмет, издалека принятый мной за кисточку для рисования.

«Это волчий хвост, — пробормотал Богша неожиданно высоким резким голосом, — я думаю, он подойдет тебе, Лекарь!»

Богша, не дожидаясь моей реакции, решительно шагнул в мою сторону и, слегка поклонившись, надел мне на шею лохматый амулет. После чего снова поклонился и вышел за порог. Я впервые присутствовал при подобной инаугурации и поэтому не сразу подобрал подходящие случаю слова. А когда подобрал, Богша вероятно сумел уже добраться до дома.

«Он прав, Тихон, — кивнул старец, наблюдая за моей реакцией, — амулет отражает твой мир. Но ты еще слишком слаб. Ты еще не готов.»

Последние слова дед пробормотал будто бы для себя и, потеряв ко мне интерес, погрузился в полудрему.

Мне стало скучно наблюдать за сопением кладбищенского сторожа, просиживая в его избушке целый день, поэтому я, стараясь не шуметь, выскользнул за дверь. Мне нестерпимо хотелось обратно, на побережье, но больше всего, я хотел убедиться, что с моим настоящим Женькой все в порядке.

За стенами дедовой избушки царил предрассветный полумрак, и я несколько раз натыкался на пни и коряги, беспорядочно торчавшие из самой земли и вылезавшие в самых неподходящих местах. Из моего прошлого посещения загадочного города Нордсвилла, в памяти осталось воспоминания широкой базарной площади и домика Тихомиры, расположенного напротив городского кладбища. Однако сейчас, сколько бы я ни шел, никаких площадей и домиков мне на пути не встречалось. Надо мной нависал непроглядный лес, а под ногами хлюпала неизменная грязь, смешанная с мокрым снегом. Вероятно, Нордсвилл умеет менять свое местоположение, или же здесь существует сразу несколько кладбищ. Так размышлял я, наобум продвигаясь через непроглядную лесную мглу, пока наконец не понял, что заблудился.

«Чертов лес! — думал я, ломясь через спутанные ветки, — куда, интересно скрылся Богша, так трогательно посвятивший меня в Лекари?»

Ни о каких поселениях, дорогах и прочих признаках цивилизации говорить все еще было рано. Я упрямо полз через кусты и деревья, пока позади не расслышал весьма характерное взрыкивание. Перед глазами почему-то мелькнуло и исчезло напряженно-ответственное лицо государственного человека, сопровождавшего меня еще совсем недавно. Я резво обернулся и встретился взглядом с представителем враждебного племени. Прямо передо мной стоял огромный мохнатый хищник, злобно скаливший на меня острые блестящие клыки. Мой оборонительный арсенал был слишком невелик, для того, чтобы с достоинством отразить нападки голодной зверюги. При мне не было даже приличного ножа, а все мое оружие составляла пара рук, весьма сильных. Но это было все, чем я мог порадовать дикую тварь. Волк угрожающе зарычал, придвигаясь ближе и припадая к земле, готовясь к прыжку.

Я выпрямился во весь рост, зачем-то протягивая вперед обе руки и гневно рявкнул, обращаясь к суровому противнику:

«Пошел прочь!»

Очевидно, в прошлый раз сытый зверь просто не нуждался в моем невнятном обществе и безропотно подчинился грозному приказу. Сейчас из его приоткрытой пасти капали голодные слюни, а оскалившиеся клыки как бы намекали на желание пожрать прямо в эту минуту. Исчерпав рычаги воздействия, я шагнул ему навстречу, повинуясь негласному приказу, прозвучавшему в подсознании. Внезапно волк замолчал, встряхнулся, как мокрый кот, и потрусил в сторону, пробивая широким лбом дорогу в зарослях. Отбежав от меня на расстояние, не позволяющее рассмотреть его внушительную тушу, он остановился и коротко взвизгнул, приглашая следовать за ним. Это было весьма безрассудным решением, но я шагнул в темноту, нашаривая взглядом серые очертания. Волк дождался меня и снова отошел, останавливаясь. Так мы передвигались, привыкая друг к другу, пока наконец впереди не замаячили очертания жилых домов. Волк еще раз взрыкнул, прощаясь со мной, и скрылся в густых зарослях. Как оказалось, суровая тварь вывела меня к поселению со стороны леса в том самом месте, куда мы три месяца назад бездумно вломились с Женькой, спасаясь от разъяренных нордсвильцев.

Передо мной расстилались невеликие просторы провинциального городишки. Я узнал ту самую торговую площадь, где верный Женька пытался воровать харчи, увидел сгоревший и наполовину восстановленный дом Тихомиры, словом, я действительно, был в Нордсвилле. Но как я сюда попал, по-прежнему оставалось для меня загадкой.

Мое появление осталось почти незамеченным местным населением. Отчасти по причине полного отсутствия на улицах горожан, напуганных выходками злобных серых тварей, если принимать на веру слова все того же кладбищенского сторожа. Я брел по опустевшим улицам, ежась от пронизывающего ветра, и многие мысли заползали в мои растревоженные мозги. Первая, и главная мысль была о необходимости выбраться из этого заколдованного места, отыскать Дергачева и рвануть вместе с ним к южным горам. Следом за ней приходила следующая, в деталях рассматривающая невозможность осуществления первой. Сейчас со мной не было катера, Женьки, денег и теплых вещей, а где-то на другом краю густого дикого леса одиноко скучала военная машина, увязшая в грязи. Возможно, ее уже обкусали серые хищники, или она рассыпалась на детали, во всяком случае, мне она была бесполезна.

«Сударь, что вы делаете здесь в это время? — услышал я взволнованный хриплый голос, принадлежавший сурового вида мужику, облаченного в овчинный тулуп. — на рассвете твари наиболее опасны, а зимой они не стесняются пробираться даже на улицы. Уходите, сударь, пока не поздно!»

Я последовал бы его напутствиям с большой охотой, если бы знал, куда мне идти. Мужик с пониманием кивнул и с истинно нордсвиллским гостеприимством пригласил меня дождаться ясного дня в его избушке.

«Пойдемте, сударь, — торопливо бормотал он, увлекая меня за собой, — днем твари более осторожны.»

Из его невнятного бормотания я узнал так же и о том, что за последние несколько недель серые твари резко поумнели, и стали действовать сообща.

«Как будто они заранее продумывают свои вражеские вылазки, — жаловался мужик, — на людей нападают, днями соседа моего едва не загрызли. До сих пор оклематься не может, все ему волки мерещатся!»

Я понимающе кивнул и неожиданно сам для себя попросил разрешения взглянуть на бедолагу.

«Да чего на него глядеть, сударь, — сокрушенно отозвался мужик, — лежит, никого не узнает. В Нордсвилле-то лекарей отродясь не было, кто ему поможет? Дед-отшельник только в травах разбирается, да к нему боятся люди ходить, потому как колдун он. Так-то сударь!»

За разговорами мы добрались до избушки добросердечного горожанина, а я снова повторил свою просьбу. Во мне проснулся научный азарт, к тому же мне действительно было любопытно посмотреть на пациента.

Мужик коротко вздохнул и повернул в сторону соседнего домика.

«Эй, хозяюшка! — окликнул он, бесцеремонно вламываясь в открытую дверь, — Как твой мужик? Жив еще, или помер?»

Я уже отвык от изысканности манер и нравов местных граждан и только усмехнулся, когда на столь искреннее внимание из окна высунулась заспанная тетка, обмотанная множеством платков.

«Да жив! — радостно оповестила она, — в одной поре. Лежит и дрожит. А как ему не дрожать, когда от собственной шкуры одни лохмотья остались, будь неладны эти зверюги!»

Я протиснулся в полутемное помещение и на вопросительные взгляды хозяюшки попросил взглянуть на больного.

«Возможно, я смогу ему помочь», — пробормотал я и услышал в ответ:

«Да то вряд ли, сударь! Ему уж никто не поможет. Само провидение отвернулось от нас!» — привычно заголосила тетка, легко впадая в состояние теток-плакальщиц.

Перестав слушать недалекую горожанку, я смело шагнул в комнату и разглядел изрядно покалеченного пациента. Его увечья чем-то напоминали раны Богши, но были глубже и запущеннее.

«Приложил бы ты столько усилий, чтобы спасти Богшу, а не Женьку?» — прозвучал в голове скрипучий старческий голос, и я решительно откинул тяжелое одеяло раненого. В моих карманах сохранились запасы лечебных растений, и я попросил хозяйку вскипятить мне воды. Пока я возился с приготовлениями, больной лежал в беспамятстве, только время от времени тяжело вздыхая. Когда месиво из травы было готово, я повторил знакомые процедуры, обмазывая глубокие раны и повторяя про себя заклинания, слышанные от целительницы. Раны не спешили затягиваться, и мои усилия ни к чему не приводили. Силы таяли, а горожане, с любопытством наблюдающие за мной, только качали головами, убеждаясь в собственных словах. Бессонная ночь, лесные блуждания и мое несвоевременное вмешательство в частную жизнь чужих мне людей рождали во мне досаду на самого себя. «Ну что ты за человек? — раздался в голове голос Женьки, — Что с тобой не так?»

И словно по команде вместо обросшего заскорузлого мужика я увидел на кровати худого израненного Женьку, и в моих жилах заструился огонь. Я обхватил ладонями тощую фигуру и вкладывая в интонацию всю убежденность, забормотал те самые молитвы и просьбы, что подняли на ноги Богшу. Я не могу сказать с уверенностью, сколько времени я провел за околонаучными процедурами, впадая в состояние отрешенности и анабиоза. К реальности меня вернули изумленно недоверчивые вопли собравшихся поглазеть на мои манипуляции. Я открыл глаза и уставился на ровную, здоровую, но невозможно грязную кожу лежащего передо мной высокого жилистого мужика. Тот изумленно пялил вполне осмысленные мутноватые глазки на своего врачевателя и мотал головой, отказываясь верить в свое исцеление.

«Ох, ты ж, ну надо же! — заполошно верещала тетка, тоже не до конца осознав радостный финал, — вот ведь, как же так?»

Ее интонация никак не давала полной картины охвативших ее эмоций. В какой-то момент мне показалось, что она разочарована результатом и с большей охотой продолжила бы причитания над растерзанным умирающим супругом. От приложенных усилий у меня кружилась голова и подкашивались ноги, но я нашел в себе силы поинтересоваться у исцеленного:

«Как вы себя чувствуете?»

Мой голос звучал привычно, негромко и мягко, однако мужик резко вскинулся на кровати и, вонзив в меня кривой тонкий палец, истошно заголосил:

«Тварь! Помогите! Дикая тварь!!»

Его вопль был подхвачен всеми присутствующими, и дополнен новыми нюансами. Тот самый мужик в тулупе, что любезно согласился предоставить мне ночлег и внимательно следивший за моими движениями во время реанимационных мероприятий, подключился к общему хору и рявкнул:

«Это колдун! Бейте его!»

Сговорчивых нордсвиллцев не нужно было уговаривать дважды. Хозяюшка ловко двинула мне под ребра трудовым крестьянским кулаком, открыв дорогу остальным, и мне с большим трудом удалось выскользнуть на улицу, уворачиваясь от пинков.

Я несся по пустым дорогам и давал себе самые страшные клятвы никогда, ни при каких обстоятельствах не вмешиваться в чужие дела и, самое главное, никому не оказывать разного рода помощь. Особенно тем, кто в ней не слишком нуждается.

«Что с тобой не так, Тихон?»— рефреном звучал в голове голос Женьки, и я был склонен согласиться с его риторическими высказываниями.

Глава 28.

Мне снилась Настя, моя давняя подружка, хитрая и продуманная, решившая однажды переиграть меня на моем же поле. У нее тогда мало что получилось из задуманной махинации, нам пришлось расстаться, но время от времени я вспоминал ее милое личико и иногда видел ее во сне. Она целовала меня, уговаривая начать все сначала, а я только мотал головой, уворачиваясь от слюнявых поцелуев.

«Довольно, Анастасия! — пробормотал я и открыл глаза. Надо мной нависала мохнатая серая морда и с видимым любопытством тыкалась мокрым носом в мои губы. От неожиданности я зажмурился, а когда снова открыл глаза, морда переместилась вбок и приняла облик огромного серого хищника, терпеливо ожидающего моего пробуждения. В один миг в моей голове воскресли события прошлого дня. Спасаясь в который раз от разъяренных горожан, я не придумал ничего лучше, как укрыться в диком лесу, еще не до конца выяснив собственные предпочтения. Что для меня выглядело более привлекательно — быть растерзанным озлобленными нордсвиллцами или дикими стаями серых? Выбрав второй вариант, я ловко нырнул в непролазные заросли, и, оставив позади гневные вопли, обессиленно рухнул в сухие кусты. Проспав до середины следующего дня и оставшись целым, я был разбужен серым хищником, почтительно сидевшим в шаге от меня. Дождавшись моего возвращения в мир реальности, он коротко взрыкнул и скрылся в густых переплетениях веток. Я основательно продрог и безумно хотел жрать, однако возвращаться в негостеприимный Нордсвилл решил не торопиться. В моей голове еще барахтались слабенькие идеи возвращения в мой привычный мир, с группами реагирования, другими тварями, угрозой ареста и моим Женькой. Последнее обстоятельство выглядело наиболее весомой причиной возвращения, и я решил рискнуть. Военная техника возможно не до конца распалась на составляющие элементы и все еще ждала моего внимания. С этой обнадеживающей мыслью я поднялся на ноги и, запахнув остатки синтетический куртки, двинулся вглубь леса. Я шел по наитию, руководствуясь подсказками внутреннего голоса, поскольку, даже приблизительно не имел представления, где сейчас нахожусь.

Мои бесцельные блуждания вывели меня на окраину леса, и я снова оказался на границе с городом. В этот раз обычно пустынный город таковым не был. На улицах то здесь, то там толпились встревоженные граждане, непрерывно переговаривающиеся между собой. Их монотонные беседы сливались в один непрерывный гул, в котором слышалась откровенная тревога. В первую минуту я подумал, что жадные до впечатлений нордсвиллцы собрались, чтобы учинить расправу над колдуном, то есть мной. Но, как выяснилось в дальнейшем, моя скромная персона не имела никакого отношения к намечающимся мероприятиям. Полянка, откуда я наблюдал развернувшуюся картину, имела небольшое ландшафтное преимущество, поскольку находилась на возвышении. Оттуда было хорошо видно, как горожане, обсудив насущное, внезапно зашевелились и образовали одну тесную кучу, ощетинившуюся разного вида оружием, преимущественно вилами и лопатами. Вскоре мне стали понятны стратегические маневры граждан. С северной стороны леса прямо на город текло серое море, неумолимое и огромное. В наступающих сумерках серые стаи, слившиеся в единый поток, казались огромным животным, разумным, жестоким и опасным. Жители растерянно замерли, ожидая неизбежного, и мне внезапно стало жалко этих недотеп. При всей их недалекости, туповатости и примитивности, нордсвиллцы были обычными людьми, откровенно пасующими перед надвигающейся бедой. Мне ничего не угрожало, я мог свободно покинуть территорию обреченного города, серым стаям я был неинтересен. Однако я не мог просто стоять и наблюдать, как мохнатое чудище душит в неласковых объятиях несчастных обывателей. Правда и остановить это течение я тоже не мог. Во всяком случае, я был убежден, что сложу буйную голову вместе с остальными, если просто сделаю попытку снова вмешаться в ход истории. Я спустился со склона и медленно двинулся навстречу потоку. «Что я теряю? — малодушно думал я, вглядываясь в колышущуюся массу, — моя жизнь надоела мне до чертей, а так, я может сумею разорвать пару-тройку хищников и умру героем»

Эта мысль настолько ободрила меня, что я расправил плечи, ускорил шаг и уже через несколько минут мог отчетливо различить некоторые черты серых угрюмых морд. В этом непрерывном движении угадывалось размеренное, продуманное действие, оно завораживало своей слаженностью и на какое-то мгновение я отчетливо различил в широколобых оскаленных рожах людские черты. Возможно, тут сыграло роль мое не в меру разыгравшееся воображение. Женька наверняка посмеялся бы над моими попытками воссоздать мыслеобразы, и обозвал бы меня романтическим прагматиком. Мысль о Женьке обожгла мое сознание. Выходит, я больше не увижу его вечно настороженную рожицу и не услышу его мудрых наставлений и предостережений? Выходит, что так, подумал я, теперь уже отчетливо различая в темноте густую шерсть и слыша редкие взрыкивания. Серая стая замерла, остановившись в нескольких метрах от меня, и уставилась на внезапно возникшее на пути препятствие тысячей ярких желтых глаз. И вновь в мохнатых мордах мелькнули заострившиеся угловатые черты представителей высшей расы.

«Женька был прав, — с усмешкой подумал я, — я слишком прагматик, чтобы верить в чудеса. Чудес не бывает, я утверждаю это, как ученый, врач и с недавнего времени почетный Лекарь города Нордсвилла»

Последняя мысль вызвала во мне смешанные эмоции, а в крови снова пробежали знакомые обжигающие искры. Я поднял вверх обе руки и, повинуясь внутреннему голосу, грозно рявкнул, обращаясь к серой массе:

«Пошли прочь!»

Масса, замершая в неподвижности, резко колыхнулась, заворчала, но призыву не вняла. Я не мог сказать даже приблизительно, сколько диких серых хищников сейчас стояло передо мной. Пожалуй, всех их для одного меня будет многовато, мелькнула мысль и тут же сменилась другой. Я, играя в гляделки с серой стаей, давно не слышал за спиной беспокойных переговоров, доносившихся до меня во время моего недолгого пути с полянки. Быстро обернувшись, я с нескрываемым изумлением и беспокойством обнаружил совершенную пустоту. Там, где несколько минут назад толпились жители, вооруженные вилами, лопатами, собственной решимостью, сейчас не было никого. Воспользовавшись краткой заминкой, решительная толпа сбежала, лишив меня даже призрачной поддержки. Возможно, храбрые вояки рванули к побережью, возможно пересекли экватор, а возможно скрылись за крепкими стенами местного кладбища, считающегося у местных обителью колдуна. Времени на предположения у меня оставалось мало, стая ждала моих решений, а может, просто раздумывала, стоит ли связываться с тощим одиночкой?

«Пошли прочь! — на всякий случай повторил я, ни на что уже не надеясь. К моему несказанному удивлению, море колыхнулось и попятилось назад, двигаясь так же слаженно, степенно и с достоинством. Я было подумал, что научился управлять коллективным разумом, но это были мои преждевременные выводы. Стая готовилась к нападению, расчищая место для маневра. Вожак, стоящий ко мне ближе всех, гневно рыкнул и, прижавшись к земле, плавно взмыл вверх, целясь сильными лапами в мои плечи.

«Эх, Женька», — мелькнула последняя разумная мысль, и в моей крови всколыхнулось пламя поглощающей ненависти и силы. Я перехватил тяжелую тушу и, изо всех сил вцепившись в плотную шкуру, рванул ее в разные стороны. Я никогда не отличался могучим сложением, а сильным был в рамках разумного, однако мне удалось лишить серое чудовище способности к дальнейшим действиям. Разорванный волк глухо взвизгнул и рухнул к моим ногам мертвым. Я и сам не ожидал таких потрясающих результатов и некоторое время тупо пялился на поверженного врага. Это была маленькая победа, не дающая мне ровным счетом никаких гарантий, однако и она порадовала меня, влив в мои вены новую порцию силы и отваги. Я решил драть волков так долго, насколько хватит моих сил, а потом тупо сдаться на съедение большинству.

«Лучше попробовать и сдохнуть, чем сидеть сложа руки и сдохнуть все равно», — снова прозвучал в голове знакомый голос. Женькины цитаты заряжали меня небывалой энергией и давали заряд бодрости покруче самых крутых препаратов. Я выхватил из толпы еще одну особь и без затей расправился и с ним тоже, отшвырнув бесчувственную тушку в сторону. С каждой новой победой во мне росла уверенность, что все еще обойдется, что я сильный и смелый, а значит разорву всех на части!

Моя уверенность недолго продержала меня в сильных руках. Как оказалось, примерять роль супергероя мне было еще рановато, поскольку от приложенных усилий в голове мутилось, а руки предательски дрожали, не желая справляться с поставленными целями.

«Посторонись, браток!» — неожиданно раздался рядом со мной чей-то голос. Голос принадлежал рослому сильному мужику, выхватившему из визжащей и рычащей своры очередного зверя. Я на мгновение подумал, что нордсвиллцы набрались храбрости и вернулись, решив составить мне компанию, однако присмотревшись, я понял, что круто ошибся. Мужик, стоящий рядом со мной, был плохо подготовлен к битве, поскольку не имел оружия, а также одежды. Его шкура была покрыта длинными полосами свежих ссадин и порезов, а рожа была неестественно вытянута. Подивившись странному соратнику, я все же приободрился, почувствовав поддержку и с новыми силами принялся терзать обнаглевших волков. Те нападали со всех сторон, обходя со спины, и получалось, что мы с мужиком сейчас находились в самом центре бушующего и рычащего серого океана. Вскоре я выхватил краем глаза еще одну фигуру, не слишком вписывающуюся в общую картину. Справа от меня ниоткуда появился еще один воин, такой же безоружный и голый. «Откуда они взялись?» — промелькнула очевидная мысль, и внезапно я заметил следующего представителя высшего разума, за ним еще одного. Их становилось все больше, а серое море мелело, превращаясь в несмелые потоки, и вскоре не осталось никого, кто еще несколько часов назад пытался загрызть мирных, но туповатых нордсвиллцев. Меня окружали окровавленные, исчерченные глубокими порезами и царапинами запыхавшиеся представители сильной половины человечества. Все они были весьма легко одеты и вызывали у меня много вопросов.

«Славно потрудились!» — прогудел один из них, оглядывая поле битвы. Я был склонен согласиться с ним, решив подсчитать поверженных врагов. Все вокруг было усыпано клочками серой шерсти, обрывками чего-то непонятного, но ни одной разорванной туши не было видно.

«Где же трофеи? — переводя дыхание пробормотал я, опираясь руками в колени, — мы разорвали целую стаю, где же она?»

Мои соратники молча оглядывали полученные увечья, и до меня постепенно стал доходить истинный смысл завершившегося сражения. Все, кто сейчас окружал меня, и есть стая. То есть, она была стаей, до того момента, пока я не разорвал первого обращенного. Вот почему их популяция росла как на дрожжах. Вот почему никто не мог отыскать растерзанных и погибших. Они обращались в тварей и увеличивали популяцию. Что-то подобное происходит и в моем мире, только вместо волков, мир душат уродливые чудовища. Этим так же объясняется фривольный вид моих однополчан. Тому, что сейчас происходило на моих глазах, я не мог отыскать рационального объяснения, а ведь я все-таки был ученый. Обращенные некоторое время толпились рядом, с удивлением оглядывая свои изменившиеся тела, после чего медленно побрели прочь, оставляя меня в одиночестве. Их поведение не было похоже на поведение победителей, в их размеренных движениях все еще чувствовалось присутствие серых, но я был убежден, что спустя определенное количество времени каждый из обращенных будет привычно гонять женушку, требуя на завтрак запеченную баранину. Я проводил глазами удаляющихся особей, мой бушующий в крови адреналин утих, уступив место странной апатии. Я спас Нордсвилл, появилась в голове интересная мысль, а значит, могу считаться героем. Негромко усмехнувшись, я тоже решил покинуть поле сражения. От усталости я едва передвигал ноги, а перед моими глазами мелькали размытые очертания только что закончившейся битвы. Наконец, мой организм не выдержал нагрузок, я остановился и, прислонившись к какой-то опоре, закрыл глаза.

«Ты справился, мой мальчик, — прозвучал надо мной скрипучий голос, — возвращайся в свой мир и не держи зла на нордсвиллцев. Уж такие они, пустоголовые и необразованные. Не они являются решающим фактором в этой истории. Впрочем, они сыграли свою роль и сыграли неплохо. Прощай, Тихон, дальше ты сам.»

«Но ведь на серые стаи устраивалось столько облав, — пробормотал я, не открывая глаз, — ведь не все же волки уходили целыми и здоровыми. Почему же они продолжали оставаться дикими тварями?»

«Ты разве не понял, Тихон? — усмехнулся все тот же голос, — ты обладаешь Знанием, но Знание без силы так же бессмысленно, как опасна сила без Знания. Ты обрел и то, и другое и сумел этим воспользоваться. Люди Нордсвилла сложат о тебе легенды, но ты про это не узнаешь, мой мальчик. Возвращайся, тебя ждут в твоем мире.»

Голос замер, а я разлепил сонные веки, пытаясь понять, прозвучал ли этот диалог в моем кратком сне или вездесущий дед добрался и до мест боевой славы? Он предложил мне возвращаться, и я был склонен принять его предложение. Отлепившись от необструганного столба, служащего подпоркой торговому прилавку, я направился в сторону леса, припоминая, что именно там я оставил тяжелую военную технику. На землю плавно скатилась самая настоящая морозная зимняя ночь, а моя разорванная куртка, натянутая на голое тело, мало спасала от ночного холода. К тому же, местные мероприятия основательно вымотали меня и мне требовался отдых. Я больше не рисковал проситься на ночлег к местным, не доверяя их скоропалительным выводам, но я теперь стал необычным, так сказал мне дед, поэтому мог рассчитывать на провидение.

Пройдя немыслимое по своей продолжительности расстояние, я различил впереди темный предмет, не вписывающейся в лесной пейзаж. Махнув рукой на осторожность, я кое-как пролез через переплетенные ветки и уткнулся в многострадальный уазик, намертво вмерзший в колею. Его плачевное состояние не позволяло надеяться на сиюсекундное путешествие, однако в качестве ночлежки он вполне мог сгодиться. Я влез на обледеневшее сиденье, и замотавшись в остатки лохмотьев, тотчас же заснул.

Мое возвращение домой нельзя было назвать чрезмерно комфортным. Реанимационные мероприятия, направленные на возрождение не убиваемой техники, привели к содранным в кровь ладоням и добавили моим синтетическим доспехам несколько дыр. Махнув рукой на чудо военной промышленности, я двинулся вперед пешком, надеясь на удачу. Сейчас мороз и ветер значительно подкорректировали дорогу, и она больше не казалась мне непроходимой. Легко преодолев пяток километров, я выбрался на асфальтированную трассу и осмотрелся. По обеим сторонам весьма современной дороги раскинулись занесенные снегом бескрайние поля, мне оставалось только выбрать для путешествия нужное направление. В условиях всевозможных ограничений и тотального контроля надеяться на частный транспорт не приходилось, не говоря уже о том, чтобы каким-то чудесным образом дождаться на пустынной трассе транспорт пассажирских перевозок. Я медленно брел вдоль асфальта, вспоминая незамутненное время, когда при подобных обстоятельствах легко можно было поймать попутку и с ветерком прокатиться до любой точки. Мои счастливые воспоминания внезапно разбавились ощущением чужого присутствия. На всем видимом глазу пространстве не было ни души, однако ощущение не проходило, а только добавлялось подробностями. Теперь я отчетливо слышал легкие шаги и едва заметное сопение, природа которых оставалась для меня загадкой. Трасса делала крутой поворот, уводя меня от заснеженных просторов к некоему поселению, обозначенному целой улицей крепких кирпичных домиков. Шаги и сопение стихли, а им на смену пришли обычные звуки жилого района. Сказочный дед, прощаясь со мной в Нордсвилле и оправляя меня восвояси, совершенно не подумал о естественных потребностях моего организма. Я мог продержаться без еды рекордно долгое количество времени, однако незапланированная битва и полубессонные ночи сделали меня наглым, голодным и злым. Забывая про осторожность, я решительно постучал в ближайшую избушку и тут же был встречен пронзительным забористым ругательством. Следом за ним в проеме двери показалась довольно высокая худощавая женщина чуть старше среднего возраста. Она осеклась на полуслове и смущенно пробормотала, пряча глаза:

«Ох, приношу свои извинения! Я подумала мой алкаш вернулся. А вы кто такой будете-то?»

Я не стал делиться фактами своей биографии, ограничиваясь кратким «Мне нужно попасть в город ***»

Женщина понимающе кивнула и махнула рукой куда-то в сторону трассы, которую я только что покинул.

«Вон по той дороге вроде бы можно попасть, — неуверенно произнесла она, — мы-то сами давно уже никуда не ездим. Раньше у нас по селу автобус бегал, да с нынешними временами разве наездишься!»

Мне нестерпимо хотелось жрать, но теперь, уведя разговор в другое русло, мне было неловко просить у осторожной хозяюшки химической отравы. Сама она делала вид, что не замечает моих насущных потребностей. В нашу бесполезную беседу всунулся упомянутый алкаш, внезапно показавшийся в шаговой доступности.

«Ты чего тут трешься? — гневно поинтересовался он, приближаясь к родной хате, — а ну пошел прочь, пока я подкрепление не позвал. Чего тебе надо?! Снова за свое принялся, фраер?»

Супруга тут же скрылась в доме, оставив сурового отца семейства выяснять скучные подробности. Тот явно принял меня за кого-то другого, и решил продолжить тупые разборки. Поняв, что дружбы не выйдет, я приветливо кивнул, не желая провоцировать вспыльчивого аборигена, и двинулся дальше, шатаясь от внезапно охватившей слабости. Улица давно кончилась, а настырный абориген все никак не мог выяснить, с какой целью я появился в его краях. Мужик был явно не в себе, то и дело выкрикивая оскорбления и норовя задеть меня корявыми кулаками. Наконец, я не выдержал, и, развернувшись к нахальному приставале, зло прошипел: «Ты чего примотался ко мне? Ты всех прохожих так достаешь?»

«Кроме тебя тут отродясь никого не было, — тут же отозвался мужик, растеряв былую уверенность, — последний раз группы эти рейд учиняли, всю улицу прошерстили. Тварей этих ищут, будь они неладны. Будто мы у себя на ночлег этих чудищ оставляем! А ты кто таков? Не первый раз тебя тут вижу. Не из этих будешь, из проверяющих? Мы тут с такими долго не церемонимся!»

В голосе собеседника снова зазвенели злые ноты, а движения приобрели утраченную задиристость. Он был откровенно пьян, а значит, к конструктивному диалогу неспособен. Кое-как отвязавшись от настырного типа, я двинулся дальше, про себя примериваясь к месту ночлега. Поселение было совсем небольшим и располагалось возле искусственных посадок, в которых я отыскал себе сухое и относительно уютное пристанище. Мое недавнее обращение принесло мне множество преимуществ, в число которых входила полная невосприимчивость к резким перепадам температуры. Конечно, я тоже испытывал дискомфорт, валяясь на снегу под ледяными порывами ветров, но просидеть под густым кустом ночь считал вполне приемлемым. Тяготы перехода быстро перенесли меня на ту сторону реальности. Во сне я снова был на побережье, в заброшенном подвале, и Женька рассказывал мне красивые истории о вечном и главном, то есть о финансах. Неожиданно его голос приобрел незнакомую хрипоту, стал низким и прокуренным, а в поведении засквозила несвойственная быдловатость. Он с силой толкнул меня к стене и я, больно ударившись о ее неровную поверхность, распахнул глаза. В неясном свете ночи я различил несколько темных фигур, осторожно крадущихся в мою сторону.

«Вот он, фраер, — донесся до меня все тот же хриплый голос из моего сна, — шпион. Заходи слева, Влас, похоже он тут один. Надо от него избавляться по-тихому, пока не донес.»

Я действительно был тут один, но это обстоятельство не давало наглецам большого преимущества. Я, стряхивая остатки сна, поднялся на ноги и непарламентски поинтересовался у гостей о причине визита. В одном из смельчаков я узнал недавнего алкаша в компании еще троих или четверых ему подобных. Почему незнакомый путник вызвал у маргиналов столько негативных эмоций, я понять не мог, а непрошенные гости не пожелали вводить меня в курс дела. Вместо этого один из них грубо столкнул меня на землю, наваливаясь сверху всей тушей и нанося мне беспорядочные удары кулаком.

«Чертов проныра! — бормотал мой противник, навешивая мне лещей, — все вынюхиваешь, ищейка, стукач.»

Остальные не стали стоять в стороне и тоже подключились к процессу, вымещая на мне страх и неопределенность. Я кое-как отбивался, имея плохие шансы, а мои неокрепшие после битв с волками руки все никак не могли по достоинству ответить на озлобленные выпады. Мне все еще казались несерьезными их нападки, в них я видел отчаянные попытки взрослых людей скрыть собственные комплексы и слабость и расценивал это как банальное хулиганство. Так я думал до тех пор, пока один из нападавших не выхватил из-за пазухи вполне настоящий остро отточенный нож.

«Ты ничего не сможешь доказать, тощий ублюдок, — прошипел он, беспорядочно тыча в воздух опасным оружием. — нас не было в поселке, когда твари зарезали вашу охрану. Это сделали они, приятель, мы к этому не имеем никакого отношения. Они зарезали их, ножами. Они сделали это!»

Речь местного становилась бессвязной, слова слипались в кучу и из его заполошного пьяного полупризнания я понял одно — парни прикончили охранника безопасности, и теперь неумело пытаются свалить ответственность на диких. А во мне видят свидетеля их неосмотрительных действий, шпиона и черт знает кого, но они смертельно напуганы и пытаются замести следы.

«Нападение на представителя закона грозит серьезными последствиями, приятель, — проговорил я, отчаянно надеясь, что здравый смысл еще не до конца покинул горе-преступников. — а твари не могут резать ножами, придумай что-нибудь поубедительней»

«Не слушай его, Влас! — истерично заорал его подельник, теряя над собой контроль. — режь его!»

Влас послушно размахнулся, нацеливаясь мне в живот, а я успел подумать о бессмысленности нападения. «Так они ничего не решат, а только добавят себе проблем», — мелькнула мысль, и в ту же минуту из темноты метнулась серая тень, сбивая с ног моего несостоявшегося убийцу. Влас выронил нож и неловко развернулся, пытаясь сообразить, что помешало его маневру. Остальные, забыв про корпоративную этику, рванули в разные стороны, признав в моем спасителе огромного волка, сильного и решительного. За секунду серый хищник растерзал несчастного мужика, угрожающе взрыкивая, и тут же скрылся в зарослях. Молниеносно развернувшиеся события еще не достигли моего понимания, а я уже несся через посадки, стремясь оказаться как можно дальше от места трагедии. Общая неопределенность, страх и бесконтрольность превращала людей в озлобленных дикарей и без обращения, развязывая им руки и пробуждая древние инстинкты. Когда посадки сменились очередными бескрайними просторами, я наконец сбавил обороты и остановился, переводя дыхание. «Как мне добраться до побережья?» — толкалась единственная мысль. Интерес ко мне сильных и значимых больше не беспокоил меня. Гораздо сильнее меня тревожила судьба моего Женьки. Учитывая обстановку, я вообще не мог гарантировать, что когда-нибудь увижу его в добром здравии, поэтому, махнув рукой на предосторожности, решил ускорить свое путешествие. По мере моего продвижения к цивилизации на моем пути появлялись покинутые фермы, ржавеющие остовы сельскохозяйственной техники, пустующие ангары. Я был готов арендовать любой трактор, способный к передвижению, поскольку мои собственные способности шевелиться стремились к нулю. Однажды мне повезло, когда в какой-то деревушке я обнаружил весьма годное транспортное средство, принадлежащее местному жителю. Сам хозяин даже слушать не стал о моей перевозке куда-то за пределы его колхоза.

«Нет, мил человек, и не проси, — прошамкал старик, — нынче-то времена какие! Не твари, так люди порешат! Мы с моим семейством уже год за порог не высовываемся. Да тут и все такие»

С разумными доводами старика я согласился без вопросов, однако дальше мое воспитание, хорошие манеры, тихий нрав, и прочие положительные качества начисто растворились в бесконтрольном желании увидеть единственное родное лицо, пока не стало слишком поздно. Слова деда подтолкнули меня на весьма решительные действия, и я, легко оттеснив хозяина от его приземистой колымаги, ловко запрыгнул внутрь, запуская двигатель. Дед засуетился, забегал, смешно взмахивая руками и причитая.

«Я привезу тебе машину обратно, — пообещал я, в нетерпении давя на газ, — обещаю и клянусь. Не держи на меня зла, у меня особые обстоятельства!»