Ленинград-28

Глава 8

Поиски самого себя дела благородное, но неблагодарное.

Панюшин проверяет эту мудрость на себе.

Иначе нельзя…

Через узкий лаз проникли в камеру воздухозаборника. Такая себе комнатушечка, метра полтора высотой, выложенная керамической плиткой. В потолке десяток отверстий, сужающихся кверху — вентиляционные каналы.

В боковой стене огромный круглый лаз, забранный крупной решеткой. В комнатке ощутимо сквозило. Панюшин сдернул маску противогаза и тут же согнулся, не в силах побороть приступ рвоты. Его выворачивало наизнанку, он казалось, был готов выблевать собственные кишки.

Осназовцы деликатно отвернулись, но Юрке было плевать. Он был главным здесь, в этом пропахшем дерьмом подземном мире.

— Туда — прохрипел, наконец, Панюшин, показывая на решетку.

Козулин хмыкнул.

— А больше и некуда.

Юрий промолчал. Разговаривать совершенно не хотелось. Куда-либо идти тоже. Хотелось сдохнуть прямо здесь и сейчас — лишь бы только не дышать этим смрадом.

— Ничего, сейчас выветрим — понял причину Юркиных переживаний командир спецотряда.

По знаку Козулина, один из бойцов достал из сумки небольшой баллончик. Юрку обдали едким облачком спецсредства. Панюшин, было, дернулся, но тут же с удивлением заметил, что не ощущает больше запаха.

Баллончика хватило на всех.

Двинулись дальше. Вырезали решетку — ржавый металл стонал и плакал раскаленными слезами, пока не грохнул наземь, обдав присутствующих пылью. Первым полез знакомый уже Панюшину осназовец. Козулин легонько подтолкнул Юрия к лазу.

— Давай братан. Не задерживай народ…

Бетонная труба уходила вниз под углом и казалась куда шире канализационной, но все равно Панюшин продвигался, пригнув голову — мало ли что. Козулин неслышно двигался сзади, и Юрий только сейчас обратил внимание, что слышит только звуки, издаваемые им самим. Это не понравилось ему — слишком уж быстро терялась сноровка.

Что будет дальше? — подумал он. И тут же нашел ответ — дальше не будет ничего. По крайней мере, лично для него. Если было бы можно сейчас позвонить, то голос в трубке наверняка подтвердил бы Юркины сомнения.

Что-то было не так. Сам факт присутствия Панюшина на спецобъекте, да еще в компании спецотряда осназа наводил на определенные размышления. Ослепленный догадкой Панюшин чуть было не остановился, но, вовремя сообразив, постарался скрыть секундное замешательство.

— Ты там чего? — раздался сзади голос командира.

Профессионал — с уважением подумал Юрий. Жалко только, что мудаком Козулин был тоже профессиональным.

— Двигайся, давай… — почувствовал неладное Козулин. От Панюшина можно было ожидать чего угодно, поэтому лишняя осторожность не мешала.

По мере продвижения отряда лаз сужался, стали появляться узкие ответвления одинакового диаметра. Отсчитав шестое, Юрий остановился.

— Здесь… — не совсем уверенно произнес он.

— Угу — промычал Козулин.

Трубу пробили быстро. Сказывалась приобретенная сноровка. Ничего нового — бетон, земля, шлак, кирпич, плитка, тесное помещение сортира.

Они ввалились внутрь, и Юрий наконец-то с удовольствием выпрямился в полный рост. В туалете воняло тухлятиной — в пожелтевших унитазах давно уже высохли гидрозатворы. От стен местами отстала плитка — возможно из-за сырости. Весь пол оказался усеян битым кафелем — Юрий попытался ступать бесшумно, но осколки хрустели под ногами.

— Да тише ты! — взъярился Козулин.

Юрий послушно застыл. Следовало соблюдать осторожность — они попали, наконец, на территорию спецобъекта.

Командир спецотряда сделал условный знак, и один из осназовцев (тот самый, что все время двигался первым), осторожно ступая, пробрался к выходу. Почти неслышно отворил дверь — выглянул. Постоял немного, изучая обстановку, затем махнул рукой — все в порядке, и скрылся в темноте.

— Пошли — скомандовал Козулин, и оставшиеся четверо бойцов один за другим выскользнули наружу.

Панюшин чуть замешкался у выхода. Козулин остался сзади — Юрка шеей чувствовал его дыхание.

— Что братан, очко играет? — спросил капитан.

— Есть немного…

Из темноты раздался еле слышный протяжный звук. Он царапнул нервы и затих, умирая в облупленном кафеле стен.

«Объект-4» встречал гостей.

В золотистом сиянии было хорошо — тепло и уютно. Там все казалось простым. Он делал что-то, теперь не вспомнить что, совершал, по-видимому, какие-то поступки, бывал в странных местах, теперь и не упомнить все. Там в сиянии, все было подчинено одному простому правилу — делай, что велят. Молча. И он молчал, поскольку сама мысль о том, что можно поступать иначе даже не закрадывалась в Панюшинский череп.

Сейчас он был предоставлен самому себе. Без денег, без документов. Вернее деньги были — старуха сунула однажды ворох мятых купюр мелкого достоинства. Так, на первый случай. Что было в сиянии, да и само сияние Юрка не помнил.

Каждый раз, возвращаясь назад, он восстанавливал свой путь по мгновениям, но все воспоминания начинались с простой деревянной скамьи в городском парке. Что еще? Ну, пение сверчка, да доносящийся смех молодой компании, гуляющей неподалеку. Да и не смех — так, скорее ржание.

Он вынырнул откуда-то (из темноты?) в качающийся круг света фонаря на столбе. Фонарь покачивался с тихим скрипом. Панюшин поднял голову — в свете электрического солнца сновала мошкара. Для них нагретая лампа была источником живительной силы — манила, влекла на погибель.

От скамьи уходила вдаль мощеная бетонными плитами аллея. Плиты лежали неровно, стыки между ними обильно поросли болотной травой. Вообще в парке было сыро и противно. Громко квакали лягушки, ветер доносил шум камыша.

Юрий встал и сделал первый шаг. На мгновение ему показалось, что сейчас он упадет лицом в раздолбанные бетонные плиты, но мир в его глазах, лишь на мгновение качнулся, чтобы встать на место.

Следующий шаг дался совсем легко. Юрий пошел по тропинке, чувствуя легкость движений. Ноги сами несли прочь отсюда. От прохожих Панюшин узнал, что находится в Славянске. Это название он слышал впервые.

Юрий был готов поклясться на чем угодно, что никогда раньше не был в этом городишке. Почему-то Панюшин с первых минут возненавидел его. Город отвечал взаимностью. Он показывал свои улицы, словно дразня — ну как тебе, Юрок, все знакомо?

Двойственность ощущений убивала Юрку. Ему хотелось кричать от страха. Он никогда, (слышите?) никогда не был в этом городе раньше. Но отчего все так знакомо? Вон там, справа, окажется автобусная остановка. Чуть дальше развилка.

Кто бы сомневался…

Все было так, как подсказывали воспоминания, которых и быть не могло. Панюшин брел по улицам, прижимая ладони к вискам. В голове звенела ошеломляющая пустота. Мысли были — но первые, робкие, они словно примеривались к новому месту, где им отныне придется жить.

Даже потом, когда Юрий обнаружил в себе удивительную способность возвращать прошлое, вертеть его так и сяк перед мысленным взором, даже тогда картинка замирала, чтобы показать то единственное, что было в начале — качающееся пятно света да разбитые бетонные плиты аллеи. Ну, еще неприличное слово, которое кто-то заботливо вырезал умелой рукой на деревянной спинке скамьи.

В отделе кадров, куда Панюшин пришел за информацией, его встретили с прохладцей. Как оказалось, устроили Юрку под честное слово, причем со слов начальницы отдела оформлялся он самостоятельно, без чьей либо помощи. Услышанное повергало в оторопь — Панюшин словно родился на той треклятой скамье.

В паспортном столе ему выдали временное удостоверение личности — обычную бумажку с синей печатью. Ее можно было сложить, чтобы поддержать иллюзию настоящего документа, но все равно бумаженция казалась филькиной грамотой. Как туманно объяснили Панюшину — из-за отсутствия бланков, придется довольствоваться тем, что есть. И вообще, по-хорошему нужно еще разобраться, кто он такой. Может быть проходимец вовсе, или даже скрывающийся преступник?

В словах служащих скрывался вполне ясный намек — на этом Панюшин решил временно приостановить поиски. Не хватало еще влипнуть в какую-нибудь историю. Куда безопаснее было дразнить старую самогонщицу, задавая, казалось бы, безобидные вопросы. Ловить хозяйку мазанки на мелочах оказалось проще простого — старуха путалась в воспоминаниях, словно ребенок, собирающий кусочки мозаики. Юрий даже начал находить в этом особое удовольствие. Под его пристальным взглядом, старая карга начинала сбиваться, называла неверные фамилии, тут же пыталась ввернуть новые, но Юрий не верил. Так бы и жил он дальше, пребывая в этом новом странном мире, вот только мир не стоял на месте.

— Что там? — пролаял в рацию Козулин.

В динамике еле слышно хрипнуло. Козявка выругался.

— Командир — протиснул голову в дверь один из бойцов — рации сдохли…

— Не было печали — впрочем, не сильно опечалился капитан. — Что со светом?

— Ищем — лаконично ответил осназовец и скрылся в темноте.

Юрий прижимался к холодной стене. Ему здесь было неуютно.

— Не тоскуй Юрок — догадался о чувствах Панюшина капитан. — Скоро все будем веселиться.

Вот в этом как раз Юрий не сомневался — очень скоро веселье затопит унылые помещения объекта. Веселиться действительно будут все и не только здесь. Быть может, малая толика веселья просочится наружу — на радость всем унылым мудакам.

— Стойте — прохрипел он.

Козулин напрягся.

— Пусти…

Юрий оттолкнул капитана — в узком проходе не разминуться двоим, и вывалился из туалета. В лицо дохнуло запахом гнили.

— Эй, герой, ты куда? — Козулин ухватил Панюшина за шею.

— Щитовая… знаю где… — он вырывался из цепких пальцев командира спецотряда, словно что-то там, в темноте, тянуло к себе, наперекор всем законам физики.

Козулин неохотно ослабил захват. Юрий выскользнул в темноту, которая вмиг перестала быть таковой. Плевое дело — пронзать темноту, что ярче тысячи солнц. Куда хуже найти себя в дрожащем круге где-нибудь в парке, на скамье.

Темнота сейчас была родной — Юрий зажмурился, но видеть не перестал. В сероватом свечении, он нарисовал границы нового мира — бетонные стены коридора, ржавую лестницу, что вела на решетчатую платформу, железные крюки, на которых лениво провисали, блестя смолистой кожей, электрические кабеля. Справа коридор обрывается шахтой грузового лифта, слева… нет, слишком далеко, не разобрать.

— Замерли все — Козулин осторожно выглянул из сортира. Это место было не совсем обычным, поэтому командир спецотряда не видел ничего зазорного в своей предосторожности.

Бойцы застыли на местах, сейчас Юрий ощущал биения красных брызг — сердца осназовцев гоняли по венам насыщенную адреналином кровь. Место изрядно действовало на нервы, впрочем, в этом не было ничего удивительного. «Объект-4» изначально создавался не как место для увеселительных прогулок.

— Пошел… — это уже команда ему, Панюшину.

Юрий прокрался к лестнице, поднялся по железным ступеням. Вверху платформа была заставлена оборудованием — Юрий протискивался между приборами, переступал через толстые связки проводов. Каждый шаг отдавался пронзительным гулом. Ногами Юрий ощущал вибрацию платформы, в глазах же сквозь серую муть проступали расплывчатые очертания осточертевших приборов. Ближе к выходу (или входу — кому как нравится) платформа оканчивалась невысоким бортиком, неряшливо сваренным из металлических прутьев в палец толщиной. Сбоку уходила вниз еще одна лестница, точная копия той, по которой Юрий поднялся наверх. Можно было бы и не подниматься на платформу, но тогда пришлось бы пробираться внизу сквозь непроходимые завалы огромных деревянных ящиков, в которых хранилось черт знает что.

Вспомогательное освещение (только для верхнего, технического этажа — на котором они находились сейчас) включалось поворотом рубильника. Панюшин с трудом открыл дверку короба и потянул на себя рукоятку.

Брызнули нестерпимо яркие искры, и пару раз мигнув, зажегся желтоватый свет. Теперь можно было увидеть причину, по которой спецотряду пришлось вдоволь нахлебаться дерьма — коридор обрывался бетонной пробкой. Серая стена перегородила полукруг тоннеля. Там, за стеной, должна была находиться еще одна платформа грузового лифта — по ней раньше доставлялось оборудования для лабораторий. Сразу же у щитовой, Панюшин обнаружил небольшую железную дверь. Юрий толкнул ее плечом — узкий коридор обрывался уходящими вверх ступенями. Застывший бетон образовал неряшливые наплывы на ступенях — где-то там, выше, залили еще одну пробку, законсервировав вспомогательный проход — тот самый, где дверь с круглым штурвалом.

Назад Панюшин возвращался уже понизу — тусклые светильники горели через один, но все равно теперь можно было не бояться ушибов. Юрий карабкался через ящики, ломая голову над их содержимым. По всей видимости, в них находилось подготовленное к эвакуации оборудование. Что же помешало завершить начатое?

Память молчала, впрочем, Юрий и не надеялся на чудо. Всему свое время — будет день, будет пища…

Мир не стоял на месте, более того несся вперед головокружительными скачками, оставляя позади разную требуху — неудачников вроде Панюшина. Поначалу он пытался не отставать, но силы торможения, заложенные предыдущей программой жизни, не давали ни малейшего шанса. Сама жизнь рушилась на глазах. Старуха ожесточилась, и даже разговаривать начала сквозь зубы. Юрий дивился таким изменениям, но сам не препятствовал — ворочался только на продавленном диване, ощущая острые края пружин. Все в доме пропахло сивушными маслами — иногда Юрий сам замечал во рту прогорклое послевкусие. Дела на работе шли неважно. В конце сентября пришлось остановить одну из печей — ту самую, которую обслуживал Панюшин.

Жизнь вносила коррективы — на глазах у изумленного Юрки, кирпичный туннель разбирали хваткие работяги в брезентовых перчатках. Острые ломы вбивались в щели между огнеупорными кирпичами, сильные руки выворачивали стены.

На все про все ушло не больше пары дней. Все это время Панюшин слонялся без дела по цеху, отмечая признаки упадка. Что-то грозное нависло над производством. Рабочие шептались о возможных сокращениях, все чаще и чаще на территорию завода приезжали дальномеры, с заляпанными грязью номерами. Вывозили продукцию — грузили даже некондиционный товар.

Вскоре Юрку вызвали в отдел кадров, где ушлая кадровичка выдала заполненную трудовую книжку — запись о пребывании Панюшина в стенах керамического комбината оказалась единственной. Выйдя за проходную, Юрий недоуменно оглянулся — даже та куцая, купированная жизнь, что была у него, давала трещину. Его не провожали — слишком уж ничтожным болтиком был Панюшин в огромной махине завода, только выезжающий за ворота дальномер напугал длинным гудком.

Дома ворчала старуха. Панюшин пытался помогать по хозяйству, но тут же признал свою никчемность. Сколько того дворика — поросшая виноградом беседка, да столик со скамейкой. При всем желании не разгуляться. Панюшин пробовал, было начать пить, но наткнулся на молчаливый протест хозяйки. Как оказалось мифическое родство никак не могло служить оправданием бесплатной выпивке.

Помог случай — один из постоянных клиентов старухи, подбил Юрку устроиться в посудный цех. Новое начинание пришлось по душе жителям города — посудные цеха возникали тут и там, словно поспевшие ягоды земляники. Юрку взяли без вопросов. Как оказалось, для работы в цеху требовались голова на плечах и крепкие руки-ноги. В небольшом производственном помещении заливали шликер в гипсовые формы, замывали полуфабрикаты, тут же молоденькие лепщицы приделывали ручки и прочие декоративные излишества, чуть дальше заготовки покрывали глазурью и загружали в похожие на чемоданы каменные печи для обжига.

Юрий носился как угорелый, выполняя сразу несколько работ — обжигал в печах готовые сервизы, таскал тяжелые глинистые блины, из которых изготавливали шликер для заливки, выносил на двор пришедшие в негодность формы.

Платили неплохо — хватало и на еду и на выпивку. Коллектив подобрался специфический — потерявшие молодость лепщицы, несмотря на юный возраст, выглядели усталыми тетками, плечистые заливщики и синие от наколок обжигальщики смотрели искоса. Пару раз Панюшин умудрился после смены закадрить одну из теток, но удовольствие показалось смазанным — после работы тянуло завалиться где-нибудь подальше от ненавистного цеха, да и силы были уже не те. Да и покачиваясь сзади, Панюшин чувствовал не ахти какое удовольствие, главным образом сосредоточившись на теткиной шее, где пульсировала голубая жилка. Юрка поймал себя на мысли, что неплохо было бы обхватить тонкую шею, сдавить сильными пальцами, да так, чтобы серые бельма выползли из глазниц, обвиснув на окровавленных ниточках нервов. Похоже, любовь не была Панюшинским хобби.

Юрку волновало другое — от высокой температуры портились зубы и безвозвратно уходила сноровка. Ее было жальче больше всего. По крайней мере, до сих пор Юрка не боялся никого — даже матерые уголовники как-то враз сникали, чувствуя безумную внутреннюю силу Панюшина.

Проработав полгода, Панюшин, как водится, влип в неприятности.

Один из осназовцев забрался на платформу. Стоя внизу, Юрка мог видеть рифленые подошвы ботинок бойца. Он легонько постучал по металлу, привлекая внимание — осназовец заметил его и не торопясь принялся спускаться.

Собрались внизу небольшим тесным кружком. Тон задавал Козявка. Пятерка бойцов внимала ему с преувеличенным вниманием. Не отставал и Панюшин. Не то, чтобы командир спецотряда мог сказать что-либо новое для Юрия — при желании он сам мог бы вспомнить пару-тройку сомнительных моментов, но привычка сделала свое дело.

Капитан Козулин был краток:

— Порядок такой: Поляков, Ноздрев, Бачило — идут первыми. Затем я и вот этот полудурок. Оставшиеся Игнатенко и Фарафутдинов прикрывают сзади. Вопросы?

Панюшин открыл было, рот, но кто-то из осназовцев вовремя ткнул его в поддых. Юрка выкатил глаза, пытаясь вдохнуть.

— Ну и ладно — довольно произнес Козулин. — Двинули…

Впрочем, двинули не сразу. Проверили оружие (те самые, понравившиеся Юрке винтовки), фонари выключать не стали — сразу же у платформы лифта скудный свет терялся в полумраке. Самому Юрке, оружия не досталось, тем не менее, подобревший Козулин сунул ему в руку гвоздодер.

— Будешь ящики вскрывать — загадочно сообщил капитан.

Юрий пожал плечами. Ящики остались позади, быть может, на нижних уровнях спецобъекта и попадется несколько, но сама цель их пребывания здесь вряд ли заключалась в банальном грабеже. Кстати о цели — Юрий не забыл странные мысли, пришедшие в голову там, в трубе. Позвонить бы — запоздало подумал Панюшин, и обжегся об пронзительный взгляд капитана. Руки непроизвольно сжали гвоздодер крепче. Козулин понимающе ухмыльнулся.

— Все потом — многозначительно пообещал он. Панюшин сглотнул. Капитан как бы ненароком положил руку на приклад винтовки (черт, и делает же кто-то такую красоту) и рассеянная улыбка не предвещала ничего хорошего.

Потом так потом — Юрке не привыкать. Пока что они все вместе один отряд. Панюшин засунул руку в рюкзак — коробка с сегментами на месте. Промасленный пакет у Козулина. Работаем, значит.

До грузового лифта добрались без приключений. Да и сколько там до него — пару десятков метров преодолели в молчании. Говорить не хотелось — округлый потолок давил на нервы. Слева от платформы, Юрий заметил пульт управления — продолговатый пенал, свисающий на длинном, в металлической рубашке, проводе. Три кнопки — вверх, вниз и остановка. Проще простого. Жаль только, спускаться придется по технической лесенке, вернее по лесенкам, соединяющим этажи.

— Игорек, пошел.

Осназовец ухватился руками за перекладину, и начал спуск. Укрепленный на голове фонарь, беспорядочно пронзал темноту, выхватывая отдельные предметы. Остановился этажом ниже.

— На месте…

— Следующий — Козулин оглянулся, выискивая Панюшина.

Юрий недобро улыбнулся. Никак соскучился капитан.

Спускались долго. Юрий насчитал добрый десяток остановок. Наконец ноги нащупали бетонный пол нижнего этажа. Юрий неохотно отлепился от ставшей родной лестницы. Уходить в темноту не хотелось совершенно, но сверху уже спускался Козявка.

— Где генераторная?

Панюшин пожал плечами. Ему-то откуда знать?

Козулин выругался. Мудаки из центра давали информацию дозировано, можно подумать от себя отрывали по крупинке — приходилось соображать на месте.

— Ладно, разберемся… Игнатенко!

— Здесь…

Козявка хмыкнул.

— Понятно, что здесь. Где ж еще? Задача — обеспечить освещение. Ищи генераторную — вот этот мудак тебе в помощь.

Под мудаком, знамо дело, подразумевался Панюшин. Юрий вздохнул — нездоровый цинизм капитана утомлял.

— Есть.

— В жопе шерсть. Выполнять…

Осназовец нырнул в темноту. Семь лучей света пронзали ее, но не в силах были рассеять полностью. Юрий послушно поплелся за Игнатенко. Тот ловко перебирал ногами, высматривая сквозь компьютеризированный прицел винтовки неведомых врагов. По мнению Козулина, они таились во мраке нижнего яруса. Если бы спросили у Панюшина, тот, скорее всего, признал, что здесь нет ни души. Не считая семерки неудачников, рыскающих сейчас в поисках приключений на свои особого назначения задницы.

Нижний ярус тянулся в обе стороны от платформы. Сейчас платформа была наверху, поэтому ярус разделила неглубокая шахта лифта. В шахту можно было спуститься по лесенке. Игнатенко показал рукой в дальнюю сторону.

Панюшин кивнул. В шахте стояла черная вода, отчего казалось, что они находятся на берегу квадратного озера. Ступеньки уходили в воду, словно приглашая искупаться. Юрий осторожно посветил — дна не видать. Впрочем, должно быть неглубоко — там, на дне установлены демпферные пружины. Судя по толщине платформы, последняя проседала где-то на метр ниже уровня пола, следовательно, общая глубина шахты не больше двух метров.

Лезть в воду не хотелось. Осназовец и Панюшин переглянулись и поняли друг друга без слов.

— Ну что там? — Козулин широко расставил ноги, отчего его коренастая фигура казалась еще более угрожающей.

Юрий оглянулся.

— Сей момент, герр командор…

— Яйца оторву — спокойно пообещал Козулин.

Игнатенко вздохнул.

— Этот оторвет… — Панюшин подмигнул осназовцу, но тот все равно ничего не увидел, махнул рукой и, выругавшись, с отвращением опустился в вонючую воду.

Как оказалось подсчеты Панюшина верны. Игнатенко брел по пояс в воде, оставляя руками расплывающиеся круги. Панюшин поморщился и подошел к лесенке. Три ступеньки вниз — Юрий отсчитал их, погружаясь в ледяное озеро.

Выбрались мокрые и злые. Дальше коридор расширялся. Лучи фонарей выхватывали вертикально стоящие баки, с обвивающими их трубами. Трубы извивались огромными железными змеями, уходя к потолку. Накопительные резервуары что ли…

Коридор вывел в прямоугольный холл, который прямо посередине пронзала шахта вспомогательного лифта. Обойдя бетонные стены шахты, Юрий заметил, наконец, железную дверку генераторной. Внутри было тесно, у пульта управления валялся прогнивший стул. Панюшин посветил — множество различных кнопок, рычажков… а вот и главный рубильник.

— Идем.

Они вернулись в холл. В левой стене обнаружился высокий проход. Игнатенко махнул рукой:

— Чисто…

Проход вывел в машинный зал. Огромные баки с топливом был полны — Юрий постучал гвоздодером и удовлетворенно кивнул, услышав глухой звук. Динамо-машины на первый взгляд выглядели рабочими.

— Ну что… поехали.

Панюшин указал на пусковой двигатель. Осназовец ухватился за рычаг запуска. Дернул.

Двигатель чихнул.

— Еще…

Игнатенко ухватился за рычаг, словно собираясь вырвать его ко всем чертям. Дернул сильнее. Есть…

Пусковой двигатель наполнил комнату громким басовым рыком.

— Посвети…

Панюшин внимательно посмотрел на работающий двигатель. Вроде бы все, как и должно быть.

— Следующий…

Они запустили все шесть двигателей. От рева закладывало уши. Ладно, пора… Мысленно перекрестившись, Юрий включил передачу. Двигатели зарычали, захлебываясь от натуги. Где-то там, за бетонной стеной, сдвинулись огромные, тщательно отбалансированные маховики. Еще несколько мгновений, и под ногами дрогнул пол.

Юрий рванул ручку декомпрессора — пусковые двигатели обиженно всхлипнули и умолкли. Они были больше не нужны — в машинном отделении, там, за стеной, заработали, наконец, огромные двигатели. Еще немного, и многотонные маховики раскрутят приводы генератора, выведя последний на рабочую мощность.

Дело оставалось за малым. Они вернулись назад, в комнату управления генераторами. Пульт ожил — переливался сигнальными лампочками, шкалы приборов светились ровным зеленоватым светом, стрелки медленно, но уверенно уходили вправо, показывая увеличение мощности. Еще самую малость, и…

— Да будет свет! — Панюшин дернул рычаг главного рубильника.

Что-то ухнуло у них за спинами, заставив одновременно оглянуться. Стрелки приборов дернулись было, к началу шкалы, но тут же вернулись обратно.

И вокруг стало светло.

Вообще Панюшин мастак попадать в разные непростые ситуации.

Что делать, и кто виноват? Ответ на эти два вопроса равноценен обретенному смыслу жизни.

Так думает Панюшин, и так, наверно, оно и есть на самом деле.

А там кто его знает…