Ленинград-28

Глава 10

Воспоминания Панюшина — россыпь разноцветных картинок-пазлов. Собирать из них нечто цельное — задача не из легких. Да и занятие это, наверняка раздражает — но иного способа обрести себя, у него нет.

Копаться в воспоминаниях — дело неблагодарное. Никогда не знаешь, что отыщешь.

Вот и Юрка не знает.

Свет и голоса в нем. Спорят о чем-то, переругиваясь хриплым шепотом. Пахнет лекарствами и хлоркой — самое плохое сочетание запахов, какое только можно представить.

Юрка разлепил глаза — блестящий кафель на стене. Стыки между кафельной плиткой грязно-серого цвета. Кафель не новый — видны трещинки и бурые пятнышки засохшей крови. Их не много — можно даже попробовать сосчитать.

Руки надежно зафиксированы кожаными ремнями. Панюшин попробовал приподнять голову — это ему почти удалось. Ноги оказались тоже связанными. Вот так влип…

Голоса не унимались:

— …не будем спорить. Мы все работаем на один результат!

— Результат? Да, результат впечатляющ, иначе и не сказать… Что там у нас в сухом остатке, напомнить?

— Слушать вашу демагогию? Увольте…

— Нет уж, я скажу… Раз уж речь зашла о результате вот вам — масштабные разрушения на территории спецобъекта, я не говорю уже об инструментарии, бог с ним. Но утрата теоретической базы исследований… А еще — ключевые объекты в состоянии коллапса, оставшийся в живых персонал невменяем, и это только малая часть, выраженная локально. А глобально?

— Послушайте, ваша теория насчет перелома заслуживает всяческого уважения, но давайте вернемся к тому, что имеем.

— О, имеем мы действительно очень много! Кстати, что у нас с сегментами по ключевому объекту?

Пауза.

— Доктор, вы сами отлично все знаете… И вообще…

— Надеюсь, вы не собираетесь вспоминать о том случае?

— Не волнуйтесь, профессор, я не любитель дешевых приемов. Вот только…

— Сразу хочу сказать, простите, что перебиваю…

— Ну?

— Операция не даст стопроцентную гарантию…

— Ну, так что теперь?

— Имейте в виду — я настаиваю на полной санации. Полной!

Голоса стали тише. Юрий повернул голову — небольшое помещение операционной заливал свет бестеневой лампы. В помещении двое — доктор в белом халате, перебирает инструменты в эмалированной кювете, второй, незнакомый Юрке, расселся на стуле, ковыряет пальцем в зубах. Голова стрижена накоротко, по-военному.

— Не будьте кровожадным доктор, ни к чему губить превосходный материал…

— Вы никогда не соглашались со мной. Когда я говорил, что все пойдет прахом, тогда…

— Полноте, профессор. Я сам не сторонник полумер, но в данном случае есть маленький шанс на возврат.

— Вы шутите?

Доктор отставил инструменты и с любопытством взглянул на незнакомца.

— Вовсе нет. Перелом еще не означает потерю всего. Считайте это временным изменением курса. Более того, скажу по секрету, — есть мнение, что перелом это что-то вроде оздоровления.

— Ну да, ну да… А всеобщий крах — проявление этого мифического оздоровления? В общем, свое мнение относительно материала я донес до руководства, что там считают наверху не мое дело, это в общем, а что касается этого конкретного сукина сына в частности — сделаю согласно решению. Но, как я уже сказал, результат не гарантирован.

— Короче, профессор. Не будем терять время. Работайте…

Доктор (Мезенцев?) пожал плечами.

— Берите халат, будете ассистировать.

Коротко стриженый покачал головой.

— Сами, профессор, сами.

— Что так?

Стриженый не ответил.

— Имейте в виду, нас здесь двое. Работать без ассистента я не смогу. Вам напомнить, что я не просил привозить его сюда?

— Ситуация профессор… Никто не виноват, если вам так будет легче. Ключевой объект вышел из «спящего» режима, что теперь?

— Крови боитесь? — скривился доктор.

— Нет, не боюсь — спокойно ответил незнакомец. — Особенно чужой. Давайте не будем искать причины, пусть каждый делает свое дело…

— В таком случае, повторюсь еще раз — результат не гарантирован. Тем более после аварии!

Стриженый пожал плечами.

— Помогите хотя бы перетащить его на операционный стол.

— С удовольствием, профессор… О, кстати, наш красавец очнулся.

Незнакомец подошел к лавке, присел.

— Ну что Юрка, готов к переменам?

Доктор хмыкнул.

Панюшин сглотнул. В голове все перемешалось — свет сбивал с толку. Тьма всегда была более благосклонна к нему, сейчас ее недоставало.

— Ну?

— Кто вы? — прохрипел Панюшин.

Слышимость была отвратительной — голос с трудом пробивался сквозь помехи. Панюшина мутило, в спине и ногах поселились злющие осы, которые при каждом движении втыкали в тело ядовитые жала. Ко всему в придачу, болели глаза и уши. Даже слабый свет ламп обжигал, не давая сосредоточиться на главном. На голосе.

— Алло?

— А вот и наш герой нарисовался… Ну здорово! Как оно ничего?

— Херово — простонал Панюшин.

Тонкий писк, и громкий шорох, как будто кто-то решил протащить через трубку бумажное полотенце. Голос ответил.

— Что? — не расслышал Юрка.

Пятнадцать минут назад он сумел оторваться от спецотряда «Челябинск» и теперь прятался в плохо освещенном коридоре на одном из уровней. На каком именно, он не знал — убегая Юрка с трудом удерживал рассыпающееся сознание, лишь мимоходом отмечал проносящиеся мимо пустые коридоры, ржавые лестницы. Уже то, что он здесь один — маленькое чудо. Где-то рыщут озлобленные осназовцы, рвет и мечет капитан Козулин, отчаянно ругая проштрафившихся бойцов.

Юрке-то что — его дело малое. Ушел ведь, ушел сукин сын. Чудо, иначе и не сказать…

— Не слышу!

— …ся, ур…!

— Что?

— Мля, ты реально заебал! Иди уши почисть, мудило…

— Пожалуйста…

— Наша песня хороша — начинай сначала.

Панюшин выругался.

— Что? — удивленно протянул голос.

— Ничего — Панюшин прикрыл глаза.

Чей же это голос? Не сообразить сразу. Там, в вычислительном центре, во время прослушивания, что-то на миг промелькнуло в сознании и тут же исчезло, обоженное вспышкой.

— Ох, Панюшин, Панюшин — засмеялся голос в трубке. — Сказать тебе, так не поверишь…

Юрий отмахнулся от голоса.

— Что здесь происходит?

— Ты что, до сих пор еще не понял? — удивился голос. — Вроде бы пора начать соображать, хотя согласен, это слово к тебе неприменимо.

— Контрольные точки… — начал, было, Панюшин, но голос не дал закончить:

— Забудь. Твои новые друзья уже давно там побывали. Да ты и сам все видел.

Панюшин кивнул. Он ушел в отрыв сразу же после посещения лабораторий. Увиденное там послужило толчком — он еще сам не понял что к чему, но где-то в подсознании маленькие кусочки головоломки встали на место с пронзительным щелчком.

— Верно — согласился голос. — Уже теплее…

Остались еще несколько вопросов, и Юрий не знал с чего начать.

— Смелее — подбодрил голос.

— Что мне делать? — выдавил из себя Юрка, и тут же почувствовал, как щеки обдало жаром.

Наступила тишина. Вернее шум помех никуда не делся, просто голос затих, очевидно, находясь в ступоре от Панюшинской тупости.

— Приплыли… — пробормотал, наконец, голос. — Прав был покойный Мезенцев — потенциальных дебилов нужно абортировать на ранних сроках.

— Не понял? — заволновался Панюшин.

— Кто бы сомневался… Скажи-ка друг Панюшин, неужели ты и в самом деле думал, что все останется как есть?

— Я…

— Заткнись мудило и не перебивай старших!

Панюшин послушно заткнулся.

— Значит о чем я… гм, так вот — перелом еще не означает потерю всего. Были временные трудности на пути осуществления поставленных задач, в связи с которыми пришлось отложить (на время Панюшин, только на время!) разработки в рамках проекта… Я не слишком сложно объясняю?

Юрий мотнул головой, как будто собеседник мог его видеть.

— Еще как могу — развеселился голос. — Почему сейчас сам поймешь… Кстати, это чудное время еще не наступило, нет? Жаль… Так вот — есть мнение, что некогда отложенные задачи требуют своего выполнения. Теперь понятно?

— Не совсем… Я…

— Мля… — разозлился голос. — Панюшин, ты дебил! Ты шизофреник, мать твою, ясно?!!

Юрий стиснул зубы.

— Пожалуйста, я прошу… Все сделаю, только…

— Что ты сделаешь, мудило? Да ты посмотри, наконец, на себя со стороны. Ты дегенерат — и даже не в состоянии осознать этот простой факт.

Панюшин открыл рот. Что-то менялось там, в глубине его разума. Возможно, те самые кусочки воспоминаний возвращались на свои места, встраиваясь в одну общую картину Панюшинского бытия. И голос… еще мгновение и Юрка сообразит, чей он…

— Сообразит… — задохнулся от смеха голос. — Ну и урод, я просто не могу! Соображай лучше, как дальше быть — или думаешь, Козявка тебе просто так бобину подсунул?

Тут и соображать было нечего — мифический интерес капитана на глазах съеживался до банального выполнения приказов. Чьих? — уже другой вопрос. Не все так гладко в королевстве битых зеркал — перелом никто не отменял, но и надеяться на отсутствие интереса к своей персоне — верх наивности. Что-то будет, ох будет — дайте только сообразить что.

— Ух, ты! — восхитился голос. — Наш герой научился думать копчиком. Какие замечательные выводы! Как там, в документации — теоретическая часть по своему содержанию, и возможно даже значимости, заметно уступает практической, так ведь придурок?

Панюшин не ответил, он лихорадочно соображал. Ведь может сложиться ситуация, когда различные интересы находятся в одной плоскости, и тогда… мысль, пришедшая в голову обжигала похлеще давешнего света.

— Значит… — пробормотал Юрий. — Значит, проект может быть возобновлен?

— Может быть… — продолжал смеяться голос. — Знаешь в чем твоя беда, Юрок? Сказать? Только без обид.

Вместо ответа Юрий растянул в улыбке рот. Догадка забрезжила багровым свечением на горизонте.

— Твоя беда в том, что ты больной ублюдок, Панюшин. И попробуй только не согласиться!

Юрка не стал возражать. Голос в трубке говорил правду — тем более он сообразил, наконец, кто владелец голоса.

— Может быть возобновлен… — продолжал глумиться голос. — Да он идет полным ходом с того самого момента, как в твоей больной башке наступило просветление.

Голос был прав — только больной ублюдок слушает голоса, разговаривая сам с собой. Панюшин медленно опустил телефонную трубку — ту самую, выдранную с мясом на привокзальной площади в Дружковке. Голос никуда не делся — теперь Юрка мог слушать его и без ставшей ненужной трубки, ведь голос в ней принадлежал ему самому.

— Кто вы?

Широкое некрасивое лицо стриженого осветила улыбка.

— Ну, с доктором, допустим, ты уже знаком. Может, подзабыл просто. А что касаемо меня — не нужно тебе этого знать, хлопче.

— Генерал… — подал голос доктор.

Стриженый нахмурился.

— Время… давайте начинать уже.

Внезапно Панюшин вспомнил — имя, и внешность незнакомого генерала остались там, в золотистом сиянии. Найти бы способ забраться туда, в закрытые для него воспоминания.

— И то верно — согласился генерал.

Вдвоем с доктором они перетащили связанного Панюшина на операционный стол, застеленный сомнительной чистоты простыней. Почуяв неладное, Юрий забился в судорогах. Он извивался, как мог, но проклятые ремни ограничивали свободу движений.

— Ну, чего ты, дурачок? — ласково пропел стриженый. — Больно не будет… или будет?

Он вопросительно взглянул на доктора.

— Как получится… — равнодушно пожал плечами тот. — Скорее второе… Помогите зафиксировать. Работать буду без анестезии, особенности процедуры, знаете ли,…возможны эксцессы.

— Конечно, конечно — генерал быстро и ловко приматывал туловище Панюшина крепкими резиновыми жгутами. — Привяжем так, что и не дернется. А что с головой?

Профессор кивнул в сторону стеклянного шкафа. На верхней полке разместился специальный зажим. Генерал (как же звать-то тебя?) установил зажим, приподняв Юрке голову. Осторожно прикрутил зажимы.

Панюшин замычал — плоские головки зажимов сдавили виски.

— Потерпи немного… — посоветовал генерал. — Сейчас полегчает, да профессор?

Доктор не ответил. Он готовился к операции — подкатил столик на колесиках с разложенными инструментами, натянул резиновые перчатки.

— Должен заметить — осторожно начал он — подобного рода операции никогда не производятся в таких условиях. Все равно, что на коленке вырезать аппендикс.

— Доктор… — укоризненно вздохнул военный. — Не мне вам объяснять специфику нашей с вами работы. Имеем то, что имеем.

Мезенцев рассеянно кивнул.

— Ладно… пора приступать… Ну что, голубчик? — он приблизился к Юрке и тот замер, погрузившись в пронзительную серую муть профессорского взгляда. — Готов?

Юрий не ответил. Молчал он, когда доктор сбривал пряди волос на лбу и на виске. Молчал, когда химический карандаш оставил на голой коже тонкий след разметки. Не пикнул, когда скальпель разрезал тонкую кожу и сильная рука доктора оттянула край скальпа специальным зажимом.

И только когда завизжала дисковая пила, и кончики бешено несущихся зубчиков коснулись черепной кости, он не выдержал и закричал. Но, даже проваливаясь в бездну, подмечал каждую мелочь — неприятную ухмылку стриженого, сосредоточенное лицо доктора Мезенцева, и маленькие кровавые брызги, что растеклись по стеклам очков.

Потом ему стало плохо. Очень плохо.

— Так, замечательно — удовлетворенно произнес доктор. — Сейчас мы заблокируем некоторые участки мозга, и закодируем зоны перехода. Запускаю блок первый…

Что произошло в лабораториях, Панюшин толком и не разобрал. Это больше всего походило на какой-то внутренний толчок — как в случае со злосчастной старухой.

После того, как Юрка с трудом смог подняться на ноги, Козулина словно подменили — если прежде неутомимый капитан всячески демонстрировал свое отношение к Юркиной персоне, и преобладали в этом отношении нотки превосходства, то теперь, командир спецотряда пребывал во внутреннем напряжении. Панюшин как никто другой замечал перемены в поведении Козявки.

Подойдя к перегородке, Юрий, сам не зная зачем, прижался лбом к холодному стеклу. Осназовцы несли службу, расположившись в коридоре — поджидали сукины дети, готовые в любой момент умереть по сигналу командира.

Почему-то эта мысль развеселила Панюшина. Он оттолкнулся от перегородки и увидел на стекле кровавые отпечатки. С носа уже почти не текло, но шум в ушах не стал тише — голоса шумели, ругая на чем свет стоит, самого Панюшина и все его дурные затеи. Кроме того, Юрий почувствовал неладное в работе вестибулярного аппарата — почему-то его все время клонило влево, словно сместился центр тяжести.

— Долго еще? — поинтересовался сзади Козулин. — Время-то идет…

Время и в самом деле уходило безвозвратно. Здесь, в подземельях НИИ, оно казалось, жило по своим законам — то плавно текло болотной жижей, то неслось галопом, увлекая за собой остальных.

Перебирая руками, Панюшин окончательно запачкал стеклянную перегородку, но сумел добраться до выхода из вычислительного центра. Вышел в коридор. Остановился, покачиваясь — осназовцы блокировали основной проход, словно предполагая худшее.

Козулин вышел следом, контролируя каждое движение Панюшина. Юрий не видел его, но чуял — шаг капитана стал упруг, а глаза, небось, прищурены. Нехорошо так прищурены — по Козулински.

Юрий хохотнул. В глазах опять качнулось, но он устоял — ухватился руками за стену. Пыль смешалась с грязью. Тут и там, некогда белую побелку испачкали отпечатки Юркиных ладоней.

Козулин махнул рукой, указывая направление движения. Грозные фигуры без шума растаяли в глубине коридора.

— Двинули! — Юрий не стал оглядываться, протянул руку назад. Козявка вложил в ослабевшие пальцы, ставший почти родным гвоздодер.

Одной рукой упираться стало тяжелей. Юрка старался, как мог. Отталкивался от стены, но тут же приваливался обратно, стараясь в это время переставить непослушные ноги. Шаг, еще шаг — так гляди и доберешься до цели, брат-вояк. Впрочем, Юрка лукавил — не так уж страшен черт, как представления о нем. Можно и оттолкнуться посильнее, да и пальцы уже сильнее сжимают гвоздодер. Еще бы немножко времени — и станет Юрок, как новый, или даже лучше. Время, оно ведь лечит, говорят…

Коридор сузился. По обе стороны белели двери с потемневшими табличками: «Операционный участок», «Технический отдел», «Лаборатория N1»…

— Стоп… — прохрипел Юрий, на секунду опередив уже было раскрывшего рот Козявку.

Козулин подошел к двери. Зачем-то приложил ухо. Толкнул рукой — заперто. Кивнул ближайшему осназовцу:

— Ломай, Ринат.

Тот навалился плечом — дверь треснула.

— Еще… — одобрительно скомандовал Козулин. — Игорек, помоги…

Вдвоем дело пошло веселей. Взяв приличный разбег, бойцы ввалились во внутрь помещения. Панюшин осторожно заглянул следом.

Так и есть — перевернутые столы, останки разбитой аппаратуры. Из стен торчат обрывки проводов, из полов выглядывают перекрученные ржавые трубы. Под ногами хрустят осколки химической посуды, скрытые пожелтевшими страницами, разлетевшимися по всей площади лаборатории. Уныние и разруха.

Они обшарили весь внутренний периметр лаборатории, очевидно надеясь на чудо. Впервые мысль сформулировал один из бойцов спецотряда:

— Ну и какого хера мы сюда вообще приперлись?

Что и говорить, рассуждали бойцы здраво. Правда оставалась еще вторая лаборатория.

— Пошли… — устало вздохнул капитан.

Вторую лабораторию нашли с трудом. Пришлось вернуться — Панюшин ковылял впереди, пятерка осназовцев шла с оружием наперевес, готовые в любой момент стегануть очередями. Замыкал шествие командир спецотряда.

— Нашел! — возбужденно выдохнул Юрка.

Шум выбиваемой двери, мерцание испорченных ламп, та же самая печальная картина.

Панюшин остановился посредине помещения. Оглянулся.

Разруха действовала на нервы. Было в ней что-то… Панюшин и сам не мог сформулировать мысль, пришедшую в голову. Как ответить на множество вопросов, возникающих при одном только взгляде по сторонам. Вот, например, зачем переворачивать столы? И металлические щупальца труб — кому понадобилось скрутить их в один большой, ржавый узел?

В голове треснуло. Юрий дернулся — в шее хрустнуло. Из носа потекла сукровица.

Тьма, а она оставалась маленьким невесомым пятнышком где-то на периферии сознания, заклубилась сильнее, Юрий даже задумался о том, не нырнуть ли в спасительное забвение.

— Не дури… — посоветовали сзади. В который раз.

Вот уж неутомимый Козулин — встал у двери, не зайти не выйти.

Помимо Юрки, в лаборатории были двое осназовцев — Ноздрев и Бачило. Он запомнил их еще во время спуска на нижний уровень. Трое оставшихся — снаружи. Плюс командир спецотряда в проходе.

Картина безрадостна и бесперспективна.

Да что же происходит-то? — одернул самого себя Юрка. Они в пустой, разгромленной лаборатории, внимательно изучают последствия (разрушений?), заняты делом так сказать… Почему же тогда в голову лезет разная чушь?

Голос в трубке мог бы подсказать правильное направление. Вот только как его услышать? Очень просто — уйти в темноту.

— Подними руки — опять подал голос командир спецотряда.

Панюшин улыбнулся, но просьбу капитана удовлетворил.

— Игнатенко, Фарафутдинов — контролируют коридор. Поляков — ко мне. Ноздрев и Бачило — держите комнату. А ты мудило, стой и не вздумай шевельнуться.

— А места-то знакомые, капитан? — насмешливо спросил Панюшин. Догадка пронзила мозг раскаленным шилом. — Это же ты посетил все контрольные точки, одну за другой? Вот почему двигаемся с конца — там ничего не было, так ведь?

— Заткнись…

— А бомж в резервуарах, небось, засланный? — не унимался Панюшин. — То-то он чересчур деятельным оказался!

— Глохни, сука — посоветовал Козулин. — Прикрой хавальник, пока я не сделал это сам.

Пятнышко тьмы дернулось, и размазалось, погружая комнату во мрак. Юрий медленно закрыл глаза, накрываясь темнотой, словно одеялом. Козулин не мог видеть его лица, а оставшиеся внутри лаборатории осназовцы не сразу сообразили, что к чему.

Сзади послышался шорох — к Панюшину медленно приближался командир спецотряда. Но это уже не имело никакого значения.

Во всяком случае, так думал Юрка, проваливаясь в темноту.

Какая-то часть его умерла. Большая часть. Оставшееся вряд ли могло претендовать на гордую привилегию быть человеком. Зато где-то там, не слишком глубоко, поселилась тьма. Хотя не совсем поселилась — просто заняла то самое, пустое место, что осталось после половинчатой, частичной смерти.

Не совсем равноценная замена, но такое случается — иногда жизнь старается обмануть, что уж тут поделать?

Еще было больно. Он метался на койке, пытаясь разорвать жгуты. Ногти процарапали дерматиновую обивку, из-под которой обильно лез порыжевший поролон. Пахло смертью — мочой, лекарствами и страхом.

— Так, первичную обработку шва я закончил, можете убирать его с глаз долой. И на будущее — постарайтесь сделать так, чтобы вот это больше не попадалось мне на глаза!

— Не будьте категоричны, док! Кто знает, будет ли оно, будущее. Тем более у нас с вами…

— Уж не намекаете ли вы…

— Именно намекаю, док!

Тишина.

— Хорошо, я понял. Забирайте его. Всего хорошего.

— До встречи.

— И не надейтесь…

Тишина. Затем шаги.

Щелчок выключателя. Свет.

— Выносите.

— С койкой?

— Мля…

— Виноват, товарищ генерал.

Шаги ближе. Света слишком много, не разглядеть.

Мягкое покачивание. Скрип открываемой двери. Воздух — он уже не пахнет смертью. Пахнет гарью, нагретым асфальтом.

— В машину.

Хлопают дверцы автомобиля. Внутри темно, пахнет бензином и потом.

— Поехали.

Визг стартера. Рокот двигателя. Машина подпрыгивает на ухабах.

Остановка.

Его опять несут куда-то.

Принесли.

Здесь хорошо — прохладно. Света почти нет — он моргает, пытаясь рассмотреть. В голове пустота и темнота. С ней можно разговаривать. Она послушна и обтекаема.

— Ну, как, живой мудило?

— Молчит, товарищ генерал.

Ласково:

— Скажи-ка дружище, я у тебя спрашивал?

Виновато:

— Никак нет, товарищ генерал…

Взрывается, плюясь во все стороны:

— Ну, так пшел нах, отсюда!

Шорох, шум падающего тела.

Тихонько, сквозь зубы:

— Ну и молодежь пошла, никакой закалки.

Свет уже не так раздражает. Можно различить отдельные, ничего не значащие детали.

Он в комнате. Комната небольшая — в ней низкий потолок, побелка местами отстала от стен. Из мебели — койка, к которой привязан он, и стул, на котором сидит… кто-то. Или некто.

В голове туман. Мысли бегают по кругу — одни и те же. Их немного сейчас.

Чужое лицо наклоняется над ним. Наплывает сверху. Теперь света еще меньше, можно рассмотреть огромный пористый нос, глазки-бусинки, губы — две блеклые розовые полоски, за ними мелкие, пожелтевшие от никотина зубы. На плохо выбритой шее — валики кожи.

Они рассматривают друг друга.

Мысли словно рассеиваются во время замкнутого бега. Сталкиваются друг с другом и погибают.

Где он, и кто он?

— Ну?

Наверно нужно что-то ответить. Это непросто — выдавить из себя хоть какой-то звук.

Нужно напрячься, и… выдохнуть?

— Что?

Довольный возглас. Неужели угадал?

— Так, дружок, вижу, что все в порядке. Да, Юрок?

Он впитывает его слова. Так пересохшей губкой собирают воду — он пытается заполнить пустоту внутри, чтобы хоть немного потеснилась темнота. Если ему это удастся, то… что?

Юрок… кажется это имя?

Юрок, Юрка… что-то знакомое. Так зовут его.

Да, это его имя. И что с того?