Лесная сторожка

Федька помог

Долго Митька звал медведя. Потом подождал немного и, не услышав обычного треска сучьев и пыхтенья, возвещавших приближение Федьки, пошел в сторожку. Дедушка только что вернулся из лесу — он ходил провожать трех красноармейцев, зашедших к ним, чтобы узнать дорогу к лагерю партизан.

В последнее время Егор Николаевич часто отлучался из дому. Обычно это бывало, когда в лесной сторожке появлялись люди, опасавшиеся идти прямо в деревню. Иногда это были выбиравшиеся из окружения красноармейцы, иногда — просто штатские, которые в лесах искали спасения от оккупантов. В таких случаях Егор Николаевич высылал Митьку из сторожки, поручая ему покараулить, чтобы ненароком не зашел кто-нибудь. Лесник долго беседовал с гостями и уходил с ними, говоря внуку:

— Ты побудь пока дома, сынок. Я скоро…

Если Митька пытался расспрашивать деда — куда он ходил, Егор Николаевич немногословно отвечал:

— Я, брат, людей на правильную дорогу выводил. Сейчас в лесу и заблудиться недолго.

Иногда, правда, он отвечал и иначе:

— Показал, как выйти на Сорокино. Этим туда и надо было…

На этот раз дед на обратном пути побывал у дяди Ильи и достал у него свежей рыбы. Сейчас Егор Николаевич варил к завтраку уху, а часть рыбы жарил на сковороде.

— Опять нет Федьки. Что-то подолгу в лесу пропадать стал, — сказал дед Митьке, поднося ко рту ложку с горячей ухой. — Небось где-нибудь мед нашел в дупле или ягоды собирает, вот и задержался малость. Полакомится и придет, никуда не денется…

У стола, подняв уши, сидел на задних лапах Санька, выпрашивая подачку.

Взглянув на него, лесник, пряча улыбку, спросил у Митьки:

— Слышь, Митрий, а не зарезать ли нам на жаркое нашего Саньку? Уж больно жирный стал да ленивый. Того и гляди лиса задерет.

— Дедушка, не надо! Он такой хороший! Не надо, дедушка, — чуть не плача, промолвил Митька, приняв слова деда всерьез.

— Да не трону я твоего Саньку, дурачок. Пошутил, — усмехнулся Егор Николаевич, потрепав светлые Митькины вихры.

— Деда, чем Саньку резать, лучше Мурзика хорошенько отлупить, — неожиданно предложил Митька и, нагнувшись, достал из-под лавки горсть перьев. — На вот, посмотри. Видишь? Опять птичку слопал… Красивая такая… Еще живая была, пищала. Я хотел отнять, а Мурзик — раз, и голову ей откусил. Вон он, прячется на печи. У, злодей!..

Но «злодей» только поблескивал круглыми зелеными глазами, спокойно глядя на грозившего ему Митьку, который, что-то вспомнив, вдруг радостно воскликнул:

— Дедушка, а у меня теперь зверей-то прибавилось!

— Каких же это?

— У Стрелки нашей бельчата есть! В дупле, в старой липе, что за дровяным сарайчиком. Теперь она там живет. Сам видел. Пушистые, маленькие такие, как клубочки, а по сучкам уже быстро бегают. Красивенькие! И язычком щелкать умеют. Вот бы сейчас сюда ребят из школы! Посмотрели бы, как мой живой уголок разрастается. Деда, а теперь у нас и ежика два стало, — выкладывал одну за другой все свои новости Митька. — Может, и Федька наш медвежат принесет? Тогда я, как в цирке, начну их дрессировать. Вот интересно будет, правда, дедушка?

Егор Николаевич зачем-то отвернулся, а потом странным голосом сказал:

— Ну и глуп же ты, Митрий. Ведь наш Федька не медведица, а медведь, медве-едь!

— Мало ли что, а вдруг… Белка тоже четыре года у нас живет, а только нынче маленьких принесла. И медведь может… Вот когда фашистов прогоним, пойду снова в школу и всех ребят к нам на экскурсию приведу. Пусть смотрят. А Евгения Филипповна еще и спасибо скажет за то, что я такой хороший зверинец развел…

— Да сказал же я тебе, глупыш, что никогда наш Федька медвежат не принесет! Самец он!

Но Митька, все еще не вполне уяснив слова деда, упорно твердил:

— А мало ли… А вдруг все-таки…

— Ох, и настойчив же ты, Митрий, — покачал головой дед. — Как заладишь свое — ни за что тебя не переспорить! Хочешь, чтобы медведь в медведицу обратился, и все… Ладно, — уже другим тоном сказал Егор Николаевич, — пойдем-ка лучше дровец сухоньких напилим.

Выйдя во двор, Митька потянул деда за рукав и указал на поле.

— Деда, смотри… Никак волк землю роет!

— Что ты? Какой там волк. Это наш Шанго за мышами охотится. Ну и лесник — собственного пса за волка принял! — покачал головой дед, поднимая сухое бревно и кладя его на козлы.

Распилив с внуком два бревнышка, лесник нагнулся было за третьим, как вдруг услышал позади себя резкий оклик: «Хенде хох!» Обернувшись, он увидел гитлеровцев, приближавшихся к нему с автоматами наизготовку. Первое, что мелькнуло в голове лесника — схватить топор и кинуться на фашистов. Но было поздно: трое солдат уже окружили Егора Николаевича.

Митька в страхе прижался к деду. «Что теперь будет?!» — подумал он и прерывающимся шепотом спросил:

— Деда, что им надо здесь? Зачем они пришли?

— Не знаю, сынок, — ответил лесник, прижимая к себе внука.

От калитки к солдатам, окружившим лесника, шел офицер. Злорадная улыбка искривила его лицо. Подойдя к леснику сзади, он, не говоря ни слова, с силой ударил старика пистолетом в затылок. Егор Николаевич качнулся вперед и грузно повалился на распиленные дрова. Митька с криком бросился к деду, но офицер брезгливо отшвырнул его пинком ноги.

Отлетевший в сторону Митька не посмел встать, он так и сидел на земле, с ужасом глядя на вооруженных людей, на свирепого офицера и лежавшего на дровах деда, из головы которого капала на поленья кровь.

Оставив около бесчувственного лесника троих солдат и фельдфебеля Бине, Лемке направился к домику.

— Обыскать! — коротко приказал он.

Солдаты вбежали в сторожку. Зазвенели стекла, затрещала мебель. Разгромив все в жилище лесника, гитлеровцы снова вышли во двор. В это время за домом прогремели два выстрела и до ушей Митьки донесся истошный визг. «Шанго!.. Наверно,

Шанго убили!..» — подумал Митька, и крупные слезы покатились по его щекам.

— Сжечь до тла это бандитское гнездо! — закричал Лемке. Подойдя к Флейте, с лаем рвавшейся на привязи, он выстрелом в упор размозжил ей голову.

Оцепеневший от ужаса Митька увидел, как загорелась крыша дома, как пламя охватило стены… «Вот они какие, эти фашисты! «Хуже зверей», — мелькнули в голове Митьки слова деда. — За что они жгут, за что убивают, за что?!»

С треском обрушились стропила. На разбитое окно вскочил Мурзик. Он уже готов был прыгнуть во двор, но в это время один из гитлеровцев, загоготав, выстрелил в него из автомата, и кот, цепляясь когтями за подоконник, свалился обратно в горящую сторожку.

Перекинувшись с крыши на старую липу, пламя охватило дерево, на котором еще так недавно беззаботно резвились маленькие бельчата. Вот один из них — крохотный горящий комочек — упал вниз. Второй хотел перескочить с ветки на ветку, но промахнулся и полетел в бушующее пламя.

Фельдфебель Бине ничего не понимал. Почему Лемке понадобилось сжечь именно этот домик? За что он ударил старика, почему с такой злобой отшвырнул ногой, как щенка, этого белобрысого мальчишку? Что они ему сделали? Глядя на прижавшегося к земле Митьку, фельдфебель вспомнил далекий дом в Вестфалии, где у него, Фрица Бине, остался такой же вот маленький белокурый братишка. И Бине, сжав в руке автомат, с ненавистью взглянул на стоявшего спиной к нему Лемке: заложив руки за спину, капитан с наслаждением смотрел на горящий дом.

Во всей его фигуре чувствовалось такое торжество, такое самодовольство, что Бине, пианист, музыкант, в жизни не обидевший ни одного человека, покачав головой, еле слышно процедил сквозь зубы: «Подлец!»

Оглушенный ударом Лемке, Егор Николаевич кое-как пришел в себя и с трудом присел на дрова. Митька, увидев, что дед жив, тихонько подполз к нему.

— Больно, дедушка?.. — горячо зашептал он сквозь слезы.

— Ничего, милый, ничего… Тебя-то не били, палачи?

— Нет, дедушка, только вон тот меня ногой ударил, — кивнул Митька на стоявшего спиной к ним Лемке.

В этот момент капитан отшвырнул сигарету и, подозвав фельдфебеля, небрежно указал на лесника и Митьку:

— Возьмите в свое распоряжение трех солдат и доставьте этих на станцию. Да смотрите, чтобы мальчишка не убежал. — И он снова пнул ногой Митьку. — Мы повесим старика и этого ублюдка на станции. Кстати, могу поручить это приятное дело именно вам, господин Бине. Надеюсь, вы не откажетесь от такого удовольствия, а?

И Лемке злорадно усмехнулся.

Нет, Бине решительно не понимал, почему капитан хочет непременно расправиться со стариком и ребенком?.. Окруженные с четырех сторон верховыми, лесник и Митька шли по дороге, ведущей на станцию. Бине ехал рядом, смотрел на них и не мог понять — действительность это или скверный сон? Неужели капитан Лемке говорил всерьез и сейчас прикажет повесить вот этого белокурого, голубоглазого мальчугана?..

Лемке ехал впереди, метрах в пятидесяти от арестованных и их конвойных, рядом с командиром кавалерийского эскадрона Отто Лютке. Он рассказывал своему спутнику какой-то непристойный анекдот и громко хохотал.

Митька шел, держась за руку деда. Иногда он поднимал голову и смотрел на окружавших их верховых солдат. У каждого в руках был автомат. И дуло каждого автомата направлено было прямо на него, Митьку, и на дедушку. Ему казалось, что у всех конвойных совершенно неподвижные, словно из дерева вырезанные лица. Только один, ехавший рядом, посмотрел вдруг на него как-то странно, будто даже с грустью и сочувствием… Впрочем, это Митьке, наверно, просто почудилось. К тому же, заметив устремленный на него Митькин взгляд, немец сразу отвернулся…

Ранним утром, едва только взошло солнце, Федька вылез из сенного сарайчика, легонько ткнул носом в бок подбежавшего к нему Шанго, потом перелез через забор и подошел к качелям. С минуту постояв возле них, он лениво почесал лапой за ухом и, оглянувшись на дом, развалистой походкой побрел в лес. Лакомясь на ходу черникой, Федька потихоньку добрался до старой делянки, километра за два от сторожки. Делянка сплошь заросла мелким березняком и ежевичником. Почуяв запах спелой ежевики, медведь с треском вломился в кусты и с аппетитом принялся поглощать сочные ягоды. Наевшись, Федька забрался в тень, под кусты, и заснул. Основательно выспавшись, он снова поел ягод, напился из ручья и только после этого не спеша направился к сторожке.

Дойдя до Мокрой делянки, с которой был виден домик, Федька вдруг остановился, поднялся на задние лапы и потянул носом. Пахло горелым. Федька тревожно заворчал.

Озираясь по сторонам, он затрусил к дому. Но, выбежав на опушку леса, увидел на месте сторожки лишь дотлевающие головешки, обуглившиеся бревна… Федька подошел к чудом уцелевшему забору и остановился в недоумении, со страхом глядя на кое-где еще вспыхивающее пламя. Временами раздавались шипенье и треск и столб пламени вздымался кверху. Пожарище окутывал едкий дым.

Прижав уши и свирепо поблескивая маленькими глазками, Федька повернул голову в сторону сеновала: сарай сгорел до тла. Только рой искр взлетал иногда над тем местом, где еще совсем недавно было Федькино жилье.

Не обращая больше ни на что внимания, Федька усердно искал глазами своего маленького хозяина. Осторожно пробираясь вдоль забора, он подошел к куче дров, недавно напиленных стариком и Митькой. На одном из поленьев запеклась кровь лесника. Федька глухо, тревожно заворчал. На земле валялась шапка Егора Николаевича. Медведь обнюхал ее, потом нашел то место на траве, где лежал его друг, брошенный на землю ударом немецкого сапога. Под лапу Федьке попался какой-то небольшой блестящий предмет — Митькин перочинный ножик, выпавший из его кармана. Федька еще раз обнюхал все, поднял голову, грозно рявкнул и помчался по следам своего хозяина.

Шагая по дороге в окружении карателей, Егор Николаевич неотступно думал об одном:

«Бежать надо, но как? А если не убежим — повесят. И за что взяли? Может, узнали немцы, что год назад убил я одного диверсанта и ранил второго? Или предал кто-нибудь? Неужто кто из партизан попался, не выдержал на допросе и выдал партизанского связного? Ну, тогда крышка! Да не себя жалко — прожил на свете шестьдесят пять лет и довольно. С Митькой-то что они сделают? Замучают мальчонку, палачи! Хоть бы ему бежать…»

Так размышлял Егор Николаевич. Решившись наконец, он взглянул на внука и сказал вполголоса:

— Слушай, Митрий, попались мы с тобой. Бежать надо! И сейчас же! Доведут до Мшинской — там уж не уйти. — Дед говорил не особенно стесняясь — все равно не понимают по-русски, черти фашистские. — Слушай, сынок, надо хоть тебе бежать, пока кустарник кругом. Я их сейчас задержу малость, а ты прямо в кусты и дальше ползком. Выберешься, беги к дяде Илье, он переправит куда надо…

Но не успел лесник договорить, как кони охраны заволновались, захрапели, начали стричь ушами… Солдаты насилу сдерживали их, не понимая, в чем дело. И тут Митька услышал знакомое пыхтенье: повернув голову, он увидел… выбежавшего из-за поворота дороги Федьку! Обнаружив наконец лесника с внуком, Федька громко заревел от радости.

Что тут началось!.. Почуявшие медведя лошади рванулись и понесли. Одна из них шарахнулась в сторону и упала в канаву, придавив всадника.

Лесник с Митькой остались одни на опустевшей дороге. И когда Федька подбежал к ним, Егор Николаевич, не растерявшись, схватил внука за руку, и они бросились в густой кустарник.

— Ну, Митрий, спас нас Федька! Теперь давай бог ноги!

И дед с внуком что есть силы побежали по лесу. А удивленный Федька, рявкнув, понесся за ними напролом, через кусты.

Фельдфебель Бине был выброшен из седла, как только его лошадь, сделав резкий скачок в сторону, прыгнула потом через придорожную канаву. Растянувшись на земле, он увидел, как к арестованным подбежал большой темно-бурый медведь и как мальчик, старик и зверь скрылись в лесу.

Бине удачно отделался легким ушибом. Когда беглецы скрылись из виду, фельдфебель резво вскочил на ноги, сорвал с плеча автомат, повернул его в сторону, противоположную той, куда бежали старик с мальчиком, и стал усердно строчить по кустам.

Почуявшие медведя лошади рванулись и понесли. Одна из них шарахнулась в сторону и упала в канаву, придавив всадника.

При этом Фриц Бине улыбнулся и что-то еле слышно прошептал.

Оправившись от паники, открыли стрельбу и остальные конвойные. Напуганные медведем, они даже не заметили, в какую сторону бросились старик и мальчишка, а потому строчили из автоматов наугад.

— Бежим скорее, а то догонят! — хрипел лесник, торопя внука.

Пробежав километра два, они выскочили на делянку. Погони не было слышно. Только тут Егор Николаевич сказал Митьке:

— Устал я, брат, присядем. — Опустившись на пенек, старик осторожно тронул ногу и вздрогнул от резкой боли. Сквозь штаны просачивалась кровь. — Эх, Митенька, да никак я ранен! — Лесник завернул штанину и осмотрел ногу — она была в крови. — Навылет прошла!.. Сгоряча и не почувствовал…

Оторвав кусок рубахи, Егор Николаевич кое-как перевязал ногу. Далеко позади была слышна стрельба.

Митька тревожно смотрел на деда.

— Больно, дедушка? Сильно ранили? Ты теперь не сможешь идти?

— Надо идти, сынок. Тяжело, но надо.

Выломав сухую палку, старик, опираясь на нее, шел за внуком.

— Деда, а Федька-то наш какой молодец, а? Как он их напугал! Не Федька, так не удалось бы нам убежать…

— Правда, Митрий, помог нам Федюха. — И лесник погладил медведя по спине. — Не он, так, видно, висеть бы мне на перекладине. Что они с тобой бы сделали, не знаю, но меня бы повесили, злодеи…

— За что, дедушка? За то, что ты тогда немца застрелил?

— И за это, сынок, и еще кое за что. Ладно, шагаем дальше. Хорошо, что рана навылет… Хоть и трудно идти, но дойду.

Потихоньку добрались они до Мокрой делянки, откуда обычно была видна лесная сторожка. Теперь на ее месте дымились черные столбы, обгоревшие бревна, головешки. И над пожарищем летали бездомные голуби. По счастью, прежде чем идти с дедом пилить дрова, Митька открыл голубятню, чтобы выпустить их полетать. Теперь голуби тревожно вились над остатками сгоревшей сторожки. Они то садились на обуглившуюся липу, то, взлетая, тревожно кружились над пепелищем.

«Завтра приду и заберу их, — решил Митька про себя. — Пусть тоже живут с нами в землянке».

— Сожгли, негодяи!. — сквозь зубы прогбворил лесник.

— Дедушка, это тот немец приказал, который тебя ударил и меня ногой пнул. Страшный, хуже зверя. . Начальник, наверно. Он все кричал, командовал. Дедушка, смотри, липа обгорела и белочки сгорели. А Мурзик… хотел в окно выскочить, а один фашист как стрельнет, и он, бедный, обратно в огонь упал, сгорел… — По лицу Митьки потекли слезы. — Шанго, наверно, тоже убили… — всхлипнул Митька. — В него стреляли, а он как завизжит…

Опершись на палку, лесник смотрел на остатки своего дома, а Митька, озираясь по сторонам, все твердил:

— Наверно, и Шанго убили…

Но тут что-то мягкое, лохматое коснулось его руки и горячий язык лизнул Митьку в лицо…

— Шанго, Шанго!.. Жив! — плача от радости, обнимал Митька своего лохматого друга. — Шанго, они в тебя стреляли?..

Ощупав пса, мальчик нашел рану — пуля задела переднюю лапу.

— Дедушка, смотри, жив Шанго! Только немножко ранен…

— Тише, сынок, — прошептал лесник, — кто-то ходит поблизости.

Действительно, трое незнакомцев подошли к забору, посмотрели на догоравшую сторожку и, оглянувшись, быстро ушли в лес.

— Пойдем, Митенька, пойдем прочь отсюда, — тревожно сказал старик. — Как-нибудь уж доковыляю до землянки. Туда фашисты не доберутся — побоятся лезть в такую чащу. Солнце высоко еще, вре-мени-то, наверно, всего часа два.

Они зашагали дальше.

— Дедушка, больно тебе? — участливо спросил Митька.

— Больно, милый, больно. Ну да ничего, дойдем как-нибудь, — ответил Егор Николаевич.

Дойдя до дороги, что вела на Сорокино, они присели на пригорке, укрывшись в кустах. Отсюда была хорошо видна проселочная дорога. Неожиданно Шанго заворчал, навострив уши. Федька тоже потянул носом воздух и стал внимательно смотреть на дорогу, где появились человеческие фигуры. Лесник лег на землю и крепко обхватил рукой Шанго, чтобы тот не залаял. Митька тоже обнял медведя за шею, боясь, как бы Федька не открыл их ненадежное убежище.

По дороге, вздымая пыль, шел карательный отряд немцев. Гитлеровцы направлялись к казенному лесу.

И вдруг Митька, дернув деда за руку, взволнованно прошептал:

— Деда, глянь-ка на этого! Ведь он недавно у нас в доме был еще с тремя. Ну, помнишь, говорили они, что красноармейцы… Ты еще с ним ушел дорогу показывать…

Лесник внимательно вгляделся в человека, на которого указывал Митька, и, заскрипев зубами, скорее простонал, чем произнес:

— Ах, негодяй! Ах, паразит, предатель окаянный! Сбежал, должно быть, и теперь ведет прямехонько на место. Сынок, Митюша!.. Я виноват, я ему поверил, окаянному иуде!.. Поверил, что он наш, советский… Ох, прав был Иван Николаевич! Недаром говорил: «Не каждому верь, Егор, иному путь показывай, а иному и отказывай». А я прошляпил… Из-за меня, старого дурака, теперь весь отряд пропасть может!

Митька во все глаза смотрел на деда. В эту минуту смутные догадки его о частых отлучках деда и гостях, время от времени появлявшихся в сторожке, вдруг приобрели ясность. Какой же еще отряд может быть в лесу!

— Дедушка, какой отряд? Партизанский, да? Значит, ты знаешь, где они?..

Старый лесник искоса взглянул на внука. Как ни тяжело было у него на душе, но, глядя на взволнованное Митькино лицо, на котором смешивались и изумление и радость, старик невольно улыбнулся.

— Я, Митрий, лесник. Должен все свое лесное хозяйство знать. — Но тут же улыбка погасла, тревога снова охватила Егора Николаевича. — Идут… идут, проклятые!.. И сколько их! Партизан совсем мало, а на них такая сила прет — раз в пять больше!

И налетят ведь неожиданно… Как предупредить?.. Нога болит, не поспею…

— Я побегу, деда! — схватил его за руку Митька. — Скажи только — куда.

А сам подумал: «Партизан увижу, посмотрю — какие они!..»

Егор Николаевич с сомнением посмотрел на Митьку, но тут же решился:

— И то дело. Другого не придумаешь. Подожди, сейчас пройдут фрицы, дорогу перейдем, покажу тебе тропку. Напрямик, через лес. Тропой в два раза ближе, чем по дороге. Покамест они кругом идут, ты уже на месте будешь. Скажешь, что пришел от лесника с черной бородой. Передай, что ранен и чтоб они уходили сразу, да поскорей, что много гитлеровцев на них идет. И еще скажи, что ведет их тот самый — имя вот я его, проклятого, не знаю. Ничего, скажешь, что он у них в отряде был…

Когда каратели скрылись за поворотом, лесник с внуком осторожно перебрались через дорогу. Шанго проскочил ее быстро, зато Федька остановился, даже огляделся по сторонам и лишь потом рысцой побежал догонять друзей.

Егор Николаевич подвел Митьку к еле заметной тропке и сказал:

— Как только лес пройдешь, болото начнется. Посреди, на болоте, две рощицы небольшие, как островки стоят. Туда и беги, там партизаны. Передай все, что я наказывал, да еще не забудь — попроси у них бинт-и лекарство для меня. У них там врач есть, женщина, у нее и попросишь… На, сынок, мой ремень. Как только лес пройдешь, Федьку на ремень возьми, а то еще пристрелят партизаны, не разобрав. Ну, беги, Митрий, да скорей, торопись. Я с Шанго буду около нашей землянки. Там меня и найдешь.

Лесник обнял мальчугана, поцеловал его в светловолосую голову и, слегка подтолкнув, повторил:

— Беги с богом!.. Помни, сынок, — людей спасаешь!

И помчался Митька по тропке, что было силы; Федька бежал рядом, тяжело пыхтел, но не отставал, боясь, видно, снова потерять своего друга.