Лесная сторожка

Митька спешит на выручку

Было уже поздно, когда Митька получил на другой день от деда еще одно задание. Егор Николаевич велел ему снова сбегать к хромому объездчику, да побыстрей.

— Смотри, сынок, если задержишься, можешь заночевать в деревне у дружка своего, а еще лучше — у дяди Ильи..

— Хорошо, деда, где-нибудь переночую, — беспечно ответил Митька, заворачивая в чистую тряпку кусок мяса на дорогу. Потом он подтянул штаны, зашнуровал покрепче ботинки, нахлобучил на голову серую, видавшую виды кепку и, взяв палку, собрался в путь. Перед уходом все же не удержался, подбежал к голубятне, посвистал голубям и направился к лесу.

Пройдя прямиком чащу, Митька вышел к Белому камню. Остановившись у горы, он посмотрел на расстилавшееся внизу Сорокине. Тихо теперь в деревне. Люди боялись гитлеровцев и редко появлялись на улице. Зато по селу без конца сновали фрицы. А вот и часовой, как всегда, стоит у школы. Теперь его хорошо видно издали: фашисты вырубили на дрова все деревья вокруг здания. В лес они стараются не ходить — боятся партизан…

«Красиво-то как!» — подумал Митька, взглянув на клонившееся уже к закату солнце.

В это время где-то вдалеке, в стороне Марьинского хутора, раздался выстрел. Он прозвучал, словно хлопок пастушьего кнута. Митька долго смотрел в ту сторону, потом перевел взгляд на речку. Она извивалась серебристой лентой среди лугов, местами скрываясь в густых зарослях. Там, где в низинах речка пробегала мимо болотца, уже поднимался предвечерний туман. Заметно темнело. Надо торопиться.

Митька присел на камень, снял ботинки, вытряхнул набившиеся в них песок и хвою и, связав шнурки, перекинул через плечо. «Босиком скорей добегу, — решил он. — А то тесноваты ботинки стали. Натрешь ноги, потом хоть плачь, не обуешься».

Поднявшись с земли, он посмотрел в сторону Барсучьих ям. Оттуда, вздымая дорожную пыль, двигалась колонна гитлеровцев. «Наверное, они и стреляли. А вдруг объездчика убили?.. Узнать бы… Что если сейчас в деревню вперед фрицев прибежать? — И, цепляясь за кусты, он быстро спустился с горы. — Хорошо бы Тольку встретить. Уговорились ведь у речки сойтись, а я проспал!» — огорченно подумал Митька.

Подбежав к домику дяди Ильи, он увидел рыбака, который развешивал на заборе мокрую сеты

— Ты куда это летишь со всех ног? — спросил тот у Митьки.

— Некогда, дядя Илья! Фрицы в деревню идут, хочу посмотреть! — вместо ответа выпалил Митька и помчался к дому Коровиных.

Толька и бабка пилили во дворе какую-то доску. Рядом с ними стоял ящик, похожий на скворечню, но с задвижной крыщкой.

— Здравствуйте, бабушка, — вежливо поздоровался Митька.

— А, это ты!.. Ну вот и хорошо, как раз вовремя пришел. Помоги-ка вот дружку своему. А то совсем меня, старую, замучил: попили да попили с ним. Стара уж я для таких дел. — И бабка, продолжая что-то бурчать, ушла в избу.

— Скворечник делаешь? — удивился Митька. — А почему такой большой?

— Какой тебе скворечник! Не видишь, что ли? Ловушку для хорька строю! — сердито ответил Толька, заколачивая гвоздь. Но, засмотревшись на друга, промахнулся и ударил молотком по пальцу. Отбросив молоток в сторону, Толька мгновенно сунул палец в рот, потом схватился ушибленной рукой за ухо и запрыгал на одной ноге, будто по ней, а не по руке стукнул только что молотком.

— Все ты виноват… — забубнил он. — Пришел, и давай расспрашивать, что да зачем… Вот я и бац, прямо по пальцу. — И Толька, забыв даже спросить Митьку, почему он не пришел в условленное место, начал было скакать снова, но вдруг, увидев входивших в деревню гитлеровцев, остановился и закричал: — Митька, гляди! Полна деревня фрицев! Бежим, посмотрим…

Выскочив за калитку, друзья остановились.

— Глянь, глянь!.. — дергал Толька друга за рукав. — Поймали они кого-то! Ой, избили-то как!.. Смотри, один совсем маленький, чуть больше нас с тобой… Может, партизаны это?..

Но Митька не ответил другу. С остановившимся сердцем, широко открытыми от ужаса глазами смотрел он на избитых людей. Расставив ноги, с руками, связанными за спиной, в центре группы стоял командир партизанской разведки Павел Смирнов. Митька знал его: Смирнов часто бывал у деда. Рядом — Коля Маркин и еще один. Его лицо было залито кровью. А четвертый… четвертым был объездчик Дроздов с Марьинского хутора! На нем не было заметно следов побоев, но и у него, как у остальных, руки были закручены за спину и связаны. Свисавшая с них веревка волочилась почти по земле.

«Как же это их поймали? — молнией пронеслось в голове у Митьки. — Теперь расстреляют или повесят!..»

— Пошли ближе, посмотрим, — предложил Толька.

Очутившись неподалеку от партизан, Митька прижался к забору. Посмотрев на окружающих, Павел Смирнов встретился с ним глазами, и Митьке показалось, что во взгляде разведчика сверкнула искорка надежды. Но Смирнов тут же перевел взгляд в сторону.

— Митька, смотри! Хромой объездчик с Марьинского тоже здесь! — взволнованно прошептал Толька.

И как раз в этот момент Дроздов резко повернулся в сторону ребят и в упор посмотрел на Митьку. Митьке почудилось даже, что объездчик сказал что-то еле слышно.

«Наверно, ждал меня и в это время попался…»— с болью подумал Митька и стиснул кулаки.

В стороне, за садом, раздался резкий окрик, потом топот копыт, и к схваченным партизанам подскакали три кавалериста. Один из них, видимо командир, что-то крикнул солдатам, повернул коня, и Митька узнал в нем того самого офицера, который чуть не убил деда и приказал сжечь сторожку. «Еще заметит, сволочь!» — подумал Митька и, потянув друга за рукав, проговорил:

— Бежим, Толька! Я этого гада знаю — это он наш дом спалил!.

Один за другим протиснувшись сквозь щель в заборе, друзья кустами заросшего сада стали пробираться к дому. Уже темнело.

— Толька, давай все же посмотрим, куда партизан поведут!..

— Давай! А ты откуда знаешь, что это партизаны?

— Сразу видно, — пожал плечами Митька, поняв, что проговорился. — Почему же фрицы их так избили и веревками связали? Конечно, партизаны.

Ребята притаились за забором, следя за четверкой арестованных и окружавшими их гитлеровцами.

— Убьют их, — взглянув на друга, сказал дрогнувшим голосом Толька. — У фрицев разговор короткий — трах, и капут! Глянь, в избу к дяде Максиму повели. Видать, там запереть собираются. У него изба крепкая…

— Вот бы налететь ночью да выручить, — горячо сказал Митька.

— Так ведь их фрицы стерегут. Стрелять будут! — испуганно глядя на друга, возразил Толька.

— «Будут»… А если не выручить людей — убьют их, понял?! Разве тебе не жалко?

— Конечно, жалко, — тихо ответил Толька и понурил голову.

— А ты бы помог освободить их?

— Я?.. Чем же я помогу…

— Можешь! Ты только делай, что я скажу, — решительно произнес Митька.

Он уже знал, как надо поступить. Надо срочно бежать в лес, к деду, все рассказать, а дед уж решит — что дальше. Может, он знает, где сейчас партизанский отряд…

Толька в полной растерянности смотрел на друга. Ему было страшно. И все же он не мог отказаться — ох, как стыдно будет, если Митька снова назовет его трусом! Да разве один только Митька! И потом, ведь на этот раз речь идет о людях, которым грозит смерть!..

— Честное слово, все сделаю по-твоему! — твердо сказал наконец Толька. — Честное пионерское!..

— Тогда вот что, — быстро заговорил Митька. — Я помчусь к деду, скажу ему, что фашисты поймали партизан и объездчика, а ты заберись на свой чердак и наблюдай, что фашисты делать будут и куда поведут партизан. Всю ночь сиди, да смотри не засни! Они тут, наверно, на одну ночь только, а завтра их небось куда-нибудь отправят, если еще ночью не расстреляют…

— И что же делать дальше?

— Слушай и не перебивай! — сердито прикрикнул Митька. — Как только я в землянку вернусь, сразу пошлю тебе голубя и напишу, что дальше делать. А ты следи за фрицами: чуть они с места двинутся — сразу посылай мне записку с голубем. Хорошо, успел я приучить своих, чтоб в новую голубятню летели! И смотри, куда фрицы пойдут, по какой дороге. Наверно, на Мшинскую, больше некуда, а уж оттуда в Лугу. Когда они по дороге пойдут — сосчитай, сколько их, а потом сообщишь мне в записке. Понятно? Ну, смотри, Толька, не проворонь! Прозеваешь, убьют немцы наших партизан! Да, вот еще что: как выпустишь голубя, подожди минут пять и второго пускай, с такой же запиской…

— Зачем? Ведь и один долетит!.. — удивился Толька.

— А если не долетит? Мало ли что — ястреб схватит или фрицы подстрелят. Ну, действуй, Толька! Надо спасти партизан, понял! Мы должны это сделать, ведь мы пионеры!.

— Все сделаю, не бойся, я понимаю. Дело военное, чуть что — и к стенке, — непривычно серьезно, даже сурово ответил Толька.

— Тогда все! Делай, как сказано, а я к деду помчусь!..

После того как исчез Митька, Толька еще немного понаблюдал за карателями, потом собрал доски, схватил недостроенную ловушку для хорька и понес все это за избу, туда, где стоял маленький сарайчик. Аккуратно сложив доски и поставив ловушку, он зашагал к крыльцу.

Однако, свернув за угол избы, Толька чуть не наткнулся на немецкого солдата, стоявшего спиной к нему. Подняв голову, солдат к чему-то напряженно прислушивался… «Голуби!» — сразу сообразил Толька и похолодел от страха. Птицы, которых он прятал на чердаке, должно быть громко ворковали. Услышит немец, обязательно перебьет всех! Как же тогда послать весть Митьке, к чему тогда наблюдать за фрицами?!.

И, недолго думая, Толька во весь голос заорал: «Выходила на берег Катюша…» Слухом Толька не отличался, но голосом обладал весьма пронзительным. Вышло здорово: фриц даже подскочил от неожиданности. Обернувшись и увидев перед собой покрасневшего от усердия Тольку, немец сердито шагнул к нему, размахнулся и отвесил здоровенный подзатыльник, от которого певец кубарем полетел в кусты. А солдат потер кулак, ухмыльнулся и, пробормотав «Гут!..», пошел прочь.

Толька же, сидя на земле и потирая оцарапанную колючим крыжовником щеку, удовлетворенно подумал: «Больно, зато голубей спас!»

Было совсем темно, когда Митька добрался до землянки. Он сразу же бросился к деду, лежавшему на нарах.

— Дедушка, дедушка! — задыхаясь, выкрикнул Митька. — Наших партизан фашисты поймали! И объездчика Дроздова тоже. Вместе одной веревкой связаны. А один так избит, что все лицо в крови! Я его не узнал… Там еще Коля Маркин и Павел Смирнов!..

Дед тотчас подскочил на нарах, как ужаленный, и, больно схватив Митьку за плечи, сказал очень тихо, сквозь зубы:

— Ты что, Митрий, шутки шутить надумал? — Но, вглядевшись в огорченное, взволнованное Митькино лицо, громко крикнул: — Ах ты, черт побери!.. Вот беда-то!..

Сразу помрачневший, дед, зажигая коптилку, угрюмо спросил:

— И сильно, говоришь, побиты?

— Сильно, все в крови…

— Что же делать-то?.. — растерянно протянул лесник, дрожащими руками набивая табаком свою носогрейку.

— Убьют их, если не освободить, — сказал Митька.

— Точно, Митрий. Выручать надо! Только тут уж Федька не поможет.

Эти слова Егора Николаевича напомнили Митьке об увиденном им гитлеровском офицере. Наклонившись к уху деда, Митька шепотом сказал:

— А знаешь, кого я видел? Того самого фашиста, который наш дом велел сжечь и тебе голову разбил! Он этим отрядом командует… Да ты не слушаешь, деда?..

Егор Николаевич молчал. Он торопливо обулся, потом зарядил двустволку, опоясался партонташем и подозвал Шанго.

— Ну, Митрий, жди нас. Сиди здесь с Федькой и никуда…

Не сказав больше ни слова, лесник скрылся в ночной мгле. Широко шагая, старик направился в сторону озера Валли.

— Ты куда это шубу тащишь, Анатолий? — строго спросила бабка, увидев, что Толька снимает с колка отцовский тулуп.

— Что-то жарко спать в избе сегодня, бабушка. Я на чердаке лягу, — небрежно ответил Толька. — Там хорошо на сене…

— Видали такого?! — всплеснула руками старушка. — Все лето в избе спал и жарко не было, а под осень ему вдруг жарко стало! Положь, положь шубу на место! Кому говорю?

— Бабушка, да я сегодня хорька ночью подкарауливать буду, а то он еще голубей загрызет. Курицу-то слопал…

При упоминании о курице, которую бабка с таким трудом сберегла от фашистских лап, старушка смягчилась. Да и мать вступилась за Тольку. Теперь уже сама бабка принялась наставлять внука, что ему надо взять с собою, чтобы убить хорька.

— Бабушка, я топор возьму. Как трахну хорька по голове, из него и дух вон!

— Топор, топор… В темноте и не попадешь то-пором-то, голова садовая! Возьми лучше вилы. Как увидишь, так и коли.

И бабка сама отправилась во двор и принесла вилы.

Толька взобрался на чердак, натаскал к окну сена и устроился поудобнее. Усевшись у окна, он выглянул на улицу. Около дома дяди Максима ходил гитлеровский часовой.

— Вот черти, хвороба бы их забрала! — вполголоса пробурчал Толька, вспомнив, как ругала немцев бабка.

Уже совсем стемнело, когда послышался вдруг шорох крыльев и на подоконник чердачного окна уселся голубь. «От Митьки!» — сообразил Толька. Он ощупью снял с лапки птицы записку и, отбежав в дальний угол чердака, чтобы не было видно с улицы, зажег припасенный заранее огарок.

«Делай все, как я сказал. Гляди в оба, сообщи, когда двинутся», — писал Митька. Толька вздохнул и снова занял свой пост у окна. Его трясла нервная дрожь, он вздрагивал при каждом шорохе, хотя и хорошо знал, что это всего-навсего шуршат мыши, копошащиеся в углу, в сене. Тольке страшно хотелось убежать с темного, пустого чердака вниз, в теплую избу, где спит мать и похрапывает на печке бабка. Но он отгонял от себя это желание. Дело было слишком серьезное. «На этот раз докажу Митьке, что я не трус…» — подбадривал он себя, вглядываясь в темную, пустую улицу.

Долго сидел Толька на чердаке с вилами в руках. Где-то в конце деревни стрекотнула автоматная очередь и снова все стихло. Часовой стрелял, наверно…

Перед мысленным взором Тольки возникли окровавленные, избитые партизаны. Что с ними теперь? Наверно, лежат связанные, голодные. А может, их бьют и пытают?.. Огонь-то всю ночь горит в избе дяди Максима. Удастся ли освободить их? Куда побежал Митька? Наверно, к партизанам. Должно быть, ему известно, где они. Дед ведь у него лесник, каждый кустик в лесу знает…

Толька ждал, что партизаны вот-вот налетят на Максимов дом, перебьют охрану и освободят своих товарищей. Но все было тихо, вот и третий часовой сменился, в каком-то дворе пропел петух. Утро близко, а партизаны все не идут освобождать своих. Может, Митька не нашел их? Лес-то велик…

Когда Толька услышал, что мать уже стучит коромыслом, собираясь к колодцу, он, еще раз посмотрев в окно на часового, спустился в избу и повесил шубу на место.

— Ну как, убил хорька? — встретила его вопросом бабка.

— Нет, бабушка, — стараясь казаться огорченным, ответил Толька. — Наверно, почуял, что человек сидит, и не пришел…

— Ну-ну… Сегодня не пришел, в другой раз придет. Ты его подстерегай, — проворчала бабка.

Но Толька уже не слушал ее. Он внимательно наблюдал за улицей: вот промчался на лошади тот самый фашист-офицер, про которого Митька сказал вчера, что это он приказал сжечь лесную сторожку. Гитлеровец придержал коня перед избой дяди Максима, что-то резко крикнул часовому и поскакал дальше. Через полчаса к избенке подъехала телега, связанных партизан вывели из дому и усадили на нее. Объездчику развязали руки и дали вожжи, чтобы он правил лошадью.

Стоя у крыльца, Толька смотрел, как по деревне проходили каратели. Восемьдесят солдат насчитал он. Пошли по дороге на Мшинскую!.. Толька стремительно взбежал по лестнице на чердак, к голубям…

Капитан Лемке на своем сером в яблоках жеребце носился из конца в конец колонны. Сегодня он был доволен собой. На этот раз он не оплошает, его не напугает какой-то медведь. Добыча хороша — схвачены трое партизан и объездчик, который помогал им. Будет над чем поработать в Луге! На этот раз полковник не назовет его, капитана Лемке, бездельником. Доказательства его оперативности налицо!

И вновь хлестнув коня, Лемке поскакал к голове колонны, выходившей уже из деревни.

Когда дед ушел, взяв с собою Шанго, Митька достал свое ружье, вычистил его при свете коптилки, зарядил крупной картечью и вышел из землянки. Навстречу ему не спеша засеменил Федька.

— Ну, что не спишь, полуночник? Наверно, думаешь куда-нибудь в поле сбегать, в овес забраться? — почесав медведя за ухом, проговорил Митька.

Ох, и здоров стал за это время Федька! Когда он становился на задние лапы, то ростом был больше деда Егора. Но своего маленького хозяина по-прежнему любил и слушался.

На днях Федька отличился. Он задрал лосиху, загнав ее в болото. Митька, коловший неподалеку дрова, собственными глазами видел все это и сразу помчался к деду Пока они подоспели, Федька, основательно ободрав шею лосихи, уже выбрался из болота на сухой мох и сидел, облизываясь и довольно хмурясь на подходивших лесника с внуком.

— Ну как, Феденька, закусил? Ого, да он и нам оставил! — усмехнулся Егор Николаевич.

Он тут же выпотрошил лосиху, не снимая шкуры разрубил тушу на части и вынес из болота. Лосиха оказалась крупной, и Егор Николаевич с трудом дотащил до землянки окорока.

Так Федька обеспечил мясом и себя, и хозяев. Пуда четыре лосиного мяса Егор Николаевич закоптил, выкопав для него в склоне холма небольшой погребок. Остальное засолил в бочке.

… Федька, видно, проголодался и задумал уйти из лесу на поля, в овсы. Но, встретив хозяина, остановился.

— Ну что, Федюха, есть наверно захотел? Сейчас мы с тобою начнем хозяйничать! — сказал Митька.

Подбежав к тагану, сложенному дедом из камней, он разрыл золу, собрал горячие угли и, наложив на них сухих сучьев, начал раздувать изо всей силы. Вспыхнул огонек. Костер быстро разгорался, освещая стоявшие вокруг огромные деревья.

— Ну, Федюха, кажется и мясо уже сварилось. Запах-то какой вкусный, а? — воскликнул Митька.

Подложив под таганок толстые сучья, Митька взял котел, в котором они с дедом варили суп, и пошел вниз, к ручью. Набрав воды, он поставил котел на таган и побежал в погребок за мясом. Отрезал порядочный кусок от висевшего там копченого окорока, вынул из бочки кусок соленого мяса для супа, потом тщательно закрыл дверь, привалив ее камнем, и направился к костру.

Все это Митька проделал легко и быстро, уверенно двигаясь в темноте, прекрасно зная, где что лежит и где надо ступать осторожно, чтобы не споткнуться о камень или корни.

Вымыв мясо, Митька начистил картошки, бросил в котел две морковки и горсть сухих кореньев, и в воздухе приятно запахло сельдереем. Затем он подкинул в огонь дров, расстелил старую шубенку и присел около Федьки.

— Ну, теперь давай закусим, Феденька. — И, вынув из кармана копченое мясо, он отрезал по кусочку себе и своему четвероногому другу.

Сказочной выглядела со стороны эта картина. Темная сентябрьская ночь окутывает вековой лес… Горит костер, над которым возвышается котел с кипящей водой. А под огромной развесистой елью, среди узловатых корней, сидит, освещенный красноватым пламенем костра, мальчуган. Рядом с ним — прислоненное к дереву ружье. Паренек преспокойно кормит огромного бурого медведя, отрезая по кусочку мяса то себе, то зверю. Он кладет мясо прямо в пасть медведя, острые клыки которого могут в один миг перекусить тонкую детскую руку…

— Ну, Федюха, кажется и мясо уже сварилось. Запах-то какой вкусный, а? — воскликнул Митька, ласково потрепав медведя.

Поднявшись, он подошел к тагану, высыпал в котел начищенную картошку, сходил в землянку и принес оттуда луковицу и медный тазик, из которого обычно ел Федька. Увидев свою посудину в Митькиных руках, Федька быстро вскочил на ноги и ткнул хозяина головой в бок.

— Ишь ты, быстрый какой! — засмеялся Митька. — Не лезь, дурень, нос обожжешь! Подуть на горячее ты ведь не умеешь! Подождать надо. — И, нарезав луку, бросил его в суп.

После ужина, подложив в костер толстых сучьев, Митька сбегал к ручью, напился свежей воды. Вернувшись, он расстелил шубенку неподалеку от костра и прилег, прислушиваясь к неясным лесным звукам, раздававшимся в ночной темноте. Ружье он положил рядом, под руку. Федька уселся за деревом, на почтительном расстоянии от огня.

Всю ночь не спал Митька, ожидая Егора Николаевича. Его тревожило долгое отсутствие деда. Может, он не нашел партизан? Перешли в другое место, и понапрасну ищет их теперь старый лесник…

Но вот поодаль раздался какой-то шорох. Митька встрепенулся и схватил ружье. Посмотрел на медведя: Федька стоял спокойно, поводя маленькими ушами. Потом осторожно, словно боясь кого-то разбудить, направился в ту сторону, откуда донесся шум. Походил там, посопел и вернулся обратно. Значит, можно не волноваться. Федька проверил. Сучок какой-нибудь свалился с дерева или шишка упала…

Под самое утро, когда было еще совсем темно и Митька уже поклевывал носом, с трудом преодолевая сонливость, что-то холодное вдруг ткнулось ему в щеку. Шанго!.. Открыв глаза, Митька увидел подходивших к костру деда и трех партизан. Он быстро вскочил на ноги, держа в руках ружье.

— Здорово, парень! — протягивая руку, громко сказал один из пришедших, и Митька узнал командира партизанского отряда Василия Федоровича.

— Здравствуйте, — сонно ответил Митька, протирая слипающиеся глаза.

— А ты, брат, все со своим страшным другом, — сказал Василий Федорович, кивнув на медведя, стоявшего в стороне и косо поглядывавшего на чужих людей.

— Спаситель наш, — любовно погладив Федьку, ответил за внука лесник.

— Такого напугаешься, особенно в лесу! И как это, Егор Николаевич, внук твой не боится с таким страшилищем один на один оставаться? — спросил командир.

— Друзья они, — пробасил дед. — Да Федька наш так Митрия слушается, что я и сам иногда диву даюсь — как это такой здоровый медведище мальчонке подчиняется!

— Значит, хорошо парень медведя выучил! Ну, а теперь расскажи нам подробно все, что ты видел, — попросил командир Митьку.

Митька, окончательно стряхнув сонливость, по порядку рассказал все, что видел.

— Что ж, — после некоторого раздумья проговорил Василий Федорович. — Может быть, они уже ушли, а мы здесь сидим и ничего не знаем. Надо срочно разведку выслать к деревне…

— Нет, нет, они не ушли еще! Я знаю!.. — поспешно выпалил Митька. — Яс Толькой уговорился: он с голубем весть пришлет, как только карательный отряд двинется в путь…

— А ты уверен, что это так и будет? — недоверчиво взглянул на него командир. — Принесет ли голубь записку?

— Будьте спокойны, Василий Федорович, принесет, — вмешался дед. — Я и сам не верил, когда ребята свою голубиную почту затеяли, а только Митрий правду говорит. Они с Анатолием часто так переписываются.

— Молодцы, коли так! — похвалил командир. — Своя почта, своя разведка! С такими помощниками воевать можно! Однако все-таки, Митюша, пошел бы ты к деревне посмотреть, как и что. Ты, видать, на ногу легкий, быстро добежишь.

— А что я должен там делать?

— Делать ничего не нужно. Наблюдай за деревней. Как только выйдут каратели, посмотри, какой дорогой направятся. А потом — бегом сюда. Ясно?

— Василий Федорович, — вставил дед, почесывая бороду. — Митюшка — парень исполнительный, но тут все же как-никак километра два с половиной бежать надо до деревни, да от нее к землянке нашей столько же. Почитай, пять километров!.. Успеет ли?..

Нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, Митька перебил деда:

— Да что я — маленький, что ли! Да я быстро слетаю, товарищ командир! Только голубь обязательно прилетит, вот увидите! А на ножке у него будет записка, и там все будет сказано: сколько солдат и по какой дороге пошли! — настойчиво повторил Митька.

— Делай, что велят, Митрий, — строго сказал дед. — Бери с собой Федьку для охраны и отправляйся бегом. Голубя я и сам встречу. Да смотри, не прозевай фрицев!

Но Митька, уже не слушая деда, стрелой помчался к деревне, на ходу позвав Федьку.

— Хорош у тебя внук, Егор Николаевич, — сказал партизанский командир, глядя вслед мальчугану. — Смышленый паренек, толковый…

— Хорош, — тяжело вздохнул лесник. — Ив школе хорошо учился, да вот война помешала.

— Ничего, отец, — сказал стоявший возле командира высокий сутуловатый партизан. — Настанет час — опять пойдет твой внук в школу.

— Дай бог, — снова вздохнув, ответил Егор Николаевич.

Устроившись в кустах возле Белого камня, Митька не сводил глаз с деревни. Светало. Защебетали птицы, над избами заклубились легкие дымки. Край неба на востоке все больше алел… Федька, поворошив что-то лапой в кустах, взглянул на хозяина и прилег рядом с ним на уже начавшую желтеть траву.

«Проспал Толька или нет?» — лихорадочно размышлял Митька, приметив, что у здания школы уже забегали солдаты. Внимательно вглядываясь, он увидел, что за Толькиным домом, около бани, стоит часовой. За двором, у избы дяди Максима, виднелся еще один.

«Знать, сильно фрицы партизан боятся! По всей деревне часовых понатыкали!..» — подумал Митька.

Вот проскакал верховой. Может, тот самый злодей?!. Эх, дать бы ему сейчас хорошенько! Митька крепко сжал кулаки.

«Неужели проспал Толька? — сверлила мозг настойчивая мысль. — Заснул, наверно, на чердаке, растяпа! Если заснет — его нипочем на разбудишь. Дрыхнет без задних ног и не видит ничего!»

Так сидел и думал Митька, а в стороне, под кустами, пыхтел Федька, отгоняя надоедливых муравьев.

Но вот на краю деревни показалась длинная колонна немцев. Посреди колонны ехала телега, а в ней — какие-то люди. «Партизаны! — догадался Митька, хотя издали и не мог как следует разглядеть их. — Видно, боятся просто по дороге вести, чтобы не убежали, как мы тогда. Может, и ноги связали…»

Трое верховых поскакали к голове колонны, растянувшейся вдоль дороги, что вела на станцию Мшин-скую.

— Ну, — вполголоса произнес Митька, — если не заснул Толька, сейчас голубь должен вылететь…

Едва сказал он это, как из чердачного окна дома Коровиных действительно вылетел голубь и взмыл высоко вверх, направляясь к лесу.

— Не проспал Толька, молодец! — закричал Митька. — Теперь бежим, Федюха!

И Митька пулей помчался напрямик к землянке, где его ожидали партизаны. Внезапно дорогу ему преградил невысокий кустарник. Митька, не раздумывая, перескочил через него и сейчас же почувствовал острую боль: что-то донельзя колючее, пружинистое уцепилось за ноги и он кубарем полетел в какую-то яму. Больно ткнувшись головой в песок, Митька чертыхнулся в сердцах, не понимая, что произошло. Но когда взглянул на ноги, то увидел, что они опутаны колючей проволокой, которую кто-то швырнул в кусты. Яма же оказалась заброшенной траншеей. Митька попытался было подняться, но тут же вскрикнул от резкой боли — острые проволочные шипы впились в ноги. Он принялся лихорадочно освобождаться от чертовой проволоки, но она как назло, отцепившись в одном месте, цеплялась в другом. Неожиданно откуда-то со стороны Сорокина протарахтела автоматная очередь. «Неужто фашисты партизан расстреливают?! — в отчаянии подумал Митька, и бессильные слезы выступили на его глазах. — Эх, не успел я, не добежал!.. А фашисты, наверно, голубя подстрелили…»

И как раз в это время прямо над Митькиной головой пролетел еще один голубь. Мгновенно забыв про боль, забыв отчаяние, только что охватившее его, Митька чуть было не закричал «ура» от радости. «Толька контрольного выпустил! Молодчина!..» Выпутавшись кое-как из колючей проволоки, он выбрался наконец из траншеи, мельком взглянул на исцарапанные в кровь ноги, махнул рукой и снова помчался к землянке. А в голове билась одна мысль: «Долетит контрольный или нет? Успеет ли?»

Капитан Лемке почти спокойно ехал по лесной дороге. Правда, нападения партизан можно ожидать всегда и везде. Но на этот раз были приняты, кажется, все меры. Крестьяне или связные из деревни не могли ничего сообщить партизанам. Об этом Лемке позаботился лично, окружив с вечера все Сорокино. Этой ночью деревня охранялась так, что и мышь не проскочила бы.

И все-таки как-то неприятно чувствуешь себя в этих проклятых лесах. Мало ли какой сюрприз могут снова приготовить русские! Их сам черт не поймет!

Хм, вот оно то место, где он, Лемке, упустил этого чернобородого дьявола — лесника. Капитан поморщился при этом неприятном воспоминании, но затем улыбнулся, представив себе картину паникивызванной грозным рявканьем. Кто бы мог подумать, что дрессированный медведь нападет на вооруженный отряд и разгонит всех! Досадная, но довольно смешная история…

Лемке подъехал к телеге, на которой сидели связанные партизаны. Их хмурые лица были бледны. Один из схваченных бросил на Лемке взгляд, полный такой лютой ненависти, что видавшего виды капитана передернуло. Погоди, голубчик, в Луге ты запоешь по-иному!

Вот уже виднеется и полотно железной дороги. Справа — большая поляна, слева — овраг, из которого тянет сыростью. «Слава богу, — удовлетворенно подумал Лемке, — лес проехали! Еще километра полтора до станции Мшинской, а за ней Луга… Скорей бы!»

Лемке с наслаждением представил себе, как он входит в свою уютную квартиру, раздевается, затем принимает ванну… Неделями в этих проклятых лесах, в мужицких избах, не снимая мундира и даже сапог. Грязен до безобразия! Брр!.. И Лемке вновь передернуло. Он повернул коня, приподнялся на стременах и посмотрел на растянувшуюся колонну: солдаты шли вразброд, не держа строя.

Капитан собрался было подать команду подтянуться, но, махнув рукой, только пришпорил жеребца.

... Лемке не успел схватиться за оружие. Внезапно загремели выстрелы, и правую руку капитана пронзила острая боль, пальцы выпустили поводья…

Падая, Лемке зацепился ногой за стремя, и конь протащил его еще несколько метров по земле. Потом лошадь рванула, нога капитана выскользнула из стремени, и он растянулся на дороге. Но уже через секунду Лемке приподнялся и пополз к канаве, опираясь на здоровую левую руку. Правая болталась, как плеть. Капитану с трудом удалось встать на ноги. Пытаясь отстегнуть кобуру, он, словно сквозь сон, увидел, что телегу с партизанами окружили вооруженные люди. Потом — взрыв гранаты, что-то неимоверно горячее прожгло висок, и капитан Эрнест Лемке рухнул в канаву…

Когда Митька, выбиваясь из последних сил, добежал до землянки, первыми, кого он встретил, были Василий Федорович и… Дроздов. Объездчик Дроздов! Митька остолбенел. Да ведь Дроздов не больше как час назад лежал связанный по рукам и ногам в телеге, окруженной фашистами! Митька в изумлении протер глаза. Но нет, это и верно он, Дроздов, целый и невредимый, стоит и преспокойно беседует с командиром партизан! Ну и дела!..

В этот момент Василий Федорович повернул голову, увидел Митьку и подбежал к нему. За ним засеменил Дроздов. Командир отряда крепко прижал Митьку к себе, поцеловал в голову и громко сказал:

— Спасибо тебе, сынок! Спасибо, пионеры, сто раз спасибо за вашу голубиную почту! — И ласково взяв Митьку за плечи, Василий Федорович широко улыбнулся: — А ты, брат, оказывается прав был — на голубей ваших смело можно надеяться. Хорошо работают они у вас!..

— Правильно! Верно! — внезапно загремело за спиной мальчугана.

Митька удивленно оглянулся. Он и не заметил, как вокруг них собрались партизаны и впереди всех — только что вызволенные из фашистских лап. Бойцы одобряюще смотрели на Митьку, и он готов был сейчас от смущения умчаться куда глаза глядят, Но разве убежишь, если партизаны так плотно окружили его и командира!

Отдохнув, партизаны ушли, наказав деду в случае чего немедленно приходить в отряд. А в землянке появился еще один житель — объездчик Дроздов остался у Егора Николаевича.

Митьку так и распирало от радости и гордости. Да и как не гордиться, если голуби, его голуби помогли выручить партизан! Он бросился к медведю и закувыркался с ним по траве. Ох, и досталось в этот день Федьке от его маленького хозяина. Огромный и сильный зверь, который одним ударом лапы мог бы убить взрослого человека, позволял Митьке делать с собой все, что угодно. И, видно было, что разлучи этих друзей, — зачахнут они с тоски.

Бросив наконец возню с Федькой, Митька подбежал к голубятне и бережно взял свою любимицу Черно-хвостку. Остальных голубей он выпустил полетать.

Шанго с лаем погнался за белкой, осмелившейся разгуливать в непосредственной близости от столь грозного зверя. Но белка молнией взлетела на дерево, озорно посмотрела на Митьку, что-то весело прощелкала и исчезла в густых ветвях.

На другой день после того, как партизаны смелым налетом на карателей освободили пойманных товарищей, Митька, Толька, Федька и Шанго сидели у подножия Белого камня. Толька был срочно вызван сюда с помощью голубиной почты.

Дед послал Митьку к деревне на всякий случай. Может, фашисты опять что-нибудь задумают, вышлют карательную экспедицию в Сорокино. В случае появления чего-нибудь подозрительного Митька должен был немедленно сообщить деду в землянку. На этот случай за пазухой у Митьки сидели два голубя — Чернохвостка и Сизый. Они отнесут записку, если понадобится.

— Видал, Митька, вот и мы помогаем фашистов бить! — с гордостью сказал Толька. — Ведь это мы помогли партизанам своих от немцев отбить, правда? И я помог. А ты говорил, что я трус! Я не трус, я только осторожный…

— Конечно, если бы не мы, так они ничего бы не узнали вовремя, — солидно ответил Митька. — И я знаю, что на тебя можно положиться в таком деле. Тебе партизанский командир тоже велел спасибо передать. Я ему сказал, что это ты послал голубей и еще что ты всю ночь караулил и сообщил, сколько солдат было и по какой дороге они пошли…

— Ну?!.. — удивленно и радостно вскричал Толька. — А ты сам его видел?

— Конечно, видел! Вот как с тобой сейчас, говорил. И тех видел, кого спасли. А командир Василий Федорович даже поцеловал меня и сказал: «Сто раз спасибо!..»

— Вот бы познакомиться с ними! — тихонько проговорил Толька. — Теперь они у нас в деревне стоят. Мить… Ты меня как-нибудь с собой к ним взял бы, а? Ты же их знаешь…

— Ладно, спрошу, может позволят, — со снисходительной важностью ответил Митька. — Командир разрешит — возьму. А что если они и совсем нас у себя в отряде оставят? Вот бы здорово!..

Толька лежал на спине и мечтательно смотрел на плывущие в небе облака, думая о чем-то своем. Шанго нашел в кочке мышиное гнездо и с таким усердием разрывал его, что земля так и летела во все стороны. Сухие комья сыпались на кустарник и с шорохом скатывались с листьев. Федька бродил по поляне и с наслаждением поедал бруснику, которой здесь было превеликое множество — вся земля усыпана. Иногда он поднимал голову, поглядывал на Митьку, убеждался, что хозяин на месте, и снова принимался за ягоды.

Взобравшись на Белый камень, друзья долго смотрели на свою школу.

Вчера партизаны выбили гитлеровцев из деревни, и теперь над школой гордо развевался красный флаг — там расположился штаб партизанского отряда…

— Не тужи, Толька, — хлопнул Митька приятеля по плечу. — Кончится война, снова в школу пойдем!