Лесная сторожка

Митька заболел

Было еще темно, когда Митька проснулся.

Высунув голову из-под одеяла, он затем быстро вскочил на ноги и забрался на печку. Пошарив рукой по карнизу, Митька нашел спички и зажег огарок свечи. Тусклое пламя осветило лежавшего на топчане лесника. Егор Николаевич храпел громко, с присвистом. Он лежал на спине, и Митька с улыбкой смотрел на всклокоченную бороду деда, которая смешно шевелилась при каждом его шумном вздохе.

Новые часы с боем, недавно купленные в магазине у Толькиного отца, пробили восемь.

«Восемь уже, а дед спит! Видно, крепко намаялся вчера в лесу», — подумал Митька и, легко спрыгнув с лежанки, тихонько толкнул дедушку.

— Деда, вставай, уже утро…

— Это ты, сынок?.. — сонно спросил лесник.

— Вставай, деда, уже восемь…

— Ах ты!.. Как же это я сегодня проспал?.. Ну да ничего, воскресенье, можно и попозже встать.

Надев валенки и набросив на плечи тулуп, Егор Николаевич закурил трубку и пошел давать корм скотине. А Митька достал из сумки книжку «Емеля-охотник», снова залез на печь, поудобней пристроился у свечки и углубился в чтение.

Когда на дворе совсем рассвело, он захлопнул книжку и, соскочив с печки, подошел к окну. Ночная метель занесла сторожку лесника по самые оконницы.

— Ой, деда, посмотри! Снегу-то, снегу сколько навалило! — крикнул Митька. — Я пойду дорожки разметать, ладно? — И он начал торопливо одеваться.

— Теплей одевайся, «Емеля», — подавая внуку рукавицы, сказал лесник.

— Да мне и так тепло! — бойко ответил Митька, выбежал в сени и схватил метлу и лопату.

Расчистив дорожку к сараю, Митька заметил, что дверь его приоткрыта. Следы Федьки вели за сеновал.

— Ишь ты, разбойник, раньше меня поднялся!.. — И, осторожно ступая по снегу, скрипевшему под ногами, Митька направился по следам медведя.

Но не успел он завернуть за угол сарая, как глазам его предстала забавная картина: в глубоком снегу барахтались Федька и Шанго. Они то отскакивали друг от друга, то, сшибаясь, поднимались на задние лапы, будто боролись, и тут же падали, утопая в сугробе. Тогда рыхлый снег покрывал их с головой, и лишь по тому, как шевелился снежный покров, можно было угадать, куда исчезли драчуны. Митьку так и тянуло нырнуть туда же и покувыркаться с приятелями, но он, после изрядных колебаний, все же передумал, а вместо этого сунул два пальца в рот и пронзительно засвистел. В миг возня в снегу прекратилась, и почти одновременно из сугроба высунулись две головы: одна толстая, мохнатая, с короткими ушками, другая — вытянутая, острая, с ушами, торчащими как у волка. Увидев хозяина, Шанго и Федька, взметая тучи снега, помчались к нему.

— Пошли, пошли… Некогда мне с вами!* Работать надо, — с напускной строгостью отбивался Митька от друзей, так горячо приветствовавших его.

Закончив расчистку дорожек и расправляя занявшую от работы спину, Митька увидел вдруг летящего через поляну голубя.

«Дикий это или моего Толька выпустил?» — следя за птицей, гадал Митька. Однако увидев, что голубь опустился у голубятни, Митька бросил метлу и помчался на чердак. «Интересно, о чем это Толька вздумал писать так рано?» — раздумывал он, взбегая по лестнице.

Открыв дверцу кормушки, Митька взял в руки голубя, осторожно снял с его ножки тонкую свинцовую пластинку и развернул бумажку, на которой было написано:

«Митя, приходи ко мне будим вместе делать уроки. И Федьку бери с собой».

Митька, очень довольный, усмехнулся, старательно подчеркнул слово «будим» и сунул послание в карман.

Спустившись вниз, он снова принялся расчищать дорожки, отгоняя метлой прыгавших возле него Шанго и Федьку.

Закончив наконец работу, Митька занес в сторожку две охапки дров, потом достал листочек бумаги и написал Тольке ответ:

«Буду у тебя после обеда в час дня с Федькой».

Отправив записку другу, Митька покормил голубей и решил натаскать еще дров, чтобы деду не при-щлось самому носить их в его отсутствие. Промерзшие поленья со звоном стукались друг о друга, когда Митька накладывал очередную охапку, и славно пахли смолой. Ох, и затрещат, запылают они, когда их сунут в печь!.. Федька, ходивший за Митькой по пятам, шумно фыркая, обнюхивал поленья. Неожиданно одно из них, скатившись с поленницы, стукнуло его по носу. Федька злобно заворчал и так поддал полено лапой, что оно отлетело в самый угол сарая. Митька расхохотался, глядя на медведя, который, смешно потирая лапой ушибленный нос и обиженно ворча, поглядывал на лежавшее в углу полено.

— Что, получил по носу, Феденька? Не суйся, куда не следует! Ты бы лучше, чем поленьями швыряться, мне помог, тоже дрова потаскал бы!..

И, шагая в сторожку с очередной охапкой дров, Митька уже всерьез размышлял над тем, как бы приучить Федьку к настоящей работе. «Он ведь у нас здоровущий! Если в сани запрячь, не хуже лошади дрова из лесу возил бы и меня катал».

— Митрий, где ты? Иди завтракать! — прервал Митькины размышления лесник.

— Иду, деда!..

После завтрака Митька начал собираться в дорогу.

— Деда, я к Толе вместе с Федькой схожу, — сказал он Егору Николаевичу. — Возьму его на ремень и пойду.

— Ну сходи, сходи. Только смотри, не напроказил бы Федька там, — запихивая в рот горячую картофелину, ответил лесник.

— Нет, что ты, деда! Я его и с ремня не отпущу, — заверил Митька дедушку.

Взяв с конюшни новый ременный поводок, он прицепил его к ошейнику Федьки и громко сказал:

— На шоссейку, не будем выходить, Федька, еще лошадей напугаешь. Пойдем нашей лесной дорожкой — и ближе в два раза и ругать никто не станет.

— Ох, господи!.. — закрестилась бабка Алена, когда Митька, с разрешения Василия Семеновича, ввел в избу медведя. — Господи, и как ты его, сынок, не боишься? — приговаривала она, поспешно забираясь на печку, подальше от греха.

— А чего его бояться? — вступаясь за Федьку, ответил вместо друга Толька и сунул медведю кусок сахару. — Федька — он умный, знает на кого бросаться. Кто его боится, на того и кидается.

— Ну, ну, храбрец!.. — напустилась на внука струхнувшая бабка. — Смотри! Зверь он зверем и останется. Сейчас хорош, а неровен час, враз осердиться может. Тяпнет тебя лапой по голове — и дух вон. Ишь, лапища-то какая, аж страшно глядеть…

— Не бойтесь, бабушка, он не тронет вас. И Толю не тронет, — попытался было успокоить старуху Митька, поглаживая медведя.

— Да, да… Тебя-то, может, и не тронет, а вот чужого и тронуть может, — не уступала бабка. — Боюсь я его, все-таки! Мало ли что он ручной!.. Не дай бог с таким в лесу встретиться, со страху помрешь, — добавила старушка и даже перекрестилась.

А медведь, не обращая внимания на перепуганную бабку, спокойно улегся у печки и, положив голову на передние лапы, изредка поглядывал на большого серого кота, который со взъерошенной шерстью сидел на лавке. Угрожающе сверкая зелеными глазами, Васька сердито урчал, всем своим видом стараясь показать Федьке, что он, кот, несмотря на сравнительно небольшой рост, зверь чрезвычайно свирепый и шуток не любит.

— Ну, давай уроки готовить, — сказал Толька, уходивший за чем-то в соседнюю комнату. — Я хоть сегодня уже с утра почти все сделал, — маленько осталось, — но тебе помогу.

— А я тоже вчера сделал! — ответил Митька.

— Тогда пошли на санках кататься! — радостно воскликнул Толька. — Ребята уже давно на горе!..

Взглянув в окно, Митька увидел летевших с горы на санях Борьку Шапкина и двух его неразлучных друзей — Сеньку и Веньку. За ними, с криком и улюлюканьем, бежала целая ватага детворы.

Бабка Алена, услышав, что друзья собираются бежать на гору, очень охотно поддержала их.

— И впрямь, чего вам дома сидеть… с медведем? Погода-то вон какая хорошая!

Толька, хорошо знавший свою бабку, не удержался, чтобы не ответить:

— Да, сейчас небось на улицу гонишь, а когда я с утра просился — не пускала. Хочешь, чтобы мы поскорее ушли, — медведя испугалась…

— А ты помалкивай, паршивец!.. — недовольно проворчала бабка Алена.

— Ребята, смотри!.. Укротитель с медведем идет кататься! — закричал Борька Шапкин, увидев друзей.

— Ну и большущий же Федька стал! — всплеснула руками Катя Пеночкина, всегда вертевшаяся возле мальчишек.

— Мить, а ты вместе с Федькой будешь кататься? — приставал Борька Шапкин.

— Зачем вместе? — вмешался Толька. — Что Федька один не может, что ли? Еще как помчится, получше, чем ты!

— Ну, это ты брось! — рассердился Борька. — Лучше меня! Как же! Что он, человек разве?..

— А может, и лучше! Это ничего, что он зверь! — вступился за друга Митька. — Толька, давай Федьку одного пустим! Тащи сани на гору. С самой вершины пустим…

Ребята всей гурьбой поднялись на гору. Толька совал медведю в рот кусочки сахара, которыми еще дома предусмотрительно набил карманы, и приговаривал:

— Не подведи, Феденька, только держись покрепче — не свалишься!

Подкатив санки, Митька сел сзади и подозвал к себе Федьку. Показывая медведю кусок сахару, он заставил его взгромоздиться на сани.

Не подозревая, что затевает его маленький хозяин, Федька уселся весьма доверчиво, с аппетитом продолжая грызть сахар и очень благожелательно посматривая на ребят.

Тем временем Митька, выждав момент, молнией соскочил с саней и с силой толкнул их. Оставшись один, Федька хотел было спрыгнуть, но сани уже стремительно мчались с горы и Федьке не осталось ничего другого, как ухватиться передними лапами за поперечины саней и ждать, чем все это кончится…

— Вот это так Федька!.. — подпрыгнув, восторженно закричал Митька.

— Я ж говорил, говорил, что Федька сам скатится с горы! — захлебывался от восторга Толька. — Ну что, — подбежал он к Борьке Шапкину, — не говорил я, а?.. Лучше, чем ты съехал, да еще лапой на прощанье помахал. Ага!.. Что, съел?!

Сани замедлили свой бег и остановились неподалеку от круто обрывавшегося над речкой берега. Федька, оглянувшись на ребят, слез с санок и косолапо побежал в гору.

— Ну и Федька!.. — улыбнулся Митька. — Кататься согласен, а сани пускай за ним другие возят!.. Федя, что же ты санки оставил?

Ребята, весело смеясь, помчались навстречу медведю.

— Любишь кататься, люби и саночки возить, Феденька! — тараторил Толька, снова протягивая медведю сахар.

В ответ Федька лишь жмурил маленькие глазки и хрустел сахаром, благодушно посапывая.

— Ну-ка, мы сейчас вместе с Федькой с горы покатим, — сказал Митька.

— И я, Мить, и я, — попросился Толька. — Санки большие, на троих места хватит…

— Давай. Жалко, что ли! Садись вперед, Федька посредине, а я сзади.

Федьке, видно, понравилось кататься с горы. Он уже не пытался спрыгнуть с санок, а важно сидел между приятелями.

— Лентяй ваш Федька, — заметил Борька Шапкин. — С горы катается, а обратно сани не везет. Вот у нас был Полкан, так тот даже меня в санках возил…

— Сам ты лентяй! — огрызнулся Митька.

— Ври больше, — поддержал друга Толька. — Ты же говорил, что он с горы на санках не спустится, а видал, как покатил! И опять врешь — в гору тоже повезет!

— Вот сейчас увидишь, как наш Федька будет санки в гору возить, — пристегивая поводок к ошейнику, говорил тем временем Митька. — Толька, подвези-ка санки сюда, сейчас прицепим!

Когда сани были привязаны к ремню, медведь побежал за Митькой, но почувствовав, что сзади тянется что-то, замотал головой, сел на задние лапы, а потом принялся барахтаться на снегу. Напрасно Митька уговаривал его: Федька охотно шел на зов хозяина, но как только с места трогались и сани, начиналась старая история — медведь крутил головой, ложился и кувыркался, стараясь освободиться от мешавшего ему груза.

— Ага! А что я говорил?.. — торжествовал Борька. — Не везет! Эх вы, укротители, а еще бахвалились!..

Митька зло взглянул на насмешника.

— А вот и повезет! Сейчас увидишь, — уверенно заявил он. — Толька!.. — крикнул он другу. — Сбегай быстрее домой, принеси какую-нибудь бутылку! Да налей в нее сладкого чаю! — И уже тихонько добавил: — Бутылку возьми из-под вина, да хорошо бы, чтобы в ней немножко еще оставалось, понял?

— Вот это да! — сообразив, что задумал приятель, воскликнул Толька. — В один миг слетаю!

— Вы что там шепчетесь? — обрушился на друзей Борька. — Не можете заставить, так уж и не брались бы лучше!

— Еще как заставим, сейчас увидишь, — спокойно ответил Митька, поднимая сани, опрокинутые медведем.

Вбежав в избу, Толька остановился у дверей, устремив самый невинный взгляд на бабку, которая сидела у печки и вязала чулок. Строго посмотрев на внука, она довольно ехидно спросила:

— Ты что ж это, герой, нос уже отморозил, что воротился?

— Да нет, бабушка, я только кусок хлеба для медведя…

— Ну бери, бери уж, непутевый! Да чего так мало — кусок? Этакий медведище небось враз целый каравай проглотит! Бери уж побольше, — проворчала бабка и снова принялась за чулок.

А Толька, убедившись, что бабка не обращает больше на него внимания, открыл буфет и принялся лихорадочно рассматривать стоявшие в нижнем углу бутылки. Увидев, что на донышке одной из них осталось чуть-чуть вина, он сунул ее за пазуху и уже хотел было бежать, но тут вспомнил наставления друга насчет чаю. Взяв чайник с заваркой он вылил все его содержимое в бутылку и высыпал туда же пригоршню похищенного из сахарницы песку.

Бабка Алена в этот момент как раз спускала пятку и, увлекшись работой, по-прежнему не обращала внимания на вертевшегося у стола Тольку.

Тот же, пошарив глазами вокруг — в поисках чего-нибудь подходящего, чем можно было бы заткнуть бутылку, — увидел, что на столе стоит бутылочка с молоком, приготовленная для его пятимесячной сестренки Аленушки. На горлышко была натянута отличная резиновая соска.

«Вот это дело!» — обрадовался Толька. Он не задумываясь сдернул соску, натянул ее на приготовленную для медведя бутылку и выскочил на улицу.

Видно, хлопнувшая дверь разбудила спавшую в колыбели Аленушку. Она проснулась и недовольно захныкала.

Бабка Алена поспешно отложила чулок в сторону и засеменила к внучке, приговаривая:

— Сейчас, сейчас, дитятко. Сейчас молочка согрею, напою. Ох, грех!.. А соска где же?..

Стараясь отыскать пропажу, бабка торопливо засновала по избе. Но, как ни искала она, соска не находилась, а Аленушка хныкала все громче и требовательнее. Нечего было делать — пришлось бабке доставать новую соску из комода.

— Вот что старость-то делает, — сокрушенно вздыхала старушка. — Вовсе беспамятная стала. Сама не помню, куда что положила…

— Толька, быстрей! — закричал Митька, увидев бегущего во всю прыть друга. — Сейчас посмотрите, как Федька будет сани в гору таскать! — задорно бросил он и, конечно, в первую очередь — Борьке Шапкину.

— Смотри, я соску надел! Пусть Федька не сразу выпьет, а сосет понемножку… — И, поравнявшись с Митькой, Толька шепнул потихоньку: — Тут не только чай, тут и вина немножко… Ну-ка, Феденька!.. — окликнул он медведя, поднося к его носу бутылку.

Почуяв запах вина, Федька потянулся за Толькой.

— Толька, беги на гору! — крикнул Митька.

Но Толька уже сунул горлышко бутылки в пасть медведю. Федька, посапывая, жадно тянул лакомое питье. Какая там соска! Чуть ли не вся бутылка исчезла в его широко раскрытой пасти.

— Не так! — снова закричал Митька. — Не давай ему все! Заманивай за собой, пусть санки везет!..

Толька с трудом вырвал у Федьки бутылку, которую тот старался удержать лапами.

— Ой, мама! Да он соску проглотил!

Действительно, в розовой Федькиной пасти, которую он раскрывал, стараясь дотянуться до бутылки, соски не было.

Ну и шум тут поднялся! Федька громко ворчал и рвался к Тольке. Митька едва удерживал медведя за ошейник. Ребята хохотали, прыгая вокруг них. Особенно ликовал Борька Шапкин.

— Вот это да! Вот это укротители!

Толька, отскочив от медведя, побежал в гору. Федька кинулся за ним. Сани, привязанные к Федькиному ошейнику, поволоклись сзади. Стараясь догнать Тольку, медведь, пыхтя и фыркая, резво бежал за соблазнителем.

— Ай да Федька! — поощрял Борька. — Догоняй! И вправду умный медведь.

— Теперь умный, а раньше что ты говорил? — огрызнулся Митька на бегу.

— Кто ж его знал, что он такой.

А Толька, добежав до вершины горы, вскочил на оставленные кем-то из ребят санки и помчался под гору, держа бутылку в руках. Увидев, что соблазнительная бутылка снова уходит от него, Федька бросился вдогонку, но, поскользнувшись, не удержался и кубарем покатился с крутизны.

— Смотрите, как заторопился, даже на санки не сел! — смеялись ребята.

— Знаешь что, Толя, — подбежав, проговорил Митька. — Я сяду на санки, а ты его на гору заманивай. Дотянет, он сильный.

И правда, хоть Митька и уселся на тащившиеся за Федькой санки, медведь легко бежал вдогонку за Толькой по берегу речки Каменки, протекавшей под горой. Эта мелководная, но быстрая речушка не замерзала и зимой.

В это время большой грузовик, привозивший товар в магазин, выехал на шоссе, возле которого катались ребята. И надо же было шоферу в эту минуту прибавить газу. Мотор затарахтел, из выхлопной трубы с треском вырвались клубы дыма… Испуганный медведь остановился как вкопанный, а потом опрометью ринулся к Каменке. Сани доехали до обрывистого берега и вместе с Митькой кувыркнулись в речку.

Намочив немного бок и набрав воды в один сапог, Митька вскочил на ноги.

— Вот черт, и откуда эта машина взялась! — стряхивая с себя воду, со злостью крикнул он.

Ребята, обступив его, наперебой давали советы:

— Ты пальто высуши и портянки, а то простудишься, — суетился Борька Шапкин.

— Пойдем к нам, — предложил Толька. — У нас все высушим.

— Ну вас, никуда я не пойду! — сердито отмахнулся Митька. — Вот сейчас вылью воду из сапога и домой побегу.

Проводив Митьку с его медведем, ребята пошли по домам, оживленно обсуждая спортивные успехи Федьки.

Вот уже два дня, как Митька болен. Он все же простудился из-за этого невольного купанья. Укрывшись полушубком деда, Митька лежал на печи. Болела голова, сильно знобило, даже читать не хотелось. Егор Николаевич вскипятил молоко в кружке, положил туда меду и дал внуку.

— Попей, попей, сынок, скорее поправишься, — утешал он Митьку.

— Деда!

— Ну что тебе, соколик? — отозвался лесник.

— Деда, в школе-то, наверно, Евгения Филипповна не знает, почему меня нет. И уроки какие заданы, я не знаю.

— Ну, ничего, сынок. Завтра вот съезжу, скажу учительнице и уроки тебе привезу.

— Да нет, деда. У тебя и так дела много, лесозаготовки ведь сейчас, — совсем по-взрослому сказал Митька. — Не надо ездить. Еще и ты простудишься, в поле сейчас ветер знаешь какой, не то что у нас в лесу. Ты с голубем Тольке записку пошли.

— Ну вот выдумал… — отмахнулся лесник.

Надо сказать, что Егор Николаевич, всячески поощрявший любовь внука к животным и охотно разрешавший ему держать голубей, до сих пор с сомненьем относился к голубиной почте, и когда Митька пытался уверять деда, что голуби его не простые, а почтовые и могут носить записки от него к Тольке и обратно, лесник лишь ухмылялся и недоверчиво качал головой.

— Деда, ну отправь голубя! Отправишь, а?..

— Ладно уж, ладно, отправлю. Не волнуйся только, лежи. Какая там уж техника в вашем крылатом почтовом отделении, — снисходительно пробурчал лесник, поправляя сползавшую с Митьки шубу.

— Вот, деда, возьми у меня в пенале пластинку. Там лежат маленькие такие, свинцовые. И бумага тонкая нарезана. Напиши записку от меня: «Толя, я заболел. Когда приду, не знаю. Принеси уроки>. И все. Записку сложи и вокруг ножки голубя обмотай, а сверху свинцовой пластинкой закрути. Да смотри, голубя пускай не какого попало, а Толькиного. Они отдельно сидят.

— Ладно, хорошо, сынок, все сделаю, а ты скорей поправляйся, — сказал Егор Николаевич и, пряча от внука недоверчивую улыбку, отправился на чердак.

— Евгения Филипповна, разрешите? — поднял руку Толька Коровин.

— Что у тебя, Анатолий? — взглянула на него учительница.

— Вы вчера спрашивали, почему Сидоров в школу не пришел. Так он болен. Вчера вечером мне записку прислал…

— С кем? С Егором Николаевичем? Почему же дедушка сам ко мне не зашел?

— Да нет, не с дедом прислал, а с голубем.

— Как это с голубем? — удивленно подняла брови учительница.

Кто-то захихикал, должно быть Катя Пеночкина.

— Почему же не с медведем? — невинным голосом спросил ехидный Борька Шапкин. — С медведем вернее. Тот в пути не замерзнет.

— Будто не знаешь? — пробасил с задней парты второгодник Степан Иващенко, которого в классе за высокий рост звали «дядя Степа». — Медведь у них в лесу на работе. Вместо лошади в санях дрова возит.

Степан не участвовал в воскресном катанье с горы, так как жил не в Сорокине, а в деревне Маврино, но от других ребят знал, как учили Федьку кататься и возить санки.

Толька бросил сердитый взгляд на насмешников и, незаметно для учительницы, показал им за спиной кулак.

— Не верите? Вот посмотрите! — И он протянул Евгении Филипповне записку.

Ребята обступили стол учительницы, с интересом разглядывая длинную тонкую бумажку.

— Любопытно!.. — сказала Евгения Филипповна, расправляя на столе полученную Толькой записку. — Но ведь это не Митин почерк!

— Это его дедушка писал, я знаю, он моему папке пишет, когда что нужно, — объяснил Толька. — Евгения Филипповна, видно Митьке очень плохо, если он сам даже писать не может. Разрешите, я к нему схожу.

— И я… И мы… — послышалось со всех сторон.

— Тише, ребята! — остановила их учительница. — Никто никуда не пойдет. Видите, погода какая. Я сама к нему съезжу. А то не хватает еще, чтобы и вы заболели. Ведь, наверно, он простудился по дороге домой. Всегда я вам говорю, чтобы вы не выбегали из школы разгоряченными…

— И ничего не по дороге. Его медведь Федька простудил. Вот! — выпалил Борька Шапкин.

— А тебя за язык тянут, да? — обернулся к нему Толька сердито. — И вовсе не медведь, а машина. Как газанет!.. Я бы тоже испугался. У медведя, думаешь, нервов нет?

— Ой, не могу!.. У медведя нервы, — хихикнула Катя Леночкина.

— Скажешь, нет? — окончательно разгорячился Толька. — Вот погоди, придет Митька, он тебе объяснит. Из-за машины Митька заболел, а совсем не из-за Федьки…

— Ври больше! — подскочил Борька. — В воду его кто завалил? Машина, да?.. Нечего на медведях кататься, укротители тоже…

— Тише, тише! — успокоила расшумевшихся ребят Евгения Филипповна. — Сейчас же перестаньте кричать! А ты, Коровин, изволь объяснить толком, что там у вас случилось. Вижу, вы все знаете, из-за чего заболел Сидоров. Но при чем тут медведь и какая-то машина?

Делать было нечего. Пришлось Тольке по порядку рассказать учительнице историю катания, закончившегося падением Митьки в воду. Слушая Коровина, учительница строго покачивала головой, но глаза ее улыбались. Ей живо представился маленький светловолосый мальчуган в санках, запряженных лохматым бурым медведем.

— Теперь ясно, — кивнула она, когда Толька замолчал. — Но я хотела бы подробнее узнать, что это у вас за голубиная почта. Расскажи, Толя.

Ребята с интересом слушали рассказ Тольки о том, как он и его друг наладили пересылку писем с помощью голубей. Евгения Филипповна внимательно смотрела на подвижного темноволосого Тольку, с увлечением рассказывавшего о том, как он и Митька дрессировали своих голубей.

— Вот, ребята, — сказала она, когда Толька кончил свой рассказ, — к каким полезным делам приводит хорошая дружба, когда друзья увлекаются интересным делом, а не только проказами. Ведь у Егора Николаевича в его сторожке телефона нет и, если бы не голубь, мы не смогли бы так быстро узнать о болезни Мити. А теперь сегодня же можно пойти к нему.

Учительница замолчала и посмотрела на притихших ребят.

— Вот у нас еще мало юннатов. А вы сами видите, как интересно работать с животными, с птицами. А многие из вас, как это ни грустно, не прочь бросить в птицу камнем или весной разорить ее гнездо.

Разговор принимал опасный оборот. Борька Шапкин, почувствовав, что последние слова учительницы относятся к нему, сумел довольно ловко перевести беседу на другую тему.

— Евгения Филипповна, — громко сказал он. — А как же называется такая записка? Ну вот, мы знаем, бывают телеграммы, радиограммы, телефонограммы. А это что же?

— А это, — не растерявшись, ответил за учительницу Толька, — это — «голубеграмма». Пограничники наши так называют голубиную почту, они тоже ею иногда пользуются там, где другой связи нет. Я в книжке читал.

Ребята вновь засмеялись. Новое слово понравилось. Улыбнулась и Евгения Филипповна.

Прямо из школы Евгения Филипповна пошла к председателю колхоза и попросила у него лошадь, чтобы съездить к больному ученику. От председателя она зашла к Коровиным — хотела получить разрешение взять Тольку с собою в лесную сторожку.

— Ну что вы, с вами конечно можно, пусть едет, — сразу согласилась Толькина мать. — Дружки ведь

закадычные. Пусть навестит приятеля. Да вы присядьте, пока он оденется потеплее.

— Ничего, спасибо, нам надо торопиться, а то стемнеет, — ответила Евгения Филипповна.

— А я вот и готов! — выскочил из другой комнаты Толька.

— Ну, идем!

— Евгения Филипповна, еще одну минутку, я сейчас…

И Толька помчался вверх по лестнице на чердак. Взяв одного голубя, он спрятал его за пазуху.

Спустившись вниз, Толька открыл буфет и без лишних слов высыпал на газету весь сахар из сахарницы.

— Ты что ж это делаешь, разбойник? — напустилась на него вошедшая со двора бабка. — Пошто сахар высыпаешь? Кому?

— Федьке! — выпалил Толька и шмыгнул за дверь.

— Ну, Толя, тебе, как мужчине, лошадью править, — улыбнувшись, сказала сидевшая уже в санях Евгения Филипповна, передавая Тольке вожжи. — Справишься?

— А как же? — даже обиделся Толька. — Я когда с папкой еду, всегда лошадью правлю. Но, милай!.. — залихватски крикнул он, подражая колхозному конюху, хлопнул вожжами и подстегнул коня кнутом. Лошадь рванула, и сани легко покатили по накатанной дороге.

— Что это у тебя там? — спросила Евгения Филипповна, заметив, что Толька время от времени поглаживает что-то, лежащее у него за пазухой.

— Это я голубя на смену везу. У нас с Митькой уговор такой, чтобы всегда у меня два его голубя были, а у него — два моих. Одного-то он уже отправил, вот я ему и везу второго…

Так в разговоре о голубях и школьных делах они незаметно доехали до одинокой лесной сторожки.

Шанго с лаем встретил подъехавшие к дому сани, но узнав Тольку, который сразу наградил его куском сахара, замолчал и лишь подозрительно покосился на учительницу. Привязав лошадь к забору, Толька дал ей сена и, с помощью Евгении Филипповны, покрыл попоной.

На лай Шанго из сарая, гремя цепью, вышел невольный виновник Митькиной болезни. Егор Николаевич посадил Федьку на цепь, чтобы он не вздумал ломиться в дом и беспокоить больного внука.

Увидев Тольку, медведь поднялся на задние лапы и заковылял ему навстречу, облизываясь: он хорошо знал, что Толька никогда не приходит с пустыми руками, а всегда припасет для него что-нибудь сладкое.

— Какой он большой стал! — удивилась Евгения Филипповна и, достав из кулька печенье, нерешительно остановилась, видимо побаиваясь Федьки.

— Не бойтесь, он вас не тронет! Он смирный, — убеждал учительницу Толька.

— Какой большой!.. — повторила Евгения Филипповна, покачав головой. — И как только Митя с ним справляется? Не опасно ли это?

Угостив медведя печеньем, они пошли в сторожку.

— Деда, это ты? Кто там приехал? Почему Шанго лаял? — раздался с печки голос Митьки.

— Это я, Мить, то есть мы с Евгенией Филипповной!..

— Толька! Ты? — обрадовался Митька.

— Лежи, лежи, сейчас мы к тебе на печку заберемся, — сказала Евгения Филипповна.

В сторожке было тепло и уютно. Евгения Филипповна разделась. Снял полушубок и Толька, осторожно придерживая голубя.

— Мить, я тебе своего Пестрого привез. — И Толька взобрался на приступок, чтобы показать голубя другу.

— Отнеси его в голубятню, а то мне вставать нельзя, да заодно покорми голубей. Там, под лавкой, овес есть и хлебные корки намоченные.

— Вот тебе, Толя, и работа нашлась, помоги другу. А теперь подвинься-ка, Митя, я к тебе сяду на лежанку, — сказала учительница, подставляя к печи табурет.

— Ой, как тепло здесь! — усаживаясь, проговорила Евгения Филипповна. — Не жарко тебе?

— У нас дров хватает, — деловито ответил Митька. — Сколько хочешь, столько и жги…

Ему было неловко лежать в присутствии учительницы, и он попытался встать, но Евгения Филипповна положила ему на лоб свою прохладную руку.

— Лежи, лежи… Ты что ж, простудился, Митя?

— Простудился… Да мне уже лучше. Дед говорит, что денька через два совсем поправлюсь.

— Наверно, надоело лежать?

— Конечно, скучно. В школу хочется. Там все же ребята

— А ты целый день один? Так и лежишь?

— Да нет, — поспешил ответить Митька, побоявшись, что учительница будет упрекать дедушку за то, что тот оставляет его. — Вот скоро и дедушка придет. Сейчас он в лесу, колхозникам бревна отпускает. Утром у нас весело — полна сторожка лесорубов. А днем, конечно, никого.

— Голова-то горячая у тебя, — потрогала рукою лоб Митьки Евгения Филипповна. — Температура* Пить, наверно, хочется? Может быть, тебе морс сделать? Клюква-то есть у вас?

— Есть в подполе. Вот, где кольцо в полу. Как спуститесь с лесенки, сразу целая кадушка моченой клюквы стоит.

Евгения Филипповна спустилась в подпол, нашла кадушку с клюквой, приготовила больному морс и вскоре Митька с наслаждением глотал кисловатый, приятный напиток.

— Пей, Митюша. Это хорошо освежает. А я пока приберу немного. Ведь вас двое мужчин здесь, и то один больной, а другой целый день на работе…

В это время в сенях раздался вдруг грохот, и через минуту в избу, охая, вошел Толька.

— Ну, Мить, у тебя и лестница! Чуть голову не проломил, как летел с чердака. Зацепился рубашкой за какой-то гвоздь, а лестница у меня под ногами и поехала. Хотел было подтянуться на руках, да как грохнусь вниз…

— Ты не ушибся, Толя? — забеспокоилась учительница. — Разве можно так?.. Не хватает еще, чтобы и ты слег!

— Да нет, Евгения Филипповна, ничего! Колено вот немножко, да голову зашиб, — храбрился Толька, хотя у самого до слез болела ушибленная нога.

— Ну, Митя, поправляйся скорее! — начала прощаться учительница, но в это время на буфете кто-то защелкал и из-за стоявшей наверху коробки выглянула острая мордочка — это Стрелка, удивленно посмотрев на незнакомцев, покрутилась вокруг коробки, потом прыгнула в нее и присмирела. Снаружи остался торчать только кончик пушистого серого хвоста.

— Оказывается, здесь есть кому тебя развеселить, — усмехнулась Евгения Филипповна.

— Да, она потешная, наша Стрелка! Весь день возится, вечно напроказит чего-нибудь. То дедушкины рукавицы наверх к себе утащит, то еще что… А вчера выдумала новую игру — на занавесках качаться. Смотрите, как порвала на том окне… Озорная!..

— Какая забавная, — сказала учительница, глядя на белку, снова высунувшую любопытную мордочку и что-то верещавшую по-своему. — Ну, так лежи, поправляйся, раньше времени из дому не выскакивай. Егору Николаевичу привет передай. И, если что будет нужно, сообщи. У вас с Толей ведь оказывается своя почта, — улыбнулась учительница, надевая пальто.

Толька уже оделся и тоже наставлял друга.

— Ты, Мить, как поправишься, сразу с голубем записку присылай. У нас это теперь, знаешь как называться будет? Го-лу-бе-грамма. Как у пограничников. Мне батя про них книжку из города привез. Ух, интересная! Дочитаю — тебе дам.

— Ладно, ты смотри, проверяй голубей почаще. А то он прилетит, а ты и не заметишь, прозеваешь, — серьезно сказал Митька.

В это время дверь раскрылась, в избу пахнуло холодным воздухом.

— Ого, Митрий, ты без меня уж и гостей принимаешь? — входя в сторожку и здороваясь с учительницей, проговорил лесник.

— Да, Егор Николаевич, мы вот в гости к вам приехали, больного навестить, — пожала огромную руку лесника учительница. — Не нужно ли к вам врача прислать?

— Спасибо, не надо. Он уже на поправку пошел-Простыл и все. Удружил ему на этот раз Федька — друг неразлучный. Эту хворь я и сам из него выгоню. А как же это вы узнали, что мой Митрий болен? Вроде никто из деревни к нам не заходил…

— Зато от вас к нам вести прилетели, — улыбнулась Евгения Филипповна и, видя, что Егор Николаевич недоумевающе смотрит на нее, добавила: — От крылатого вестника узнали, от голубя.

— От голубя? — хлопнул себя по лбу лесник. — Ах, ты!.. Долетел-таки. Вот дела! Сам ведь я этого голубя выпускал, сам и записку писал, а грешным делом — не верил. Дурят, думаю, мальчишки. Им ли птицу выучить. Балуются и все. Ну, а тут просит меня Митрий — напиши да выпусти. Ладно, решил, зачем больного ребенка тревожить, спорить с ним. Ничего голубю не станется — полетает да вернется. А он, вишь ты…

И лесник улыбнулся, поглаживая бороду.

— Нет, Егор Николаевич, то, что придумали ребята, — вовсе не пустое баловство, — серьезно заметила Евгения Филипповна.

Распрощавшись с лесником и Митькой, она уехала вместе с Толькой.

А через четыре дня Митька, весело посвистывая, уже шагал к школе.