Летчик и ведьма

Глава 22

Марго

Прекрасно!

Я бросила тест в мусорник, промахнулась, села на край ванны и разревелась. В очередной раз. Всю неделю пыталась себя убедить, что это просто сбой из-за таблеток. И что первый тест был бракованный. Хотя тошнить начало прямо по регламенту, в первый же день задержки. Да и прочие признаки за столько раз уже успела изучить от и до.

Блин, ну вот как так, а?

Год назад я сказала Кешке, что беременности быть категорически не должно. В апреле мне предстояло пройти повторный курс своей отравы, иначе не стоило и затеваться. А отрава и беременность категорически не совмещались.

Единственная надежная контрацепция, сказал он, это не трахаться вообще. Устроит?

Глупый вопрос. Нет, конечно.

В тот день, когда я согласилась поехать с ним на озеро, подсознание, видимо, все решило за меня. Притворилось дураком, не вдуплившимся, что находиться рядом в не совсем одетом виде будет… хм… непросто. И не только по причине полугодового воздержания.

Непросто? Ну да, ну да… И грозу очень кстати подвезли. И Кешкину дачу поблизости. Хотя тут, конечно, наоборот. Мы ведь куда угодно могли поехать, а поехали именно туда. И стопудово там оказались бы, на даче. Даже без грозы.

И промелькнуло тогда, что я идиотка. Потому что все могло бы случиться гораздо раньше.

И сразу такое трезвое: нет, не могло. То есть могло, конечно, но не было бы вот так — остро и прекрасно. Все случилось вовремя. Когда я его полюбила, а не когда он был для меня хоть и милым, но мальчиком.

Он, разумеется, сразу позвал замуж. Ну это же Кешка — все на максималках.

Что, спросила я, как честный человек ты теперь обязан на мне жениться?

Нет, ответил он, не поэтому, просто хочу, чтобы ты была моей женой.

Извини, но нет, сказала я, и ты знаешь почему.

Препирались мы долго, и все же сдвинуть меня с мертвой точки не удалось.

Кеша, сказала я, рано или поздно это случится. Может, даже завтра. Или через месяц. Или через год. Нет, меня не парализует вот так сразу, и я не ослепну. Сначала будет мелочевка. Дебют. Онемеют руки или ноги. Или начнет двоиться в глазах. Или, извини за подробности, я не успею добежать до туалета. Все это снимут быстро, уколами, капельницами. Сейчас ты уверен, что вынесешь все, будешь кормить меня с ложки и менять памперсы. Но когда это случится на самом деле… нет, еще не памперсы. Дебют с капельницами. Так вот когда это случится, ты должен быть свободен. Поэтому мы даже жить вместе не будем. Подступит вплотную, тогда и будешь решать. Не из чувства долга, которого у тебя с переизбытком. Не только из чувства долга. Просто оценишь реальность, а не теорию. И свои силы. При этом тебя ничто не должно связывать. Никакие формальности.

Он пытался спорить, что-то доказывать.

Ты сам написал: «пусть будет так, как хочешь ты», остановила его я. Да, я хочу, чтобы было так. Это не обсуждается.

Слушаюсь, королева, вздохнул он.

Встречались мы часто — насколько позволяли его рейсы. Он получил следующий летный класс и мог перейти вторым пилотом в пулковский авиаотряд «России», но предпочел подождать места первого в своей, как он ее называл, «крошке-картошке». Оставались на ночь у него или у меня. Фактически почти жили вместе, но я крепко держалась за это «почти». Для меня это было важно.

Я была счастлива. Очень. Так, как никогда раньше. Даже представить не могла, что это такое — чувствовать себя королевой, единственной, обожаемой. Получать и отдавать в полной мере. И старалась не думать о том, что в любой момент эта идиллия может разрушиться. Что однажды она разрушится. Даже если его любовь выдержит все, это будет пожизненная борьба. Каждый божий день.

В апреле я повторила курс, и на этот раз все прошло легче. Чумак, к которому пришла на плановый осмотр, сказал, что для предохранения можно перейти на таблетки. Я послушно выпила две упаковки — и вот пожалуйста. Извольте радоваться. Бурундук.

С Кешкой мы за эту неделю виделись всего один раз, еще до первого теста. Из рейса он должен был вернуться ближе к обеду, и я тупо не знала, что делать. Ну ладно, сегодня он будет отсыпаться, а завтра?

Я все еще не могла поверить. Ну не может такого быть. Пол-интернета перечитала. В первый курс бывает, но не во второй. И не пропускала ничего, вовремя принимала. Какие-нибудь поддельные таблетки попались?

Может, все-таки сбой? А тошнит на нервной почве, от страха?

Позвонила Маше. Неделя задержки, уже должно быть видно на узи. Приехала к ней — и… да. Пять недель.

В теории рожать было можно, тем более отрава закончилась. Нельзя было делать аборт — категорически, я и не собиралась. Но не знала, что меня пугает больше: возможность еще одного выкидыша или младенец в комплекте со стартом болезни. Наверно, одинаково. До истерики.

— Кеший знает? — спросила Маша.

— Нет, — ответила я, с трудом сдерживая слезы. — Не хочу, чтобы он знал. Я и себя-то не хотела на него вешать, а тут ребенок.

Машка взбесилась, назвала меня дурой с дырявым мозгом, я разрыдалась.

На самом-то деле я вообще не знала, чего хочу.

Нет, знала. Проснуться прежней двадцатилетней Ритой Красновой, которая еще не познакомилась с загадочным красавчиком Мишей Булатовым. И со здоровой головой. Хотя… голова у меня, наверно, и тогда уже была не совсем здоровая, кто знает, когда эта бомба начала тикать.

Маша обнимала меня, утешала, потом позвонила Кешке и попросила приехать за мной.

— Зачем? — тихо скулила я.

— Молчи, дурища, — сурово отрезала она. — Затем. Потом спасибо скажешь.

Полчаса она отпаивала меня чаем с каменными пряниками. И я даже немного успокоилась, но когда Кешка вошел и Маша оставила нас вдвоем, разревелась снова.

— Ясно, — сказал он, сел на кушетку и за руку подтащил к себе. Усадил на колени, обнял. — Ну что, мы беременны? Таблетки оказались фуфломицином?

— Откуда ты знаешь? — я шмыгнула носом и уткнулась ему в шею.

— Риточка, Кеший, может, и попугай, но до тридцати считать умеет. Еще во вторник хотел спросить, но решил подождать, пока сама скажешь.

— Кеш, я…

— Тише. Я все понимаю, — он баюкал меня, как младенца. — Ты боишься, что снова не выносишь. А если родишь, то вдруг парализует и вы повиснете на мне оба: и ты, и ребенок. Солнце мое, слушай меня внимательно. Все наши прежние договоренности объявляю недействительными. Ты сейчас решаешь только одно: где будем жить. И какая у нас будет свадьба.

— Кешка, ты сдурел? — снова заскулила я. — Какая свадьба? Я сейчас буду курсировать между диваном и унитазом. И вообще меня, скорее всего, сразу на сохранение положат. До самых родов. Или…

— Ага, — перебил он, — то есть по прочим пунктам возражений не имеется. Ну и правильно. Потому что бессмысленно. Значит, заявление подадим через госуслуги. А если будешь лежать, то возьму справку и дам взятку тетьке в загсе, без тебя распишут. Или в больницу придут. Послушай, Рита, — он выковырял меня из своего воротника и заставил посмотреть на него. — Помнишь, ты сказала, что я должен буду принять решение, когда наступит время Ч? Не в теории, а уже на войне. Так вот теперь уже война. Просто по-другому. И я это решение принял. Что всегда и везде буду с тобой, что бы ни случилось. Потому что теперь, — Кешка положил руку мне на живот, — мы с тобой по-настоящему одно целое. И все твои проблемы — это мои проблемы. Может, даже в большей степени, потому что я отвечаю и за тебя, и за ребенка.

— Блин, Кешка… — я вцепилась в него, как в спасательный круг. — Не понимаю одного. За что мне выдали такого мужчину?

— Такого — это офигенного? — усмехнулся он. — Наверно, в качестве компенсации за все твои несчастья. И потом не забывай, я ведь тоже получил то, о чем мечтал с десятого класса. Так что еще неизвестно, кого кому выдали.