Левиафан

Глава первая

Мэтью Корбетт шел по кладбищу. Оно представляло собой большое сосредоточение надгробий на поросшем травой холме с видом на город Альгеро на северо-западном побережье Сардинии. Красные черепичные крыши города и крепостные стены из желтого камня ярко сияли под полуденным августовским солнцем 1704 года. Здесь, на восточном побережье Средиземного моря, стоял очень жаркий день. Под кладбищенским холмом, за городом и гаванью, океан сверкал зеленью на мелководье, синевой в глубине и золотом на поверхности — отражая собой итальянский sol[5]. Впрочем, Мэтью знал, что слово было исконно испанским, ведь островом Сардиния сейчас владела именно Испания. Вслух об этом лучше было не говорить, ведь испанцы были заклятыми врагами всех англичан вне зависимости от того, были они колонистами или нет.

Знания — это обоюдоострое оружие, — думал Мэтью во время своей прогулки. Думал он и о том, что другие обоюдоострые испанские мечи или мушкеты, по счастью, не продырявили его и всех остальных в день их схода на берег.

Как бы то ни было, пушечные выстрелы с крепостных стен действительно обрушились на «Тритон», когда он приблизился к гавани. Корабль был достаточно поврежден, чтобы не выдержать ни одного попадания, так что благоразумие, проявленное защитниками Альгеро, когда они увидели белый флаг, поднятый на грот-мачте, поистине спасло положение. Навстречу незваным гостям направились длинные лодки, полные вооруженных солдат. Кровопролития удалось избежать, хотя оно было настолько близко, что вся команда «Тритона», а также Мэтью, Хадсон Грейтхауз, профессор Фэлл и кардинал Блэк вспотели при мысли о том, какой прием их ждет, когда они ступят на испанскую землю.

Сегодня, поднимаясь на холм к тюрьме, которая стояла на его вершине во всем своем мрачном средневековом поблекшем великолепии, Мэтью увидел фигуру, стоявшую на коленях перед одной из могил. Он знал, кто там похоронен, место упокоения было отмечено простым деревянным крестом. Знал он и то, кто приходит сюда, чтобы отдать дань уважения. Этот человек проделывал это довольно часто.

Мэтью подошел поближе, решив перекинуться с ним парой слов.

— Я слышал, что вы, англичане, все безумцы, — сказал широкоплечий мужчина за столом в своем кабинете, когда Мэтью пришел к нему в первое утро их прибытия в Альгеро, — но я никогда не понимал, что вы еще и проклятые глупцы.

У него были черные кудрявые волосы до плеч, слегка тронутые сединой на висках, и черные усы. Нос напоминал ястребиный клюв, а в темных глазах плескалось столько же веселья, сколько и гневного недоверия. Чтобы подчеркнуть свое высокое положение военного губернатора Сардинии, Анри дель Коста Сантьяго был одет в китель цвета индиго, подпоясанный красным кушаком, украшенным полудюжиной медалей разных размеров и форм. Высокий воротник был искусно отделан кружевом, а китель был расшит серебряными нитями и оканчивался большими красными манжетами, также расшитыми серебром.

По обе стороны стола стояли солдаты в форме и стальных шлемах, положив руки на мечи в ножнах. Они пристально отслеживали каждое движение безумных незваных гостей, поэтому Мэтью был крайне осторожен, когда решил пошевелить своими надежно связанными спереди руками. Он был небрит, все тело облепляла грязь. Со стороны Мэтью выглядел, как нищий заключенный.

— Я достаточно хорошо говорю на вашем языке? — черные брови Сантьяго взметнулись вверх.

— Да, сэр, достаточно хорошо, — ответил Мэтью.

— Я ненавижу его, это собачий язык.

— Да, сэр, — повторил Мэтью, чувствуя, что любое неверное слово может привести к печальным последствиям. — Могу я спросить, как вы научились на нем говорить?

— Моя гувернантка считала, что я должен быть светским человеком. Я много лет не говорил на этом языке и больше не буду говорить после того, как вас, собак, расстреляют.

Мэтью понимал свое положение, но поведение этого человека задело его слишком сильно — особенно после того, что он и остальные пережили на острове Голгофа, расположенном почти в двухстах милях отсюда[6]. Несмотря на то, что обычно Мэтью старался дважды обдумывать свои слова, на этот раз речь опередила разум, и он спросил, вздернув подбородок:

— И что же я должен делать? Лаять или скулить?

Руки солдат потянулись к мечам. Они, может, и не говорили по-английски, но легко распознали высокомерие врага.

— Facil, — тихо сказал Сантьяго. — Este pequeno cachorro se cree un buldog.[7]

Один солдат рассмеялся, а другой ухмыльнулся, но их руки перестали крепко сжимать оружие.

— Что смешного? — спросил Мэтью.

— Ты. — Губернатор откинулся на спинку своего кресла из воловьей кожи и сложил пальцы домиком перед собой. Солнечный свет, проникавший в большое овальное окно у него за спиной, освещал гавань с несколькими торговыми кораблями и военными судами и отражался от его многочисленных колец с драгоценными камнями. Мэтью заметил, что в кабинете была подзорная труба для пристального наблюдения за морскими судами. Он сосредоточил на ней свое внимание, стараясь унять злость. — Раз уж ваши патриоты выбрали тебя представителем вашей маленькой экспедиции на испанские территории, предлагаю тебе начинать говорить.

— Соотечественники, — поправил Мэтью.

— Что?

— Правильнее было бы использовать слово «соотечественники». То есть, друзья, союзники, земляки…

— Мертвецы, — перебил Сантьяго. — Я ведь говорю с тем, кто скоро превратится в призрак. Как, кстати, звать этого мертвеца?

— Мэтью Корбетт, уроженец Нью-Йорка, это в колониях. Но некоторое время пробыл в Англии, а совсем недавно жил на острове проклятых.

— Вам нравится загадывать загадки?

— Я бы хотел рассказать вам одну историю, если вы не против. Вы можете мне не поверить, но это все… — Мэтью осекся, потому что заметил в углу этой богато обставленной комнаты маленький столик с двумя стульями, стоящими друг напротив друга. На нем стояла красивая шахматная доска с фигурами из темного и светлого дерева. — Все это правда, — закончил он.

— Я слушаю. — Сантьяго проследил за взглядом молодого человека. — На что вы смотрите?

— На ваши шахматы.

— Вы играете?

— Да.

— Interesante[8], — последовал ответ. — Я мастерски играю в шахматы.

— Я тоже неплохо играю, — сказал Мэтью.

— Сеньор Корбетт, вы здесь не для того, чтобы обсуждать шахматы. Я видел, как вы с командой этого жалкого судна спускались по трапу. Среди вас был крупный мужчина на носилках, слабый старик, которому приходилось держаться за ваше плечо, чтобы идти, и высокий тощий чудак, одетый во все черное. Какого дьявола вы здесь делаете?

Упомянутые им Хадсон Грейтхауз, профессор Фэлл и кардинал Блэк, а также капитан Брэнд и все остальные — в настоящее время находились за решеткой в каменной тюрьме в нескольких кварталах от особняка губернатора.

— Дьявол действительно имеет к этому отношение, — признал Мэтью. — Как я уже сказал, вы можете не поверить в мою историю, но я расскажу вам правду.

— Чтобы англичанин — и сказал правду? — Сантьяго перевел взгляд с одного солдата на другого. — ¡Este cachorro yace con su primer aliento![9]

Что бы он ни сказал, это вызвало на бесстрастных лицах солдат новые ухмылки.

— Как знаете, — сказал Мэтью. — Но прежде, чем я расскажу свою историю, должен отметить, что мой друг Хадсон Грейтхауз — тот, что на носилках, — тяжело ранен. У него сильный жар и бред. Ему нужна не тюремная камера, а больничная койка. Я пытался объяснить это вашим солдатам в гавани и в тюрьме, но никто меня не понял.

— Некоторые из них говорят на вашем языке, сеньор Корбетт. Но они предпочли вас не понять.

— В таком случае я говорю это вам, ведь вы точно понимаете меня. Прошу вас. Я серьезно. Не могли бы вы оказать ему медицинскую помощь?

— Мне плевать, умрет ли англичанин. Почему это должно меня волновать?

Для Мэтью сейчас это была одна из главных проблем. Казалось, существовало всего одно решение. Не гарант, но попытаться стоило.

— Кое-где на «Тритоне» я припрятал мешочек с небольшим состоянием. Золотые монеты. Надеюсь, этого хватит, чтобы жизнь моего друга приобрела для вас некоторое значение. Мешочек ваш, если вы поможете Хадсону.

Мэтью не врал. Этот мешочек ему вручил Маккавей ДеКей в день, когда они покинули остров Голгофа. Сам он отказался подниматься на борт корабля и решил остаться там. Он обезумел из-за отравленных паров, окутывающих остров. Эти пары влияли и на Мэтью, временами туманя его сознания и лишая его воспоминания точности. Монеты, щедро отданные ДеКеем, Мэтью надеялся использовать, чтобы нанять корабль для спасения короля Фавора и его подданных, а также самого ДеКея. Но, похоже, теперь эта затея имела мало смысла. Да и как он мог подумать, что получится нанять испанский корабль? Похоже, этот план породило отчаяние, смешанное с испарениями Голгофы.

— Итак, мешочек с золотыми монетами в обмен на медицинскую помощь моему другу, — подтолкнул Мэтью губернатора. — Что скажете?

— Я скажу, — язвительно ответил Сантьяго, — что мне не нужны золотые монеты, потому что в настоящее время я самый богатый человек на этом острове. А еще я скажу, что мои люди разберут этот корабль на части и все равно найдут золото. Или я могу отправить туда с ними тебя, и через десять минут ты расскажешь не только где мешочек, но и где хранится все золото в вашем проклятом Лондоне. Устраивает тебя такой ответ?

— Нет, — Мэтью расправил плечи. — Вы думаете, что англичане — безумцы. В чем-то вы, пожалуй, правы. Но я никогда не считал испанцев бесчеловечными.

Сантьяго никак не отреагировал на упрек. Его пальцы мерно постукивали по поверхности стола.

— Где мешочек? — спросил он.

— Где лазарет? — настаивал Мэтью.

Сантьяго позволил себе легкую улыбку, однако та пропала в мгновение ока.

— Ты храбрый молодой глупец, не так ли? Ты заработал этот шрам на лбу такой же храброй глупостью?

— На меня напал медведь, и это не имело ничего общего ни с храбростью, ни с глупостью[10].

Хотя, — подумал Мэтью, — с последним утверждением можно поспорить.

— Очевидно, ты выжил, — сказал Сантьяго. — Чтобы твой путь закончился здесь раньше моего. Возможно, ты пожалеешь, что медведь не откусил побольше твоей плоти, прежде чем мы здесь закончим.

Он повернулся к солдату справа от себя. Тот кивнул и вышел из комнаты через двойные двери из сосны, отполированные до блеска.

— Так и быть. Мы окажем помощь твоему другу. Где мешочек?

— Завернут в ткань и лежит на дне коробки с книгами рядом с моим гамаком. Его будет легко найти, потому что коробка с книгами на этом корабле есть только у меня.

— Ну, разумеется. — От губернатора не укрылось, что отчаянный молодой человек кичится своим умом, как будто он — его последнее сокровище на этом свете. — А теперь я жду продолжения твоего рассказа.

Мэтью кивнул.

— Мы направлялись в Венецию. Несчастный случай вынудил нас бросить якорь близ острова под названием Голгофа.

— Никогда не слышал о таком острове, — перебил Сантьяго.

— Это примерно в двухстах милях отсюда, — продолжил Мэтью настолько спокойно, насколько мог. — Это не настоящее название острова, если оно вообще у него когда-либо было. К нашему сожалению, со временем мы узнали, что химическое вещество, проникающее в воздух острова, путает разум и часто вызывает полную потерю памяти. Островом правит человек, взявший на себя роль короля и, по сути, выстроивший на этом острове всю цивилизацию. К сожалению, химическое вещество, о котором я упоминал, проникло в посевы, в море… оно распространилось повсюду, поэтому вся еда и напитки там отравлены. Острову время от времени угрожает извержение вулкана и…

— Ха! — резко хохотнул Сантьяго. — Где ты вычитал эту чушь? В ваших английских… как их? Газетах? В Альгеро за такие россказни можно получить плетей, после чего твои раны разотрут солью!

— Пожалуй, такое средство способно умалить пытливость ума, — сухо сказал Мэтью. — Если хотите и дальше слушать правду, я расскажу вам, что на этом острове живет около пятисот человек. Рыбаки, торговцы, фермеры… там все так же, как и в любом другом сообществе. Я не знаю, сколько человек родилось там, но я знаю, что многие из них прибывали туда на кораблях, как и мы, и после были поражены местным отравляющим воздухом. Они забыли, кем были раньше, откуда приехали… забыли свою родину и национальность. Рискну предположить, что там находятся и граждане вашей страны, которые не помнят, что родились в Испании. Их язык представляет собой смесь испанского, итальянского, греческого и, вероятно, других языков, которые дополнили его собой. Я могу сказать вам и то, что все эти люди находятся под угрозой уничтожения, если вулкан извергнется. Я сам видел это и был свидетелем силы, которая, скажем так, разрушает остров. Притом это поистине… прекрасное место. Я думаю, что перед самым отплытием мне удалось достучаться до разума короля Фавора. Похоже, он принял близко к сердцу идею о том, что, как истинный король, он обязан защищать свой народ. Если до острова вовремя доберутся, возможно, он согласится вывезти оттуда своих людей.

Последовала долгая пауза. Сантьяго сидел, молча уставившись черными, как смоль, глазами на неопрятного молодого человека, стоявшего перед ним.

— Что ты хочешь сказать… exactamente[11]?

— Я хочу сказать, что, если вы — великодушный правитель, вы могли бы… — Настал момент истины, к которому Мэтью готовился с тех самых пор, как поднялся на борт «Тритона» в гавани Голгофы. — Вы могли бы подумать о том, чтобы спасти жизни этих людей, отправив за ними корабли.

Время словно замерло.

Мэтью решил, что эта тревожная тишина — самый подходящий момент для решительных действий. По правде говоря, он понимал, что, если ничего не предпримет, то попросту лишится присутствия духа.

— Подумайте о выгодах, сэр. Вы расширите свою торговлю и сельское хозяйство, увеличите население. Вы должны знать, что в какой-то момент в будущем итальянцы могут захотеть присоединить Сардинию к своему королевству, так что, возможно, вам стоит…

Сантьяго расхохотался. И это был отвратительный смех, лишенный настоящего веселья. У Мэтью по спине побежали мурашки, потому что он уже знал, что за этим последует.

— ¡Loco! ¡Un verdadero loco![12]— Губернатор наклонился вперед и ударил кулаком по столу, отчего маленькое каменное пресс-папье, перо и серебряный чернильный прибор подпрыгнули. — Ты ведь сумасшедший, не так ли? — выдавил он, едва не поперхнувшись от смеха. В ответ на его реакцию единственный оставшийся в комнате солдат снова положил руку на меч. — И ты смеешь говорить, что Испания не сможет удержать Сардинию? ¡Dulce madre de Dios![13] Я прикажу расстрелять тебя на рассвете!

Мэтью уставился на полированные доски пола. Его сердце бешено колотилось, тело сковывал страх, но он знал, что должен продолжать. Дом и Берри никогда не казались ему такими далекими, а шансы на выживание — такими ничтожными.

— Что ж, если в качестве личной выгоды вам достаточно одного кошелька с монетами, и вы не хотите, чтобы ваша слава вышла за рамки вашего положения здесь, — он постарался небрежно пожать плечами, — то я скажу, что моя последняя просьба — это хороший предсмертный ужин.

Сантьяго занес кулак для очередного возмущенного удара по ни в чем не повинному столу, но замер на полпути.

— Что? — переспросил он.

— Я говорю о богатстве и славе, — повторил Мэтью и снова подставил лицо солнечному свету, струившемуся через овальное окно. — Послушав меня, вы получите гораздо больше золота, чем лично я когда-либо смог бы вам предложить. А также почет и благодарность от множества богатых домов в городах вашей страны. Вероятно, на острове остались итальянские купцы. Или даже графы. Бароны. Их семьи наверняка были бы благодарны за их возвращение… — и вопреки здравому смыслу Мэтью решился добавить, — даже если такую милость им окажет губернатор Сардинии.

— Ты ходишь по очень тонкому льду, щенок, — угрожающе пробасил Сантьяго.

— И все же это какая-никакая, но почва под ногами.

— Отправить корабли на остров, о котором я никогда не слышал и которого, скорее всего, не существует, чтобы подчинить своей воле кучку неуправляемых глупцов, кажется мне… как это сказать? Нелепостью.

— О, наш капитан Брэнд мог бы найти остров. И я видел в вашей гавани несколько очень больших кораблей. Особенно тот, на который я смотрю прямо сейчас. Я бы сказал, что только на нем поместилось бы три сотни человек. Или даже больше. Вы могли бы привезти почти всех на одном корабле. Конечно, нужно учитывать и табуны местных лошадей…

— Лошадей?

Мэтью позволил себе слегка улыбнуться.

— А я ранее не упоминал о лошадях?

Губы Сантьяго сжались в тонкую линию, но в глазах мелькнуло пламя. Мэтью рассудил, что наличие лошадей для перевозки карет, экипажей и повозок, не говоря уже о пушках и плугах, вызовет подобную реакцию. Он решился на еще один шаг по своему тонкому льду, надеясь, что тот не сломается под его весом.

— Даже если окажется, что никого из ваших сограждан на Голгофе нет, лошади всегда ценились на вес золота. Особенно на изолированном острове, не так ли?

— К твоему сведению, щенок, это не просто изолированный остров! Это королевство Сардиния, подчиняющееся испанскому дому Бурбонов и его славе!

— Я понимаю, — сказал Мэтью, хотя подумал, что ему еще многое предстоит узнать об этом месте. Если, конечно, ему удастся прожить достаточно долго. — И все же… лошади ценятся в любом королевстве, не так ли?

Сантьяго, казалось, был готов взорваться от наглости незваного гостя, однако заставил себя сдержаться. Он потер подбородок, словно обдумывая слова молодого человека. Прежде чем он успел ответить, в дверь постучали.

— Войдите! — скомандовал он.

В комнату вошел высокий солдат в шлеме, в мундире цвета индиго с красным кушаком, но всего с тремя медалями. Его начищенные черные сапоги громко стучали по половицам. Он прошел мимо Мэтью к синему ковру, на котором стоял стол губернатора, и протянул руку, чтобы продемонстрировать предмет, от которого у Мэтью подкосились ноги.

Сантьяго взял в руки старый темно-коричневый фолиант, покрытый трещинами, как кожа демона. Солдат что-то сказал Сантьяго на родном языке, тот ответил и, нахмурившись, открыл «Малый ключ Соломона». Проклятая книга предстала перед губернатором, чьи глаза с каждым ударом сердца делались все шире при виде изображений различных обитателей ада и описания их способностей. Здесь же он видел заклинания, с помощью которых этих демонов можно было призвать, защитившись от их смертоносной ярости, которую они обрушили бы на того, кто посмел выдернуть их из теплого котелка.

Прошло довольно много времени, прежде чем Сантьяго оторвал взгляд от старинных страниц. Солдат, принесший книгу, — мужчина лет тридцати с небольшим, с точеным лицом, аристократическим профилем и коротко стриженными светло-каштановыми волосами, которые он обнажил, сняв шлем, — просто стоял и смотрел на Мэтью обвиняющим взглядом стальных серых глаз.

Сантьяго и солдат перекинулись еще парой слов, после чего губернатор посмотрел на Мэтью так, как смотрят на грызуна, прежде чем раздавить его.

Мэтью прочистил горло. Его первые слова прозвучали, как грубая мешанина, в которой невозможно было распознать какой-либо из человеческих языков.

— Откуда это взялось? — спросил он.

— Один из твоих… соотечественников, — то высокое пугало, — прятал это под плащом. И не слишком хорошо прятал. Его подмышка оказалась глубокой, но не бездонной.

Мэтью стиснул зубы. Кардинал Блэк! Этот сатанинский прихвостень погубил их всех!

— Что вы сделали с книгой? — спросил Мэтью у Профессора Фэлла, еще когда первый пушечный выстрел прогремел со стен Альгеро и вздыбил море у самого носа «Тритона».

— Я спрятал ее на самом виду на книжной полке в моей каюте. Когда они поднимутся на борт, они ее попросту не заметят. Она никого не заинтересует, — ответил тогда Фэлл. Мэтью подумал, что стоило бы как можно скорее бросить эту проклятущую книгу за борт, но отчего-то промолчал. Отвернувшись от Профессора, Мэтью чуть не столкнулся с отвратительным Кардиналом Блэком, стоявшим прямо за его спиной.

Мэтью мысленно выругался. Должно быть, Блэк пробрался в каюту Профессора, подслушав их разговор. Он стянул книгу и попытался укрыть ее у себя. Интересно, он сам до этого додумался, или ему подсказал демон, которого он звал Доминусом? Мэтью не раз задумывался, был ли он реальным существом.

Нет, конечно же нет.

Так или иначе, Блэк, надо думать, решил, что, как только испанцы взойдут на корабль, они конфискуют или сожгут все, что есть на борту. В том числе книги. Мэтью разделял нежность к книгам, но… черт бы побрал этого худощавого пьяницу!

Сантьяго закрыл «Малый Ключ», отодвинул его от себя и потер руки друг о друга, словно желая их очистить.

— Не мог бы ты объяснить, что на вашем борту делала книга, из-за которой вас всех могут повесить в течение ближайших суток?

Что мог сказать Мэтью?

Слова вновь вырвались из его горла раньше, чем он успел их обдумать.

— Но я ведь все еще получу свой предсмертный ужин?

И вот, с того дня минуло три месяца. Мэтью Корбетт шел по кладбищу по направлению к мужчине, приклонившему колени перед простым деревянным крестом на могиле. Тень Мэтью упала на место упокоения, где уже начала пробиваться новая трава. Захоронение находилось достаточно близко к лимонным деревьям, чтобы любой, кто окажется здесь, мог почувствовать цитрусовый аромат.

Завидев Мэтью, седобородый и седовласый Урия Холлоуэй прекратил свои молитвы.

— Добрый день, — поздоровался Мэтью. Он заметил свежие цветы, лежащие на могиле.

Холлоуэй, которого на Голгофе знали под именем Фрателло — ближайшего помощника и самого преданного защитника короля Фавора, — кивнул и тут же снова перевел взгляд на надгробие.

— Я видел вас здесь, — сказал Мэтью. В этом заявлении не было необходимости, но он отчего-то посчитал это важным.

— Что ж, значит, вы меня видели.

— Я много раз видел вас здесь после похорон. Вы часто приносите ему цветы, не так ли?

— Вас это удивляет?

— Нет. Вы были верны ему при жизни и будете верны в…

— О, замолчите! — прорычал Холлоуэй, и его жилистое старческое тело с трудом поднялось, опираясь на надгробие короля Фавора. Он не мог похвастаться внушительным ростом, но даже при своих пяти футах и трех дюймах он и в столь преклонном возрасте казался уличным драчуном, который мог броситься на Мэтью с голыми кулаками.

Мэтью не раз думал, что в свои молодые годы Холлоуэй мог бы запросто поставить синяк под глазом Хадсону Грейтхаузу или даже выбить ему пару зубов.

— Приберегите свои фальшивые чувства для тех, кто вам верит, — сказал Холлоуэй, чуть не плюнув Мэтью в лицо.

— Они не фальшивые.

— Значит, вы обманываете даже самого себя! С дороги! — Он протолкнулся мимо Мэтью и направился вверх по холму обратно к тюрьме. Он был одет так же, как и Мэтью: в легкую рубашку и коричневые бриджи, подходящие для жаркого климата. С первого же момента их встречи на Сардинии Холлоуэй, казалось, всегда был раздражен.

Пока Мэтью думал об этом, Холлоуэй остановился, развернулся на полпути и снова направился в его сторону. Маленький человек замер на самой границе с тенью нью-йоркского решателя проблем.

— Скажите мне, что хорошего было в решении Фавора! — потребовал он. — У нас была жизнь на Голгофе! У нас были дома! Что у нас есть сейчас? — Он указал на желтое каменное строение, похожее на замок, на вершине холма. — Мы променяли Голгофу на это? И не притворяйтесь, что не понимаете, почему Фавор умер! Его убило горе после того, как этот проклятый губернатор убедил нас покинуть наш прекрасный остров! Я хотел остаться, как и многие другие. Но нет! Из-за вас и этого испанского павлина Фавор сдался! Ради чего?! Вы же такой умный, так скажите мне!

— Он сдался, — спокойно сказал Мэтью, — ради истины. Да, он был прекрасным человеком. Но он не стал бы лучше, если б отказался покинуть остров. Тамошняя жизнь была фантазией. К тому же, очень опасной.

— Это вы так думаете.

— Разве вы не понимаете, что он освободил всех? Включая вас. А также, что немаловажно, положил конец этому фарсу с жертвоприношениями несуществующему монстру, который жил только в его искаженном сознании.

— Освободил всех? — Холлоуэй резко рассмеялся. — О да! Мы все были освобождены, чтобы стать пленниками испанцев! Кстати, как продвигается плетение корзин у вас?

Услышав это, Мэтью пришлось подавить собственный резкий смешок, потому что все, кто мог работать на Голгофе, — сапожники, фермеры, рыбаки, коневоды, швеи, плотники, виноделы — получили работу по своим способностям. Но, как оказалось, единственное, что подходило Мэтью на Сардинии, — это плетение корзин в гавани по несколько часов каждое утро вместе с группой пожилых мужчин и женщин. Здесь не было особого спроса на умных решателей проблем.

— В данный момент мы все пленники, — ответил Мэтью, хотя многие уже нашли себе жилье, а те, кто остался в старой средневековой тюрьме, могли приходить и уходить, когда им вздумается.

На самом деле камеры были не так уж плохи: их никогда не запирали, там не было охранников, а соломенные настилы на койках были лучше, чем твердый каменный пол. Кроме того, местная еда была вкусной, если за нее платили, и именно поэтому Мэтью согласился на работу у корзинщиков.

— Мы не будем здесь вечно, — добавил он. — Сантьяго говорил мне, что никто из нас не стоит ни выкупа, ни расстрела, так что это лишь вопрос времени, когда тех, кто захочет уйти, передадут итальянцам.

Холлоуэй хмыкнул.

— И сколько лет пройдет, прежде чем это случится? Вы молоды. — Он указал на могилу короля Фавора. — Скоро и я упокоюсь рядом с ним. Возможно, так суждено. Я не вижу своей судьбы в Англии, я всегда был под опекой моря, так что… — он пожал плечами. — Судьба — непостоянная штука, — сказал он.

Холлоуэй уже развернулся, чтобы подняться обратно на холм, однако Мэтью остановил его.

— Одну минуту, пожалуйста! Я хотел кое-что у вас спросить. Я спрашивал об этом Фавора, но он не смог мне ответить. Возможно, сможете вы. Вы не знаете, почему Маккавей ДеКей вошел в часовню и выпил яд?

Прошло несколько мгновений, прежде чем Холлоуэй ответил. Он посмотрел на солнце, прищурившись, а затем снова на Мэтью.

— Может, и знаю. Он спросил меня, кто вытянул красную ракушку. Я сказал ему, что это была одна из швей. Вы знаете, он благосклонно смотрел на ту девушку с ребенком… на швею Апаулину и Таури.

Мэтью кивнул. Вытащить красную ракушку было главным условием церемонии, в которой выбирали жертву для так называемого голгофского чудовища. Молодая женщина Апаулина теперь работала швеей в городе и уже заработала на хороший домик для себя и ребенка.

— Ракушку вытащила Апаулина?

Холлоуэй снова замолчал. Как ни странно, он стыдливо опустил взгляд в землю.

— Мне не нравился этот человек. Или… скорее… Фрателло не любил его, потому что… Фрателло не любил многих, кто, по его мнению, угрожал существующему порядку вещей. Я сказал ему это, чтобы помучить его, так как предполагал, что он уедет со всеми вами. — Он тяжело вздохнул. — Нет, это была не Апаулина. Это была даже не швея. — Он поднял взгляд и покривил губы. — Это был фермер, даже старше меня.

— Значит, — сказал Мэтью, — он выпил яд, думая, что спасает Апаулину?

— Полагаю, что так.

Мэтью вспомнил свой последний разговор с ДеКеем. Этот человек носил роскошную маску, чтобы прикрыть уродство своего лица. В последний день, когда они увиделись, он сказал: «Я не могу оставить Дженни. Только не теперь, когда я снова нашел ее! Вы понимаете?»

Мэтью понятия не имел, кто такая Дженни и кем она была для ДеКея. Но он почти точно знал, что человек с прекрасной маской на уродливом лице обрел своего рода покой. ДеКей верил, что спасает чужую жизнь ценой своей собственной.

— Не вините себя, — сказал Мэтью.

Старик Фрателло посмотрел на него язвительно.

— Я и не думал.

Он развернулся и снова зашагал к тюрьме. Мэтью больше не стал его задерживать. Он отогнал от себя мысль, что может провести здесь, в этом плену, долгие годы, пока испанцы не решат, что с ним делать. От одной этой гипотезы Мэтью терял почву под ногами. Возможно, когда он вернется в Нью-Йорк, Берри будет уже замужней дамой… если он вообще вернется. Не может же она ждать его вечно. А Эштон МакКеггерс рано или поздно может убедить ее, что он подходит ей гораздо больше, чем вечно скитающийся жених.

Когда Холлоуэй отдалился, Мэтью побрел вперед. Однако он остановился, услышав, как внизу звонит колокол в гавани. Посмотрев на море, он увидел трехмачтовый корабль под желто-красным испанским военно-морским флагом. Похоже, к Сантьяго прибывал некий важный гость. Мэтью надеялся, что губернатора не собираются отозвать, чтобы назначить другого правителя. Сантьяго был суровым, но казался справедливым наместником своего королевства.

Мэтью занимали и другие мысли. Его беспокойство касалось человека, гораздо более близкого ему, нежели Сантьяго или его таинственный гость. Мэтью повернулся в противоположную от гавани сторону и продолжил подниматься по холму, чтобы встретиться с хрупким и немощным человеком, который боялся прикасаться к мечу. Этого человека звали Хадсон Грейтхауз.

Глава вторая

— Buenos dias, Matthew. ¿Como estas?[14]

— Estoy bien, profesor. ¿Y tu?[15]

— ¡Muy emocionado! Creo que he descubierto…[16]

Мэтью поднял руку, останавливая поток речи на чужом языке.

— Профессор, пожалуйста, говорите по-английски. Я не владею испанским так же хорошо, как вы.

— Ах! — Профессор Дантон Идрис Фэлл кивнул. На его смуглом лице, ставшем еще темнее за счет длительной работы на солнце, появилась улыбка. За овальными стеклами очков поблескивали совиные глаза. Сейчас они казались почти золотистыми, хотя обыкновенно Мэтью помнил их дымчато-янтарными. Мэтью подумал, что сейчас Профессор выглядит намного живее, чем на Голгофе, где он казался угрюмым немощным стариком. На нем была широкополая соломенная шляпа для защиты от палящего солнца. Белые облака волос под ней распускались, словно совиные крылья.

— Прости, я забылся. Но, согласись, испанский — очень мелодичный язык. Никогда не думал, что скажу это.

Мэтью тоже не думал об этом. Однако одним из условий их проживания в Альгеро было то, что здесь командовали испанские военные. Испанцы жили здесь на протяжении многих поколений и, пусть в некоторых регионах говорили по-итальянски, преимущественно здесь был в ходу язык конкистадоров, поэтому в эти три месяца Мэтью озаботился тем, чтобы выучить как можно больше слов на чужих языках.

Профессор Фэлл приплачивал очень миловидной молодой женщине, работавшей в таверне «Премьер Лансеро» недалеко от городской площади, чтобы она научила его говорить по-испански. Это оказалось довольно просто, учитывая, что женщина неплохо говорила по-английски.

Профессор застал Мэтью и поймал его для разговорной практики как раз в тот момент, когда нью-йоркский решатель проблем собирался пройти под каменной аркой во внутренний двор, где несколько каменных ступенек вели к месту его назначения. Профессор нес с собой свое обычное «снаряжение»: небольшой мольберт и кожаную сумку с бумагами, ручками, чернильницами, кистями и маленькими стаканчиками с акварелью. Фэлл был чисто выбрит. Он, как и Мэтью, имел неограниченный доступ к мылу, бритве и воде из тюремного колодца.

— Я говорил, — милостиво кивнул он, — что очень взволнован, потому что, кажется… нет, я даже уверен, что открыл новый вид гиппокампуса. Я прежде ни разу не видел такого и не читал о нем ни в одном журнале о морских обитателях! Вчера я обнаружил двоих в небольшом приливном бассейне, но было уже темно, и у меня не было времени зарисовать их, как следует. Надеюсь, сегодня я снова найду их и смогу выполнить свою работу, как подобает.

— Превосходно, — сказал Мэтью. — Но… что такое гиппокампус?

— Морской конек, мой мальчик! Чудо природы!

Мэтью помнил, как его самого привязали к такому «чуду природы» и столкнули с балкона в море на Острове Маятника[17]. К счастью, это осталось далеко в прошлом.

— Рад за вас и за ваше открытие, — сказал он.

— Тебе нужно будет как-нибудь сходить со мной к морю! Я нашел фантастическое гнездо морских ежей! Поверь, там есть, чем похвастаться!

Мэтью лишний раз убедился, что Профессор Фэлл полностью восстановился от того истощения, что постигло его на Голгофе. Теперь он по-настоящему наслаждался жизнью.

— Я с удовольствием с вами туда схожу.

— О, замечательно, замечательно! Ну, я пойду, у меня еще много дел… — Он оборвался на полуслове, и веселье выветрилось с его лица. Он опустил голос до еле-слышного полушепота и спросил: — Как продвигается твоя работа… с ним?

— Пока без изменений. Но это мой вердикт только на сегодня.

— Да, только на сегодня, — повторил Фэлл. — Знаешь, я ведь проникся некоторой симпатией к этому здоровяку. Я хочу сказать… пожелай ему от меня всего наилучшего. Я надеюсь, однажды он станет прежним.

— Честно говоря, — признался Мэтью, — я не думаю, что это когда-нибудь произойдет.

Профессор хмыкнул, и стало ясно, что разговор зашел в тупик.

— Что ж… тогда просто передай ему от меня привет, — сказал Фэлл и зашагал по каменистой дороге, спускавшейся с холма мимо кладбища в город к его любимым местам для исследования у береговой линии. Некоторое время Мэтью смотрел ему вслед. Профессор представлял собой худую фигуру в соломенной шляпе, мешковатых коричневых брюках и свободной белой рубашке, с мольбертом в руках и сумкой с сокровищами, перекинутой через плечо. Он выглядел как бодрый старик, отправившийся на поиски приключений.

Внезапно Мэтью словно поразило громом. Он вытянулся, как струна. Мой мальчик. Неужели Фэлл действительно обратился к нему… с чем? С нежностью? У Мэтью возникло ощущение, будто он снова оказался на Голгофе, где его разум подвергся отравляющему действию местных газов. В это было трудно поверить, но этот старик больше не был тем Профессором Фэллом, которого Мэтью когда-то знал. Эта мысль пугала, но… по крайней мере, Фэлл больше не был гением преступного мира. Он стал тем профессором, каким был много лет назад, до того, как его сына Темплтона избила до смерти шайка разбойников на улице Лондона. До того, как Фэлл поклялся отомстить за смерть сына и угодил в паутину криминального мира, в корне изменив свою жизнь. Теперь он был просто ученым, изучающим морские организмы. Мэтью заметил, что движения Фэлла все еще были немного скованными, но уже не настолько, как на Голгофе. Он не был ни вялым, ни озлобленным. Здесь Фэлл был энергичен. Он подолгу прогуливался по улице, зарисовывал интересных морских обитателей. Ему нравилось проводить время в компании молодой леди из «Премьер Лансеро», хотя та была на сорок лет моложе него.

Мэтью отметил, что эти разительные перемены начались с момента, когда Сантьяго оставил у себя «Малый ключ Соломона», и эта проклятая книга больше не показывалась Профессору на глаза. Он не повесил ни Мэтью, ни его соотечественников, поскольку весь рассказ молодого решателя проблем оказался правдой, в том числе о Профессоре Фэлле и о причастности Кардинала Блэка к этой истории… и, разумеется, о зеркале Киро Валериани и легенде о том, что оно якобы является порталом в Преисподнюю. Мэтью рассказал обо всем, даже о том, зачем они направились в Венецию — чтобы отыскать сына Валериани Бразио.

Сантьяго, как ни странно, не посмеялся над его рассказом, пусть тот и граничил с сумасшествием. Более того, он открыл книгу в присутствии Мэтью и с озадаченным видом перелистывал страницу за страницей. Мэтью подумал, что, когда Сантьяго забрал книгу, поиски Бразио Валериани и зеркала закончились. И, когда это осознал Профессор Фэлл, пелена спала с его глаз. Теперь в поисках не было никакого смысла. И хотя Блэк долго злился и ругался, пытаясь каким-то образом вернуть книгу, все понимали, что это конец. В потере книги Профессор обрел своего рода свободу. Он освободился от оков своего прошлого. Он взял перо, чернильницу и бумагу и начал зарисовывать морских обитателей Альгеро. Он рисовал не только их, и здесь ему улыбнулась удача. Однажды утром жена Сантьяго Изабелла, прогуливаясь под своим желтым зонтиком, обнаружила причудливого старого англичанина за зарисовкой кораблей. Ей понравилась его работа, как и его талант живописца, и она привела его к мужу, чтобы тот заплатил ему за работу. После этого Фэлл смог разнообразить свой рацион и восстановить силы. Это пошло ему на пользу, ведь прежде ему приходилось, как и многим другим «гостям» тюрьмы Альгеро, довольствоваться супом, хлебом и вином, которое приносили дамы из «Общества благосостояния Матери Милосердной».

Изабелла Сантьяго стала своего рода покровительницей Профессора. Вслед за ней другие жены богачей Альгеро заинтересовались его пейзажами. В последние две недели Фэлл начал работать акварелью. Он изобразил одну из старых каменных сторожевых башен на побережье, построенную для защиты от вражеских набегов. Эта работа заинтересовала жену полковника Кальсады и сделала Фэлла почти что богачом. Однако Фэлл остался верен своей страсти к морским существам, которых обнаруживал на мелководье по обе стороны гавани, а его любознательность ученого вызывала такой восторг, что Сантьяго однажды спросил Мэтью, действительно ли этот человек раньше был императором преступного мира в Англии. Мэтью ответил утвердительно.

— Невозможно! — воскликнул Сантьяго.

И это действительно чертовски странно, — подумал Мэтью, проходя под каменной аркой в небольшой туннель, ведущий во внутренний двор. Профессор Фэлл стал причиной смерти десятков, если не сотен, людей. Он приказал убить Ричарда Герральда, мужа Кэтрин. Он финансировал школу для юных преступников в Нью-Йорке и использовал в качестве своего наемника Тирануса Слотера. Он спонсировал производство смертельно опасного джина «Белый Бархат», который многих людей отправил в психиатрическую лечебницу и стал причиной бесчисленного количества убийств. Он создал целую деревню, чтобы наказать своих врагов и защитить своих сообщников-преступников. Он был глазами и ушами преступного мира. А теперь… он будто обо всем этом забыл. Но не так, как на Голгофе. Нет-нет, он с полной самоотдачей оставил свое прошлое — в прошлом. Забыл свою дьявольскую книгу.

Мой мальчик.

Дантон Идрис Фэлл теперь был просто стариком, страдающим скованностью мышц, но наслаждавшимся прогулками на солнце, поисками морских коньков и рисованием пейзажей. Поскольку зеркало и книга канули в Лету, и мечте Фэлла о встрече с мертвым сыном не суждено было сбыться, Профессор будто нашел для себя новый повод жить.

И слава Богу, — думал Мэтью. Впрочем, такая мечта изначально казалась ему сомнительной. Ее можно было представить, только если верить в потустороннюю силу зеркала. А Мэтью никогда в нее не верил.

Теперь перед Мэтью стояла новая задача: уговорить Сантьяго отправить его и всех остальных домой, в Нью-Йорк, даже если для этого придется всю дорогу держать штурвал. Время не стояло на месте. Берри ждала его, и Мэтью с ужасом осознавал, сколько часов и дней потерял.

Он вышел в широкий двор, вымощенный коричневой брусчаткой. Здание огибало двор по кругу, открывая крышу голубому небу. У этого массивного сооружения было то же назначение, что и у башни, которую зарисовал Фэлл. Сантьяго объяснил, что Сардиния с древних времен была лакомым кусочком, на который старались «наложить лапу» как варварские племена, так и цивилизованные воины. Многочисленные столкновения привели к тому, что пришлось где-то содержать поверженных пленников, пока их количество не сокращали виселица и топор палача.

Посреди своих воспоминаний о разговорах с Сантьяго Мэтью увидел Хадсона Грейтхауза. Он как раз спускался по лестнице из своих покоев на втором этаже. Мэтью остановился и окинул его критическим взглядом. Он был готов немедленно броситься на помощь, если Хадсон запнется и начнет падать, потому что, судя по всему, он все еще с трудом держался на ногах. Что же случилось с человеком, который прежде хватался за любое приключение, как бульдог за окровавленную кость? Что случилось с сильным человеком, великим человеком, который стремился к великим делам? С воином… наемником… с человеком, на которого Мэтью всегда мог рассчитывать, как на боевого товарища? Хадсон всегда был сильным. А теперь…

После ранения, полученного от своего старого товарища Брома Фалькенберга, Хадсон потерял более пятнадцати фунтов и исхудал до изнеможения. Он спускался по каменной лестнице так, словно каждый шаг причинял ему боль — медленно… осторожно, с сутулой спиной и опущенной головой. Светлая рубашка и бриджи песочного цвета висели на нем и были явно велики. Кожа была болезненно-серой, потому что он редко выбирался на солнечный свет. Мэтью помнил, что рыбалка была одним из его увлечений, и даже пытался организовать ему вылазку в море, но Хадсон не согласился. Его комната находилась на втором этаже, рядом с комнатой Мэтью. Это затрудняло ситуацию, поскольку лестница была крутой даже для здорового человека, однако подъем и спуск — единственное физическое упражнение, на которое Хадсону приходилось вынужденно соглашаться. Если не считать «программу Мэтью», которую тот разработал, чтобы подарить ему причину жить. Ведь ему казалось, что друг совсем не хочет жить и совершает медленное и мучительное самоубийство. К этому его толкала смерть Брома Фалькенберга. И дело было не только в том, что ранение от его меча привело к инфекции, но и из-за моральных причин, о которых Мэтью догадывался. На деле Хадсон был чрезвычайно предан своим друзьям. То, что на Голгофе ему пришлось убить Фалькенберга, разрушило его не только физически, но и морально. Мэтью опасался, что после этого он никогда не восстановится.

Но было и кое-что еще. Что-то, что, казалось, пожирало Хадсона изнутри. Он даже начал об этом рассказывать, но слова будто застряли у него в горле. О чем он хотел сказать? Мэтью решил дать ему время и понадеялся, что друг рано или поздно все-таки разделит с ним свой моральный груз. Однако время было жестоким и неумолимым хозяином, и Мэтью опасался, что Хадсону Грейтхаузу осталось недолго топтать своими ногами эту землю.

Изборожденное лицо Хадсона было опущено, тронутая сединой борода отросла и спуталась, черные глаза помутнели и запали. Он был ходячей развалиной.

— Ты сегодня что-нибудь ел? — спросил Мэтью, когда Хадсон приблизился к нему.

— Суп, — последовал тихий ответ.

— Без хлеба?

Хадсон пожал плечами. Казалось, даже это незначительное движение отняло у него последние силы. На лице Мэтью невольно вспыхнули гнев и досада.

— И долго ты собираешься протаптывать себе путь к могиле?!

Хадсон ничего не ответил, но на его серьезном лице читался ответ: «Пока я туда не доберусь».

— Послушай, ты сделал то, что должен был сделать. Фалькенберга погубил остров, а не ты. Если бы ты не остановил его, он продолжил бы убивать невинных. Когда же ты поймешь это? — Не получив ответа, он продолжил напирать. — Послушай, что бы ни тяготило тебя, ты должен перестать держать это в себе. Тебе нужно выговориться. Пока ты еще можешь это сделать.

Жар в речи Мэтью вызвал слабую улыбку на губах Хадсона, но она ту же превратилась в ухмылку.

— Мы будем сегодня заниматься, или нет? Если нет, я бы предпочел вернуться в свою камеру.

— На самом деле ты носишь ее с собой, — буркнул Мэтью. Но даже этого выпада было недостаточно, чтобы вызвать хотя бы искорку прежнего пламени Хадсона Грейтхауза. Прежний Хадсон просто ударил бы его по лицу.

— Ладно, — вздохнул Мэтью, — давай продолжим занятия.

Он подошел к ведру, стоящему у стены, а Хадсон последовал за ним, как побитый пес. В ведре лежали два тренировочных деревянных меча средней длины, вырезанных в средневековом стиле. В Англии и колониях такие называли «пустышками». Сантьяго говорил, что такие мечи использовались, чтобы обучать юных двенадцатилетних испанских рекрутов.

Мэтью поднял одну «пустышку», а вторую передал Хадсону. Тот посмотрел на подобие оружия с отвращением и — пусть это казалось невозможным, — с опасением. В его глазах мелькнула какая-то история, уходящая корнями далеко в глубину его души.

Мэтью занял позицию и поднял свой меч.

— Ты готов?

— Нападай, — сказал Хадсон. В его голосе не мелькнуло ни толики интереса.

Мэтью атаковал. Хадсон парировал, отступил назад и — медленно, слишком медленно — попытался ударить Мэтью сбоку по правой ноге, но Мэтью легко отвел удар в сторону. Он сделал выпад вперед, и Хадсон с легким щелчком повторил защиту молодого человека, но напасть не решился, хотя у него были для этого все возможности.

— Ну давай же! — воскликнул Мэтью. — Сделай что-нибудь!

— Ты здесь хозяин, — снова бесцветно буркнул Хадсон. Такая реплика для его прежней ипостаси тоже казалась невозможной. — Делай, что хочешь.

Мэтью разозлился. Он снова нанес удар, и Хадсон отразил его — легко, но без особой уверенности. За все время, что они упражнялись, Хадсон проявлял сдержанность, но Мэтью надеялся, что рано или поздно к нему вернется былой задор. Сегодня с ним снова сражалась только оболочка, без души. Хадсон отказывался атаковать. Он просто водил деревянным мечом из стороны в сторону, не меняя позы.

Как же этот день отличается от того, когда Хадсон решил обучить новобранца агентства «Герральд» искусству самообороны, — подумал Мэтью. И это действительно было несравнимо. Хадсон Грейтхауз стал другим человеком.

После нескольких минут бессмысленной тренировки, когда Мэтью врезался в Хадсона, последний все же решился на удар, но тут же вяло отбросил «пустышку» в сторону, и та покатилась по каменному полу.

Мэтью вздохнул.

— У тебя, что, совсем не осталось сил?

Откуда-то сверху послышались смешки. Подняв взгляд, Мэтью заметил нескольких обитателей тюрьмы — все они были голгофскими беженцами, которым только предстояло найти здесь постоянное жилье. За представлением пришли понаблюдать многие, но смеялась всего одна фигура — темная и высокая в плаще цвета воронова крыла. Ей явно доставляло удовольствие то, что происходило на этом импровизированном поле брани. Прежде чем Мэтью успел что-то сказать, Кардинал Блэк отступил в тень и исчез из виду.

Мэтью подобрал брошенный Хадсоном деревянный меч и глубоко вздохнул от разочарования. Он убрал тренировочное оружие обратно в ведро, потому что ясно понял, что на сегодня занятие закончено. Когда он снова повернулся к другу, то застал его с опущенным в землю взглядом.

— Что я могу еще сделать, чтобы вернуть человека, которым ты когда-то был? — отчаянно спросил Мэтью. — Физически ты уже восстановился. И, полагаю, ты прекрасно понимаешь, что должен был остановить Фалькенберга. Ты поступил правильно. Да, это было ужасно, но правильно. Хадсон, что тебя убивает?

Хадсон молчал, и Мэтью подумал, что он игнорирует его, однако тут же понял, что, продолжая смотреть в землю, друг все-таки что-то произносит. Прислушавшись, он услышал:

— Убейте их всех…

— Что? — переспросил Мэтью, чувствуя, как по его спине пробегает холодок.

— Убейте их всех, — повторил Хадсон тем же хриплым голосом.

— Что все это значит?

Теперь Хадсон посмотрел на Мэтью, но взгляд словно проходил сквозь него. Похоже, он не собирался объяснять свое странное изречение.

— Это значит, — сказал некогда великий человек, — что я — ложь.

Мэтью понятия не имел, о чем говорит Хадсон. У него что, жар? Следующая ужасная мысль поразила Мэтью: «Он что, сходит с ума?». А ведь он и вправду был в ужасном состоянии, когда его положили на носилки и унесли с Голгофы. Здесь, в лазарете Альгеро мало что изменилось.

— Корбетт! — крикнул кто-то из туннеля, ведущего во внутренний двор.

Мэтью узнал этот голос и испанский акцент. Он повернулся к капитану Изану Андрадо — тому самому солдату, который в тот первый день принес Сантьяго проклятую книгу. Стройный, аристократичный Андрадо был одет в свою обычную форму, но на голове у него была желтая фуражка с красной лентой. Судя по тому, что Мэтью знал об этом человеке, он презирал всех англичан, все английское и не говорил ни слова на языке королевы Анны.

— Сантьяго, — сказал капитан и, жестом пригласив Мэтью следовать за ним, окинув обоих мужчин холодным серым взглядом.

— Сантьяго хочет меня видеть? — спросил Мэтью.

Капитан Андрадо просто развернулся и направился по туннелю в обратную сторону, но остановился, чтобы подождать Мэтью под аркой у входа.

— Меня вызвал губернатор, — сказал Мэтью Хадсону, чьи чувства к испанцам были такими же, как у Андрадо к англичанам. — Послушай меня. Когда я вернусь, мы с тобой поговорим. Хорошо?

— Как хочешь, — вяло ответил Хадсон.

Мэтью понял, что ему нужно уйти от друга, пока он сам не сошел с ума. Что бы его ни мучило, это должно было выйти наружу, прежде чем убьет его. Мэтью последовал за капитаном Андрадо за арку, где тут же остановился в изумлении. Перед ним, запряженный двумя белыми лошадьми благородной породы, стоял личный красный экипаж Сантьяго с изысканной позолоченной отделкой. Кучер в форме сидел на облучке, ожидая пассажиров.

Андрадо не стал ничего объяснять. Впрочем, это бы и не помогло, ведь Мэтью все еще плохо владел испанским. Он лишь понимал, что происходит нечто из ряда вон выходящее. Прежде всякий раз, когда Сантьяго приглашал Мэтью, чтобы отыграть с ним шахматную партию, он присылал за ним простую повозку. Поэтому сейчас любопытство Мэтью разгорелось с неуемной силой. Он пытался понять, что изменилось.

Поездка в город в экипаже с кожаными сиденьями приятного кремового цвета обещала быть приятной, в карете чувствовался аромат пряных духов, которыми пользовалась Изабелла Сантьяго.

Когда экипаж въехал на извилистые узкие улочки Альгеро, Мэтью увидел, как горожане снимают шляпы и благоговейно стоят, пока карета проезжает мимо, конечно же, думая, что это либо губернатор, либо его жена. Мэтью позволил себе немного насладиться этим моментом роскоши.

Вообще-то Альгеро был довольно красивым городом. И, к слову сказать, довольно большим. Даже огромным, намного больше Нью-Йорка. Сантьяго рассказывал, что Альгеро основали в XII веке, и сейчас в нем проживало почти десять тысяч человек. Пусть он и не был таким большим, как столица Кальяри на юго-востоке острова, размеры города все равно впечатляли. Здесь можно было обнаружить лабиринты улиц, дворы, сады, рынки, широкие бульвары, множество магазинов и построек самых разных форм и размеров. Все они были построены из желтого камня и покрыты красной черепицей… испанские цвета. Гавань всегда казалась оживленной, а теперь к ней добавились еще и небольшие рыбацкие суда, прибывшие с Голгофы.

Перед тем, как Сантьяго отправил экспедицию для спасения жителей Голгофы, Мэтью строго предупредил его, что корабли нельзя бросать без присмотра, а оружие, хранимое на борту, необходимо беречь. Король Фавор был поражен отравой острова, поэтому мог в забытьи приказать своим людям проделать то же самое, что проделывали со всеми кораблями, прибывавшими к Голгофе. Также Мэтью предупредил, что ничего из продуктов пропитания с острова нельзя забирать с собой, ведь на все съестное повлиял вулканический газ. Сантьяго решил эту проблему, спалив все фермерские дома вместе с урожаем. По счастью, удалось избежать смертей с обеих сторон.

Самым большим подарком, который Голгофа преподнесла испанцам из Альгеро, были лошади — более двухсот голов — которые поступили на службу к испанскому флагу. Другим подарком были деньги и политический статус, которые Сантьяго приобрел, вернув нескольких жителей Голгофы их семьям. Когда к доктору Лучанзе из Голгофы вернулась память, он понял, что был доктором Фредерико Бенедетти, известным врачом из Падуи и профессором анатомии в Падуанском университете. Последним его четким воспоминанием было то, что он находился на корабле, возвращавшемся из Барселоны в Венецию после медицинской конференции. Оказалось, что имя Лучанза — это название улицы, на которой жил он, его жена и трое детей. Среди других был итальянский граф, ставший на Голгофе простым рыбаком, портной, шивший дорогую одежду для греческой аристократии в Афинах, и испанский герцог, который устроился в конюшню короля Фавора.

После возвращения всех этих людей на родину, вся слава досталась Сантьяго, нынешний вице-король граф Руис де Кастро в Кальяри щедро наградил его.

Ворота губернаторского поместья были открыты, и карета проехала по вымощенной дорожке, обсаженной низкорослыми пальмами и декоративными кустами по обе стороны. Подъездная дорожка делала круг перед внушительным двухэтажным особняком, построенным в стиле других зданий Альгеро, но с широкими окнами, обрамленными разноцветными витражами. Мэтью много раз бывал в этом особняке в качестве гостя губернатора, чтобы сыграть в шахматы, поскольку Сантьяго признал в нем достойного соперника. Страсть к шахматам пересилила даже то, что противником оказался англичанин — таланты Мэтью в шахматах невозможно было не признать.

Капитан Андрадо и Мэтью вышли из кареты, и та продолжила свой путь, снова выехав через ворота на улицу Герреро. Через несколько минут Мэтью поднялся по парадной лестнице на второй этаж и стал ждать за спиной капитана, пока тот стучал в уже знакомые полированные сосновые двустворчатые двери.

— Entra! — раздался знакомый голос, и Андрадо открыл двери, пропуская Мэтью вперед.

Губернатор, — как обычно, в парадной форме, с орденской лентой и медалями на груди, со свежезавитыми длинными волосами, — уже сидел за маленьким шахматным столиком со стороны белых фигур. Он всегда предпочитал играть белыми.

Сантьяго курил длинную изогнутую глиняную трубку, и ароматные голубые клубы дыма поднимались к сводчатому потолку. Справа от него стоял еще один маленький столик с бутылкой вина и двумя чашками — еще одна привычка губернатора.

— Заходи, заходи! — с воодушевлением произнес он и обратился к Андрадо по-испански, но Мэтью понял, что он сказал: — Спасибо, Изан, вы можете нас оставить.

— Спасибо за торжественный экипаж, — сказал Мэтью, когда капитан ушел, закрыв за собой двери. — Могу я спросить, к чему такая роскошь?

— Сегодня очень теплый день, не так ли?

— Да, но были и другие очень теплые дни.

— Дорогой Мэтью, ты хочешь сказать, что тебе не понравилось ехать в моем экипаже? Ох уж эти безумные англичане! Неужели вас ничто не радует?

— Нас радует свобода. Вы хоть немного подумали о моей просьбе передать итальянцам всех, кто хочет уехать?

Сантьяго затянулся трубкой и улыбнулся.

— Давай не будем ссориться сегодня. Я хочу взять реванш! Ну же, садись в свое кресло!

Мэтью сел на красную бархатную подушку, развернув свою черную армию лицом к белой. Сантьяго, возможно, и вправду хотел взять реванш за последний проигрыш, но на деле он выигрывал у Мэтью чаще, чем проигрывал ему.

— Я начну! — объявил Сантьяго, выдвинув королевскую пешку на две клетки вперед.

В лицо Мэтью ударило облако дыма, и он подумал, что начало этой шахматной партии похоже на пушечный выстрел. Мэтью передвинул одну из своих королевских пешек на две клетки вперед. Оставалось всего несколько ходов, прежде чем Сантьяго соберет своих рыцарей — своих lanceros, как он их называл, — и вступит в бой. Он был очень агрессивным и уверенным игроком. Периодически его агрессия и самонадеянность давали Мэтью возможность одержать победу.

Итак, фигуры были переставлены, оба игрока изучили расстановку сил. Над «полем брани» клубился дым.

— Сколько тебе лет? — внезапно спросил Сантьяго. Он говорил немного отстраненно, будто задал вопрос походя, пока совещался со своим ферзем.

— Двадцать пять, — ответил Мэтью.

— Ах! Такой молодой человек, а уже столько повидал и побывал в стольких сложных ситуациях! Если, конечно, все твои рассказы правдивы.

— Правдивы. Порой я хочу добавить «к сожалению», ведь иногда из-за этого я чувствую себя не таким уж молодым. Думаю, я рискну и возьму ту пешку, которую вы так хотите, чтобы я взял.

— Вся твоя жизнь состоит из риска, не так ли? — Ладья сделала ход, угрожая коню.

— Пожалуй, можно так сказать.

— И вот ты здесь, хотя должен был вернуться в Нью-Йорк со своей будущей невестой. Бонни, да?

— Берри.

Мэтью протянул руку, чтобы передвинуть коня, а затем посмотрел сквозь клубящийся дым прямо в лицо Сантьяго.

— Что за игру вы ведете?

— Помилуй! Мы играем в шахматы! — Он передвинул коня в положение, угрожающее пешке и офицеру. Следующим ходом он заберет одну из фигур. Скорее всего, пешку, потому что тогда офицер преодолеет половину доски.

— Я говорю о сегодняшней игре.

Сантьяго передвинул офицера, но не так далеко, как ожидал Мэтью. Белая пешка пала, как доблестный, но обреченный солдат. Затем Сантьяго начал выводить своего королевского коня на доминирующую позицию в центре доски.

— Мне любопытно, — сказал Сантьяго, покуривая и разглядывая доску, словно испанский бог с высоты птичьего полета, — что за фигура — этот твой Профессор Фэлл. Он заработал кучу денег на своих рисунках. Почему он решил остаться там, где он есть, вместо того, чтобы найти жилье? Некоторые из домов продаются за небольшую плату, и он легко может себе это позволить.

Мэтью решил не реагировать на выпад «этот твой Профессор Фэлл».

— Я думаю, ему нравится, что у него нет никаких обязанностей.

— О, ясно. Неужели его амбиции настолько угасли?

Мэтью собирался передвинуть коня на более выгодную позицию, потому что заметил, что Сантьяго расставляет ловушку. Он замер, его рука зависла над фигурой.

— Вы добиваетесь чего-то другого, а не победы в игре. Чего именно?

Сделав еще одну затяжку, губернатор сказал:

— У нас гость, прибывший из Испании на новом корабле, который ты, вероятно, видел. После краткого совещания его проводили в гостиницу «Маркиза Лорианна». Ты скоро познакомишься с нашим гостем. Сам вице-король де Кастро будет здесь сегодня вечером. О, ты ведь знаешь, что оставил того офицера там, где ему не место, не так ли?

— Что за гость? — спросил Мэтью.

К черту офицера и эту фальшивую шахматную партию! Что-то случилось!

— Кто это?

— Играй дальше, — убеждал Сантьяго. — Мы цивилизованные джентльмены, не так ли? Мы не позволяем себе терять лицо и совершать дилетантские ошибки. Я скажу тебе, пока ты тянешься к коню, который будет уничтожен в три хода, что я отправил твою книгу вице-королю де Кастро в Кальяри.

— Мою книгу? Она вовсе не моя!

— Что ж, тогда прошу прощения… за книгу. И, тем не менее, вице-король де Кастро нашел ее настолько интересной, что велел завернуть ее в бумагу и отправить в Испанию.

— Хорошо. — Мэтью решил не двигать коня. Вместо этого он выставил ладью для защиты. — Могу я спросить, что с ней?

Сантьяго некоторое время молчал. Он раскурил трубку от горящего огарка красной свечи, выпустил дым над головой Мэтью и сказал:

— Я понял, дорогой Мэтью, что ты так и не рассказал мне, почему решил искать этого Бразио Валериани в окрестностях Венеции. — Он слегка улыбнулся, обнажив зубы. — Может, расскажешь мне об этом сейчас?

Много раз за время своей работы в агентстве «Герральд» Мэтью чувствовал, как мир уходит у него из-под ног. Например, когда он и Берри оказались в западне в школе малолетних преступников и едва не погибли под ястребиной атакой. Или во время дела Королевы Бедлама. Или во время столкновения с хладнокровным убийцей Тиранусом Слотером, когда он понял, что за секретный ингредиент добавлялся в местные колбаски. Или на Острове Маятника, где он впервые столкнулся с Профессором Фэллом и Минкс Каттер. Или во время путешествие по болотистому индейскому краю, где пришлось столкнуться с обезображенной пантерой. Или когда он пришел в себя и понял, что является пленником прусского графа Антона Маннергейма Дальгрена. Или во время того, как сумасшедшая Матушка Диар убила Рори Кина. Или когда он обнаружил Берри в наркотическом опьянении в «Прекрасной Могиле» Профессора. Или когда в особняке Самсона Лэша Дикарка Лиззи располосовала хулигана Диппена Нэка. Или когда пришлось отправиться в Италию, но вместо того угодить на Голгофу, опьяняющую разум всех, кто туда попадает. Или же когда он увидел полумертвого Хадсона после столкновения с обезумевшим Фалькенбергом. Однако теперь, когда ему казалось, что поиски Бразио Валериани закончены, а книга навсегда утеряна, почва из-под ног ушла особенно ощутимо.

Мэтью хотел нескольких вещей: помочь себе и Хадсону вернуться в Нью-Йорк, снова обнять Берри, помочь своему другу найти новый повод жить… однако теперь ему казалось, что все эти мечты могут разбиться вдребезги. Напряженный взгляд губернатора Сантьяго говорил ему об этом.

Раздался стук в дверь.

— Entra![18] — провозгласил Сантьяго.

Дверь широко распахнулась, и капитан Андрадо вошел первым, но остановился, чтобы пропустить в комнату второго человека.

Сантьяго встал. Он улыбнулся и быстро поклонился гостье из Испании. Повернувшись к Мэтью, он лукаво улыбнулся и сказал:

— А вот и охотница на ведьм.

И через порог переступила одна из самых поразительных женщин, которых Мэтью когда-либо видел.

Глава третья

Мэтью потерял дар речи и застыл. Он понимал, что, как джентльмен, должен встать в присутствии дамы. Но, даже если бы красная бархатная подушка под ним вдруг превратилась в раскаленные докрасна угли, он все равно сидел бы, парализованной видом этой женщины.

А вот и охотница на ведьм.

Сантьяго и вправду это сказал? Или Мэтью все еще на Голгофе, отравленный ядовитыми вулканическими парами, а его мозг медленно разлагается, оставляя после себя лишь серую слизь?

Губернатор тем временем отпустил капитана Андрадо, и тот вышел из комнаты, затворив за собой дверь. Сантьяго обратился к женщине на их родном языке, и Мэтью удалось распознать всего несколько слов:

— … этот молодой человек… его история… книга…

Этого было мало, но все же достаточно, чтобы Мэтью поднялся на ослабевших коленях.

— Что это? — прохрипел он.

— Это не «что», а «кто», — с легкой надменностью в голосе ответил Сантьяго. — Сеньорита Эспазиель, это Мэтью Корбетт, — представил он молодого человека женщине. Она обратила на англичанина взгляд зеленых, как сигнальные огни, глаз.

— Я Камилла Эспазиель, — тихо представилась она и протянула руку, на которой не было ни перчатки, ни колец. — Наслышана о вас.

Мэтью понятия не имел, что на это ответить.

Женщина прекрасно говорила по-английски, хотя испанский акцент и был заметен. Еще не успев обдумать встречную реплику, Мэтью выпалил:

— А я не слышал о вас ни слова до этого момента.

Она слегка улыбнулась, но в глазах продолжал сиять все тот же огонек.

— Мы это исправим, — сказала она, настойчивее протягивая руку. Мэтью, наконец, взял ее. Он ожидал, что хватка будет крепкой, и не разочаровался. Пусть женщина и была стройной — впрочем, ей больше подходило описание «жилистая», — в ней было не меньше шести футов роста, и она производила впечатление серьезной особы, которая могла бы заставить даже суровую Минкс Каттер отступить на несколько шагов. У нее было смуглое лицо, волевой подбородок с ямочкой и вздернутый нос с длинной аристократической переносицей. Мэтью было трудно определить ее возраст. Пусть у нее и не было морщин, под темно-зеленой шляпой для верховой езды, украшенной вороньим пером, ее волосы, ниспадающие на плечи, были полностью белыми. Лишь несколько серых прядей поблескивали в них серебром разных оттенков. Она носила темно-зеленый плащ поверх фиолетового платья, отороченного зеленым кружевом. В целом женщина была агрессивно-прекрасна и хороша собой. На Мэтью она смотрела так, будто препарировала его ножом хирурга.

— Мэтью Корбетт, — протянула она, отпуская его руку. Он заметил, что другой рукой она прижимает к боку черный саквояж. — Полагаю, вы проделали немалый путь. Длинная дорога для столь молодого человека. Я имею в виду соотношение вашего возраста и вашего опыта. Итак, вы здесь. Англичанин на испанской земле.

— Мне хотелось бы быть англичанином на английской земле, — сказал Мэтью, когда к нему вернулся рассудок. Он нахмурился. — Где вы научились так хорошо говорить на моем языке?

— Я говорю на нескольких языках. Что до англичан, то мой батюшка был большим поклонником Шекспира и хотел уметь читать все пьесы так, как они были написаны. Особенно его интересовали трагедии. — Она переключила внимание с Мэтью на губернатора. — Книга у меня с собой, — сказала она и достала из саквояжа проклятый «Малый ключ Соломона». — Я прочла ее несколько раз.

Она положила книгу на стол Сантьяго, и Мэтью оторопел, уставившись на нее.

Вот она… проклятая книга о демонах и силах, которыми они повелевают. Господи, боже! Здесь ведь описано и то, как их призвать… боже!

Он боялся даже думать, что будет дальше.

Тем временем Сантьяго заговорил:

— Я как раз спрашивал сеньора Корбетта, почему он решил разыскивать этого Бразио Валериани — сына Киро, предполагаемого колдуна — в окрестностях Венеции. И я все еще жду ответа.

Камилла Эспазиель обратила свой пронзительный взгляд на Мэтью.

— Я бы тоже хотела услышать ответ, — ее темные брови поползли вверх, подчеркивая важность вопроса губернатора.

Мэтью почувствовал, как внутри него все затрепетало от столь нежелательного пристального внимания. Однако он заставил себя собраться с духом, вздернул подбородок, демонстрируя небольшой вызов, и сказал:

— Подождите. Давайте не позволим экипажу убежать вместе с лошадьми. Только не говорите мне, что вы, или кто-то, кто вами руководит, интересуетесь зеркалом Валериани.

Он замолчал и почувствовал себя будущим висельником в наступившей тишине.

— Нет! — отчаянно воскликнул он. — Вы… вы оба… сошли с ума? Вице-король де Кастро или какой-либо другой испанский чиновник, должно быть, потерял разум из-за этой книги! Вы действительно охотитесь на ведьм? — спросил он, глядя прямо в зеленые глаза Камиллы. — Что это должно значить?

— Это значит, что я, — она слегка улыбнулась, — охочусь на ведьм и уничтожаю их, как это делал мой отец, его отец и отец его отца. Полагаю, у вас прежде не было опыта общения с ведьмами или с кем-то вроде меня?

Вы удивитесь, — подумал Мэтью, но предпочел не говорить этого вслух. Его взгляд упал на книгу.

— И это привело вас сюда? Для чего?

— Для охоты, разумеется — ответила Камилла.

— Если вы верите, что зеркало настоящее, то я сожалею, но вы не в своем уме, — возразил Мэтью. — Оно ненастоящее. Этого не может быть.

— Говорит молодой человек, который проделал долгий путь, чтобы найти это ненастоящее зеркало, — парировал Сантьяго. — Вопрос остается открытым: почему Венеция?

Мэтью бросил быстрый взгляд на бутылку вина. Может, это Амароне? Иронично, если так.

Пока Мэтью был узником в «Прекрасной Могиле» Профессора Фэлла в Уэльсе, замечание молодой визажистки оперной дивы Алисии Кандольери Розабеллы, приходившейся племянницей тому самому Киро Валериани, разбудило в молодом решателе проблем его знаменитое любопытство. На похоронах Киро в Салерно Бразио спросил Розабеллу, сколько ей лет, и она ответила: «Тринадцать», на что Бразио заметил, что это отличный возраст, особенно для Амароне. Амароне — крепкое красное вино. На вопрос, почему, по ее мнению, Бразио мог такое сказать, она ответила, что понятия не имеет. Разве что Бразио работал на винограднике. Мэтью подумал, что Бразио может быть владельцем виноградника. От Джанкарло Ди Петри, управляющего мадам Кандольери, он узнал, что Амароне родом из провинции Верона региона Венето, расположенного недалеко от Венеции. Так Венеция и стала отправной точкой в поисках Бразио Валериани. Возможно, это был тупиковый путь. Бразио мог упомянуть Амароне в разговоре с Розабеллой, потому что намеревался напиться им после похорон отца… и все же иной отправной точки у Мэтью не было.

— Можешь выпить, как только дашь ответ, — сказал Сантьяго, заметив, как Мэтью смотрит на бутылку. — Мы с сеньоритой ждем, затаив дыхание!

У Мэтью закружилась голова, как будто он уже выпил бутылку или даже три. Он открыл рот, и из него вырвались шестнадцать ужасных слов. Он и сам не поверил, что произносит их:

— Если я скажу вам, я стану вам не нужен. Я могу сам найти его для вас.

Губернатор посмотрел на него из-под тяжелых век, а охотница на ведьм сохранила на лице призрачную улыбку. Молчание затягивалось.

— Ты забегаешь вперед, — наконец сказал Сантьяго.

Мэтью указал на шахматную доску.

— Ну, я ведь уже проиграл эту партию, не так ли? Я должен хотя бы сохранить пешку.

Камилла Эспазиель подошла к нему, и Мэтью с трудом удалось не отступить на шаг. Эта женщина казалась ему могущественной, как сама стихия. И, возможно, такой же опасной. При ее приближении он ощутил запах апельсина и гвоздики. Камилла подняла руку и с силой ткнула его указательным пальцем в грудь.

— У меня такое чувство, — сказала она, — что даже если бы вы рассказали нам все, что знаете, вы все равно понадобились бы нам, чтобы найти его. Я права, губернатор?

— Думаю, да.

— Я тоже так думаю, — ответила она, по-прежнему указывая пальцем в грудь Мэтью. Наконец, рука опустилась. — Теперь я бы хотела встретиться с другим. С тем, кто называет себя Кардиналом Блэком.

— Подождите! — запротестовал Мэтью, снова пытаясь сохранить равновесие на шаткой земле. — Этот человек — сумасшедший убийца! Он считает, что у него есть хозяин, которого он называет Доминусом, и которого видит только он!

Мэтью тут же понял, что этот ход был неверным, потому что в глазах женщины вспыхнул огонек.

— Спасибо за ценные сведения, — сказала она. — Он сейчас в тюрьме?

Последний вопрос был явно адресован Сантьяго.

— Да, — ответил губернатор.

— Тогда мы немедленно отправимся туда, чтобы его навестить.

Мэтью понял, что дальнейшие протесты бесполезны.

Через несколько минут он, охотница на ведьм и Сантьяго уже ехали в губернаторской карете по тому же маршруту, по которому Мэтью спускался с холма. В руках Камиллы Эспазиель была книга. Женщина молчала, глядя в окно со своей стороны кареты. Мэтью тоже молчал, но в его голове царил хаос.

Похоже, фарс продолжался, только теперь во имя благородных испанских интересов, а не низменных английских. Однако… втягивать в это все Кардинала Блэка? Немыслимо! Этот человек, это чудовище, было воплощением зла! Лучше бы Сантьяго велел повесить его, едва обнаружив у него книгу, но, к сожалению, этого не произошло.

Мэтью был уверен, что Доминус, кем бы он ни был, будет в восторге от внимания, которое получит от охотницы на ведьм. Разве что Камилла сочтет, что этот сумасбродный маньяк — и вправду колдун, не смеющий топтать ногами землю. И тогда справедливость восторжествует над могилами «Черноглазого Семейства» — лондонской уличной банды, над которой Блэк учинил чудовищную расправу[19].

Мэтью заметил, как карета проехала мимо фигуры в соломенной шляпе, которая беспечно поднималась по холму, неся с собой мольберт и кожаную сумку с художественными принадлежностями. Он удивился самому себе. Даже после всех смертельных угроз и унижений, которым он и его близкие — Хадсон, Берри и Кэтрин — подверглись из-за Профессора Фэлла, Мэтью все равно ощутил укол жалости к старику. С возвращением демонической книги и возобновлением поисков зеркала идиллическая жизнь Фэлла здесь, на Сардинии, вот-вот должна была рухнуть с оглушительным грохотом. С другой стороны, может, ему уже все равно? Так было бы лучше всего.

Главным испытанием станет момент, когда Профессор вновь увидит книгу. Как он отреагирует на нее? А как отреагирует на охотницу, когда поймет, что она интересуется Кардиналом Блэком? Это были тревожащие вопросы без ответов.

Когда карета подъехала ко входу в тюрьму, Сантьяго объяснил сеньорите Эспазиель, что большинство из тех, кого привезли сюда с острова Голгофа, уже нашли жилье в городе, но примерно пять десятков человек по разным причинам остаются в тюрьме. У них не было работы, и заботы об их содержании ложилось на благотворительные общества Альгеро. По крайней мере, это все, что удалось понять Мэтью, ведь с сеньоритой Эспазиель Сантьяго предпочитал общаться по-испански.

Как только с объяснениями было покончено, Камилла посмотрела на Мэтью и спросила:

— А чем вы занимаетесь?

— Начинающий корзинщик, — ответил за него Сантьяго, чтобы окончательно прибить то, что осталось от достоинства Мэтью и, вероятно, покрасоваться перед дамой. — Но он делает успехи, — добавил губернатор, демонстрируя широту своей души. — Скоро достигнет уровня мастеров.

Камилла проигнорировала это замечание.

— Насколько я понимаю, — обратилась она к Мэтью, — в английских колониях вы были… как это у вас называется? Решателем проблем?

— Да. И намереваюсь заниматься этим же, когда вернусь.

— Ну, разумеется. — Она пристально посмотрела на него, вглядываясь в самую его душу. — Я тоже умею решать проблемы, — улыбнулась она. — Но проблемы, с которыми сталкиваюсь я, относятся к потустороннему миру. Вы верите в существование ведьм?

— Нет.

— Какой быстрый и решительный ответ. Кого вы уговариваете? Самого себя?

Мэтью ответил ей пристальным и решительным взглядом, но у него не получилось выдать и толики той уверенности, что была присуща Камилле Эспазиель.

— А как вы убедили себя, что они существуют?

Этот вопрос вызвал неоднозначную реакцию. Несколько секунд лицо Камиллы ничего не выражало. Взгляд сделался рассеянным, а губы сжались. Мэтью даже показалось, что солнце на миг скрылось за тучей, потому что в карете потемнело. За время этой короткой паузы он даже успел подумать, что это Камилле надо его убеждать. В конце концов, из них двоих именно она являлась представителем сомнительной профессии.

Наконец, к ее лицу вернулась краска, и темнота рассеялась. Однако в сияющих зеленых глазах осталось нечто… что это было? Печаль? Сожаление?

Она одна из них, — подумал Мэтью. — Или считает себя таковой.

Интуиция подсказывала ему, что это единственно возможный верный ответ.

— Когда-нибудь позже, — сдержанно произнесла она, — я заставлю вас поверить. — Она помолчала и добавила: — Говорю вам это, как один решатель проблем другому.

Кучер натянул поводья и остановил карету. Вскоре Мэтью, губернатор Сантьяго и сеньорита Эспазиель поднялись по ступеням тюрьмы на второй этаж. Мэтью невольно вспомнил, что Камилла назвала своего отца поклонником Шекспира, читавшим его трагедии на оригинальном языке. Он подумал об этом, потому что, по рассказам Сантьяго, местная тюрьма когда-то давно была крепостью. Мэтью казалось, что примерно так мог выглядеть замок Гамлета: неровные и покатые стены из грубого камня, коварные винтовые лестницы, выступы, нависающие над двором, и зубчатые стены наверху, похожие на челюсти с выбитыми зубами.

Даже не скрывая свою неохоту, Мэтью повел остальных по коридору к камере, которую занимал Кардинал Блэк. Он постучал в тяжелую дубовую дверь, которую, по милости местных хозяев, разрешалось держать открытой. Однако сегодня она была закрыта — так Блэк выражал свое желание побыть в одиночестве. Мэтью пришлось постучать второй раз, прежде чем ему ответили.

— Кто здесь?

— Это я.

— Пошел прочь от моей двери!

— Я привел к тебе гостей.

— Я не хочу никого видеть. Пошел прочь!

Прежде чем Мэтью успел сказать что-то еще, Камилла Эспазиель прошла вперед, взялась за ручку двери и толкнула ее. Кардинал Блэк поднял на нее раздраженный взгляд, но, если он и собирался что-то сказать, то один вид этой женщины заставил его замолчать.

Он сидел на соломенной койке и полировал одно из своих серебряных колец с тиснеными черепами, причудливыми лицами и тайными символами. Кольца были разложены перед ним на маленьком круглом столике, а масляная лампа обеспечивала достаточное освещение. Как и Хадсон, Блэк сильно похудел за время их пребывания здесь, и его и без того длинное худое тело стало похоже на ходячий скелет. Он снял свой черный плащ, сложил его на койке и надел темно-коричневые бриджи и светло-серую рубашку, подаренные ему благотворительным обществом. На ногах сидели потрепанные черные сапоги большого размера. Мэтью удивился, что местным благотворителям удалось найти что-то подходящее для человека со столь нетипичным телосложением.

Борода Блэка за время пребывания в Альгеро успела отрасти, сделаться пестрой и неопрятной. Глубоко посаженные черные глаза запали и сейчас из своих нор перемещали взгляд с одного незваного гостя на другого.

— Что вам надо? — требовательно спросил он.

Камилла улыбнулась.

— Мы хотим поговорить с вами.

Он ухмыльнулся, и его похожее на череп лицо стало выглядеть еще хуже, чем обычно.

— Я не веду бесед с кем попало.

— Думаю, вам будет интересно то, что мы хотим сказать.

— Мадам, кем бы вы ни были, единственное, что меня интересует, это…

Упавшая на стол демоническая книга заставила его замолчать. Кольца разлетелись по каменному полу с тихим металлическим звоном. Масляная лампа подпрыгнула и затрещала. Камилла приподняла брови и спросила:

— Это — вас интересует?

Блэк уставился на книгу, потянулся к ней, но отдернул руку.

— Единственное, что меня интересует, — это возвращение в Англию, — сказал он и нахмурился, бросив взгляд на Мэтью. Последний едва не отступил на шаг от этого отвратительного зрелища. — Что вы собрались делать с книгой и кто вы такая?

— Всему свое время. Сейчас вы должны знать, что у нас есть общий интерес… касаемо зеркала Киро Валериани.

Блэк пристально посмотрел на охотницу, и Мэтью показалось, что в глубине его жутких глаз вспыхнул красный огонек. Впрочем… дело могло быть в масляной лампе.

— Зеркало, — прошелестел Блэк, и что-то шевельнулось в уголках его рта с заостренными зубами. Таким ртом можно было пить, разве что, эликсир проклятых. — О, да, — протянул Блэк с легким кивком. — Это интересная тема, не так ли? — он перевел взгляд на Сантьяго. — Это официальный интерес? Со стороны испанского королевства? Или, скажем, со стороны того, кто в данный момент правит империей?

Мэтью знал, о чем он говорит. Он ссылался на тот факт, что испанские Габсбурги воевали с испанскими Бурбонами за право править империей. Их борьба распространилась по всему цивилизованному миру, как лесной пожар, и не миновала Италию. Многие королевства оказались на грани войны.

— Вы ведь Бурбон, не так ли? — Блэк подождал, пока Сантьяго кивнет. — И что же? Вам нужно зеркало, чтобы уничтожить своих врагов? Губернатор, как вам не стыдно! Доверять грязную работу сатанинской руке? Что бы на это сказал Папа Римский?

— Его Святейшества здесь нет, — воинственно заявила Камилла. — И у меня сложилось впечатление, что, если кто и знает, как делать грязную работу, так это вы.

Мэтью подумал, что лучше и не скажешь, но промолчал.

— Допустим. — Блэк переплел свои длинные тонкие пальцы и улыбнулся Камилле, как кот, заинтригованный появлением заблудившейся мыши. — И какую же грязную работу я должен для вас сделать?

— Сначала вы приведете себя в порядок, — покривился Сантьяго. — И ты тоже, Корбетт. Я не потерплю, чтобы в моей столовой пахло немытыми англичанами.

— В вашей столовой? — Мэтью пришел в ужас. — О чем вы?

— Я о том, что в семь часов за тобой и Блэком приедет моя карета и отвезет вас на ужин ко мне и сеньорите Эспазиель, а также… к вице-королю де Кастро. Вот, — Сантьяго достал из кармана часы и протянул их Мэтью. — Ровно в семь, как вы, англичане, любите говорить.

— Я? Поужинать с Блэком? Вы, верно, с ума сошли!

— Попридержи язык, Корбетт. Я считаю тебя гостем в своем городе. Мне нравились наши партии в шахматы, но не зазнавайся. И делай то, что тебе говорят. Это понятно?

Мэтью не стал спорить. Что бы тут ни происходило, на игру это походило меньше всего. Затевалось настоящее дело, и очень серьезное.

— Ужин с высокопоставленными чиновниками? — фыркнул Блэк. — Мы с Доминусом будем в восторге!

Мэтью не смог удержаться и спросил:

— А где сейчас Доминус?

— Стоит прямо за вашими спинами, конечно.

Сантьяго развернулся, но ни Мэтью, ни Камилла не клюнули на эту грязную наживку. Губернатор выдохнул облачко пара и поправил сюртук на плечах, который немного съехал из-за его резкого движения.

— В семь часов, — сказал он Мэтью и вышел из камеры, громко стуча каблуками.

Камилла подняла к книгу, и рука Блэка зависла в воздухе. Он желал прикоснуться то ли к дьявольскому фолианту, то ли к плоти охотницы на ведьм.

— Вы читали ее? — благоговейно прошептал Блэк.

— Несколько раз.

— Понимаю. У нас с вами много общего, не так ли, сестра? — Его заостренные зубы блеснули в свете лампы.

— Нам пора, — сказала Камилла и вышла.

Мэтью попятился от Блэка, который, наконец-то, встал, чтобы собрать упавшие кольца. Мэтью притворил за собой дверь и поспешил нагнать Камиллу.

— Теперь вы понимаете, что я имел в виду? — спросил он, когда они поравнялись и вместе пошли по изгибающемуся коридору к лестнице, по которой уже успел спуститься Сантьяго. — Я говорил о Доминусе. Блэк безумен.

Камилла остановилась, и Мэтью тоже замер. Увидев насмешливую улыбку на ее губах, он оторопел.

— Безумен? — переспросила она, погладив потрескавшийся переплет книги. — Молодой человек, прежде чем Блэк упомянул своего господина, у меня по спине побежали мурашки. Позади нас действительно что-то стояло.

Вопрос, не сошла ли она с ума, застрял у Мэтью в горле. Блэк назвал ее сестрой. Неужели в своей демонической горячке он понял об этой женщине нечто такое, что было недоступно другим? Охотница на ведьм? Или ведьма?

Пока Мэтью размышлял, Камилла развернулась и пошла дальше, но снова остановилась, не дойдя до лестницы, потому что на ее пути возникла еще одна фигура. Этой фигурой оказался Хадсон Грейтхауз. Вероятно, он шел к Мэтью, чье нынешнее пристанище — не очень большое, но все же больше, чем его жилище в Нью-Йорке, — находилось как раз рядом с лестницей.

Камилла приблизилась к Хадсону. Она была с ним практически одного роста, хотя Великий, разумеется, превосходил ее в габаритах. Мэтью заметил, как Камилла оглядела бородатого истощенного мужчину с ног до головы, пока тот стоял и тупо пялился на нее, как если бы никогда прежде не видел женщин. Скорее всего, таких, как она, он и вправду прежде не встречал.

— Кто эта печальная особа? — усмехнулась Камилла, обратившись к Мэтью.

— Мой друг Хадсон.

Камилла некоторое время молча смотрела в лицо Грейтхауза, а затем махнула свободной рукой из стороны в сторону перед своим носом.

— Вы что, никогда не моетесь? — спросила она и поспешила пройти мимо него.

— Кто это, черт возьми, был? — спросил Хадсон, когда женщина исчезла из виду.

— Охотница на ведьм.

Или ведьма, — снова подумал Мэтью.

— Кто?

— Неважно. Я расскажу тебе позже.

Мэтью пошел за Камиллой, чтобы проводить ее и Сантьяго, однако его остановил голос Хадсона, в котором впервые с момента приезда сюда прозвучало чуть больше силы.

— Мэтью!

— Да?

Хадсон подошел к нему и посмотрел туда, где скрылась Камилла.

— Может быть… я должен привести себя в порядок. Как ты думаешь?

— Я думаю, что да, — ответил Мэтью, побоявшись спугнуть мимолетное вдохновение друга.

— Ты… можешь принести мне мыло? Я имею в виду… когда сможешь. И… — рука Хадсона поднялась и коснулась его спутанной бороды. — Может… ножницы и бритву?

— Можешь воспользоваться моими, — ответил Мэтью. — Я принесу их тебе, — он начал спускаться вслед за Камиллой Эспазиель к губернаторской карете и на полпути к подножию лестницы понял, что, кем бы она ни была — охотницей на ведьм или ведьмой, — эта женщина уже наложила заклятие на Хадсона, и оно вполне могло быть достаточно сильным, чтобы спасти жизнь его друга.

Глава четвертая

Попав на Сардинию, Мэтью вскоре узнал, что здесь водятся дикие кабаны, и не удивился, увидев на ужине губернатора Сантьяго серебряное блюдо с жареным кабаньим мясом. Мясо было почти почерневшим и подавалось с различными соусами. Впрочем, это было не единственное блюдо вечера. Сегодня в роскошно обставленной столовой, украшенной гербами в рамках и написанными маслом портретами сердитых старых чиновников, также подавали угощения из свинины, жареных голубей, запеченных анчоусов и разнообразных овощей. Мэтью понял, что приглашение на трапезу — еще одна демонстрация доброй воли Сантьяго. Об этом кричало все: коллекции мечей, топоров, копий и другого оружия, развешанного по стенам и будто напоминавшего англичанам о том, какое место им здесь уготовано.

Мэтью дожидался той части ужина, в которой начнется обсуждение главных вопросов. Ведь пока что — после трех блюд и бутылки «Темпранильо» — единственным предметом обсуждения были вопросы о том, как идут дела в колониях, какая там погода, какие там предприятия и интересы. Мэтью не преминул напомнить губернатору, что в Нью-Йорке его ждет невеста, и, чем скорее у него появится возможность туда вернуться, тем лучше. Сантьяго проигнорировал эти замечания. Ему больше нравилось отпускать едкие замечания о «голодных и глупых» целях английской армии и «жадной и детской» политике правительства Англии. Вице-королю Франсиско Хинесу Руису де Кастро все эти реплики приходилось переводить, ведь он не знал «языка варваров».

Де Кастро, щеголявший в темно-синем бархатном костюме, украшенном золотыми пуговицами, множеством медалей, желтыми манжетами и высоким кружевным воротником, был невысоким, стройным мужчиной лет пятидесяти с подстриженной седой бородкой и седыми усами, закрученными на концах. Он сидел во главе стола, справа от него — Сантьяго и Камилла Эспазиель, слева — Мэтью и кардинал Блэк.

Де Кастро старался не задерживать на Блэке слишком долгих взглядов. Безумный кардинал был закутан в свой обычный черный плащ, темные волосы были напомажены, а свежевыбритое лицо казалось таким же угрюмым, как портреты на стенах. Он ел медленно, делал долгие паузы между кусками и не произносил ни слова, даже когда ему задавали вопросы. Мэтью задумался, уж не считает ли он, что один из четырех свободных стульев за столом занимает Доминус, потому что время от времени на уродливом лице Блэка появлялась едва заметная улыбка человека, знающего то, чего не знают другие.

К счастью, Сантьяго не позвал на этот ужин свою жену — вероятно, решив, что Блэк ей не понравится, и у нее пропадет аппетит в его присутствии.

Мэтью также отметил, что Камилла Эспазиель, переодевшаяся в платье цвета морской волны, еще сильнее подчеркнувшее выразительность ее глаз, пристально следит за кардиналом Блэком. Она забрала свои серебристые волосы назад и закрепила их черепаховыми гребнями, продемонстрировав ярко выраженную горбинку на носу. Камилла снова показалась Мэтью грозной, даже сидя за обеденным столом. И красивой. Непосредственно к нему она не обращалась, и Мэтью ждал, когда кто-нибудь объяснит ему, чего от него ждут. Впрочем, пока что он позволил себе просто насладиться пиром, потому что уже давненько не отведывал ничего подобного.

Беседа продолжалась. Де Кастро переговаривался с Сантьяго и Камиллой. Мэтью пытался вникнуть в суть разговора, но улавливал лишь обрывки фраз. Вскоре он оставил попытки и налил себе еще одну порцию вина.

Слуги принесли тарелки с ванильным тортом, бисквитами, сахаром и маленькими порциями какого-то блюда, коего Мэтью никогда прежде не видел. Оно было похоже на кусочки чего-то пышного и желтого, политого медом. Осмелившись попробовать неизвестное блюдо вилкой, Мэтью обнаружил, что оно аппетитно хрустит, а на вкус одновременно соленое и сладкое.

— Могу я спросить, что это? — поинтересовался он у губернатора.

Ответ не заставил себя ждать:

— Palomitas.

— Да, но из чего это приготовлено?

— Полагаю, на вашем языке это будет называться «воздушная кукуруза».

— Кукуруза? Она не похожа на ту кукурузу, которую я когда-либо пробовал.

Сантьяго посмотрел на него, как на самого невежественного жителя Альгеро.

— Наш великий завоеватель и благородный лорд Кортес привез эти зерна кукурузы и способ их приготовления в Испанию после завоевания империи ацтеков в 1500-х годах. Ацтеки ели это и использовали в своих религиозных церемониях, если их богопротивные ритуалы можно так назвать, — фыркнул он. — Мы усовершенствовали процесс, и вместо кастрюль с горячим песком стали применять специальные паровые котлы. Я ценю, что вам это интересно.

Блэк внезапно разразился лающим смехом, от которого Сантьяго и де Кастро подпрыгнули на своих стульях. Глаза нечестивого кардинала блеснули в свете свечей.

— Я знал, что испанцы — нация неуклюж, — сказал он, — но я и представить себе не мог, что они могут испортить такую простую вещь, как кукуруза. — Он отодвинул свою тарелку. — Это отвратительно.

— Мы примем ваше мнение к сведению, — с явным пренебрежением сказал Сантьяго, — нам незачем переубеждать вас.

Вице-король де Кастро уловил некоторые слова и принялся хлопать по столу, требуя перевода. Он выпалил что-то в ответ, из-за чего Камилла прикрыла рот рукой, скрывая смешок. В ее глазах показалось заметное веселье. Мэтью допил вино и с негромким стуком поставил свой кубок на стол. Он понял, что время пришло.

— Сеньоры и сеньорита, я благодарю вас за пир и за очевидные попытки смягчить то, что, очевидно, должно произойти. Могу я попросить больше не тянуть? — Он поднял указательный палец, прежде чем Сантьяго успел заговорить. — Я уже знаю, что вы хотите отыскать Бразио Валериани и зеркало. Мне хотелось бы знать, зачем.

Губернатор сделал большой глоток из чаши с вином, прежде чем ответить.

— Скажем так, наивысшая испанская власть хочет предъявить свои права на зеркало, перевезти его в Испанию и запереть в специальном хранилище.

Блэк снова отвратительно захохотал.

— В хранилище Бурбонов, я полагаю! И с какой целью? Чтобы покончить с вашим небольшим разногласием, уничтожив все следы империи Габсбургов? Для этого вам понадобится демон маркиз Марчосиас или, возможно, граф Матус. Да… Граф Матус, несомненно. Он может призвать армию духов, которые уничтожат ваших врагов. Их нельзя убить ни одним оружием смертных. Правда, как только вы откупорите эту бутылку, вы не будете знать, как вернуть духов обратно в сосуд. Поэтому духи пронесутся по Испании, и та превратится в вашу отвратительную воздушную кукурузу. Скорее всего, вы подожжете весь мир и положите конец всем войнам и всем людям. О, это будет истинно великим делом для цивилизации.

Сантьяго принялся переводить эту тираду для де Кастро.

Мэтью узнал от губернатора, что король Испанской империи Карл II умер в 1700 году, не оставив наследника. Карл был Габсбургом, но теперь испанские Бурбоны претендовали на корону. Политическая борьба захватила Габсбургов и Бурбонов и распространилась почти по всему европейскому континенту, поскольку власть других правителей могла ослабнуть в зависимости от того, какой «дом» управлял Испанией и торговыми путями этой страны. Во время одной из шахматных партий Сантьяго объяснил Мэтью все это и назвал это мировой войной, в которую были втянуты Голландская республика, Пруссия, Франция, Шотландия, Бавария и — со стороны Габсбургов — Англия. В настоящее время боевые действия шли на севере Италии, как раз в районе близ Венеции, где Мэтью предполагал начать поиски сына Киро для Де Кастро.

Когда Сантьяго закончил переводить, Камилла повернулась к кардиналу Блэку.

— Полагаю, вы считаете, что способны контролировать эти сущности? — спросила она.

Мэтью решил, что услышал достаточно.

— Я что, сижу в компании безнадежных сумасшедших? Положим, Блэк не в своем уме, но остальные-то могут проявить хоть каплю здравого смысла! — Он отчаянно переводил взгляд с Камиллы на Сантьяго и обратно. — Прошу, только не говорите мне, что в самом деле верите в силу зеркала! Это же нелепо!

Камилла не сводила с него глаз.

— Вы разве можете быть в этом так уверены? Мой отец всю жизнь был связан с тем, что вы называете нелепостью, и я могу вас заверить, что он…

— Да, — перебил Сантьяго, — все мы знаем, чем занимался ваш отец, сеньорита Эспазиель и благодарим вас за то, что чтите его память.

Мэтью заметил, как по лицу Камиллы пробегает тень. На этот раз она не рассеялась так быстро, как в карете. Камилла отвела взгляд и потянулась за своим кубком вина.

Сантьяго пристально посмотрел на Мэтью, вздернув подбородок.

— Ты религиозен? Веришь в Святую Библию? В жизнь и дело Иисуса Христа?

— Да, но какое это имеет отношение к…

— Это имеет отношение ко всему. Если человек верит в Святую Библию и в написанное слово о жизни Христа, он не может… как бы это сказать по-английски?.. выбирать, во что верить, а во что нет. Я имею в виду искушение Христа Сатаной. Ты знаешь об этих отрывках?

— Да.

— И ты веришь в их правдивость?

— Ну, я… — Мэтью на мгновение растерялся. — Это было в Библии, я знаю, но…

— Значит, ты веришь в Бога-Отца и Его Сына, но не веришь в Сатану?

— Я не хочу обсуждать свои религиозные убеждения.

Сантьяго озорно улыбнулся и хлопнул в ладоши.

— Ах! Вот в чем дело! Ты избегаешь этих мыслей, не так ли? Отрицаешь власть Сатаны в этом мире? Отрицаешь даже его существование?

— Я знаю, — сказал Мэтью с силой, которая удивила даже его самого, — что в этом мире люди творят достаточно зла.

Блэк тихо рассмеялся. От этого звука у Мэтью по спине побежали мурашки, и он задался вопросом, не стоит ли Доминус позади него с вытянутой лапой, готовый коснуться его.

— А вот здесь, — сказал Сантьяго, кивнув в сторону Блэка, — находится человек — хоть мне и не доставляет удовольствия называть его так, — которому знакомо имя Сатаны. Я бы сказал, что этот человек хранит более мрачные тайны, чем любой из нас.

— Да, — согласился Мэтью, — и он мастерски выковыривает глаза и кладет их в бутылки из-под джина.

После этих слов повисло молчание. К счастью, Блэк не засмеялся вновь и вовсе никак не отреагировал. Возможно, он опасался этого, потому что рядом с тарелкой Мэтью лежал нож.

Сантьяго нервно прочистил горло, прежде чем продолжить.

— Я хочу сказать, Мэтью, что нельзя выбирать, во что веришь. Нельзя верить в одно Писание, но часть его полагать истинным, а часть ложным.

— Я и не говорил, что считаю так.

— А разве не это ты сказал? В моей стране такое разделение на веру и неверие привело к…

— … пыткам, которые вызвали бы улыбку на лице любого демона, — перебил его Блэк. — В одном Корбетт прав: зачем Сатане трудиться, если люди делают всю его работу?

Де Кастро снова хлопнул по столу, желая узнать, о чем идет речь, но Сантьяго кивнул ему и взмахнул рукой, призывая к терпению, прежде чем снова обратить внимание на Мэтью.

— Если существует зеркало, — сказал он, — и если это зеркало действительно заколдовано дьявольскими силами, не кажется ли тебе, что было бы разумнее всего найти его и запереть навсегда?

— «Навсегда» — это до тех пор, пока следующий король Испании из рода Бурбонов не решит расширить свою империю? — холодно улыбнулся Блэк, поигрывая кольцами на пальцах с длинными когтями. — Да, пусть дилетанты балуются с этими силами, и на том месте, где раньше была Испания, в земле останется кратер.

Де Кастро снова застучал по столу, и Сантьяго перевел ему сказанное. Затем заговорил вице-король, обращаясь к Мэтью и Блэку. Он говорил несколько минут, его голос то повышался, то понижался, и Мэтью понял, что эта речь была очень важна для него. Наконец де Кастро замолчал, его глаза остекленели, а лицо странно побледнело, и он посмотрел на губернатора, чтобы тот перевел.

— Вице-король хочет, чтобы вы поняли, — начал Сантьяго, — что он родом из простой семьи. Когда он был маленьким мальчиком, в деревне неподалеку от его дома женщину обвинили в колдовстве. Выяснилось, что в заброшенном амбаре она соорудила… как это на вашем языке? Сатанинское святилище. Сначала она приносила в жертву мелких животных — кур, кроликов и собак. Затем она перешла к козам, а потом… к нескольким молодым девушкам. Она заманивала их красивыми нарядами и перерезала им горло. Вице-король вспоминает, что ее нашли купающейся в крови. Эту женщину поймали, осудили и повесили на деревенской площади, но не раньше, чем она поклялась отомстить каждой душе, которая жила в этих краях.

Мэтью покачал головой.

— Она была сумасшедшей, но не обязательно ведьмой.

— Позволь мне закончить рассказ вице-короля. После того, как эту женщину повесили, ей отрубили голову, руки и ноги, а части тела сожгли, пепел посолили и закопали в яму, которую засыпали землей и окропили святой водой. Вице-король говорит, что почти через год после смерти той ведьмы в деревню пришла чума. Он вспоминает, что это была кровавая лихорадка. Жителей деревни рвало кровью, их тела корчились, как будто их заколдовали и превратили в адских марионеток. Он знал об этом, потому что его отец был врачом, который лечил все деревни в округе, а мать была повитухой. Вице-король говорит, что его отец вошел в ту деревню, чтобы помочь больным, прежде чем стало ясно, что это чума. Он слышал рассказы о тех, кто погиб первыми. Со временем почти все жители умерли в ужасных мучениях. Никто не знает, почему и как, но начался пожар, который уничтожил все. Но и на этом все не кончилось. В течение многих лет после этого — до тех пор, пока семья вице-короля не переехала в Мадрид, — он слышал рассказы путешественников, проходивших через эту долину, о том, что они видели горящую деревню и слышали крики горящих душ. Кроме того, в некоторые ночи можно было увидеть не только огонь, но и фигуры, выпрыгивающие из пламени и ныряющие в него… нечестивый танец, который, возможно, продолжается и по сей день. Вице-король де Кастро говорит, что он никогда не возвращался и не вернется туда. Это тяжелое прошлое, но именно благодаря ему, когда он увидел книгу, он понял, что именно в ней изображено. После того, как ты рассказал свою историю, Мэтью, ты должен понимать, почему вице-король хочет спрятать зеркало.

— И вышестоящие чины призвали эту так называемую охотницу на ведьм? — Блэк бросил злобный взгляд на Камиллу. — С какой целью? Чтобы обитатели подземного мира начали корчиться от смеха?

— У меня есть опыт общения с подобными силами, — спокойно ответила Камилла.

— Это вы так думаете! — насмешливо фыркнул Блэк. — Я обучался этому у опытного мастера. И я могу заверить вас, что, с чем бы вы ни сталкивались в прошлом, это был лишь детский манеж в сравнении с тем, с чем вы хотите столкнуться сейчас!

— Сказал человек, — нахмурился Мэтью, — который в прошлом приносил в жертву детей. Думаешь, я забыл ту твою… сцену?

Блэк сплюнул и махнул рукой.

— Ты ни черта не понимаешь! Никто из вас понятия не имеет, с чем вы имеете дело, если собираетесь отправиться за этим зеркалом без моей помощи. Оно чрезвычайно опасно.

— Лично я намерен насладиться оставшейся частью пира и забыть обо всем этом. — Мэтью помолчал и пристально посмотрел на Блэка. — Профессор Фэлл хотел найти зеркало, чтобы попрощаться со своим сыном, которого забили насмерть на лондонской улице. Я полагаю, ДеКей хотел найти зеркало, чтобы восстановить свое лицо. А зачем оно нужно тебе?

Блэк уставился на свои руки, прежде чем ответить, опустив голову.

— Это мое личное дело, — сказал он непривычно сдержанным тоном.

— А теперь, — прервал их Сантьяго, — это наше дело.

Он повернулся к королю и говорил с ним примерно полминуты. В конце диалога де Кастро кивнул: что-то было решено. После этого Сантьяго снова обратился к Мэтью.

— Ты впечатлил меня рассказами о своей работе в качестве… как ты это называл? Решателя проблем. Думаю, ты повидал гораздо больше, чем рассказывал. Итак, мы пришли вот к чему: поскольку ты уверен, что сможешь найти сына колдуна, мы позволим тебе сделать это. Работая, ты, разумеется, будешь представлять наши интересы. Ты, сеньорита Эспазиель и этот человек — Блэк — отправитесь на корабль вместе с капитаном Андрадо и четырьмя мужчинами, которых он сам выберет в качестве… гм… охранников. После этого вы…

— Подождите! — перебил Мэтью, осмыслив, что сказал ему губернатор. — Я поеду с этим отродьем? — Он ткнул пальцем в Блэка. — Ни за что!

Сантьяго снова переговорил с де Кастро. Пока они говорили, Мэтью осознал нечто очень важное: если он оставит Хадсона здесь, а сам отправится в это путешествие, его друг наверняка умрет в Альгеро.

— Я хочу, чтобы Хадсон Грейтхауз отправился с нами, — заявил Мэтью, перебивая Сантьяго.

— Судя по тому, что я видел, он не в состоянии путешествовать, — хмыкнул губернатор.

— Я об этом позабочусь.

Мэтью подумал, что наличие цели могло бы стать для Хадсона сильным стимулом вернуться к жизни… или хотя бы начать это делать.

— Когда мы отправляемся? — спросил Мэтью.

Губернатор снова обратился к де Кастро, который внимательно выслушал его, прежде чем медленно кивнуть.

— Что ж, хорошо, — наконец, сказал Сантьяго. — Каждый англичанин, который захочет отправиться с вами, может это сделать. У вас будет бумага, подписанная мной и вице-королем, чтобы вы могли проходить через патрули дома Бурбонов, если с ними возникнут какие-то проблемы. Мы хотели бы, чтобы экспедиция началась к концу недели, так что, если хочешь подготовить своего друга, у тебя есть пять дней. До порта Венеции отсюда десять дней пути.

— Хорошо. Тогда позвольте мне попросить ваших поваров завернуть немного мяса, оставшегося на блюде. А также все остальное, что подавали.

— Это нетрудно. — Сантьяго потянулся к маленькому серебряному колокольчику, висевшему у него на поясе, и позвонил, вызывая слугу.

Камилла поймала взгляд Мэтью.

— Ваш друг так много значит для вас? — спросила она.

— Много.

— Вам нужно как-нибудь рассказать мне о нем.

— Давайте я расскажу, — вмешался Блэк. — Он — жалкая оболочка того, кем был раньше. В этой поездке он будет бесполезен.

Мэтью не обратил внимания на безумца, приносящего в жертву детей и выколовшего глаза «Черноглазому Семейству».

— Мой друг — верный и мужественный человек, — сказал он Камилле. — Буду рад рассказать вам о нем все.

Появился слуга и принялся заворачивать остатки ужина. Чтобы отметить согласие, к которому они пришли, Сантьяго приказал принести еще бутылку вина. Мэтью не хотелось больше ни капли. От одной мысли о продолжении поисков этого проклятого куска стекла у него начинала кружиться голова.

— Еще вина! — с кривой улыбкой воскликнул Блэк. — Отлично!

Он оглянулся на Доминуса — безликую фигуру в фиолетовой мантии и капюшоне, стоявшую прямо за Корбеттом, и подумал, что только он и Доминус знают, почему он так отчаянно хотел заполучить зеркало. Остальные узнают об этом желании спустя время.

И тогда будет поздно. Слишком поздно.

Глава пятая

Это была история о двух мирах.

В первом мире Мэтью сел подле Хадсона в его комнате и подал ему блюдо с мясом и овощами, взятое со стола Сантьяго и завернутое в кухонную салфетку. Свежевыбритый и вымытый Хадсон сперва с удивлением уставился на блюдо, а затем спросил так же тускло, как и всегда:

— И по какому случаю такой пир?

Мэтью рассказал о своем ужине в столовой Сантьяго. Слушая историю, Хадсон не вставлял ни слова, однако где-то к середине рассказа решился попробовать свинину. Мэтью завершил свою историю словами:

— Если это поможет мне в конце концов вернуться к Берри, где мне самое место, я бы нашел для этих безумцев хоть сам Святой Грааль. — Он посмотрел на Хадсона, который пока переваривал его рассказ и медленно поглощал пищу, и добавил: — К слову сказать, сеньорита Эспазиель предложила мне принести тебе этот ужин.

— Хм, — протянул Хадсон с набитым жареным мясом ртом. Однако больше никакой реакции от него не последовало.

— Она также предложила, — осторожно продолжил Мэтью, — чтобы ты отправился с нами.

Хадсон перестал жевать. Он сглотнул, несколько секунд посидел неподвижно, а затем снова принялся за еду.

— Что скажешь? — подтолкнул Мэтью.

Хадсон расправился с несколькими кусочками жареного лука, прежде чем ответить. Когда он заговорил, голос у него был тихим и задумчивым. Он вновь будто состарился на несколько лет, и это разбило Мэтью сердце.

— Я спекся, — сказал Хадсон. — Я больше не в состоянии тебя защитить.

— А кто тебя об этом просит? Я и сам могу за себя постоять.

— Я знаю. — Хадсон нехотя натянул на лицо слабую улыбку. — А кто тебя этому научил?

Мэтью наклонился к Хадсону и подкрутил фитиль масляной лампы, стоявшей на столе рядом с его койкой.

— Послушай, — вздохнул он, когда в комнате посветлело, — ты «спекся», только потому что сам так считаешь. Неужели ты до сих пор не понял, что у тебя не было выбора? Ты должен был убить Фалькенберга. Голгофа лишила его рассудка. Ты спас множество жизней, которые он мог отнять, потому что в своих фантазиях вновь перенесся на поле боя. Так что, прошу тебя, прекрати жалеть себя. Это бессмысленно и не приносит тебе никакой пользы. Только вредит.

В свете лампы Мэтью заметил, как в глазах Хадсона на мгновение вспыхнул красный огонек, который вполне мог быть отголоском его прежнего гнева, всегда готового вырваться наружу. Но эта искорка угасла, так и не успев раздуться до пламени. Как только она исчезла, Хадсон лениво вернулся к ужину.

— И это все? — почти раздраженно спросил Мэтью. — Неужели после всего, через что ты прошел, ты просто сдаешься?

Хадсон не стал ничего отвечать, а только продолжил есть.

— Брось, ну не ради меня ведь ты решил привести себя в порядок, верно? Ты сделал это ради женщины.

Хадсон запил еду, комом вставшую в горле и хрипло сказал:

— Охотница на ведьм. Нелепица какая-то. Но… красивая, не так ли?

— Очень красивая, — не стал спорить Мэтью.

— Испанка, — продолжил Хадсон. — И не слишком жалует англичан.

— И, тем не менее, она попросила принести тебе еду.

Мэтью лгал, но сейчас попросту не видел другого выхода. Ему в голову не приходило ничего лучше.

— Для этого должна быть какая-то причина. Если бы ты выбросил из головы то, что случилось с Фалькенбергом, и…

— Я сделал то, что должен был сделать. — Хадсон поднял мрачный взгляд, отвлекаясь от тарелки. — Я сожалею об этом, это было… ужасно. Но иначе было нельзя. Дело в том, Мэтью, что Голгофа и мне затуманила разум. Она отобрала чувство реальности, но кое-что, наоборот, прояснила. Это было… событие, которое я очень долго пытался забыть. И мне удавалось хранить это глубоко в своей памяти, пока мы не высадились на Голгофе.

— О чем ты говоришь?

Хадсон покачал головой. Мэтью попытался снова:

— Что ты имел в виду, когда сказал: «Я — ложь»?

— Только то, что сказал.

Убейте их всех, — сказал тогда Хадсон, и Мэтью испугался, что его друг сходит с ума.

— Это как-то связано с твоим военным прошлым?

Хадсон прикрыл глаза. Открыв их снова, он посмотрел в стену мимо Мэтью.

— Я знаю, ты хочешь, чтобы я сдвинулся с места и начал что-то делать. Ты привык ко мне такому. Ты ожидаешь этого от меня. Ты ждешь сильного человека. Солдата. Наемника. Великого, как ты меня называешь, да? Но я не заслуживаю ни твоей похвалы, ни твоего уважения, понимаешь?

— Нет. Я лишь понимаю, что ты нужен мне, чтобы найти Бразио Валериани и зеркало. Если я поеду, то, даже если ничего не получится, мы сможем, наконец, вернуться в Англию, а затем в Нью-Йорк. Ты же не хочешь умереть здесь, Хадсон! Клянусь Богом! — воскликнул он, злясь и на себя, и на Хадсона. — Я не позволю тебе умереть здесь!

Хадсон тупо уставился на Мэтью. Он моргнул и медленно, очень медленно расплылся в улыбке.

— Мальчик, — тихо пробормотал он, — внезапно обрел силу и стал мужчиной. Луч луны обрел силу солнца. Или это происходило постепенно, а я не замечал?

— Доедай, — буркнул Мэтью, чувствуя, как краснеют его щеки. — Завтра ты приступишь к работе. Настоящей работе с тренировочным мечом. Ты снова начнешь есть, как сильный человек и солдат. Через пять дней ты поднимешься на борт корабля, который доставит тебя в Венецию, и внесешь свой вклад в поиски. Слышишь?

— Я много чего слышу.

— Вот и хорошо. Лучше запоминай.

Мэтью встал со стула, стоявшего рядом с кроватью Хадсона. Он уже собрался уходить, однако остановился, чтобы сделать одно важное заявление.

— Я жду, что ты поможешь мне закончить это задание. Не подведи меня.

Хадсон поднял руку, чтобы задержать Мэтью еще на мгновение.

— Эта женщина и вправду велела тебе принести мне еду?

— Нет.

— Я так и думал. Хотя она красивая. Есть в ней нечто привлекательное. Охотница на ведьм. Ты веришь в это?

— Она в это верит. Очевидно, губернатор и вице-король тоже.

— Безумие, — хмыкнул Хадсон, — свойственно не только англичанам. Но… позволь спросить, ты рассказал Профессору о поездке? — В ответ на молчание Мэтью он приподнял бровь, на которой остался давний шрам от брошенной чашки. — Надо рассказать. Знаю, он счастлив обрести здесь свой маленький рай. Но ты должен ему рассказать.

— Уже поздно. Пожалуй, я расскажу ему завтра.

Хадсон покачал головой.

— Ты должен рассказать ему сейчас. Или ты хочешь, чтобы ему рассказал Блэк?

Это было веское замечание. Похоже, дело и впрямь не терпело отлагательств.

— Завтра мы с тобой начнем с тренировки, — сказал Мэтью. С утренней работой по плетению корзинок придется подождать.

Он вышел из комнаты Хадсона и направился вперед по коридору, где редкие масляные лампы на настенных крюках освещали путь в этом мире теней.

Во втором мире Мэтью подошел к камере Профессора Фэлла на нижнем этаже и постучал в дубовую дверь, которую, по милости губернатора Сантьяго, не запирали снаружи. Вскоре дверь со скрипом отворилась, и из комнаты выглянул Профессор с белыми, как совиные крылья, волосами, увенчанными темно-синим беретом в испанском стиле с красной кисточкой.

— Ах, Мэтью! — воскликнул он, и на его загорелом, здоровом на вид лице появилась улыбка. — Чем могу помочь?

— Нам нужно поговорить.

Ему показалось, или улыбка Профессора немного померкла? Возможно…

— А я все гадал, когда же это произойдет. — Фэлл распахнул дверь пошире. — Входи, пожалуйста.

Мэтью вошел, и Фэлл притворил дверь. Владения Профессора для настоящего заключенного были пределом мечтаний. Две масляные лампы отбрасывали золотистые блики на красивое плетеное кресло, стоявшее перед мольбертом Фэлла, на котором зиждилась незаконченная акварель. Рядом стоял комод, купленный у мебельщика в центре города, а также небольшой письменный стол со вторым плетеным креслом. На комоде покоились кувшин с водой, таз для бритья, ручное зеркало, бритва и другие принадлежности для туалета. Кровать Фэлла была застелена покрывалом в зелено-синюю полоску, а перьевая подушка была обтянута синим бархатом.

На Профессоре был длинный кафтан цвета красного вина — возможно, Амароне? — а на ногах — тапочки желтовато-коричневого оттенка, с маленькими блестящими круглыми металлическими вставками.

Сардиния однозначно пошла Фэллу на пользу благодаря его художественным талантам.

— Садись, садись! — Фэлл указал на второй стул. — У меня есть лимонная вода. Не хочешь чашечку?

— Нет, спасибо. — Мэтью сел. Его взгляд блуждал по комнате, и он вспомнил вопрос, который задал губернатор. Возможно, Мэтью собирался спросить об этом раньше, но чувствовал, что сейчас подходящий момент. — Вы, кажется, счастливы здесь. Скажите мне… у вас ведь достаточно денег, чтобы уехать и отправиться куда угодно. Почему вы этого не делаете?

Фэлл сел перед мольбертом, на котором был натянут холст с изображением извилистой морской раковины, написанной в морских зеленых, голубых и коричневых тонах. Он тихо рассмеялся.

— Почему я здесь? Знаешь… это довольно забавно. По крайней мере, для меня. — Он наклонился вперед, ближе к Мэтью. — После всего, что я натворил, я впервые оказался в тюрьме. И только здесь я стал свободным, как птица. Могу приходить и уходить, когда захочу. Могу наслаждаться этой камерой, как будто она — мой давно потерянный дом. Чего еще мне хотеть?

— Вы могли бы найти себе жилье поближе к морю.

— Мне нравится вид с крепостной стены. У меня там стоит стул, я прихожу туда посидеть и посмотреть на закат. И мне нравятся прогулки. Это полезно для моего здоровья, ты не согласен?

— Согласен.

Мэтью и впрямь удивлялся этому. На Голгофе Профессор Фэлл был угрюмым тощим озлобленным подобием того, кем он являлся сейчас. Да, его руки все еще временами подрагивали, но, казалось, недуг не влиял на его творчество. Речь сделалась четкой и внятной в отличие от того, какой была на том дьявольском острове. Он хорошо питался в городских тавернах. Казалось, каждое утро он просыпался с рассветом, будто с нетерпением ждал нового дня. Мэтью не раз задавался вопросом о том, насколько мир Профессора Фэлла отличался от мрачного мира, ставшего личным адом Хадсона. В это было трудно поверить, но, похоже Фэлл действительно нашел себе великую цель, в то время как Хадсон вознамерился погубить себя за ему одному известный давний грех, о котором он не хотел говорить.

Эта мысль привела Мэтью к той ужасной новости, которой ему нужно было поделиться с Профессором. Он уже собирался открыть рот, но Фэлл опередил его:

— Ты здесь по трем причинам. Первая: сегодня причалил новый корабль. Вторая: мимо меня сегодня проехала губернаторская карета, а внутри был ты и женщина. Там достаточно большие окна, чтобы заметить вас, но вот вы могли и не увидеть меня. Третья: после губернаторская карета вернулась, чтобы забрать тебя и эту отвратительную тварь ближе к вечеру. Я видел, как вы уезжали. Итак… что ты хотел мне сказать?

Мэтью уставился на каменные плиты пола, на которых лежал нежно-зеленый ковер, напоминавший морские водоросли.

— Боже, — ахнул Профессор, — только не говори мне, что Сантьяго запретил завтрашнему солнцу восходить! Неужели все настолько плохо?

Мэтью посмотрел в лицо человека, которого когда-то боялся больше, чем кого-либо на Земле, и ужаснулся тому, что собирался сказать, потому что идеальный мир Фэлла вот-вот должен был разрушиться. Однако откладывать было нельзя. Мэтью открыл рот, и слова сами полились наружу.

— Им нужен Бразио Валериани и зеркало. И они хотят, чтобы я его нашел.

Фэлл пока молчал, но уже после этих нескольких слов его тело напряглось, улыбка увяла, глаза потемнели, и что-то, похожее на тень, постучалось в его душу и сгустилось в ней.

— Я говорю об испанцах. Сантьяго и вице-короле де Кастро. Полагаю, это указ некоего высокопоставленного лица. Книга привлекла внимание той женщины, которую вы видели. Ее зовут Камилла Эспазиель, и она…

Мог ли он вообще говорить о ее профессии, если это можно так назвать? Это же, в конце концов, настоящее безумие. Видит бог, это было непросто.

— … она охотница на ведьм, — закончил он.

Профессор рассмеялся, и это был ужасный, глухой звук, в котором не было веселья. Мэтью едва не отшатнулся, почувствовав, что внутри него что-то сжалось.

— Охотница на ведьм, — повторил Фэлл, почти как проклятие. — Она приехала посмотреть, как повесят Блэка?

— Блэк тоже поедет, — сказал Мэтью. Он сразу пожалел о сказанном, но понял, что Фэлл все равно рано или поздно узнал бы. — Я также позвал Хадсона.

— Ох… — Фэлл кивнул. Его янтарные глаза потемнели и сделались почти безжизненными. — А испанцы думают, что могут контролировать все, что происходит, верно?

— Я полагаю, что дело не только в этом. Они хотят, чтобы Блэк убрался с острова.

— Зная тебя, полагаю, они предоставили тебе выбор. Так почему ты согласился?

— У меня был выбор. И я решил согласиться, потому что Сантьяго и де Кастро поклялись взамен позволить мне вернуться домой. Они сказали, что, если я соглашусь, каждый англичанин, который захочет вернуться домой, будет передан на попечение итальянцев. Между Англией и Италией нет вражды. Мне дадут достаточно денег, чтобы нанять корабль. И вы прекрасно знаете, почему мне нужно как можно скорее вернуться в Нью-Йорк. Если бы я отказался… кто знает, сколько мне пришлось бы здесь пробыть. И Хадсону тоже. Ему нужна цель, чтобы выбраться из своей меланхолии. Она убьет его, если его не вытащить. И, если меня здесь не будет, он тоже умрет. Вот, почему я согласился.

Какое-то время Профессор молча смотрел на свою акварель с изображением морской раковины, словно видел в ее изгибах и завихрениях узор будущего.

— Я думал, что все кончено, — сокрушенно сказал он. — Я думал, что все это превратится в странную фантазию и канет в забытье. Но, видимо, кому-то высокопоставленному приспичило выяснить, действительно ли зеркало может то, что оно может, и использовать его в своих целях. — Он склонил голову набок. — Как думаешь, я переборщил с синим на этой картине? Мне кажется, что да. Нужно это исправить. Завтра. А сейчас… уже поздно, не так ли?

— Да.

— Когда ты уезжаешь?

— Через пять дней.

— Думаешь, Хадсону это будет под силу?

— Я сделаю все возможное для этого.

— Тогда перед тобой стоит нелегкая задача. — Фэлл снова изучил картину. — Да, слишком много синего, — сказал он. — В реальности его было не так много, мне просто нравится этот цвет. Он успокаивает мою душу. — Профессор холодно улыбнулся Мэтью. — Спокойной тебе ночи. И… спасибо, что сказал мне.

Мэтью встал. Прежде чем покинуть камеру Фэлла, он снова повернулся к нему. Старик сидел, не шевелясь.

— Мне жаль, — тихо пробормотал Мэтью. — Я тоже хотел, чтобы весь этот кошмар канул в забытье навсегда.

— Но этого не случилось, — ответил Фэлл, не отрывая взгляда от своей картины. — Такова уж реальность.

— Пожалуй, что да.

— Ты сделал разумный выбор. Ты всегда был… разумным молодым человеком. На твоем месте я поступил бы так же. Приятных снов.

— Спасибо, сэр, — сказал Мэтью и оставил Профессора наедине с его мыслями о том, стоит ли использовать еще синей краски, чтобы смягчить острые грани реальности.

В своей маленькой и уютной камере на втором этаже Мэтью надел длинную ночную сорочку в красную клетку, лег на койку при свете лампы и стал ждать, чтобы сон — добрый или кошмарный — снизошел до него. В его голове кружился ураган мыслей. Каждый раз, когда он пытался найти ответ на один вопрос, его внимание привлекал другой.

Стоит ли ему прилагать усилия, чтобы найти Бразио Валериани и зеркало? Или лучше водить группу по бессмысленным кругам, когда они доберутся до Венеции? Может, рано или поздно охотница на ведьм прекратит поиски? В таком случае, лучше раньше, чем позже. Значило ли это, что Мэтью хоть на секунду позволил себе поверить в нечестивую силу зеркала? Зачем оно Блэку? Какую роль во всем этом сыграет охотница на ведьм? Действительно ли испанцы хотят запечатать зеркало в хранилище? А Хадсон… Способна ли эта поездка выдернуть его из затянувшегося упадка? Что ж, замечания Камиллы Эспазиель по поводу его неопрятности хотя бы вынудили его побриться и принять ванну. Это уже можно было счесть хорошим знаком. Возможно, огонь в его душе и угас, но очаг все еще горяч.

А что дальше?..

Пять дней до поездки, затем десять дней на борту в компании Кардинала Блэка. Пусть Мэтью и был благодарен Блэку за то, что тот помог ему сбежать с Голгофы на маленькой лодке, он все равно планировал сделать все, чтобы этого монстра повесили по возвращении в Лондон. А дальше в Нью-Йорке его ждала Берри. Она до сих пор ждет. Все ждет и ждет… а Эштон МакКеггерс, вероятно, кружит вокруг ее дома, время от времени заходит на приятную беседу и не перестает предполагать, что бедного Мэтью, должно быть, давно нет в живых. Наверняка, бедняга-Мэтью погиб в кораблекрушении или же его жизнь унесла другая досадная случайность. Дорогая Берри, вы же прекрасно знаете, что у этого молодого человека есть склонность угождать в нехорошие истории. Рано или поздно одна из них должна была стоить ему жизни…

Мэтью потряс головой, прогоняя морок. Конечно же, МакКеггерс не стал бы внушать такое Берри — он не зашел бы так далеко. Конечно же нет. Или…

Мэтью сел. Черт возьми, нужно было вернуться домой, а единственный путь туда лежал через Венецию! Но неужели он действительно собирался отыскать Бразио Валериани и зеркало? Это был главный вопрос.

Мэтью встал с койки, надел ботинки и вышел из комнаты с лампой в руке. Кресло Профессора Фэлла на крепостной стене куда лучше подходило для ночных размышлений. Ночь стояла теплая, поэтому стоило прогуляться. Он поднялся по ближайшей лестнице, миновал третий этаж и вышел на самую высокую часть тюрьмы, где под звездным небом и сияющей полной луной нашел кресло и устроился в нем, глядя вниз на спящий город.

Если бы он так отчаянно не спешил покинуть этот остров и вернуться к Берри, то подумал бы, что это одно из самых красивых мест, которые он когда-либо видел. Несколько факелов мерцали в гавани, где высокие мачтовые корабли, богато украшенные в испанском стиле, мягко покачивались на волнах, накатывавших на гавань. Лунный свет серебрился на воде. Чуть дальше небольшие полосы голубого свечения указывали на движение косяков рыб, которых Профессор наверняка смог бы легко определить. Время от времени Мэтью видел в окнах домов лампы или свечи, а также движущийся фонарь с красными линзами, который нес один из городских сторожей, совершавший обход. Легкий ветерок доносил до него ароматы апельсиновых рощ и кедра, и казалось, что в мире царит покой.

Мэтью подумал, что когда-нибудь Нью-Йорк станет похож на Альгеро — если не по размеру, то по темпераменту. Ему хотелось увидеть это собственными глазами. Так что… у него попросту не было выбора: ему придется возглавить эту экспедицию. Однако стоит ли водить группу кругами, дожидаясь, пока Камилла скажет «хватит»?

Примерно через двадцать минут размышлений и наслаждения сардинской ночью Мэтью заметил внизу фигуру с фонарем в руках, движущуюся прочь от тюрьмы. Человек сошел с тропы и направился на кладбище. Он шел без особой спешки, направляя фонарь из стороны в сторону, словно читая имена на камнях. Мэтью узнал и фигуру, и походку. Он понаблюдал еще несколько минут, а затем любопытство потянуло его выяснить, что Профессор Фэлл делает там, внизу, среди мертвецов.

Вскоре он тихо подошел к Профессору, постаравшись не напугать его. Фэлл был одет в ночную сорочку и испанский берет и, казалось, был всецело сосредоточен на изучении могильных камней. Мэтью позаботился о том, чтобы его шаги были слышны, стараясь таким образом предупредить старика о своем присутствии. Приблизившись, он поднял фонарь так, чтобы Фэлл мог различить его лицо.

— Не спится? — спросил Профессор, услышав его приближение.

— Да. Вижу, что вам тоже.

— Верно. Слишком много мыслей.

— Как и у меня, — вздохнул Мэтью.

Фэлл продолжил бродить среди мертвецов, и Мэтью пошел рядом с ним. Свет фонаря Профессора падал на имена на камнях. Некоторые выцвели, другие появились совсем недавно. Вскоре Фэлл сказал:

— Я спрашивал себя, хочу ли быть похороненным здесь. Мой ответ: «нет».

— Что это значит?

Фэлл остановился и направил свой фонарь в лицо Мэтью.

— Знаешь, у меня ведь есть любимое место, где я сижу и наблюдаю за океаном. Оно находится примерно в полумиле к югу отсюда, среди скал. Оттуда я вижу другие скалы, выступающие из воды. На каждой третьей или четвертой волне я вижу, как из воды выпрыгивают exocoetidae по пять или шесть за раз. Они взмывают прямо над этими скалами, стремятся к берегу, но никогда не достигают его. В итоге они опускаются обратно в волны и возвращаются туда, где им и положено быть.

— Exocoetidae? — переспросил Мэтью, нахмурившись. — Что это такое?

— Прости за научный термин. Летучие рыбы. Они, кажется, понимают, что воздушная среда — лишь временное пристанище для них. И пусть они наслаждаются им в течение нескольких коротких, но драгоценных мгновений, они вынуждены вернуться в море, где им самое место. Я нахожу это очень интересным, Мэтью, и очень показательным. Для меня.

Мэтью покачал головой.

— Простите, я не понимаю вас.

— В моей комнате мы говорили о реальности. Я был такой летучей рыбой, пока жил на этом скалистом острове. Но ведь моя судьба в другом месте. О, я ценил каждый день, проведенный здесь! Ты видел, как я был счастлив. Но… я должен вернуться к тому, кто я есть. К тому, что я сотворил своими собственными руками за долгие годы. Вот почему, когда твой корабль отчалит к берегам Венеции, я тоже буду на борту.

— Нет, сэр! — воскликнул Мэтью. — Вы не можете!

— Ты решил покомандовать мной? — Фэлл улыбнулся, показав зубы в свете фонаря. — Прибереги свои приказы для Хадсона. Я тот, кто я есть, и никакие акварели этого не изменят. Во-первых, я не могу просто сидеть здесь сложа руки и играть в художника, зная, что Кардинал Блэк хочет заполучить это зеркало. Ты можешь сколько угодно сомневаться в его силе, но кто может знать наверняка? Меня также беспокоят мотивы этой так называемой охотницы на ведьм. И, во-вторых, я втянул тебя в это дело. И не позволю тебе продолжить поиски без меня. Если ты попадешь в беду (а мне кажется, что так и будет), я должен быть рядом, как подсказывает мне моя совесть.

— И кто теперь кем командует? — тихо усмехнулся Мэтью.

— Это не имеет значения, — отмахнулся старик. — Я говорю тебе, что поеду, и надеюсь, что ты это устроишь.

Мэтью открыл было рот, чтобы продолжить спорить, но остановился. Был ли смысл? В этом человеке проклюнулось нечто от прежнего Профессора Фэлла. Сила голоса, жесткость осанки, проницательность взгляда. Даже свободная рука снова сжималась в кулак.

— Окажи мне эту услугу, — попросил Фэлл, хотя его слова больше напоминали приказ, нежели просьбу. — Ты сделаешь это для меня, не так ли?

— Если это то, чего вы действительно хотите, — ответил Мэтью, — то да, я это сделаю.

— Хорошо. Если я не ошибся насчет твоих умственных способностей, я вернусь в Лондон до того, как осенний туман покроет Темзу.

— Я не уверен, что поведу эту группу по верному пути. Возможно, мы просто погоняемся за призраками. Сантьяго обещает, что нас передадут на попечение итальянцам, даже если я не найду Валериани или зеркало. Женщина должна будет решить, как долго продолжать поиски, а капитан Андрадо и четверо солдат будут нашими телохранителями.

— Значит, ты хочешь затянуть поиски? — Фэлл покачал головой. — Мэтью, эта женщина может продолжать их месяцами. — Он сделал паузу, прежде чем задать следующий вопрос: — Ты так сильно боишься найти этого человека и это зеркало?

— Нет! Конечно, нет! Я просто… — Мэтью осекся, потому что снова не видел смысла возражать столь проницательному собеседнику. — Возможно.

— Коготок увяз — всей птичке пропасть, — ответил Профессор. — И… разве тебе самому не любопытно?

— Однажды я читал комедию Бена Джонсона под названием «Всяк в своем нраве», — сказал Мэтью. — В ней есть строка, которую я никогда не забуду: любопытство сгубило кошку. Оно и меня едва не погубило, притом, множество раз. Вам это доподлинно известно.

— Ах, — вздохнул Фэлл, — но ты — просто еще одна разновидность летучей рыбы, как и я. Ты можешь стремиться к чему-то другому, но ты ведь знаешь, где твое место, разве нет?

Мэтью недолго размышлял над этим вопросом.

— Да.

— Тогда давай насладимся оставшимися несколькими днями, прежде чем каждый из нас вернется к своей истинной сути, — сказал Профессор и положил руку на плечо Мэтью.

Он не вздрогнул и не отшатнулся. Но больше всего его поразило то, что он не попытался сбросить с себя руку старика. Они шли вместе по кладбищу под звездами, пока мягкие волны накатывали на гавань, факелы мерцали на ветру, большая часть Альгеро спала, а в номере гостиницы «Маркиза Лорианна» женщина с серебристыми локонами отмечала особую страницу в книге демонов.