Левиафан

Глава шестая

— Расскажи мне, — попросила Камилла Эспазиель.

Она сидела напротив Хадсона за кухонным столом, а между ними стоял ужин, состоявший из кукурузного супа, жареных сардин и печенья. Также за столом на испанской каравелле «Estrella del Oeste»[20] сидели Мэтью и Профессор Фэлл, коротая время за кружками пива, смешанного с лаймовым соком. Предыдущий вопрос Камиллы, обращенный к Хадсону, звучал так:

— Что так сильно мучает тебя, что ты даже не можешь об этом говорить?

Хадсон молчал, уставившись на свои сжатые в кулаки руки.

Корабль длиной в семьдесят пять футов отплыл из Альгеро четыре дня назад и при попутном ветре под треугольными парусами быстро приближался к итальянскому «сапогу» в Адриатическом море.

Для Мэтью настоящим облегчением стало то, что Кардинал Блэк довольно редко появлялся на камбузе, чтобы поесть вместе с командой. А худшим обстоятельством стало то, что Мэтью, Хадсону, капитану Андрадо, Профессору и четырем телохранителям приходилось спать в одном помещении с Блэком, растянувшись в гамаках, подвешенных к балкам. Впрочем, даже там Блэк отвесил свой гамак подальше от остальных — так далеко к носовой части, что запросто мог бы спать под резной фигурой женщины, держащей в руках звезду.

Губернатор Сантьяго договорился с капитаном этого корабля, что Камилла займет единственную свободную каюту, в которой, как предположил Мэтью, была удобная койка. Пожалуй, это было единственным удобством каюты, потому что там едва хватало места, чтобы расположить большой сундук, который она взяла с собой на борт. Остальная одежда была сложена в мешки из парусины.

Во время плавания можно было часто видеть, как суровый капитан Андрадо расхаживает взад-вперед по палубе с каменным лицом, одетый в свою неизменную униформу. Казалось, он нетерпеливо марширует на воображаемом плацу. Периодически его напряжение передавалось и другим. В остальном большую часть времени он проводил, играя в кости со своими солдатами внизу. Время от времени оттуда раздавались крики, когда тот или иной игрок терял приз в виде медных монет. Или, наоборот, когда выпадал выигрышный номер.

Так продолжалось последние четыре дня. Солнце всходило и садилось. Сияла луна и мерцали звезды. Скрипела обшивка корабля, волны с шипением разбивались о корпус и иногда издавали глухой звук, похожий на удар несокрушимого кулака Нептуна. Множество морских птиц описывали белые пируэты, вылетая из своих гнезд на Сицилии, а худощавый седобородый хозяин «Эстреллы» неустанно наблюдал за происходящим. Он курил сладкий табак, аромат которого напоминал Мэтью женские духи, что заставляло его постоянно думать о Берри — об аромате ее волос и тела. Эти мысли приводили его в непрестанное душевное смятение.

Никто из команды корабля не говорил по-английски, но Андрадо говорил по-итальянски, а Камилла рассказала, что хорошо владеет не только английским, но также итальянским, португальским и немного французским.

Она в целом была занятной персоной.

И вот теперь она устремила на Хадсона взгляд своих зеленых глаз, в глубине которых в призрачном свете тлели угольки. Хадсон чувствовал это. Камилла будто пыталась вскружить ему голову и проникнуть в его разум. Возможно, ей это даже удавалось. Было в ней нечто притягательное, что заставляло его колени дрожать, хотя вряд ли он готов был признаться в таком даже самому себе.

Охотница на ведьм или ведьма?

Может, она уже наложила на него заклятье, ведь ему казалось, что даже самый благочестивый охотник на ведьм должен кое-что понимать в колдовстве. А эта женщина была так же далека от благочестия, как полночь от полудня. Да, пожалуй, на нем уже есть заклятье, он в этом убедился. Иначе почему ему захотелось побриться и привести себя в порядок в ту же минуту, как он увидел ее в тюрьме? Почему он попытался усерднее заниматься с Мэтью, размахивая тренировочным мечом, хотя от одной мысли о том, чтобы взять в руки настоящий меч, его тошнило? Почему к нему вернулся аппетит — да такой, что он стал есть вдвое больше остальных и заставлял корабельного кока тратить на него весь запас испанских ругательств? Почему?..

А теперь эта женщина ждала, пока он заговорит, и по ее поведению было ясно, что она не позволит ему просто встать из-за стола, пока он не выложит ей то, что тяжким грузом лежало у него на душе. Самым ужасным было то, что, глядя в эти пристальные зеленые глаза, Хадсон действительно хотел вывернуть перед ней свою душу наизнанку так, будто на камбузе не было никого, кроме них. Мэтью и Фэлл казались лишь призрачными тенями, подобно лондонскому туману, висевшему над Темзой.

— Кто вы? — спросил он. Его голос эхом разнесся по залу.

— Я та, кто услышит твою историю, — ответила она.

И Хадсон знал, что это правда.

— Тот остров… — начал он, чувствуя, как его сопротивление рушится, — Голгофа… Мэтью рассказывал вам о нем.

Это был очевидный факт, ведь Мэтью сказал Хадсону, что Камилла хотела выяснить, как они добрались до Сардинии. Ей уже многое рассказал Сантьяго, поэтому основная часть истории пребывания Хадсона и остальных на Голгофе была ей хорошо известна.

— Он изменил воспоминания одних людей и исказил память других. Даже стер часть. Со мной… со мной было так же, но вместе с тем… остров заставил меня вспомнить ночь, которую я пытался забыть более тридцати лет. Это воспоминание вернулось ко мне во всех подробностях. Я видел все так, как будто это только что произошло. Это заставило меня вспомнить о том, что я — ложь.

Никто не проронил ни слова.

Были ли Мэтью и Профессор все еще здесь, на камбузе? Или же они превратились в бледных призраков? Хадсон не знал, потому что его внимание фокусировалось лишь на мысленном взоре и лице женщины, сидевшей напротив него за столом, который освещали две качающиеся на крюках в такт движения корабля масляные лампы.

— Ложь, — повторил Хадсон. — Я долго думал о себе… воображал себя благородным воином и кавалером… со справедливым отношением к военному кодексу… к ужасам насилия. Я умел убивать и делал это со спокойным сердцем. Но никогда не поднимал оружия на того, кто не пытался убить меня первым. Что ж… это ложь. И там, на болоте, я знал, что мне придется убить своего друга. Я все вспомнил… и теперь это не дает мне покоя.

Ожидал ли он, что она заговорит? Он не знал. Он чувствовал себя так, будто сидел в яме, пещере или туннеле. Вокруг за этим столом словно не было никого, кроме них двоих. Даже лампы, казалось, потускнели, превратившись в мерцающие искорки.

— Я — ложь, потому что тридцать один год я притворялся тем, кем не являюсь, — продолжил Хадсон. — На самом деле я… убийца. И этот остров… он раскрыл ложь и вернул мне правду. То, что я сделал и чему способствовал охотно и по собственной воле…

— Что именно?

Неужели это был голос Мэтью? Но Хадсон заметил, как Камилла посмотрела в сторону, приложила палец к губам и снова перевела взгляд на него. Она молчала, не выказывая никаких эмоций. Ни отвращения, ни чего-либо похожего на него.

Хадсон колебался. Почему он рассказывает все это незнакомке, если не может рассказать даже Мэтью? Он будто чувствовал, что может ей рассказать. Что она готова выслушать его и не осудить за то, в чем он сам уже тысячу раз признал себя виновным.

Продолжать или нет?

Мгновение замерло и зазвенело в воздухе. Хадсон нарушил молчание и запустил время вновь:

— Я был молодым наемником. Шла Голландская война, 1673 год. Я сражался на стороне французов и шведов против голландцев. После битвы мы с несколькими друзьями — тоже наемниками — отбились от основного отряда и заблудились в болотистом лесу. Заблудились… а вокруг был враг. Мы не осмеливались остановиться, отдохнуть или развести костер, потому что видели, что голландцы делали с наемниками. Иногда их расстреливали на месте, иногда рубили на куски дюжиной сабель. Это была медленная игра… иногда их привязывали к стволам пушек и взрывали. Мы продолжали идти, несмотря на весь этот ужас вокруг. В лесу было темно... холодно. Деревья обгорели дотла, всюду лежали тела. Животные рвали их на куски… — Веки Хадсона были тяжелыми и опущенными. — В какой-то момент, — прохрипел он, — я наступил на что-то в грязи. Я даже не знаю, что это было. Кажется, часть чьего-то мозга. После пушечного выстрела такое было обычным делом — найти чьи-то руки, ноги, головы, или внутренности, свисающие с деревьев на высоте двадцати футов… — Он вдруг осекся, моргнул и посмотрел на Камиллу. — Ох… простите. Просто… я рассказываю, как было. А было так.

— Все в порядке, — спокойно сказала она. — Продолжай.

Молчание длилось долго, пока Хадсон искал в себе силы продолжить.

— Мы прошли через битву, которая длилась день и ночь. Столько убитых… наших товарищей. Но я знаю, что на стороне врага покойников было не меньше. У нас не было командира, не было карты. Но мы знали, что где-то есть и другие выжившие, и отправились их искать. Мы шли очень долго… и вдруг обнаружили, что оказались так далеко позади голландских позиций, что наткнулись на пороховой склад и… — Здесь он снова замялся, на его челюсти заиграли желваки. — И на оранжевую палатку. Это была лазаретная палатка, полная раненых и умирающих. Мы вошли внутрь. Хотели найти свежей воды, еды и лекарств для зараженной ноги Филиппа. Внутри было двое врачей, которые схватились за шпаги. Несколько пациентов поднялись, другие тоже попытались. Я слышал, как кто-то сдавленно закричал, как те звери в лесу, разрывающие трупы. Этот крик гласил: «Убейте их всех!». На мгновение мне показалось, что это говорил Бром, но это был не он. Нет. Это был не он. Остров заставил меня вспомнить это. Там, на болоте, я собирался убить своего друга. И я вспомнил, что крик принадлежал мне. И мы убили тех врачей, пациентов, которые пытались сопротивляться… Кровь в нас — во мне — закипела от убийств, ярости и ненависти… и мы направили мечи на тех, кто лежал на койках. Мальчишки вдвое моложе меня… старики, измученные своими ранами… Я помню, как некоторые из них пытались пошевелить сломанными руками или ногами в попытке защититься, но мы убивали их и давали раненым понять, что они следующие. Мы молча наблюдали, как они умирают. Вспарывали им животы и глотки. Мы сделали это, потому что я приказал: «Убейте их всех». А потом, когда кровь растеклась по земле, и ею наполнился воздух, мы съели всю найденную там еду, выпили воду и подорвали порох.

Он продемонстрировал Камилле болезненную улыбку под запавшими глазами.

— Это была уже не война. Это было убийство. Я убил четверых беззащитных мужчин. Одного мальчика лет семнадцати, если не меньше. И мужчину, чье лицо было так сильно забинтовано, что он, скорее всего, не понимал, что происходит, пока я не проткнул его клинком. Когда никто уже не шевелился, я вернулся и снова полоснул по мертвым телам. Я был просто обезумевшим зверем, разрывавшим трупы. Вот, почему все попытки казаться благородным воином или солдатом — ложь.

Болезненная улыбка померкла, оставив на его лице пустое выражение, которое напугало Мэтью не на шутку.

— В мирной жизни, — сказал Хадсон Камилле, — меня бы четырежды повесили. А в мире наемников мы просто стискивали зубы и говорили себе, что сделали то, что было необходимо. Ха! Это еще одна ложь. — Он с трудом повернул голову, чтобы посмотреть на Мэтью. — Мы с тобой можем сколько угодно тренироваться с «пустышками». Но, вспоминая то, что я сделал, я больше никогда не смогу держать в руках настоящий меч. Так что какая от меня польза в этом мире?

Мэтью сглотнул и заставил себя ответить:

— Твоя полезность для этого мира не зависит от твоего умения владеть мечом.

— Ну, конечно, — хмыкнул некогда Великий человек. — И кто теперь лжет?

Мэтью не ответил. Просто не смог. Хадсон взял с тарелки последний бисквит, собрал им остатки супа, съел его в два приема и встал.

— Полагаю, пора в гамак, — тихо сказал он, бросив быстрый взгляд на Камиллу. — Спокойной ночи.

Он вышел из камбуза. Спустя еще почти минуту молчания Мэтью не мог заставить себя посмотреть ни на Камиллу, ни на Профессора Фэлла. Решатель проблем счел эту историю из жизни Хадсона неразрешимой, поэтому встал со стула, пожелал обоим спокойной ночи, вышел из камбуза и прошел по коридору к кормовой лестнице. Поднявшись, он прошел через маленькие двойные двери наверху и вышел на палубу. Стояла теплая ночь, легкий бриз наполнял паруса. На корме у самого штурвала висела лампа, а в «вороньем гнезде» горели еще две: одна с красной линзой, освещающая левый борт, а другая с зеленой, освещающая правый.

На палубе было довольно темно, но Луна светила на небе. Пусть она была не полной, она давала достаточно света, чтобы Мэтью мог не споткнуться о моток веревки и не сломать себе шею.

Голова у Мэтью кружилась, как будто он выпил слишком много вина. Он понял, что мог бы сказать остальным, что поднимается сюда, чтобы глотнуть свежего воздуха. Неубедительное оправдание. На самом деле, ему требовалось найти тихое место, чтобы привести свои мысли в порядок вдали от Хадсона и всех остальных. Он дошел почти до носа корабля, затем повернулся к левому борту и так сильно сжал перила, что побоялся преломить их. Впрочем, неизвестно, что победило бы в этой схватке: крепкий испанский дуб или его отчаянные пальцы.

Корабль продолжал грациозно скользить по морю. Волны послушно расступались перед ним, не поднимая сердитых фонтанов соленой воды и не нанося сокрушительные удары по корпусу. Вдали Мэтью увидел огни еще двух кораблей: один направлялся на запад, а другой на восток. На небольшом расстоянии от них виднелась Италия, почти полностью погруженная во тьму, если не считать красноватый свет маяка.

Венеция приближалась с каждым часом. Вскоре Мэтью предстояло увидеть победителя в еще одной схватке. Что выиграет эту битву: его любопытство или желание водить группу кругами? В этой интеллектуальной цепочке был один досадный узел. Мэтью понял, что Сантьяго проинструктировал капитана «Эстреллы» прислушиваться к указаниям Камиллы касательно того, как долго корабль должен находиться в гавани, и приготовиться, как минимум, к месяцу пребывания у берегов Венеции.

Минимум, месяц.

— Черт, — прошипел Мэтью.

— Если бы ругательства только умели решать проблемы, — сказала женщина, тихо подошедшая к нему по палубе сзади, — то никому не понадобились бы ваши услуги, не так ли?

Мэтью чуть не выпрыгнул из собственных сапог… а также из чулок и нижнего белья. Возможно, его достоинство спасло то, что он крепко держался за перила и смотрел в сторону моря на земли римских императоров.

— Ваш друг выживет, — сказала Камилла в ответ на молчание Мэтью.

— Я никогда и не причислял его к покойникам.

— О, нет, причисляли. Каждый раз, когда вы смотрели на него, вам казалось, что ему осталось недолго. Но, думаю, избавление от всего этого очень ему помогло. Потребуется время, чтобы вернуться к себе прежнему, но вы уже видите, что он гораздо лучше ест.

— Он делал это и до сегодняшнего вечера.

— Это я тоже заметила. А еще то, что он поддерживает себя в чистом и опрятном виде. Интересно, что стало причиной этих изменений.

Вы, — подумал Мэтью, но решил промолчать.

— А теперь скажите мне, — улыбнулась Камилла, — что вы собираетесь делать, когда мы доберемся до Венеции.

Мэтью продолжал хранить каменное выражение лица. Камилла прислонилась к перилам и уставилась на далекую землю.

— Если вы собираетесь впустую водить нас всех по кругу, я бы сказала, что это не в ваших интересах. И не в интересах Хадсона. Вы очень умный молодой человек и должны понимать: чем скорее мы окончим поиски, тем быстрее вы оба сможете вернуться домой. Я помню, что у вас есть неотложная веская причина, по которой вы жаждете вернуться в Нью-Йорк.

Не было смысла отрицать очевидное.

— Это так.

— Тогда каков ваш план? Я полагаю, что сейчас самое подходящее время рассказать мне, почему мы едем именно в Венецию.

Она права, — решил Мэтью. Поиски нужно было проводить профессионально. Ведь, чем скорее они с Хадсоном вернутся в Нью-Йорк, тем лучше. К тому же… каким бы безумием это ни казалось, любопытство Мэтью по поводу зеркала росло.

— Владелец первой же таверны, которую я найду, может рассказать нам все, что нужно.

— Почему?

— Я думаю, что Бразио Валериани либо работает на винограднике, либо владеет им. Я также думаю, что на этом винограднике производят Амароне, виноград для которого выращивают только в окрестностях Венеции. Почему я так думаю — долгая история, и я не хочу погружаться в нее, так что вам придется поверить мне на слово.

Камилла никак не прокомментировала это заявление, и Мэтью продолжил.

— Владелец таверны мог бы рассказать нам, где находятся эти виноградники, поскольку его бизнес зависит от Амароне. Валериани мог сохранить свое настоящее имя или изменить его, чтобы отдалиться от своего отца и от его творения. Но это хорошее начало, вы согласны?

— Конечно.

— А теперь вы ответьте мне. — Мэтью повернулся к ней лицом. — Как вам удается всерьез называть себя охотницей на ведьм, если мы оба знаем, что ведьм не существует? Несколько лет назад у меня было дело с женщиной, которую подозревали в колдовстве. Оказалось, что ее просто оговорили злые люди. В этом деле не было никаких дьяволов, кроме людей. И я думаю, что любой, кто выдает себя за колдуна или ведьму, просто сумасшедший, и его реальность спутана. Например, Кардинал Блэк. Он может верить, что у него есть друг-демон, которого никто не видит и который его направляет, но лично я могу вас заверить, что всю грязную работу Блэк проделывает своими руками.

Камилла встретила его обвинения в мошенничестве с легкой улыбкой.

— Конечно, то, что вы называете «грязной работой», делают человеческие руки, — сказала она. — В том-то все и дело. С незапамятных времен шла постоянная борьба добра со злом. Святые, епископы и праведники выполняют свою работу, но иногда их соблазняют темные силы, пользуясь прорехами в их броне. С другой стороны… вы ведь читали «Малый Ключ».

— Это фантазия очередного безумца об аде.

— Возможно, — согласилась она, что еще больше заинтриговало Мэтью. — Вы много знаете об этой книге?

— Достаточно, чтобы считать ее бредом.

— Многие верили в это на протяжении поколений. Она не у каждого на книжной полке, но и вовсе не такая редкая, как вы могли бы подумать. У моего отца была копия. Никто не знает, когда она была написана… точнее, позвольте мне исправиться, когда была собрана вся эта информация. И кем.

— Не Соломоном?

— Некоторые ученые считают, что она появилась задолго до Соломона и была известна под многими именами. В настоящее время ей дают имя Соломона лишь из-за его отношений с демоном Орниасом[21].

— Вы, должно быть, шутите!

— Вы не читали «Премудрости Соломона»[22]? — Она приподняла бровь. — В этой книге Соломон рассказывает о том, как получил кольцо от архангела Михаила, чтобы подчинять демонов своей воле, и первым, кого он связал, был демон Орниас. Вам стоит ознакомиться с этим фолиантом. В нем подробно рассказывается об обитателях преисподней и о том, как Соломон с ними общался.

— И вы в это верите?

Улыбка Камиллы сделалась чуть шире.

— Мэтью — можно я буду звать вас так? — почему люди верят в истории о человеке, который творил чудеса, ходил по воде, подвергался искушению со стороны Сатаны и был воскрешен из мертвых, но закрывают глаза и уши на темные силы, о которых Святая Библия говорит довольно ясно? Неужели люди выбирают, во что верить, а во что нет, даже в пределах одной книги?

— Я не знаю, — ответил Мэтью, чувствуя, как этот разговор выбивает у него почву из-под ног. — Полагаю, после таких бесед за любым может прийти охотник на ведьм. — Он нахмурился, глядя ей в лицо. — Сколько ведьм вы поймали? Вам пришлось наколдовать себе собственную метлу, чтобы их изловить?

— Трех, — ответила Камилла. — Метла мне не понадобилась. Я скажу вам, что до того, как я ответила на призыв, я преподавала языки в Барселонском университете. Когда началась война, она настроила испанцев друг против друга и повлияла на все сферы жизни. Из-за этого я потеряла свою должность.

— Призыв? — переспросил Мэтью с иронией в голосе. — Вы хотите сказать, вызов?

— Я сказала, как есть.

Мэтью вспомнил, как она говорила, что охотится на ведьм и уничтожает их, как это делал ее отец и многие ее предки. Получается, это было семейное призвание. Мэтью считал, что это нарушение психики, передающееся по наследству. Но за всем этим будто скрывалось что-то еще. Он помнил, как Сантьяго довольно резко сказал ей: «Да, все мы знаем, чем занимался ваш отец, сеньорита Эспазиель и благодарим вас за то, что чтите его память». Тогда по ее лицу пробежала тень. Почему?

— Кстати, о языках, — сказала Камилла, прерывая размышления Мэтью. — Я не спрашивала раньше, но вы говорите или понимаете по-итальянски? Это было бы полезно.

— Я знаю латынь, поэтому могу немного говорить и понимать по-итальянски. Но я не владею этим языком со скоростью, достаточной для беседы. Пожалуй, переводом стоит заняться вам.

Услышав это, Камилла кивнула в знак согласия. Мэтью уже приготовился отправиться в свой гамак, когда снова увидел два корабля, за которыми наблюдал. Они почти скрылись из виду. Еще шесть дней, и лоцманские баркасы отбуксируют «Эстреллу» в гавань Венеции. И тогда… Да, Камилла была права: нет смысла тратить время на бессмысленные поиски. Он выполнит свою работу.

— Я ценю вашу философию, — сказал он ей, — но на сегодня с меня хватит. Что же касается демонов в «Завете Соломона», я думаю, что вся эта история — аллегория, описывающая власть Соломона в то время.

— Аллегория, — повторила она. — Тогда вы, конечно же, думаете, что и Священное Писание — это сборник аллегорий.

— Я этого не говорил.

— А вы разборчивы, Мэтью. Где-то истина, а где-то аллегория. Кто может сказать наверняка, где что?

— Полагаю, что Соломон может. Но ведь он давно умер, не так ли? Спокойной ночи и еще раз спасибо за… — он сделал паузу, подбирая самое мудрое изречение, но единственная метафора, которая приходила ему в голову, это «кинжал в мозг».

— Лучше кинжал в мозг, — возразила Камилла, когда Мэтью начал уходить, — чем когти в лицо. Если это зеркало действительно обладает заявленной силой, оно буквально может открыть двери в ад. И я не говорю аллегориями.

Где же Соломон, когда он так нужен? — задумался Мэтью.

Он продолжил идти по палубе к кормовой лестнице, думая о том, что Хадсон уже заперт в своем аду, Кардинал Блэк играет в «друга» ада, Профессор Фэлл вернулся в мир ада, который создал своими руками, Камилла Эспазиель и испанская власть, на которую она работала, слишком много думали об аде… Что же до него самого, то для него адом было так долго находиться вдали от Берри. Он собирался изменить это, как только они доберутся до Венеции. Но если в конце месяца и после тщательных поисков не будет найдено ни Бразио Валериани, ни якобы заколдованного зеркала, то и черт с ним.

Глава седьмая

В лучах утреннего солнца под лазурным небом Мэтью впервые увидел Венецию. Она напоминала золотое облако, мерцающее на аквамариновом море. Когда «Эстрелла» приблизилась ко входу в гавань, Мэтью осознал, насколько этот город необъятный. Вероятно, по размерам он был сопоставим с Лондоном со своими зданиями, башнями соборов и прочими постройками. Однако Лондон в воспоминаниях Мэтью был окрашен в графитово-серые и угольные тона, а Венеция вся состояла из оранжевых лимонно-желтых, красновато-коричневых и золотистых оттенков.

В носовой части корабля к нему присоединились Хадсон и Профессор Фэлл. Казалось, они прекрасно ладили друг с другом, несмотря на хитросплетения в их историях. Впрочем, «прекрасно ладили» — это слишком сильно сказано, потому что в присутствии друг друга они в основном молчали.

Оглянувшись на палубу, Мэтью заметил, как Кардинал Блэк наблюдает за приближением к гавани. За ним он заметил Камиллу, капитана Андрадо и солдат. Через несколько минут, подгоняемая попутным ветром, «Эстрелла» стала участником городского морского движения. Здесь можно было увидеть целый флот из баркасов, гондол, частных богато украшенных яхт, неуклюжих грузовых шхун и прочих судов, приходящих и уходящих под итальянским солнцем и сновавших туда-сюда на опасно близком расстоянии друг от друга. Казалось, вся навигация здесь была перепутана, однако таковым просто был образ жизни в этом городе, построенном на островах посреди болота, чтобы защитить первых поселенцев от набегов варваров. Венеция представляла собой удивительное зрелище.

В соответствии с венецианскими правилами, капитан «Эстреллы» бросил якорь задолго до входа в гавань и приказал поднять на грот-мачте зеленый флаг, подающий начальнику порта сигнал о том, что корабль готов к осмотру и, если все пройдет успешно, к тому, что лоцманы проведут «Эстреллу» весь остаток пути.

Потребовалось еще около часа, чтобы дождаться лодку, и все это время Мэтью, стоя на залитой солнцем палубе, наслаждался видом и думал о том, как Венеция понравилась бы Берри.

В конце концов кораблю открыли путь. Прибыли баркасы, и «Эстрелла» была спущена на воду, после чего снова бросили якорь и, как и полагалось, закрепили судно множеством канатов. К тому моменту, как спустили трап, наступил полдень, и команде нужно было выгрузить багаж и различные ящики с товарами, которые были привезены для городских торговцев. Сундуки нужно было погрузить на подготовленные к транспортировке повозки, после чего подыскать жилье для тех, кто ступит на венецианскую мостовую. Именно с этой целью Мэтью, Камилла и капитан Андрадо сошли на землю и отправились на поиски гостиницы, где могли бы переночевать все, кто не хотел оставаться на корабле — а это были все, кроме капитана «Эстреллы» и его людей. Впрочем, команда тоже решила некоторое время провести на суше и поискать собственных приключений.

— Одну минуту, — сказал Мэтью Камилле, когда они с Андрадо шли по узкой улочке к мосту, перекинутому через один из каналов. Справа от себя он заметил вывеску «La Taverna Imperiale[23]». Название не требовало перевода. — Мы можем начать отсюда, — предположил он.

Они вошли в таверну. Она выглядела, почти как любая другая в Нью-Йорке, если бы не была на сто процентов чище, просторнее и ярче, вся пестрящая желтыми и голубыми тонами.

— Спросите у трактирщика, подают ли здесь Амароне, — попросил Мэтью Камиллу, которая как раз направилась к пожилому джентльмену за стойкой. Мужчина бросил на Андрадо острый пристальный взгляд. От него не укрылось, что капитан одет в форму испанской армии с портупеей и медалями, пусть даже он и заменил серебряный шлем темно-синим беретом.

После короткого разговора на итальянском Камилла повернулась и сообщила:

— Он говорит, что обычно подают, но сейчас его трудно достать, потому что виноградники, на которых его делают, пострадали от боевых действий к северу отсюда.

— Ясно, — сказал Мэтью. — А теперь, пожалуйста, спросите его, известно ли ему имя Бразио Валериани.

В ответ трактирщик покачал головой.

— Тогда спросите его, знает ли он названия виноградников, где делают Амароне.

На этот раз разговор длился чуть дольше. В конце Камилла подняла на Мэтью свои сияющие зеленые глаза.

— Он говорит, что у него нет контактов с виноградниками, как и у большинства владельцев таверн. Все подаваемое вино разливается в бочки, купленные у торговцев, специализирующихся именно на этом продукте. Он говорит, что покупает вино у самого влиятельного и уважаемого торговца в Венеции по имени Оттавио Менегетти. — Она приподняла бровь. — Думаю, он хвастается.

— Спросите его, где можно найти этого человека.

Камилла задала вопрос и получила ответ, после чего перевела:

— Его контора находится в районе Дорсодуро, на улице Калье-Форно, это примерно в двух милях отсюда, за мостом Видаль.

Мэтью кивнул.

— Пожалуйста, поблагодарите его, дайте немного денег за информацию и спросите, где ближайшая гостиница.

Гостиница «Palazzo dell’Amicizia[24]» находилась в двух улицах от таверны, на берегу одного из каналов. Это было трехэтажное белое здание с замысловатыми разноцветными мозаичными узорами под красной черепичной крышей.

За стойкой управляющего в вестибюле, сопоставимого с вестибюлем «Док-Хауз-Инн» — с мягкими темно-красными креслами, диванами из воловьей кожи и подвесными люстрами — стоял джентльмен, одетый в белый костюм. Он был ростом пять футов и четыре дюйма и говорил мягким, приветливым голосом.

Пообщавшись с ним, Камилла получила пять номеров и выложила приличную сумму из казны вице-короля де Кастро.

Прежде чем вернуться на корабль, Мэтью, Камилла и Андрадо должны были решить, кто с кем будет жить. Основная сложность состояла в том, что Кардинал Блэк никому не казался подходящим соседом по комнате. После продолжительной беседы они приняли решение: двое солдат и Блэк поселятся в одном номере, Андрадо и двое его людей — в комнате прямо по соседству, Мэтью и Хадсон будут соседями в третьем номере, а Камилла и Профессор Фэлл поселятся в отдельных комнатах. Это был самый разумный вариант.

К моменту, как в гостинице все подготовили, багаж разложили, а еду заказали в ближайшей таверне, успели опуститься сумерки.

Андрадо и его солдаты больше пили, чем ели. Хадсон уплетал говяжью грудинку, как голодный медведь. Профессор и Мэтью распробовали нечто, похожее на хлеб с начинкой из помидоров и острых кусочков мяса. Камилла ограничилась тарелкой куриного супа. Блэк сидел как можно дальше от всех остальных, кутаясь в свой черный плащ и обгладывая свиную отбивную. Мэтью оставалось только гадать, представлял ли он Доминуса с собой за одним столом — потому что компаньоном этого существа, которое язык не поворачивался назвать человеком, мог быть только призрак.

Таверна заполнилась завсегдатаями. Вино лилось рекой, помещение наводнили красивые женщины и песни в исполнении странствующего менестреля. Пара солдат Андрадо начала перепалку с какими-то венецианскими головорезами, которые были явно не против проломить испанцам головы. Мэтью с Камиллой решили, что пора увести их обратно в гостиницу, пока не пришлось договариваться о чьем-то размещении в лазарете или вытаскивать кого-то из-за решетки.

Рассвет встретили без происшествий. При ярком утреннем свете Мэтью оставил Хадсона спать в их комнате, а сам вместе с Камиллой и Андрадо снова двинулся по улицам в сторону конторы Оттавио Менегетти. Служащий в гостинице объяснил, как добраться до района Дорсодуро и улицы Калье-Форно. По пути Мэтью счел Венецию очаровательным городом — не только благодаря богатой архитектуре, но и из-за кипящей вокруг жизни. Вдоль улиц располагались всевозможные магазины. Таверны пестрили вывесками на каждом углу. Рабочие на строительных лесах ремонтировали старые здания или красили новые в яркие желтые и красные тона. Туда-сюда сновали телеги, груженные ящиками и бочками. Местные щеголи и дамы в роскошных нарядах прогуливались по улицам. Несмотря на то, что день только начался, богачи уже вышли из своих домов, чтобы продемонстрировать свои высокие парики. Танцоры кружили на площадях, подбрасывали вверх свои треуголки и приподнимали их, чтобы поймать звонкую монету от неравнодушных прохожих. Уличные музыканты со скрипками, трубами, барабанами и цимбалами наполняли Венецию приятным разномастным шумом. Вокруг бегали собаки, радостно тявкая и отскакивая, когда случайный венецианец время от времени опрокидывал из окна на улицу корыто с водой.

Андрадо едва не принял нежелательную ванну, но Мэтью вовремя заметил, как пожилая женщина выставила в окно ведро в нескольких шагах впереди и успел вовремя вытащить капитана из-под удара. В благодарность он получил лишь каменное выражение лица. Впрочем, другого выражения у этого человека не водилось.

Мэтью отметил еще одну разницу между Венецией и Нью-Йорком: запахи. В Нью-Йорке пахло свежесрубленной древесиной, морем и, к сожалению, конским навозом, от которого морщился нос. В Венеции же, казалось, все женщины и мужчины пользовались духами. Также здесь гуляли ароматы специй и цветов, которые продавали уличные торговцы. Запах здесь был гораздо приятнее, пока каналы находились в отдалении, а затем… опять начинало пахнуть конским навозом!

Если здание гостиницы напоминало слоеный пирог, то двухэтажное белое каменное строение с латунной табличкой у двери, на которой было написано «Meneghetti e Associati», казалось свадебным тортом с замысловатыми орнаментами вокруг окон, затененных темно-зелеными навесами под крышей, а по четырем углам остроконечной крыши стояли статуи женщин, разливавших вино из перевернутых ваз.

Прежде чем войти в здание, Андрадо что-то сказал Камилле по-испански, и та любезно перевела Мэтью:

— Капитан говорит, что этот человек, должно быть, богат, как губернатор.

В прохладном вестибюле с мраморным полом по обеим сторонам висели прекрасные картины с изображением виноградников. За столом сидела молодая и очень привлекательная женщина. При приближении незнакомцев она оторвала взгляд от письма, которое писала гусиным пером, и первым делом посмотрела на испанского капитана. Выражение ее лица было таким же прохладным, как вестибюль, и твердым, как мрамор.

— Мы хотели бы видеть синьора Менегетти, — сказала Камилла по-итальянски.

Молодая женщина что-то ей ответила, и Камилла перевела для Мэтью:

— Говорят, он никого не принимает без предварительной записи.

— Скажите ей, что нам очень важно поговорить с…

— Англичанин?! — перебила женщина. Ее лицо мгновенно смягчилось, а глаза заблестели.

— Да, англичанин, — подтвердил Мэтью.

Женщина кивнула и снова заговорила с Камиллой, прежде чем встать со стула и пройти в дверь за столом. Камилла обратилась к Мэтью.

— Она сказала, что посмотрит, что можно сделать, хотя, разумеется, синьор Менегетти очень занят. Она говорит, что здесь редко бывают англичане, и синьор Менегетти может захотеть с вами встретиться.

— Что ж, слава Англии, — сказал Мэтью. — Надеюсь, это нам поможет.

Прошло несколько минут, прежде чем дверь открылась, и молодая женщина жестом пригласила их следовать за ней.

Они поднялись по лестнице в коридор, выложенный сотнями разноцветных глиняных плиток, подчеркивающих богатство торговца. Наверху лестницы располагалась еще одна дверь, ведущая в коридор, устланный красным ковром. Там было еще множество других дверей, одна из которых в дальнем конце была отмечена второй латунной табличкой с именем О. Менегетти. Женщина постучала в нее, изнутри раздался мужской голос:

— Входите.

Женщина открыла дверь в большой кабинет с белыми стенами и балконом справа, с которого открывался вид на улицу внизу и ближайший канал под мостом Видаль. Напротив двери, на богатом красно-золотом восточном ковре, стоял огромный дубовый стол, за которым сидел его владелец перед книжным шкафом.

Менегетти встал, когда вошли посетители.

— Avanti, avanti[25], — сказал он, жестом приглашая их войти с улыбкой на добродушном загорелом лице, хотя Мэтью заметил, что его улыбка слегка померкла, когда он скользнул взглядом по капитану Андрадо. На вид ему было чуть больше пятидесяти, его темно-каштановые вьющиеся волосы спускались ниже плеч. У него были напомаженные усы и козлиная бородка, обрамлявшая довольно крупный подбородок. На нем красовался светло-коричневый костюм с медными пуговицами на пиджаке, белая рубашка и галстук с коричневым узором, украшенный золотой булавкой.

Менегетти обратился к помощнице, та вышла из кабинета и закрыла за собой дверь.

Хозяин кабинета повернулся к Мэтью.

— Англичанин! Как чудесно! Я говорю по-английски! Немного!

Он приподнял два пальца, почти прижатые друг к другу, и ослепительно улыбнулся.

— Мое имя Мэтью Корбетт, а это сеньорита Камилла Эспазиель, и…

— Я не хочу знать имя военного преступника, — перебил его мужчина, хотя его улыбка не дрогнула. — Такие, как он, — моя головная боль. — Он указал на два черных кожаных кресла. — Пожалуйста, пожалуйста, присаживайтесь! Вы и прекрасная леди. А это создание может постоять.

— Мы не отнимем у вас много времени, — заверил Мэтью.

— О, время ничего не значит! Садитесь, садитесь!

Мэтью и Камилла сели. Андрадо, фыркнув, вышел на балкон, а торговец устроился в черном кожаном кресле с высокой спинкой, на подлокотниках которого были вырезаны бараньи головы. Перед ним на столе лежала небольшая стопка бумаг, увенчанная маленьким латунным пресс-папье в виде обезьянки, полированная позолоченная чернильница и подставка с тремя перьями. Рядом со столом стоял маленький столик с шестью графинами с красными и белыми винами разных оттенков и четырьмя хрустальными бокалами.

Менегетти заметил, что Мэтью смотрит на графины.

— Не хотите попробовать?

— Нет, спасибо, еще рано.

— Слишком рано для вина? Что за кощунство? — Он переводил взгляд с Мэтью на Камиллу и обратно, но, так и не дождавшись согласия, махнул рукой. — Ну что ж! Последний раз, когда я говорил по-английски, был… ох… семь лет назад. Я тогда продал одному джентльмену много Chianti и Valpolicella. Уверен, теперь их продают в лучших тавернах Лондона. Итак, чем я могу вам помочь? — Он хлопнул в ладоши, явно предвкушая выгодную сделку.

— Эм… мы здесь не для того, чтобы купить вино, — сказал Мэтью и заметил, как глаза Менегетти слегка подернулись льдом, хотя улыбка и не думала меркнуть. — Нам нужно… мы ищем кое-какую информацию.

Менегетти продолжал молчать.

— Я… то есть, мы знаем, что вы покупаете Амароне на северных виноградниках, — продолжил Мэтью. — Вам знакомо имя Бразио Валериани?

Торговец нахмурился.

— Что это за имя?

В разговор вмешалась Камилла.

— Синьор, мы ищем человека, который мог бы работать на винограднике, где производят Амароне, либо быть его владельцем. Насколько мы понимаем, виноград Амароне наиболее успешно выращивают в районе к северу от Венеции.

— В регионе Венето, — с нажимом поправил Менегетти. — Он очень большой. Вы говорите о провинции Верона, в которой вы сейчас находитесь. Там военные из вашей страны, прекрасная леди, трудятся, уничтожая друг друга и мой бизнес. — Он пренебрежительно махнул рукой. — Так что насчет имени?

— Мы надеялись, что оно вам известно, — сказал Мэтью.

Менегетти несколько секунд смотрел на него, голубые глаза на загорелом лице были холодными и внимательными.

— Вы хотите вести дела за моей спиной? Зачем вам этот человек? Как делец, имеющий контракт со всеми этими виноградниками, я имею право услышать правду.

— Это личное дело, и оно не имеет никакого отношения к виноделию, поверьте.

— Все бы сказали именно так, — насмешливо улыбнулся Менегетти. — Молодой англичанин, испанка и вояка приходят сюда и выспрашивают имя. Что я должен думать?

— Что нам важно найти человека, которого так зовут, — ответил Мэтью. — К сожалению, это все, что мы можем вам сказать. Тем не менее… — он замялся, раздумывая, стоит ли разыгрывать эту карту, — тем не менее, мы можем предложить награду, если вы…

— Прекратите нести чушь! — голос Менегетти прозвучал, как удар твердой гранитной плиты о податливую землю. — Я не какой-нибудь мальчишка из магазина, которому можно бросить монетку-другую!

— Я не хотел проявить неуважение, — поспешил исправиться Мэтью. — Но раз уж вы, как мы все понимаем, являетесь самым выдающимся экспертом по винам в городе, то…

— Прекратите эти гнусные разговоры, — вновь перебил его Менегетти. Однако его ярость казалась Мэтью показной. Похоже, небольшая лесть все же принесла свою пользу, судя п тому, как он барабанил пальцами по столу.

— Я не знаю этого имени. Однако… да, я лучше всех разбираюсь в винах и виноградниках, это правда. — Он открыл верхний ящик стола и достал чистый лист бумаги. Кончик одного из перьев окунулся в чернильницу. — Как пишется это имя?

Камилла подсказала, и Менегетти записал.

— Я спрошу у своих источников. Где вы остановились?

Камилла ответила, и он снова записал.

— Эта гостиница очень милая. Похоже, у вас есть деньги.

Пока настроение Менегетти не успело снова испортиться, Мэтью добавил:

— Могу ли я спросить еще кое-что? На скольких виноградниках в этой провинции производят Амароне?

— На шести. В нескольких милях отсюда. Насколько я знаю, два из них были разрушены солдатами. Там сражались голландцы и французы.

— И вас не затруднит показать нам, как добраться до этих виноградников?

— Я покажу, — быстро ответил Менегетти. Нахмурившись, он нарисовал на бумаге круги, как будто они помогали ему прийти к определенному решению. Когда он снова посмотрел на Мэтью, на его лице появилась улыбка, пусть уже и не такая лучезарная. — Я верю, когда вы говорите, что не хотите меня ограбить. Вы выглядите… как бы это сказать? Искренним? Вы проделали долгий путь, чтобы найти этого человека, что бы он для вас ни значил. И я найду его для вас. Попрошу свою помощницу завтра принести в вашу гостиницу карту, чтобы показать вам дорогу. Вас это устроит?

— Да, я был бы вам очень признателен.

Менегетти встал, Мэтью и Камилла тоже, потому что встреча подошла к концу.

— И пусть никто никогда не говорит, что Оттавио Менегетти — неразумный человек, — сказал торговец. — Я делаю это ради англичан. Синьор Корбетт, не так ли? Расскажите всем в Лондоне, как хорошо здесь с вами общались. Может быть, вы расскажете в лондонских тавернах, как вам нравится итальянское вино?

— Буду рад отблагодарить вас за помощь таким способом.

— Ах, мне было приятно вам помочь! Всего доброго!

Виноторговец вернулся в свое кресло, и посетители ушли.

Через десять минут — этого времени было достаточно, чтобы все трое успели покинуть здание, — Менегетти снова встал и посмотрел на листок бумаги в своей руке, на котором было написано имя. Он потянулся к перу и подписал имена молодого человека и женщины. Камилла… кажется, испанка.

Он подошел к вешалке, снял свою кремовую треуголку с ястребиным пером и надел ее, слегка сдвинув набок. Выйдя из кабинета, он спустился по лестнице и в вестибюле обратился к молодой женщине за стойкой:

— Меня не будет до конца дня. — Его голос был напряжен. — Если будут еще посетители, отправляйте их к Бернарди.

Помощница кивнула и тихо спросила

— Я увижу вас сегодня вечером?

— Если получится.

Он сложил бумагу и убрал ее в карман пиджака, глядя из-под опущенных век на помощницу. Она начала утомлять его.

Не сказав больше ни слова, он отвернулся от ее полного надежды лица и вышел из здания, быстро направившись на север в своих очень дорогих сапогах из крокодиловой кожи до колен, привезенных из Египта. Он шел по оживленным улицам как можно быстрее. Он ненавидел потеть, поэтому старался сохранять приемлемый для этого темп в этот жаркий день.

Перейдя мост Видаль, Менегетти продолжил путь на северо-восток, через канал делла Верона на улице Калле-дель-Кристо, мимо многочисленных цветочных палаток и ателье. Он беспокоился, что слишком поспешно предложил карту, но ему нужно было вывести их из кабинета.

Заметят ли это? Женщина с пронзительными зелеными глазами внушала ему страх. Казалось, она смотрит прямо ему в душу.

И все же он продолжал путь. Оттавио Менегетти был осторожным человеком, и подобные вещи беспокоили его, как заноза в простыне.

Вскоре он добрался до небольшого изысканно оформленного магазина, в витринах которого были выставлены платья розового, фиолетового и бледно-зеленого цветов. В нижней части одной из витрин была выведена изящная белая надпись «Синьора Бонакорсо».

Войдя внутрь, Менегетти застал хозяйку в демонстрационном зале тихо беседующей с одной из своих старых клиенток в высоком парике. Они стояли очень близко друг к другу. Пожилая клиентка вздыхала и цокала языком.

Когда маленький серебряный колокольчик над дверью возвестил о приходе Менегетти, леди Бонакорсо тут же прижала палец к своим накрашенным рубиновой помадой губам, как будто секреты и интриги, которые она умело выведывала у клиентки, никогда не должны были быть раскрыты. Но если они подходили для шантажа, то в течение часа должны были попасть в более высокие инстанции. Она на этом специализировалась.

— Доброе утро, синьор! — поздоровалась дама, словно никогда раньше не видела Менегетти. — Я полагаю, вы ищете подарок для вашей жены? — Она указала рукой в кружевной перчатке на витрину с женскими шляпками, украшенными перьями, золотой и серебряными нитями и другими материалами.

— Для нее только самое лучшее, — ответил Менегетти и коротко поклонился уходящей ведьме, прежде чем та покинула магазин.

Когда звон колокольчика затих, он достал из кармана пальто бумагу, развернул ее и протянул своей собеседнице.

— Вы знаете это имя?

Она достала из своей необъятной груди пару маленьких круглых очков, надела их и просмотрела бумагу.

Леди Бонакорсо было под шестьдесят, она была довольно стройной и привлекательной, насколько это возможно при таком количестве косметики, подтяжек и турнюра. Ее экстравагантное и пышное платье было бледно-персикового цвета с жемчугом, пришитым к манжетам и горловине. Облако белого кружева, несколько раз обернутое вокруг шеи, было того же оттенка, что и волосы, зачесанные вверх и закрепленные жемчужными заколками.

Ее остроносое лицо повернулось к посетителю, и она сняла очки, прежде чем заговорить.

— Это имя человека, которого было поручено найти мастеру Транзини.

— Совершенно верно. Прошло более трех месяцев, и он ничего не нашел, а сегодня... Менее часа назад ко мне пришли молодой англичанин — совсем, в сущности, мальчик, — испанская женщина и испанский солдат, которые хотели узнать, знаю ли я этого человека.

— А почему вы должны его знать?

— По словам женщины, сын Валериани имеет какое-то отношение к винограднику, на котором выращивают Амароне. Я сказал им, что понятия не имею, о ком они говорят, но они хотели узнать, как проехать к этим шести виноградникам, чтобы посмотреть самим.

— Вы указали им дорогу?

— Я сказал, что попрошу свою помощницу принести им карту завтра. Они остановились во «Дворце дружбы».

— Хм, — протянула леди Бонакорсо, снова надев очки, чтобы перечитать бумагу. — Мэтью Корбетт и Камилла с испанским именем? Говорите, там был еще солдат?

— Я не счел нужным узнавать его имя. — Менегетти глубоко вздохнул, прежде чем добавить, — я должен увидеть Скарамангов. Вы дадите мне разрешение?

Леди Бонакорсо обдумала эту просьбу, прежде чем вернуть бумагу в протянутую руку Менегетти. Она жестом пригласила его пройти за занавеску в задней части комнаты, по короткому коридору в ее аккуратно обставленный кабинет. Там она открыла ящик стола, достала из него маленькую красную коробочку, а из коробочки — старинный ключ, выкрашенный в черный цвет.

— У вас есть мое разрешение, но будьте с ними осторожны. Вас обыщут у ворот, так что не берите с собой оружие. И я знаю вас, поэтому говорю: не просите о награде. Если кто-то сам предложит, хорошо. Но пусть они хорошенько обдумают ситуацию.

Менегетти взял ключ и положил его вместе с бумагой обратно в карман.

— Как скажете, — сказал он.

Возвращаясь к своему дому, Менегетти прошел мимо него к каретнику на другой стороне улицы, где он держал свою карету и кучера.

Вскоре все было готово, и карета тронулась в путь по узким извилистым улочкам и многочисленным мостам в сторону района Санта-Кроче и паромного причала. Плата была внесена, и карета въехала по пандусу на следующий паром, направлявшийся на материк. Менегетти откинулся на спинку сиденья в ожидании прибытия.

Он вспомнил ту ночь, когда свершилось правосудие над предателем Антонио Нунцией. Тогда Скараманги приказали Транзини отыскать Бразио Валериани из-за того странного зеркала, которое их так интересовало. К сожалению, Транзини уже не было в живых, ведь за три месяца ему не удалось выйти на след этого человека. Неизвестно, что именно с ним случилось. Однажды ночью он попросту исчез со своей виллы. Все понимали: кто-то пробрался к нему — например, Лупо, — и выждал подходящего момента, чтобы нанести удар. Никто, кроме Семейства Скорпиона — Скарамангов — не знал, кем был палач. Им мог оказаться кто угодно… даже кучер, который сейчас сидел на козлах. Впрочем, нет. Этот человек был недостаточно крупным, а Лупо был огромным грозным зверем.

Семейство Скорпиона! Менегетти считал, что так организацию мог назвать только какой-то чрезмерно драматичный идиот. Он никогда не скажет подобного вслух, ведь название происходило от рода Скарамангов. Выказать неуважение к ним в любой форме означало обеспечить себе скорую встречу с Лупо. История гласила, что Скараманги происходили от какого-то мелкого воришки, которого ужалил скорпион, пока он закапывал в землю мешок с украденным серебром. Три дня он пролежал в лихорадке, и его видения показали ему план, как подстеречь хорошо охраняемую карету, везущую золото из Венеции в Падую. Заручившись помощью наемников — по сути своей, отчаявшихся безумцев, — он провел дерзкую и изобретательную атаку, сделав фальшивый дорожный знак и заблокировав карету. У предка Скарамангов и его сообщников все получилось, и золото удалось захватить, понеся минимальные потери.

Теперь старый сундук был чем-то вроде алтаря на роскошной вилле. Этот сундук положил начало Семейству Скорпиона.

Семейство Скорпиона, — подумал Менегетти, — это как книга с плохим названием. И вот, каким было начало ее первой главы.

Послышался глухой звук причаливания парома к пирсу на другой стороне залива в гавани Местре. Трап опустился. Экипаж и другие пассажиры парома отбыли, а Менегетти сидел, мысленно репетируя, что собирается сказать, пока карета мчалась по старым улочкам Местре, украшенным римскими орнаментами. Вскоре она взяла западнее, направившись к городу Мирано, расположенному примерно в десяти милях отсюда.

Через две мили после последних вилл и пологих зеленых холмов Мирано карета свернула на дорогу, ведущую на юг. Вскоре она остановилась у черных кованых ворот, охранявших поместье, окруженное стеной из грубого камня высотой в восемь футов.

По другую сторону ворот стояла каменная сторожка, и когда Менегетти приблизился к ней, оттуда вышли двое дежурных: один с кремневым ружьем, а второй с пистолетом, уже взведенным и поднятым на случай неприятностей.

Менегетти предъявил черный ключ. Его внимательно рассмотрели на предмет подделки, после чего все-таки открыли ворота. После тщательного обыска карманов сюртука и бриджей Менегетти разрешили пройти по длинной извилистой подъездной дорожке, посыпанной белым гравием с декоративной листвой, цветущими растениями и небольшими пальмами с бочкообразными стволами по обеим сторонам. Идти приходилось пешком — кучеру приказали ждать на месте.

За пальмовой рощей виднелась вилла из белого камня с красными черепичными крышами и башенками, которая вполне могла раньше принадлежать римскому императору, прежде чем перейти к Скарамангам.

Менегетти поежился. К брату и сестре из Семейства Скорпиона относились с одинаковой преданностью. И, конечно же, со страхом. Говорят, где-то на территории виллы обитал настоящий волк, который рыскал в поисках добычи и днем, и ночью.

Менегетти продолжал идти по подъездной дорожке. Вилла приближалась.

К своему раздражению, Менегетти понял, что все-таки потеет. И дело было не только в жаре, но и в волнении перед будущей встречей. Он был лишь младшим членом сообщества, и ранее ему никогда не доводилось встречаться лично с Марсом и Венерой Скарамангами. Теперь час пробил. И Менегетти совершенно не представлял, чего ему ждать от предстоящего знакомства.

Глава восьмая

Оттавио Менегетти опасался, что на стук железным молоточком в дверь ответит широкоплечий палач Лупо, однако, к своей удаче, ошибся. Дверь открыла невысокая, хрупкая седовласая женщина. Судя по всему, ей было глубоко за шестьдесят. На ней было темно-красное платье, чем-то напоминающее кафтан, с длинными рукавами и высоким белым воротником с оборками. В этой маленькой и хрупкой пожилой женщине не было ничего угрожающего.

— Я пришел, чтобы увидеть Скарамангов, — сказал Менегетти тем же слегка надменным тоном, каким говорил бы с любым жителем Венеции.

Женщина ничего не ответила и не сдвинулась с места. Ее серьезный взгляд проникал сквозь Менегетти, как если бы он был сделан из стекла. Он понял, чего она хочет, и поднял черный ключ. Лишь после этого она шире приоткрыла дверь и пригласила его войти. Едва переступив порог, Менегетти уловил какое-то движение слева от себя, посмотрел в ту сторону и увидел мужчину, наблюдавшего за ним и державшего руку на пистолете в кобуре. Рядом с ним стоял еще один, и его рука покоилась на рукояти меча.

Напрягшись всем телом, Менегетти прошел дальше. Привратница закрыла за ним дверь и молча пригласила его следовать за собой. Он ожидал, что внутри вилла будет мрачной, как сами ее обитатели, однако он снова был рад ошибиться. Вестибюль и комнаты были светлыми, просторными и пестрили картинами в богато украшенных рамах, позолоченными люстрами и кожаной мебелью.

Менегетти провели в комнату с окнами, множеством книг на многочисленных полках, стенами из полированной сосны, толстым золотистым ковром на кафельном полу, диваном и стульями, расставленными вокруг небольшого квадратного темно-коричневого стола, который явно использовался многими поколениями. Менегетти потребовалось некоторое время, чтобы разглядеть знаки, выгравированные на старом дереве, и осознать, что перед ним легендарный украденный сундук. Он стоял и смотрел на него, пока пожилая женщина выходила из комнаты через другую дверь.

Осмелится ли он прикоснуться к нему? К этому символу зарождения организации?

Нет. Он решил, что не стоит этого делать. И садиться тоже не стоит, пока его не пригласят.

Менегетти снял шляпу и стал ждать. Сквозь овальное окно он видел ухоженный сад за виллой, где в лучах солнца порхали бабочки среди желтых, малиновых и фиолетовых цветов. Менегетти наблюдал за их умиротворяющим полетом, когда какая-то темная птица слетела вниз, схватила одну из них и тут же скрылась.

— Вы просили аудиенции, — раздался тихий мужской голос у него за спиной.

Менегетти чуть не подскочил, но вовремя взял себя в руки и повернулся так плавно, как только мог.

— Да, великий магистр, — ответил он, склонив голову. — Покорнейше благодарю, что согласились.

Они стояли и смотрели друг на друга. Наконец Марс Скараманга произнес с ноткой раздражения в голосе:

— Что ж, садитесь. Вон тот стул. — Он указал на место, и Менегетти сел. Скараманга уселся на диван прямо перед легендарным сундуком. — Вы… Менегетта, не так ли?

— Менегетти, магистр. Оттавио. Я член команды мастера Кризафи.

— Это он дал вам ключ?

— Нет, магистр. Я попросил разрешения у леди Бонакорсо. Мастер Кризафи отплыл на своей яхте в Римини два дня назад.

— Мне известно, что там он держит наложниц для моряков. Что ж, хорошо. — Скараманга с громким стуком водрузил свои черные вощеные сапоги на сундук и скрестил ноги. — Чего же вы хотите?

Вот он, тот самый момент.

Менегетти все еще обдумывал свои впечатления от встречи с великим магистром. Ему уже доводилось видеть его, но лишь на расстоянии. Сейчас ему казалось, что за ним постоянно пристально наблюдают, и это сводило его с ума.

Марс Скараманга был очень красивым молодым человеком. Менегетти не дал бы ему больше тридцати трех лет.

Молодой император, — подумал он. — Король всего, на что ты смотришь. И всех, на кого смотришь.

В этом была огромная сила. Менегетти чувствовал исходящую от этого человека энергию. Она была столь же явной, сколь августовский зной, поднимающийся от раскаленных дорог.

Скараманга был стройным и высоким — примерно на дюйм-другой выше шести футов. Он имел облик истинного аристократа… впрочем, им он и был. У него были высокие и острые скулы. Тонкие брови над внимательными угольно-черными глазами выгибались по последней моде, а высокий лоб хмурился от забот. Из-за вздернутого кончика носа казалось, что ноздри Скараманги постоянно вдыхают ароматы проходящих мимо богачей… либо презирают миазмы, окружающие нищих. Его одежда была пошита из лучшего итальянского льна королевского синего цвета с двумя рядами серебряных пуговиц спереди и серебристо-серым галстуком, повязанным вокруг шеи. А его волосы… Эти волосы можно было назвать изъяном, но никто не осмеливался. Скорее их считали Божьей меткой, благодаря которой становилось ясно, что Марс Скараманга избран для особых дел в этом мире. Волосы были настолько черными, что в них даже проглядывала космическая синь. Он ухаживал за ними, так что они были блестящими и аккуратно подстриженными. На левой стороне головы алел пучок рыжих волос, похожий на кровавую рану, нанесенную звериной лапой. Эта прядь имела текстуру, отличную от остальных волос. Они были жесткими, как щетки, коими пользуются судомойки. Алая прядь тянулась от виска практически до затылка и специально выделялась с помощью острых ножниц. Вряд ли ее смог бы прочесать любой известный ныне человеку гребень.

— На что вы смотрите? — спросил Скараманга, потому что Менегетти и вправду застыл, очарованный его алым росчерком волос.

— Ни на что, магистр, — последовал быстрый ответ. Чтобы как-то сгладить неловкость, Менегетти поспешил добавить: — Я принес новости о местонахождении Бразио Валериани.

Скараманга продолжал сидеть неподвижно, но Менегетти показалось, что он перестал дышать.

— Подробности, — потребовал он. Но прежде, чем Менегетти успел начать рассказ, Скараманга приподнял руку и перебил: — Стойте. — Он встал. — Я хочу, чтобы моя сестра тоже это услышала.

Он отвернулся и вышел из комнаты, пройдя по коридору и поднявшись по винтовой лестнице. Миновав еще один коридор и две комнаты он вошел в купальню с малиновыми стенами и полом из черного мрамора. В тот же миг тридцатифунтовая серая рысь вскочила со своего места, отвратительно зашипев. Пасть раскрылась, обнажив двухдюймовые клыки, уши с черными кисточками высоко поднялись, а желтые глаза загорелись жаждой убийства.

— Венера, — обратился Скараманга, — держи свою кошку в узде.

Женщина в медной ванне, наполненной коровьим молоком, томно подняла глаза, словно очнувшись от своего сна.

— Ты такой трусишка. Разве ты не видишь, что на Никс ошейник?

Черный кожаный ошейник, усеянный металлическими шипами, был прикреплен к поводку, обмотанному вокруг вешалки для полотенец. То, что Никс была надежно привязана, не помешало ей пригнуться, словно готовясь к броску.

— Эта тварь ненавидит меня. — Скараманга приблизился к краю ванны. — Она ненавидит всех.

— Кроме меня, дорогой брат.

— Помяни мое слово, когда-нибудь она набросится и на тебя.

Венера Скараманга улыбнулась, сверкнув прекрасными белыми зубами.

— Никогда. Моя Никс любит меня. Не так ли, дорогая?

— Одевайся. У нас посетитель с важными новостями.

— Я здесь всего час, — простонала Венера.

— С важными новостями, — с нажимом повторил Марс, — о Бразио Валериани.

— Я думала, мы закрыли этот вопрос.

— Отложили, — ответил Марс, — но не закрыли. Я хочу, чтобы ты выслушала этого человека. Его зовут Менегетти из команды Кризафи.

— Кто это?

— Неважно. Просто оденься и спустись вниз. — Когда она не сдвинулась с места, он добавил: — Выполни мою смиренную просьбу.

Не приближаясь к рыси, Скараманга вышел из купальни, спустился по лестнице и вернулся к комнате, где его ожидал Менегетти. Войдя внутрь, он застал торговца вином на ногах осторожно прикасающимся к старому сундуку, украденному его прадедом Адольфо. Заметив Марса, Менегетти упорхнул обратно в кресло так, словно у него вмиг выросли крылья.

— Мне все равно, если вы к нему прикоснетесь, — спокойно сказал Марс, устраиваясь на диване. Его сапоги вновь опустились на легендарный сундук. — Для меня это просто удобная подставка для ног, не более того, но моя сестра хочет оставить его. И я с ней соглашаюсь. А теперь помолчите. Она спустится через несколько минут. — Он склонил голову набок, рассматривая что-то, что его заинтересовало. — Я восхищен вашими сапогами. Где вы их взяли?

Прошло не меньше двадцати минут, прежде чем к ним присоединилась великая госпожа Скараманга. За это время Менегетти успел рассказать о доставке сапог из Египта, а также передал магистру листок бумаги, на котором были написаны имена.

Венера Скараманга вошла в комнату в длинном шелковом платье с фиолетово-золотым рисунком, а за ней на поводке следовала Никс, которая, казалось, постоянно высматривала, за какое горло можно ухватиться.

Менегетти сдержал порыв отпрянуть, когда женщина, от которой пахло резкими пряными духами, прошла мимо него и села на диван, устроив животное у своих ног. Она посмотрела на него такими же угольно-черными глазами, как и у ее брата-близнеца. У нее были такие же привлекательные черты лица. Менегетти всегда считал ее очень красивой женщиной, даже когда видел издалека. Теперь, находясь так близко, он мог бы назвать ее так же, как назвал бы свое лучшее вино: изысканной. Ее длинные, хорошо уложенные локоны были такими же черными и гладкими, как у Марса, но с правой стороны от виска к затылку тянулись почти кричаще-красные пряди, образуя узор, странно напоминающий паутину.

Справа от Марса было достаточно места, но Венера расположилась слева, чтобы их с братом головы соприкоснулись красными пятнами и были ближе друг к другу.

Ходили слухи — звучащие не громче шепота, — что в утробе матери Скарамангов был третий ребенок, но Марс и Венера поглотили его плоть. Их мать умерла во время тяжелых родов.

Интересно, — подумал Менегетти, — могли ли у третьего близнеца быть огненно-рыжие волосы?

— Этот мужчина выглядит испуганным, — сказала Венера, скрестив ноги и продемонстрировав гладкую икру.

— А кто способен остаться бесстрастным в одной комнате с этим чудищем? — Марс одарил ее слабой улыбкой. — Я имею в виду рысь. Во всяком случае, я думаю, что дело в ней. — Его улыбка исчезла, когда он снова пристально посмотрел на виноторговца. — А теперь расскажите свою историю с самого начала.

Менегетти рассказал ему все, не преминув описать своих трех посетителей. В конце Марс еще раз изучил бумагу, прежде чем спросить:

— Если вы говорите, что эти посетители по какой-то причине решили, что Валериани либо владеет виноградником, либо работает на нем, то вы не знаете, кто это может быть?

— Нет, магистр, не знаю. Я бы узнал, если бы какой-то из виноградников сменил владельца за последние несколько лет. Но этот человек мог работать на одном из шести на любой из должностей.

— Всего шесть виноградников? — спросила Венера.

— Да. Насколько я знаю, два из них были разрушены войной, но семьи владельцев продолжают жить в этих местах.

— И все они на севере? — продолжала расспрашивать Венера.

— Да, госпожа. Вдоль всей реки Пьяве. Мы говорим о территории протяженностью от тридцати до пятидесяти миль.

— Мэтью Корбетт и некая Камилла с испанской фамилией, — прочитал Марс в записке. — Вы говорите, с ними был испанский военный? А они упоминали, есть ли в их компании кто-то еще?

— Нет, магистр, они не говорили.

— Я нахожу это весьма увлекательным, — сказала Венера, — чтобы англичанин в таких поисках сотрудничал с испанцами?

— Увлекательным? — Тонкие брови Марса приподнялись. — Лично я нахожу это тревожным. — Он снова посмотрел на бумагу в своих руках. — Значит, они остановились во «Дворце дружбы». Стало быть, у них достаточно денег. — Он перевел взгляд с Венеры на Менегетти и обратно. — Мне это не нравится. Попахивает вмешательством испанского правительства. Как в это дело ввязался англичанин? И еще более важный вопрос: зачем им понадобилось это зеркало? Ведь они явно ищут именно его. — Он замолчал, ненадолго погрузившись в свои раздумья. — Менегетти, полагаю, вы хотели бы продвинуться по службе?

— Конечно, магистр.

— Что ж, я даю вам такую возможность. Обязательно попросите свою помощницу принести им точную карту. А затем я хочу, чтобы за гостиницей непрестанно следили. Особенно за этими тремя, когда они уйдут. Я рекомендовал бы вовлечь в это дело Галло, Ламаккию и Россоне из команды Дивиттори. Я отправлю сообщение, чтобы их доставили в вашу контору.

Марс встал, подошел к одной из книжных полок, отодвинул в сторону два тома и открыл потайную нишу. Вернувшись к Менегетти, он протянул ему черный ключ, который только что достал.

— Он ваш, — сказал Марс. — Вы заработали его.

— Благодарю вас, магистр! Вы очень добры! — Взяв ключ и ощутив прилив ответственности и благоговения, Менегетти вдруг почувствовал покалывание в затылке. Он знал, что, если по какой-то причине не справится с поручением, к нему явится Лупо, как когда-то он явился за Транзини.

Менегетти осмелился спросить:

— Я должен буду отправиться с ними, магистр?

— Ваша задача — организовывать поиски. Обеспечьте людей всем необходимым и убедитесь, что они знают, что делать. Но сначала… я восхищаюсь вашими ботинками, мастер Менегетти. Как вы думаете, они могли бы мне подойти?

— Магистр?

— Ваши ботинки. — Голос зазвучал более требовательно. — Кажется, они мне впору.

— О… да, магистр. Конечно! — Менегетти снял обувь. Марс снял свою, сел на диван справа от сестры, старательно избегая Никс, и надел сапоги виноторговца на свои ноги в синих чулках.

— Слегка тесноваты, — вынес он вердикт и любезно улыбнулся. — Ну ничего, я их разношу.

— Конечно, магистр.

Все, что мог сделать Менегетти, это как можно лучше ответить на улыбку.

Когда экономка выпроводила босого торговца вином, Марс остановил сестру на выходе из комнаты и сказал:

— У меня есть для тебя задание.

— Смотри-ка. Он думает, что теперь может давать мне задания, — проворковала она рыси.

— Не делай вид, будто тебя больше не интересует поиск Валериани и зеркала. Я знаю, что оно нужно тебе так же, как и мне. Я хочу, чтобы сегодня вечером ты поужинала в Венеции. Я отправлю с тобой Лоренцо.

Венера собиралась сказать, что пойдет одна, но по опыту всей своей семьи знала, что это не обсуждается.

— Зачем?

— После ужина я хочу, чтобы вы сходили в гостиницу и выяснили, сколько человек в той группе. У меня такое чувство, что их больше трех. Сострой свою самую очаровательную мину и поговори с управляющим.

— Ты можешь отправить Лоренцо одного. — Поймав на себе требовательный взгляд брата, Венера нахмурилась. — Но в любом случае пошли его в отдельной карете. Не хочу видеть его или знать, что он рядом. Я серьезно, Марс. Я хочу почувствовать себя хоть немного свободной.

— Свободной, — с усмешкой повторил Марс. — Притворяйся сколько угодно. Но он будет следить за тобой каждую минуту.

Венера кивнула. Ей это не нравилось, но это было необходимо. И, конечно же, это останавливало ее брата от раскуривания трубки с опием. Если бы только был шанс найти зеркало…

— Хорошо, — сказала она, посерьезнев. — Я поеду.

Когда стемнело, Венера Скараманга, одетая в черное платье, отороченное красным, и красные сапожки на высоком каблуке, довершила свой образ эффектной красной шляпкой. Она села в карету, приехавшую за ней из конюшни виллы, и отправилась выполнять свое задание.

— А у тебя игривое настроение, да? — спросил Марс у двери. — Ты не должна привлекать внимание.

— Дорогой брат, — проворковала она, — внимание — это моя жизнь.

В городе она оставила свою карету в частном каретнике Скарамангов и прошла четверть мили до «Салерии» — одного из своих любимых ресторанов, где она поужинала пастой с перцем и черными мидиями и выпила бокал Вердиккио. Лоренцо должен был быть где-то поблизости, но она не видела даже его тени.

Выйдя из ресторана, Венера зашла в книжный магазин на улице Лунга и купила книгу, которую давно хотела прочесть. Оттуда она прошла по оживленным ночным улицам через мост Видаль и Гранд-канал ко «Дворцу дружбы». В гостинице она решила немного выждать, прежде чем подойти к управляющему — в вестибюле было слишком многолюдно.

Она устроилась в красивом кресле из коричневой кожи в углу, зажгла лампу для чтения на маленьком круглом столике рядом с собой и какое-то время читала, поглядывая одним глазом на стойку, которая располагалась примерно в шести метрах от нее.

Венеция была центром торговли для множества купцов и предпринимателей из разных стран. Через вестибюль гостиницы проходило множество людей, и все они представляли для Венеры интерес.

Прошло около десяти минут, и к ней подошел крупный румяный мужчина в дорогом костюме.

— Мадам, могу я… — начал он, говоря со славянским акцентом.

— Нет, — ответила она, не отрываясь от книги, и мужчина тут же ушел.

Еще через двадцать минут к ней подошел азиатский делец с надеждой, которую она тут же согнала с его лица, жестом показав, чтобы он шел к черту. Затем ледяные стены вокруг ее кресла, казалось, затвердели, потому что ни один нежелательный гость больше не приблизился к ней, хотя многие бросали на нее беглые взгляды. Венера вспоминала описания, которые дал Менегетти. За полчаса наблюдения она не увидела никого, кто бы под них подходил.

Время шло, в вестибюле становилось все меньше людей. Богато украшенные серебряные часы на стене показывали больше одиннадцати. Венера решила, что подождет до половины двенадцатого, а потом подойдет к управляющему и задаст вопрос о молодом англичанине, с которым она случайно познакомилась днем.

Мэтью Корбетт — так его зовут, — сказала бы она. — Мы говорили о книгах, и я упомянула эту. Она могла бы ему понравиться, хотя я не уверена, что он хорошо владеет нашим языком. С ним есть кто-нибудь, кто мог бы перевести? Конечно, я оставлю это ему, но я бы не хотела его беспокоить, если…

— Я требую отдельную комнату! Вы меня слышите?

Венера оторвала взгляд от страниц книги. Очень высокий худой мужчина в черном плаще и черной треуголке стоял у стойки управляющего. Он говорил по-английски, и она понимала его речь достаточно хорошо. Гувернантка Скарамангов — швейцарка — позаботилась о том, чтобы дети хорошо знали несколько языков, включая английский, испанский и латынь.

— Я не могу спать в этой комнате! — бесновался мужчина, почти рыча. — Один из этих солдат храпит, как зверь!

Солдаты, — подумала Венера. Она очень тихо закрыла книгу. Встревоженный, но достаточно невозмутимый управляющий поднял руки в знак непонимания, лишь сильнее разозлив мужчину в черном плаще.

— Я не могу там спать! Вы что, не понимаете? От этой койки у меня спина болит! — В ответ на молчание управляющего он ударил кулаком по столешнице. — Я лучше буду спать на скамье в парке, чем там! Будьте вы прокляты! — бросил он, направился к двери и вышел прямиком в ночь.

Венера встала.

Этот мужчина не подходил ни под одно из описаний, которые давал Менегетти, но все же… солдаты.

Она последовала за ним.

Высокий, очень худой и бледный мужчина с уродливым сердитым лицом шел по пустынным улицам. Здесь можно было встретить только поздних гуляк, которые предпочитали прогуливаться группами. Должно быть, сердитый мужчина искал скамью. Здесь их было в достатке, но ни одна, по-видимому, ему не подходила. Приметным было то, что время от времени он заговаривал сам с собой, поворачивая голову вправо, в пустоту. Венера видела, как он остановился на перекрестке и, уперев руки в боки, пытался решить, куда двигаться дальше. Он снова смотрел в пустоту. Может, он не в своем уме?

Сумасшедший, — решила Венера. — Но он англичанин, а в его комнате солдаты. Стоит проследить за ним.

Она ускорила шаг.

На следующем перекрестке, под желтым светом уличного фонаря он снова остановился. Венера почти поравнялась с ним и, прежде чем он успел отойти, сказала:

— Подождите.

Мужчина быстро повернулся к ней, и она разглядела все его уродства. Вытянутая челюсть, глубоко посаженные темные глаза и выступающие скулы под треуголкой из черного бархата. Плащ расходился в стороны, как крылья хищной птицы. Уверенные шаги Венеры замедлились.

Он заговорил с ней… хриплым замогильным голосом.

— Что вам нужно?

Венера подошла ближе. Уродство этого мужчины вызывало у нее отвращение. И все же… в нем было нечто… притягательное?

— Я услышала ваш разговор, — сказала она, сохраняя на лице невозмутимость. Она знала, что Лоренцо где-то поблизости. Возможно, застыл в дверном проеме, наблюдая за происходящим с рукой на рукояти меча.

— И что же вы слышали?

— Я сидела в кресле в холле. В гостинице. Я услышала о вашем… как это сказать по-английски? Дискомфорте?

— Что? — Мужчина все еще казался ошеломленным. Возможно, он был просто глуп? — Вы следили за мной от гостиницы?

— Да.

— Зачем?

Пришло время изображать очарование. Венера улыбнулась, ее лицо сделалось кокетливым. Она не могла не заметить серебряные кольца на руках мужчины, украшенные черепами и странными, но весьма занимательными символами. Его длинные ногти походили на когти. В тот же миг она решила, что это существо, каким бы уродливым оно ни было, напоминало ей бокал Кьянти. Не пора ли сделать шаг вперед?

— Вы ищете Бразио Валериани, — сказала она.

Мгновение застыло в теплом, наполненном сладкими ароматами ночном воздухе.

— Зеркало, — бесстрашно продолжила она. — Sì, e cosi?[26]

Он с видимым усилием заставил свой язык шевелиться.

— Кто вы такая?

— Я Венера Скараманга. А вы?

Кардиналу Блэку вдруг захотелось развернуться и сбежать отсюда. Он осмотрелся по сторонам, чтобы определить, не прячется ли кто поблизости, но рядом с женщиной стоял только Доминус в фиолетовой мантии без лица.

— Здесь больше никого нет, — сказала Венера, прочитав его смятение по лицу. Она чувствовала, что он вот-вот сбежит. — Здесь только вы и я. И я все еще хочу знать ваше имя.

Он услышал тихий голос.

Скажи ей, — подсказал Доминус.

— Точно? — спросил Блэк.

Вопрос был адресован Доминусу, но женщина непринужденно улыбнулась, решив, что он спрашивает ее. Она смотрела на него темными притягательными глазами из-под алой шляпы.

— Могу гарантировать, — сказала она.

— Адам Блэк, — решился он. И взволнованно повторил: — Я Адам Блэк.

— Один из вас, несомненно, — улыбнулась она. — Вы очень высокий.

— Мне… уже говорили.

Она кивнула.

— Мне нравятся высокие.

Кардинал Блэк почувствовал, что его сердце начинает биться чаще. Могла ли женщина заметить это? Конечно могла, оно ведь звучало, как стук сотен барабанов в огромном концертном зале, где они находились только вдвоем. Но… это же безумно! И опасно! Кто она, черт возьми, такая? И как она…

— Вы путешествуете с молодым англичанином по имени Мэтью Корбетт и женщиной по имени Камилла. Испанкой, — сказала Венера, когда он, смутившись, промолчал. — И, кажется, с вами путешествует испанский солдат? Или несколько.

Проснись, — приказал Доминус.

Он был прав. Блэк понял, что ведет себя, как пьяница или лунатик. Он — хозяин своего собственного мира, мстящий за смерть своей матери. Он — наследник неудачно оступившегося Гэвина Флея. Он претендент на империю Профессора Фэлла. Он убил уже… сколько? Пятьдесят? Шестьдесят человек? Он отправил в могилу множество своих врагов, и ни один из трупов так и не был найден. Ему были известны секреты и силы, не знакомые другим людям. Почему же он — такой могущественный и властный — стоял смущенный и в оцепенении перед этой женщиной, появившейся из ниоткуда. Он не собирался это терпеть. Пришло время брать ситуацию под свой контроль.

— Я знаю, где Бразио Валериани, — сказала женщина, прежде чем Блэк успел перейти от мыслей к действиям.

Он почувствовал, как какая-то преграда внутри него дала трещину.

— И где же?

— Начнем с того, что вы ищете место для ночлега, не так ли? Сомневаюсь, что скамья в парке вам подойдет. Моя карета недалеко отсюда. А моя вилла находится на другом берегу залива в часе езды.

— Где Валериани? — Голос Блэка сделался более требовательным, однако женщина продолжала улыбаться.

— На винограднике, конечно же, — ответила Венера. — На севере. А теперь предлагаю продолжить разговор на моей вилле, где вы сможете хорошенько выспаться в настоящей постели.

Откуда эта женщина узнала об этом? Это была тайна, которую он должен был разгадать. Если она действительно знала, где Валериани… это меняло все, не так ли?

— Мы собирались отправиться на поиски утром.

— Я доставлю вас обратно к рассвету. Доверьтесь мне.

Блэк все еще колебался. Эта женщина была так прекрасна. Даже соблазнительна… но чем-то она пугала его, а он уже очень давно не испытывал этого мучительного чувства.

Он посмотрел на Доминуса, ожидая подсказки. Довериться ей?

Его призрачный спутник кивнул. В ту же секунду Венера Скараманга взяла его холодную правую руку в свою теплую левую и сказала:

— Клянусь вам… своей жизнью.

С этим громким обещанием она увела его прочь.

Глава девятая

Адам Блэк стоял в темной комнате без стен с полом из коричневого камня.

Он видел сон. Знал, что спит.

Это был сон, который он видел много раз, и с каждым разом он казался все более реальным.

Шагая по камням, он заметил мерцание в воздухе перед собой. В следующее мгновение он уже стоял перед огромным зеркалом, в котором видел собственное отражение. И все же в стекле было что-то еще. Вокруг него кружили странные фигуры. Ничего было толком не разглядеть, но он улавливал очертания плеч, головы, рук, туловища… все это было размытым, неясным и смутным в зеркале. Фигуры ждали его призыва. Он смотрел, как они движутся, словно состоят из жидкости, поднимаются из глубин.

У Адама пересохло во рту. Он чувствовал, как от ожидания у него потеют ладони. Он знал, кого должен призвать. Казалось, он знал это всю жизнь. Семидесятый Демон, изображенный в книге… могущественный Принц-Провидец, который управлял войском из двадцати шести легионов и выполнял все, что ему приказывали, если правильно начертать его печать и произнести соответствующее заклинание. Адам запечатлел и то, и другое в своей памяти. Он был готов.

Принц-Провидец…

Первая команда — уничтожить всех врагов, которые когда-либо поднимали на него руку, стереть их всех с лица земли… превратить в пепел всех, кто желал ему зла, включая Дантона Идриса Фэлла и некоего молодого человека по имени Мэтью Корбетт.

Принц-Провидец…

Вторая команда…

Адам увидел себя четырнадцатилетним мальчиком при свете свечи, когда его разбудила мать Эстер в его маленькой комнате с серыми стенами в доме его отца викария Блэка. Это был день, когда он случайно ослепил сына мэра, который его дразнил.

— А теперь послушай меня внимательно: я принесу тебе сумку. В ней немного еды и денег. Я хочу, чтобы ты встал и собрал какую-нибудь теплую одежду. Только веди себя очень тихо, ладно?

— Собираться? Но зачем? — спросил он.

— Потому что ты едешь к своей тетушке Саре, — сказала она. — Пока ты будешь собираться, я схожу в амбар, чтобы запрячь Мэвис в повозку. Ты помнишь дорогу к тетушке Саре, верно?

— Но это почти сорок миль.

— Неважно. Главное, чтобы ты добрался туда. Очень важно, чтобы ты ушел. — Она осторожно дотронулась до одной из ран на его правой щеке. — Я не допущу, чтобы мой сын вынес еще большее наказание, чем то, что ему уже пришлось вытерпеть. Так что никакой тюрьмы и никаких колодок. И никакого судьи. А теперь вставай. Я принесу сумку.

Мальчик задал жизненно важный вопрос:

— А как насчет отца?

— А что насчет него?

— Он разозлится еще больше.

— Я справлюсь с этим, — сказала Эстер. — А теперь вставай и собирайся.

Здесь Принц-Провидец должен был воплотить в реальность его мечту предвидеть будущее и возвращаться в прошлое. Менять то, что натворили годы.

— Ты поедешь со мной, — сказал Адам. И он говорил это уже не как мальчик, но как мужчина, который знал, что случится дальше.

— Я не могу. Я должна остаться.

— Если ты останешься тут, я тоже останусь. Потому что, если я уйду, а ты нет, мужчина, который называет себя моим отцом и твоим мужем, придет в такую ярость, что отправит тебя в психиатрическую лечебницу, и мне придется убить тебя, чтобы избавить от страданий.

— Penso che stia tornando.[27]

Кто это был? Кто это сказал? Голос был женским, но принадлежал не матери.

Адам чувствовал себя отяжелевшим, его разум был затуманен. Он знал, что лежит на очень жесткой кровати. Но где? Он помнил, как… что?

Его веки приоткрылись, пропуская свет. Он не горел равномерно, а мерцал в небольшой лампе. Внезапно свет ударил ему в глаза, как только они полностью открылись. Перед его лицом появилась рука с серебряными кольцами.

— Они очень красивые, не правда ли?

Ему потребовалось несколько напряженных секунд, чтобы понять, что это его собственные кольца. Он сумел сфокусироваться на лице женщины с темными глазами.

— Теперь, — проворковала она, — мы действительно можем поговорить.

Рядом с женщиной стояла еще одна фигура. Она смотрела на него сверху вниз. Она была широкоплечей, с волчьей мордой.

Маска, — понял Блэк. — Это мужчина в серебряной маске, сделанной из какого-то металла.

В глазницах маски виднелись человеческие глаза. На мужчине была темно-синяя куртка. Шею обвивал белый галстук.

Фигура волка отступила назад, и Блэк попытался сесть на своей жесткой кровати, но понял, что не может. В запястьях и лодыжках пульсировала боль. Он почувствовал прикосновение грубой веревки. Его руки были раскинуты в сторону над головой, ноги широко расставлены на плоской деревянной платформе. Как только сознание вернулось к нему, он понял, что его раздели догола.

Страх охватил его и встряхнул, как мокрую тряпку. Блэк приподнял голову всего на несколько дюймов, но даже это далось ему с трудом. Его сердце колотилось так сильно, что, казалось, от его стука вот-вот лопнут барабанные перепонки.

— Что… — услышал он собственный выкрик. Слова «все это значит» застряли у него в горле, словно камень с острыми краями.

Женщина сказала что-то по-итальянски. Вероятно, она обращалась к мужчине в волчьей маске. Блэк увидел над собой отштукатуренный потолок и свет лампы. Судя по яркости, на стенах висело множество светильников.

Блэк попытался снова:

— Что все это значит?

Прошло несколько секунд, прежде чем женщина соблаговолила ответить ему.

— О… это… я помнила это английское слово, но забыла, как оно произносится. Как это у вас называется? Расспрос?

Допрос, — подумал Блэк.

Он крепко зажмурился, но, когда снова открыл глаза, над ним все еще был отштукатуренный потолок, лампы все еще создавали свои пляшущие узоры на стенах, а веревки все еще впивались в запястья и лодыжки.

Теперь он вспомнил, как входил в охраняемые ворота, а затем и на виллу в компании женщины, которая молчала во время поездки на пароме и в карете.

— Мы с братом — уважаемые люди, — сообщила она ему, как только его проводили в роскошную гостиную с бледно-голубыми стенами и белой кожаной мебелью. — Я полагаю, вы тоже. Там, откуда вы. Верно? — Она улыбнулась. — Извините, я пойду поговорю с Марсом… моим братом. Думаю, он тоже хотел бы познакомиться с таким важным человеком, как вы.

Она вернулась минут через десять. Без брата и без шляпы. Блэк заметил странную и весьма интересную деталь ее прически.

— Он спит, — сказала она, устраиваясь на диване рядом с Блэком.

Должно быть, она надушилась. От нее исходил тонкий и приятный аромат.

— Я не смогу его разбудить. Он не такая сова, как я. — Венера положила руку на плечо Блэка и наклонилась ближе.

— Поговорим о том, как найти Валериани. Вы говорите, что знаете, где он?

— Давайте обменяемся информацией, — предложила она. — Вы говорите «мы», когда рассказываете о поездке. Сколько вас?

Он посмотрел через комнату на безмолвную фигуру, стоявшую в углу. Доминус коротко кивнул, позволяя раскрыть ей правду.

— Еще девять человек.

— Тогда скажите мне, Адам… вы верите в силу этого зеркала?

— Верю, — последовал твердый ответ.

— А почему вы в него верите? Просто потому что хотите этого?

— Потому что мне показали, что такие силы существуют за пределами земной равнины. И за пределами человеческого понимания.

— Кто вам показал? — спросила она. Ее лицо было совсем близко, ее аромат почти опьянял Блэка, кружил ему голову. Еще один взгляд на Доминуса. Тот кивнул в знак согласия.

— В моей жизни было… много интересного, — ответил он. — И у меня есть… кое-кто. Дух. Он ходит со мной и сообщает мне обо всем этом.

Она замолчала, обдумывая его слова. После недолгой паузы она спросила:

— Злой дух?

— Дух, который служит моим целям. Я зову его Доминус. И он стоит в том углу.

Как он и ожидал, она посмотрела в ту сторону.

— Думаю, — протянула она, — я вам верю. А почему испанцев интересует зеркало? Я так понимаю, они хотят его запереть.

Эти семь слов вызвали тихий смех.

— Уверена, они так и сделают. Если, конечно, не убедятся, что сила зеркала реальна. В этом случае они создадут себе флотилию кораблей… возможно, сделанных из железа, но легко управляемых. Или же они могли бы пожелать, чтобы ураганы опустошили землю. Возможно ли это?

— Если человек владеет и зеркалом, и книгой, — ответил Блэк, — возможно все.

Взгляд Венеры сделался более пристальным.

— Книга? Что за книга?

Когда он снова взглянул на Доминуса, тот не ответил ни «да», ни «нет».

Настало время ему решать самому.

— Я хочу знать, где Валериани.

— На винограднике. На севере. Как я и сказала.

— На каком винограднике?

— В поместье Бонакорсо. А теперь… я хочу узнать про книгу.

О, она была не только очень красивой, но и очень убедительной женщиной. Он принял решение.

— Пока я оставлю эту информацию при себе.

— Как пожелаете. — Ее улыбка не дрогнула. Она потянулась к стоящему на столе маленькому золотому колокольчику и позвонила в него. — Я угощу вас бокалом вина, — томно произнесла она. — А потом вы поспите.

— Я должен вернуться в Венецию. Найду жилье.

— О, спешить некуда. Я сказала, что верну вас до рассвета и, поверьте, я так и поступлю.

В комнату после звонка колокольчика вошла пожилая женщина в зеленом платье. Она несла поднос с двумя бокалами красного вина — один с серебряной, а другой с золотой ножкой. Блэк заметил, что лицо и глаза старухи были припухшими, словно ее только что подняли с постели.

— Я взяла на себя смелость предложить вам угощение после того, как навестила брата, — сказала Венера. — Бокал вина поможет вам уснуть, sì? А после, когда вы отдохнете, мы продолжим наш приятный разговор.

— Думаю, мне лучше…

— Уважьте меня, — настаивала Венера, пока ее рука скользила вверх и вниз по его рукаву. Другая рука потянулась за бокалом с золотой ножкой и поднесла его Блэку. — Выпейте. Такого вина вы, должно быть, больше нигде не попробуете.

Почуял ли Блэк опасность, скрывающуюся за ароматом ее экзотических духов? Когда он бросил вопрошающий взгляд на Доминуса, тот снова не пошевелился.

Венера пила из другого бокала. Служанка ушла.

Это опасно?

Доминус не подавал никаких признаков беспокойства. Тогда откуда могла исходить опасность? Насколько он знал, на вилле была только женщина, ее брат и пожилая служанка. Кучер увез карету и лошадей в каретник. И все же… человек, которого в Лондоне звали Черным Кардиналом, был взволнован, хотя и толком не понимал, почему.

Венера коснулась своим бокалом его бокала. Стекло издало тихий звон, прежде чем она выпила глоток.

— Откуда вам известно о зеркале? — спросил Блэк.

— Давайте пока оставим эту тему. Расскажите мне о своем великом городе Лондоне.

— А что тут рассказывать?

— Опишите мне его, — попросила она.

Блэк отпил вина. Оно было немного горьковатым, но крепким, насыщенным и приятным на вкус. Он решил, что раз Доминус ни о чем не предупреждает, то бояться нечего. Да и почему он должен бояться этой женщины? Возможно, она поможет ему добраться до зеркала прежде, чем это сделают другие. Он знал нужную печать и заклинание наизусть, поэтому книга ему была не нужна.

Да, — решил он. — Ее можно удачно использовать.

Он и впрямь рассказал ей о Лондоне. Его картина была написана в серых и черных тонах — панорама мрачного мира, в котором он жил, с его ужасающими, но в то же время притягательными пороками. С его тайными комнатами, где жестокие люди планировали убийства своих врагов. С сырыми подвалами и тайными чердаками, где кричали невинные. С его задворками и тупиками, по которым ни один здравомыслящий человек не решился бы пройти ни звездной ночью, ни туманным днем. Это был его Лондон. И он рассказал ей все это, потому что хотел, чтобы она узнала правду и о нем самом. По ее учащенному дыханию было слышно, что она пришла в восторг от этой картины. Она подталкивала его все дальше, хотела, чтобы он перешел к более мрачным откровениям.

Открывая ей все новые и новые тайны, он продолжал пить вино из своего бокала, и нечто почти утраченное вновь просыпалось в его душе. Оно восставало и радовалось, потому что здесь… здесь, рядом с ним, находилась женщина, не отвернувшаяся от него даже после его рассказов об алчности и всех извращенных формах жестокости. И она поистине… в самом деле наслаждалась этим рассказом.

Вот она, — подумал он, не отметив, каким измотанным и уставшим себя чувствует, — моя родственная душа.

Он не заметил, как образ Венеры расплылся перед его глазами. Толком не понял, как почти пустой бокал выпал из его ослабевших пальцев. Красное вино пролилось на белую кожу дивана. Он успел подумать, что ему стоит извиниться… и тогда его глаза закрылись.

Теперь, осознав, что произошло, Блэк понял, что его растянули, раздели догола, связали ему запястья и лодыжки и разместили на какой-то плоской поверхности. Адам Блэк попытался вырваться из пут, но те не поддались. Он услышал, как женщина снова говорит на родном языке с мужчиной в волчьей маске. После короткой беседы маска снова нависла над ним.

— Полегче, caro mio[28], — сказала она Блэку и постучала длинным ногтем по центру его худой груди. — Не напрягайся понапрасну.

— Что происходит?

Это был нелепый вопрос, но Блэк выпалил его в отчаянии. Он знал, что находится в смертельной опасности. Но почему же Доминус не предупредил его?

— Я же говорила, — вкрадчиво произнесла Венера, — мне нравятся высокие. А мы сделаем тебя еще длиннее и выше. — Она кивнула в сторону. Раздался скрип, за которым последовал скрежет шестеренок.

Веревки, стягивающие лодыжки и запястья Блэка, потянулись в разные стороны. Пока он почувствовал лишь слабую боль в позвоночнике и суставах… но с бешено колотящимся сердцем он понял, что его растягивают на дыбе, а огромный человек тянет за колесо со спицами.

Венера склонилась над ним и с наслаждением посмотрела за тем, как беспокойно бегают его глаза на смертельно бледном лице. Он знал, что спасения нет. И все же… он ведь мог надеяться, не так ли?

Венера знала, что в какой-то момент он может решить утаить от нее информацию, и поэтому, обнаружив своего брата спящим под большой дозой настойки опия, она налила совсем немного его драгоценной жидкости в бокал, после чего приказала своей служанке Эдетте по сигналу вынести поднос. Вероятно, она налила слишком много, потому что этот высокий мужчина провалялся без сознания четыре часа. Зато Лупо хватило времени взвалить его на плечи, отнести в эту комнату под виллой и подготовить к предстоящей «вечеринке».

Это была ее комната. Марс редко спускался сюда. Не то чтобы его это беспокоило, но он понимал, что она приходит сюда за расслаблением. Прошло много времени с момента, как она позволяла себе расслабиться в последний раз. И сейчас она хотела этого.

Она стояла, глядя сверху вниз на тварь, назвавшую себя Адамом Блэком, а вокруг нее в комнате покоилась ее великолепная коллекция: Железная Дева, коленный расщепитель, груша страданий, стул Иуды, железный паук и различные пыточные инструменты. Ее комната…

— Кажется, ты не хочешь рассказать мне то, что я хочу знать, — тихо сказала она, — об этой книге. Какое отношение она имеет к зеркалу?

Блэк на мгновение замешкался с ответом.

Венера кивнула Лупо, колесо повернулось еще на один градус, шестерни заскрипели, и Блэк застонал от усиливающейся боли, когда суставы растянулись сильнее.

— Подождите! Подождите! — закричал он. — Книга! Она о демонах… духах! В ней приводятся... приводятся имена слуг дьявола... описываются их силы... Там есть печати, которые используются для их вызова и защиты вызывающего... и заклинания. Все заклинания!

Венера погладила его по влажному лбу.

— Очень хорошо. И где же эта книга?

— Она у той женщины. Камиллы Эспазиель, охотницы на ведьм.

Губы Венеры медленно растянулись в улыбке. Взглянув на Лупо, стоявшего наготове, чтобы сильнее надавить на рычаг дыбы, она сказала по-итальянски:

— Слышал, Лупо? Они привезли охотницу на ведьм. Разве это не забавно?

Трудно понять, что именно Лупо находил забавным. Пусть он жил в доме позади виллы, она никогда не видела его без металлической маски, а на этой маске была запечатлена лишь неизменная свирепая гримаса.

— Нам не нужна книга… — пробормотал Блэк. Его губы заблестели от слюны. — Я помню, кого собираюсь вызвать. Она нам не нужна!

— Так трогательно, что ты говоришь «нам», — сказала Венера. — Итак, у этой охотницы на ведьм есть книга, способная вызывать демонов из подземного мира, и девять человек утром отбудут из «Дворца Дружбы» на поиски Бразио Валериани и зеркала. Все верно?

— Десять, — поправил Блэк, и его голос напрягся, когда веревки натянулись. — Нас было десять.

— Девять. Ты же знаешь, дорогой, что я не могу позволить тебе уйти отсюда. О, как это было бы глупо! Нет-нет, я обещала, что верну тебя к рассвету, и я так и сделаю, потому что солнце уже почти взошло. Но я имела в виду, что верну тебя в ад, из которого ты вылез.

— Нет! Пожалуйста! Послушайте! Я… я нужен вам!

Она кивнула, продолжая слабо улыбаться, хотя темные глаза на ее прекрасном лице были мертвы.

— О, ты действительно нужен мне, дорогой Адам. Хотя и не так, как ты надеялся.

Из груди Блэка снова вырвался крик.

— Хозяин! Помоги мне!

Ответа не последовало.

Он поднял голову, насколько смог, и увидел своего Хозяина, стоящего рядом с Венерой Скарамангой. Тот положил свою бесплотную руку на плечо женщины.

Он знал.

Если б он добрался до зеркала и призвал Принца-Провидца, тот даровал бы ему желаемое. Если бы он уговорил свою мать сбежать вместе с ним или остался сам, чтобы принять наказание, то никогда бы не встретил Гэвина Флея и не вступил в лигу сатанистов. Он никогда не отправился бы в лечебницу на вершине Брайерли-Хилл и не избавил бы Эстер Блэк от мучений. Никогда не убил бы Еноха Блэка и остальных в том особняке. Никогда бы крест на стене не перевернулся под тяжестью падающего тела, показав тот ужасный путь, что ждал Адама впереди. И тогда Кардинала Блэка не существовало бы. Как не существовало бы и Доминуса. Духа из ада или призрака из его собственного разума. Кем бы он ни был, он отказывался исчезать.

Венера снова повернулась к палачу.

— Lupo, fatelo a pezzi.[29]

Мускулы человека-волка напряглись, когда он навалился на рычаг. Шестерни пришли в движение и поворачивались… поворачивались и поворачивались с резким лязгом.

Адам Блэк закричал. Его суставы сходили с ума от боли, позвоночник растягивался… растягивался… Что-то хрустнуло, и он почувствовал жгучую боль в основании черепа.

Он все кричал и кричал.

Венера отступила, вспотев от возбуждения. Она тоже начала стонать и кричать, потому что это был единственный вид освобождения, доступный ей. Только вид и звук пыток мог принести ей это облегчение.

Колесо вращалось. Лупо прикладывал все больше усилий. В этом царстве ада на земле надежды были потеряны для всех, кто вошел сюда.

Адам почувствовал, как его левая нога вырывается из сустава. Затем то же самое произошло с правой рукой. Его зубы прокусили язык и сломались друг о друга.

Колесо продолжало вращаться под треск шестерней, веревки гудели от напряжения. Левая рука Адама хрустнула в локтевом суставе, прежде чем оторвалась от плеча, и он закричал и заплакал, когда его тело непроизвольно содрогнулось, борясь с тем, что невозможно было преодолеть. Сквозь багровую пелену Адам увидел склонившуюся над ним женщину, ее лицо было напряжено и покрыто потом от усилий, которые она прилагала, чтобы удержать его в сознании.

Она показывала ему что-то…

Миску. В ней что-то лежало.

Мясо. Окровавленные куски мяса.

Она вылила кровавую жижу на его яички и отступила, когда Лупо вновь привел в движение колесо. С пола поднялось животное весом в тридцать фунтов и впилось прямо между ног вопящей твари, прежде звавшей себя Кардиналом Блэком.

Лупо вернулся к колесу.

Раздался еще один хруст костей и звук рвущейся плоти, как будто когтями разрывали старую ткань. От человеческого голоса осталось лишь слабое потрескивание, как от свечи, которая вот-вот погаснет.

Наконец Венера Скараманга прерывисто вздохнула, прислонившись к стене рядом с Железной Девой, и воцарилась тишина. Ей нужно было выпить чего-нибудь покрепче, принять ванну и вывести Марса из оцепенения. Им нужно было решить, как забрать книгу у девяти глупцов, забредших на территорию, с которой они никогда не уйдут. Особенно у мерзкой псины, называвшей себя охотницей на ведьм.

Лупо приберет здесь и почистит Никс. Он всегда это делал.

Венера ощущала легкое головокружение, но чувствовала себя свежей и энергичной — куда бодрее, чем час назад. Комната пыток и ее коллекция игрушек всегда дарили ей блаженное освобождение. И все же, когда она поднималась по лестнице, она осознала, что к ее радости примешалось что-то новое. Потому что… там, в углу, стояла фигура в фиолетовом плаще с капюшоном.

Миг — и ее не стало.

Доминус! Помоги мне! — кричал тот мужчина.

Интересно, — подумала Венера.

В холодной пещере она некоторое время любовалась своими новыми серебряными кольцами. Теперь ей действительно нужно было выпить. Она вышла из комнаты как раз в тот момент, когда Лупо принялся извлекать изуродованный труп из пут.

Глава десятая

Было чуть больше двух часов дня, и на востоке над горизонтом медленно плыли облака.

Две крытых парусиной повозки, запряженные четверкой лошадей, были переправлены через залив на пароме и съехали с погрузочной платформы на пирс в Местре. Первой повозкой по улицам правил капитан Андрадо, на скамье рядом с ним сидел второй солдат, а еще один ехал сзади. Оставшийся солдат взял в руки поводья второй повозки. Камилла предпочла сесть на место кучера, а сзади на скамьях расположились Хадсон, Профессор Фэлл и молодой человек, которому казалось, что сам воздух на вкус как самое горькое вино на Земле.

Мэтью было горько от того, что кардинал Блэк избежал наказания. В шесть часов утра, когда солдаты доложили, что Блэк выбежал из комнаты до полуночи и не вернулся, Мэтью и Хадсон отправились на его поиски, уже зная, что не найдут его. Очевидно, Блэк воспользовался возможностью, укутался в свой черный плащ и исчез.

И все же это чертовски странно! — думал Мэтью.

Без сомнения, Блэк жаждал отыскать Валериани и зеркало по своим гнусным причинам. Так зачем же этому существу понадобилось покидать гостиницу и отбиваться от поисковой группы? Неужели Блэк решил продолжать поиски в одиночку? Но ведь карта, нарисованная Менегетти, прибыла только после девяти часов поутру. Так откуда же Блэку знать, где искать? К тому же книга оставалась у Камиллы. Весь замысел Блэка попросту не имел смысла.

Группа прождала столько, сколько можно, думая, что Блэк вернется к десяти часам. Время прошло, Андрадо и Камилла раздобыли пару подходящих повозок и упряжку лошадей. Солдаты подготовили запасы вяленой свинины и рыбы в джутовых мешках, корзины с апельсинами, яблоками, персиками и инжиром, а также картофель, походную посуду и бочонок с пресной водой. Припасы погрузили в повозки вместе со всем, что предполагало ночевки в палатках. Некоторые вещи можно было привязать к бортам повозок. Мэтью предупредил об этом и упомянул, что иначе внутри будет слишком тесно.

Пока шли сборы, Мэтью не мог совладать с подступившей тревогой. Сейчас то, что он искал Бразио Валериани по нескольким намекам, полученным от Розабеллы в деревне Фэлла, казалось ему ненадежным. В Англии ему этого хватало, потому что других зацепок все равно не было. Но теперь… казалось их стало слишком мало. И тем менее достоверными они казались, чем ближе была поисковая операция. Мэтью боялся — или втайне надеялся? — что все окажется напрасным.

Вопрос об исчезновении Кардинала Блэка также не давал покоя. Возможно, если рассуждать логически, в этом не было никакой тайны. Судя по всему, Блэк решил, что его свобода и жизнь стоят больше, чем зеркало, ведь Мэтью намеревался добиться справедливой кары для Блэка за убийство «Черноглазого Семейства» и жестокую казнь Рори Кина. Он, конечно, хотел, чтобы все было по закону, но теперь понимал, что попросту чувствует себя обделенным, не увидев Блэка с веревкой на шее. Очевидно, Черный Кардинал не принимал такого мрачного будущего, поэтому улетел в ночь, словно черная ворона, чтобы стать чужаком в чужой стране.

Что ж, скатертью дорожка! — подумал Мэтью, когда повозка покатилась по дороге. — Мне уж точно не хотелось путешествовать с тобой.

Его беспокоило кое-что еще. Когда они собирались покинуть гостиницу, Камилла подошла к нему и спросила:

— Скажите-ка мне вот что, Мэтью: как вы найдете Валериани, если он не хочет, чтобы его нашли?

— Что вы имеете в виду?

— Вы, вероятно, и сами задавали себе этот вопрос. Вы понятия не имеете, как этот человек выглядит, какое вымышленное имя использует. Вы только знаете, что он находится где-то на севере этой страны. Как мы узнаем его, даже если он пройдет прямо у нас перед носом?

В ответ на это и ее пристальный взгляд Мэтью чуть не запнулся.

— Полагаю, нам придется как-то вынудить его себя раскрыть. Возможно… пробудить в нем любопытство.

— Если оно у него есть, — сказала Камилла. — Если он поведется на провокацию и покажет себя. И если его в принципе можно будет убедить. — Она бросила на Мэтью испепеляющий взгляд. — Слишком много «если».

Мэтью достаточно оправился от потрясения, чтобы дерзко заявить:

— Вы же помните, что мне здесь не больше всех надо. Можете развернуть группу прямо сейчас и сесть на корабль обратно в Альгеро. Мне все равно. Но я верю, что Сантьяго и де Кастро выполнят свою часть соглашения, поэтому я сделаю все, чтобы выполнить свою.

Камилла тихо фыркнула в ответ на это сильное заявление. Мэтью заметил на ее лице мимолетную улыбку, которая выражала уважение, если не к его методам, то хотя бы к его напору.

Две повозки катились по Местре, поднимая за собой клубы пыли. Мэтью, Хадсону и Профессору Фэллу ничего не оставалось, кроме как терпеть качку. Профессор устроился поудобнее на спальном мешке среди припасов, необходимых для путешествия. Впрочем, едва ли ему было по-настоящему комфортно. Мэтью и Хадсон оставались сидеть на узкой скамье с правой стороны, зажатые корзиной инжира и мешком сушеных сардин. Некоторое время они молчали, прислушиваясь к нестройным скрипам и стонам повозки.

Наконец, Хадсон нарушил молчание:

— Что ты о ней думаешь?

Не было необходимости уточнять, кого именно Хадсон имеет в виду.

— Она немного пугает меня, — задумчиво произнес Мэтью, — но она, безусловно, женщина с сильным характером.

— Не знаю, — пожал плечами Хадсон. — Как думаешь, у нее есть своя цель в поисках этой штуки?

— Не исключено, — сказал Профессор Фэлл, которого все это время принимали за спящего, потому что его глаза были закрыты. — Я никому из них не доверяю. В конце концов, они испанцы.

— Женщина, — Хадсон явно хотел продолжать говорить о ней, — она… — он помедлил, подбирая слова. Но прежде, чем он нашел подходящие, парусина внезапно распахнулась, и внутрь заглянула Камилла.

— «Она» — что? Думаешь, я не слышу вас отсюда?

— У нее большие уши, — буркнул Хадсон.

— И острый язычок, — парировала она.

— Благодаря большому мозгу.

— Как мило, — улыбнулась Камилла.

Мэтью почти одновременно с ней произнес то же самое. С этими словами Камилла хмыкнула и опустила парусину обратно.

— С этого момента мы будем следить за своим языком, Ваше Высочество! — буркнул Хадсон, обращаясь к закрытому парусинному куполу и подмигнул Мэтью с легкой ухмылкой на лице.

Мэтью улыбнулся, но не купился на провокацию: он видел, как Хадсон смотрит на Камиллу Эспазиель. С одной стороны, он постоянно оценивал ее, но с другой… он восхищался ею. Мэтью также обратил внимание, что за несколько дней плавания Хадсон ни разу не забыл побриться и привести себя в порядок, хотя тяжкий груз продолжал лежать на его плечах. Сейчас он ухмылялся и пытался показать, что Камилла для него ничего не значит, но ведь на самом деле он… что? Считал ее привлекательной?

Хадсон набрал в весе и стал гораздо энергичнее, чем в тюрьме. Однако ему предстояло пройти еще очень долгий путь, чтобы стать прежним (если это вообще возможно). Страдание все еще читалось в его глазах. Прошлой ночью в комнате гостиницы Хадсон дважды кричал во сне. В предрассветных сумерках Мэтью проснулся и увидел Хадсона сидящим в кресле у окна. Он просто смотрел на мир пустым взглядом, словно больше не чувствовал себя его частью. Да, он стал лучше есть, а во время поисков Блэка его шаг был быстрым и неутомимым… но он все еще оставался чудовищно далек от себя прежнего. При этом он пытался притворяться старым-добрым Хадсоном Грейтхаузом, подмигивая и ухмыляясь.

Всегда ли так будет? Мэтью подумал, что его друг на пути к тому, чтобы стать другим человеком. Но он понятия не имел, каким именно будет этот человек. Все, что Мэтью мог сделать, это попытаться поудобнее устроиться в повозке. Итальянцы, может, и были великими художниками и архитекторами, но в том, что касалось комфортных поездок, англичане преуспели гораздо лучше.

Карта, которую принесла помощница Менегетти, теперь хранилась у Андрадо. По ней они рассчитали, что доберутся до первого изображенного на ней виноградника в деревне Санто-Валлоне к десяти часам вечера. Если Валериани не будет там, то следующей остановкой будет виноградник, отмеченный Менегетти большим крестом. Это был разрушенный войной виноградник возле деревни Паппано, а за ним — все еще процветающая винодельня в Баланеро. Рано или поздно Валериани должен был найтись, а потом… корабль увезет Мэтью обратно к Берри!

Прислушиваясь к стуку колес и скрипу повозки, Мэтью размышлял. Ему хотелось расспросить Камиллу о том, кем были те три ведьмы, которых она обнаружила и поймала. Он снова вспомнил, как она рассказывала о своем наследии. А после вспомнил слова Сантьяго об этом. Похоже, у губернатора было некоторое… недовольство по отношению к отцу Камиллы. От того, как он это произнес во время ужина, по лицу Камиллы скользнула тень. Почему? Может, это был… стыд? Это еще предстояло выяснить. Мэтью понимал, что это не его дело, но его порой губительное любопытство сейчас поднялось на флагштоке высотой в милю.

К ночи Мэтью, Хадсон и Камилла успели по очереди сменить друг друга на облучке, пока Профессор Фэлл, как ленивый монарх, лежал в повозке и время от времени жевал инжир.

Устроившись на месте кучера, — жестком и колючем, — Мэтью заметил, что, чем дальше они отъезжали от побережья, тем более холмистым и лесистым становился пейзаж. Они проезжали мимо фермерских полей и деревушек с несколькими домами и редкими маленькими церквями. Дорога была грязной и пыльной. На севере начали сгущаться серые тучи. Аромат соснового леса наполнял воздух, настолько густыми были деревья по обеим сторонам дороги. Когда повозки поднялись на вершину холма, спускавшегося в летнюю зеленую долину, дикая природа вокруг начала напоминать огромное зеленое море. Кони продолжали тянуть повозку, останавливаясь на короткие передышки, чтобы попить, пока солдаты снова не брали поводья в свои руки.

Сев на место кучера, Хадсон вскоре откинул парусину и объявил Мэтью, Камилле и Профессору:

— Санто-Валлоне. Мы приехали.

Выйдя из повозки, Мэтью, Камилла и Профессор не увидели виноградника.

Обе повозки остановились посреди деревни. То тут, то там виднелись небольшие домики с горящими в окнах лампами. Здесь стояла пара амбаров, в загоне стояли лошади. Недалеко располагался магазин.

Внимание Мэтью привлекло строение из коричневого камня с горящими в окнах огнями. Откуда-то с улицы в той стороне доносился смех. Приглядевшись, Мэтью заметил над дверью здания табличку с выцветшими от непогоды буквами: «Riposo del Gallo».

— «Приют петуха», — перевела Камилла, встав между Мэтью и Хадсоном. — Очевидно, это таверна. Пойду выясню у Андрадо, почему мы здесь остановились.

Она зашагала прочь.

— Джентльмены, я бы не отказался от бокала вина, — заявил Фэлл, поправляя на голове свою неизменную шапку с кисточками. — Раз уж мы здесь, стоит немного побаловать себя.

— Похоже, там у кого-то проходит свой собственный фестиваль, — заметил Хадсон.

Смех, доносившийся с той стороны, был грубоватым. После нескольких часов в повозке он казался заманчивым, однако никто не осмелился сделать и шагу в сторону таверны, пока не вернулась Камилла. Мэтью заметил, что Андрадо и его люди уже входят в заведение, и это мгновенно заставило смех умолкнуть. Воцарилась зловещая тишина.

— Так что там происходит? — спросил Мэтью.

— Кажется, мы проехали мимо виноградника. Было несколько зданий недалеко от деревни, но ни в одном не было света.

— Я их видел, — подтвердил Хадсон.

— Я думала, Андрадо знает, куда ехать. Но, по-видимому, он ехал на свет огней и увидел их только здесь, поэтому и решил… — Камиллу прервал крик из таверны, заставивший всех чуть ли не подпрыгнуть. Это был не крик одного человека, а рев множества глоток, от которого в окнах задребезжали стекла. Однако сразу после этого шум веселья возобновился.

— Боже милостивый! — воскликнул Фэлл. — Они что, убили солдат?

— Давайте выясним. — Хадсон направился к двери. Камилла шла прямо за ним, а Мэтью и Профессор держались чуть позади, с ужасом ожидая увидеть на полу пять окровавленных испанских тел. Ни один итальянец в этом районе не поприветствует испанского солдата дружеским рукопожатием.

Внутри помещения с сосновых балок свисали масляные лампы, пол был покрыт опилками, в воздухе висел табачный дым. За длинной барной стойкой угадывались очертания двух больших бочонков и полки с разнообразными глиняными кружками. В зале стояло около десяти поцарапанных и видавших виды столов, а внешний вид и одежда посетителей соответствовали грубости таверны. Мэтью насчитал около пятидесяти человек. В основном это были мужчины, но и нескольких женщин он тоже приметил.

Завсегдатаи посмотрели на вошедших, но куда больше их интересовал капитан Андрадо и его солдаты. Они хлопали испанцев по плечам и протягивали трактирщику свои кружки. На барной стойке появилась золотая монета и, прежде чем хозяин успел схватить ее, Мэтью понял, что деньги Андрадо пошли на оплату выпивки всем присутствующим. Что ж, это было мудрое решение во благо мира.

Мэтью также отметил то, что заставило его удивиться. Здесь пили эль, а не вино. Странно. Впрочем, если это были работники виноградника, они могли давно пресытиться вином. К тому же каждая капля приносила Санто-Валлоне средства к существованию, потому что Амароне отправляли в Венецию и южные районы. Возможно, дело в этом.

Когда Мэтью и его спутники двинулись вперед, к толпе, пара в стельку пьяных мужчин пошатнулись в сторону Камиллы, по-видимому, намереваясь заключить ее в объятия. Хадсон среагировал первым, приобнял ее и увел в сторону от приближающихся медведей. Не менее удивительным Мэтью показалось и то, что Камилла не выказала ни малейшего раздражения и не попыталась стряхнуть его руку. Хадсон отпустил ее, лишь когда они разместились за столиком с четырьмя стульями в самом углу этого водоворота веселья.

Мэтью некоторое время пристально смотрел на Хадсона, а тот отвернулся, не сумев выдержать его взгляд.

Лысый хозяин таверны с густой каштановой бородой поправил свой грязный фартук и протиснулся сквозь толпу к столику. Камилла заговорила с ним по-итальянски:

— Нам, пожалуйста, четыре эля в чистых кружках, — она подчеркнула свой мягкий приказ приветливой улыбкой.

— Да, синьорина, — ответил он гортанным голосом. — Могу я спросить, откуда вы и что здесь делаете?

— Из Венеции. Мы здесь проездом. Направляемся на север.

Квадратное лицо трактирщика сделалось хмурым.

— О, синьорина! Далеко в том направлении лучше не ехать. Я слышал от путников, едущих на юг, что французы и голландцы устраивают там беспредел днем и ночью.

— Мне это известно. — Она не стала комментировать тему войны, но быстро оглядела толпу завсегдатаев. — Скажите, а большинство местных посетителей работает на виноградниках?

— Да, синьорина. — Он начал отходить, но остановился. — Урожай пойдет на следующей неделе, так что они стараются изо всех сил. Скоро начнется самая тяжелая часть работы.

Он использовал слово «Vendemmia»[30], говоря об урожае.

— Позволю заметить, вы выбрали хороший вечер, чтобы приехать сюда.

— Почему?

— Скоро будет развлечение, которого вы никогда не видели.

— Развлечение? Какого рода?

Он ухмыльнулся.

— Лучше подождите и сами все увидите.

Когда он ушел, Камилла перевела взгляд на своих спутников. Фэлл неловко поерзал на стуле и сказал:

— Я и представить себе не мог, что окажусь среди такого сброда.

— Расслабьтесь, Профессор, — ответила Камилла. — Это полезно для души. А, судя по тому, что Сантьяго рассказывал мне о вас, вашей душе не помешает немного доброты.

— Моя репутация была… — начал Фэлл, но умолк, поразмыслив о своей прошлой жизни.

Вскоре им принесли четыре кружки на потрепанном деревянном подносе, и Камилла расплатилась деньгами, которые всегда носила с собой в кармане темно-синей куртки с высоким воротником. Неважно, была кружка чистой или нет, Мэтью сделал большой глоток и насладился тем, как крепкий напиток обжигает язык. Фэлл протянул свою кружку, чтобы чокнуться с Хадсоном, но тот проигнорировал его. Он осушил свою порцию в два глотка, а Камилла медленно потягивала напиток, с явным интересом наблюдая за происходящим. Мэтью молча изучал ее, пытаясь отыскать предмет ее интереса. Наконец, он не выдержал.

— О чем вы думаете?

— У нас здесь таверна, полная виноградарей, — ответила она. — Возможно, Бразио Валериани среди них. Вы не думаете, что нам следует прервать праздник, чтобы… — Ее отвлек хозяин таверны, с ужасающим грохотом ударивший двумя сковородками друг о друга.

В помещении сразу же воцарилась тишина, нарушаемая лишь перешептыванием предвкушения. Трактирщик закричал что-то посетителям, а Камилла переводила его слова для своих спутников:

— Он говорит, что скоро можно будет начать делать ставки. Платить можно будет либо монетами, либо кредитом. Он говорит, что все прекрасно знают, что делать дальше. — Она подождала, пока трактирщик закончит речь, и снова перевела: — Он просит подходить и делать ставки и желает всем удачи.

После этого толпа снова разразилась криками и собралась вокруг большого глиняного горшка, поставленного на барную стойку. Трактирщик обмакнул перо в чернильницу и яростно принялся писать в маленькой книжке, пока люди выкрикивали свои ставки и бросали в горшок монеты с тихим позвякиванием.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — спросил Фэлл.

— Не знаю, — ответил Хадсон, вставая. — Но там явно что-то происходит. — Он указал на дальнюю часть таверны. Мэтью тоже поднялся. Он увидел, что столы убирают, а стулья отодвигают, оставляя всего один стол на месте. Двое мужчин подвешивали на колышки какой-то круглый предмет.

Мэтью потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что предмет представлял собой срез соснового ствола с корой, почти идеально круглый, около двадцати дюймов в диаметре. Мужчины подвесили его примерно в шести футах от пола в десяти-одиннадцати футах от стола. На срезе ствола были нарисованы красные кольца, и каждое из них было меньше предыдущего. Остальная часть была закрашена пронумерованными треугольниками.

— Что это такое? — спросила Камилла, стоя рядом с Хадсоном.

Мэтью знал, на что смотрит.

— Это доска для игры в дартс, — сказал он.

Монеты продолжали со звоном падать в горшок. Развлечение, похоже, привлекло даже капитана Андрадо и его людей, поскольку они с интересом протолкнулись к доске.

Профессор Фэлл встал.

— Что ж, я должен подойти поближе, — сказал он и принялся пробираться к толпе. Хадсон последовал за ним. Отставая на несколько шагов, к доске двинулась Камилла. Мэтью в последний раз отхлебнул обжигающего эля и тоже направился к шумной толпе, ожидая увидеть захватывающую игру.

Подойдя к группе, он заметил, как двое мужчин ставят на стол перед мишенью для дротиков какую-то груду тряпья.

Нет! — сообразил Мэтью в следующее мгновение. Груда тряпья на самом деле была серым плащом, накинутым на худое тело. У человека были длинные песочного цвета волосы и изможденное бледное лицо, заросшее густой темно-каштановой бородой. Этот человек оперся локтями о стол и, казалось, рассматривал мишень для дротиков, в то время как собравшиеся вокруг него выкрикивали что-то ободряющим тоном. Во всяком случае, Мэтью так показалось, потому что в возгласах толпы он не уловил ни ярости, ни презрения.

Двое мужчин сняли сапоги с ног человека, полулежащего на столе, и обнажили его босые ступни. Хозяин таверны вышел вперед с кожаным колчаном для стрел, который он передал одному из мужчин. Затем он отступил назад, закричал и вскинул кулак в воздух, что спровоцировало еще более громкие возгласы толпы.

Пока Мэтью завороженно наблюдал за этим странным ритуалом, фигура на столе плавно отвела ногу назад. Она отводила ее все дальше, и, казалось, должна была вот-вот вывихнуть ее из сустава. Мужчина с колчаном вложил стрелу, укороченную примерно вполовину в сравнении с обычной, между большим и указательным пальцем ноги, направив острие в мишень.

Последовала короткая пауза.

Фигура на столе пристально посмотрела на доску и чуть сдвинула ногу влево. Затем с поразительной скоростью и силой его нога рванулась вперед, стрела пролетела между его пальцами... и вонзилась в доску примерно в четырех дюймах справа от центрального красного круга, в треугольник под номером двадцать семь.

— Ventisette! — воскликнул хозяин таверны.

Раздались новые возгласы. Мэтью догадался, что выиграли люди, сделавшие ставку на то, что стрела попадет именно в этот треугольник.

Затем человек отвел назад левую ногу. Вторая стрела зажалась между пальцами, ринулась вперед, и древко задрожала в нескольких дюймах над красным центром в треугольнике с номером 15.

— Quindici! — воскликнул трактирщик.

Победители снова заголосили, а проигравшие горестно заблеяли.

Правая нога мужчины снова отвелась назад под невероятным углом, под которым должен был хрустнуть сустав. Ступня оказалась далеко за головой. Третья стрела была готова к полету.

Мэтью отчетливо видел очертания локтей мужчины, упиравшихся в стол, сквозь складки его плаща. Но он совершенно внезапно осознал, что у этого странного лучника нет рук.

Глава одиннадцатая

Последний раз Мэтью испытывал подобный трепет, когда гигантский осьминог профессора Фэлла схватил отрубленную голову Джонатана Джентри во время его приключения на Острове Маятника[31]. Он не позволял себе отвлечься или даже моргнуть, не желая пропустить и мгновения удивительного представления безрукого лучника.

Стрелы выпускала то правая, то левая нога, зажимая стрелу между пальцев и с силой запуская ее в один из пронумерованных треугольников на доске. Мэтью никогда не видел ничего подобного. Каждая вонзенная в цель стрела сопровождалась хором торжествующих победных криков и вздохами отчаяния проигравших.

Мэтью предположил, что в этой игре можно было делать ставки на то, в какой треугольник попадет стрела, и на то, какой ногой она будет пущена. Выбор, по-видимому, полностью зависел от лучника, поскольку он не обязательно переступал с ноги на ногу во время представления. Была ли возможность сжульничать в этой игре? Пусть этот интереснейший человек и не видел книгу ставок, кто-то мог сообщить ему, куда и какой ногой нужно попасть. Так или иначе, это было замечательное представление, демонстрирующее мастерство и контроль над телом. Даже несмотря на отчаяние в криках проигравших, Мэтью подумал, что в таком деле пара монет не имеет значения: это было хорошее развлечение, и всем оно нравилось гораздо больше, чем местный эль.

Стрелок выпустил девять стрел в разные треугольники, а хозяин таверны выкрикивал номера. Десятая стрела, тщательно нацеленная левой ногой, попала прямо в красный центр, и Мэтью испугался, что от улюлюканий на головы завсегдатаев попросту обрушится крыша. Казалось, на этом игра была окончена.

Двое мужчин, которые помогали лучнику взобраться на стол, теперь помогли ему слезть и надели на него сапоги. В это же время еще одна фигура, которую Мэтью сначала не заметил в суматохе, — в плаще песочного цвета с белыми волосами до плеч и длинной седой бородой, — встала со стула в затененном углу, подошла и поправила плащ лучника на плечах. Ее движения были весьма… поддерживающими. Мэтью заметил, что у этого человека на левом глазу была черная повязка.

Тем временем трактирщик принялся сверяться со списком ставок и опускать руку в горшок, пока рядом толпились победители. Мэтью заметил, как Хадсон и Профессор Фэлл протискиваются ближе к барной стойке. Там уже стояли капитан Андрадо и солдаты, и тогда…

Бах!

Раздался звук, похожий на выстрел, и веселье мгновенно стихло. Мэтью обернулся, потому что звук донесся откуда-то сзади, и увидел Камиллу, стоявшую рядом с одним из столов. Она повторила звук, так сильно ударив кружкой по столу, что та едва не раскололась пополам. Когда все внимание было приковано к ней, она отставила чашку в сторону и подняла руки, в каждой из которых было по две золотые монеты. Она обратилась к толпе по-итальянски. Мэтью плохо понимал этот язык, но здесь понял, что она говорит, без перевода:

— Мы ищем человека по имени Бразио Валериани, — объявила она, оглядев толпу слева направо и остановив взгляд в центре. — Нам известно, что он работает на винограднике. Возможно, на этом. Почему мы его ищем — не ваше дело, но я скажу вам, что это очень важно. Если он где-то здесь, то должен знать, что мы не желаем ему зла. У нас к нему дело неотложной важности, о котором он, должно быть, уже догадался. У меня есть золотая монета для каждого, кто знает Бразио Валериани и скажет, как его найти. Или же я отдам две золотые монеты ему самому, если он выйдет вперед прямо сейчас.

Никто не пошевелился и не заговорил.

— Ну? — подтолкнула Камилла. — Никому не нужно золото?

Тишина затягивалась. Внезапно ее нарушил голос:

— Io sono l’uomo!

Сердце Мэтью пропустило удар, потому что он понял, что это значило: «Я — тот человек».

Сквозь толпу, пошатываясь, пробирался настоящий чернобородый зверь. Он остановился рядом с Камиллой и покачнулся. Нахмурившись, он отвратительно рыгнул и, моргая, словно блеск золота резал его затуманенные элем глаза, спросил ее:

— Как, ты сказала, меня там зовут?

Это вызвало новый взрыв смеха, от которого чуть не обрушилась крыша.

— Рокко! — крикнул хозяин таверны, оскалив кривые зубы. — Не порти воздух вокруг этой прекрасной леди! — Он обратился к Камилле: — Он не в себе, синьорина, и, к сожалению, он мой шурин. — Затем он упер руки в боки и обратился к толпе. — Кто-нибудь из вас знает это имя? Если знаете, говорите и забирайте свое золото! Оно пригодится, когда вы проиграете его в следующий раз!

Собравшиеся не ответили.

Камилла посмотрела на Мэтью и покачала головой, после чего вернула монеты в свой кошель. Мэтью оглядел собравшихся и подумал, что Бразио Валериани и вправду может быть среди них. Но как его определить, если он не хочет, чтобы его нашли?

Жители деревни тем временем вернулись к выпивке и веселью.

Хадсон и Профессор Фэлл подошли к Мэтью и Камилле, капитан Андрадо сделал последний глоток эля, а затем он и остальные четверо — один из них был немного навеселе, и его поддерживал другой, — присоединились к ним. Пора было уходить. Нужно было разбить лагерь на ночь, распрячь лошадей и найти место для сна, чтобы рано утром отправиться в путь.

На пути к двери Камиллу внезапно остановила фигура, стоявшая перед ней. Мэтью чуть не врезался в спину охотницы на ведьм. Перед ней стоял безрукий лучник. Бородатое лицо мужчины было покрыто глубокими морщинами, а светло-карие глаза утопали в синяках. Он открыл рот, чтобы заговорить, но из него вырвался лишь сдавленный звук.

Рука опустилась на плечо мужчины. Его седобородый и седовласый спутник что-то тихо сказал мужчине, который продолжал смотреть на Камиллу и хрипеть. Его спутник оказался пожилым джентльменом, которому было за шестьдесят, и он тоже был изувечен. Его правый глаз был темно-синим, но левый был закрыт черной кожаной повязкой с выжженным на ней контуром христианского креста. Неровный шрам пересекал кожу на два дюйма ниже повязки и доходил почти до линии роста волос.

В этот момент Мэтью не сдержался и сказал:

— Я никогда не видел зрелища, подобного тому, что наблюдал сегодня.

Взгляд единственного глаза старика метнулся к Мэтью.

— Вы англичанин?

— Да.

— Английский, — задумчиво протянул одноглазый старик. — Я не слышал этого языка уже… о… много лет. — Он сам говорил по-английски достаточно хорошо, пусть и с явным итальянским акцентом. — Вы все англичане?

— Нет, — ответил Мэтью. — Вон тот мой друг и мужчина постарше, — он указал на Хадсона и Профессора Фэлла.

— И вы здесь разыскиваете этого Бразио Валериани? Зачем?

— Одну минуту, — вмешалась в разговор Камилла. — Кто вы?

— Простите, пожалуйста. Я Сильва Арканджело, здешний священник. — Он мягко поглаживал руку мужчины, словно успокаивая его, потому что по какой-то причине безрукий лучник выглядел встревоженным и продолжал издавать хриплые звуки, а его лицо исказилось почти до боли. — Тш-ш-ш, Трователло, — мягко сказал священник. Cerchiamo di essere rispettosi nei confronti di questi visitatori.[32]

Мэтью не разобрал речь, но ему показалось, что священник просил проявить уважение к посетителям.

— Его зовут Найденыш? — спросил он.

— Trovatello, sì. Я действительно нашел его чуть больше трех месяцев назад по дороге из Венеции. Я возвращался из дальней поездки. Он был весь в грязи и… ну… как видите, у него нет ни рук, ни языка. Я забочусь о нем и могу сказать вам, молодой человек, что он наслаждается своими выступлениями гораздо больше, чем кто-либо другой. Кроме того, для него это хорошая тренировка, и, честно говоря, церковь получает от этого совсем немного.

Трователло замолчал и теперь просто стоял, уставившись в пол.

Хадсон встал рядом с Камиллой и оглядел Трователло с головы до ног.

— Без рук и языка? Что с ним случилось?

— Он не помнит, — покачал головой священник. — Но я могу заверить вас, что он вовсе не… как это сказать? Не поражен рассудком.

За спиной Мэтью раздался другой голос.

— Какой-то предатель одной из местных организаций. Они решили наказать его таким образом, а после бросили умирать.

Все, кроме Трователло, обратили внимание на Профессора Фэлла. Тот лишь пожал плечами.

— Мне знакомы эти методы.

После короткой неловкой паузы Арканджело сказал:

— Скорее всего, так и есть. К сожалению, в этой стране немало преступных группировок, которые могли бы на такой пойти. Братство, Семейство Скорпиона, Длинная рука, Рыцари Апокалипсиса… и все они враждуют друг с другом. Как будто у нас и без того мало войн.

Мэтью был заинтригован историей безрукого лучника, но, увы, не мог в нее погрузиться.

— Откуда вам известно, что он потерял память, если у него нет языка?

— Он умеет писать, — пожал плечами Арканджело, — зажимает перо между пальцев ног. Выглядит примитивно, но разборчиво. По крайней мере, я могу прочесть. Последнее, что он помнит, это… гм… это странно, но он писал о волке, который ходит на двух ногах. До и после этого — ничего.

В ответ на это Трователло, который, как оказалось, совсем немного понимал по-английски, издал тихий стон. Этот звук родился в глубине его горла, а может, в глубине его израненной души. Его остекленевший взгляд по-прежнему был устремлен в пол.

— Успокойся. — Арканджело потрепал беднягу по плечу.

Капитан Андрадо что-то сказал Камилле и указал на пьяного солдата, которого теперь поддерживали двое товарищей.

— О, я уверен, вам пора, — понял священник. — И нам тоже. Но могу я спросить, зачем вам этот Бразио Валериани?

— Это личное дело, — ответила Камилла, и Арканджело кивнул, решив не лезть не в свои дела.

Андрадо и солдаты прошли мимо остальных и вышли за дверь. Камилла и Хадсон последовали за ними, но Мэтью и Профессор задержались еще на мгновение.

— Сэр, — спросил Профессор Фэлл, — как вам удается так хорошо говорить по-английски?

— Давным-давно… очень давно я был юнгой у нескольких английских капитанов на судах, перевозивших специи из Италии в Англию, — ответил священник. — Так я и выучил язык. — Он изобразил на лице мрачную улыбку и коснулся повязки на глазу. — А еще я узнал, что может сделать один-единственный летящий кусок дерева, когда корабль терпит крушение. После этого я научился любить и землю, и Господа. Пойдем, Трователло, — сказал он уже по-итальянски, — мы должны позволить им идти своей дорогой. — И снова перешел на английский: — Удачи вам всем.

Мэтью хотелось задать дюжину вопросов и священнику, и Трователло, но он понимал, что его разгорающееся любопытство должно угаснуть на этот раз.

Когда Арканджело мягко подтолкнул своего подопечного к двери, Трователло внезапно поднял взгляд и посмотрел Мэтью в глаза с такой яростью, что тот едва не отшатнулся. В тот же миг он понял, что этот человек не так стар, как казался. Его преждевременно состарил тот ужас, который он пережил, потому что, несмотря на глубокие морщины на лице, ему было не больше тридцати, а в волосах и бороде не было ни следа седины. В его глазах по-прежнему горел живой огонь. Мэтью показалось, что он хочет что-то сказать… но уже в следующий миг священник вывел его на ночной воздух.

Мэтью был потрясен этой безмолвной беседой, однако взял себя в руки и, нахмурившись, посмотрел на Профессора Фэлла.

— Говорите, вам знакомы эти методы? — осуждающе спросил он.

— Конечно. И я не раз их применял. В моей прошлой жизни, я имею в виду.

— И вы планировали когда-нибудь сделать это со мной?

— Если бы гнев не застил твою внимательность, ты бы понял, дорогой мальчик, что это наказание для предателей преступной организации. Отрубить руки, которые предали, и вырвать язык, который предал. Можно проделывать и другие вещи, о которых я не стану упоминать. Но исход один: предателя бросают где-нибудь умирать. Ты прекрасно знаешь, куда таких людей отправлял я, ты же хорошо запомнил мой потерянный остров. Я довольно аккуратно обходился с предателями. Но лучше нам сменить тему разговора, потому что он не принесет пользу ни одному из нас. Суть все та же: мне хорошо знакомы эти методы.

Выйдя из таверны, Мэтью увидел, как священник и Трователло уходят. Последний оглянулся, прежде чем медленно последовать за своим заботливым спутником.

Мэтью снова пожалел, что у него нет времени узнать их историю, но момент был неподходящим, потому что его спутники уже садились в повозки.

— Синьорина? — позвал кто-то.

Камилла уже собралась сесть в повозку, но остановилась, увидев, как из таверны выходит стройный темноволосый мужчина и направляется к ней.

— Да? — заинтересовалась она.

Он остановился и заговорил на своем языке:

— Простите, но… вы спрашивали об этом человеке? Валериани.

— Да. Вы его знаете?

— Ну… не уверен, но… Я знаю человека по имени Бразио.

Хадсон собирался помочь Камилле взобраться в повозку, но, услышав это имя, он, Мэтью и Профессор Фэлл сразу же сосредоточились на беседе, замерев.

— Продолжайте, — попросила Камилла.

— То имя, — покачал головой мужчина. — Год назад я работал на винограднике в Паппано. Он был разрушен войной. Солдаты… их лошади и пушки уничтожили все лозы еще до сбора урожая. Но там был человек, он работал бухгалтером, его звали Бразио Наскосто. Я знаю, имя странное. Но он был хорошим парнем, хотя и очень тихим и предпочитал держаться особняком. После того, как виноградник был уничтожен, я приехал сюда на заработки. А вот куда он направился, я не знаю. Но точно не сюда.

— Наскосто, — повторила Камилла. — Вы уверены?

— О, да, синьорина. Я думаю, не отправился ли он назад на виноградник в Баланеро. Это в нескольких часах езды от Паппано. Я имею в виду, того, что осталось от Паппано. Сама деревня тоже была разрушена.

— Баланеро, — кивнула Камилла. Это место было четко обозначено на карте Менегетти. — Спасибо, вы мне очень помогли.

Он помог ей настолько, что у нее участилось сердцебиение.

— Не за что. — Он прочистил горло, прежде чем заговорить снова. — Получу ли я золотую монету за эту информацию?

Камилла быстро приняла решение. Она достала золотую монету из своего кошелька и протянула ее.

— Еще раз спасибо, — сказала она.

Мужчина взял монету, сунул в карман и вернулся в таверну.

— Что это было? — спросил Хадсон.

— Он сказал, что работал с бухгалтером по имени Бразио Наскосто в Паппано, где виноградник был разрушен войной. Тот человек теперь может быть в Баланеро. Чтобы добраться туда, нам нужно проехать через Паппано. И именно туда нам нужно отправиться как можно быстрее.

— Почему? — спросил Мэтью. — Это же не тот, кого мы ищем.

Камилла одарила его легкой улыбкой.

— Nascosto — значит «скрытый» или «невидимый». Итак, как я уже сказала, нам нужно добраться до Баланеро. Надеюсь, этот человек там. Возможно, это Валериани, а возможно, нет. Мы узнаем это, только когда найдем его.

Мэтью снова поразился тому, что все эти поиски изначально основывались на его догадке. Но это было все, что им оставалось. Стало быть… Паппано, а оттуда — виноградник в Баланеро, к добру это или к худу.

Повозки проехали несколько миль мимо Санто-Валлоне, пока капитан Андрадо не нашел среди сосен поляну у дороги, где они могли бы разбить лагерь. Упряжки распрягли, напоили лошадей и пустили пастись, расстелили спальные мешки, развели костер и съели немного сушеного мяса, яблок и инжира.

Мэтью заметил, что луна скрылась за облаками, и следующий день, возможно, будет пасмурным. Грозит ли дождь? Как повезет.

Примерно через полчаса после того, как они разбили лагерь, Хадсон вернулся от одной из повозок, где взял горсть инжира. Он сел на свою походную кровать между Мэтью и Камиллой и тихо сказал:

— В двух милях отсюда у кого-то горит костер. Я только что видел отблеск. Затем, вероятно, его либо потушили, либо кто-то прикрыл его щитом. Немного запоздало.

— Что это значит? — спросила Камилла.

— Это значит, — сказал некогда Великий Человек, который неуклонно и заметно становился лучше во всех отношениях, — что за нами следит кто-то, кто не хочет, чтобы его видели.

Затем он откусил инжир и протянул один Камилле, и она его приняла.

Глава двенадцатая

Спустя несколько часов после восторга, испытанного в комнате пыток, Венера Скараманга выпила полбутылки «Кьянти» и посмотрела на алое пятно, оставленное на белом диване Адамом Блэком.

Солнце поднималось. Скоро бабочки начнут порхать над цветами в саду. Венере нравилось наблюдать за ними, особенно в таком расслабленном состоянии.

Расслабленность нарушал только тот факт, что еще девять человек в эту самую минуту охотятся за зеркалом колдуна, и у них в руках важная книга, необходимая для работы с зеркалом.

Никс все еще находилась с Лупо в его доме за виллой. Ему придется вымыть ее очень тщательно. Обыкновенно он всегда надевал для такой работы толстые перчатки, ведь запах крови, впечатывавшийся в его кожу после каждой ночи, подобной этой, приводил рысь в безумие. Она не была до конца приручена и представляла опасность для всех, включая Венеру, однако пока еще ни разу не напала на Лупо и не нанесла ему серьезных увечий. Когда нужно, эта кошка умела держать себя в руках.

Через некоторое время Лупо приведет Никс обратно, наденет на нее крепкий ошейник, прикрепит его к поводку, и Венера Скараманга сможет снова держать своего питомца под контролем.

Она говорила Марсу, что внимание — ее жизнь. Впрочем, так же дела обстояли и с будоражащим ощущением опасности. Вот, почему прошлой ночью ее так раздражало незримое присутствие Лоренцо. Он, конечно, был опытным телохранителем и знал свое дело, но мысль о том, чтобы разгуливать вблизи убийцы… слишком привлекала Венеру. Она даже не могла в полной мере объяснить своему брату, насколько. Он использовал настойку опия, чтобы хоть ненадолго почувствовать себя в безопасности. Венера не хотела чувствовать безопасность. О, нет, она хотела жить на острие неопределенности и бросать вызов страхам. Хотела, чтобы смерть всегда таилась где-то в тени, ведь в реальности она и вправду всегда была где-то поблизости. Смерть могли принести Рыцари Апокалипсиса, Братство или Длинная Рука. Они боролись за территорию с Семейством Скорпиона.

Всего месяц назад один из высокопоставленных членов Братства сел в карету вместе со своей женой и маленьким сыном, чтобы отужинать в Болонье, но карета так и не достигла места назначения. Мечи Скорпиона перерезали глотки всем троим вместе с кучером, телохранителем и лошадьми, тела разрезали на куски и бросили в озеро. Карету разобрали на составляющие и отправили на лесопилки.

Итак, один враг испарился.

Конечно, в Братстве знали, что это было заказное убийство, но не знали, чье именно. В этом мире жили Марс и Венера. И теперь, согласно семейному наследию, они должны были возглавить этот мир.

Венера встала с дивана и вернулась в просторную кухню, где велела своей кухарке Кьяре приготовить самый крепкий кофе, какой только возможно сварить. Пока та исполняла поручение, Венера поднялась по винтовой лестнице в свою купальню с красными стенами, где постояла, разглядывая себя в зеркале с позолоченной рамой и резными изображениями прекрасных женщин. Она расстегнула жакет и блузку, обнажив высокие упругие груди с темно-коричневыми сосками. Она провела по ним руками, наслаждаясь молодостью, которая все еще пульсировала в них.

Трофейные кольца привлекли ее внимание, и она поднесла их поближе к глазам, чтобы рассмотреть черепа, странные вырезанные лица и еще более причудливые символы. Ей стало интересно, каким человеком был Адам Блэк.

Жалела ли она о своем поспешном решении? Нет. Это было приятное избавление и расслабление.

Венера снова посмотрела в зеркало и, к своему ужасу, увидела, что это происходит снова. Ее лицо менялось. Кожа натягивалась, скулы выпирали, как острые лезвия, губы и подбородок обвисали, огненный взгляд тускнел, шея напрягалась и утолщалась. В ужасе она смотрела, как на ее лице углубляются морщины, как волосы в одно мгновение седеют, за исключением рыжей пряди с правой стороны, как под глазами появляются мешки, как опадают груди, становясь похожими на маленькие холщовые мешочки, как утолщаются шейные мышцы, как почти исчезают губы, и…

С приглушенным криком она закрыла глаза рукой. Когда она осмелилась снова посмотреть в зеркало, изысканная красота Венеры Скараманги вернулась, и она глубоко вздохнула с облегчением, хотя все еще дрожала.

Это видение… настигало ее все чаще. Единственный убийца, которого она по-настоящему боялась. Время.

Теперь, вглядываясь в зеркало, она поняла, что в дальнем углу комнаты за медной ванной притаилась какая-то фигура. На ней был фиолетовый плащ с капюшоном и в темноте капюшона не было лица.

Она услышала, как фигура заговорила. Это был шепот, проникающий в ее голову, будто бы минуя уши. В нем не было ни мужских, ни женских интонаций, как будто говорил сам ночной ветер.

Не доверяй, — сказало существо.

Обернувшись, Венера обнаружила себя в полном одиночестве. В углу, где стояла фигура, не было ничего, кроме вешалки для полотенец. Или же она здесь все-таки не одна? Ее вновь охватила неконтролируемая дрожь.

То, что она периодически видела эти образы надвигающейся старости, нависающей над ней удушающим плащом, уже и так достаточно пугало ее. Теперь еще и это?

Многие мужчины заглядывались на нее с вожделением, как на стол, полный яств, за который им никогда не удастся сесть, а она презирала их год от года все сильнее. Потому что год от года она все отчетливее видела, как сбывается ее ужасающее видение увядания. Была лишь одна надежда: что волшебное зеркало все изменит.

Что означало это новое видение? Чем была эта фигура?

Не доверяй.

В глубине души Венера иногда считала себя сумасшедшей. Ответственность, которую она делила с Марсом на двоих, брала над ней верх, и порой Венера Скараманга считала всю свою решимость и твердость характера притворством.

Но… нет, нет, она не могла позволить неудачам разрушить крепкую каменную виллу, которую она построила вокруг себя. Слабость недопустима — особенно для великой госпожи Семейства Скорпиона. Никогда.

И все же… это видение… эта фигура в капюшоне. Она видела ее уже дважды.

И у меня есть… кое-кто, — вспомнила она слова Блэка. — Дух, который служит моим целям. Я зову его Доминус. И он стоит в том углу.

Венера снова посмотрела на серебряные кольца.

Здесь чувствуется влияние сатаны, — подумала она. Эта мысль одновременно и пугала, и возбуждала ее.

Доминус? Дух, который служит моим целям. Было ли это очередным доказательством, что она сходит с ума? Или же это настоящая потусторонняя тварь, которая после смерти своего хозяина привязалась к ней?

Что все это значит? Ей казалось, что она знает. Этот дух — если он был настоящим, а ей он казался достаточно реальным, — теперь работал на нее, удовлетворяя ее потребности. Потребность заполучить эту книгу и, следовательно, власть над зеркалом колдуна.

Да.

Она застегнула пуговицы и спустилась вниз, но не пошла на кухню. Она подошла к входной двери, где потянула за шнурок колокольчика, висевшего рядом с входом в каждой комнате. В башне прозвучал колокольный звон.

Через несколько секунд дверь открылась, и вошли Ивано и Раймондо — двое телохранителей, которые днем и ночью бродили по поместью, готовые в любой момент взяться за мечи. Ивано, худощавый и жилистый, с глазами, похожими на кусочки черного льда, потянулся рукой к кобуре с кремневым пистолетом.

— Ничего срочного, — сказала Венера. — Но есть кое-что важное. Ты, — она указала на Ивано, которого считала более способным, поскольку в апреле он убил пару наемных убийц, которым удалось перебраться через стену с помощью веревок, прикрепленных к крюкам, — иди в контору виноторговца Оттавио Менегетти. — Она назвала ему точный адрес. — Скажи ему, что мне нужна такая же карта, как та, что он давал своим посетителям. Доберись туда как можно быстрее и так же быстро возвращайся. Иди.

Не говоря ни слова, двое мужчин удалились, закрыв за собой дверь.

Верхом на лошади Ивано смог бы добраться до парома за час, а затем вскоре и до Менегетти.

Венера отправилась на кухню, велела Кьяре поставить кофейник и две чашки на поднос, а затем поднялась по лестнице и прошла по коридору к двери комнаты брата. В огромной опочивальне с массивными картинами на стенах и роскошной мебелью из воловьей кожи Марс лежал обнаженный на смятых простынях своей позолоченной кровати с высоким, богато украшенным изголовьем.

Венера поставила поднос на белый мраморный столик рядом с кроватью и подошла к окну, чтобы раздвинуть шторы и впустить в покои брата утренний солнечный свет.

— Просыпайся! — Она тронула его за плечо и потрясла, но он продолжал лежать неподвижно с приоткрытым ртом. Она, конечно, могла бы влить ему в рот немного горячего кофе. Это бы вполне помогло.

Венера снова потрясла его. На этот раз его рот закрылся, и он что-то пробормотал. Венера нахмурилась.

— Просыпайся, — потребовала она.

Когда он пошевелился в постели и попытался натянуть простыню на голову, она налила немного кофе в чашку и перевернула ее ему на грудь, прикрытую простыней. Он с криком вскочил и захрипел. Его затуманенные наркотиками глаза искали обидчика.

— Вылезай из постели, — холодно сказала Венера.

Марс сел, потирая обожженную грудь и щурясь от яркого утреннего света.

— Ты… — Он прочистил горло, вбирая в голос побольше уверенности. — Ты с ума сошла?

— Встань, выпей чашку кофе и внимательно послушай меня.

— Что? Теперь ты мне приказываешь?

— Понимай, как тебе угодно.

Она налила ему кофе и протянула чашку. Он не спешил принимать ее, а продолжал требовательно смотреть на сестру.

— Скажи мне еще раз, кого ты послал за теми людьми, — попросила Венера.

— Какими еще людьми?

— Если не выпьешь это через три секунды, эта чашка полетит тебе в лицо, — предупредила Венера.

Когда они были детьми, она с удовольствием издевалась над ним. Однажды она убедила его подарить ей маленький хлыст для лошадей. Сколько ему после этого пришлось вынести от этого незатейливого пыточного орудия! В другой раз он проснулся с криком, потому что сестрица любезно подсунула ему под подушку тарантула. Так что Марс не сомневался, что кофе в лицо — не пустая угроза.

Однако теперь он готов был внимать без капризов, потому что в голосе сестры была удивительная серьезность. Он взял чашку, и Венера дождалась, пока он выпьет большую часть напитка и сбросит с себя остатки опиумного тумана.

— Так кого ты отправил вслед за теми людьми, которые навещали Менегетти?

Марс покачал головой.

— Сейчас, минутку… подожди, но ты же была там. Разве ты сама не помнишь?

— Освежи мою память.

Она налила себе чашку кофе, пока он соображал.

— Россоне, Ламаккью и Галло из команды Дивиттори, — сказал Марс. Он протянул чашку, чтобы Венера налила ему еще, и она подчинилась. — Они толковые. Я приказал им следовать за теми людьми по пятам.

— Дивиттори — идиот, и его команда — идиоты, — фыркнула Венера.

— Что ж, это твое мнение, дорогая сестра. Но Дивиттори не раз демонстрировал свои способности. — Марс прищурился и покосился на ближайшее окно. — Который сейчас час? Они, наверное, уже выполняют задание, если те люди покинули гостиницу.

— Выполняют, — с сарказмом повторила Венера. — Еще как выполняют. Ты доверил этим людям одну из самых важных задач в нашей жизни!

Не доверяй, — вспомнила она. Похоже, на этот сигнал стоило обратить внимание.

— Ты можешь доверять им, но я — нет.

— Ради всего святого, да о чем ты говоришь?

— Послушай меня. — Она села на кровать рядом с братом. — Пока ты грезил о летающих лягушках-быках (или что ты там еще видишь?) я выяснила, что эти люди не только охотятся за зеркалом, но и владеют очень важной книгой. Не смотри на меня так, иначе я тебе врежу. В этой книге, дорогой брат, собраны имена демонов, приведены их силы, показаны печати для их вызова и защиты того, кто их призывает, а также заклинания. И прямо сейчас эта книга находится в руках испанской охотницы на ведьм по имени Камилла. Понимаешь, о чем я тебе толкую? Да, зеркало важно, но книга не менее важна! И ты отправил каких-то мелких сошек на это задание. Что будет, если они доберутся до этой книги? И до зеркала? Дорогой брат, я не хочу пугать тебя в это счастливое утро, но, если эти люди решат предать нас и использовать зеркало и книгу… это будет убийственно для нас. И не говори мне, что шансы найти Бразио Валериани чрезвычайно малы! Такая возможность есть, и я не собираюсь сидеть здесь, потея от беспокойства и день и ночь заламывая руки. Ты не можешь просто забыться и сбежать из этого кризиса.

— Подожди, подожди! — Марс поднял свободную руку. — Книга… охотница на ведьм… Откуда ты обо всем этом узнала?

— Все благодаря моей маленькой миссии в Венеции прошлой ночью. Я случайно встретила одного человека из этой группы. И нет, остальные ни о чем не знали. Я привела этого человека в свою комнату с игрушками, и мы мило побеседовали. А еще он оставил мне подарки.

И, возможно, не только вещественные, — подумала она, поднося свою руку с кольцами к свету и позволяя им заблестеть.

— Где он? — спросил Марс.

— Не смеши меня, — улыбнулась Венера.

— Я понимаю, к чему ты клонишь, — продолжил Марс, — но мы даже не знаем, существует ли этот Бразио Валериани вообще и…

Венера остановила его, угрожающе подняв кофейник.

— Клянусь, я пробью тебе этим голову за еще одну глупость! Да, нам ничего не известно доподлинно. Мы знаем только слово, которое сказал тот предполагаемый колдун. Левиафан. Что это значит? Мы и этого не знаем! Мы можем умереть, так и не узнав всего этого, а зеркало найдут другие люди. Это станет нашим концом. Я считаю, что единственное верное решение — самим отправиться вслед за этими людьми.

Марс сидел, словно громом пораженный.

— Да, — сказала Венера, отставив опустевшую чашку и кофейник в сторону. — Послушай внимательно. Мы возьмем карету. Я попросила Ивано взять у Менегетти такую же карту, как та, что он дал тем людям. Мы возьмем с собой Ивано, Пагани и Лоренцо. И таланты Лупо могут нам пригодиться. Если выдвинемся сегодня же, у нас есть шанс их догнать. Они должны двигаться в одной или двух повозках, так что мы будем быстрее. Но мы не нападем. По крайней мере, не сразу. Мы будем просто следовать за ними.

Марс не нашелся, что ответить.

— Ивано, Пагани и Лоренцо, — подчеркнула Венера. — И Лупо. — Она улыбнулась и похлопала его по плечу. — Никто, кроме нас, не должен заполучить Валериани, зеркало и книгу. Итак… ты что-нибудь скажешь, или ты язык проглотил?

В глазах Марса Скараманги разверзлась еще более глубокая бездна.

— Не провоцируй меня, сестра, — угрожающе произнес он, — ты дошла до предела.

Венера поднялась. Как и Никс, ее брат бывал непредсказуем, когда по-настоящему злился. В такие моменты находиться рядом с ним было себе дороже.

— Контролируй свои эмоции, — тем же тихим угрожающим тоном приказал он, — дай мне время подумать.

— Возможно, наше время на исходе, — осмелилась ответить Венера.

Марс не сводил с нее пристального взгляда.

— А что насчет людей Дивиттори? — спросил он.

— Мы освободим их от работы, — с вызовом ответила она. — При необходимости от них можно избавиться. — Она попробовала зайти с другой стороны. — Мы ведь каждый месяц берем с собой карету и телохранителей, когда ездим на собрания. Что тебя так пугает в этой поездке, если ты не боишься других?

— Это десять миль против… скольких? Тридцати? Пятидесяти?

Она возмущенно набрала в грудь воздуху.

— Разве ты не понимаешь, что это наш шанс стать свободными? И мой шанс получить то, что я хочу? Марс, либо мы верим в силу этого зеркала, либо нет. А если верим, то не можем доверить это наемникам.

Он молчал, и Венера почувствовала, что и сама начинает доходить до предела.

— Карета, — с нажимом повторила она. — Ивано, Пагани и Лоренцо всегда будут с нами. Лупо может ехать на лошади позади, чтобы прикрывать нам спины.

— Мы не будем в безопасности.

Она нежно коснулась его лица.

— Безопасность, — проворковала она, — нам может дать только зеркало.

Он опустил голову, и она поняла, что победила.

— Если мы начнем готовиться прямо сейчас, — сказала Венера, — соберем наш багаж, немного еды и припасов — пару палаток на случай, если они понадобятся, — мы сможем отправиться в путь около полудня. Это сократит преимущество наших конкурентов на несколько часов, и мы сможем их догнать. Карта скоро будет здесь. Что скажешь?

— Оставь меня, — поморщился он.

Венера кивнула.

Марс был умен, так что все понимал. Лучше всего было позволить ему самому принять решение. Венера наклонилась, поцеловала брата в щеку и вышла из спальни.

Марс Скараманга еще долго сидел, опустив голову и завернувшись в простыни.

Мысль о том, чтобы покинуть свой дом и преодолеть такое большое расстояние — даже с тремя телохранителями и Лупо — пронзала его сердце холодным клинком. Существовал ли какой-то другой разумный способ?

Зеркало… книга… и свобода, которую они с сестрой могли обрести…

Венера стремилась к смерти, как к возлюбленной, но Марс содрогался при мысли о том, чтобы упасть с перерезанным горлом, истекая кровью, как их отец.

Это было восемь лет назад, четырнадцатого октября. Множество карет подъезжало к парадным ступеням, ведущим ко входу в венецианский театр Сан-Кассиано. Прекрасный оперный театр, где, увы, только четыреста человек могли найти места, чтобы послушать великолепную мадам Алисию Кандольери, поющую в «Дафне» Джакопо Корси. Внутри горели все лампы, и маленькие огоньки пламени мерцали на переднем краю сцены, пока Марс и Венера Скараманги сидели в первом ряду по обе стороны от своего отца Витторио, великого магистра Семьи Скорпиона. Все зрители принадлежали к высшему обществу города: мужчины в своих лучших костюмах, некоторые в напудренных париках, дамы в пышных платьях пастельных тонов и с уложенными волосами… Вокруг Скарамангов сидели их телохранители — суровые мужчины, вооруженные пистолетами и кинжалами под шелковыми плащами.

Взгляды Марса и Венеры не отрывались от происходящего на сцене, а уши были заворожены захватывающими нотами, взмывающими ввысь, как звезды. Они вырывались не просто из горла, но из самой души этой удивительной мадам.

Витторио так любил оперу. Деньги Семейства Скорпионов шли на ее постановку.

После того, как опера закончилась… после того, как были брошены все розы… после того, как мадам Кандольери искупалась в аплодисментах и пригласила на сцену весь состав и дирижера оркестра — Скараманги спустились по ступенькам к ожидавшей их карете. На улице, как обычно, играли скрипачи, и нищие в плащах с капюшонами просили подаяние, подняв кверху чашки из грубой глины. Именно тогда из-под одного из этих плащей вылетел пистолет...

Прогремел выстрел, послышались вздохи и крики.

Один из нищих лежал мертвым на ступенях театра, убитый верной рукой телохранителя. Марс помнил, как Витторио затолкал его и Венеру в карету. А потом… второй подставной нищий вынул из-под плаща маленький изогнутый нож. Тот блеснул в свете внутреннего фонаря кареты.

Этот нищий… каким мелким и незначительным он был в сравнении с могуществом Семейства Скорпиона. И, несмотря на это, он прошел мимо телохранителя и перерезал горло Витторио.

Кровь брызнула на близнецов. Перед тем, как впасть в ужас, Марс подумал, что эти капли похожи на алое конфетти, брошенное пьяными гуляками на веселом карнавале.

Витторио все еще пытался забраться в карету, не сводя ошеломленных глаз со своих детей. Он словно еще не осознавал, что его горло вспорото от ухо до уха, словно брюхо выпотрошенной трески.

Марс слышал пронзительный крик своей сестры в кровавых недрах кареты. После этого она почти месяц не издавала ни звука.

Раздалось два выстрела. Одна из пуль пробила стенку, за которой сидел Марс, осыпав его осколками и клочьями мягкой серой кожи. Убийца был ранен в спину, но, к своему ужасу, выжил для дальнейшего допроса. Так все началось для Марса Скараманги.

Ничто не могло подготовить человека к такой жизни, к такой ответственности, защитить его от всех угроз.

Прадед Адольфо, его жена и младшая дочь сгорели заживо в карете, когда тринадцатилетний мальчик, работавший на конкурирующую семью, бросил зажигательную бомбу. Выживший сын Адольфо Максимус несколько раз оказывался на волосок от смерти, но спасался до тех пор, пока темный ангел не нашел его в постели в возрасте шестидесяти восьми лет. Смерть ходила по пятам за каждым из Семейства Скорпиона.

Вскоре после убийства Витторио Марс развязал язык раненому подставному нищему, когда тот пришел в себя достаточно, чтобы выдержать допрос. Но позже… он понял, что допросы — не его призвание. Этим талантом отличалась его сестра.

Днем Венера вернулась из города с предметом, который она купила в антикварном магазине, где продавались такие вещи: что-то вроде тисков для пальцев — достаточно больших, чтобы раздавить всю пятерню сразу. Она захотела поговорить с убийцей отца в винном погребе под домом, где к ней присоединились другие члены семьи и Лупо, который так хорошо служил Витторио и организации в качестве палача в течение последних трех лет, что великий магистр подарил ему гостевой домик за виллой и взял с него клятву, что он никогда не покажет свое лицо без маски.

С появлением тех тисков для пальцев началась коллекция Венеры. Она быстро разговорила убийцу и выяснила, что в рядах телохранителей есть предатель, причастный к этому делу. Его выследили в его квартире в Риме, куда он сбежал со своей семьей. Мужчина, женщина, трое детей и собака были убиты по приказу Марса. Пришлось убить и соседскую семью, потому что соседу приспичило пригласить своего нового друга на еженедельную игру в бочче[33], пока Лупо отрубал головы.

Ничто не могло подготовить человека к такой жизни.

И все же ее нужно было прожить.

Марс прекрасно понимал, что вместе с богатством и властью приходят те, кто стремится их отнять. Он слышал, как кто-то лаконично выразился: È quello che è[34].

Он встал с кровати.

Свобода? Избавление от этой душевной пытки вечного страха?

Венера сказала: «Безопасность нам может дать только зеркало».

Солнечный свет жег Марсу глаза. Теперь он должен был одеться и попросить Эдетту собрать его вещи, потому что им с сестрой предстояло путешествие.

Глава тринадцатая

Волк, который ходит на двух ногах.

Это была вторая мысль, пришедшая Мэтью в голову, когда он проснулся. Первой была мысль о том, чтобы найти место в лесу и справить малую нужду.

Прислонившись к дереву и уйдя подальше от группы — особенно от Камиллы — и почувствовав облегчение после вчерашнего эля, он вспомнил еще одно существо, с которым столкнулся во время своего путешествия по Реке Духов в колонии Каролина в погоне за убийцей[35]. Его называли «Плачущий Дух» и описывали, как пуму, которая ходит на двух ногах. На самом деле это была пума, изуродованная лесным пожаром на болотах. У нее были повреждены лапы, и в своей агонии она и вправду иногда выпрямлялась. Но чтобы так делал волк?

Тем не менее, именно это вспоминал несчастный, которому отрезали руки и вырвали язык. Профессор предположил, что этот человек предал свою организацию. Точнее, не просто предположил, а знал это наверняка, потому что ему были знакомы эти методы.

Мэтью застегнул брюки и еще несколько секунд постоял в раздумьях.

Вернувшись к группе, он заметил озадаченное выражение на лице Хадсона. Обыкновенно он мог задать нарочито озабоченный вопрос: «Все прошло хорошо?», однако в присутствии Камиллы Хадсон изо всех сил старался быть джентльменом, поэтому ничего не сказал. В любом случае, всем членам группы, включая леди, предстояло посетить лес, прежде чем отправиться в Паппано.

Перед тем, как провалиться в сон прошлой ночью, Мэтью заметил, как Камилла, сидящая у костра, достала книгу из небольшого кожаного саквояжа. Мэтью слишком хотел спать, поэтому не мог долго наблюдать за ней, но видел, как она с явным интересом останавливается на некоторых страницах… уже не в первый раз. Он снова задумался, чего испанцы хотели от книги. Разумеется, вся эта история с тем, чтобы спрятать ее и зеркало подальше от всего мира, была ложью. Чего они хотели на самом деле? И почему отправили на это задание именно Камиллу Эспазиель?

Он вспомнил краткие обрывки ее истории. Преподавательница языков в университете превратилась в охотницу на ведьм, как ее дед и ее отец. Что в ней было такого, раз высокопоставленные испанцы сочли ее способной раздобыть зеркало и привезти его им? Нет, она, несомненно, была сильной личностью и казалась очень умной, но у Мэтью было четкое ощущение, что здесь что-то не так. И он был полон решимости выяснить, что именно, пусть это и могло отнять много времени и потребовать деликатного подхода.

Было и еще кое-что, что занимало Мэтью. Несколько раз он замечал, как Камилла пристально смотрит на Хадсона, однако быстро отводит взгляд. Влечение точно было взаимным. Хадсон старательно приводил себя в порядок и стремился избавиться от мучительных воспоминаний прошлого. Было ли дело только в Камилле? Или в чем-то еще?

Мэтью и здесь хотелось узнать как можно больше, но он считал это щекотливой темой.

Этим утром небо затянули плотные серые тучи. Сильный ветер раскачивал верхушки сосен. Мэтью чувствовал в воздухе запах сырости.

Члены поисковой группы подготовили еду и воду, свернули спальные мешки, запрягли лошадей и тронулись в путь.

Андрадо снова сидел на козлах первой повозки, а один из солдат — тот самый, который прошлой ночью напился, но уже пришел в себя, — сидел на козлах второй. Профессор Фэлл расположился рядом с испанцем, и группа была готова продолжать путь. Они двигались по козьей тропе около десяти минут, когда Хадсон спросил Камилу:

— Вам известно, кто может за нами следить?

— Нет. Если за нами и вправду следят.

— Это могут быть просто путники, которые идут в том же направлении, — предположил Мэтью.

— Возможно, — сказал Хадсон. — Кто еще знает об этом зеркале?

Камилла покачала головой.

— Понятия не имею.

— А как насчет того виноторговца, к которому вы ходили? Спагетти.

— Менегетти, — поправил Мэтью.

— Неважно. Вы ведь спросили, известно ли ему имя Бразио Валериани, верно?

Камилла наградила его весьма придирчивым взглядом.

— Хадсон, мы не идиоты, — сказал Мэтью.

— Но он единственный, с кем вы говорили?

— Единственный, — подтвердил Мэтью.

— Что ж, — Хадсон скривил губы и приподнял брови, — а в той таверне было не больше пяти десятков человек. Надеюсь, Андрадо и его люди ничего никому не выболтали… особенно тот любитель эля.

— Они тоже не дураки, — ответила Камила, на этот раз с легким возмущением. — Они знают, насколько это важно.

Хадсон переключил внимание на Мэтью.

— Ты знаешь, кто это еще может быть.

— Кто?

— Блэк. Возможно, он нашел себе лошадь или нанял повозку.

— Маловероятно, — покачал головой Мэтью. — Он говорит только по-английски и, насколько я знаю, у него с собой не было ни пенни. С другой стороны… у него были серебряные кольца.

— Именно. И он мог встретить того, кто тоже говорит по-английски. К тому же ничто не помешало бы ему ограбить какого-нибудь незнакомца на улице. Или даже убить. Ты должен признать: очень странно, что он так легко отказался от поисков зеркала, ведь оно прежде так щекотало его сатанинскую задницу… простите, леди, но это так. — Хадсон пробрался через припасы и мешки в заднюю часть повозки. Откинув парусину, он выглянул наружу. Пейзаж был холмистым, кругом стоял густой лес. Из-за того, что дорога петляла, он видел не больше, чем на четверть мили вперед. — У Андрадо есть с собой подзорная труба?

— Полагаю, что да. Она должна быть в его вещах.

Хадсон тихо хмыкнул, но продолжал стоять на страже. Мэтью подумал, что Кардинал Блэк и вправду мог напасть на их след. Если это так, значит, оставался шанс увидеть этого демона болтающимся в петле.

Через некоторое время Хадсон опустил парусину и вернулся на свое место.

— Прямо сейчас я не могу с этим ничего сделать, но я буду настороже. — Он огляделся, словно в поисках чего-то, но явно этого не нашел. — Жаль, что у нас нет карт или костей. Я бы не отказался развлечься. — Он лукаво улыбнулся Камилле. — Если, конечно, вы не хотите услышать все о моих бывших женах.

— Я думаю, она не хочет, — сказал Мэтью и обратился к Камиле. — Этот шрам на брови он получил из-за чашки, брошенной ему в голову третьей женой.

— А он свой шрам на лбу получил от какого-то адского медведя, — хмыкнул Хадсон. — О, я не выдумываю! Я и Мэтью — те еще искатели приключений. Своими историями мы можем запросто вывести из себя кого угодно.

— Я предпочитаю оставаться в себе, благодарю, — ответила Камилла.

— Это просто фигура речи. Я не хотел проявлять неуважение.

Она не стала комментировать его замечание.

Повозки катились дальше, слегка покачиваясь из стороны в сторону. Прошло около десяти минут, в течение которых Хадсон снова отступил в заднюю часть повозки, а затем вернулся к своему наблюдательному пункту, откуда он все еще не видел ничего, кроме поросших соснами склонов холмов, низких серых облаков и пустынной дороги.

Когда Хадсон успокоился и устроился поудобнее, Камилла спросила:

— Так и сколько у тебя было жен?

— Что? — Вопрос застал его врасплох, как и Мэтью.

— Жены. Сколько их было? — повторила Камилла таким тоном, словно обращалась к великовозрастному ребенку.

Хадсон демонстративно выставил вперед десять пальцев для счета.

— Tres[36], — сказал он.

— Я так понимаю, сейчас ты больше супружескими обязанностями не скован? Ты просто бросил этих дам, или все это прошло на законных основаниях? Полагаю, в Англии есть какая-то процедура, которой бы точно последовал такой утонченный джентльмен, как ты.

— Да. То есть… нет. Я имею в виду, спасибо за комплимент. Все законно. — Он улыбнулся, и Мэтью его улыбка показалась хитрой. — А вы когда-нибудь были замужем?

— Нет.

— Так у вас амплуа чистой девы?

Зеленые глаза одарили его испепеляющим взглядом.

— Я сказала, что никогда не была замужем. Это не исключает всего остального.

Мэтью опустил взгляд в пол. Прошло немало времени, прежде чем Камилла нарушила тишину.

— У тебя есть дети?

— А? О… нет. Во всяком случае, я так не думаю. — Хадсон шмыгнул носом. — Я просто не могу себе этого представить. Я? Отец? А ты можешь такое вообразить, Мэтью?

Не втягивай меня в это, — подумал Мэтью. — Жаль, что тренировочные мечи мы оставили далеко в Альгеро.

— Из тебя бы получился отличный отец, — буркнул он.

— Ах ты… — Неизвестно, какое грязное ругательство должно было за этим последовать, но Хадсон сдержался. Его улыбка растянулась так сильно, что было почти слышно, как скрипят мышцы его лица. — Большое спасибо.

— А я согласна, — сказала Камилла. — Я уверена, что твой опыт был бы ценным предостережением для любого впечатлительного юноши.

— Она что, оскорбила меня? — спросил Хадсон у Мэтью.

Тот лишь сильнее вжался в спинку скамьи. В данный момент он чувствовал себя третьим колесом, пятой подковой или одиннадцатым пальцем. Он решил, что лучший способ вывести себя из-под перекрестного огня — это сбежать.

— Прошу прощения, — сказал он и вышел, чтобы занять место Профессора рядом с кучером.

День продолжался, повозки двигались дальше. Холмы сбегали вниз и поднимались вверх, одна долина сменялась другой, лес становился все гуще и гуще. Дорога была испытанием для упряжек, а небо грозилось пролиться дождем.

Когда пришло время сделать остановку, чтобы дать лошадям отдохнуть от этого бесконечного и тяжкого труда, Хадсон попросил Камиллу спросить у капитана Андрадо, можно ли ему одолжить солдатскую подзорную трубу.

Капитан ответил одним из своих самых мрачных взглядов, но отдал ему полированный латунный прибор, предупредив, чтобы он не уронил его и не испортил фокусировку.

Они снова тронулись в путь, и Мэтью сел рядом с кучером, который, — хотя и не был таким мрачным, как капитан, — бормотал по-испански что-то похожее на проклятия из самых грязных переулков Мадрида.

В тот день солнце почти не проглядывало из-за туч. С первыми голубоватыми тенями сумерек начался затяжной дождь, из-за которого Мэтью пожалел, что у него нет непромокаемой моряцкой куртки, но, увы, на нем была только сухопутная одежда, в которой вскоре стало сыро и неудобно. Кучер рядом с ним тоже промок и начал ругаться громче.

За очередным холмом, где облака клочьями разорванного белого полотна висели между деревьями, в долине перед ними растянулась деревня Паппано и ее виноградники.

Скорее всего, — размышлял Мэтью, — деревня и виноградник представляют собой одно целое.

Когда две большие повозки повезли группу дальше, стало ясно видно, что большинство небольших деревянных домов сгорели дотла, а те немногие, что были построены из бурого камня, не сумели сохранить в целости свои окна и крыши. Вокруг руин в лесу виднелись следы опустошающего пожара. С черных скелетов деревьев капала дождевая вода, которой потребуется еще очень много времени, чтобы возродить здесь жизнь. Несмотря на то, что эта местность была разрушена довольно давно, Мэтью все еще улавливал слабый запах пороха и горелой земли. То, что раньше было виноградниками, покрывавшими склон холма примерно в трехстах ярдах от деревни, теперь было лишь изрытой землей, на которой росли сплошь сорняки и кустарники.

Все было мокрым от дождя и мрачным из-за трагичного и бессмысленного спора о том, какая королевская семья — Бурбоны или Габсбурги — правят испанской короной. В их противостояние так или иначе была втянута почти вся Европа.

Мэтью увидел несколько зданий среди руин. Казалось, они уцелели чуть лучше, чем другие, но тоже были тронуты разрухой. И все же… сквозь сумеречную дымку Мэтью различил более крупное строение с остроконечной крышей, стоявшее на вершине холма и окруженное густым лесом. Похоже, это была вилла. Вероятно, дом владельца виноградника, который, очевидно, любил жить на широкую ногу и был достаточно состоятельным, чтобы позволить себе это.

— Там наверху большой дом, — сказал Хадсон, выглядывая из повозки через плечо Мэтью. — Но не похоже, что там кто-то есть. — Он посмотрел в подзорную трубу Андрадо. — Окна разбиты, в стенах пара больших дыр. От пушечного выстрела. Кажется, это…

На этих словах дождь забарабанил так сильно, что лошади заржали и задрожали, как будто их хлестнули кнутами.

Почти сразу промокнув до нитки, Хадсон со щелчком закрыл подзорную трубу и закончил свою мысль:

— Похоже, придется переждать ночь.

То, что осталось от дороги, превратилось в черную грязь.

Андрадо остановил свою упряжку и, хлюпая по грязи, вернулся под усиливающийся ливень. Он позвал Камиллу. Она высунулась из повозки, и ее волосы почти моментально промокли, лицо спряталось в них, как в саване.

Андрадо и Камилла некоторое время переговаривались — или, скорее, перекрикивались из-за шума непогоды. Когда капитан указал на виллу, Камилла кивнула, Андрадо вернулся в свою повозку, и небольшая процессия двинулась вверх по холму между опустошенными рядами некогда здоровых и урожайных виноградных лоз, теперь мокрых и печальных под проливным дождем.

Это был настоящий потоп.

На полпути к дому сверкнула молния, раздался громовой раскат, и лошади, запряженные в повозку Мэтью, начали терять равновесие на размытой дороге. Мэтью, насквозь вымокший на сиденье рядом с кучером, Хадсон, Профессор и Камилла — все сидели, затаив дыхание. Дождь оглушительно барабанил по парусине повозки.

Вскоре их маленький караван остановился в заросшем и заброшенном дворе виллы.

Сумки с одеждой и кое-какие припасы попытались перенести из повозок в дом. Когда Андрадо первым прошел через выжженное и обугленное отверстие на месте входной двери, два оленя, укрывшиеся там от ливня, выскочили через зияющую дыру в стене и умчались в лес. Под колеса повозки положили чурки, чтобы те не скатились с холма. Оставался вопрос, как быть с лошадьми в такую непогоду.

Ближайшим строением был небольшой сарай, слишком маленький для лошадей, а за ним виднелись обломки сгоревшего амбара.

Андрадо о чем-то спорил с одним из своих солдат. Мэтью примерно разобрал, что предметом спора было то, стоит ли распрягать пугливых лошадей и отпускать их, или лучше тащить повозки вместе с ними в укрытие. В конце концов, гром и молния могут напугать животных и в худшем случае они попросту понесут прочь. Победил, по-видимому, Андрадо, поэтому лошадей оставили на привязи в надежде, что, если они побегут, упоры колес не позволят им убежать далеко.

На вилле, где когда-то было красивое фойе с высокими потолками и лестница с коваными перилами, все еще сохранилась кое-какая мебель, но большинство предметов были уничтожены солдатами, стихией или нашествием животных.

Андрадо зажег одну из ламп в повозке с помощью огнива и трутницы. При свете можно было увидеть, как вода стекает через отверстия в потрескавшемся потолке над просторной гостиной, на одной из стен которой осталась мозаика с изображением рыб, плавающих в пруду.

Группа приняла решение укрыться в глубине виллы, чтобы не утонуть. Выбрали комнату посреди дома, так как в ней находился большой белокаменный камин, а рядом с ним расположился медный котел с восемью поленьями — по счастью, сухими. Ведя борьбу с водой, стекавшей в дымоход, Андрадо не без труда развел огонь.

Мэтью обнаружил стоящий канделябр с тремя оставшимися огарками и разжег их, чтобы хоть немного поднять настроение в эту мрачную ночь.

Двое солдат снова вышли в бурю, чтобы принести еще пару масляных ламп, третий и четвертый солдаты принесли из других комнат два кожаных кресла, спальные мешки разложили на полу, покрытом ковром песочного цвета. Тем, кто хотел снять мокрую одежду, дали возможность взять лампу, удалиться в уединенное место и сделать это. Если бы не присутствие дамы, все переодевались бы прямо здесь, но правила приличия вынуждали их удаляться.

Хадсон решил оставить свою одежду сохнуть у огня, в то время как Мэтью и Профессор Фэлл нашли себе по комнате, чтобы переодеться. Профессор вернулся с глиняным кувшином. Его откупорили, и один из особо любивших выпить солдат сделал первый глоток. Напиток оказался тем, что в Англии именовалось «яблочным бренди». Его хватило на всех, чтобы прогреть то, что не смог прогреть огонь.

Камилла вернулась в темно-коричневом платье, белой блузе с оборками, черной куртке для верховой езды и черных сапогах с высокими голенищами и малиновыми шнурками. Хадсон оторвал кувшин от губ и спросил:

— А вы всегда одеваетесь так, будто собираетесь на королевский прием?

Если она и собиралась ответить остроумной репликой, то ей помешал оглушительный громовой раскат. Камилла прошла мимо Андрадо и солдат, мимо Профессора и Мэтью, взяла у Хадсона кувшин и сделала глоток, тут же передав его Мэтью. Затем она устроилась на одном из кожаных кресел и вытянула ноги. Мэтью отказался пить и передал кувшин Профессору Фэллу, который сделал глоток и передал напиток дальше.

Дождь неустанно стучал по крыше, гремел гром и сверкали молнии, но огонь согревал и освещал комнату, и на мгновение она для всех присутствующих стала домом.

— Если буря пройдет достаточно скоро и дорогу не размоет полностью, мы доберемся до Баланеро около полудня, — сказала Камилла, вспомнив карту.

— Я бы на это не рассчитывал, — возразил Хадсон. — Спросите, что об этом думает Андрадо.

Камилла поинтересовалась мнением капитана. Тот прервал свой второй глоток и хмуро что-то ответил.

— Он всегда такой кислый? — спросил Хадсон Камиллу.

Она обратилась к капитану снова, и тот ответил все тем же резким тоном.

— Он считает, что имеет право злиться.

Профессор Фэлл решил продемонстрировать свои познания в испанском.

— Он говорит, что его жена ждет третьего ребенка, а он сидит здесь и выполняет, по его словам, идиотскую миссию.

Хадсон кивнул в знак согласия.

— Она идиотская… но мы все здесь, так что просто сделаем работу и покончим с этим.

Камилла перевела взгляд на Профессора.

— А вы — тоже считаете ее идиотской, сэр?

Он ответил не сразу.

— В своей прежней жизни я считал, что это самое важное, что можно найти на Земле. Я имею в виду зеркало. Теперь… мне было бы все равно, даже если бы мы никогда не нашли ни его, ни Валериани.

— И что стало причиной таких перемен?

Низкий раскат грома предшествовал ответу Фэлла.

— Я пришел в себя. Ярость надолго ослепила меня и довела до исступления. Ярость из-за смерти… из-за убийства моего сына. Я не буду вдаваться в подробности, мне до сих пор больно об этом вспоминать. Но еще больше меня мучает то, что я позволил этому утянуть меня в болото тьмы. Сначала дело было в ярости, а потом во власти. Я желал ее, чего бы она мне ни стоила. — Мулат с морщинистым лицом уставился на пламя. — Я просто не могу поверить, что я был таким. Что я столько всего натворил. Убийства… интриги… мелкая месть и… все это. Что я действительно создал организацию такого масштаба ради таких целей. Что я построил целую деревню, чтобы держать там своих врагов в наркотическом опьянении, а после убивать. Иногда я спрашиваю себя: неужели я действительно такой человек? Боже… неужели это все делал я?

— Что ж, — вздохнул Хадсон, — кем бы вы ни были сейчас, вам может быть интересно узнать, что перед тем, как мы покинули гостиницу в Лондоне, я написал письмо своему другу и бывшему коллеге по агентству «Герральд» Гидеону Лэнсеру, который сейчас является шерифом в небольшой деревушке Уистлер-Грин. Мэтью, ты встречал его во время своего путешествия с Джулианом Девейном. Итак, в этом письме я описал «Прекрасную могилу», где она находится и почему он должен добраться туда и сделать все необходимое, чтобы вывезти оттуда людей. К этому времени, если все прошло хорошо — а я уверен, что, зная Гидди, так и вышло, — ваша деревня опустела, если не считать нескольких чаек. А все ваши головорезы либо сидят за решеткой, либо уже давно в могиле.

Мэтью впервые услышал об этом и был совершенно поражен.

— И когда ты собирался мне об этом рассказать? — спросил он.

— Я собирался, да Голгофа помешала.

Мэтью посмотрел на Фэлла, ожидая его реакции. Старик просто сложил пальцы домиком и слегка улыбнулся.

— А вы предприимчивый джентльмен, мистер Грейтхауз, — сказал Фэлл. — В любом случае, после того, как Джулиан Девейн убил Файрбоу и уничтожил книгу ядов, у меня не было способа сохранить контроль над деревней, так что… хвала шерифу Лэнсеру. Скажи мне, Мэтью, тебе известно, куда отправился Девейн после того, как покинул деревню?

— Подальше оттуда, — ответил Мэтью.

— Что ж, это тоже хорошо. У Девейна были на то свои причины, я уверен. Возможно, ты мне не поверишь, но я надеюсь, что он обретет покой.

Мэтью чуть не рассмеялся. Покой? Для Джулиана Девейна? Этот человек был похож на быка Брутуса, который разрушил гончарную мастерскую Хирама и Пейшенс Стоукли в Нью-Йорке. Можно было не сомневаться: все, чего касается Джулиан Девейн, будет лежать в руинах. Впрочем… возможно, он нашел себе более высокую цель, и это стало для него спасением?

Дождь все не переставал, гром продолжал греметь. Мэтью подумал, что непогода будет длиться всю ночь.

Внезапно Профессор Фэлл прервал затягивающееся молчание.

— Возможно, вас, джентльмены, а также вас, сеньорита Эспазиель, заинтересует то, что я сейчас скажу. Дело в том, что я не собираюсь возвращаться в Англию. Я решил, что, когда все закончится, я поселюсь в Альгеро, если губернатор Сантьяго позволит.

Мэтью вспомнил, как Профессор говорил, что не хочет умирать в Альгеро. Очевидно, он передумал. Что ж… а почему бы и нет? Для человека, интересующегося морской жизнью, Альгеро — идеальное место, чтобы прожить оставшиеся дни. Мэтью подумал, что Профессор как раз начал осознавать ценность остатка отмеренного ему времени.

— Мудрое решение, — сказал Хадсон. — Если бы против меня было выдвинуто столько же обвинений, сколько против вас, я бы тоже спрятался на территории Испании.

Фэлл кивнул. Его лицо, освещенное бликами огня, оставалось спокойным.

— Спасибо за эту мысль, но я не убегаю от наказания. Я бегу — насколько это возможно для старика — навстречу новой жизни. Живя в Альгеро и вспоминая то, каким я когда-то был, я вновь обрел рассудок. Будучи в здравом уме, ты оглядываешься назад и видишь пройденный путь. Пока я изучал жизнь морских обитателей и занимался искусством, я спрашивал себя, хочу ли когда-нибудь снова стать Профессором Фэллом. Тем внушающим страх «гением преступного мира». Или как они меня там звали, Мэтью? Императором? Я был профессором биологии. Изучал моллюсков… и во что я превратился? Я был хорош в своем деле, но, кажется, «хорош» — это относительное понятие.

Он попытался улыбнуться, но улыбка быстро увяла. Никто не стал комментировать его слова.

— Все это… поклонение золоту и клинку. Не волнуйтесь, Хадсон, я не забыл и вряд ли когда-нибудь забуду, что приказал убить Ричарда Герральда. О, эти кровавые карточки… не слишком ли драматично? Не думайте, что новая жизнь избавит меня от мыслей о прошлых проступках и очистит мою совесть, которую Профессор Фэлл запер в нерушимом хранилище. О, нет. Разве новая жизнь способна воскресить умерших? Нет, конечно, — он пожал плечами. — Губернатор Сантьяго может приказать мне покинуть Альгеро и Сардинию. В конце концов, я могу вернуться в Лондон, если не решу прыгнуть за борт по пути. Там, я уверен, меня бы повесили сотню раз, но, увы, у меня всего одна шея, которую я могу отдать своей стране. Вместо того, чтобы затягивать на ней петлю, я бы хотел провести остаток жизни, занимаясь тем, с чего начал. Просто наслаждаться красотой природы. Вам это не кажется странным?

— В ваших устах это звучит почти правдоподобно, — ответил Хадсон. — Я сдерживал себя в этой поездке, но вы можете быть уверены, что я помню все, что вы сделали со мной… с Мэтью и с Берри. Глядя на вас сейчас, я уверен, что старый Профессор Фэлл действительно мертв, как вы утверждаете.

— Верьте во что хотите. Человек может измениться, не так ли?

Из одного из мешков достали еду. Мэтью никогда не был поклонником сушеных сардин, и после этого приключения был уверен, что, если когда-либо позже увидит их или почувствует запах, то у него случится приступ.

Андрадо и солдаты устроились спать. Камилла последовала их примеру. Один из солдат так громко храпел, что вскоре его выгнали в другую комнату. Мэтью, Хадсон и Профессор остались у костра, который поддерживали с помощью сосновых поленьев.

Мэтью не терпелось задать Профессору Фэллу вопрос, который возбуждал его любопытство. И сейчас было самое время это сделать, потому что дождь продолжал барабанить по крыше, огонь шипел в камине, когда капли воды попадали в дымоход, а гром продолжал греметь.

— Вы были в Англии, — сказал он. — Как вы узнали о зеркале в Италии?

— Я удивлен, что ты не спросил меня об этом раньше, мой мальчик.

— Мы не всегда были в хороших отношениях. Так что я спрашиваю сейчас.

— Справедливо. Но я с отвращением вспоминаю об этом, потому что, как я уже говорил, я стал другим человеком. Нам обязательно это обсуждать?

— Мне это было бы полезно.

— Конечно. — Фэлл понимающе улыбнулся. — Решатель проблем всегда на страже. Что ж, я задолжал тебе ответы. — Он повернул голову так, что Мэтью вспомнил проницательное и надменное выражение лица, которое император преступного мира вызывал у судьи Уильяма Атертона Арчера, известного под именем Альбион[37].

— Это началось много лет назад, — сказал Фэлл. — Задолго до нашей с тобой встречи. На груз «Белого Бархата» напала никчемная банда дилетантов. Естественно, их быстро поймали и привезли в деревню для показательной казни. Один из них был итальянцем, который умолял сохранить ему жизнь. Он сказал, что у него есть информация, которой он сможет выкупить себе право избежать смерти. До приезда в Англию он подрабатывал у одного человека в Салерно — вора и фальшивомонетчика. Тот, судя по всему, тоже был не большим профессионалом своего дела. Этот человек зарабатывал деньги, продавая могильную землю, черепа, свежие пальцы, отрезанные у трупов, мертвых сов и тому подобное. Одним из его клиентов был тот самый колдун Сенна Саластре, у которого была… гм… мастерская прямо за городом. Этот итальянец, которого схватили, спросил, не пощажу ли я его жизнь ради своей чести, если он расскажет мне, чем занимался Саластре. Заявление про честь не вызвало у меня ничего кроме смеха, а вот деятельность колдуна показалась мне любопытной.

Здесь Профессор сделал паузу и уставился в огонь, где тихо хрустнула сосновая шишка.

— Саластре, — продолжил Фэлл, — помогал человеку по имени Киро Валериани создать зеркало. И не обычное зеркало, а…

— О, началась самая смешная часть, — сухо прокомментировал Хадсон.

— … а нечто весьма экстраординарное, — продолжил Фэлл, как будто голос Хадсона растворился для него в шуме дождя. — Остальное ты знаешь. Проход между земным миром и Преисподней, способный явить заклинателю демона, который исполнит любое его желание. Разумеется, я отнесся к этому с большой долей скептицизма. Выслушав итальянца, я отрубил ему руки и ноги, а тело сбросил со скалы в море.

— Я думал, вы пообещали не убивать его, — нахмурился Мэтью.

— Дорогой мальчик, — последовал спокойный ответ, после которого Мэтью уверился, что прежний Профессор еще жив, — я его не убивал. Это сделало море, если только он не сумел сам выплыть на берег.

Мэтью ничего не смог этому противопоставить, ведь он использовал точно такую же защиту, когда его самого обвинили в смерти Антона Маннергейма Дальгрена, а после бросили в тюрьму Ньюгейт.

— Продолжим, — сказал Фэлл. — Как ты догадываешься, эта заноза в моем сознании превратилась в острый шип. Я стал… одержим. И ты знаешь, почему. Я хотел поговорить с умершим сыном. Было ли это безумием? Да. Но, когда находишься в его тисках, все кажется тебе донельзя разумным. Я хотел узнать больше о таких зеркалах, если можно было найти что-то, что указывало бы на их реальное существование. В небольшой книжной лавке в Лондоне я наткнулся не только на фламандское описание такого зеркала, но и на книгу, написанную тем самым Саластре. Ты можешь удивиться тому, что эта тема поднималась едва ли не с незапамятных времен: у ассирийцев, греков и многих других. Я нашел интересную историю о французском художнике-портретисте Роберте Барбе, который в 1600-х годах, судя по всему, был бездарным, но однажды завладел якобы заколдованным зеркалом и внезапно научился создавать самые прекрасные картины для своих богатых и влиятельных покровителей. К сожалению, однажды ночью слуга обнаружил его в кабинете с расцарапанным лицом и каким-то символом, начертанным мелом на полу перед зеркалом с темным стеклом. Была ли в этой истории доля правды? Если кто-то верит в такие вещи, то художник, должно быть, допустил ошибку в демоническом символе или в заклинании. Похоже, такие ошибки могут быть смертельными.

— Чушь, — буркнул Хадсон.

Фэлл снова проигнорировал его.

— Блуждая между книжными прилавками, я нашел экземпляр «Малого Ключа Соломона». Я сразу понял, что он представляет ценность для меня, если я хочу исследовать историю итальянца. Я скупил все экземпляры, которые смог найти, чтобы никто другой ими не завладел. Когда Саймон Чепел посетил мой дом в Лондоне и мы с ним обсудили ту самую школу под Нью-Йорком, он увидел один экземпляр, проявил интерес к книге, и я отдал его ему. Остальные оставались у меня. Я решил, что мне нужно отыскать Саластре и этого Киро Валериани, и отправил в Салерно пару доверенных людей. К тому времени, как они нашли Саластре, Валериани уже покончил с собой, а сам колдун был совсем старым и немощным стариком и понятия не имел, где находится зеркало. Но он подумал, что сын Валериани Бразио может это знать. Итак… где же Бразио? Я дал указание продолжить поиски. Мои люди выяснили, что Бразио присутствовал на похоронах своего отца в Салерно. Через священника нам удалось разыскать его родственницу Розабеллу, визажистку знаменитой оперной дивы Алисии Кандольери. Мои люди вернулись с этой информацией. Также они сообщили, что на похоронах было еще пять человек, но их имена им выяснить не удалось. Они посетили дом Розабеллы в Салерно, чтобы поговорить с ее матерью и отцом, выдав себя за адвокатов, заинтересованных в покупке пустующего дома Киро Валериани. Там, кстати, не нашлось никаких следов зеркала. Добрые мать и отец не смогли сообщить ничего путного о Бразио, хоть и сказали, что он отправил им письмо из Флоренции, в котором благодарил за поддержку, оказанную его отцу в трудных обстоятельствах. К письму не был приложен адрес. Ты знаешь, Мэтью, что на Острове Маятника я предложил другим людям найти Бразио Валериани, зная, что их многочисленные контакты в других странах могут привести меня к разгадке. Насколько я знал, Валериани мог давно покинуть Италию. Конечно… — на этом слове его губы покривились, — Матушка Диар рассказала об этом Кардиналу Блэку у меня за спиной.

— А Блэк, конечно же, и так знал эту историю, — сказал Мэтью, вспомнив, как этот одержимый демонический выродок рассказывал ее в особняке Самсона Лэша.

— Мать и отец Розабеллы навели меня на интересный след, — продолжил Фэлл. — Когда они узнали, что мои люди из Англии — хотя они свободно говорили по-итальянски, — они рассказали им, что их дочь в настоящее время гастролирует с мадам Кандольери по приглашению некоего графа Кентерберийского, который спонсировал серию опер в Англии. Поэтому я понял, что Розабелла вскоре приедет ко мне. Я разузнал все подробности их прибытия в Лондон, узнал название корабля и всю оставшуюся информацию. Знала ли она что-нибудь о Бразио и о зеркале? Мне нужно было это выяснить. И… вот мы здесь.

Мэтью кивнул, но все же спросил:

— Вы собирались убить всех, кто пришел встретить мадам Кандольери в гавани?

Профессор тихо рассмеялся, и в этом смехе Мэтью вновь уловил возрождение прежнего злодея.

— Дорогой мальчик, — покачал головой он, — собирался ли я есть тушеную баранину в тот день? Собирался ли я чистить зубы деревянной зубочисткой или расчесывать остатки волос черепаховым гребнем? Ты просишь меня взглянуть на прошлое другими глазами. И я смотрю и ужасаюсь. Но тогда это были проблемы, которым требовалось решение. И я их решил, не более того.

— Хорошо сказано для бессердечного ублюдка, — бросил Хадсон.

— Бессердечный — да, ублюдок — нет. У меня были любящие родители, состоящие в законном браке. Ни один из вас, кажется, не понимает: то, что я делал тогда, я делал, словно глядя в зеркало с темным стеклом. Я часто стою перед ним и не вижу своего отражения.

Хадсон не выдержал и встал.

— Я, конечно, ценю все эти пугающие сказки на ночь, но я собираюсь немного поспать. Судя по звуку, дождь ослабевает, так что, возможно, у нас получится выехать пораньше.

С этими словами он нашел себе удобное место и устроился.

Мэтью тоже хотел поспать. Он оставил Профессора сидеть у огня, сам взял свой спальный мешок и расстелил его в другом конце комнаты. Уже через несколько минут он спал, и последним его воспоминанием об этом вечере стал оглушительный раскат грома.

Мэтью внезапно проснулся.

Сев и оглядев комнату, он заметил, что огонь в камине догорел, но в комнату проникает голубоватый свет утренних сумерек. Профессор Фэлл спал неподалеку на боку, свернувшись калачиком и подложив руки под голову.

И тогда Мэтью услышал это. Более низкий раскат грома. Он был куда глуше. Мэтью сморгнул остатки сна и понял, что Хадсон и капитан Андрадо стоят в нескольких футах от него, напряженно прислушиваясь к… чему?

Снова прогремел гром, за ним еще один, а затем третий. Шум эхом разносился между стенами виллы.

— Что это? — Камилла проснулась.

Теперь все солдаты были на ногах. Даже Профессор зашевелился.

— Это не гром, — напряженным голосом сказал Хадсон, когда по комнатам прокатился четвертый раскат. Треснувшее зеркало на стене задрожало. — Это пушечный выстрел.

Глава четырнадцатая

— Оставайтесь здесь, — сказал Хадсон Камилле. Он, Андрадо и солдаты уже покидали комнату и выходили в фойе. Мэтью не хотел быть тем, кого оставили в хвосте, как немощного, поэтому поднялся и последовал за ними.

— Я останусь с леди! — крикнул ему вслед Профессор Фэлл.

Снаружи, в голубых утренних сумерках, небо по-прежнему было затянуто облаками, хотя дождь перестал. Но грохот не прекращался, и на этот раз, если верить Хадсону, он был вызван человеком.

Следуя за Хадсоном, Андрадо и четырьмя солдатами через лесную чащу к вершине холма, Мэтью видел, как над верхушками деревьев клубится дым, и ощущал горько-сладкий запах пороха. Слышались множественные мушкетные выстрелы, крики, визг и ржание лошадей. Когда они поднялись на вершину холма, открывшийся вид на долину показал, что всего в нескольких сотнях ярдах отсюда идет настоящее сражение. Дым клубился над фигурами пехотинцев, выстроившихся в шеренги и стрелявших друг в друга, а за ними из стволов пушек, направленных на поросший лесом холм, на котором стояли Мэтью и остальные, вырывалось пламя.

Группа кавалеристов бросилась вперед. Загрохотали мушкеты, и солдаты отступили, раненые лошади зашатались, а люди обмякли в седлах. Здесь — ряды солдат сомкнулись, и замелькали штыки, там — от пушечного огня в небо взметнулись комья земли, и все смешалось в какофонии звуков и хаосе. Справа Мэтью увидел флаги с желтой геральдической лилией на королевском синем фоне — это были французы, а слева развевались голландские знамена в оранжево-бело-голубую полоску. Эти войска не были новичками на поле боя: Мэтью заметил, что почти все флаги потрепаны и пробиты пулями.

Грохот пушек сотрясал склон холма.

К своему ужасу, Мэтью увидел, как смертоносный шквал разрывает тела на части, как куски человеческих тел и лошадей разлетаются во все стороны. Некоторые ряды пехоты продолжали стрелять друг в друга, в то время как другие бросались в рукопашную с примкнутыми штыками, а когда кавалерия с обеих сторон устремилась вперед, замелькали мечи, разбрызгивая кровь и плоть над залитой дымом бойней.

Шум битвы — неистовые крики, искаженные вопли, команды офицеров, выкрикиваемые в рупор, а позади с обеих сторон — звуки труб и барабанов, как будто это был всего лишь безумный военный парад, — был своим каким-то особым языком, на котором Мэтью не умел разговаривать. И он был чертовски громким, почти оглушительным.

Волны солдат накатывали одна за другой, и это зрелище поражало Мэтью как в момент смертоносного наступления, так и в момент критического отступления. Сапоги солдат с трудом пробирались назад по вязкой грязи, люди корчились и мучились под ними, и их некогда яркие мундиры уже окрасились в грязный цвет могил.

Вдруг справа послышалось какое-то движение. Мэтью увидел, как из-за деревьев, за которыми прятались он и остальные, выскочило около пятидесяти кавалеристов. Их предводитель держал в руках французское знамя, и все они были в шлемах с плюмажем и металлических нагрудниках поверх мундиров. Как только они начали спускаться по склону холма, Мэтью подумал, что это, должно быть, обходной маневр, чтобы ударить по голландцам с фланга. Послышалась короткая серия из трех пушечных выстрелов, и двенадцать всадников, включая командира, были разорваны в кровавые клочья. Куски плоти отлетали от лошадей и людей. Головы едва ли не отрывались от шей.

В тот же миг Мэтью услышал громкое шипение и странное жужжание вокруг себя и остальных. Казалось, сотни деревьев были поражены сотней деревянных бичей.

— Картечь! — закричал Хадсон, схватил Мэтью за плечи и повалил на землю аккурат в тот момент, когда сверху новый поток листьев, сосновых игл и веток.

Хадсон обернулся и увидел, что остальные солдаты и Андрадо все еще стоят, причем последний доставал подзорную трубу.

— На землю! — крикнул Хадсон.

Андрадо уставился на него. Он колебался… слишком долго. Следующий залп картечью, нацеленный на кавалерию, но выпущенный слишком высоко, оторвал Андрадо большую часть головы. Часть его мозга вылетела из зияющей раны, когда его тело отбросило назад от удара. Мешок, который разрывался при выстреле, по-видимому, разбрасывал град из круглых железных пуль или кусков металлолома, стекла и гвоздей. Что бы ни было в сумке-контейнере, оно не только лишило Андрадо жизни за одну секунду, но и поразило солдата, стоявшего рядом с ним, ударив его в грудь и взорвавшись кровавым фонтаном раздробленных костей и влажных розовых легких, пробив ему спину.

Тело Андрадо упало рядом с другим телом, и непроизвольные судороги умирающих мышц заставили их корчиться и метаться в пропитанных кровью кустах, словно в ярости от последнего в их жизни оскорбления.

Не колеблясь ни секунды, двое выживших солдат развернулись и побежали вниз по склону холма к вилле, спасая свои жизни.

— Не двигайся! Не шевелись! — кричал Хадсон Мэтью, пока картечь продолжала свистеть над их головами, врезаясь в стволы деревьев и отрывая ветви, словно они были сделаны из тонкой бумаги. Одна из них с большим весом упала на плечи Хадсону, но он остался на месте, прижимая Мэтью к земле.

Вскоре картечный огонь прекратился, хотя пушки внизу продолжали стрелять. Ошеломленный Мэтью догадался, что пушка… точнее пушки, стрелявшие такими снарядами, были повернуты так, чтобы не упускать из виду кавалерию, и горе этим людям, потому что он сомневался, что хоть один из них спустился с холма.

Как долго они оставались на земле, опасаясь новой атаки картечью?

Через несколько пульсирующих агонией вечностей звуки битвы начали затихать в выжженном и задымленном воздухе. Хадсон поднялся на корточки, постоял так с минуту или больше, а затем распрямился. Он схватил Мэтью за воротник рубашки и поднял его на ноги. Внизу французские войска отступали, хотя некоторые из них все еще опускались на колени, чтобы выстрелить из мушкетов по голландской линии обороны. Масса кавалерии смешалась, размахивая саблями, а затем распалась, и каждый отряд отступил к своим позициям. Справа горели две французских повозки, и черный дым смешивался с серыми миазмами. Голландские пушки еще несколько раз выстрелили по толпе, разбросав тела, и замолчали.

Голландцы не стали преследовать отступающих французов. Выстрелы продолжались, но их становилось все меньше и меньше, пока не смолкли и мушкеты. А затем последние ряды французов скрылись из виду, голландцы тоже отступили, и в перепаханной грязью долине остались лежать окровавленные тела людей и лошадей, среди которых можно было увидеть раненых или контуженых, лошадей с опущенными головами, дрожащих над скорчившимися телами.

— О, господи… — приглушенно произнес Хадсон.

Он смотрел сквозь медленно рассеивающиеся клубы дыма куда-то вниз. Повернувшись к Мэтью, он сделал пару шагов в сторону и чуть не упал, споткнувшись о сломанные ветки. Шатаясь, он подошел к телам Андрадо и солдата. Он опустился на колени и принялся вытаскивать подзорную трубу из правой руки мертвого капитана. С трудом высвободив ее, Хадсон встал, вернулся к Мэтью и посмотрел вдаль слева от себя. И Мэтью увидел, на что он смотрит.

Сквозь дымку он различил оранжевую палатку среди других коричневых голландских палаток.

Палатка для раненых, — понял он. — Ярко-оранжевая, как маяк.

Хадсон уронил подзорную трубу, сделал шаг вперед… затем еще один, и еще… и вот он уже спускался по склону холма к месту побоища с видом лунатика, решившего достичь какой-то цели во сне.

— Хадсон! — позвал Мэтью, все еще находясь в состоянии шока.

Друг не оглянулся и не замедлил шага, и еще через несколько секунд Мэтью последовал за ним сквозь заросли деревьев, испещренных глубокими шрамами от картечи.

Они миновали место, где лежало не меньше тридцати французских кавалеристов, ранее скакавших по склону холма. Их нагрудники и шлемы были пробиты пулями. Там, где металл выдержал удар, он был помят, словно его молотили чудовищные кулаки. Некоторые раненые все еще бились в кровавом ужасе агонии.

Хадсон добрался до подножия холма. Мэтью молча последовал за ним по грязному, залитому кровью полю боя. Фигуры раненых метались взад-вперед в дымной серой пелене. Повсюду слышались рыдания и мучительные крики, сотрясающие небеса.

Мэтью понял, что они с Хадсоном наступают не только на целые трупы, но и на части тел и дымящиеся внутренности, разбросанные в причудливых красных и синих тонах.

Перед Хадсоном вдруг пронеслась лошадь, волоча за собой обезглавленное тело, одна шпора которого застряла в стремени. Лошадь выровнялась и поскакала дальше, унося своего мертвого всадника в последний путь проклятых.

Спустя еще несколько шагов в этом болоте страданий светловолосый пехотинец в темно-синей куртке с голландской оранжевой окантовкой схватил Мэтью за плечи. Он с обезумевшими глазами начал что-то бормотать, очевидно, задавая какой-то вопрос, который Мэтью не мог понять. Внезапно раненый пехотинец бросился бежать по грязи, словно опаздывая на какое-то жизненно важное свидание. Вся его рубашка спереди перепачкалась в чужой свежей крови.

Справа — мертвые и умирающие, слева — тоже.

Хадсон продолжал упорно двигаться вперед, и Мэтью держался на несколько шагов позади него. Сквозь многочисленные крики до Мэтью вдруг донесся жуткий вопль, и он посмотрел направо и вниз, чтобы увидеть симпатичную молодую женщину — вероятно, служанку — в окровавленном коричневом платье, которая держала на руках голландского солдата с открытыми выцветшими голубыми глазами, с пулевой раной во лбу и струйками крови, стекающими из уголков рта. Она раскачивала его взад-вперед, ее лицо было таким бледным, словно она и сама была на грани превращения в призрака, а глаза смотрели безучастно, как у трупа, которого она в отчаянии пыталась оживить.

Мэтью отвел взгляд, но смотреть было некуда: вокруг было только уродство войны. Он чувствовал, как мужество покидает его, а душа сжимается. Он больше не мог выносить эту прогулку, которой обрадовался бы любой демон из проклятого зеркала.

Впереди Хадсон почувствовал, как чья-то рука схватила его за левую ногу чуть выше ботинка.

Он остановился. Посмотрев вниз, он увидел молодого пехотинца, чьи глаза были открыты, а взъерошенные длинные каштановые волосы потемнели от крови. На боку у парня было еще одно кровавое пятно, вероятно, от штыковой раны.

Совсем юноша — стройный и чисто выбритый, лет восемнадцати-девятнадцати, не больше, — подумал Хадсон. Пехотинец умоляюще посмотрел на него, а затем его глаза закрылись, и он отпустил его ногу.

Хадсон тут же опустился на колени рядом с павшим воином, приложил руку к его горлу и нащупал пульс, пусть и слабый.

Это был тот, кого он искал.

Тот, кого можно было спасти.

Он сделал глубокий вдох и, доверившись Богу, уверился в том, что собирался сделать. Напрягшись, он начал поднимать юношу и перекидывать его через левое плечо.

Мэтью подошел, чтобы помочь.

— Нет, — рявкнул Хадсон, и его тон был почти угрожающим.

Мэтью остановился. Хадсон сделал еще один вдох и перекинул раненого поудобнее. Встав, он дважды пошатнулся, прежде чем восстановить равновесие.

— Возвращайся, — сказал он Мэтью.

— Я не могу просто уйти…

— Возвращайся.

— Я не уйду! — воскликнул Мэтью.

Лицо Хадсона было мрачным и серым, как затянувший все вокруг пороховой дым.

— Я должен сделать это один.

— Сделать что?

— Ты знаешь, — сказал Хадсон, в последний раз поведя плечами, чтобы уравновесить тело раненого. Затем он отвернулся от своего друга и побрел по грязи, крови и человеческим останкам к далекой оранжевой палатке.

Насколько далеко она находилась? Судя по подзорной трубе, в миле или больше, но так казалось с вершины холма. Хадсон решил, что ему предстоит пройти ровно милю.

В первые две минуты он понял, что уже не тот, что раньше: его ноги дрожали от напряжения, хотя мальчик, вероятно, весил не больше ста сорока фунтов. Он выбрасывал из окон людей, которые весили на пятьдесят фунтов больше.

И все же, несмотря на дрожащие ноги и осознание собственной смертности, он собирался отправиться в это путешествие, и никто на Земле и на Небесах не мог его остановить. Он чувствовал на себе тепло крови молодого солдата. Ее запах пропитал воздух, но была ли это кровь мальчика или нет, не имело значения.

Примерно через тридцать ярдов Хадсон чуть не столкнулся с солдатом, который, пошатываясь, проходил мимо, прижимая обе руки к животу, и Хадсон подумал, что этот человек, вероятно, удерживает свои кишки, торчащие из зияющей раны.

Слева раздались три мушкетных выстрела — вероятно, в убегающего пленника.

Хадсону было знакомо это чувство. После битвы, когда ты видел своих боевых товарищей растерзанными и убитыми, всегда приходил такой гнев. И ты чувствовал облегчение, что выжил сам, но хотел уничтожить всех причастных к этому ужасу. Он хорошо это знал, потому что однажды его собственная кровавая ярость привела его к этому моменту. Он должен был добраться до оранжевой палатки с раненым — умирающим? — молодым человеком на плече.

Снимет ли это с него вину? Нет.

Но если бы он мог спасти хоть одного… хоть кого-то… это казалось ему лучшим, что он мог сделать.

Он шел дальше, сапоги увязали в грязи, ноги болели, спина начала протестовать. Вокруг него выжившие голландцы бродили туда-сюда, разыскивая павших товарищей или пытаясь навести хоть какой-то порядок в этом хаосе, и, хотя на Хадсоне не было формы, его никто не трогал. Он казался призраком среди других призраков, плывущих сквозь туман.

Все дальше и дальше.

Еще миля?

Он не видел палатки. Может, он шел не в ту сторону? Может, он неправильно рассчитал расстояние или градус?

Он все шел и шел, его легкие работали на пределе, колени грозили подкоситься. Он миновал ряд из трех пушек размером с фальконет, выстроенных в ряд и безмолвных после смертоносного града картечи. Там стояла повозка с боеприпасами, а команда из шести усталых мужчин сидела в грязи в ожидании каких-то распоряжений от командира, который сам, возможно, был разбросан по полю кусками плоти. Такова была обратная сторона военной славы.

Хадсон наступил на что-то в грязи, что-то попало ему под правый ботинок. Он подумал, что это выброшенный пистолет, и опасно пошатнулся в попытке сохранить равновесие. Хадсон знал, что, если упадет, то больше не сможет поднять мальчика.

Он все шел и шел мимо других раненых, которые с трудом стягивались все к той же палатке.

Наконец, он увидел ее примерно в семидесяти ярдах впереди, в задней части голландского лагеря.

Семьдесят ярдов.

Хватит ли у него сил? Осталось ли в нем хоть что-то от сильного человека, которого он помнил? Сейчас его силы были на исходе.

Он прошел мимо других палаток, не обращая внимания на солдат, смотревших ему вслед, и вошел в оранжевую палатку, где на носилках лежали тела. Внутрь вносили все новые и новые носилки. Три врача в окровавленных белых халатах делали все возможное, чтобы спасти жизни тех, кого уже почти невозможно было спасти. Хадсон также увидел двух медсестер, постаревших намного раньше времени. Их пустые глаза повидали все, поэтому сейчас уже почти не различали перед собой ничего.

Два ряда коек уже были подготовлены. Хадсон подошел к ближайшей свободной койке и уложил на нее молодого солдата.

— Что ты делаешь? Кто ты такой? — По проходу к нему двигался врач в очках и с каштановыми усами. Он сердито посмотрел на Хадсона.

Война в достаточной степени позволила ему выучить голландский язык, чтобы понимать сказанное. Понимал Хадсон и то, что здесь только врачи решали, кого укладывать на койку, а кого на пол.

— Я спросил, кто ты… — мужчина оборвался на полуслове, посмотрев на солдата, лежащего между ними. Хадсон увидел, как веки молодого человека дрогнули, а затем открылись, и он с усилием сфокусировал взгляд на докторе. Хадсон положил руку на плечо мальчика и отвернулся.

Он выполнил свой долг.

Он надеялся, что солдат выживет, но обеспечить это было более не в его власти.

Как быть дальше? Ноги сами принесут его обратно? Что ж, им придется это сделать, иначе Хадсон будет ползти, но, так или иначе, вернется к своим.

За пределами палатки один из пехотинцев наконец заметил незваного гостя в центре лагеря.

— Стоять! — Он поднял мушкет, и, хотя в нем не было пороха и пули, штык все еще представлял опасность. — Стоять, я сказал!

Хадсон не оглянулся и продолжил идти, с трудом переставляя ноги. Солдат сделал два шага вслед за ним, держа штык наготове, чтобы ударить. Его остановила твердая рука, схватившая его за плечо.

— Пусть идет, — сказал доктор и протер стекла своих очков маленьким белым носовым платком, на котором была вышита первая буква имени его жены. — Я не знаю, кто он, но он вернул моего сына.

Хадсон прошел через лагерь и направился к полю боя. Дым начал подниматься и рассеиваться. Вокруг лежали трупы и бродили люди, разыскивающие своих товарищей — тех, кого еще можно было спасти, и тех, кого никогда не вернуть.

Идя вперед, Хадсон знал, что оставляет что-то очень важное позади. Что это было? Чувство вины за убийства в оранжевой палатке много лет назад? Нет. Скорее он покидал поле боя, которое сам же и создал.

Спасение одной жизни… было ли это так важно в общей картине? Он думал, что да. И хотя его ноги отяжелели, и он осознавал свой возраст и угасающие силы… все было в порядке. Он был там, где должен быть, в нужное время и с нужными людьми. Это доказывало само его существование. Хадсон Грейтхауз поднимет голову и продолжит жить, куда бы жизнь его ни привела. Возможно, в будущем он обнаружит, что путь снова лежит через ужасы войны, но это небольшое искупление позволило ему обрести новое начало.

Однако… Боже, как он устал!

Грязь налипла на его ботинки, отяжелив шаги.

И все же он ощутил свободу, прилив облегчения, как будто сделал первый за очень долгое время глоток свежего воздуха. Это было настолько сильное чувство, что оно почти лишило его рассудка и вскружило ему голову. Хадсон упал на колени в грязь, но никогда не чувствовал себя таким чистым.

Через несколько минут он увидел перед собой пару черных сапог с высоким голенищем и малиновыми шнурками. К нему потянулась рука, чтобы помочь ему подняться.

Он посмотрел в глаза Камилле Эспазиель. Она кивнула, ее зеленые глаза были добрыми и понимающими. Хадсон взял ее за руку, позволив ей принять на себя часть его веса. Поднявшись, он в порыве чувств обнял ее и повис на ней, словно на твердой скале посреди дикой бури. Камилла обняла его в ответ, и они стояли, слившись в единое целое — тело к телу, душа к душе. Прислонившись головой к ее голове, Хадсон вдруг подумал, что у него галлюцинации… потому что там, у подножия холма, среди павших солдат, на них двигались две фигуры. Мэтью Корбетт стоял в стороне и наблюдал за происходящим. На одной из фигур был серый плащ, у нее были длинные волосы цвета песка, и, казалось, у нее не было рук. На другой был коричневый плащ, у нее были длинные волосы до плеч, белая борода и черная повязка на левом глазу.

Пока Хадсон в изумлении наблюдал за происходящим, Сильва Арканджело наклонялся и осенял крестом одно тело за другим, тихо говорил с ними и шел дальше, а Трователло следовал за ним.

Хадсон отстранился от Камиллы.

— Что… что они здесь делают?

— Они приехали на лошадях сразу после того, как ты покинул виллу, — ответила она. — Следовали за нами от Санто-Валлоне. Так мне сказал священник. А еще он сказал, что Трователло попросил этого. Он сообщил, что это важно.

— Важно? Почему?

Камилла полезла в карман куртки и развернула листок бумаги, который передал ей священник.

— Трователло может писать правой ногой. Священник сказал, что, как только они вернулись в свой коттедж, Трователло написал ему это.

Хадсон прочитал протянутый ему листок.

Там было начертано неровным, но вполне разборчивым почерком: