Левиафан

Глава двадцатая

Мадам, вы привели зло в мой дом?

Вопрос, который задал Бразио Валериани Камилле, не давал ей покоя, пока она сидела в повозке вместе с Мэтью, Хадсоном и Профессором. Ее руки были связаны спереди, как и у остальных. Мужчина по имени Пагани сидел на месте кучера. Задние парусиновые занавески повозки были откинуты, а позади нее была привязана гнедая лошадь Пагани. В нескольких ярдах от нее следовал Лупо на своем сером коне. Капюшон его темно-синего плаща был опущен так, что маска волка почти скрывалась за ним, виднелся только выдающийся нос. Спереди, запряженная четверкой лошадей, ехала монументальная черная карета, в роскошном салоне которой сидели Скараманги со своей смертоносной рысью, а Лоренцо восседал на мягком сиденье кучера.

Примерно за два часа до этого момента пленников обыскали на предмет оружия и связали веревками. Венера Скараманга отыскала «Малый Ключ Соломона», который забрала с собой, чтобы выбрать себе демонического слугу. Повозку обыскали и не обнаружили никакого оружия. Затем и карета, и повозка покинули территорию дома с желтыми рамами окон, оставив внутри два трупа. Мэтью подумал, что кто-то мог бы назвать это неплохим урожаем, хотя он был совершенно не в его вкусе.

Мэтью сосредоточился на основной проблеме. А она заключалась в том, чтобы вытащить себя и остальных из сложившейся ситуации, которая усугублялась с каждой милей. Нелепую идею о том, чтобы всем выпрыгнуть из движущейся повозки он быстро отмел. Лупо наблюдал за пленниками. К тому же шанс сломать лодыжки был слишком велик. В любом случае, даже если б им удалось успешно выпрыгнуть, им бы не дали уйти далеко.

— Мы убили его, — внезапно сказала Камилла. Она заговорила впервые с тех пор, как человек-волк затащил ее в повозку. — Валериани, — добавила она, опустив голову. — Если бы мы не привели к нему этих людей… это мы убили его. Если бы он не назвался так, мы никогда бы его не нашли. И знаете, что он сказал Скарамангам? Что так называлась лодка его отца!

— Прекрати, — покачал головой Хадсон. — Ты права, мы привели их к нему… по незнанию. Но он сам покончил с собой. Так что прекрати винить себя в том, что и так должно было рано или поздно случиться.

Она не ответила.

— Посмотри на меня, — сказал он. — Что сделано, того не воротишь. Сейчас у нас есть, о чем беспокоиться.

Мэтью ничего не ответил на эти замечания. Он подумал, что большую часть вины стоит возложить на Кардинала Блэка, который даже после смерти протянул свои руки в серебряных кольцах, чтобы привести их всех к гибели. И не стоило забывать о торговце вином Менегетти, который, должно быть, сообщил Скарамангам, что гости из Альгеро остановились во «Дворце Дружбы».

Внезапно Мэтью в голову пришла мысль о том, что Валериани мог сказать Скарамангам что-то еще, что их интересует. Он ведь говорил по-итальянски.

— Зеркало, — задумчиво пробормотал он, переведя взгляд на Камиллу. — Что еще он про него сказал?

— Сказал, что его отец пытался разбить его молотком, стамеской и даже пулей, но сработало только железное распятие. Однако после этого Киро был вынужден восстановить стекло.

Мэтью покивал. Он не решался поделиться с остальными своими соображениями о том, что может означать слово «Левиафан». Сможет ли Мэтью противостоять пыткам? Конечно нет. Он прежде проливал слезы даже из-за ушибленного пальца. Мог ли он использовать эту информацию в качестве разменной монеты? Опять же, тактика казалась безнадежной. Что же тогда? Просто сидеть здесь? Сдаться? Берри никогда не казалась ему такой далекой. Его мечта о счастливом браке с ней вот-вот могла превратиться в ничто.

Он попробовал натянуть веревки десятый раз подряд. Они все еще стягивали запястья достаточно туго. Повезло хотя бы, что руки связали спереди, а не за спиной. Лодыжки ему не связывали, но Мэтью не видел в этом ничего хорошего и предполагал, что их поведут, как ягнят на заклание.

Ягнят? Как детей Трователло, которых казнил человек-волк…

Мэтью снова натянул веревки. Ослабились ли они хотя бы на полдюйма? Нет.

Хадсон заметил его действия и спросил:

— Удобно, Мэтью?

— Вовсе нет.

Хадсон придвинулся к нему поближе, оказавшись между ним и Профессором. Он заговорил едва слышно:

— Фэлл, через несколько минут я хочу, чтобы вы пошевелились так, как будто пытаетесь размять ноги. Я хочу, чтобы вы сели позади меня и Мэтью, чтобы Лупо не видел, что мы делаем.

— А что мы делаем? — спросил Мэтью, опустив голос до шепота.

— У меня в правом кармане лежит осколок стекла. Я положил его туда, когда разбилась лампа. Слава Богу, этого никто не заметил.

В поисках спрятанных ножей Лоренцо и Пагани обыскивали пояса, подмышки и карманы, хотя всем было очевидно, что пленники не вооружены.

— Ты начнешь перепиливать мои веревки, — продолжил Хадсон. — Если повезет, и мы будем достаточно осторожны, они не поймут, что мы делаем.

— Прекрасная идея, — прошептал Профессор с горькой усмешкой. — Маленький кусочек стекла против этих тварей? Ха!

— Маленький кусочек стекла против веревок. С остальным разберемся позже. Мэтью, тебе придется засунуть руку поглубже в мой карман, он на самом дне. Это займет время, но я надеюсь, что у нас его достаточно.

— Это невозможно, — запротестовал Фэлл.

— Я знаю, как это делается, — шикнул на него Хадсон. — А теперь заткнитесь и делайте, что я говорю.

Через три минуты Профессор зашевелился, словно разминая затекшие ноги, после чего переместился так, чтобы закрыть обзор Лупо, который прекрасно видел, что творилось в повозке. Еще одним преимуществом было то, что лошадь Пагани тоже была привязана к повозке сзади и затрудняла обзор.

После движения Фэлла Хадсон повернул корпус влево, чтобы облегчить Мэтью доступ к своему правому карману. Мэтью просунул руку как можно дальше, нащупал осколок, выронил его из непослушных пальцев и снова попытался нащупать. Лишь со второй попытки ему удалось вытащить его, зажав между средним и указательным пальцами. Кусочек стекла был около двух дюймов в длину и еще меньше в ширину. Не самый эффективный инструмент для резки, но ничего другого все равно не было.

Теперь Мэтью нужно было переместить стекло между большим и указательным пальцами. Это было непросто сделать в раскачивающейся повозке, то и дело подпрыгивающей на проселочной дороге. Если бы он уронил стеклышко на пол, ему понадобилась по помощь демона из зеркала, чтобы поднять его. Еще больше задачу усложняло то, что из порезанного указательного пальца сочилась кровь.

Дело требовало максимальной концентрации и задержки дыхания.

— Спокойнее… тише… — подбадривал Хадсон, хотя это и не помогало.

Когда Мэтью встал лицом к Хадсону, протянувшему ему свои запястья, работа с веревками началась прямо под центральным узлом, который представлял собой серьезное препятствие.

Через несколько минут Мэтью понял, что, хотя край стекла и был достаточно острым, а само стекло достаточно толстым, чтобы не разбиться, — работа все равно требовала немалой силы и еще большего терпения. А также жизненно важно было, чтобы стекло не выпало из непослушных пальцев, и все это в условиях раскачивающейся повозки. Ему было легче уворачиваться от падающих горящих обломков, когда взорвался пороховой склад Профессора на острове Маятника, а здесь… не было никакой передышки. Во время работы его мучили два вопроса. Первый: сможет ли он перерезать или достаточно ослабить веревки, чтобы Хадсон освободился? Второй: что будет потом?

Вскоре — после того, как Мэтью дважды порезал Хадсона, — его правое запястье попросту отказало. Веревка, конечно, была повреждена, но не порвалась и даже не ослабла.

— Дай мне стекло, — сказал Хадсон. — Я попробую развязать тебя. Только не вырони.

Стараясь побороть скольжение и качку, Хадсон принялся за работу над веревкой вокруг запястий Мэтью с рвением, которое молодому человеку даже не снилось.

Время шло, послеполуденное солнце начало клониться к закату.

Хадсон и Мэтью передавали осколок из рук в руки.

На некоторое время им пришлось прекратить, потому что карета и повозка остановились на привал. Пагани обернулся со своего места, а Марс Скараманга подошел к задней части повозки, чтобы убедиться, что все в порядке. Пока лошадей Пагани и Лупо поили, палач стоял в нескольких футах позади повозки и молча взирал на пленников сквозь прорези в своей металлической маске. Затем лошадь Пагани снова привязали, Лупо сел на своего коня, и процессия снова двинулась в путь.

Осколок тут же вернулся в руку Мэтью, зажавшись между ноющим большим и протестующим указательным пальцами. Не прошло и часа после остановки у водопоя, как Хадсон торопливо прошептал:

— Она развязывается! Дай мне попробовать ее порвать.

Он начал разминать запястья, натягивая порванные путы, его лицо раскраснелось от напряжения.

— Еще немного, — сказал он Мэтью. Тот осознал, что ослабла не только веревка: проклятое трение уменьшило осколок почти вдвое.

Сколько было рывков? Шесть? Восемь? Десять?

Хадсон стиснул зубы и изо всех сил дернул за веревку. Та с тихим хлопком порвалась. Хадсон облегченно вздохнул и опустил руки так, чтобы этого не заметил Лупо.

— И что теперь? — усмехнулся Профессор. — Героический выпад в сторону кучера?

— Надо будет вас в него швырнуть. Говорите тише.

Хадсон знал, что Пагани забрал пистолет убитого Ивано и зарядил его еще до начала поездки. Пистолет, вероятнее всего, лежал под скамьей кучера. Стоило ли попытаться достать его, застрелить кучера и перехватить управление повозкой? А что, если пистолета там не окажется? В конце концов, Пагани мог держать его за поясом… но с какой стороны? Эффект неожиданности поможет выиграть всего пару секунд, потому что он тут же услышит, как отодвигается парусина. Если Хадсон не успеет выхватить пистолет вовремя, то лишится не только волос, но и мозгов. Вряд ли он таким понравится Камилле… да и Мэтью с Профессором будут не в восторге.

Он мог бы столкнуть Пагани со скамьи. Но нужно было подумать и о Лупо. Этот зверь был намного сильнее Хадсона. Сколько времени потребуется человеку-волку, чтобы добраться до него, если он действительно сможет схватить поводья? А ведь Пагани, упав, выронит их. Придется думать о том, чтобы достать пистолет, перехватить поводья и, возможно, выстрелить в Лупо. Итак… каков вердикт?

У Хадсона не было шести рук. Нужно было хорошенько все продумать, прежде чем использовать свой единственный шанс.

Хадсон решил освободить Мэтью, используя уменьшившийся осколок стекла и собственные пальцы. Он надеялся лишь, что сгущающиеся сумерки помогут скрыть его усилия от волчьих глаз палача. Работая над путами, он думал о том, как им повезло, что четвертого человека убили в доме, иначе он сидел бы сейчас с ними и наблюдал за порядком.

Когда сгустились синие сумерки, Мэтью почувствовал, как ослабевают веревки.

— Почти, — сказал Хадсон.

Десять минут спустя запястья Мэтью были свободны, и он с благодарностью ощутил прилив облегчения, растирая их и налаживая кровоток.

Внезапно караван остановился. Лоренцо, сидевший впереди, чиркнул спичкой, чтобы зажечь четыре масляные лампы, прикрепленные к углам кареты Скарамангов. Внутри кареты горели еще две лампы.

Венера отложила книгу, чтобы покормить Никс сушеной говядиной из пакета, а полусонный Марс приоткрыл глаза, чтобы убедиться, что это существо не ложится к нему под бок.

Покончив с лампами, Лоренцо забрался обратно на место кучера, щелкнул кнутом, и они снова тронулись в путь. Хадсон в сгущающейся темноте начал было освобождать Камиллу, но Профессор Фэлл выставил перед ним свои запястья.

— Сначала меня.

— Нет уж, сначала я займусь ее руками.

— Нет.

— Или что? Позовете на помощь?

В полумраке повозки улыбка Фэлла сделалась загадочной.

— Это неплохой вариант. Видите ли, Скараманги понятия не имеют, кто я такой. Но рискну предположить, что они могли слышать обо мне, так как в прошлом у меня были деловые отношения с некоторыми джентльменами из Италии. Я не настолько сентиментален, чтобы не попытаться заключить с ними сделку… может быть, партию «Белого бархата» в обмен на мою жизнь?

— Вы этого не сделаете! — прошипел Хадсон так, будто жевал камень. — Если бы вы собирались так поступить, почему не сделали этого раньше?

— До этого момента я рассчитывал, что вы с Мэтью вытащите меня из этой передряги. Пока вы ничего впечатляющего не сделали, поэтому единственный выход, который у меня есть, — это раскрыть себя и бросить вас на растерзание… волку.

— Я убью вас прежде, чем они откликнутся на ваш зов.

— Что ж, давай проверим твои рефлексы. Тебе давно этого хочется, не так ли?

Мэтью понятия не имел, действительно ли Профессор вернулся к старому амплуа или просто блефует, но, прежде чем он успел сделать выбор в пользу здравого смысла, Камилла сказала:

— Сначала его, Хадсон.

— Будь я проклят, если соглашусь. Это дело принципа.

— Сейчас у тебя нет такой роскоши, как принципы, — напомнила она. — Пожалуйста. Сначала его.

— Я помогу ей, — сказал Мэтью, зная, что не сможет приложить столько же усилий, сколько Хадсон. Тем не менее, он старался изо всех сил.

Пробормотав проклятие, от которого у любого моряка британского флота позеленело бы лицо, Хадсон грубо схватил Профессора за запястья и начал работать, пока Мэтью занимал позицию перед Камиллой.

— Поаккуратнее, — сказал Фэлл, — у меня легко появляются синяки.

Пытаясь ослабить узлы, которые казались такими тугими, что справиться с ними мог только острый нож, Мэтью рассудил, что они либо уже проехали мимо виллы на разрушенном винограднике Паппано, либо находятся рядом с ней. На улице почти воцарилась ночь. Мэтью задумался, остановится ли караван на ночлег или поедет дальше, пока лошади не устанут. Очевидно, Марс Скараманга спешил «домой», что бы это ни значило. Так что, возможно, остановка их ждет всего на несколько часов.

Хадсон заметил, что Мэтью почти не дышит, и сказал Камилле:

— Скоро я его сменю, не волнуйся.

— Я не волнуюсь.

— Они связали вас не так крепко, как Мэтью и меня, дедушка, — заметил Хадсон, обращаясь уже к Профессору.

— Я убивал людей и за меньшее, — сказал Фэлл. — Ты медлишь. Ты что, не видишь в темноте?

Мэтью надоела эта перепалка, и он разбавил ее вопросом, который его давно мучил. Говорить пришлось приглушенным шепотом.

— Даже если мы выберемся, что нам делать?

— Я думаю над этим, — сказал Хадсон. — Нам нужно будет отобрать поводья у Пагани. У него где-то припрятан пистолет, но он заряжен всего на один выстрел.

— Замечательно, — прокомментировал Профессор. — Кто примет пулю на себя?

Хадсон проигнорировал его. Два узла из тех, что связывали Профессора, развязались, но третий все еще удерживал запястья.

— Нам нужно снова взять контроль над повозкой. Хорошо, что сейчас ночь, это нам на руку. Нужно действовать быстро. Так, Профессор, не двигайтесь. Узел развязывается.

— Нам нужно будет отвязать эту лошадь от повозки, — сказал Мэтью, поскольку все понимали, что животное будет замедлять их скорость.

— Нет, профессор, я не вижу в темноте и надеюсь, что Лупо тоже не видит, потому что, если он увидит, как мы хватаем Пагани, я подозреваю, что он нападет первым. Нужно достать пистолет, но, черт возьми, я не знаю, лежит ли он у Пагани за поясом, или под скамейкой.

Это означает, что одному из нас грозит участь быть застреленным, — подумал Мэтью. — Лупо наверняка носит с собой оружие. Остается лишь надеяться, что это не пистолет.

Остается надеяться. Эти мысли заставили его содрогнуться. Даже с освобожденными руками надежды было мало.

Хадсон судорожно размышлял, что делать, пока развязывал последний узел на веревке Фэлла. Его собственные пальцы были содраны почти до крови.

Когда веревки Профессора ослабли настолько, что он смог высвободиться, Хадсон тут же переключил внимание на Камиллу, оттолкнул Мэтью в сторону и снова принялся за работу, развязывая еще несколько тугих узлов.

Она чувствовала его нерешительность, но кто мог его винить? Она понятия не имела, каким будет следующий шаг.

— Мы выберемся, — подбодрила она.

— Мы выбирались и из худшего. Не так ли, Мэтью? — улыбнулся Хадсон.

Мэтью не был в этом так уж уверен, но сказал:

— Конечно.

Спереди, на мягком сиденье кучера черной лакированной карете, усталый Лоренцо размеренно правил лошадьми и мечтал о том, чтобы его ноющая спина и руки отдохнули. Он не осмеливался сказать об этом великому магистру и госпоже. Ему хорошо платили, и он был верен им до мозга костей. Правда ему было немного жаль своего друга Ивано. Он не осмеливался даже подумать об этом, но… возможно, великий магистр был опрометчив?

Впрочем, нет. Нельзя ставить под сомнение действие того, кто наделен абсолютной властью…

Его размышления внезапно оборвались, когда карета в темноте свернула за поворот, и передняя пара лошадей споткнулась, натянув поводья. Вторую пару отбросило в сторону от инерции, и одна из лошадей упала с пронзительным криком. Карета накренилась вправо так сильно, что Лоренцо чуть не упал со своего места.

Тревожный крик Марса слился с грохотом выстрела из-под правого заднего колеса.

Повозка, запряженная четверкой лошадей, врезалась в карету, прежде чем Пагани успел натянуть поводья, и животные потеряли равновесие: передние четыре попытались избежать столкновения, а задние врезались в них.

Повозка, как и карета, свернула вправо, прежде чем выровняться и остановиться под натянутыми поводьями Пагани, но напуганная упряжка повозки подпрыгивала и билась, а одна из лошадей даже лягнула другую.

Лупо тут же ударил каблуками по бокам своего коня и поскакал вокруг повозки, чтобы помочь своему хозяину и хозяйке.

В суматохе Хадсон заметил путь к отступлению.

— Беги! — крикнул он Мэтью, который без колебаний спрыгнул с повозки мимо лошади Ивано, которая в волнении брыкалась и лягалась. Он побежал к лесу справа от дороги, а Профессор перелез через повозку, проскочил мимо лошади, едва не получив удар копытом в голову, и бросился за Мэтью.

Хадсон еще не закончил освобождать Камиллу, поэтому поднял ее на плечи так же, как раненного солдата. Повернувшись, он услышал, как с треском разошлись складки парусины.

— Stanno scappando![43]— крикнул Пагани достаточно громко, чтобы разбудить мертвых под водянистыми сводами Венеции, и Хадсон почувствовал, как дуло пистолета уперлось ему в спину. — No, no, signori, — сказал Пагани с уверенностью человека, держащего заряженное кремневое ружье со взведенным курком, — voi non andate da nessuna parte![44]

Хадсон ничего не понял, но подумал, что они с Камиллой никуда не уходят. Но что до Мэтью и Профессора…

— Мэтью, уходите! Не дайте им себя схватить! — закричал он изо всех сил. За это ему достался сильный удар кулаком по затылку, от которого у него в глазах заплясали звезды. Что ж, по крайней мере, это была не пуля в почку.

Он снял Камиллу с плеча и постарался улыбнуться ей, хотя дуло пистолета все еще было направлено ему в спину. Она улыбнулась ему в ответ, хотя ее глаза были влажными от страха, поцеловала его в губы и сказала:

— Вместе будет лучше, — что, как он понял, означало «либо в жизни, либо в смерти». И он согласился.

Марс и Венера вышли из кареты. Лоренцо установил упоры и побежал назад с ножом в руке, реагируя на крик Пагани. Лупо спешился, и в свете масляных ламп они увидели колючие кусты, виноградные лозы и ветки деревьев, которые были разбросаны поперек дороги и свисали над колесами.

— Ты знаешь, кто это сделал, — сказала Венера. — Священник и человек без рук. Антонио Нунция. Это должен быть он.

Раздался еще один крик — на этот раз от Лоренцо:

— Молодой англичанин и старик сбежали!

И не было ясно, в какую сторону они помчались.

Марс с пылающим лицом повернулся и крикнул:

— Я знаю, что вы слышите меня! Вернитесь, или мы убьем мужчину и женщину прямо здесь и зальем все их кровью! — Он повернулся к Лупо и сказал на родном языке: — Выбери направление и отправляйся их искать. Я пошлю Лоренцо в противоположную сторону.

Рука в черной перчатке поднялась и указала направо, после чего человек-волк подошел к своей лошади, развязал седельную сумку и достал маленький топор.

В пятидесяти ярдах от них Мэтью и Профессор Фэлл лежали на животе в подлеске и травах в густом сосновом лесу, спускавшемся в овраг. Услышав угрозу, Фэлл мягко и бесстрастно сказал:

— Он блефует. Он их не убьет.

— Вы можете быть в этом уверены?

— Я же сказал тебе, я хорошо знаком с этими методами. Им нужна информация. Хадсон и Камилла слишком ценны, чтобы их убивать. Пока что.

Мэтью подумал, что Скараманги могут и не убить остальных, а вот начать пытать их могут запросто. Ему было невыносимо думать о Хадсоне Грейтхаузе с шестью оставшимися пальцами или без носа. Еще сложнее было представить в таком виде Камиллу. Но… что делать? Вернуться и снова оказаться в плену? Хадсон велел ему уходить, несмотря ни на что. Он не сказал этого Профессору, но… вот они здесь, два беглеца на грани помешательства.

Профессор споткнулся о выступающий корень и упал, Мэтью остановился, чтобы помочь ему подняться, и теперь они лежали, набираясь сил, чтобы снова побежать.

Но куда?

Лес рано или поздно может привести их только к мертвой деревне Паппано.

Мэтью поднял голову и сквозь верхушки деревьев увидел, как с юга над почти полной серебряной луной плывут облака, как будто каждую секунду тьма и свет наступали друг на друга и боролись. С этого места он не видел дороги, но прекрасно знал, что их будут искать.

Кто пойдет по левой стороне дороги, а кто по правой?

Фэллу пришла в голову та же мысль, что и ему.

— Мы должны двигаться, — сказал он.

— Я не могу их оставить.

— Дорогой мальчик, — произнес Профессор ледяным голосом, — ты уже оставил их. Поступай как знаешь, но я ухожу.

Он больше не медлил. Встав, он, пригибаясь, начал спускаться в овраг.

Мэтью спросил себя, есть ли у него выбор. Ответа не было. Но, посмотрев в сторону дороги, он увидел, как сквозь деревья что-то сверкнуло, словно металл, отразивший лунный свет.

Не став терять времени, Мэтью двинулся вниз по склону вслед за Профессором.

Глава двадцать первая

Под серебристым лунным светом и быстро проносящимися по небу облаками где-то в лесу ухнула сова. Ей вторила другая, сидящая где-то вдалеке отсюда.

Две фигуры пробирались сквозь колючие кусты и травы, а первобытный лес стал для них храмом выживания.

Мэтью время от времени останавливался у ствола дуба или сосны, оглядывался и выискивал движение или отблеск луны на металлической волчьей маске, но пока ничего не замечал. Они с Профессором Фэллом двигались в неизвестном направлении, желая убраться как можно дальше от дороги и держась в чернильно-черных тенях. Кто бы мог подумать, что эти двое когда-либо станут беглецами-попутчиками? Пару лет назад Мэтью ни за что бы в это не поверил, а теперь…

Примерно через двадцать минут Фэлл опустился на землю, прислонившись к огромному дубу, раскинувшему ветви так, что они переплетались с другими деревьями на высоте шестидесяти футов.

— Мне нужно отдохнуть, — сказал он сдавленным голосом. Мэтью присел рядом с ним. — Чертовы ублюдки, — сплюнул Профессор.

Мэтью не мог с этим не согласиться, но предпочел промолчать, чтобы не тратить силы на лишние разговоры. Его разум лихорадочно пытался решить проблему, которую, казалось, невозможно было разрешить. Он понятия не имел, каким образом вырвать Хадсона и Камиллу из лап Скарамангов. От непрестанного бега прохладной итальянской ночью Мэтью весь покрылся потом. В голове продолжала стучать одна единственная мысль: «Как спасти Хадсона и Камиллу от ужасных пыток?».

Ситуация осложнялась тем, что они с Профессором находились в лесу, бог знает, как далеко от ближайшей деревни и понятия не имели, куда именно везут Хадсона и Камиллу. Мэтью не знал, что случилось на дороге. Очевидно, что-то заставило упряжку Скарамангов споткнуться, а затем повозка чуть не врезалась в карету. Что бы там ни случилось, люди Скарамангов все еще рыскали где-то поблизости. Или же они предпочли уехать? В таком случае они прекратили поиски в темноте. Но, возможно, с утра их возобновят. Какова вероятность, что это случится? Мэтью сомневался в этом. Вряд ли Скараманги решат, что молодой англичанин и «дедушка» представляют для них особую ценность. Они наверняка считают, что эти двое уже обречены.

Мэтью прислушался к себе. Некоторое время ему казалось, что за ним наблюдают. Он не мог сказать, кто и откуда, просто чувствовал на себе чей-то взгляд. Чей? Лисий? Олений?

Мы не можем оставаться здесь всю ночь, — думал он, — нам нужно двигаться.

Похоже, Профессор думал о том же самом.

— Что теперь? — спросил он.

— Понятия не имею.

— Чтобы у решателя проблем не было идей? Дорогой мальчик, как такое возможно?

Перестаньте уже звать меня дорогим мальчиком! — едва не сорвался Мэтью от досады и гнева, но вовремя прикусил язык, потому что услышал внезапный хруст веток. Он тут же напрягся.

— Вы слышали?

Казалось, что звуки доносились слева, из еще более глубокой тьмы. Через секунду оттуда прозвучал голос:

— Они ушли.

Мэтью вскочил на ноги. Фэлл с трудом поднялся, покачиваясь от усталости.

К ним приближалась фигура… нет. Две фигуры. Лунный свет выхватил из темноты длинные белые волосы.

Сильва Арканджело вместе с Трователло вышли вперед.

— Ушли, — повторил священник. — На одном из колес треснули спицы, но, похоже, это не сильно повредило их карету. Они выпрягли всех лошадей и уехали.

— Боже! — Мэтью почувствовал невероятное облегчение. — Что вы двое здесь делаете?

— Мы были далеко впереди них, но увидели повозку и догадались, кто в ней находится. Поэтому я взял на себя смелость соорудить небольшое препятствие на пути кареты и понадеялся, что вы сможете воспользоваться заминкой. Я рад, что в это время года по этой дороге почти никто не ездит, и здесь не было солдат, чтобы убрать то, что я сделал, раньше времени. Но… Хадсон и Камилла все еще у них?

— Да.

Трователло расхаживал взад-вперед. Он остановился, обхватил священника обрубками рук, словно пытаясь удержать его от чего-то, и снова принялся мерять шагами пространство.

— Мой друг очень взволнован, я никогда его таким не видел, — сказал Арканджело. — Это случилось сразу после того, как он увидел карету и странного всадника в металлической маске. — Во время этой речи Трователло подошел к священнику и издал резкий блеющий звук. Мэтью подумал, что он хочет сообщить о чем-то срочном. — Трователло вел себя так в таверне. Он вывел меня оттуда сразу после того, как мимо проехала та карета. Казалось, он хотел, чтобы мы скорее ушли. Думаю, он хочет сообщить мне что-то важное. Я имею в виду, написать. — Он обратился к Трователло и сказал по-итальянски: — Это что-то насчет кареты и всадника?

В ответ Трователло ударил себя в грудь обрубком руки и энергично кивнул.

— Хорошо, мой друг, — успокаивающе сказал священник. — Мы вернемся к этому позже. — Он снова переключил внимание на Мэтью и Профессора Фэлла. — Наши лошади недалеко, но вам придется идти пешком. Примерно в миле отсюда на небольшой поляне стоит повозка, которая обогнала нас на дороге, когда мы подъезжали к вилле в Паппано. Я помню, что на козлах сидели два солдата. Эти двое сейчас лежат на земле с перерезанным горлом. Лошади не в очень хорошей форме, но у них было время на выпас, и я дал им воды. Если мы отправимся прямо сейчас, то к утру сможем добраться до нашего домика в Санто-Валлоне.

Он снова что-то сказал Трователло, который яростно закивал. Из-за облаков на лицо этого измученного человека на миг упал лунный свет, и Мэтью увидел, что его запавшие глаза были мокрыми от слез.

Это была непростая прогулка по густому и труднопроходимому лесу. Путь освещала лишь изменчивая луна. Они добрались до места, где были привязаны лошади священника и Трователло. Арканджело помог своему другу забраться в седло, а затем они долго шли к поляне, где осталась повозка. Там и вправду лежали два испанских солдата с перерезанным горлом. Мэтью решил, что Скарамангам они нужны не были, поэтому их было целесообразнее убить. Впрочем, они могли сделать это и не из соображений осторожности, чтобы те не вернулись и не предупредили группу, а просто из своей неутолимой жажды убийств.

Лошади возле повозки зафыркали и заупрямились, когда Мэтью взял поводья, а Фэлл сел рядом с ним на козлы. Конечно, животные были измучены, голодны и нуждались в уходе. Не они одни!

Кнута нигде видно не было — скорее всего, он потерялся во время потасовки. Впрочем, Мэтью и не стал бы пользоваться им и мучить и без того изможденных животных. Он попробовал щелкнуть поводьями, но лошади недовольно заворчали, сделали несколько неохотных шагов вперед, а затем остановились. Так продолжалось до тех пор, пока Арканджело не спешился. Он подошел к каждой лошади и прошептал им что-то на понятном им языке. Что бы он ни говорил, Мэтью решил, что его речь благословлена Богом, потому что после того, как священник вернулся в свое седло, упряжка тронулась.

Они выехали на дорогу и направились на юг, к Санто-Валлоне. Лошадь Арканджело вела лошадь Трователло.

Мэтью сидел на месте кучера и думал, что еще никогда не был так напряжен, как сейчас. Профессор тихо сопел рядом с ним. Вскоре старик не выдержал и удалился в заднюю часть повозки, чтобы оставить Мэтью наедине с тревожными мыслями о Камилле и Хадсоне, которым предстояло угодить в камеру пыток Скарамангов… где бы она ни находилась.

Примерно через три часа Мэтью остановил повозку, разбудил Фэлла и потребовал сменить его на месте кучера. Профессор попытался аргументировать свое сопротивление тем, что никогда в жизни не управлял упряжкой, но Мэтью лишь сказал, что пришло время научиться.

Профессор взял вожжи, а Мэтью удалось немного поспать. К чести Фэлла, упряжка, по крайней мере, не свернула с дороги в лес.

Вскоре рассвело. Солнце этим утром спряталось за тяжелыми серыми облаками, которые неуклонно двигались с юга, и Мэтью показалось, что весь мир погрузился в серый мрак.

Примерно в семь часов в поле видимости показался виноградник и деревня Санто-Валлоне. Арканджело повел группу по узкой дороге мимо маленькой церкви к такому же маленькому домику из коричневого камня, где также стояли сарай и загон для лошадей.

Мэтью посмотрел на Трователло, и ему показалось, что калека еще более взволнован, чем прежде. Он бился спиной о спинку сиденья, безмолвно требуя, чтобы священник помог ему выбраться из седла. Но сначала пришлось позаботиться о лошадях. Их отпрягли от повозки и отвели в сарай, чтобы накормить и напоить.

Трователло продолжал мучительно стонать, поэтому Арканджело тихо заговорил с ним, положил руку ему на плечо и успокоил его. Похоже, Трователло согласился подождать, пока они закончат с животными.

Дом священника был скудно обставлен, но содержался в чистоте. Мебель была потертой и старой, но опрятной.

Священник достал трутницу, чтобы зажечь несколько свечей. Трователло сразу же подошел к стулу и столу, на котором стояла наклонная подставка для книг с открытой Библией. Он сел в кресло, поднял ногу и начал стучать каблуком по столу.

— Ему не терпится поговорить, — сказал Арканджело. Он принес с собой седельную сумку с пером и чернильницей, достал их и положил на стол, подошел к полке за несколькими листами бумаги, сдвинул Библию с места и снял с Трователло правый сапог. Затем он принес две свечи, положил лист бумаги на подставку для книг, обмакнул перо в чернильницу и вставил его между пальцами ног Трователло, как и раньше.

На глазах у Мэтью и Профессора Фэлла, человек без рук изогнул ногу так, как мог бы только опытный акробат, и начал писать.

Арканджело прочел вслух первое предложение.

— Mi ricordo, — и тут же перевел, — я помню.

Арканджело читал при свете свечи слова, нацарапанные Трователло.

— Когда я увидел черную карету и Лупо верхом на лошади, ко мне вернулись воспоминания. Я был в шоке. — Последовала пауза, в течение которой перо затачивали и возвращали Трователло. — Семейство Скорпиона. Я предал их. Они убили мою жену и детей у меня на глазах. А потом сделали это со мной.

Слушая, как священник переводит его речь на английский, Трователло снова едва не расплакался, но сдержался и продолжил писать.

— Марс и Венера Скараманги. Великий магистр и великая госпожа. В черной карете.

Мэтью вмешался.

— Спросите его, куда они могли забрать Хадсона и Камиллу.

Священник спросил, и перо снова зацарапало по бумаге.

— Он пишет, что не уверен, но слышал о поместье, где живут Скараманги. Сейчас, я снова намочу перо. Он говорит, что их могли забрать туда, — сказал Арканджело.

— Он знает, где это?

— Он говорит, что не знает, но слышал, что это недалеко от Венеции.

Мэтью подумал, что есть человек, который точно знает, где находится это место. Торговец Менегетти.

— Спросите его, что именно он слышал об этом месте.

Наступила долгая пауза, в течение которой Трователло писал. Арканджело нахмурился и перевел:

— Существует черный ключ, обозначающий звание лейтенанта. — Он недоверчиво посмотрел на молодого человека. — Во всяком случае, так это будет звучать на вашем языке. Это звание присваивается людям высокого положения. Лидерам команды или… погодите, перо снова высохло. Сейчас… Лидерам команд или кому-то, кто прошел проверку Скарамангов.

— Узнает ли стражник у ворот каждого, у кого есть черный ключ? Я имею в виду, сможет ли кто-то с черным ключом войти, если стражник не знает его в лицо?

— Он этого не знает, — сказал священник, озвучив вопросы и зачитав ответы. — Минуту… он что-то добавляет. Черный ключ невозможно получить, если только его не вручит сам Скараманга или другой высокопоставленный лейтенант.

— Мэтью? — серьезно обратился Фэлл. — Мне не нравится, в каком направлении идет твоя мысль.

— А что вы хотите, чтобы я сделал? Отвернулся от лучшего друга? Оставил Хадсона и Камиллу на растерзание этим зверям?

— Я хотел бы, чтобы ты, — нравоучительно заговорил Профессор, — признал, что это проблема, которую ты не можешь решить. Послушай меня, Мэтью, я серьезно! Хадсон и Камилла, возможно, уже мертвы… или скоро будут мертвы, и ты ничего не можешь с этим сделать! Неужели ты решил каким-то образом отыскать это место, раздобыть черный ключ и ворваться туда, как обезумевший маньяк? Ха! Это будет означать твою смерть! И что это даст твоей невесте, ожидающей тебя в Нью-Йорке?

Это был хороший вопрос, и он проник Мэтью в самую душу. Что делать?

— Нам с тобой, вероятно, повезло, что мы спаслись и отделались от этих людей целыми и невредимыми, — продолжил Фэлл. — Мэтью, если бы Хадсон Грейтхауз стоял сейчас перед тобой, он сказал бы то же самое, и ты это знаешь. Давай вернемся на том корабле в Альгеро и уберемся отсюда. Скажем Сантьяго, что зеркало не удалось отыскать. Скажем что угодно. Хадсона и Камиллу нам не выручить. Ты должен это принять!

Следующие слова вырвались у Мэтью сами собой.

— Мне есть, чем поторговаться со Скарамангами. Кажется, я знаю, где находится зеркало.

На лице Профессора отразились гнев и недоверие.

— К черту эту проклятую штуку! Все кончено, Мэтью! Забудь о ней!

— Нет! — отрезал Мэтью. — Ничего не кончено. — Он повернулся к священнику. — Расскажите мне о Левиафане.

На лице Арканджело появилось озадаченное выражение.

— Что?

— Маяк. Расскажите мне все, что знаете о нем. Я думаю, что Валериани спрятал зеркало там.

— О, Боже! — простонал Профессор. — Да с чего ты это взял?

— Расскажите мне, — потребовал Мэтью.

— Ну, это… — Арканджело замолчал, глядя на Трователло, который сидел, тупо уставившись на бумагу, с остекленевшим взглядом и приоткрытым ртом. — Давайте я сначала помогу ему лечь в постель.

Он снял с Трователло второй сапог и помог ему подняться со стула. Тихо разговаривая с ним, священник взял горящую свечу и повел своего подопечного через дверь в другую комнату.

Пока Арканджело ненадолго отлучился, Профессор Фэлл фыркнул в замешательстве и покачал головой, но говорить ничего не стал.

Арканджело вернулся без свечи, но с кувшином для воды.

— За церковью есть колодец. Я принесу воды, и мы сможем попить, а потом я расскажу вам, о чем вы спрашиваете, — сказал он.

Когда все было готово, Арканджело налил всем воды в глиняные чашки и занял кресло, на котором раньше сидел Трователло.

— Левиафан… — вздохнул священник. — То есть, вы верите в существование проклятого зеркала?

— Верю, — ответил Мэтью.

— Но почему? — всплеснул руками Фэлл. — И причем тут этот маяк?

— Некоторые из древнеримских маяков использовали зеркала, чтобы отражать сигнальный огонь на большем расстоянии. В остальном вам просто придется довериться моей интуиции.

— Пфф! — Фэлл возмущенно взмахнул рукой и отвернулся.

— Когда я был мальчишкой, его называли Левиафаном, — сказал священник. — Думаю, со временем это название забылось, но я помню.

Вот, почему Скараманги и остальные, кто младше Арканджело, не сразу узнали, о чем идет речь, — подумал Мэтью. — Это название попросту затерялось в веках. Хотя кто-то из Семейства Скорпиона запросто мог проплывать мимо этого маяка.

— Не знаю, используется ли он до сих пор, — продолжил Арканджело. — Когда я был юнгой, он уже был очень старым, и большая его часть уже была повреждена штормами, так что… я не знаю.

— Где он? — спросил Мэтью.

— На маленьком скалистом острове, примерно в четверти мили от рыбацкой деревушки Кьоджа, где море мелеет. Кьоджа находится примерно в тридцати милях к югу от Венеции.

— Безумие! — сплюнул Фэлл. — Я не могу в это поверить.

Мэтью не сводил взгляда со священника.

— Почему его назвали Левиафаном?

— Насколько я знаю, из-за того, как он был построен. Его возвели из камня, но он похож на широкие плечи и голову человека, поднимающегося из-под земли. Голова — это верхушка башни, а каменные «плечи» выступают по обеим сторонам.

Профессор с жаром возразил:

— Ты не можешь быть уверен, что зеркало там! Ты просто цепляешься за… — он замялся, подбирая подходящее слово, — за водоросли!

— Возможно. Или я могу быть прав. Так или иначе, мне есть, чем поторговаться.

— Нелепо! Ты предполагаешь, что Валериани отвез зеркало в эту Кьоджу, взял лодку и приплыл на ней к этому маяку?

— Да, именно так.

— Это возможно, — предположил Арканджело. — Он мог нанять там лодку или заплатить рыбаку, чтобы он отвез его туда.

— Хорошо, но почему он попросту не выкинул зеркало в океан и не покончил с ним? — спросил Фэлл с заметно растущим раздражением.

— Об этом лучше было спросить Валериани, пока была такая возможность. Я подозреваю, что зеркало в деревянной раме, поэтому не утонуло бы. А если маяк заброшен, и на нем уже были установлены зеркала, кто бы стал искать его там? А даже если б нашел, как бы он понял, что это такое?

— Рыбак, который вывез его туда, заподозрил бы неладное! — возразил Профессор. — Как ты это себе представляешь? Пожалуйста, сэр, отвезите меня и это странное зеркало на маяк, и я оставлю его там, вы только никому не говорите. Что же, ты думаешь, что Валериани убил того рыбака?

— Он мог украсть лодку, вывезти зеркало ночью и вернуться, не оставив следов, — сказал Мэтью. — Тогда никто бы ничего не узнал.

— И кто бы мог подумать, что у Валериани есть навык управления лодкой!

— Вы помните, что он взял себе поддельное имя. Так вот, «Наскосто» — так называлась лодка его отца. Какой-то опыт в этом деле у него, должно быть, был. Вы можете спрашивать меня сколько угодно, сэр, и делать, что хотите. Но я собираюсь в Венецию, чтобы отыскать виноторговца Менегетти.

— А я сделаю то, что хочу, и спасу свою шкуру, сев на корабль в Альгеро! Я отправлю Берри письмо с объяснением причин твоей насильственной смерти. Оно дойдет до нее в следующем году. А в Альгеро я расскажу властям о Семействе Скорпиона и о том, что я — unico superviviente. Знаешь, что это значит?

Мэтью все еще плохо владел испанским, но прекрасно понимал, что это значит «единственный выживший».

— Exactamente![45] — воскликнул Профессор, заметив осознание в его глазах.

Мэтью допил воду. Он подошел к маленькому овальному зеркалу на стене и вгляделся в отражение молодого человека с грязным лицом, отросшей бородой, копной спутанных черных волос и холодными серыми глазами в фиолетовых впадинах. Он выглядел так, будто и сам подвергся пыткам, хотя все его мучения были мысленными. Его взгляд переместился на деревянное распятие, висевшее на стене рядом с зеркалом.

Как там говорила Камилла? Валериани сказал Марсу Скараманге, что зеркало можно было разбить только…

— У вас есть железное распятие? — спросил Мэтью.

— Железное? Нет, только то, что вы видите, — ответил священник. — В церкви есть крест Господень побольше, но тоже вырезанный из кизила.

Фэлл издал резкий смешок.

— Что ты собираешься делать? Размахивать крестом перед Скарамангами и надеяться, что они падут к твоим ногам? Они попадают со смеху, прежде чем сдерут с тебя кожу живьем.

— Заткнитесь! — рявкнул Мэтью, и услышал в собственном голосе интонации, свойственные Джулиану Девейну.

Джулиан — самопровозглашенный «плохой человек» — сказал ему тогда, в деревне, после убийства Файрбоу: «Будем надеяться, что-то плохое тебе передалось. Оно понадобится тебе в твоем будущем деле».

И, даже глядя на распятие на стене перед собой, Мэтью решил, что убьет Оттавио Менегетти, если не сможет получить информацию о том, куда забрали Хадсона и Камиллу.

Более того. Он сделает это медленно.

— Я могу что-нибудь еще сделать для вас? — спросил Арканджело. — У меня есть деньги в банке на полке. Их немного, но вы можете взять их.

— Мне нужно немного, — признался Мэтью, — но я не возьму все. — Он отвернулся от зеркала и креста. — Есть место, где я могу помыться и побриться? И найти хотя бы чистую рубашку?

— В задней комнате есть ванна, которую я могу наполнить водой, и у меня есть мыло. Я могу найти для вас рубашку. Но, к сожалению, ни у Трователло, ни у меня нет необходимости в бритве.

— Хорошо. Этого вполне достаточно.

— Значит, вы отправитесь за своими друзьями?

— Да.

— Insani[46], — прошептал Фэлл, но замолчал, увидев, как глаза Мэтью прожигают в нем дыры.

— Уверены, что я больше ничего не могу для вас сделать?

— Вы с Трователло и так оказали нам огромную услугу. Вы спасли нам жизнь и дали нам… мне цель. Мы уйдем после того, как я приведу себя в порядок. Я сделаю это быстро, если вы дадите мне рубашку. Профессору ничего не нужно.

Они съели немного сушеной говядины и страшных на вкус сушеных сардин, немного яблок и инжира из оставшихся запасов в повозке мертвых солдат, и Мэтью захотелось горячей еды, но он знал, что времени осталось совсем немного. Он подошел к священнику с повязкой на глазу и твердо положил руку ему на плечо.

— Вы хорошо заботитесь о Трователло. Уверен, он благодарен вам за это. Не бросайте его.

— Будьте уверены, я не оставлю его.

— Спасибо вам за все. Прошу, помолитесь за меня. Профессор, если вы сейчас откроете рот, клянусь, я оторву вашу чертову голову, и мне плевать, сколько вам лет. — Он сказал это, даже не поворачиваясь к старику, затем снова обратился к Арканджело. — Я желаю всего наилучшего вам и вашему другу. — Он улыбнулся настолько широко, насколько мог. — Я никогда вас не забуду.

— И я вас, сын мой, — ответил он, и Мэтью невольно беззвучно заплакал. Он ничего не мог с этим поделать, потому что камни крепости надежды, которую он строил, внезапно треснули, и все сооружение грозило рухнуть.

Он сомневался, что Хадсона и Камиллу можно спасти. Знал, что, возможно, умрет, и никогда больше не увидит Берри. Никогда не сыграет с нею свадьбу, никогда не вернется в Нью-Йорк, никогда не проживет счастливую жизнь…

… не проживет никакую жизнь.

Но он не мог просто бросить все и сбежать.

Не мог.

Его разум требовал сделать именно это. Подняться на борт корабля в Альгеро и сочинить для Сантьяго любую ложь о зеркале.

Сможет ли он жить с этим и создать счастливую жизнь для Берри?

Нет.

Жребий был брошен. Он знал, что не может отступить от того, что должен был сделать.

Священник обнял плачущего Мэтью, и, пока они стояли рядом, даже бывший криминальный авторитет опустил голову и отвернулся.

Глава двадцать вторая

Хорошо, что Мэтью дал упряжке время отдохнуть, потому что остаток дня ему пришлось гнать и себя, и животных, не жалея сил. Серые, набухающие от дождя тучи все еще висели над головой, солнце светило тускло. Мэтью сидел на месте кучера, велев Профессору оставаться в повозке и заниматься чем угодно. Он не доверял ему поддерживать нужный темп, потому что верил, что мог сделать это только сам. И хотя он чувствовал сожаление к уставшим животным, он не мог позволить им остановиться и отдохнуть. К тому времени, как они доберутся до парома в Местре, они могут упасть замертво, но надо было во что бы то ни стало доехать до переправы раньше, чем опустится тьма.

Времени оставалось в обрез. Мэтью чувствовал, как что-то постоянно царапает его по затылку. Хадсона и Камиллу могли уже замучить до смерти, но он не оставлял надежд найти их.

Было уже поздно, когда повозка подъехала к причалу парома. Над серой лагуной сияли золотые огни Венеции. Вода была неспокойной, ветер с юга усилился.

Заплатив пошлину, повозка съехала по пандусу на парусную баржу вместе с другой повозкой, перевозившей пиломатериалы. К ним присоединились два всадника, и вскоре паром отчалил.

Это была трудная поездка, и ни одна из лошадей не оценила непредсказуемые покачивания парома и брызги, попадавшие им в морды через окрашенный в красный цвет нос парома.

Когда паром пришвартовывали к пирсу в Венеции, худой, костлявый капитан с копной вьющихся седых волос и седой бородой до пояса обратился к пассажирам с объявлением на итальянском, которое Мэтью попытался понять, напрягая свои познания в латыни. Он смог уловить лишь, что из-за il tempo — непогоды? — il traghetto — сам паром — chiusura в un’ora. Мэтью расшифровал «один час», и ответом на итальянскую загадку, очевидно, было то, что из-за ухудшающейся погоды переправу на пароме закроют через час.

Мэтью усадил Профессора на скамью, а сам отправился по узким извилистым улочкам туда, где, как он помнил, находилась контора Менегетти. Бедные лошади почти выбились из сил. Если перегрузить их еще, у животных в любой момент может случиться сердечный приступ. По правде говоря, Мэтью был уверен, что так и будет.

Проехав по множеству мостов и каналов, Мэтью остановил повозку перед двухэтажным зданием, похожим на свадебный торт, на медной табличке у двери которого было написано «Meneghetti e Associati». Он не обращал внимания на сердитые крики возниц, следовавших за ним, поскольку повозка занимала большую часть улицы. Им придется объезжать.

— Здесь я тебя покину, — сказал Профессор.

— Делайте, что считаете нужным, — сухо ответил Мэтью.

— О, я так и сделаю! И я часто буду думать о тебе, как о молодом человеке, который считал себя таким умным и способным, что позволил злу этого мира погасить его свет. Не нужно пробуждать для этого демонов из зеркала, Мэтью… совсем не нужно.

Фэлл спустился на мостовую. Мэтью тоже спешился, его лицо озарилось гневом.

— Вы мне обязаны, — выпалил он.

— Я? Обязан тебе?

— За все то, через что заставили меня пройти. За эти ваши… угрозы, запугивания, ужасы… за все, что вы сделали этими чертовыми наркотиками с Берри и Хадсоном… за ту кровавую карточку… за мысли о том, что каждый раз, когда я выхожу из дома, за мной может следить ваш убийца. Да. Вы мне обязаны.

Профессор подошел к Мэтью вплотную, его янтарные глаза загорелись, а губы искривились в презрительной ухмылке. Арканджело обработал рану на его щеке и наложил небольшую гипсовую повязку.

— Я заплатил сполна, — прошипел он, — я оставил тебя в живых.

С этими словами он повернулся и пошел в сторону гавани.

Мэтью остался один. Он больше не колебался. Войдя в здание, он обнаружил в вестибюле все ту же привлекательную молодую девушку, обмакивающую перо в чернильницу над одним из желтых счетов. Она посмотрела на него, убрала чернильницу и захлопала ресницами.

— Posso aiutarla, signore?[47]

— По-английски, пожалуйста, — сказал Мэтью. — Вино. Vino.

Но, начав говорить, он прошествовал мимо ее стола и открыл дверь, ведущую на лестницу. Она встала и запротестовала, но он уже поднялся и зашагал по коридору, выложенному сотней глазированных плиток, прямо к двери с надписью «O. Meneghetti». Мэтью вихрем ворвался в эту дверь. За ней его встретил загорелый состоятельный торговец вином в бежевом костюме, отделанном светло-голубым, в белой рубашке и белом галстуке с золотой булавкой в форме маленькой винной бутылки.

В кабинете все было по-прежнему: красно-золотой восточный ковер, огромный дубовый стол, книжный шкаф позади него, а на столе — стопка бумаг, увенчанная латунным пресс-папье в виде обезьянки, полированная чернильница с позолотой и подставка с тремя перьями, одно из которых он держал в правой руке, что-то помечая на толстой стопке бумаг. Рядом со столом стоял маленький столик с шестью графинами с красным и белым вином разных оттенков и четырьмя хрустальными бокалами. Торговец, сидевший в черном кожаном кресле с высокой спинкой и резными бараньими головами на подлокотниках, воскликнул: «Cos’è questo?»[48] — когда за Мэтью захлопнулась дверь.

— Che cosa vuole?[49] — в изумлении воскликнул Менегетти. Голубые глаза распахнулись в узнавании. — Англичанин! Вы!.. Что вы здесь делаете?

— Я пришел с визитом. — Мэтью пересек ковер и подошел к краю стола, когда Менегетти поднялся на ноги. — Садитесь, — сказал Мэтью, и это была отнюдь не просьба.

Менегетти сел. Не выступили ли у него внезапно капли пота на лбу и не заблестели ли кончики навощенных усов?

— Мне уже пора ехать домой, — сказал он, и это прозвучало почти жалобно. — Домой, — повторил он. — Я должен закончить кое-какие дела, а уже так поздно…

— Все ваши дела могут подождать.

Дверь внезапно открылась, и из коридора показалось перепуганное лицо помощницы. Она задала Менегетти вопрос, но, прежде чем он успел ответить, Мэтью сказал:

— Выгоните ее. Мы просто хотим спокойно поговорить о Скарамангах и Семействе…

— Стефания, мы с синьором будем говорить по-английски. Ты можешь идти, — торопливо сказал Менегетти. Девушка неуверенно помедлила, явно пытаясь оценить ситуацию, однако вскоре отступила за дверь.

В речи торговца Мэтью на основе познаний в латыни уловил слова «l’inglese» — «англичанин» — и «parleremo» — «поговорим». Он решил, что, если бы упоминание о Скарамангах или Семействе Скорпиона зашло бы дальше, бедная Стефания была бы мертва к утру. Вряд ли Менегетти хотел потерять эту хорошенькую помощницу.

— Я понятия не имею, о чем вы говорите, — сказал мужчина, прерывисто вздохнув. При этом на его лице явно выступил пот.

— Я пришел не для того, чтобы тратить время, — процедил Мэтью сквозь стиснутые зубы. — Марс и Венера забрали двух моих друзей. Куда?

— Синьор, пожалуйста. Я покупаю и продаю вино. Это моя жизнь. У меня есть жена и двое детей. Они ждут меня дома, и я клянусь перед Богом, что понятия не имею, о чем вы говорите.

— Вы скажете мне, прежде чем я уйду отсюда. Иначе я уйду с вашей кровью на руках.

— Синьор… я и вправду ничего не знаю…

Дверь снова открылась.

Мэтью повернулся, чтобы отразить нападение того, кого Стефания послала наверх, чтобы заковать дикого англичанина в цепи.

Вошел Профессор Фэлл, быстро огляделся и, прежде чем Мэтью успел моргнуть, подошел к столу с графинами, взял один из них и ударил им Менегетти по голове. Тяжелый графин с толстым стеклом не разбился, но звук удара по черепу был впечатляющим. Виноторговец издал тихий стон, словно зевнул перед тем, как хорошенько вздремнуть, его голубые глаза на загорелом лице закатились, и он резко опустился и соскользнул со стула, как будто его зад смазали маслом.

— Ты же еще ничего не купил, не так ли? — невинно поинтересовался Профессор.

— Нет.

— Ну, разумеется. Ты пришел сюда с задницей на плечах. — Он поставил графин на стол. — Та девушка пыталась остановить меня на лестнице.

— Вы убили ее?

— Я ее поцеловал.

— Вы что?!

— Она очень красивая. Я ее поцеловал. Она понятия не имела, что со мной делать, и я достаточно ее шокировал, заставив замолчать дня на два.

— Вы же собирались на корабль.

— Это парень очнется, пока мы будем рассуждать о мотивах и делиться жизненной философией. Я бы предпочел потратить время, которое у нас есть на… — Фэлл не закончил. Он отодвинул кожаное кресло, открыл верхний ящик стола и принялся в нем рыться. — Ага! — воскликнул он, поднимая серебряный нож для писем, который выглядел достаточно острым для вскрытия восковых печатей. — И… — дальше он достал маленький мешочек из воловьей кожи, который звенел и бренчал, когда он его тряс. Он бросил его Мэтью, и тот, развязав шнурки, обнаружил внутри много золотых монет.

Торговец вином тихо застонал. Его нога дернулась и ударила по ковру.

— Посмотрим-ка… что у нас тут?

Из самого дальнего ящика Профессор достал маленькую прямоугольную шкатулку из черепахового панциря с золотыми петлями. Он открыл ее и посмотрел на предмет внутри, лежавший на роскошном ложе из голубого атласа. Затем он перевернул шкатулку вверх дном, и черный ключ с грохотом упал на дубовый стол.

— Закрой дверь, — приказал Фэлл, и Мэтью повиновался.

Профессор стоял над медленно приходящим в себя Менегетти. Он несколько раз ударил ножом для писем по раскрытой ладони и, глядя на торговца вином, сказал Мэтью:

— Теперь ты увидишь, как это делается.

Менегетти сел и потер голову обеими руками. Его затуманенные глаза уставились на фигуру над ним, и он начал говорить по-итальянски.

— Ничего подобного. Только по-английски. Сядь за свой стол, — приказал Профессор.

Заскулил ли Менегетти, когда с трудом опустился в кресло? Да, заскулил, потому что увидел перед собой на столе черный ключ.

Мэтью наблюдал за Профессором с благоговением. Старик снова стал тем, от кого он отмахнулся, как от старой змеиной кожи. Фэлл оскалил зубы. Янтарные глаза сверкнули, и даже черты лица, казалось, изменились, став резкими. Он почему-то стал выше.

Старик наклонился к Менегетти с холодной улыбкой, и Менегетти в кресле отпрянул. Голос Профессора был подобен яду, смешанному с шелком.

— Какой глаз ты предпочел бы потерять?

— Что? Что?! Dio mio, cosa…

— Я не сказал ничего подобного. — С этими холодными словами он поднес нож для вскрытия конвертов к правому глазу Менегетти и вогнал его под кожу виноторговца. Менегетти сдавленно закричал.

— Никаких криков, — приказал Фэлл. — Никаких звуков, кроме ответов на наши вопросы. Один громкий звук — и ты лишишься глаза. Итак, куда Скараманги забрали наших друзей?

— Я не могу… пожалуйста… я не могу…

Фэлл ударил его ножом в лицо чуть ниже глаза. Кровь хлынула, как алое вино.

— Пожалуйста… я не могу… они найдут меня… убьют меня… убьют всех!

— Тупой ублюдок, — прошипел Профессор. — Я убью тебя прямо сейчас.

— Пожалуйста… кто вы?

Фэлл наклонился ближе.

— Я — твоя смерть, — прошептал он ему на ухо.

— Быстрее, — поторопил Мэтью.

— Этот человек думает, что кто-то войдет в эту дверь и спасет его. Но, если кто-то постучит или скажет хоть слово, я воткну это… — Фэлл приставил острый предмет прямо к паху Менегетти и надавил. Послышался хрип боли, смешанной с ужасом. — Я спрошу еще раз. В последний раз. Куда Скараманги забрали наших друзей?

— Хорошо, хорошо! — всхлипнул торговец вином, по лицу которого стекала кровь. — Я скажу! У них есть поместье… хорошо охраняемое… на побережье, к северо-востоку… в Портегранди. Поезжайте в Портегранди. Это… это за холмом с… семью деревьями. За холмом с семью деревьями, вы его точно не пропустите! Это очень большое поместье, с красными крышами.

— Спасибо. Ты приведешь нас туда, и, если это поместье не в Портегранди, за холмом с семью деревьями, который ты только что придумал… — Фэлл приставил лезвие к уголку правого глаза Менегетти и надавил. Он снова наклонился вперед, и Мэтью показалось, что все его лицо с острыми выступающими костями теперь похоже на режущее оружие, — ты съешь свои глаза, прежде чем умрешь. Встань.

— Подождите! Нет… подожди... нет... оно не Портегранди! Мирано! Сразу за Мирано, в двух милях от последних вилл. Дорога там поворачивает на юг. — Менегетти заколебался, осознав, что свел в могилу себя и, возможно, своих близких. — Они убьют меня, — взмолился он.

— Я так понимаю, ты хорошо разбираешься в картах, — сказал Фэлл, проводя острым кончиком по переносице мужчины. — Нарисуй. — Он перевернул один из листов бумаги на столе и придвинул к себе перья. — Сделай это аккуратно, потому что ты идешь с нами, и, если дорога будет не совсем такой, как ты изобразил, я с удовольствием покалечу тебя, прежде чем ты умрешь. Карта! ¡Ahora! — последнее слово он произнес по-испански, но смысл был понятен без перевода, особенно после того, как Фэлл приставил острие ножа ко лбу Менегетти.

Торговец принялся за работу.

Закончив, он поднял взгляд, охваченный ужасом от того, что сделал против своих хозяев, и сдавленным голосом спросил:

— Вы освободите меня? Когда доберетесь туда?

— А зачем мне тебя удерживать?

— О, синьор! О, да благословят вас все святые! Мне нужно время, чтобы забрать отсюда жену и детей! О, grazie, grazie! — Он снова задрожал и закашлялся, не в силах справиться с эмоциями. — Мне трудно дышать, — с трудом выговорил он, ослабляя галстук.

— Тогда встань. — Фэлл действительно помог ему подняться на ноги и засунул нож для вскрытия писем за пояс. — Мы не причиним тебе вреда, но ты пойдешь с нами. Пойдем, подышим воздухом на балконе.

Мэтью прекрасно понимал, что делает Профессор. Но Менегетти не понимал. Мэтью решил держать рот на замке.

Стоя на балконе, выходившем на мощеную улицу, Менегетти облокотился на перила и делал один глубокий вдох за другим.

Профессор поднял глаза к темнеющему небу. Ветер усилился. Старик прикинул, что у них осталось меньше получаса, чтобы добраться до парома.

— Я клянусь вам, карта настоящая, — сказал виноторговец. — Клянусь своей жизнью и жизнями моих детей.

— Превосходно, — ответил Фэлл, а затем ударил Менегетти по затылку латунным пресс-папье в виде обезьянки, которое взял со стола и все это время держал в руке.

Менегетти приглушенно крякнул и удивленно посмотрел на него, а затем Фэлл снова ударил его по левому виску изо всех сил. Прежде чем ноги Менегетти окончательно подкосились, Профессор схватил его за колени, поднял с таким усилием, что чуть не сломал себе спину, и перебросил через перила.

Внизу кто-то закричал, заржала лошадь, и это были звуки траурной музыки по Оттавио Менегетти со сломанной шеей.

— Спасибо, — сказал Профессор, когда вернулся. Он отшвырнул медную обезьянку в сторону. — Возьми ключ и карту. Нам пора идти.

Мэтью положил черный ключ в карман, сложил карту и расправил ее.

— В этом была необходимость?

— Нет, но ему понравилось.

— Ему? Кому?

Улыбка Фэлла сделалась слегка зловещей.

— Ты знаешь. Ему.

И это было правдой. Профессор Фэлл с его тигриными глазами и костлявым лицом снова исчез, и остался любознательный коллекционер морских образцов из таинственных соленых глубин.

Они не стали терять больше времени на разговоры.

Мэтью и Фэлл встретили в коридоре молодого человека, который тут же отступил в сторону. В вестибюле на первом этаже три человека что-то говорили девушке из конторы и дико жестикулировали в направлении улицы, поскольку тело Оттавио Менегетти едва не свалилось им на головы. Она вскрикнула и указала на молодого англичанина и старого дедушку, но они уже направлялись к выходу.

Сцена на улице словно соткалась из итальянской трагикомедии: хаос кричащих людей, готовых подраться друг с другом, как будто упавшее с балкона тело стало сигналом к возобновлению войн между Капулетти и Монтекки.

Повозка все еще загораживала дорогу, а измученные лошади нервничали и огрызались на нескольких храбрецов, которые пытались оттащить их. Другие повозки, кареты и дилижансы застряли в этой неразберихе, и страсти явно накалились до предела.

— Иди за мной, — сказал Фэлл и направился в ту сторону, откуда они пришли с парома. Через несколько быстрых шагов он остановился и кивнул в сторону улицы. — Туда.

Мэтью увидел, что он указывает на маленькую коричневую карету с черной отделкой, запряженную парой лошадей. На облучке сидел кучер в синей остроконечной шляпе с высоким белым пером. Карета притормозила, чтобы объехать дорожную пробку. При свете масляной лампы внутри можно было разглядеть пожилого джентльмена и леди, которые, вытянув шеи, смотрели в окна, наблюдая за суматохой.

— Мы берем ее, — объявил Профессор.

Он достал нож для вскрытия писем и держал его так, словно это был самый опасный нож, который когда-либо бывал в руках убийцы. Он сразу же протиснулся сквозь толпу, пока кучер хлестал кнутом лошадей, чтобы те поторапливались. Прежде чем карета успела набрать скорость, Фэлл открыл одну из дверей и, услышав крик женщины, поднял клинок и сказал:

— Выходи, или умрешь, — одновременно показывая другой рукой, чтобы они вышли через противоположную дверь.

Никакого непонимания в этот раз не возникло. Пассажиры выбрались наружу и, к чести пожилого кавалера, он галантно помог своей даме сойти на землю. Тем временем Мэтью взобрался по подножке к кучеру, который набрался смелости и ударил его кнутом. Удар пришелся Мэтью в левое плечо, и боль вернула ему часть дурного нрава Джулиана Девейна. Он с яростью взглянул на кучера и ударил его кулаком в лицо, затем натянул шляпу с перьями ему на глаза и спихнул его с сиденья.

Мэтью схватил поводья, прежде чем они упали на землю между лошадьми. Профессор забрался в карету и сел рядом с ним. Мэтью хорошенько хлестнул лошадей поводьями, и карета рванула вперед, преодолевая затор, и, казалось, все проклинающие голоса Венеции кричали им вслед.

Они оба понимали, что у них мало времени, чтобы добраться до парома.

Мэтью хотел спросить Фэлла, почему он решил вернуться, но пока ему оставалось только сосредоточиться на управлении каретой и обгонять другие более медленные повозки и пешеходов, которые переходили улицы.

По дороге на паром пожилая женщина, которой пришлось поспешно перебегать дорогу перед ними, бросила недоеденное яблоко в обидчиков, и оно ударилось о борт кареты рядом с Профессором.

Когда они подоспели к пирсу парома, Мэтью с огорчением увидел, что огни мигают примерно в середине залива. Он приближался или удалялся? Из-за усиливающегося ветра вода вздыбилась белыми бурунами и пеной, и казалось, что парому приходится нелегко: паруса то надувались, то хлопали.

— Он приближается, — заметил Фэлл. — Но сможет ли он совершить еще один рейс или нет…

— Мы это выясним.

Мэтью достал мешочек с золотыми монетами Менегетти и сел, ожидая, пока фонари и судно приблизятся к причалу. Трое всадников и повозка с тюками сена высадились на берег. Все, включая лошадей, выглядели озадаченными. Увидев Мэтью и Профессора в карете, длиннобородый капитан замахал руками и крикнул, перекрикивая ветер:

— Niente più! Niente più![50] — что явно означало «больше никаких переправ».

Он передумал, когда увидел блеск золотой монеты, которую предлагал Мэтью.

Niente più.

Он взял двоих.

Мэтью направил упряжку, которая по понятным причинам не хотела ехать, на качающийся паром. Колеса кареты были привязаны к колышкам, прибитым к фальшбортам по правому и левому борту, канаты были сброшены, потому что молодой англичанин и мулат с янтарными глазами были единственными дураками в этом последнем путешествии.

Паруса поймали сильный, но непостоянный ветер, и Профессор Фэлл вцепился в поручень побелевшими от напряжения пальцами. Когда пена хлынула через нос парома, судно накренилось, повернулось, накренилось снова, вздыбилось и закачалось. Лошади с трудом удерживали равновесие, а капитан с длинной бородой, который считал себя повелителем волн и теперь был богаче царя Мидаса, стоял у штурвала и распевал какую-то итальянскую морскую песенку.

Мэтью сунул руку в карман и сжал черный ключ.

Скоро. Уже скоро.

Глава двадцать третья

— Колонии? Я много о них слышал. Я бы с удовольствием их посетил, но долгие морские путешествия — не моя стихия. Или как бы вы, англичане, сказали? Не моя чашка чая?

— Ненавижу чай, — буркнул Хадсон.

— Похоже, ты и дорогое вино не жалуешь. — Марс Скараманга кивнул через стол на полный серебряный кубок, стоявший рядом с обеденной тарелкой Хадсона. — Итак, ты не ответил на мой вопрос. Я спросил, чем ты занимаешься. А ты просто сказал: «Я работаю в колониях».

Хадсон ковырял вилкой в тарелке с жареной свининой, белой фасолью и капустой, заправленной уксусом.

— Я живу своим умом, — сказал он, предвидя язвительное замечание. И оно, разумеется, последовало.

— Боже, должно быть, ты чертовски беден!

Венера ответила слабой улыбкой, переведя мрачный проницательный взгляд с крупного англичанина на стройную испанскую охотницу на ведьм, сидевшую слева от него. На столе, среди серебряных и золотых тарелок с едой, горели два золотых канделябра, а над столом висела еще одна люстра с десятью свечами. У стены позади англичанина маячил Лоренцо с ножом на поясе с одной стороны и пистолетом в кобуре с другой. За женщиной стоял Пагани, так же вооруженный, а у полированной дубовой двери столовой притаился третий широкоплечий телохранитель по имени Греко с рапирой в ножнах и ножом, продемонстрированное лезвие которого было похоже на пилу.

— Я справляюсь, — ответил Хадсон, и Марс поднял свой кубок, словно в насмешливом тосте.

После тяжелого путешествия Хадсона и Камиллу выволокли из повозки, отвели наверх и втолкнули в спальню, которая, несомненно, была самой роскошной тюремной камерой из возможных. Мягкие кожаные кресла, диван, темно-синий ковер и кровать с голубым балдахином, на которой могли запросто уместиться четыре человека. Камилле развязали запястья, как и Хадсону. Во время путешествия его связали второй раз, зачем-то обвязав ему шею так, чтобы соединить путами голову и руки. Поэтому всю дорогу ему пришлось ехать, согнувшись. Кроме того, с него сняли сапоги, а в рот затолкали кусок мешковины. Заключительным оскорбительным аккордом Пагани дал ему пощечину.

Хадсон осмотрелся и быстро заметил, что в прекрасно обставленной спальне не было ни окна, ни чего-то подходящего, что можно было бы использовать в качестве оружия. Во всяком случае, достаточно дельного, чтобы противопоставить его кремниевому пистолету.

В канделябре горели три свечи на дубовом комоде с выдвижными ящиками. Хадсон обшарил их, но они оказались пусты. Их можно было использовать только в качестве не очень плотных щитов, не более. В прошлом Хадсону уже доводилось превращать подсвечник в импровизированное лезвие[51], но то был совсем податливый металл, а этот канделябр, кажется, был сделан из чистого серебра, так что этот вариант тоже не подходил.

Прежде чем Лоренцо повернул ключ в замке, в комнату заглянул Марс в черном халате с красной отделкой. Его лицо было изможденным после путешествия.

— Нам с сестрой нужно отдохнуть, так что не обессудьте, что мы не проявляем больше гостеприимства. Оно будет позже. Когда мы приступим к делу. А пока что Лоренцо, Бертанца, Пагани, Греко или Джакони всегда будут по другую сторону этой двери, так что ведите себя, как подобает хорошим гостям.

— А может, ты, как хороший хозяин, угостишь нас едой и водой? — спросил Хадсон.

— Хм. Хорошо. Я прикажу принести бурдюк с водой. Что касается еды, то вы поужинаете со мной и сестрой, когда мы будем готовы.

Марс ушел, и дверь за ним закрылась. Хадсон остался гадать, как свиной мочевой пузырь, из которого делали бурдюк, можно использовать в качестве оружия. Он сомневался, что любого из здешних телохранителей можно обезвредить ударом бурдюка, даже если тот будет полон.

Лупо они не видели с тех самых пор, как их выволокли из повозки. Но, должно быть, он бродит где-то рядом и отдыхает.

— Как ты думаешь, что случилось с Мэтью и Профессором? — спросила Камилла. — Надеюсь, они нашли кого-нибудь по дороге. Может, они добрались до Санто-Валлоне?

— На самом деле, я надеюсь, что они вернутся на корабль и уберутся отсюда подальше. — Хадсон сел на кровать. — Хотя, зная Мэтью… трудно сказать.

— Ты очень переживаешь за своего друга.

— Да, — без колебаний ответил он. — Мы многое пережили вместе… я чуть не утонул в колодце, а он спас меня… он вывел меня из того одурманенного состояния в деревне Фэлла… — Хадсон осекся, поняв, что Камилла не знает почти ничего об их с Мэтью общем прошлом. — Как-нибудь я расскажу тебе поподробнее.

— Не думаю, что у нас много времени.

Она села на кровать рядом с ним, и он тут же обнял ее. Камилла положила голову ему на плечо. Хадсон подумал, что, оказавшись в такой ситуации, многие другие женщины дрожали бы и плакали, но не она. Разумеется, она была подавлена, как и он сам, но ее стойкость впечатляла, ведь она продолжала держаться с достоинством и не позволяла себе расклеиться.

— Хорошая новость в том, — сказал Хадсон, прижимая ее к себе крепче, — что они еще не убили нас. А вторая хорошая новость: мы все еще вместе.

Она тихо хмыкнула в знак согласия. Он решил, что не стоит быть слишком легкомысленным, иначе ее панцирь может треснуть.

— Нам нужно немного поспать, — сказал он.

Камилла лишь издала кислый смешок.

— По крайней мере, давай попробуем. Хорошо?

— Ладно, — ее голос был тихим, но она держалась. — Давай попробуем.

И вот, спустя несколько часов после того, как они обнимали друг друга в постели с голубым балдахином в комнате, освещенной свечами, и безуспешно пытались уснуть, они сидели бок о бок в столовой, отделанной дубовыми панелями, а Марс и Венера сидели напротив них.

Телохранители были наготове и вооружены на случай любых непредвиденных обстоятельств. Ветер завывал и кружил вокруг дома, и надежда на спасение таяла, как воск в догорающих свечах.

— Итак, — сказал Марс, откусывая еще кусочек жареной свинины, — о чем бы ты попросил зеркало? Чтобы тебе дали богатство? Корону и королевство?

— Настоящий ум? — подтолкнула его Венера.

Хадсон заметил, что она сидит слева от брата так, чтобы их огненно-рыжие пряди почти соприкасались. Также он отметил, что отвратительные демонические кольца Блэка она сняла.

Хадсон не торопился с ответом. Он потянулся за бокалом вина, но помедлил, опасаясь, что в него что-то подмешано. Он посоветовал Камилле не пить перед Скарамангами именно по этой причине, хотя утолить жажду из бурдюка все же пришлось, и на вкус это была обычная вода.

— Зеркало — это фантазия, — сказал он. — Если вы в него верите, вы оба, должно быть, сумасшедшие.

— Сумасшедшие? — Марс улыбнулся одними губами. — Значит, ты такой здравомыслящий человек и не веришь?

— Верно.

— Интересно. — Марс отложил вилку и обратился к сестре. — Здравомыслящий человек, который объездил полмира в поисках того, во что не верит. Если бы я не верил, что мой ночной горшок чего-то стоит, я бы не встал с постели и не прошел пять шагов, чтобы им воспользоваться. А вот этот здравомыслящий человек за нашим столом проделал долгий путь во имя фантазии, сестра. Что ты об этом думаешь?

— Я думаю, что он лжец.

— Чего бы ты ни хотела от этой штуки, ты этого не получишь, потому что это не дверь в Преисподнюю. Даже если ты ее найдешь, я сомневаюсь, что она даст тебе больше, чем смутное отражение.

— А охотница на ведьм? — Глаза Марса цвета эбенового дерева обратились к Камилле. — Ты тоже приехала из своей родной страны в погоне за иллюзией?

— Зеркалом заинтересовалось испанское правительство, — ответила она с невозмутимым спокойствием, которое, возможно, было очередной хорошо сыгранной иллюзией. — Они дали мне задание его найти. Но их интерес вовсе не гарантирует, что зеркало реально.

— О боже! — воскликнула Венера, коротко рассмеявшись. — Очень увлекательная книга о представителях преступного мира, охотнице на ведьм, посланной с миссией из Испании, испанских солдатах, англичанах… Этот бульон не похож на конский навоз, не так ли, брат? Из него получается очень интригующее блюдо.

— Истинно так.

В своем малиновом пиджаке и черных бриджах, белой рубашке с оборками и в прекрасных сапогах до колен, которые, казалось, были сшиты из кожи какой-то рептилии, Марс Скараманга мог бы сойти за молодого графа, окруженного толпой слуг и прекрасных дам, а не за обычного человека. У них с Венерой — которая была одета в светло-серое платье с фиолетовой отделкой и высоким воротом, — была даже огромная вилла, полагающаяся наследникам знатного рода. Они также знали, как одеться к ужину. Но, несмотря на все это, а также на силу, авторитет и очевидный ум, они были сумасшедшими, если считали, что зеркало способно принести им какой-то дар из демонических лап.

Хадсон продолжил лениво ковырять свой ужин. Аппетита у него не было, хотя в глубине души он прекрасно понимал, что это его последняя трапеза. Но… что с того? Могила поглощает и голодных, и сытых. Хуже всего было то, что им с Камиллой суждено стать кошачьим пиршеством.

— Нет смысла мучить нас, — сказал он, чтобы сменить тему. — Мы знаем не больше вашего.

Марс поднял палец.

— Но у вас была возможность поговорить с Валериани до того, как мы добрались до вас. Он мог сказать что-то важное.

— Он этого не сделал.

— Вы слишком быстро отнекиваетесь. У нас еще будет возможность немного расшевелить вашу память, но сейчас я хотел бы услышать о колониях.

Первым порывом Хадсона было сказать этому человеку, чтобы он засунул свои уши себе в задницу, но, с другой стороны… любая отсрочка неизбежного была самой аппетитной закуской на этом столе. К тому же, это давало дополнительный шанс подумать. Поэтому он начал с подробного описания Нью-Йорка, приукрашивая его настолько, насколько позволял разум человека, чья последняя прочитанная книга была о распутной дочери трактирщика и странствующем проповеднике.

Венера.

Делая вид, что заинтересована в куче мусора, которую извергал англичанин, Венера прислушалась к пространству вокруг, потому что услышала, как кто-то позвал ее по имени. Это был шепот, словно исходящий из дыма, который клубился над одной из свечей. Голос был странным. В нем будто смешивался мужской и женский… и все же Венера Скараманга отчасти узнавала в нем свой собственный.

Венера.

И вот снова, все тот же едва слышный шепот.

Она поняла, что справа от нее и позади ее брата стоит фигура. Она повернула голову и всего в нескольких дюймах от стула Марса увидела безликую сущность в фиолетовой мантии, которую Блэк называл Доминусом. Темный провал на месте ее лица был обращен к ней.

Венера.

Говорил ли с ней этот фантом, или это был лишь голос внутри ее головы? Настоящий ли он, или порожденный ее собственным сознанием?

— На что ты смотришь? — с легким раздражением поинтересовался Марс.

— Что? — спросила она по-итальянски.

— Я спрашиваю, на что ты уставилась. Ты словно увидела призрак.

— Здесь нет призраков, — ответила она на родном языке, хотя Доминус при этом не сдвинулся с места и не превратился в туман.

— Ты находишь наших гостей скучными?

— Да.

— Тогда уходи, если хочешь.

Нет, — раздался голос Доминуса, — non te ne andrai.

Ты не уйдешь.

Венера начала отодвигать стул от стола, но заколебалась.

У меня для тебя сообщение, — снова по-итальянски сказал Доминус. Она отвела взгляд и уставилась в свою тарелку. Рослый англичанин все продолжал говорить, явно стараясь выиграть время, хотя Марс, похоже, искренне наслаждался его болтовней.

Послание, — сказал Доминус, и Венера вздрогнула. Это было на самом деле, или она падала в пропасть?

Она взяла вилку и повертела ее в руках, словно это было оружие против ее собственного разума или вторгшегося призрака.

— Что с тобой? — Голос Марса донесся откуда-то издалека.

— Ничего, — сказала она, но услышала, как дрогнул ее голос.

— Ты странно себя ведешь. Не можешь дождаться момента, когда эти двое войдут в твою особую комнату?

— Именно.

— Терпение, сестра. Я не доел и хочу насладиться беседой, которая не имеет отношения к семье.

— Поступай как знаешь, — ответила Венера. Однако, когда она начала подниматься, Доминус снова окликнул ее.

Венера. Ты обречена на неудачу.

Она снова опустилась на стул, сердце бешено заколотилось.

Марс заслушивался болтовней этого здоровенного ублюдка, а охотница на ведьм как-то странно смотрела на Венеру. Великая госпожа Семейства Скорпиона подумала, что, если бы у нее был настоящий нож, а не этот нож для резки ветчины, она бы срезала морду с черепа этой сучки.

Как печально, — прошептала тварь. Может, это все же ее собственный голос?

Да, это был ее собственный голос, но казалось, что она слышит смесь из полудюжины голосов — женских и мужских — одновременно. Она опустила голову, уставившись в свою тарелку. Дрожащей рукой взяв серебряный кубок с вином, она быстро отставила его в сторону, потому что заметила в нем отражение фигуры в пурпурном одеянии, стоящей позади ее брата.

Как печально, — прошептал Доминус, — что ты умрешь старой и сломленной.

Остановись, — мысленно приказала она, но Доминус не умолк. Древнее существо, коим оно и являлось, продолжало:

Вся красота исчезнет. Твоя свеча жизни превратится в уродливый оплавленный огарок, и никто на этой земле не будет оплакивать сморщенные обломки, лежащие в гробу.

— Хватит! — почти выкрикнула она, так напугав Марса, что тот подпрыгнул на стуле.

— Господи, Венера! — воскликнул он, покраснев. — Если тебе не нравится, иди в свою комнату и покорми свою кошку или сделай еще что-нибудь!

— У твоей сестры какие-то трудности, — тихо заметила Камилла.

— Заткнись! Сучка! Закрой свой гребаный рот! — Это вырвалось у нее в порыве гнева на итальянском, и теперь Марс развернулся, чтобы пристально посмотреть на Венеру.

— Что с тобой? У тебя припадок?

— Нет! Просто… нам нужно начинать! Глупо сидеть здесь и болтать!

— Поверь мне, я понимаю твою спешку. — Марс одарил ее раздражающей полуулыбкой. — Но мы пока продолжим. Сейчас мое время. Твои игрушки могут подождать еще десять минут. Послушай меня, Венера. Слушай внимательно.

Ее губы шевельнулись, но она не издала ни звука. Она почувствовала, как пот выступил у нее на щеках и затылке.

Зеркало — это всего лишь зеркало. Как говорит англичанин, это фантазия, которую только сумасшедший может принять за правду.

— Ложь, — сказала она, и Марс ошеломленно уставился на нее, словно на незнакомку.

Нет никакого демона, который мог бы исполнить твое желание о вечной красоте. И никогда не было.

— Ложь! — повторила она. — Ты лжешь!

— Да с кем ты разговариваешь? — спросил Марс с неподдельным гневом в голосе.

Бедная, бедная Венера. Так грустно, так глупо было верить в невозможное.

Она вспомнила, что Блэк говорил о Доминусе. Дух служил его целям. В памяти всплыл его последний мучительный крик на дыбе: «Доминус, помоги мне!».

Но Доминус не помог, и она поняла почему. Потому что этот дух был рожден из котла лжи, и это была величайшая ложь. Он очаровал Блэка и обернулся против него, когда счел это необходимым, а теперь насмехается над ней этой ложью о демоническом зеркале.

Конечно, оно было настоящим. Конечно, можно было призвать слугу, чтобы он даровал ей вечную красоту, а Марсу — физическую защиту от покушений, которую могли обеспечить только полчища Люцифера.

Она больше не будет слушать этого лжеца, не будет, не будет, не будет…

— Ты так развлекаешься, не так ли? — с горечью спросила она существо, стоявшее позади ее брата.

— На самом деле, я нахожу эту беседу интересной, — ответил Марс, полуприкрыв веки. — У меня нет такого широкого круга удовольствий, как у тебя.

Хадсон и Камилла переглянулись.

— Дурак! — прорычала она Марсу в лицо. — Я не с тобой разговариваю!

— Не смей со мной так говорить! Ты что, с ума сошла?

Венера не смогла сдержать дрожь, потому что почувствовала, что тварь наблюдает за ней. Она снова заговорила, и жуткий голос то повышался, то понижался.

Так печально, что бедная Венера закончит свою жизнь вот так.

— Как «так»? — спросила она.

— Как будто ты лишилась рассудка! — крикнул Марс, думая, что она все еще говорит с ним.

Венера увидела, как ее руки, сжимающие край стола, изменились. В ужасе она наблюдала, как морщинится и портится плоть под натиском лет, как пальцы истончаются, как темные пятна расцветают, словно черные цветы в больном саду. У нее перехватило дыхание, и она не осмелилась взглянуть на свое отражение в серебряном кубке, потому что боялась, что увидит его — неузнаваемое и отвратительное лицо Венеры Скараманги, старой женщины, которая загадала желание на бесполезное зеркало и проводила день за днем и ночь за ночью, ожидая спасения от духа подземного мира.

Познав свое будущее, — наконец, ответил ей Доминус.

— Нет! — закричала она. — Нет, нет, нет!

Она убрала руки со стола, и в одно мгновение они снова стали молодыми и гибкими. Морщины разгладились. Когда она посмотрела направо, существо в фиолетовом одеянии исчезло. На нее таращился только брат с открытым от изумления ртом.

Пот на ее лице начал высыхать.

Она согнула пальцы раз, другой и третий, чтобы убедиться, что иллюзия больше не обманывает ее.

Марс откашлялся. Он промокнул губы тонкой кружевной салфеткой и, обращаясь к непрошеным гостям, сказал:

— Моя сестра, очевидно, все еще не оправилась от тягот нашего путешествия. Что ж, она должно быть, достаточно отдохнула, и теперь нам будет очень интересно услышать, что вы скажете...

— Я же сказал вам, что мы ничего не знаем, — перебил Хадсон.

— Что вы скажете, — продолжил Марс, — после того, как моя сестра покажет вам свои игрушки. Венера, ты готова?

— Да. — Она внутренне дрожала, но будь она проклята, если позволит Марсу или остальным увидеть, что она не владеет ситуацией.

— Пагани, позови Лупо, — приказал Марс по-итальянски. — Скажи ему, чтобы он спустился в… — он хотел сказать «пыточную», но заменил на «игровую комнату». — Скажи ему, чтобы он зажег лампы, а потом ты свободен до утра.

Пагани вышел из комнаты, Венера и Марс встали. Последний снова заговорил по-английски с теми, кто собирался насладиться играми его сестры.

— Вы сейчас встанете и не будете сопротивляться. А если будете, вас порежут так, что пойдет кровь, но этого будет недостаточно, чтобы отсрочить остаток нашего вечера.

Коренастый темноволосый телохранитель Греко, скорее всего, не понимал по-английски, но достаточно хорошо разбирал интонации, чтобы вытащить из ножен на правом боку нож с лезвием-пилой и медленно провести им под своим горлом, держа другую руку на рукояти рапиры слева.

Хадсон встал, взял Камиллу за руку и помог ей подняться. В ее зеленых глазах стояли слезы, но губы были плотно сжаты, а выражение лица было решительным. Он улыбнулся ей как можно шире и сказал:

— Отойди.

Когда она отошла, он отпустил ее руку, поднял свое блюдо с едой и швырнул его в лицо Марсу.

Лоренцо мгновенно выхватил нож и шагнул вперед, но тут же получил удар кулаком Хадсона в челюсть и отлетел к стене. Греко обогнул стол, его зловещая рапира сверкнула в свете свечей, когда он выхватил ее из ножен.

Хадсон схватил Камиллу, толкнул ее себе за спину, поднял стул, когда Лоренцо снова пошел в атаку, и замахнулся им, попав Лоренцо в левое плечо и отбросив его в сторону с болезненным стоном. В следующее мгновение острие меча Греко оказалось под подбородком Хадсона.

Камилла ахнула, когда еще одно лезвие вонзилось ей в шею.

Это был всего лишь нож для разделки мяса, но Венера решила, что он подойдет для такой сучки. Она схватила Камиллу за волосы и резко запрокинула ей голову. Ее ухмылка, обращенная к Хадсону, наполнила его ледяным ужасом.

— Ты что, не понимаешь по-английски? — спросила она.

Меч Греко резко ударил его в ключицу. Он уронил стул.

Сидящий напротив Марс вытирал салфеткой лицо и грудь.

— Неожиданно и раздражающе. К тому же бесполезно, — сказал он и обратился к остальным по-итальянски: — Спустите их вниз. За этим — следите особенно пристально. Венера, я переоденусь и присоединюсь к тебе.

Потирая плечо, Лоренцо подошел к Хадсону, плюнул ему в лицо кровью и сильно ударил по ребрам. Хадсона пронзила боль, ноги у него подкосились, но он с величайшим усилием воли остался стоять и выдавил из себя смешок.

Под предводительством Венеры, за которой следовали Лоренцо и Греко, их провели через виллу, через заднюю дверь и по садовой дорожке к каменному домику с красной крышей, стоявшему примерно в сорока футах позади основного дома. Открылась похожая на хранилище дверь из темного дуба, и перед ними, освещенная лампами, свисавшими с крюков на желтых стенах, предстала каменная лестница, ведущая вниз.

Лоренцо подтолкнул Хадсона. Они спустились примерно на двадцать футов в похожее на пещеру помещение со сводчатым потолком, которое, как показалось Хадсону, простиралось на некоторое расстояние под виллой. Множество масляных ламп не радовало ни Хадсона, ни Камиллу, потому что в их свете можно было увидеть арсенал орудий пыток, созданных адскими руками и умами. У Камиллы перехватило дыхание, и она напряглась, узнав дыбу, коленный пресс, железного паука, грушу для пыток, железную деву, испанского осла, и большие тиски, которыми можно было раздавить любую часть тела по выбору палача.

Подняв голову, она увидела прикрепленный к потолку блок с натянутой веревкой: строп, на который подвешивали тело со связанными руками с железными грузами на ногах и оставляли висеть, медленно растягивая суставы. Сами гири висели на крюках, вбитых в стену, а на дальней стене был развешан дьявольский арсенал цепей, ножей всех размеров и видов, пил, молотков, долот и топоров. Рядом стоял настоящий монстр: огромный Лупо в металлической маске, облаченный в длинный черный плащ с капюшоном и алой отделкой. Его руки в черных перчатках были сложены перед ним, словно в почтении к этому злу.

Камилла потянулась к Хадсону и сжала его руку. Когда Хадсон в ответ обнял ее, Венера резко рассмеялась и сказала:

— Кажется, среди нас влюбленные. — Она перевела эту реплику для развлечения остальных, и все захохотали, кроме всегда молчаливого человека-волка.

Хадсон задумался, может ли Лупо говорить или из-за отсутствия нормального мяса он отрезал себе язык и съел его с куском хлеба, пропитанным томатным соусом.

Мог ли он что-нибудь сделать? Хоть что-нибудь? Лучше ли умереть в бою, чем быть замученным до смерти?

У Хадсона и Камиллы не было выхода из этой ситуации… если только он не дотянется до одного из висевших на стене…

Лоренцо снова толкнул его, и меч Греко уперся ему в спину. Его подвели к богато украшенному деревянному стулу с высокой спинкой, на подлокотниках которого были кожаные наручники, а на месте лодыжек — кожаные манжеты. На уровне шеи висел дополнительный кожаный ремень. На стуле было вырезано нечто, напоминающее демонические лица, которые тянулись вверх из самой Преисподней. Подушки не было — никакого комфорта, который можно было бы обеспечить в этой обители проклятых, — и Хадсон был потрясен, увидев сотни дыр в спинке и сиденье стула. С правой стороны был закреплен металлический рычаг. Он прикинул, что при перемещении рычага железные шипы вонзятся в плоть через отверстия.

Он увидел, как Лупо схватил Камиллу за руку и потащил к дыбе, а Венера стояла в стороне и наблюдала за происходящим черными глазами, сверкавшими в свете ламп зловещим ожиданием. У Камиллы подкосились ноги, лицо посерело от страха. Человек-волк грубо дернул ее за руку, и она снова встала.

Страх сменился гневом, она стиснула зубы и ударила мужчину в грудь, но получила удар по голове костяшками пальцев в черных перчатках. На этот раз она чуть не упала, но Лупо продемонстрировал свою силу, подняв ее и бросив, как мешок с мусором, на дыбу.

Лучше ли умереть в бою, чем быть замученным до смерти? Похоже, что да.

Хадсон напрягся и ударил локтем назад, целясь Греко в лицо и одновременно пытаясь увернуться от рапиры. Его локоть угодил Греко в грудь, потому что тот двигался быстро, но этого удара было достаточно, чтобы враг пошатнулся. Лоренцо ткнул Хадсона ножом в бок, но тот блокировал удар, нанес встречный и попал Греко прямо в рот с душераздирающим хрустом.

Лоренцо выронил нож, и тот со звоном упал на пол.

— Non ucciderlo! — крикнула Венера. Не убивай его!

Греко тут же снова бросился на Хадсона, и, хотя приказ Венеры был понятен, острие рапиры полетело в противника, как голова ядовитой змеи. Хадсон увернулся, но Лоренцо с окровавленными губами набросился на него, и они оба рухнули на стену рядом с креслом для пыток. Хадсон бил Лоренцо по голове и плечам, нанося удары, которые могли бы переломать кости менее сильному человеку. Лоренцо снова пошатнулся. Решив, что почти победил, Хадсон в последний момент увидел, как на него летит рапира Греко — не острием, а рукоятью и тяжелой декоративной гардой. Она ударила его в лоб прямо над правым глазом. Второй удар пришелся почти в центр лба.

Тьма поглотила его.

Хадсон очнулся — возможно, всего через минуту, — когда его усадили на пыточное кресло. Он моргнул, все еще ошеломленный, и увидел, как Лупо привязывает Камиллу к дыбе за лодыжки и запястья так, чтобы ее руки были заведены за голову и лежали на твердой деревянной платформе. Чтобы усугубить этот ужас, Лупо повернул колесо натяжения стойки на один оборот, и Камилла вскрикнула от боли. Лоренцо стоял, сплевывая кровь и два зуба, и бормоча итальянские ругательства. Он вытащил свой нож, пока Греко застегивал на правом запястье Хадсона кожаный браслет с той стороны. Хадсон потряс головой взад-вперед, и за это Греко ударил его по лицу.

— Подождите! — скомандовала им Венера.

Хадсон заметил, что кто-то еще спустился по лестнице и заговорил с леди Скарамангой. Сквозь дымку он разглядел, что это была та самая пожилая женщина, которая появилась, когда они только приехали, с презрением посмотрела на прибывших, а затем ушла, когда Марс заговорил с ней — вероятно, давая ей указания подготовить спальню, в которой заперли Хадсона и Камиллу.

Экономка?

Венера подошла к Хадсону. Греко, стоявший по стойке «смирно», как хороший солдат, отступил от нее — либо из искреннего уважения, либо из-за животного страха.

— Ты меня слышишь? — спросила она и не стала дожидаться ответа. — Неважно. У нас еще двое гостей. Молодой англичанин и старый дедушка. Кто бы мог подумать?

Она повернулась, чтобы посмотреть на Камиллу, растянутую на пыточном агрегате и беспомощную.

— Ты так прекрасна в таком положении. Я уверена, что этот человек думает так же. — Она обратилась к остальным по-итальянски: — Меня зовет мой брат. Подождите, пока я не вернусь, это ненадолго.

Она посмотрела на Лоренцо, который стоял, прислонившись к стене и зажимая рот рукой. Его глаза были налиты кровью и затуманены, и, казалось, он вот-вот потеряет сознание от ударов рослого англичанина.

— С тобой все в порядке?

— Да, госпожа, — ответил он, но голос был искажен.

— Ты сможешь продолжать?

— Смогу.

— Поднимись со мной и прополощи рот. Я пришлю кого-нибудь вместо тебя. Присмотри за ним, Греко. — Она посмотрела на рослого англичанина в кресле и приняла решение. Ее губы скривились. — Я даю тебе разрешение вонзить в него шипы.

Она сама хотела растерзать на мелкие кусочки именно мерзкую охотницу на ведьм. Мужчина же не представлял для нее никакого интереса. Просто очередной кусок мяса. Она хотела услышать, как чертова охотница кричит.

— Да, госпожа, — откликнулся наемник, но остался стоять по стойке «смирно», пока Венера, Лоренцо и экономка поднимались по лестнице.

У Хадсона голова шла кругом.

Мэтью и Профессор приехали? Сюда?

В голове у него начало проясняться, но он старался держать ее так, словно оставался без чувств. Человек-волк стоял примерно в пятнадцати футах от него, у стойки. Греко вернулся к стулу. Он отложил меч в сторону и двумя руками затянул ремень на левом запястье Хадсона.

Они уже вышли за дверь?

Хадсон больше не мог ждать. Он знал, что должен сделать, и понимал, что у него есть максимум три секунды. Он издал стон, чтобы подчеркнуть свое беспомощное положение.

Греко начал затягивать ремень. Нужно было действовать прямо сейчас.

Глава двадцать четвертая

Несомненно, это была самая дорогая масляная лампа в мире. И, вероятно, самая ценная, потому что без ее света, освещавшего карту в руке Профессора, отыскать дорогу в темноте было бы попросту невозможно. По мнению Мэтью, эта лампа стоила гораздо больше, чем та дополнительная золотая монета, которую он заплатил за нее хозяину парома.

На дороге, которую нарисовал Менегетти, Мэтью пустил лошадей галопом. Пыль поднималась вокруг копыт, гонимая сильным ветром, точно призраки, восставшие из могил, чтобы понаблюдать за удивительным зрелищем в мире живых. Время играло не на руку Мэтью, но лошади пожилой пары, похоже не были привычны к такому темпу. В особенности, они не привыкли пробегать разом столько миль подряд. Приходилось пускать их галопом на короткие промежутки времени и менять темп, поскольку загонять лошадей не хотелось. Мэтью думал — и надеялся, — что им с Профессором, Хадсоном и Камиллой еще понадобится энергия этих животных для обратной дороги.

Если, конечно, Хадсон и Камилла еще живы.

И если Мэтью и Профессор переживут следующие несколько часов.

Разум Мэтью не уставал повторять, что, по всем признакам, это был не очень хороший план.

— Я хочу знать, — обратился Мэтью к Профессору, перекрикивая ветер, — почему вы вернулись.

Фэлл некоторое время молчал, и Мэтью уже подумал, что он не собирается отвечать, но Профессор сунул руку в карман и вытащил что-то, зажатое в кулаке. Он раскрыл ладонь, и в свете лампы Мэтью увидел лежащее на ней маленькое темно-серое распятие, чуть больше трех дюймов в длину.

— Железное, — сказал Фэлл. — Я понял, почему ты спросил священника, есть ли у него такое.

Мэтью кивнул.

— Через два дома от конторы Менегетти был магазин, где продавались предметы религиозного культа, — пожал плечами Фэлл. — Я решил, что, возможно, и вправду кое-чем тебе обязан.

— Но у вас не было с собой денег. Как вы его получили?

Фэлл снова пожал плечами.

— Я торопился. Украл самое маленькое, что смог достать. — Он убрал распятие обратно в карман. — Да, оно маленькое, но железное. Я подумал, что, если зеркало найдется, нам, возможно, захочется быть, так сказать, при оружии.

— Нам? — переспросил Мэтью.

— Как я уже сказал, я кое-чем тебе обязан. Но не по тем причинам, по которым ты думаешь. Я в долгу перед тобой за то, что ты уничтожил все мои ценности.

— Что?

— Именно так, — кивнул Фэлл. — Дело в том, что все ценное для меня прежнего отравляло меня. В Альгеро, когда я подумал, что поиски зеркала потеряли смысл, я осознал: тот, кем я был, мертв для меня. О, нет, он не исчез, он все еще где-то внутри, но я отринул его, как отринул мысль вернуть моего Темплтона из мертвых.

Ему было явно непросто вспоминать о прошлом. Он помедлил, снова изучая карту, прежде чем продолжить.

— В тот далекий день я совершил ошибку, не оказавшись рядом с сыном, и потерял его. Я потерял жену… ребенка… все, к чему стремился. Самого себя. Я был в ярости на весь этот мир, Мэтью. На самом деле, для меня ни богатство, ни власть не имели большого смысла. Дело было лишь в том, чтобы нанести ответный удар. Ты понимаешь?

— Кажется, да, — ответил Мэтью.

— Тогда ты понимаешь и то, почему я тебе обязан. Я знаю, что мои поступки никогда не будут забыты. Например, убийство Ричарда Герральда. А также создание «Белого Бархата» и целая вереница убийств и интриг. Кровавая карточка с моим отпечатком говорила сама за себя.

— О чем она говорила? — спросил Мэтью.

— О том, что в конце концов я не оставлю в этом мире ничего, кроме памяти о разложении. А еще о том, что я мог бы стать ученым, человеком истинной ценности. Я мог совершать открытия и приносить реальную пользу и удовольствие себе и другим. Но этого никогда не будет. Думаешь, мне жаль себя? Нет. Мне жаль профессора Дантона Идриса Фэлла — создание тени, лишенной сущности. — Он вновь склонил голову к карте. — Кажется, нам осталось около четырех миль.

Прошло еще несколько минут, прежде чем Фэлл заговорил снова.

— Я хочу, чтобы ты знал: если это место — именно такое змеиное логово, каким мы его считаем, ему придется появиться еще раз. Ему придется предложить сделку с двумя целями: вытащить Хадсона и Камиллу, если они еще живы, и вытащить нас самих. Я предполагаю, что Скараманги слышали о нем, поскольку на протяжении многих лет он работал с итальянцами. Поэтому будь готов к его возвращению.

— А я думал, он уже проявил себя там, на балконе, — сказал Мэтью.

— О, — тихо рассмеялся Фэлл, — это сущая ерунда.

— Я тоже хочу заключить сделку, — поежился Мэтью. — Скажем… поперчить суп. Я собираюсь сказать Скарамангам, где, по моему мнению, находится зеркало.

— Конечно. И они потребуют, чтобы их привели туда, прежде чем они освободят остальных. И на случай, если это зеркало и вправду работает, в моем кармане лежит распятие. Знай, этот Левиафан может стать твоей погибелью, Мэтью, а тебе ведь есть, ради чего жить. У тебя вся жизнь впереди, твоя любимая ждет тебя.

Мэтью ощутил острую боль в сердце, но не мог позволить ей подорвать свою решимость. Он зашел слишком далеко.

— Если вы выберетесь с Хадсоном и Камиллой, вам надо будет ехать прямо к кораблю.

— О, так теперь ты хочешь спасти мою жизнь, хотя столько раз желал моей смерти? — горько усмехнулся Профессор.

— Я желал смерти не вам, — возразил Мэтью, — а ему.

Лошади неслись галопом, и усиливающийся штормовой ветер завывал вокруг кареты на пути мимо Мирано. Миновав последние виллы, Мэтью свернул на указанную дорогу, ведущую на юг, и вскоре увидел крышу внушительного особняка, освещенную фонарями и окруженную высокой стеной из грубого камня, которая, казалось, была покрыта битым стеклом. Мэтью остановил лошадей перед воротами из черного кованого железа. Сразу за воротами виднелась каменная сторожка.

Мэтью и Профессор спустились с сиденья кучера и подошли к воротам с черным ключом. Никого не было видно. Профессор протянул руку, чтобы коснуться ворот, и пред ними тут же возникли двое мужчин, вооруженных кремниевыми пистолетами. Оба были одеты во все черное.

— Cosa volete?[52] — спросил один из них.

— Говорите по-английски, — тут же сказал Мэтью, подняв черный ключ. Затем указал на себя и Профессора. — Мы англичане.

Очевидно, эти люди хорошо видели в темноте, потому что один из них протянул руку через ворота, взял ключ и осмотрел его. Он что-то сказал второму, и тот вошел в сторожку и быстро вернулся, неся с собой маленькую лампу, горевшую на слабом огне. Он поднес лампу, чтобы лучше рассмотреть ключ. Похоже, искал признаки подделки, которые мог заметить только знающий человек. В свете лампы Мэтью не узнал ни одного из этих людей. О том, сколько всего наемных охранников работает на Семейство Скорпиона, можно было только догадываться, но Мэтью очень надеялся не столкнуться хотя бы с Лоренцо, Пагани или человеком-волком.

Удостоверившись в подлинности черного ключа, охранники вернули его, отперли ворота и впустили гостей, все еще оставаясь настороже. Как только Фэлл прошел на территорию, ворота снова заперли. Один из охранников жестом велел Мэтью поднять руки и начал обыскивать его, похлопывая по рубашке и бриджам. Он нашел мешочек с золотыми монетами, расшнуровал его, осмотрел и вернул без видимого интереса. Когда Профессора обыскали, на свет подняли нож для вскрытия писем. Зная, что так будет, Фэлл предусмотрительно отер его от крови.

— Защита, — сказал Фэлл, но не вызвал у охранников никакой реакции. Нож ему возвращать не стали. Затем из кармана вытащили маленькое распятие.

Под пристальным взглядом охранника Фэлл демонстративно сложил руки в молитвенной позе.

— Вера, — сказал он.

Мужчина пожал плечами и вернул ему распятие. Можно сказать, вера была вознаграждена. Фэлл положил распятие обратно в карман. Охранники опустили пистолеты и пригласили вновь прибывших следовать по извилистой подъездной дорожке, посыпанной белым гравием, к вилле.

Приближаясь к дому, Мэтью заметил, что за ними следит еще один человек, вооруженный пистолетом и рапирой. Его он тоже не узнал. Похоже, в своем кругу Скараманги были довольно могущественны, но, очевидно, жили почти в монашеском заточении. С таким количеством охраны не составляло труда предположить, что на них совершалось множество покушений от лица других преступных организаций Италии. Как там было у Шекспира? Неспокойно лежит голова, носящая корону. Как это было похоже на правду. В случае Скарамангов любой злоумышленник, проникший на территорию дома, мог захотеть отрубить их неспокойные головы. Однако, судя по количеству охраны и тому, что вход сюда невозможен без черного ключа, который проходил тщательную проверку у ворот, к покушениям были готовы. От этого становилось еще страшнее, ведь любого недоброжелателя могло ждать нечто, еще более страшное, чем то, что Лупо сделал с Трователло.

Мэтью попытался не думать об этом.

Они поднялись по шести белым каменным ступеням, сопровождаемые молчаливым конвоем. Потянувшись к железному дверному молотку, Мэтью подумал, что еще сутки назад решил бы, что сходит с ума, если б узнал, что постучится в эту дверь. Впрочем, он и так считал себя сумасшедшим, просто это не умаляло его намерений.

Он постучал.

Через несколько секунд дверь открыла невысокая хрупкая пожилая женщина, одетая в бледно-фиолетовое платье, похожее на кафтан, с белым воротничком и белыми манжетами. Она стояла, бесстрастно взирая на посетителей.

Мэтью продолжал стоять молча, поэтому охранник нетерпеливо сказал:

— Signore, la sua chiave!

— По-английски, пожалуйста, — попросил Мэтью, сбитый с толку этими словами.

— Он говорит, чтобы вы показали свой ключ, — ответила женщина по-английски с сильным итальянским акцентом.

— О! Да, конечно! — Он снова достал ключ. — Мэтью Корбетт и Профессор Фэлл пришли, чтобы увидеть…

Но женщина не дослушала и жестом пригласила их войти. Как только они переступили порог, дверь закрылась. В вестибюль с мраморным полом вошел еще один мужчина с ястребиным носом и пучком рыжевато-каштановых волос на макушке. В его кобуре покоился пистолет. Женщина что-то сказала ему, он кивнул и удалился.

— Пойдемте, — сказала она Мэтью и Профессору.

Их провели через несколько больших освещенных свечами богато украшенных помещений в комнату с окнами, книжными полками, ковром золотистых оттенков и плиткой на полу, а также диваном и креслами, расставленными вокруг маленького квадратного темно-коричневого стола.

— Ждите, — сказала женщина. Примерно через две секунды после ее ухода в комнату ворвался Марс Скараманга, а за ним следовал тот самый мужчина с пучком. Вид у Марса был растрепанный, рубашка задралась. В руке он держал серый пиджак с декоративной синей каймой. На посетителей он смотрел так, словно видел перед собой величайшую из диковинок. Похоже, он был так взволнован визитом, что даже не дал себе труда как следует одеться.

Марс о чем-то поговорил с охранником, оправил рубашку, забрал пистолет телохранителя, и тот быстро вышел из комнаты.

— Вы двое, — сказал Марс. Он покачал головой, губы искривились в изумленной ухмылке. — Как вы, вообще, нашли это место?

— Тебе лучше спросить, зачем мы здесь, — предложил ему Фэлл.

— О, могу догадаться. Вас ведет некая героическая идея спасти своих друзей? Они только что спустились в маленькую игровую комнату моей сестры, которую скоро увидите и вы.

— Я так не думаю. — Фэлл сел в одно из кресел. — Ах! Приятно снять обувь, не так ли?

— Вы совсем из ума выжили? Вы ведь понимаете, что живыми вы отсюда уже не выберетесь? И как вы сюда попали без…

Когда Мэтью полез в карман, на него тут же уставилось дуло пистолета. Однако он медленно извлек и показал черный ключ.

— Менегетти был очень рад подарить нам это и нарисовать карту.

— Этот идиот больше не увидит восхода солнца!

— Слишком поздно, — пожал плечами Фэлл, — я уже убил его.

Телохранитель с пучком вернулся и о чем-то поговорил со Скарамангой. Тот передал ему обратно пистолет.

— Моя сестра должна увидеть вас своими глазами, иначе попросту не поверит мне. — Марс прищурился и бросил недоверчивый взгляд на Профессора. — И что значит, «я уже убил его»?

— Это не метафора. Он был упрямым сукиным сыном. Но… недостаточно упрямым.

— Кто ты такой, черт тебя подери?

— Просто дедушка, как вы с сестрицей изволили думать, — ухмыльнулся Фэлл. — Присаживайся, Мэтью. Чувствуй себя, как дома.

— Пусть постоит!

— Пусть посидит. — Голос Фэлла стал походить на тихое шипение змеи. — Ты понятия не имеешь, кто я такой, не так ли?

— С чего бы мне этим интересоваться?

В этот момент в комнату снова вошла старуха, а за ней — Венера Скараманга и Лоренцо, выглядевший так, будто побывал под копытом лошади. Мэтью подумал, что над ним наверняка поработал Хадсон.

— Ха! — победоносно усмехнулась Венера. — Стало быть, вы явились за своими друзьями? С трудом верю своим глазам. — Она обратилась к экономке по-итальянски: — Отведи Лоренцо на кухню и прибери за ним. Где Пагани? — спросила она мужчину с пучком.

— Думаю, он у себя. Ужинает, госпожа.

— Лоренцо, приведи себя в порядок. Но сначала… — Она вытащила из ножен Лоренцо нож и тот, пошатываясь, побрел на кухню вместе с экономкой. — Бертанца, — обратилась она к другому охраннику, — спустись в комнату и скажи им, что я приду, как только освобожусь. — И снова перешла на английский: — Марс, забери его пистолет.

— Вам не понадобятся пистолеты, юная леди, — сказал Фэлл. — Скажите мне, отчего столь богатая и изысканная красота, как ваша, порой сопровождается таким злом?

— Возьми пистолет, — повторила Венера, и Марс повиновался.

Бертанца вышел из комнаты. Мэтью еще больше разозлил Марса, устроившись в одном из кресел.

— Мне позвать слугу с шампанским? — ухмыльнулся Марс. — Или вы хотите, чтобы мы ушли, а вы могли растянуться и вздремнуть?

— Мы хотим, чтобы наши друзья были освобождены, — ответил Профессор.

— А я хочу, чтобы луна светила нам днем! Глупый старик!

Профессор подался вперед в своем кресле, и Мэтью увидел, как в его горячих янтарных глазах вспыхнула страсть, как изогнулись губы, как выдвинулся вперед подбородок и как неуловимо и безошибочно проявилась непреклонная сила.

— Я — Профессор Дантон Идрис Фэлл, — медленно произнес он. — Вам знакомо это имя?

Марс бросил быстрый взгляд на Венеру, прежде чем сказать:

— Ты проклятый лжец!

— Ты идиот! Тупой ублюдок! Зачем обычному старику врать об этом? Зачем обычному старику вообще знать это имя?

Теперь Марс и Венера переглянулись так, словно их обоих ударило наковальней. Такого от тщедушного английского «дедушки» ни один из них точно не ждал.

— Докажи, что ты тот, за кого себя выдаешь, — потребовала Венера.

— Слышали о «Бархате»?

Первым заговорил Марс.

— Один из моих людей привез из Лондона несколько бутылок, а также рассказы о легендарном Профессоре. Джин здесь не в такой чести, хотя впервые его создали монахи именно в Италии. И все же... Да, я слышал о нем и пробовал.

Мэтью заметил, что пистолет в его руке опустился на несколько дюймов.

— Наркотический эликсир, да? И, насколько я помню, очень приятный на вкус.

— В Лондоне он в моде. Мог бы стать модным и здесь, в Венеции, если ты этого захочешь.

— С чего бы мне этого хотеть?

— Потому что это наркотик. Выпив несколько бутылок, человек привыкает к нему, приходит, скажем так, в восторг и хочет еще и еще. Это стало бы самой прибыльной и требовательной привычкой наравне с опиумом. Если бы вы были единственным поставщиком, вам не нужны были бы мертвые дураки вроде Менегетти.

— Почему бы мне тогда просто не создать вино с добавлением наркотика?

Фэлл сложил пальцы домиком и улыбнулся.

— Делай, если хочешь. Я готов обменять формулу на двух человек, которых вы привели в… как ты там выразился? Игровую комнату? Поверь мне, я многих приводил в такие комнаты, так что я хорошо знаю, что там творится.

Марс выдохнул.

— Боже мой! Ты и вправду он!

Пистолет упал рядом с ним.

— Минуточку! — воскликнула Венера. — Мне плевать на «Белый бархат»! К черту его и разговоры о гребаном опиуме! Вы пришли сюда за зеркалом, а не за тем, чтобы продавать алкоголь с наркотиками! Так почему мы должны позволять вам или кому-то еще забрать его себе?

— Позвольте мне сказать, — предложил Мэтью. Он подождал, пока всеобщее внимание сосредоточится на нем. — Я тоже предлагаю кое-что взамен. Кажется, мне известно, где находится зеркало.

На какое-то время воцарилась тишина. Венера нарушила ее первой.

— Тебе кажется? Что ты имеешь в виду под «кажется»? Ты знаешь или нет?

— Я не утверждаю этого с абсолютной уверенностью, но могу сказать вам, где оно, вероятно, находится.

— Этого недостаточно!

— А вы освободите их, если я вам скажу.

Инициативу перехватил Марс.

— Мы бы освободили их, если б ты отвел нас туда. При условии, конечно, что ты прав. Так где же оно?

Настало время.

— На маяке под названием Левиафан, примерно в четверти мили от побережья Кьоджи.

— Левиафан! Это слово… было написано рукой мертвого колдуна… но… — Марс нахмурился. — Я никогда не слышал о таком месте!

— А ты нечасто совершаешь морские вылазки, не так ли? — подначил Фэлл.

— Кьоджа отсюда… я бы сказал, милях в сорока, — прикинул Марс. — Левиафан. Это название… — Он повернулся к сестре с нарастающим волнением. — Должно быть, это правда! — Он быстро опомнился и постарался обуздать свои эмоции. — Позови Эдетту, — велел он Венере, и она вышла из комнаты, не сказав ни слова.

Они ждали. Марс принялся нервно расхаживать взад-вперед. Через несколько минут Венера вернулась в компании пожилой экономки. Марс обратился к ней по-английски, чтобы их гости тоже все поняли.

— Твой муж был капитаном грузового судна, так?

— Si, padrone, il mio…

— Говори по-английски, — перебил ее Марс.

— Да, хозяин. Мой Джорджио, упокой Господь его душу, был капитаном многих кораблей.

— Ты когда-нибудь слышала о маяке под названием Левиафан? У берегов Кьоджи.

Она погрузилась в воспоминания о прошлом, задумчиво склонив голову и подперев подбородок. Ей потребовалось некоторое время, прежде чем она вспомнила:

— О! Маяк Кьоджа! Да, сэр, я помню, что мой Джорджио говорил об этом. Свет не раз спасал его корабль. Но… он не назывался Левиафаном еще со времен моего детства. Я думаю, шторма почти разрушили его много лет назад, и с тех пор в нем царит мрак.

— Спасибо. Ты можешь идти.

Послышалась ли в его голосе дрожь? Очень похоже на то.

Эдетта уже в дверях остановилась и сказала:

— Это будоражит мою память, сэр, потому что многие ночи, подобные этой, когда надвигался шторм, я не спала и беспокоилась о Джорджио, пока он был в море.

Марс приподнял бровь.

— Надвигается шторм? — переспросил он.

— О, да, сэр. Я слышу это в ветре и чувствую всем своим существом. Да, сэр. Шторм. И очень сильный. — С этими словами она поклонилась обоим Скарамангам и вышла из комнаты.

— Левиафан! — всплеснул руками Марс. — Это, должно быть, то самое место!

— Мы не узнаем этого, пока не увидим своими глазами, — остудила его пыл Венера. — И я предупреждаю, что наши гости останутся там, где они есть, пока мы не разберемся с этим.

— У вас есть необходимая информация, — сказал Фэлл. — Нет никакого резона их удерживать.

Нет никакого резона? — подумала Венера. Да что может знать этот старый дурак? Возможно, он и был важной птицей там, у себя, в Англии, но здесь он находился на территории Скорпиона, и она намеревалась использовать этих людей в качестве своих игрушек даже в том случае, если они найдут зеркало. От одного шага в игровую комнату ее сердце начинало биться чаще, а нутро — трепетать. Почему она должна отказываться от своих кукол из плоти и крови, когда они уже у нее в руках? Две из них ожидают ее прямо там, в комнате! И последнее, в чем нуждается ее брат — это новый способ травить себя опиумом, который он запросто может заменить на «Белый бархат».

— Мы должны принять решение, — сказала она.

Марс поймал ее взгляд и скрытый ото всех, кроме него, намек. Он прекрасно знал желания своей сестры.

— Нам понадобятся сильные лошади, — сказал он ей. — Если мы выйдем в течение часа, то к рассвету сможем добраться до Кьоджи. В гавани будут рыбацкие лодки, мы заплатим кому-нибудь, чтобы нас отвезли туда.

— Надвигается шторм, — напомнил Мэтью. — А вы хотите идти четверть мили по морю?

— Неважно. Почему ты думаешь, что зеркало там?

— Моя профессия — решать проблемы.

— Слишком простой ответ. Кто еще знает о местонахождении зеркала?

— Сейчас — только я и Профессор. А также вы и ваша сестра.

— Оно должно быть там, — повторил Марс. — Левиафан. Оно должно быть там. — Он повернулся к Венере. — Найди Эдетту и попроси, чтобы кто-нибудь привел сюда Пагани. Я помню, что он раньше был моряком. Нам его навыки могут пригодиться. — Он сделал паузу, обдумывая, кого еще из телохранителей лучше взять. — Бракка! Он тоже ходил под парусом. Возможно, нам придется переправляться на лодке самостоятельно.

— Разумно ли это? — обеспокоенно поинтересовался Фэлл. Он уже чувствовал, как вздымаются и накатывают волны.

— Любой надвигающийся шторм успеет пройти, когда мы доберемся туда. А если нет, мы сможем переждать на берегу. — Он вновь посмотрел на свою сестру, которая, к его удивлению, не пошевелилась. — Ты слышала, что я сказал? Иди, найди Эдетту.

Она смотрела на Мэтью и водила пальцем вверх и вниз по лезвию ножа, который забрала у Лоренцо. Он поерзал в кресле, как будто это могло что-то изменить, но ничего не произошло. Мэтью показалось, что она смотрит на него, как паук на трепещущую муху в паутине.

— Сходи сам, — прохрипела Венера. — А мне хочется отвести этого красивого англичанина наверх.

— Этот англичанин хочет остаться там, где он есть, — сказал Мэтью.

Венера одарила его улыбкой, которую другие мужчины сочли бы ослепительной, однако в ее черных глазах плескался огонь Преисподней.

— Ты ведь не боишься меня, правда?

— Боюсь.

— Какая глупость! Мы все здесь повязаны одним делом, не так ли? Я хочу побольше узнать об этом зеркале, пока буду собираться для поездки. Обещаю, я не причиню тебе вреда, — сказала она, и ее улыбка сделалась шире. — Зачем мне это делать?

Мэтью посмотрел на Профессора в поисках помощи, но старик лишь пожал плечами. Мэтью подумал, что, оставшись наедине с этой смертоносной паучихой, он мог бы попытаться уговорить ее освободить Хадсона и Камиллу из камеры пыток до поездки. Сомнительно, но попробовать стоило. И все же… эта женщина пугала его не меньше, чем Тиранус Слотер и печально известная королева мясных колбасок Лира Сатч.

— Давайте все уже сдвинутся с места! — нетерпеливо воскликнул Марс. — Венера, следи за своими манерами, ради всего святого!

— О, непременно. — Она поманила Мэтью за собой.

— Вы пойдете с нами? — с надеждой спросил он Профессора.

— Я так рад, что сижу на мягком сиденье. Меня придется вытаскивать отсюда силой. — Он приподнял подбородок, посмотрел на Венеру и сказал: — Я был бы признателен, если б ты оставила этот нож на столе. И, если с моим сыном случится хоть что-то в твоем присутствии, я сочту это предательством, так и знай.

В ответ на это Венера лишь пожала плечами.

И что же ты сделаешь, если я порежу твоего сынка? — подумала она.

Сыном? — в тот же момент подумал Мэтью. — Профессор Фэлл действительно произнес именно это слово?

— Оставь нож. А я найду Эдетту, — сказал Марс и вышел из комнаты с пистолетом в руке.

Оружие легло на стол, и Верена с насмешливым выражением лица приподняла руки. Пока Мэтью следовал за ней по коридору и вверх по винтовой лестнице, он размышлял о том, что Скараманги не знали, мог ли он принадлежать к роду Фэллов. То, что Профессор назвал его своим сыном, усиливало его защиту. И это было ему на руку, потому что эта женщина, которая вела его в свои покои, не так давно скормила Кардинала Блэка рыси. Только мертвецы знали, на что она еще способна.

Пройдя по другому коридору и поднявшись по лестнице, Венера открыла дверь, и низкий, угрожающий скрежет, донесшийся из угла большой спальни, оформленной в черно-красных тонах, чуть не заставил Мэтью выпрыгнуть из ботинок.

— Не обращай внимания на мою Никс, — проворковала Венера, придерживая дверь для него. — Она просто скучала по мне.

Вопреки здравому смыслу и пронзительной тревоге, Мэтью вошел в комнату, и Венера закрыла дверь. Он убедился, что она ее не запирала. В спальне стояла массивная не застеленная кровать с красным балдахином со смятыми простынями, поверх которых лежал «Малый ключ Соломона». Наверняка, он был открыт на странице с выбранным демоном для Венеры Скараманги.

— Читаете перед сном? — Мэтью указал на книгу.

— Увлекательное чтиво. Полагаю, ты его уже читал?

— В этом нет необходимости. — Мэтью заметил, как рысь скорчилась в углу. Ее желтые глаза заблестели в свете лампы. — Вы позволяете этому животному гулять без поводка?

— Ты же видишь, что на ней ошейник. Поводок привязан к ручке двери моей ванной. Моя милая Никс, ты хотела меня видеть? — улыбнулась она, обращаясь к зверю.

Мэтью не понравилось, как смотрела на него рысь. Он хотел водрузить каждый предмет в комнате между собой и этим существом: и плюшевые кожаные кресла, и комод, и стул, и маленький туалетный столик, на котором стоял королевский набор баночек и флаконов, и черный шезлонг, и овальное зеркало в полный рост на подставке, напоминающей кошачьи лапы, и малиновую ширму для переодевания высотой в два метра, и кровать.

— Зеркало, — сказала Венера. — Я задавала этот вопрос вашему другу. Задам и вам: зачем кому-то искать его, не веря в его силу?

— Меня уговорили за ним поехать.

— Аж из Англии?

— Это долгая история.

— И все же ты проделал ради него большой путь. Ну же, садись. Устраивайся поудобнее.

— В этой комнате я вряд ли смогу устроиться удобно.

— О, ты просто очарователен! Прости. — С этими словами она принялась расстегивать платье.

— Ничего страшного, но я ухожу. — Он направился к двери.

— Ты же не хочешь, чтобы твои друзья пострадали?

Он замер, уже потянувшись рукой к полированной красной ручке двери.

— Какое это имеет отношение к тому, останусь я или нет? Мы заключили соглашение.

— Ты договаривался с моим братом. А мой брат порой не понимает, что лучше для семьи. — Она продолжала снимать платье, расстегивая множество пуговиц. Дойдя до одной из нижних, она повернулась к Мэтью спиной. — Расстегни меня.

— Пусть это сделает кто-нибудь другой. У вас наверняка есть для этого слуги.

— Но я прошу тебя. Разве у вас, в Англии, не принято быть джентльменами?

Эта женщина казалась Мэтью безумной. Что за игру она затеяла? Когда он приблизился к ней, рысь зашипела и встала, ее тело завибрировало от напряжения и жажды крови.

— Продолжай, — настаивала Венера. — Расстегивай.

Пока Мэтью расстегивал ее платье неуклюжими пальцами, надеясь не коснуться ее кожи, Верена думала, что никогда не позволит этому псу надругаться над ней, как не позволяла это ни одному мужчине. Однако, когда он окажется перед ней в ее комнате с игрушками, ему будет некуда от нее деваться. В ее крови медленно закипало напряжение. Нужно было дать ему выход как можно скорее. Если сегодня же вечером она не получит удовольствия в своей игровой комнате, придется искать его в другом месте.

Она сняла платье, повернулась и продемонстрировала Мэтью черный лиф, отделанный красными оборками. Посередине было еще несколько петель из красного кружева.

— Теперь вот это, — томно произнесла она.

— Нет. — Мэтью отстранился от нее.

Она покачала головой так, словно жалела юного дурачка. Зайдя за ширму, она решила, что, когда они найдут зеркало, этот идиот и противный так называемый профессор будут убиты на месте, что бы Марс ни сказал по этому поводу. В глубине души она всегда знала, что ее брат слаб. Пусть они были тесно связаны, в такие моменты она почти ненавидела его.

— Могу я уйти? — спросил Мэтью, бросив на Никс еще один недоверчивый взгляд.

Венера молчала. Он слышал, как шуршат снимаемые ею шелка.

А потом она вышла из-за ширмы совершенно обнаженная.

Он направился к двери, но она встала между ним и выходом. В правой руке она держала нож вдвое длиннее того, что положила на стол внизу.

— Мне это нравится, — прошептала она, проводя кончиком лезвия по шраму на лбу Мэтью, оставленному когтем медведя много лет назад. Он не мог пошевелиться, и, пока лезвие продолжало свое путешествие, он увидел, как напрягаются ее соски. На нижней губе Венеры Скараманги заблестел пот.

Лезвие прошлось по его переносице.

Ее голос был прерывистым и почти умоляющим:

— Разве ты не находишь меня красивой женщиной?

Когда нож коснулся уголков его рта, словно срезая с него ответ, которого желала Венера, Мэтью Корбетт посмотрел в ее мертвые черные глаза и сказал:

— Я нахожу вас самой уродливой женщиной в мире.

Нож остановился.

— Пошел прочь! — закричала Венера с ледяным ужасом в голосе.

— С радостью. — Мэтью отступил назад, подальше от лезвия. И тут он заметил, что взгляд обнаженной женщины не следует за ним. Ее глаза округлились от ужаса и уставились в точку где-то за его левым плечом. Мэтью невольно обернулся, но там никого не было, кроме рыси, издающей очередное шипение.

Венера, — произнесла фигура в фиолетовом одеянии. Она стояла в нескольких футах позади молодого англичанина, словно только что прошла сквозь стену спальни, — ты цепляешься за ложь.

— Ты лжешь! — Ее лицо напряглось, а губы горько искривились. — Это неправда!

Мэтью попятился. Венера все еще преграждала ему путь к двери. Он решил сменить направление, чтобы снова оказаться на безопасном расстоянии от нее и от рыси, пусть даже она оставалась привязанной. Его сердце бешено колотилось. Он понял, что находится в присутствии настоящей сумасшедшей.

Бедная, бедная Венера. Я пришел показать тебе твое будущее.

— Ты ничего мне не покажешь!

Твоя красота, — продолжал Доминус, — даже сейчас увядает. Этот юноша сказал тебе правду. Как ужасно, что ты отчаянно веришь в зеркало, которое не может быть настоящим.

— Оно настоящее! Я заберу его! Убирайся! — Она занесла нож для удара.

Мэтью поднял руки, готовясь отразить удар, хотя и понимал, что женщина обращается не к нему, а какому-то невидимому существу, чье присутствие было значимым лишь для нее самой.

Доминус? Призрак Блэка привязался к ней? Но ведь эта тварь была лишь плодом его извращенного разума, разве нет?

Дорогая Венера, — прошептало существо голосом, кружившим в вихре сотен других голосов, сливавшихся в одну жуткую интонацию. — Взгляни на свое будущее!

Она знала, в чем ее грех. Она усомнилась в силе зачарованного зеркала. Все это время в ней прорастало маленькое зернышко сомнения, и теперь, когда она оказалась на пороге обретения самого дорогого сокровища, она слишком боялась, что его не окажется в башне Левиафана. Там может оказаться лишь груда бесполезного стекла. И если это будет так, она и сама разобьется прямо там.

Красота, красота… все ради красоты.

Твое будущее, — сказал Доминус, — без зеркала, которого не может быть.

С нарастающим ужасом она посмотрела на свои руки и увидела, как кожа на них начинает сморщиваться. Как истончаются пальцы, как ногти превращаются в желтоватые старческие когти. На коже появились темные пятна надвигающейся немощи.

Пока она с ужасом смотрела на будущее, предсказанное Доминусом, морщинистая кожа поползла вверх по ее рукам, покрыла плечи, затем грудь, сделав ее обвисшей, плоской и грубой. Венера вскрикнула, на глаза навернулись слезы… а потом она осмелилась взглянуть в зеркало.

То, что она там увидела, было похоже на труп. Плоть на ее теле кое-где сморщилась, а кое-где обвисла. Ее грудь, которой она так гордилась, стала плоской и вялой, как флаг в безветренную погоду. Живот превратился в кошмарную груду складок, бедра покрылись синими прожилками и сморщились, а лобковые волосы поредели и поседели. Ее лицо… иссохшее, как призрак приближающейся смерти… некогда черные волосы превратились в рваную белую тряпку, черные глаза, обведенные фиолетовыми кругами, ввалились в череп, и когда она открыла рот, чтобы снова закричать, некогда прекрасные белые зубы превратились в обломки, похожие на старые гнилые пробки.

Она судорожно выдохнула. На ее руках разрастались темные пятна, и в них были смерть, разложение и навсегда утраченная красота. С криком отчаяния она решила в лихорадочном ужасе вырезать их и начала наносить удары ножом, который держала в правой руке, в левую. Кровь брызнула ей в лицо.

Мэтью попятился, пока не уперся в стену.

Венера Скараманга сжимала окровавленный нож в левой руке, чтобы теперь ударить по своей правой. Она все резала, резала и резала, точно не чувствуя боли. Но этого было мало, и она решила отрезать эти отвратительные обвисшие груди, срезать с себя всю эту больную плоть, избавиться от этой трагедии.

Нож все полосовал, а кровь разбрызгивалась, попадая на зеркало.

Мэтью все еще не мог обойти эту сумасшедшую.

— На помощь! — закричал он. — Кто-нибудь! Помогите!

Нож все вонзался и вонзался в тело. А затем, когда он упал на кровавый пол у ее ног, Венера Скараманга, пошатываясь, двинулась вперед к существу, которое, как она знала, любило ее больше всего на свете, и окровавленными руками подняла Никс.

Мэтью услышал, как это существо зарычало от жажды крови. Как только Венера прижала рысь к себе, ее клыки вонзились в окровавленные руки, но женщина не отпустила объятий, а сделала их еще крепче. Она напевала что-то, обнимая поедающего ее хищника.

В своем царстве экстаза, в своем мире самоудовлетворения и боли, Венера увидела фигуру в фиолетовом одеянии на другом конце комнаты, наблюдавшую за ней. Она была совершенно уверена, что та считала ее самой красивой женщиной, которую когда-либо знала. А потом существо склонило свою безликую голову в капюшоне, попятилось и исчезло за забрызганной кровью стеной.

Лишь теперь она поняла, где находится и что ее поедают заживо.

Она закричала, как проклятая.

Дверь распахнулась. Ворвался сначала Марс, затем телохранитель, а следом Профессор Фэлл. Позади стояла Эдетта, заставшая тот момент, когда рысь вонзилась Венере в горло.

Венера упала на колени. Рысь продолжала рвать ее в неистовстве, в воздухе летали брызги крови, и Марс с криком ужаса и ярости шагнул вперед и поднял пистолет. Никс набросилась на него, шипя, словно защищая свою хозяйку и свою добычу в одном лице.

Марс выстрелил ей в голову.

В облаке голубого дыма тело рыси упало на пол рядом с Венерой. Черные глаза некогда красивой женщины стеклянным взглядом уставились в потолок.

— Боже мой! Боже мой! — закричал Марс.

Он опустился на колени рядом с телом сестры, коснулся того, что осталось от щеки, потряс окровавленной рукой, словно пытаясь разбудить усопшую... А затем встал, подошел к Мэтью, поднял пистолет, взвел курок и нажал на спусковой крючок.

По счастью, это был одноразовый пистолет. Марс отвел руку назад, собираясь ударить Мэтью по голове. Фэлл попытался броситься вперед, но телохранитель Бракка перехватил его.

— Что ты с ней сделал? — закричал Марс. Его глаза покраснели, а лицо осунулось. — Что ты сделал?

— Ничего! Клянусь! — Мэтью поднял руку, прикрывая голову. — Она разделась, сошла с ума и начала резать себя! А потом она сама пошла к этой твари!

— Резать себя?! Да что ты… — Он хотел приказать Бракке выстрелить этому англичанину в голову, но тут понял, что вокруг него нет крови. А ведь Венера и правда прижимала к себе монстра, который терзал ее.

Сошла с ума. Этот урод сказал, что она разделась, сошла с ума и начала резать себя, а потом сама пошла к этой твари…

Он вспомнил, что и сам не раз считал ее близкой к грани безумия. А теперь… какова бы ни была причина, Венера была мертва.

Марс опустил руку и повернулся к телу Венеры.

— Моя сестра. Боже… моя сестра. — Он прерывисто вздохнул, поднял руку и коснулся рыжих волос на левой стороне своей головы. Что же ему делать без нее? Они всегда были неразлучны. Они всегда были вместе. Они были семьей. Что же ему теперь делать?

На глаза навернулись слезы. Он почувствовал себя таким маленьким и одиноким. Ему требовалась ее сила, ее жизненная энергия, чтобы не пропасть. Как ему жить дальше?!

О, он знал.

Зеркало!

На маяке Левиафан.

— Я хочу вернуть свою сестру, — дрожащим голосом произнес он, повернувшись к Профессору. — Это возможно?

Лицо Фэлла оставалось мрачным.

— Если слухи о зеркале не врут, то да.

— Как?

— Я собирался призвать слугу, чтобы вернуть из мертвых собственного сына. У меня было три демона на выбор, но я выбрал Асмодея.

Марс увидел на кровати открытую книгу демонов. Он потянулся к ней, но остановился, когда понял, что страницы книги и окружающие ее листы были забрызганы кровью его сестры.

— Я помню сигилу и заклинание, — сказал Фэлл замогильным голосом. — Нам понадобится мел, чтобы нарисовать печать.

— Мел? — спросил Марс, обращаясь к Эдетте.

— Он есть, сэр. Его используют в прачечной и для защиты столового серебра от потускнения.

— Принеси, — приказал он, и она быстро ушла. — Возьми книгу, мы ее забираем — последовала следующая команда, обращенная к Бракке. Затем он повернулся к Мэтью и Профессору и с мучительной настойчивостью заявил: — Мы уходим прямо сейчас.

Глава двадцать пятая

Левая рука… она зловещая.

Так говорил Хадсону его учитель фехтования. Левая рука действительно была зловещей, потому что у большинства людей левая сторона в теле слабее правой. Так было и с самим Хадсоном.

Но теперь, когда Греко застегивал в кандалы левое запястье Хадсона, чтобы привязать его к стулу с шипами, эта рука должна была стать по-настоящему зловещей, иначе никак. А ведь пока эта безумная Венера Скараманга не вернулась, ничто не предвещало смерти ни ему, ни Камилле, привязанной к дыбе.

Три секунды. Сделай все, что сможешь, или умри.

Итак… нужно было действовать.

Когда Греко обеими руками взялся за манжету и пряжку, Хадсон перестал притворяться. Он мысленно рассчитал расстояние до ножа с лезвием, похожим на пилу. Его левая рука выскользнула из манжеты прежде, чем Греко успел застегнуть пряжку. Мгновение — и она ухватилась за рукоять ножа. Следующее — и нож, выскользнувший из ножен, полоснул Греко по горлу.

Греко пошатнулся, прижимая обе руки к смертельной ране. Хадсон наблюдал его борьбу за выживание, и она казалась ему очень… медленной, словно само время начало растягиваться перед ним. Когда Хадсон принялся лихорадочно расстегивать кожаный манжет, привязывающий его правую руку к стулу, Лупо оказался у стены с оружием. Он снял топор с крюка.

Камилла предупреждающе закричала, сумев поднять голову и предречь надвигающуюся бойню.

Лупо замахнулся топором, но Хадсон повалил стул. Лезвие откололо кусок от богато украшенного подголовника, и крупная щепка пролетела мимо лица Хадсона. Нож прорезал правый манжет, но не настолько глубоко, чтобы ослабить хватку пряжки. Хадсон повернулся так, чтобы стул оказался у него за спиной, поэтому следующий удар топора вновь поразил только дерево. Хадсон работал ножом, как безумный, и молился, чтобы человек-волк не успел нажать на рычаг, высвобождающий шипы.

Он знал, что Лупо готовится к третьему удару топором, поэтому с отчаянным криком прорвал кожу манжеты лезвием ножа и освободился. Отшвырнув от себя стул и откатившись в сторону от тяжелых ботинок человека-волка, он услышал, как топор опускается на стул, а затем раздался щелчок, свидетельствовавший о том, что пыточный агрегат оправдал свое назначение.

Сжимая в руке нож, Хадсон поднялся на ноги и отскочил, когда топор просвистел в нескольких дюймах от его груди. Он увидел меч Греко у стены справа от себя. Нужно было использовать его и свою зловещую руку. Он видел, что глаза за металлической маской тоже заметили меч. Лупо тут же начал двигаться, чтобы преградить своей жертве путь к оружию, и Хадсону ничего не оставалось, кроме как метнуть в него нож. Палач отбил его, словно он был ничтожным насекомым, однако это помогло Хадсону выгадать пару спасительных секунд на то, чтобы ухватить меч Греко более сильной правой рукой, развернуться и стать лицом к лицу со своим противником…

… Но тут его рука задрожала, на лице выступил холодный пот, и от непроизвольного спазма рука сжалась, выронив оружие на пол.

Он не мог держать меч.

Засмеялся ли монстр? Если да, то веселье было преждевременным.

Хадсон бросился на Лупо со скоростью пушечного ядра. Прежде чем человек-волк успел поднять топор, Хадсон врезался в него. Пусть великан был намного массивнее крупного англичанина, никто (кроме, разве что, каменной скалы) не смог бы устоять под таким ударом. Лупо отлетел назад и упал на какое-то устройство с железными шарами на цепях. Каким-то образом он умудрился не выронить топор.

Хадсон встал на колени, быстро поднялся на ноги, подошел к стене с оружием и снял второй топор с крюков. Оскалившись, он повернулся к палачу, сплюнул на пол и прорычал:

— Давай, волчонок!

Лупо бросился вперед.

Он замахнулся топором, но в последний момент перенаправил удар на левую руку Хадсона. Тот заметил обманный маневр и сдвинулся до того момента, как топор достиг цели. Ему удалось парировать удар. От столкновения двух лезвий в воздух полетели голубые искры, но Хадсона сильно развернуло от такой массивной атаки. Он отступил, подняв топор для защиты. Сердце бешено колотилось: он знал, что, не парируй он удар, его хватило бы, чтобы разрубить человека пополам.

Лупо снова бросился в атаку, и лезвия опять столкнулись. От удара Хадсону заломило руки до самых плеч. Он понял, что не сможет долго сдерживать этого зверя и рано или поздно выронит топор.

Отступая, он споткнулся об устройство, которое Лупо уронил на пол. Эта ошибка привела к взмаху топора, который едва не снес Хадсону голову, ему удалось пригнуться лишь в последний момент. Ботинок наступил на цепь с прилепленным к ней шипастым железным шаром. Мгновение спустя Хадсон понял, что цепь сорвалась с крюка, крепившегося к центральной части пыточного устройства.

Лупо снова кинулся вперед с поднятым топором. Хадсон метнул свой прямо в волчью маску. Палач пригнулся, и топор пролетел над его головой, тут же врезавшись во что-то на другой стороне комнаты. Хадсон успел подобрать цепь и раскрутил железный шар у себя над головой.

Он размахнулся.

Шар полетел точно в цель, цепь обвилась вокруг древка топора в руках палача, прежде чем Лупо успел крепче сжать его. Хадсону удалось вырвать оружие из лап противника в черных перчатках. Не теряя времени, он начал преследовать человека-волка, который отступал осторожными, тихими шагами. В прорезях маски блестели глаза загнанного зверя.

Внезапно Лупо развернулся и помчался к топору, который метнул в него Хадсон.

Пришлось принимать быстрые решения.

Хадсон побежал к дыбе, на бегу хватая второй топор. Краем глаза он увидел, как Лупо берет оружие. Одним ударом Хадсон перерубил веревку, которая привязывала Камиллу к пыточному агрегату, другим — веревку, которая стягивала ее ноги. Теперь она освободилась от мучения дыбы, хотя руки и лодыжки все еще были связаны между собой.

Хадсон развернулся, когда человек-волк оказался почти рядом с ним.

По залу эхом пронесся звон сталкивающихся топоров. Удар пошатнул Хадсона и отнял у него последние силы. Ему удалось ударить Лупо в живот, но это не принесло никакого результата.

Серия ударов — и топор Хадсона отлетел в сторону.

Лупо занес оружие для смертельной атаки, но Хадсон не собирался сдаваться и бросился на него. Лупо схватил его за руки, но тот стряхнул его хватку. Палач предпринял вторую попытку, и Хадсон повис на нем, как бешеный пес, вцепившийся зубами в окровавленное мясо. Внезапно тупая сторона головки топора опустилась на левую руку Хадсона, и треск ломающейся кости подсказал, что схватка почти закончена.

Боль пронзила руку и плечо, перед глазами все заволок красный туман. Хадсон упал, зная, что следующий удар обрушится на его голову.

В этот момент Камилла Эспазиель спрыгнула с дыбы.

Она приземлилась прямо на спину человека-волка. Прежде чем он успел стряхнуть ее, она просунула руки под плащ и маску и перехватила его шею веревкой, все еще стягивающей ее запястья. Она подогнула ноги, расставила колени и, взмокшая и бешенная, изо всех сил вцепилась ему в горло.

Лупо извивался и метался, снова попытавшись замахнуться топором на Хадсона. Тот откатился в сторону, держась за сломанную руку. Пока Камилла душила зверя, тот бросил топор и схватился за ее обеими руками, и Хадсон понял, что в следующее мгновение чудище бросится назад, чтобы прижать Камиллу к краю верстака.

Прежде чем Лупо успел сломать Камилле спину, Хадсон поднял топор и одной рукой пронзил правую ногу палача чуть выше колена. Удар был недостаточно сильным, но его хватило, чтобы вонзиться в плоть. Темно-синие бриджи потемнели и намокли от крови.

Лупо пошатнулся, но не упал. Камилла продолжала давить, и Хадсон вырвал топор, чтобы нанести второй удар.

Из-под маски донесся сдавленный звук. Лупо предпринял еще одну попытку стряхнуть Камиллу, но силы явно покидали его. Хадсон ударил его по другой ноге выше колена, однако зверь все равно не упал.

Камилла чувствовала, как руки человека-волка хватают ее в попытке сломать ей пальцы. Конец веревки почти застрял у него в горле, и он издал сдавленный звук. Пальцы Камиллы разжались под натиском его силы.

Хадсон поднялся с топором в здоровой руке. Комната вокруг него кружилась. Он замахнулся и из последних сил ударил топором прямо в центр груди Лупо.

Раздался звук, словно от удара по стволу дерева.

Человек-волк вздрогнул и издал сдавленный гортанный звук.

Он не упал.

Хадсон ударил его еще раз. Подбородок Лупо приподнялся, и Хадсон увидел, что веревка вошла в его шею так глубоко, что из-под нее почти сочилась кровь. Ему пришлось ударить его топором в грудь в третий раз, пока Камилла продолжала висеть у него на спине.

Кость треснула.

Изо рта маски потекла струйка крови. Когда Хадсон вытащил лезвие, поврежденные ноги Лупо, наконец, подкосились, и он повалился вперед на пол, где начал мучительно ползать, пока Камилла седлала его.

Хадсон дрожал. Ему казалось, что придется отрубить этому сукиному сыну голову, чтобы покончить с ним. Он увидел кожаные ремешки, на которых была застегнута маска. Волосы на затылке у Лупо были темные и коротко подстриженные.

Камилла в изнеможении высвободила руки и скатилась с мужчины. Хадсон сел верхом на спину Лупо и ударил его топором по голове.

Лупо замер и больше не двигался.

Хадсон только сейчас понял, что они с Камиллой сидят на полу по обе стороны от мертвого тела великана. Он бы не удивился, если б Лупо внезапно сел, чтобы продолжить бой, даже с топором, плотно засевшим у него в черепе.

Он услышал, как наверху открывается дверь.

Кто-то спускался по лестнице.

Хадсон устало поднялся, приставил ботинок к затылку Лупо, с влажным хрустом выдернул топор и, когда в комнату вошел мужчина с пучком на макушке, поприветствовал его.

Для этого хватило одного удара. Топор вонзился прямо между его бровями.

Когда мужчина упал на пол, Хадсон оглядел его и заметил, что кобура с пистолетом пуста. Он отвернулся, и его стошнило тем немногим, что было у него в желудке. Схватка истощила его.

Подойдя к стене, Хадсон, пошатываясь, выбрал небольшую пилу и снова сел рядом с Камиллой. Левая рука пульсировала болью, внимание то концентрировалось, то рассеивалось, но он знал, что должен держаться, потому что в любую минуту сюда мог войти кто-нибудь еще.

Сможет ли он убить еще кого-то? Ему не хотелось это выяснять.

Он применил всю оставшуюся силу, чтобы перерезать путы Камиллы.

— Нам нужно выбираться отсюда, — вяло произнес он, освободив ее.

— Как? — хрипло спросила она.

У него не было ответа на этот вопрос. Ему нужно было подумать. Решение проблем было специализацией Мэтью, а не его собственной, но когда на кону стояла жизнь любимой женщины…

Жизнь любимой женщины…

Стало быть, он и правда ее любит?

У него не было времени разбираться в своих эмоциях. Они были живы, и он хотел, чтобы так и оставалось. Хадсон посмотрел на труп.

— Мы уходим, — сказал он, вспоминая ворота и сторожку, которые они видели, пока ехали в повозке. — Выйдем через ворота так, будто мы здесь хозяева.

— Что? — не поняла Камилла.

— Я, конечно, меньше него, но, возможно, достаточно большой, чтобы одурачить охранников ночью. В маске и перчатках… это может сработать. Кто в здравом уме попытается остановить этого монстра?

— Ты можешь выбраться отсюда в его обличье, но меня они не выпустят. И что насчет Мэтью и Профессора? Они ведь тоже здесь, не так ли?

— Да. Только какого дьявола они здесь делают?

— Они здесь за тем же, что и мы, — покачала головой Камилла. — Подозреваю, они пришли, чтобы спасти нас.

Он кивнул.

— Да, — сокрушенно сказал он, потому что понимал: это было правдой. И еще кое-что было правдой. — Если б ты не придушила этого зверя, я был бы уже мертв. Спасибо тебе.

— Он был большой мишенью, — усмехнулась Камилла. — Я не могла промахнуться.

Ему хотелось прижать ее к себе хотя бы здоровой рукой, но времени было в обрез. Венера могла вернуться в любую секунду.

— Помоги мне снять с него перчатки и плащ, — сказал он. — Моя левая рука сломана, я не могу ею пользоваться.

Когда они закончили, он попросил Камиллу расстегнуть ремешки маски. Однако, когда они закончили, Хадсон обнаружил в себе любопытство, присущее его лучшему другу. Оно было почти так же сильно, как его боль.

— Давай попробуем перевернуть его. Я должен увидеть его лицо.

Это усилие выбило из обоих остатки сил, но им удалось перевернуть труп на спину. Металлическая маска немного помялась, но все равно была цела. Хадсон снял ее с лица и посмотрел на мертвеца.

Ему было около сорока, у него были карие глаза, смотревшие прямо, и широкое лицо с квадратной челюстью. Его темные волосы были коротко подстрижены. На верхней губе и щеке виднелся шрам. На переносице были заметны следы нескольких переломов. Хадсон посмотрел на синяк на горле, который уже начал чернеть, и увидел еще один шрам в том месте, где когда-то мужчине перерезали горло, вероятно, повредив и, возможно, перерезав голосовые связки. Он подумал, что тот, кто оставил шрамы на теле этого человека, должно быть, тоже был монстром.

Он понял, что смотрит на лицо такого же солдата, как и он сам, послушного зову битвы.

Хадсон обратил внимание на стену с оружием, на все эти острые клинки, предназначенные для того, чтобы калечить и убивать. Они были важной частью жизни Лупо. Какой была бы его жизнь без них? Потому что сам Хадсон устал от войны, смертей и убийств. Все, чего он сейчас хотел, — это быть с Камиллой в любой роли, в которой она бы его приняла.

Любил ли он ее по-настоящему? Он не был уверен, что познал любовь, но чувствовал себя комфортно в присутствии этой женщины. Он хотел обнять ее и помочь ей прожить остаток жизни так, как она помогла бы ему. Настоящая любовь? Это было тайной, как и вера Камиллы в то, что они встретились и узнали друг друга в какую-то далекую эпоху.

Но этот солдат, осознавший, что больше всего на свете ищет утешения и покоя, решил, что даст любви возможность прикоснуться к нему.

Им нужно было выбираться отсюда. Камилла помогла Хадсону надеть перчатки. Пришлось надевать и маску, на которой остались кровавые следы от последнего выдоха Лупо. Он решил не брать со стены другое оружие. Камилла надела маску ему на голову, они поднялись по лестнице и осторожно вышли за дверь. Фальшивый человек-волк шел впереди.

Что делать с Мэтью и Профессором Фэллом? У Хадсона была идея, как вывести за ворота себя и Камиллу. Но как вывести остальных?

Они шли по продуваемой ветром садовой дорожке, но держались в стороне от виллы, проходя через темный участок с декоративными кустарниками слева от подъездной дорожки. По дорожке внезапно проехал маленький коричневый экипаж с черной отделкой, запряженный двумя лошадьми, с неизвестным Хадсону кучером. Экипаж проехал мимо них, удаляясь от главной дороги.

Осторожно продвигаясь в пределах видимости ворот и сторожки, они увидели, как большой черный лакированный экипаж Скарамангов, запряженный четверкой лошадей, выехал на подъездную дорожку позади виллы. На месте кучера сидели двое мужчин, одним из которых был Пагани, а второй — незнакомцем. Карета остановилась перед ступенями виллы, и, когда Хадсон и Камилла пригнулись, чтобы их не было видно, они увидели, как Марс Скараманга, Мэтью и Профессор выходят из дома.

Скараманга нес лампу. Жестом он приказал остальным поторапливаться. Все забрались в карету, та тронулась, ворота открылись, и карета повернула налево в сторону Мирано.

Двое мужчин в сторожке закрыли и снова заперли ворота.

— Хорошо, — как можно тише сказал Хадсон из-под маски. — По крайней мере, я знаю, что Мэтью и Фэлл выбрались оттуда. Слава Богу… правда, только он теперь и знает, куда они направляются.

Или дьявол, — подумал он.

Не похоже, что их силой запихивали в карету.

А где же эта проклятая сестра?

Ему не хотелось это выяснять.

— Следуй за мной, — сказал он Камилле. — Прямо за мной. Когда я подам тебе сигнал, я хочу, чтобы ты спряталась среди деревьев и листвы как можно ближе к сторожке и не двигалась, пока я снова не подам тебе знак. Хорошо?

Она кивнула.

Прикрыв сломанную руку плащом, Хадсон направился к караульному помещению, стараясь держаться как можно прямее. Он постучал в дверь, и мужчина, который встал из-за небольшого столика, за которым они играли в карты при свете лампы, отпрянул при виде него. Второй мужчина, которого Хадсон не узнал, тоже вскочил, как будто внезапно сел на стул с шипами.

Человек-волк указал на них обоих, а затем на виллу.

Первый мужчина задал какой-то вопрос по-итальянски. Хадсон снова указал на виллу здоровой рукой в черной перчатке. Он надеялся, что эти люди не станут приближаться к грозному Лупо настолько, чтобы понять, что перед ними лишь его уменьшенная копия. Не слишком уменьшенная, но все же… за маской Хадсон затаил дыхание.

Второй мужчина заговорил с первым по-итальянски. Хадсон увидел, что оба вооружены пистолетами, а у стены рядом со столом стоял меч.

Человек-волк издал ворчащий звук и еще раз взмахнул рукой, словно призывая охранников «шевелить задницами». Поймут ли они, что Венера, экономка или кто-то другой из дома решил позвать их? Следующие несколько секунд покажут.

Первый мужчина посмотрел на фальшивого человека-волка с искренним уважением, граничащим с трепетом. Затем он сделал знак другому следовать за ним, и они быстро зашагали по дорожке к дому.

Когда мужчины подошли к парадной лестнице, Хадсон поднял правую руку, чтобы подать сигнал Камилле. Она вышла из-за листвы примерно в десяти футах от караульного помещения. К тому времени, как она подошла к Хадсону, он отодвинул тяжелый засов, запирающий ворота, открыл их, и они вышли.

Они заспешили вперед, навстречу ветру. Хадсон ожидал, что в любую минуту за ними могут погнаться, однако этого не произошло. Отойдя на приличное расстояние от виллы и оказавшись в ночи, Камилла споткнулась заплакала, но это были слезы облегчения. Хадсону и самому хотелось разрыдаться в голос после сегодняшней ночи.

Они ненадолго сошли с дороги, чтобы Камилла могла отстегнуть ремешки маски, а затем он бросил ее в траву, обнял любимую женщину, и они зашагали к далеким огням Мирано.