Левша на обе ноги (авторский сборник)

Море бед

Мистер Меггс решил свести счеты с жизнью. В промежутке между той минутой, когда эта идея зародилась в его душе, и принятием твердого окончательного решения были минуты, когда он колебался. Подобно Гамлету, он спрашивал себя, достойно ль смиряться под ударами судьбы, иль надо оказать сопротивленье и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними [20]? Но теперь все это осталось позади. Он решился.

Главная мысль мистера Меггса — так сказать, опорная балка в его платформе — состояла в том, что для него не существовало вопроса, достойно ль смиряться под ударами. Достойно, недостойно — не в этом дело. Решить нужно было другое — есть ли смысл и дальше терпеть совершенно адскую боль в желудке. Мистер Меггс страдал расстройством пищеварения, а поскольку он в то же время преданно ценил хорошую кухню, то жизнь для него превратилась в одну долгую битву, из которой мистер Меггс неизменно выходил побежденным.

В конце концов это ему надоело. Оглядываясь на прожитое, он видел долгую вереницу лет и ни проблеска надежды на будущее. Все созданные человечеством патентованные лекарства подвели его, одно за другим. «Превосходные пищеварительные пилюли» Смита мистер Меггс испытал на себе и проверил неоднократно. «Животворная жидкость» Бленкинсопа — он выпил ее столько, что можно устроить озеро и пустить в плавание небольшой корабль. Дама-шпагоглотательница из цирка Барнума и Бейли рекомендовала «Первоклассный болеутолитель» Перкинса — мистер Меггс в нем прямо-таки купался. И далее по списку. Организм только зло смеялся над всеми чудодейственными средствами.

— Смерть, где твое жало? [21] — подумал мистер Меггс и занялся приготовлениями.

Люди, которые серьезно изучали вопрос, утверждают, что склонность к самоубийству сильнее всего среди тех, кто старше пятидесяти пяти, а кроме того, вдвое чаще это случается с людьми праздными. К несчастью, мистер Меггс, если можно так выразиться, попал под огонь из обоих стволов. Ему уже исполнилось пятьдесят шесть лет, и он был, наверное, самым праздным из совершеннолетних жителей Соединенного королевства. Мистер Меггс не трудился и не прял [22].

Двадцать лет тому назад он неожиданно получил наследство и дал волю природному вкусу к безделью. В то время мистер Меггс работал клерком в захудалой транспортной компании. На досуге он увлекался литературой — то есть постоянно собирался прочесть наконец сто лучших книг мира, а пока ограничивался ежедневной газетой, да иногда журналом.

Таким он был в тридцать шесть. До тех пор жалованье, при котором не позволишь себе самые дорогостоящие и восхитительные блюда в меню, кое-как удерживало несварение в границах разумного. Так, покалывало иногда, а чаще даже и не покалывало.

Потом явилось наследство, и мистер Меггс закусил удила. Покинув Лондон, он вернулся в родную деревушку и там провел следующие двадцать лет в обществе французского повара и сменяющих друг друга секретарей, которым изредка диктовал, воображая, будто работает над книгой о британских бабочках. Денежные обстоятельства позволяли побаловать себя, и он себя баловал. Никто не требовал от него заниматься физкультурой — он и не занимался. Никто не предостерег мистера Меггса, как опасны омары и гренки по-валлийски при сидячем образе жизни. Некому было предостеречь. Все, наоборот, поощряли в нем омарство, потому что человек он был гостеприимный и любил обедать в компании друзей. В результате Природа, как водится, подстерегла его и поймала в западню. Однажды мистер Меггс проснулся хроническим диспептиком. Беда обрушилась, как гром с ясного неба. Только что все было мирно и прекрасно, а в следующую минуту злая и непоседливая дикая кошка раскаленными когтями терзает его внутренности.

И вот мистер Меггс решил разом со всем покончить.

В эту тяжелую минуту к нему вернулись педантичные привычки молодости. Когда долго служишь клерком, пусть даже и в самой захудалой транспортной компании, невольно приучаешься все делать систематически, и мистер Меггс занимался приготовлениями спокойно и с предусмотрительностью, достойной лучшего применения.

Таким мы и видим его однажды чудесным июньским утром. Мистер Меггс сидит за письменным столом и готов к смерти.

За окошком солнце раскаляет аккуратные деревенские улочки, в горячей пыли дремлют собаки. Люди, вынужденные работать, трудятся в поте лица, но мыслями они сейчас далеко, в прохладе сельского трактира.

А мистер Меггс холодно спокоен — и телом, и душой.

Перед ним на столе разложены шесть кусочков бумаги. Это кредитные билеты, в которых воплощено все его земное достояние, не считая нескольких фунтов. Рядом — шесть писем, шесть конвертов и шесть почтовых марок. Мистер Меггс невозмутимо на них смотрит.

Он бы никогда не признался в том, что здорово повеселился, пока писал эти письма. Несколько дней он выбирал себе наследников и почти позабыл о болях в желудке. Мистер Меггс сам удивлялся, чувствуя себя почти веселым. Да, он отрицал бы до последнего, что было очень увлекательно сидеть в кресле и раздумывать о том, кого из многомиллионного населения Англии осчастливить своим богатством, — но правда именно такова. В голову приходили самые разные идеи. Он ощущал себя всемогущим — простое обладание деньгами никогда этого не давало. Мистер Меггс начал понимать, почему миллионеры оставляют иногда такие дурацкие завещания. Он подумывал даже выбрать наугад одного человека из адресной книги по Лондону и завещать все ему, и отказался от затеи, только когда сообразил, что не сможет увидеть изумление и восторг получателя. А такую штуку нет смысла затевать, если сам не будешь присутствовать при финале.

Эксцентричность уступила место сентиментальности. Старые товарищи по конторской работе — вот кто должен унаследовать его деньги. Хорошие были ребята! Некоторые уже умерли, но с полудюжиной человек он еще поддерживал отношения и, что немаловажно, знал их нынешние адреса.

Важно это было потому, что мистер Меггс решил не оставлять завещания, а просто разослать деньги по почте своим наследникам. Известно, что такое завещание! Даже если все просто и понятно, того и гляди возникнут разночтения. Двадцать лет назад и с его собственным наследством не обошлось без трудностей. Кто-то подал протест, и пока решалось дело, законники оттяпали двадцать процентов от общей суммы. Нет уж, никаких завещаний! Напишешь, потом покончишь с собой — и завещание оспорят, объявив тебя сумасшедшим. Законных претендентов на наследство как будто нет, но кто знает, вдруг найдется какой-нибудь дальний родственник, а друзьям юности так ничего и не достанется.

Мистер Меггс не хотел рисковать. Потихоньку, помаленьку он распродал акции и облигации, в которые был вложен его капитал, а деньги перевел в один из лондонских банков. Шесть кредитных билетов, представляющих равные части всей суммы, шесть писем, пронизанных трогательными воспоминаниями и мужественной сдержанностью, шесть конвертов с разборчиво надписанными адресами, шесть почтовых марок — с приготовлениями на этом закончено. Он послюнил шесть марок и наклеил их на конверты, сложил исписанные листки, разложил по конвертам записки и кредитные билеты, запечатал конверты, отпер ящик письменного стола и извлек оттуда зловещий черный флакончик.

Открыл крышку и вылил содержимое флакончика в мензурку.

Способ самоубийства мистер Меггс выбирал и продумывал тщательно. Веревка, нож, пистолет — все они по-своему привлекательны. Неплохо также утопиться или броситься с высоты.

Впрочем, у каждого из этих способов есть и свои недостатки. Один слишком болезненный, другой — слишком неопрятный. Мистер Меггс был в душе аккуратистом. Его отталкивала мысль о том, чтобы испортить свою внешность (что непременно бы случилось, если бы он утопился), или ковер, если бы он пустил в ход пистолет, или тротуар, да еще, не ровен час, какого-нибудь ни в чем не повинного прохожего, если бы он спрыгнул с Монумента. О том, чтобы зарезаться, и вовсе говорить не приходилось. Интуиция подсказывала, что это, ко всему прочему, чертовски больно.

Нет уж, яд — самое оно. Прост в употреблении, быстро действует, словом — куда приятнее всех иных средств.

Мистер Меггс спрятал мензурку за чернильницей и позвонил в звонок.

— Мисс Пилинджер приехала? — спросил он слугу.

— Только что, сэр.

— Скажите ей, что я ее жду.

Джейн Пилинджер представляла собой целое учреждение в одном лице. Официально она считалась личным секретарем и машинисткой на службе у Меггса. То есть в тех редких случаях, когда совесть мистера Меггса, преодолев его же лень, заставляла его вспомнить о британских бабочках, именно мисс Пилинджер он диктовал обрывочные и бессвязные фразы в уверенности, что занимается тяжким литературным трудом. А когда он падал в кресло, обессиленный и почти бездыханный, как бегун-марафонец, начавший финальный рывок на милю-две раньше, чем нужно, именно мисс Пилинджер доставалась задача расшифровать стенографические записи, аккуратно их перепечатать и сложить в специально отведенный ящик письменного стола.

Мисс Пилинджер была недоверчивая незамужняя особа строгих взглядов и неопределенного возраста, относившаяся к мужчинам с подозрительностью, которую те, отдадим беднягам справедливость, совершенно не оправдывали. В общении с мисс Пилинджер мужчины всегда были до боли корректны. За двадцать лет работы секретарем-машинисткой ей ни разу не пришлось с негодованием отвергнуть подаренную нанимателем коробку конфет. И тем не менее она постоянно держалась настороже. Ее чувство собственного достоинства, словно крепко сжатый кулак, всегда готово было обрушиться на первого же самца, который осмелится нарушить границы профессиональной вежливости.

Такова была мисс Пилинджер — последняя в длинном ряду беззащитных английских девушек, вынужденных ради хлеба насущного выслушивать ту чудовищно скучную чушь, какую мистер Меггс мог сообщить по поводу бабочек Британии. Девушки эти появлялись и вскоре исчезали — блондинки, бывшие блондинки, брюнетки, бывшие брюнетки, почти блондинки и почти брюнетки. Они приходили веселые, полные жизни и надежд, соблазнившись щедрым жалованьем, которое мистер Меггс волей-неволей вынужден был им предлагать. А потом отпадали одна за другой, словно изможденный моллюск от прибрежной скалы, не вынеся беспросветной скуки в селении, подарившем миру мистера Меггса.

Дело в том, что родной городок мистера Меггса никак нельзя было назвать столицей развлечений. Уберите волшебный фонарь викария и весы напротив почтовой конторы — и на тропинке жизни практически не останется ни единого соблазна. Местные молодые люди были неразговорчивы и только умели таращить глаза; специалисты из комиссии по делам душевнобольных поглядывали на них при встрече остро и подозрительно. Здесь не знали ни танго, ни уанстепа. Здесь исполняли лишь один танец, и то изредка — нечто вроде польки, больше всего напоминающий движения сильно подвыпившего кенгуру во время бокса. Секретари-машинистки бросали на городишко один-единственный полный ужаса взор и удирали в Лондон, словно табун испуганных лошадок.

С мисс Пилинджер все было иначе. Она осталась. Мисс Пилинджер была деловая женщина, и ни на что, кроме хорошего жалованья, не претендовала. За пять фунтов в неделю она согласилась бы поехать секретарем-машинисткой на Северный полюс. Шесть лет проработала она у мистера Меггса и, несомненно, рассчитывала проработать еще столько же.

Возможно, эта мысль растрогала мистера Меггса, когда его секретарша вплыла в кабинет с блокнотом в руке. Вот, сказал он себе, доверчивая девушка, которая полагается на него, как на родного отца, не ведая о грядущей своей судьбе. Хорошо, что он не забыл о мисс Пилинджер, когда занимался приготовлениями.

Да, конечно, он о ней не забыл. На столе рядом с шестью конвертами лежала стопочка банкнот, общим счетом пятьсот фунтов: ее наследство.

Мисс Пилинджер, как всегда деловито, уселась, раскрыла блокнот, лизнула карандаш и стала ждать, когда мистер Меггс прокашляется и приступит к работе. Она удивилась, когда он не нахмурился, как делал обычно, собираясь с силами для сочинительства, а медленно и ласково ей улыбнулся.

Все, что было девичьего в мисс Пилинджер, немедленно изготовилось к обороне. Улыбка мистера Меггса отозвалась дрожью, пробежавшей по нервам. Кризис назревал давно, и вот он наконец наступил. Впервые за двадцать лет начальник, на свою погибель, надумал с ней флиртовать.

Мистер Меггс продолжал улыбаться. Невозможно классифицировать улыбки. Нет на свете другого предмета, который можно толковать настолько по-разному. Мистер Меггс думал, что улыбается печально и нежно, как человек, который на краю могилы говорит последнее «Прости!» преданной секретарше. А по мнению мисс Пилинджер, он улыбался, словно бесстыжий старый развратник, и как ему только не совестно!

— Нет, мисс Пилинджер, — сказал мистер Меггс. — Мы не будем работать сегодня. Я попрошу вас, если вы будете так любезны, отправить вот эти шесть писем.

Мисс Пилинджер взяла письма. Мистер Меггс смотрел на нее с умилением.

— Мисс Пилинджер, вы уже давно работаете у меня. Шесть лет, правильно? Шесть лет… Да, да… По-моему, я ни разу не дарил вам подарков, так?

— Вы платите мне хорошее жалованье.

— Да, но я хотел бы что-нибудь к этому прибавить. Шесть лет — долгий срок. Я чувствую к вам нечто большее, чем к обычному секретарю. Мы с вами проработали вместе шесть долгих лет. Я думаю, мне позволительно преподнести вам небольшой знак благодарности за ваш преданный труд.

Он взял в руки пачку банкнот.

— Это вам, мисс Пилинджер.

Мистер Меггс встал и вручил деньги, прочувствованно глядя на мисс Пилинджер, как смотрит человек, чье пищеварение уже двадцать лет не в порядке. Его захватила торжественность момента. Мистер Меггс наклонился и поцеловал мисс Пилинджер в лоб.

После улыбок труднее всего классификации поддаются поцелуи. Мистер Меггс полагал, что целует мисс Пилинджер, как великий полководец, смертельно раненный в бою, поцеловал бы свою мать, сестру или же любимую тетушку; между тем мисс Пилинджер смотрела на дело иначе. Лучше всего ее точку зрения могут выразить ее же собственные слова.

— А! — вскричала она и нанесла по удачно подставленному подбородку мистера Меггса удар, который, придись он дюймом ниже, мог бы вышибить из него дух, после чего вскочила на ноги. — Как вы смеете! Я давно этого ждала, мистер Меггс! Я по глазам видела! Позвольте вам сказать, что со мной так себя вести не выйдет! Я способна защитить себя! Я честная девушка, сама зарабатываю себе на хлеб…

Мистер Меггс привалился к столу, как сраженный кулачный боец падает на канаты, и, собравшись с силами, запротестовал.

— Мисс Пилинджер! — вскричал он в ужасе. — Вы меня неправильно поняли! Я совсем не собирался…

— Неправильно поняла? Ха-ха! Я честная девушка…

— У меня и в мыслях не было…

— Вот оно как! И в мыслях не было! Вы дарите мне деньги, осыпаете меня порочными поцелуями, но у вас и в мыслях не было, как все это следует понимать! — До мистера Меггса мисс Пилинджер служила секретаршей у одного беллетриста из Индианы и стилю речи училась у этого мастера слова. — Вы зашли слишком далеко и сами испугались того, что натворили! И не зря, мистер Меггс! Я честная девушка…

— Мисс Пилинджер, умоляю…

— Молчать! Я честная девушка…

Безумная злоба охватила мистера Меггса. Внезапный удар, а еще больше — черная неблагодарность этой ужасной женщины так его потрясли, что у него чуть ли не пена пошла изо рта.

— Хватит гундеть, что вы честная девушка! — заорал мистер Меггс. — Вы меня с ума сведете! Уходите! Убирайтесь отсюда! Подите вон! Идите, куда хотите, только оставьте меня в покое!

Мисс Пилинджер выполнила эту просьбу без особого сожаления. Внезапное бешенство мистера Меггса ее слегка встревожило. Она была не прочь удалиться, лишь бы последнее слово осталось за ней.

— Да, я уйду! — сказала она с достоинством, открывая дверь. — Вы показали свое истинное лицо, мистер Меггс, и теперь ваш дом — неподходящее место для…

Она поймала взгляд своего нанимателя и поспешно исчезла.

Мистер Меггс расхаживал по комнате, весь кипя. Он был взволнован до глубины души. Его переполняло возмущение. Чтобы так перетолковать его доброту… Это уже слишком! Из всех неблагодарных миров наш мир самый…

Вдруг он остановился, как вкопанный, отчасти потому, что ударился лодыжкой о стул, а отчасти — потому что его поразила новая мысль.

Подпрыгивая на одной ноге, он вновь уподобился Гамлету, произнеся вслух монолог.

— Да чтоб мне сдохнуть, если я себя убью! — крикнул мистер Меггс.

И едва прозвучали эти слова, на него снизошло удивительное спокойствие. Он словно очнулся от кошмарного сна. Мистер Меггс присел за письменный стол. Каким надо быть идиотом, чтобы хоть на минуту подумать о самоубийстве! И что это на него нашло? Своей рукой лишить себя жизни ради того, чтобы кучка неблагодарных скотов купались в его денежках?! Совершенно дурацкая затея!

Нет, он не наложит на себя руки. Он будет жить и смеяться над всеми! А если желудок иногда и побаливает, так что с того? У Наполеона тоже бывали желудочные боли, а посмотрите на него! Наполеон бы в жизни с собой не покончил, хоть вы тут что!

В глазах мистера Меггса пылал огонь. Он протянул руку, чтобы схватить свои шесть писем и вытряхнуть из них содержимое.

Конвертов на столе не было.

Прошло, должно быть, секунд тридцать, пока мистер Меггс сообразил, куда они делись. Он же сам отдал их этой дьяволице Пилинджер, и если он ее сейчас же не догонит, она успеет отправить почту…

Из всей сумятицы мыслей, промелькнувших в тот миг в мозгу мистера Меггса, ярче всего была мысль о том, что от его парадной двери до почтовой конторы можно дойти меньше чем за пять минут.

Мисс Пилинджер шла по сонной деревенской улочке, под лучами июньского солнышка, и вся кипела от возмущения, так же как перед этим мистер Меггс. Она тоже была потрясена до глубины души. Мисс Пилинджер приняла решение: она исполнит свой долг, отправит хозяйские письма, а потом навсегда расстанется с нанимателем, который шесть лет притворялся образцовым начальником, но в конце концов забылся и показал свою настоящую натуру.

От этих мыслей мисс Пилинджер отвлек хриплый крик в самое ухо, и, обернувшись, она увидела, что образцовый начальник гонится за ней, весь красный, с безумными глазами и без шляпы.

Голова у мисс Пилинджер работала быстро. Одного мига хватило, чтобы оценить ситуацию. Преступная, неразделенная любовь пошатнула рассудок мистера Меггса, и теперь секретарша станет жертвой его ярости. Она десятки раз читала о подобных случаях в газете, не подозревая, что сама окажется героиней ужасной драмы.

Мисс Пилинджер оглянулась — улица была пуста. Некого позвать на помощь. Мисс Пилинджер вскрикнула и бросилась бежать.

— Стойте!

Услышав свирепый голос начальника, мисс Пилинджер включила третью скорость. Перед ее мысленным взором уже маячили газетные заголовки.

— Стойте! — орал мистер Меггс.

«БЕЗОТВЕТНАЯ ЛЮБОВЬ ТОЛКНУЛА ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА НА УБИЙСТВО», — думала мисс Пилинджер.

— Стойте!

«ОБЕЗУМЕВ ОТ СТРАСТИ, ОН УБИВАЕТ БЕЛОКУРУЮ КРАСАВИЦУ», — вспыхнули алым на черном буквы в мозгу мисс Пилинджер.

— Стойте!

«ОТВЕРГНУТЫЙ ПОКЛОННИК НАНЕС ЕЙ ТРИ НОЖЕВЫХ УДАРА».

Мисс Пилинджер поставила перед собой задачу: касаться земли не чаще чем через каждые двадцать ярдов. Исполнению этой задачи она посвятила все свои незаурядные душевные силы.

В Лондоне, Нью-Йорке, Париже и других оживленных городах никто, должно быть, и внимания не обратил бы на джентльмена без шляпы, с багровым лицом, гонящего свою секретаршу по улицам резвым аллюром, однако на родине мистера Меггса редко случались волнующие события. Последней вехой в жизни городка стал двухлетней давности приезд «Великолепного цирка Бингли», который по пути в соседний город продефилировал по главной улице, причем некоторые особо рьяные участники труппы навестили задние дворы местных жилищ и поснимали с веревок стираное белье. С тех пор ничто не нарушало покой городка.

А потому на шум погони начали мало-помалу стекаться местные жители всех возрастов и размеров. Странный вид мистера Меггса и вопли мисс Пилинджер дали им пищу для размышлений. Поразмыслив, жители решили тоже принять участие, а потому, как только рука мистера Меггса ухватила мисс Пилинджер, несколько сограждан ухватили его самого.

— Спасите! — выдохнула мисс Пилинджер.

Мистер Меггс безмолвно указал на письма, которые секретарша все еще держала в руке. За двадцать лет он отвык от физических упражнений, и после гонки сильно запыхался.

Хранитель мира и порядка в городке, констебль Гуч, крепче сжал локоть мистера Меггса и потребовал объяснений.

— Он… он хотел меня убить! — сказала мисс Пилинджер.

— Пристукните его, — сурово посоветовал кто-то из зрителей.

— С чего вы вздумали убивать эту леди? — осведомился констебль Гуч.

Мистер Меггс обрел дар речи:

— Я… я… я… я только хотел забрать письма!

— Зачем?

— Это мои письма…

— Вы утверждаете, что она их украла?

— Он сам их мне дал и велел отнести на почту! — вскрикнула мисс Пилинджер.

— Ну да, велел, а теперь я хочу их забрать!

К этому времени констебль, хоть зрение у него и ослабело с годами, разглядел во взмыленном незнакомце искаженные, но вполне узнаваемые черты почтенного и выдающегося гражданина.

— Да это же мистер Меггс! — воскликнул констебль.

Услышав, что незнакомец опознан представителем власти, толпа слегка успокоилась, хоть и осталась разочарована. Неизвестно, что здесь все-таки произошло, но, во всяком случае, не убийство. Зрители начали понемногу расходиться.

— Может, вы все-таки отдадите мистеру Меггсу письма, мэм, раз он просит? — сказал констебль.

Мисс Пилинджер гордо выпрямилась.

— Вот ваши письма, мистер Меггс! Надеюсь, мы с вами больше никогда не встретимся.

Мистер Меггс кивнул. Он был совершенно того же мнения.

В конечном итоге все вышло к лучшему. Ночь мистер Меггс проспал без сновидений, а утром проснулся, ощущая в себе какую-то странную перемену. Все тело у него ломило, руки и ноги онемели, но в самой глубине его существа поселилось непривычное ощущение легкости. Он мог бы сказать, что счастлив.

Морщась, мистер Меггс выбрался из кровати, похромал к окну и распахнул его. Было прекрасное утро. Прохладный ветерок повеял в лицо, принося с собой чудесные ароматы и умиротворяющий шум Божьих тварей, начинающих новый день.

Мистера Меггса поразила удивительная мысль.

— Надо же, а я хорошо себя чувствую!

За ней пришла другая.

— Должно быть, это благодаря вчерашней пробежке. Честное слово, надо будет бегать регулярно!

Он жадно пил восхитительный воздух. Дикая кошка в его внутренностях царапнула было лапой, но как-то вяло, словно понимая и признавая поражение. Мистер Меггс, задумавшись, ничего даже не заметил.

— Лондон… — бормотал он. — Какой-нибудь из новомодных спортивных центров… Я еще сравнительно молод… Отдаться в руки тренеров… Посильные нагрузки…

Прихрамывая, он направился в ванную.