Уилл ехал по извилистым дорогам так быстро, как позволяла безопасность, радуясь, что еще достаточно рано, и они не полны туристов, плетущихся со скоростью пятнадцать миль в час, любуясь видами.
Когда он наконец выехал на шоссе A590, ведущее в Барроу, то сбавил скорость. Он сожалел, что у него не получилось, как следует поговорить с Энни. Как только у него появится свободная минутка, он позвонит Лили и просит ее проведать Энни. Лили любила, когда есть чем заняться, и если она сможет выманить Энни из дома и заставит пойти по магазинам, то это позволит ей расслабиться.
Он никогда не видел жену такой усталой и бледной; возможно, им нужен отпуск. Можно ли брать детей в полет на самолете в жаркие страны? Уилл не знал. Он спросит у Адель. Она должна быть в курсе.
Родительство для него пока еще в новинку, не говоря уже о том, насколько оно пугало. Он никогда не испытывал ничего подобного той любви, которую питал к своему малышу, сочетавшему в себе его и Энни. Уилл даже не думал, что быть родителем — это так здорово, даже несмотря на бессонные ночи.
Он не мог дождаться, когда сможет взять Альфи на регби. Уилл любил регби и бросил играть только потому, что проводил больше времени вне поля из-за травм, чем на нем. Это не тот вид спорта, который подходит мужчине его возраста. Не то чтобы он сильно постарел, просто Уилл слишком взрослый, чтобы каждое воскресное утро получать локтем в пах и по ногам.
Не успел он оглянуться, как оказался на Эбби-роуд — одной из главных дорог в город, с видом на больницу, слишком хорошо знакомую ему по столкновениям Энни с жестокими мужчинами. Он проехал мимо отеля «Эбби Хаус», красивого здания из песчаника. Наконец добрался до светофора и поворота на Парк-драйв, откуда можно попасть в общественный парк. Уилл въехал на парковку, где стояли полицейские и фургон криминалистов. Дебс уже переоделась в костюм и ботинки, готовая к работе. Он кивнул ей.
— Доброе утро. Закончила предварительные процедуры?
— Еще нет, решила подождать тебя.
Брэд, который сегодня утром появился в офисе первым, захватил Адель с собой, когда она пришла на работу.
— Босс.
— Брэд, что тут у нас?
— Один из бомжей, устроившийся на ночлег под мостом — там полный хаос. Повсюду кровь. Некоторые утки и вон тот огромный лебедь, который набрасывается на любого, кто пытается подойти к телу, покрыты кровью. Они, должно быть, плавали в этой крови.
Он указал на лебедя, чьи белые перья отливали розовым и ярко-красным. Лебедь плескался у берега рядом с телом под мостом.
Уилл провел рукой по волосам.
— Дерьмо.
— Точно.
— Что будем делать? Нельзя ли его как-нибудь прогнать?
Адель пожала плечами.
— Я спросила парня, который держит эллинг, может ли он одолжить лодку, чтобы один из нас мог отправиться на озеро и отогнать птицу.
Брэд начал смеяться и Уилл уставился на него.
— У тебя есть идея получше, Брэд?
Он покачал головой.
— Позвонить в Службу защиты животных или той женщине, которая занимается птицами?
— Мы не можем ждать часами, пока кто-нибудь приедет. Брэд, сходи за весельной лодкой и попробуй свои силы. Ты можешь подплыть и попытаться его прогнать.
— Ха-ха, отлично, босс.
Уилл уставился на него.
— Я не шучу. Чтобы через пять минут ты был в лодке и готов к отплытию.
Брэд прекратил смеяться и нахмурился.
— Почему всегда я?
— Потому что Стью больше нет с нами, а ты есть. Перестань ныть. Ты же умеешь управляться с лодкой?
Брэд повернулся и ушел, даже не ответив ему, а Адель рассмеялась.
— Ты всегда с ним так суров?
— Нет, но он имеет обыкновение раздражать меня до смерти своим бесчувственным характером, а сейчас еще слишком рано для этого. Уже тепло. Если мы не сможем добраться до тела в ближайшее время, оно начнет вонять еще хуже, чем сейчас, а я точно не поеду в лодке.
Он подмигнул Адель, которая снова засмеялась.
— Нет, я не хочу. Может, мне позвонить в службу защиты животных на всякий случай?
— Надо бы. Нам придется закрыть парк. Здесь слишком много входов, и можно запросто увидеть кровавую бойню. Я не хочу потерять ни одной улики или чтобы семьи приходили сюда покормить уток, а их встречал лебедь, залитый кровью, и тело под мостом. У нас есть свидетели?
Адель указала на худощавого мужчину лет пятидесяти, сидевшего на скамейке с полупустой бутылкой «Ламбрини» между ног.
— Знакомься, это мистер Иэн Гиббс — лучший друг жертвы, некоего Билли Маркса. Очевидно, они поссорились из-за какой-то женщины вчера вечером, и он оставил Билли здесь одного около девяти часов. Вернувшись около шести утра, чтобы извиниться и разделить с ним бутылку «Ламбрини», Иэн обнаружил тело Билли и злобного лебедя. Он продолжает бормотать о странном клоуне, которого видел, когда выходил из парка у входа на Эбби-роуд.
Уилл посмотрел на него. Гиббс не выглядел заляпанным засохшей кровью, но он мог зайти куда-нибудь переодеться, а потом вернуться с чувством вины. Уже второй раз Уилл слышал упоминание о клоуне. Ему нужно это проверить.
— Тогда давай его пригласим.
Уилл махнул рукой одному из офицеров, который пытался отогнать птиц от места происшествия.
— Поскольку мистер Гиббс видел жертву последним, я хочу, чтобы его доставили на допрос. Не окажете ли нам такую честь?
Офицер посмотрел на вонючего, грязного, пьяного Гиббса и скорчил гримасу.
— Да, сэр.
— Все, что нужно сделать, это доставить его в участок. Он еще не в том состоянии, чтобы его допрашивать. Мы дадим ему выспаться, потом он сможет принять душ и поесть. Один из нас вернется вовремя, чтобы сделать все остальное.
— Без проблем.
— Спасибо.
Со стороны озера донесся громкий всплеск и кваканье, и Уилл вовремя обернулся, чтобы увидеть Брэда, который стоял в лодке и махал веслом на лебедя. Он слишком сильно наклонился на одну сторону и накренил старую деревянную весельную лодку. Все происходило как в замедленной съемке, когда Брэд изо всех сил пытался удержать равновесие и потерпел поразительную неудачу. Адель ахнула, а Уилл усмехнулся, когда Брэд с размаху плюхнулся в воду и закричал:
— Чертова ублюдочная птица!
Уиллу пришлось отвернуться. Все офицеры, оппэшники и люди, которым разрешено находиться в этом районе, теперь наблюдали за Брэдом и смеялись над ним. Брэд сидел в не очень глубоком озере, покрытый слизью, водорослями и птичьим дерьмом. Именно в этот момент фотограф, которого Уилл страстно не любил, сумел сделать снимок века. В ближайшие двадцать четыре часа эта фотография украсит местную газету и национальные издания. Уилл уткнулся головой в руки.
— Я не верю в это. Такое просто невозможно подстроить.
Он крикнул ближайшему офицеру:
— Уберите отсюда этого чертова фотографа, немедленно!
Лебедь, который наконец оставил свой пост, поплыл в сторону дальнего берега озера, и Уилл посчитал, что лебедь, должно быть, понял, что если Брэд его догонит, то свернет ему шею и не задумается, оттого плыл довольно быстро.
Уолтер проснулся и пошевелил головой, чтобы проверить, не кажется ли ему, что она вот-вот взорвется. Она болела, но не так, как раньше. Он встал и обнаружил, что может ходить без головокружения, и впервые за сегодня почувствовал голод. Открыв дверцу холодильника, вспомнил, что до сих пор не ходил за покупками, и захлопнул ее.
Он полез в ящик в своей спальне и достал носок, в котором спрятал свою заначку в двадцать фунтов. Вытащив ее, он сунул банкноту в карман. Этого будет достаточно, чтобы купить немного нездоровой пищи в магазине на углу и продержаться до завтра. Уолли натянул куртку, провел пальцами по волосам и вышел.
Удивительно, насколько лучше он чувствовал себя теперь, когда на него не давил этот дурацкий костюм клоуна. Все воспринималось как сон. Ничего из произошедшего не казалось реальным. Запах последнего кулинарного шедевра миссис Батты наполнил его ноздри, и желудок застонал, когда Уолли прошел через общий вход. Он подумал, каково это — войти в ее квартиру, сесть и поесть нормальной домашней еды. Как давно это было.
Он дошел до магазина на углу, где было полно детей, покупающих пакеты со сладостями и банки с газировкой. Парочку из них прогнал из магазина несчастный мужчина, который им управлял, и Уолтеру пришлось спрятать улыбку, услышав, как они на улице обзывают его старым пердуном. Он взял корзину, наполнил ее чипсами, шоколадными батончиками и банками колы. Изучил упаковку бекона, но мысль, что его нужно готовить, удержала Уолли от покупки. На полке лежала упаковка сосисок для микроволновки с ярко-желтой уменьшенной наклейкой, и он положил ее к остальным товарам. Можно ли на самом деле приготовить сосиски в микроволновке? Впрочем, плевать. За фунт стерлингов он бы попробовал.
Уолли взял буханку хлеба и четыре банки «Стеллы» и отнес корзину к прилавку. Ворчливый мужчина проверил его товары и протянул руку за деньгами, не сказав ни «пожалуйста», ни «спасибо», что очень разозлило Уолли. Он терпеть не мог грубых людей; ведь не так уж много нужно, чтобы сказать «пожалуйста»? Он передал ему деньги, затем протянул руку за сдачей, все время хмурясь. Когда вышел на улицу, к нему подошли те двое мальчишек, которых прогнали.
— Эй, мистер, не могли бы вы купить нам сигарет, пожалуйста?
Уолли посмотрел на них. Сколько им лет? Восемь, двенадцать?
— Я не думаю, что вы достаточно взрослые, чтобы курить.
— Неа, но какая вам разница, если мы сами себя убьем?
Уолли пожал плечами. Никакой, он полагал. Он протянул руку за деньгами, и они передали пятифунтовую купюру, вот так просто. Господи, да ему в их возрасте пришлось бы целый месяц развозить газеты, чтобы получить такую сумму.
— Пачку «Ламберт и Батлер», дружище.
Уолли не знал, хватит ли ему этих денег, но зашел внутрь и попросил сигареты. Хозяин дал ему пачку и совсем немного сдачи. Уолли вышел и отдал их.
— Спасибо, мистер, я умираю от желания покурить.
Он уставился на парня.
— Не за что.
Затем он повернулся и пошел прочь. Возможно, они вели себя нахально и были слишком молоды, но, по крайней мере, у них хватало манер, чего не скажешь о владельце магазина. Уолли улыбнулся, переходя дорогу и двигаясь мимо входа в парк, огороженного сине-белой полицейской лентой. Там стояла сотрудница полиции, охранявшая вход, и он почувствовал, что его сердце учащенно забилось. Что, если она узнает, что это сделал он? Уолли почувствовал, что его кожа покрывается мурашками, а голова снова начала пульсировать.
Дежурившая женщина-полицейский посмотрела на него, и Уолли кивнул улыбаясь. Она улыбнулась в ответ, и Уолли продолжил идти. Ему нужно вернуться домой, потому что там он будет в безопасности. Кроме того, необходимо что-то делать с его сокрушительной паранойей.
Когда он наконец достиг входной двери в квартиру, то облегченно вздохнул. Зайдя в квартиру, он закрыл за собой дверь.
Повернувшись, Уолли увидел, что костюм клоуна висит на вешалке с обратной стороны двери, где он обычно его хранил. Он уронил пакет с покупками. Открыв рот от шока, он огляделся вокруг. Это же не могло быть реальностью? Как, черт возьми, он сюда попал? Должно быть, кто-то следил за ним, когда он отнес пакет с костюмом в парк. Они, должно быть, смотрели, как он выбросил пакет, а потом ждали, пока Уолли уйдет, чтобы положить его обратно.
«В этом сценарии есть только одна проблема, Уолтер: как они попали внутрь? Ты закрыл дверь за собой. Ты вернулся за ним и даже не заметил, точно так же, как убил человека в парке. Ты ведь понятия не имеешь, почему ты убиваешь незнакомцев?» Уолли покачал головой и побежал проверять окна спальни и ванной. Нет, должно быть, кто-то проник в дом через открытое окно. Оба окна оказались закрыты, и мало того, плотно заперты на маленький ключ.
Сердце бешено колотилось, а кровь стучала в голове, и он вернулся в гостиную. Может быть, у него просто галлюцинации, и костюма там вовсе нет. Уолли вошел и почувствовал, что пол уходит у него из-под ног. Там во всей своей окровавленной красе висел костюм клоуна. Он висел так, словно принадлежал ему и никогда не покидал комнату. Уолли не знал, что делать и что происходит, но не мог оторвать глаз от костюма.
Колин не вернулся в цирк. Он не хотел оставаться там один. Никто из других артистов не стал бы ему помогать, и все стало бы совсем по-другому. Ему некуда было идти, и когда Колин вышел из больницы, то пошел бродить по рынку. Цирк оставался в городе еще два дня.
Колин ночевал в парке и радовался, что сейчас тепло; если бы пошел дождь, у него возникли бы проблемы. Теперь он не знал, что делать. Он не мог вернуться домой, потому что у него нет дома. Он был растерян и сбит с толку, когда с ним заговорила женщина, владелица киоска с овощами и фруктами. Она наблюдала за ним последние два дня, пока он бесцельно бродил.
— Что с тобой, парень? Ты выглядишь так, словно твой мир рухнул.
Он задумался, потом кивнул. Так и было. Она протянула самое большое красное яблоко, которое он когда-либо видел, и улыбнулась ему.
— Давай, бери. Похоже, тебе не помешала бы хорошая еда и горячая ванна. Неужели о тебе некому позаботиться?
Колин взял яблоко, повертел его в руках и удивился, какое оно красочное. Затем, поняв, что она сказала, покачал головой.
— Я сам по себе и не знаю, что делать и куда идти. Спасибо за яблоко. Я умираю с голоду.
Она смотрела, как он откусывает яблоко, и сок стекает по его подбородку. Он напомнил ей ее сына Фредди; его призвали, он ушел на войну воевать с этими чертовыми немцами и не вернулся домой. Это почти доконало ее, когда она не смогла попрощаться с сыном, которого боготворила с того дня, как впервые увидела. Он был таким хорошим мальчиком — всегда готовым помочь ей — и часто работал в ларьке, если у нее выдавался плохой день и она не могла выйти из дома.
Она не знала, пожалеет ли об этом, но, возможно, этот парень послан ей не просто так. Она могла бы помочь ему, не очень многим, но предложить комнату для ночлега, немного еды и одежды. Взамен он мог бы работать в ларьке для нее. Работать становилось все труднее. Окровавленные пальцы и колени болели с момента пробуждения и до сна, а если ей удавалось поспать, то это становилось просто чудом. Она протянула руку.
— Я Мэгги Уилкс, это мой ларек. Мне нужен помощник, если ты заинтересован, а взамен я могу предоставить тебе комнату и жилье. Правда, платить много не смогу.
Он взял ее руку и пожал.
— Я Колин. Я собирался стать клоуном, пока мне на голову не уронили столб, а моего друга не посадили в тюрьму.
Мэгги уставилась на него с открытым ртом.
— Что ж, дорогуша, боюсь, это будет не так захватывающе, как жизнь в цирке, но все-таки хоть что-то, пока ты снова не найдешь свой путь. Что скажешь?
Он улыбнулся ей, согласно кивая.
— Да, я говорю, да. Спасибо, Мэгги.
В камере было скудно. Но он не возражал. Это лучше, чем многие другие места, где он мог бы оказаться. Он так и не смог восстановить речь после несчастного случая в цирке, и всякий раз, когда его спрашивали, виновен ли он, пожимал плечами. Он не знал, что произойдет, но понимал, что все будет плохо. Он словно смирился со своей участью. Он не мог говорить; не мог стоять прямо, не испытывая ужасных головных болей из-за повреждений, нанесенных огромным деревянным столбом в тот ужасный день. И если он не мог работать в цирке, то и жить дальше не имело смысла.
Вчера его спросили, какое у него любимое блюдо, и он, как мог, нарисовал картинку, но даже она не вышла блестящей. Когда охранники открыли дверь и внесли поднос с жареной курицей, он съел все, вымазав подливой подбородок. Они даже принесли ему в придачу пудинг, так что он не жаловался. Когда он отправил в рот последнюю ложку холодного пудинга, то поднял голову и увидел священника.
Мужчина спросил, может ли он войти и помолиться с ним, но он лишь тихо рассмеялся и покачал головой. Он ненавидел церковь — всегда ненавидел, и если они думали, что, подкрепившись хорошим ужином, он захочет послушать священника, они могут подумать еще раз. Лежа на койке со скрещенными за головой руками, он вспоминал тот день на ринге, когда все шло идеально, пока не появились те полицейские. Он услышал, как тяжелый ключ, которым тюремный надзиратель открывал металлические ворота, повернулся в замке. Он приподнялся, чтобы посмотреть, что происходит, и с удивлением увидел четырех охранников и священника.
— Давай, парень, пора.
Ему стало интересно, для чего именно пришло время? Может быть, они собирались отпустить его обратно в цирк? Он встал, и двое охранников шагнули вперед, сковывая его руки. Он позволил им это сделать, не желая драться и портить настроение. Они ненавидели, когда он ссорился с ними. Они подхватили его под руки и повели из камеры. Через несколько шагов они оказались за стеной, а он стоял перед тем, что выглядело как неровные деревянные ворота.
На его голову натянули коричневый мешок из грубой ткани, и он запаниковал. Почему они это делают? Это нечестно, когда он даже не мог говорить, чтобы их спросить. Он не смог дышать, когда почувствовал, как что-то тяжелое накинули ему на голову, на шею и затянули. Силясь снять мешок с головы, почувствовал, как пол уходит у него из-под ног, и он падает вниз через отверстие в люке. Веревка натянулась, а потом все исчезло — шея сломалась, и он остался болтаться, как марионетка в натуральную величину.