Лицом к лицу с расой

Демографы предсказывают, что в следующем столетии белые будут расовым меньшинством в Соединённых Штатах. Для нескольких сотен тысяч белых, не имеющих особых полномочий над собственными жизнями, — заключённых, — такое положение уже наступило. Они вынуждены существовать в самом тесном контакте с неграми и латинос. На воле большинству белых удалось устроить свои жизни так, чтобы избежать с ними минимальных контактов. Принудительная интеграция в обществе вызвала натянутость межрасовых отношений; еще более интенсивная интеграция в тюрьме вызывает просто враждебность.

Мне 39 лет, в заключении я пробыл 10 лет из 55-летнего срока, который я получил за ограбление с отягчающими обстоятельствами. В течение семи лет я находился в тюрьмах нестрогого и общего режима, но в 1992 г. меня без объяснений перевели в тюрьму строгого режима, «подразделение Макконнелл», Бивилл, штат Техас. Я полагаю, что это произошло потому что я подписался на расологические статьи и, видимо, меня расценили, как заключённого, имеющего связи с бандой.

Дисциплина

Преступников содержат в тюрьме, потому что они нарушители правил, а тюрьмой управлять без правил нельзя. Всегда традиционно существовали формальные и неформальные методы поддержания порядка. Формальные методы предполагают дисциплинарные наказания, результатом которых может быть утрата имеющейся категории или льгот. Например, заключённому могут отменить льготы по пользованию магазином, что означает, что он не сможет покупать кофе, еду, радиоприёмник, кроссовки, мороженое, и т. д. Но, это не самая большая сложность. Из-за того, что курение в тюрьмах Техаса стало с некоторых пор запрещено, в «магазине» больше не продаётся табак, а это именно то, чего заключённые жаждут больше всего.

Более серьёзное наказание — понижение в категории. В тюрьмах Техаса существует семь категорий, или классов, в том числе, четыре класса доверия администрации. Понижение категории может означать, что заключённый больше не имеет права работать без конвоя; понижение до самой низшей категории означает, что человек теряет «хороший срок», или период хорошего поведения, который мог бы повлиять на досрочное освобождение. Для заключённых, приговорённых к длительным срокам, это мало что значит. Для длительных сидельцев даже так называемая «административная сегрегация», или «адсег» не ахти какое наказание. Собственная одиночка — роскошь и хоть какая-то частная жизнь. Кроме того, камеры «адсег», в отличие от прочих, оснащены кондиционерами; Летом в Бивилле становится очень жарко и влажно, и самые злостные нарушители дисциплины оказываются в самых комфортных условиях содержания!

Формальная система наказаний часто не срабатывает. Она предполагает документальное оформление, что доставляет дополнительное беспокойство. Наказание обычно вступает в силу спустя достаточное длительное время после самого нарушения, и на многих такое наказание никакого воздействия просто не оказывает. Поэтому, наряду с формальной, в тюрьмах Техаса традиционно практикуется неформальная дисциплинарная система. Раньше распространённым способом наказания неподдающегося мерам воспитательного воздействия обитателя тюрьмы был ставить его «к стенке» или ставить его на длительный срок на одном месте носками и носом к стене. Иногда допускались побои и угрозы нанесения побоев. С начала 1980-х, когда федеральный судья Уильям Уэйн Джастис установил новые стандарты для тюрем Техаса, неофициальное наказание стало запрещено. Охранникам запрещено физически наказывать заключённых, они могут применить против них силу, только если подвергаются очевидной опасности нападения.

Поэтому, охранники имеют фактически очень ограниченный реальный контроль. Взять, скажем, бараки. Они считаются условием проживания в менее строгом режиме для хорошо ведущих себя заключённых, но политика положительной дискриминации сработала и здесь: чёрные должны быть представлены здесь в определённых пропорциях от общего числа заключённых. Если чёрных заключённых 45 %, то 45 % проживающих в бараках должны быть чёрными, то есть, в места с наименее строгим режимом содержания попадает множество агрессивных, враждебно настроенных негров. Негр под два метра роста, весом около 120 кг, недавно переведённый в подразделение Макконнелл, и ставший моим соседом, был удивлён тем, что его перевели в барак, так как незадолго до перевода в барак он содержался в строгой изоляции.

В 23:00 белый надзиратель совершает обход и перекличку барака, в котором проживает 55 человек. В 22:30 все заключённые должны находиться в койках и, по идее, передвижения в бараке в этот час должны быть минимальными. Но, это не так. Многие негры не спят и банально бухают. Двое в душе, кто-то в уборной, ещё кто-то ушёл навестить друзей в другие бараки.

— Все по койкам или получите запись о нахождении в запрещённом месте, — даёт приказание надзиратель.

В ответ раздаётся: «Отсоси х*й, мудак!», «Пошёл ты на х*й, шлюха!», «Убирайся отсюда, сучья шалава!». Надзиратель не реагирует и ждёт, пока заключённые не улягутся по койкам. А те намеренно двигаются медленно и методично продолжают называть его сукой и шалавой.

Мускулистый негр нахально и бесцеремонно игнорирует приказ надзирателя и важно следует в уборную.

— Послушай, что нельзя поссать? — задаёт он надзирателю вопрос.

— Время отбоя, — отвечает надзиратель.

Дебаты разворачиваются с новой силой. Изо всех углов барака несётся «Сука!», «Мудак!». Надзиратель знает, что на него могут напасть и не на шутку поколотить. Он уступает и позволяет заключённому сходить в уборную. Его авторитет успешно подорван, его унизили, перекличка сорвана, в его рабочем распорядке произошла задержка.

Эти негры ещё хорошо себя ведут. С ещё большей опасностью и унижениями надзиратели сталкиваются в зонах усиленного режима. Там заключённые с дисциплинарными проблемами и все их привилегии ими уже утрачены навечно, терять им, как правило, нечего. Им предлагают работать, но они предпочитают качаться, слушают рэп, смотрят MTV и играют в домино.

Они, наравне с надзирателями, знают про то, что на физические наказания наложены ограничения. Они не смущаясь выкрикивают оскорбления охранникам в лицо и даже касаются и ударяют их. Самые мерзкие словесные оскорбления не являются достаточной причиной для того, чтобы надзиратель ударил заключённого, а того, кто это себе позволит, ждёт немедленное увольнение. Расово обусловленные нападения любого вида на охранников — стандартная плата за многообразие, хотя теперь белые стали «суками» и «шлюхами», а не «беложопыми» и «белыми жлобами».

Поскольку методов наказания не так много, заключённые в местах усиленного режима добиваются особых льгот от системы, фактически вставшей на путь задабривания негров. «Проблематичным» заключённым потихоньку разрешают игнорировать правила, запрещающие ношение бороды и длинных волос, или правила об обязательном ношении одежды в игровых комнатах. Из-за того, что надзирателям хочется меньше проблем, заключённые с дурной репутацией получают больше пищи, чем те, которые стараются не нарушать правил. По той же причине надзиратели реже обыскивают бараки нарушителей дисциплины. А, в это же время белые, проживающие в бараках не имеют права повесить на стенку фотографию кинозвезды, потому что она может оскорбить женщину-надсмотрщицу.

Раса

Каково это — жить бок о бок с неграми из самого дна общества? Постоянный шум — одно из самых ужасных испытаний. Чёрные беспрестанно кричат друг на друга, стучат по предметам, создают гвалт. В игровых комнатах, например, часто происходит сущее столпотворения. Чёрные собираются вокруг столов для игры в домино и вопят что есть мочи друг на друга, а игроки в это время стукают доминошными камнями со всей силы по столу. Это сочетание криков и стуков длится долгие часы: «Давай, ниггер!», трах! «У тебя ничего не выйдет, черномазый!», трах! «Дай пять, ниггер!», трах! Грохот и непрерывный крик негров настолько досаждают, что многие белые и латиноамериканцы (впрочем, и некоторые негры) носят беруши круглые сутки.

Поскольку чёрные, когда их много, агрессивней белых или латиноамериканцев, они обычно получают преимущество в занятии тренажёров и в выборе телевизионных программ. В каждой игровой комнате с более, чем одним телевизором, один постоянно вещает спортивные программы. Это им очень нравится. Из-за того, что чёрные устраивали бунты потому, что они не могли смотреть то, что хотели, им, фактически, раздали собственные телевизоры.

Каждый раз, когда по телевизору передаётся важное спортивное событие, группы негров устраивают оглушительный шум, вопя в сторону телевизора. Шум стоит настолько ужасный, что болят уши. Находиться в комнате совершенно невозможно, вопли разносятся по всему зданию. Весной 1994 года в течение почти двух недель телевизоры, настроенные на спортивные каналы, передавали баскетбольные плей-оффы до часу ночи, семь дней в неделю. Благодаря политике задабривания чёрных, заключённые орали на телевизор до поздней ночи, лишая других возможности спать.

Раньше, до того, как либералы-судьи переписали тюремные правила, заключённым не разрешалось разговаривать в столовых. Теперь там нужно запретить говорить громко, но вряд ли этот запрет не будет проигнорирован. Чёрные группами кричат друг другу через всю столовую, точно так же, как они кричат в тюремных корпусах и бараках. Время приёма пищи — постоянный гвалт, и в этом сыр-боре многие заключённые проскальзывают в очередь за едой по несколько раз. Большинство надзирателей стараются не замечать уловки заключённых, особенно, если это чёрные; другие чёрные немедленно встанут на его сторону и немедленно вспыхнет бунт. Таким образом, до половины чёрных за каждое посещение столовой питается дважды.

Так как расовая интеграция является официальной политикой тюрьмы, то белому заключенному сложно заполучить себе белого соседа по камере. За эти годы у меня было четверо чёрных, трое латиноамериканцев и трое белых сокамерника. Даже если негр или латинос-сокамерник хорошего поведения, в этой неестественной интеграции всегда есть напряжённость. Обычно чёрные ведут себя вызывающе и это самые ужасные сокамерники. Единственный для белого способ заполучить себе в камеру белого сокамерника это серьёзно покалечить негра по расовым мотивам, — но такая стратегия белому дорого обходится.

У чёрных и латиноамериканцев расовая приверженность выражена намного сильнее, чем у белых. Даже если белых больше, они пассивны в расовом отношении и почти без реакции сносят расовые оскорбления. Я не позволяю чёрным оскорблять меня, но, если бы я дрался каждый раз, когда меня кто-то назвал «белым мальчиком», то я бы никогда не выходил из карцера. Как правило, белые численно значительно уступают другим, и вставать за расу равноценно самоубийству. Однако, у некоторых белых действительно появляется расовое сознание, и они начинают заступаться за своих.

Для латиноамериканцев в расовом сознании есть дополнительный признак, — друг с другом они обычно говорят на испанском. В былые времена они были обязаны говорить на английском, но теперь испанский язык — их гражданское право. Но, тем не менее, белые и латиносы имеют много общего, особенно, в темпераменте и нраве. Латиноамериканцы, наверное, немного эмоциональней белых, но чёрные очень эмоциональны и агрессивны. Белые и латиноамериканцы разделяют антипатию к черным и обычно кооперируют, если сталкиваются с чёрной угрозой. Лишь немногие заключённые, относящиеся к разным расам, заводят тесную дружбу. Большинство заключённых предпочитает старую систему расовой сегрегации.

В интегрированных тюрьмах часты расовые беспорядки. Они обычно начинаются, когда белые или латиноамериканцы устают от преследований чёрных. Напряжённость между расами растёт постепенно, а потом выливается в бунт.

В одном корпусе строгой изоляции шла затяжная война между чёрными и латиносами, которая началась вскоре после того, как корпус открылся в октябре 1992 г. Латиноамериканцев очень раздражала грубость, постоянные вопли, стуки домино и открытая мастурбация, практиковавшаяся неграми прямо в присутствии охранниц-латиноамериканок (см. ниже).

В один из пятничных вечеров группы негров и латиносов смотрели передававшийся по телевидению матч по боксу между чёрным и латиноамериканцем. Прозвучали какие-то оскорбительные выкрики и вспыхнула драка. Драка распространилась на всё здание, вылилась на площадку и вскоре более сотни заключённых колошматили друг друга.

Десятки надзирателей, одетые в шлемы и вооружённые щитами и дубинками, собрались в очаге конфликта. Они погасили драку, отогнали людей к камерам и заперли их. Раненых отправили в больницу. В качестве наказания за драку заключённых держали взаперти в течение около трёх месяцев. В течение 24 часов в день их держали в камерах, выводили только в душ, и кормили сухпайками, которые приносили прямо в камеры. Через три месяца их освободили, но вновь начались расовые беспорядки, и заключённых снова поместили под арест. Расовые беспорядки повторялись в этом корпусе с неизменным постоянством. Расовая сегрегация была бы простейшим решением проблемы, но, это пошло бы вразрез с тюремной политикой.

Большинство белых заключённых пассивно и поэтому беспорядки с их участием редки. Был, впрочем, серьёзный конфликт между чёрными и белыми во время баскетбольных плей-оффов, упомянутых выше. Десяток белых смотрел фильм, но пришли надзиратели и сказали, что им придётся уступить чёрным, чтобы те смогли посмотреть решающую игру. Как обычно, охранник занимался умиротворением негров, которые наверняка бы стали создавать неприятности, но в этот раз он понял всё превратно. Когда чёрные гуськом были введены в игровую комнату смотреть баскетбольную встречу, один из белых, обозлённый тем, что им не дали досмотреть фильм, вырвал вилку телевизора из розетки. С каждой стороны билось человек по десять. Началась куча-мала, но драку тут же прекратили надзиратели. Инцидент, возможно, был бы намного серьёзнее, если бы не вмешавшиеся охранники.

Один из худших видов расового насилия — гомосексуальное изнасилование. Обычно изнасилованию подвергается один белый группой негров. Как известно, такое происходит в подразделении Макконнел, но такое имеет место в зонах строгого и усиленного режима содержания, о которых у меня недостаточно сведений.

Возможно, кто-то удивится, узнав, что в тюрьмах Техаса массово занимаются публичной мастурбацией. Мастурбация стала теперь таким распространённым явлением, что к тюремным штанам теперь не пришивают ни клапанов, ни карманов. Раньше, когда карманы были, в передних карманах вырезали отверстия и мастурбировали, не снимая штанов.

Благодаря проводимой либералами политике, в тюрьмах появились надзиратели-женщины, и заключённые, — главным образом негры, — идут за женщинами и одновременно мастурбируют. У чёрных есть особое название этого действия: «придушить детку». Те, кто занимаются этим развратом, называются «опытные стрелки» или «снайперы», а сам процесс — «перестрелки на машине». Объектом мастурбации предпочитают белых женщин, но сходит любая. Многие «придушиватели деток» накидывают на себя куртку или рубашку, но некоторые чёрные ходят и демонстрируют свои прелести всем, в любое время и в любом месте.

До недавнего времени любимым местом для снайперских засад был ряд скамеек у входа в административное здание, где работает целый корпус секретарш. Снайпера занимали позиции на этих скамейках и открывали огонь по проходившим мимо секретаршам. Но, кому-то наконец пришло в голову переставить скамейки.

Реакция женщин на «придушение детки» разная. Некоторым это категорически не нравится, и они пишут рапорты о сексуальных домогательствах. Это влечёт за собой утрату льгот и в некоторых случаях может повлечь понижение категории. Как я объяснял выше, если человек лишён всех льгот и отбывает длительное заключение, то для него это ничего не меняет. Чаще всего женщины просто просят снайпера прекратить мастурбировать. Обычно это срабатывает. Если, несмотря на просьбу, «придушение» продолжается, то заключённого помещают в карцер на недлительный период времени. Опять же, это не имеет никакого воздействия на того, кому нечего терять. Есть и такие женщины, которые не реагируют на открытую мастурбацию.

У одной привлекательной латиноамериканской женщины, работавшей в тюремной юридической библиотеке, вышла с этим проблема иного рода. Она находилась на рабочем месте и в течение всего дня в библиотеку входили негры, смотрели на неё и мастурбировали. Не выдержав, она стала заполнять бланк рапорта, но вскоре этих бланков оказалось слишком много. В конце концов, начальник подразделения сказал, что ей не стоило заморачиваться с написанием рапортов, а словесно решить проблему.

Иногда надзирательницы сами находят привлекательных заключённых и разрешают им помастурбировать на себя. Женщины это делают по-тихому, в камере или в другом месте, где их не смогут засечь.

Демонстративная похотливость негров создаёт в интегрированной тюрьме расовую напряженность. Белым и латиноамериканцам приходится терпеть самые грубые расовые насмешки чёрных, когда белые или латиноамериканские женщины заходят в зону. Чёрные суют руки в штаны и начинают теребить гениталии или раздеваются и идут в душ. Некоторые идут в свои камеры и зовут оттуда женщин, чтобы те подошли посмотрели, как те мастурбируют. Всё это происходит в присутствии белых и латиноамериканских заключённых. Только бы одно это могло послужить причиной расового бунта, но в расхлябанной атмосфере сегодняшних тюрем Техаса способа остановить это отвратительное поведение нет.

И это называется тюрьмой?

Подразделение Макконнелл, конечно, не самое приемлемое место для белого. Жизнь в соседстве с враждебным, громким, мастурбирующими неграми, ненавидящими белых, уже само по себе является жестким наказанием. Но для многих чёрных, ограничения современной техасской тюрьмы почти то же самое, что проживание в загородном клубе с бассейнами и теннисными кортами. Они живут в чистых, хорошо охраняемых зданиях. Их трижды в день хорошо кормят. Они могут качаться, играть в баскетбол и смотреть телевизор до отвала. Они могут безнаказанно оскорблять белых заключённых и выкрикивать самые подстрекательские расовые оскорбления в адрес белых надзирателей. Половые контакты им запрещены, но они получают огромное удовольствие от демонстрации себя белым женщинам и насмехаясь во время этого над белыми мужчинами. Даже самая жёсткая мера дисциплинарного воздействия, — помещение в одиночный карцер, — оборачивается в помещение в максимально комфортабельное жильё с кондиционером. Пребывание в подразделении Макконнелл — сущий санаторий для бедного чёрного парня из Хьюстона. Не удивительно, что более половины преступников, выпущенных из тюрем Техаса, в течение года попадает туда обратно, а с последних тюремных реформ население тюрем Техаса выросло на 400 %!

А как же охранники, спросите вы? В какой другой профессии должен человек ежедневно подвергаться постоянным оскорблениям на расовой почве и унижениям? Оскорблениям, по которым бы немедленно выплатили огромные денежные компенсации по гражданскому иску, если бы жертва была чёрной, и это бы произошло на воле? В какой другой профессии женщины должны терпеть мужчин, преследующих их, при этом мастурбируя на них и понося их словесно? На воле это тоже было бы основанием для огромной денежной компенсации. В сегодняшних тюрьмах заключённые наказывают надзирателей.

Мягкий подход к заключённым подразумевает то, что самые мерзкие, самые трудноподдающиеся исправлению преступники, — главным образом, негры, — получают не худшее, а, наоборот, лучшее обхождение. Так как у охранников не так много методов наказания заключённых, их нарушения игнорируются, а по существу, поощряются, а не наказываются. Поскольку все знают, что чёрные склонны к бунту, даже охранники следят за тем, чтобы они получили преимущества перед намного лучше ведущим себя белым и латиноамериканцам. Плохое поведение и угроза насилия вынуждают администрацию вводить особо щадящий режим содержания для чёрных. Один из уроков, которые заключённый назубок выучивают, находясь в тюрьме, это то, что администрацию можно нагибать как угодно и относиться к ней с предельным презрением.

Федеральный контроль тюремной системы Техаса оказался полным провалом, хотя этого почти нигде не освещают. Если государство не освободится от тирании федеральных судей, перспектива тюремного заключения будет вызывать только смех у преступников. Сегодня центральное место в техасской тюрьме занимает баскетбольная площадка. Но, придёт то время, когда техасцы возьмут в свои руки управление и она опять станет тем, чем была раньше, — молельным домом.

Г-н Затукель работает в юридической библиотеке подразделения Макконнелл. Он предоставлял информацию юристам штата, пытающимся восстановить контроль, отданный федеральному правительству. Эта статья впервые была опубликована в октябрьском выпуске «Американского Сопротивления» за 1995 год.

Я — заключённый бедный и не могу позволить себе подписку на «Аммериканское Сопротивление» (в 2009 г., АР выходил ещё ежемесячно), но мне удалось посмотреть июльский выпуск, и я вдоволь насмеялся, читая статью Кристофера Джексона, «Дайте слово белому преподавателю». Его описание чёрных учеников было точнейшим и сподвигло меня написать эти строки о собственном опыте с неграми в тюрьме. Разумеется, в описаниях Джексона нет ни капли смеха, — правда трагична. Влияние чёрных на широкие круги общества, и в особенности, на белых детей, попавших в среду, описываемую Джексоном, является более, чем деструктивным.

Особенно сильно я смеялся над тем, как Джексон изображает, как разговаривают негритянские ученики. Охранники здесь тоже говорят «Кто ты быть?» и «Где это быть?» («Who you be?» и «Where it be at?» фразы неграмотного английского, свойственные эбоникс, — негритянской версии английского языка, бытующей в США, — перев.). Это, без сомнений, звучит для нас весьма безграмотно, но белые заключённые развлекаются, воспроизводя уникальные обороты речи негров. Описание Джексоном его учеников в полной мере применимо также и к большинству чёрных взрослых.

Будучи заключённым в техасской тюрьме, я окружён чёрными и людьми других рас и вынужден ежедневно контактировать с ними. Я стал неплохо разбираться в их особенностях и манерах. Уверен, что мой опыт можно сравнить с опытом, получаемым другими белыми в других тюрьмах страны. Он является сигналом о том, что в будущем ожидает страну, если мы продолжим скатываться по той наклонной плоскости, по которой мы уже давно полным ходом катимся.

Как и ученики, описываемые Джексоном, негрызаключённые такие же громкие, нахальные и агрессивные. Нарушение ими всех правил свойственно их природе. Немногие выказывают хоть какое-то раскаяние в тех преступлениях, за которые они были помещены в тюрьму. Зато они охотно обвиняют «этого (белого)» или систему, управляемую «этим». Ученики Джексона бесконечно говорят о «расизме». Точно так же поступают взрослые чёрные — по крайней мере, заключённые. Они бесконечно строят планы и фантазируют о том, как побить «этого», или «сломать гнёт». Если они не говорят о сексе, наркотиках, преступлениях или рэпе, они жалуются на то, как белый человек сделал их несчастными в этой жизни. Так они оправдывают своё поведение в отношении нас, белых обитателей тюрем.

Меня содержат в зоне, называемой «административная сегрегация», или кратко «адсег» (см. предыдущий рассказ и ниже, — перев.). Почему меня держат здесь? Было установлено, что я являюсь членом белой «расистской» тюремной банды.

Любой белый, содержащийся в тюрьме Техаса, если он становится членом одной из многих банд, «определяется», как угрожающий безопасности, вносится в список ГУБ (группа угрожающих безопасности, Security Threat Group — STG) и отправляется в «адсег». Во многих случаях человек оказывается здесь только за то, что у него обнаруживают белую «расистскую» литературу или за демонстрацию расовой гордости или расовой бдительности любого вида.

Как только человека заносят в список ГУБ, его заносят и в общенациональную базу данных и даже в правительственные надзорные «террористические» списки. В течение долгих лет после освобождения он остаётся в этой базе данных. Когда полицейские проводят нашу перекличку, даже во время обычной остановки во время перевозки, их инструктируют «относиться к такой ситуации, как к перемещению особо опасных уголовных преступников», и рассматривать нас так, как если бы мы были «вооружены и особо опасны». Эта классификация никак не связана с к совершёнными нами преступлениями — большинство белых находится в тюрьме за ненасильственные преступления, — не говоря уже о якобы «террористических действиях». Нас заносят в список ГУБ только за то, что мы показали белую солидарность.

Как предполагается, база данных ГУБ доступна только правоохранительным органам и другим официально утверждённым учреждениям. Но, у меня сложилось впечатление, что у таких организаций, как Южный Центр обеспечения контроля законности и Антидиффамационная лига, может быть к нему доступ, поскольку они должны бороться с якобы «расизмом». Как можно догадаться, нахождение в списках ГУБ вызывает у заключённых большие проблемы.

Тогда, зачем мы вступаем в тюремные банды? Тюремные администраторы скажут вам, потому что мы «расисты», «разжигатели ненависти» и, — самое убийственное — «нацисты». Они расскажут вам, что мы хотим участвовать в организованной преступности и свергнуть правительство, и что мы верим в сумасшедшие теории заговора. Справедливости ради надо сказать, что есть некоторые члены банды, которые соответствуют этому набору. Однако, ни по одной из этих причин белые не организовывают новые и не присоединяются к уже существующим тюремным бандам. В течение нескольких лет, я был одним из главных членов одной из самых многочисленных белых тюремных банд в Техасе и я знаю, почему они делают. Основная причина присоединения белых к тюремным бандам, не имеет никакого отношения к преступному намерению, идеологии или даже расовым взглядам. Они делают это для того, чтобы выжить.

В тюрьме белых меньшинство, особенно в корпусах строгого режима. Из-за этого другие группы, — в особенности, чёрные, — на них охотятся. Я не имею в виду поиски выгоды, характерные для большинства расовых групп, когда их больше. Я имею в виду очень ощутимую, обычно сопряжённую с насилием ненависть к белым, обычно демонстрируемую чёрными и прочими цветными, как только они чувствуют, что их больше. Для защиты белые должны действовать сообща. Кроме того, белые банды очень слабо структурированы и участвуют в очень немногих организованных действиях в тюрьме, несравненно меньше, чем на воле.

На белых в тюрьме, — особенно, в местной, — сразу, как только они входят в ворота, начинают нападать. Большинство, особенно, те, кто помоложе, абсолютно к этому не готовы. У многих весь опыт насилия сводился к нескольким дракам во дворе школы. В них присутствует врождённое чувство честной игры. У них самый поверхностный опыт общения с представителями других рас. На воле им промыли мозги, и они думают, что мы все одинаковые, и «все расы равны». Они попадают сюда для прохождения своих болезненных и горьких университетов.

Если очень повезёт, то новый заключённый достаточно быстро получит помощь старшего и более опытного белого, который сможет подготовить его к тому, что его ждёт. Этот постарше и поопытней обычно является членом банды, хотя администрации как таковой он пока не известен. И именно поэтому он пока ещё находится среди остальных обитателей на общем режиме. Однако, как правило, молодёжь бросают шакалам на растерзание. Их запугивают, принуждают, угрожают насилием и избиением, и, в конце концов, их неизбежно избивают. Дело не в том, что белых избивают, дело в том когда, с какой частотой, и что с этим делать?

Больно, конечно, об этом писать, но, далеко не у всех наших молодых парней инстинкт воина. В ужасающих условиях многие ломаются и заканчивают тем, что позволяют себя опустить. Это означает, что у них появляется «защитник», — обычно чёрный, — которому они «оплачивают защиту» в форме льготных денег и/или сексуального подчинения. Можете вообразить себе какому глумлению и опущению он подвергается.

Ломаются не все белые. Многие стоят за себя, а это значит, что они вынуждены противостоять всем вызовам, которые им бросают. Дипломатии и компромиссам тут не место, так как многие негры рассматривают тюрьму как счастливый шанс отомстить белому.

Избиения часто принимают форму «тёмной». Группа небелых окружает белого и, сменяясь, бьют его. Каждый бьёт примерно по минуте, за ним становится новый и начинает бить с новой силой, не давая белому возможности перевести дыхание. В конце концов, он уже так избит, что едва в силах поднять руку, чтобы защититься. Ещё одна форма избиений — кодлой. Это когда внезапно нападают и забивают одного несколько человек.

Это наиболее распространенные формы насилия. Благородные драки один на один случаются крайне редко, потому что единственное намерение избивающих кодлой состоит в том, чтобы причинить белому боль или заставить его сломаться. Только так они могут показать своё доминирование над ним. Другая причина почему чёрные избегают равного боя с белым, заключается в том, что им непереносимо осознание того, что белый может им навалять. Они, должно быть, считают, что все белые слабы, поэтому поражение от белого для них оскорбительно. Поэтому, белые, которые стоят за себя, сталкиваются с серьёзными последствиями своего упрямства. Их могут покалечить или даже убить.

Некоторые уязвимее других. Они могут быть женоподобными или просто не уметь драться. У некоторых лучше подвешен язык для разрешения проблем. Членов банды, конечно, обычно не трогают из-за того, что существует угроза возмездия от других её членов.

Некоторые от отчаяния вооружаются заточкой или самопальным ножом (см. ниже). Это помогает, поскольку чёрные особенно боятся быть проткнутыми или порезанными. Такая стратегия опасна, потому что заточка — серьёзное нарушение, и часто приводит к уголовным обвинениям. Представьте себе безумство справедливого негодования, когда белый «расист», член «группы ненависти» закалывает нацмена! И, разумеется, не имеет никакого значения, что этому белому не оставили другого выбора, если ему придётся расстаться с последним клочком собственного достоинства.

Я бы сказал, что процентов 80 чёрных и латиноамериканцев, когда поступают сюда, уже являются членами уличных или тюремных банд. Таким образом, у них уже есть коллектив, к которой они могут прибегнуть для защиты. Белые же, почти никто, по прибытии в тюрьму, не состоят ни в одной банде но подавляющее большинство в конце концов куда-то вступает. Они видят, что те белые, которые имеют хотя бы какую-то защиту, либо ходят с заточкой, либо являются членами банд, которые заступаются за своих, — таких белых другие расы боятся. Для молодых вполне естественно таким образом попытаться облегчить себе жизнь.

Я не упомню ни одной белой банды в тюрьмах Техаса, которые бы организовались на воле. Так, по-бандитски, наши люди на воле в основном не живут. И даже сейчас, после многих лет существования, ни у одной из этих банд на воле в сущности нет настоящей организации. У белых банд ситуация совсем иная, чем у цветных. Покалеченные, Кровь, Ученики Гангстера, Мексиканская Мафия, Синдикат Техаса, Объединённая Раса и Ацтека — это только некоторые, — являются обширными криминальными империями. Большинство из них организовались на воле как просто бандиты, и просто поддерживают свою структуру с обеих сторон тюремной стены.

Белые банды смешаны с преступными бандами этого вида, но белые банды единственные, которые заклеймены, как «расистские» и «сторонники расового превосходства». Ирония заключается в том, что, хотя большинство чёрных и латиноамериканцев попадают сюда полноправными членами расово чистых уличных банд, которые так ненавидят белых, мы именно те, кого называют «ненавистниками».

Администрация это, конечно, понимает, но утверждает, что она не имеет никакого контроля над тем, как нас там классифицируют. В то же время большинство надзирателей нижнего уровня цветные и тоже, вместе с другими заключёнными, разделяют ту же вражду к нам.

Суды постановили, что независимо от того, насколько бы ни было целесообразным разделение заключённых по расам, это недопустимо, потому что это будет дискриминацией национальных меньшинств. И неважно то, что страдают больше всего от интеграции белые. Общество должно защитить «гражданские права» тех, кто охотится на белых. Самое смешное в том, что у большинства молодых белых, которые попадают в этот ад, никогда и в мыслях не было «расизма» или «ненависти», пока они не попали в тюрьму и не узнали правду.

Поэтому, движимые желанием выжить, белые вступают в тюремные банды. Во враждебном мире им нужны товарищи. Их намеренно помещают в такое положение, в котором, чтобы достойно выжить, их вынуждают поступить так, чтобы получить клеймо «расового ненавистника» и даже «террориста».

Есть и другие репрессии. Помещённый в «адсег», не может принять участия в реабилитационных программах — ни в образовательных, ни в профессиональных, ни в лечении от наркозависимости. А так как, все кандидаты на досрочное освобождение должны пройти через эти программы, то, если я считаюсь членом банды, то у меня нет шанса на досрочное освобождение. В то же время, все юристы твердят, что все эти программы помогают вернуться в общество, но для нас таковых не предусмотрено.

Следует сказать, что латиноамериканцев-членов банд, так же, как и белых, в ГУБ записывают автоматически. По не понятным для меня причинам, чёрных членов банд в ГУБ сразу не записывают, и поэтому, их помещают в «адсег» не автоматически. Так как чёрные содержатся не на строгом режиме то от них, — во всяком случае, от вставших на путь исправления, — требуется обязательное участие в реабилитационных программах, что помогает им заново интегрироваться в социум. Только оттого, что они не содержатся в «адсеге» и не состоят в списках ГУБ, их шансы на досрочное освобождение весьма велики.

Пресловутое клеймо «расовых ненавистников» и «расистов» затрудняют поиск работы после освобождения, а также закрывает нам доступ к различным государственным программам. И это — только за то, что мы сопротивляемся ненависти тех, кто обвиняет белых во всех неудачах собственной расы.

Мне кажется, что цветные тоже остаются в базе данных ГУБ после освобождения, но реже, чем белые. В отделе по работе с бандами (Gang Intelligence, GI) мне сказали, что поскольку мы «расисты» и «расовые ненавистники», мы являемся нарушители порядка и должны находиться под надзором даже после выхода на свободу. Это поддерживает миф о том, что расовая проблема существует из-за белых «расистов».

Политика здесь точно такая же, как и во всём обществе. Для чёрных ненависть к белым настолько нормальна, что никто уже не обращает на неё особого внимания. В тюрьме белые очень быстро понимают, что без расового сознания им не выжить. Расовое сознание запрещено здесь так же, как и на воле, а от расовой ненависти страдаем больше всего мы. Невозможно осознать всю глубину этой несправедливости, и то, через что нам приходится проходить из-за этих мерзейших двойных стандартов.

Многие думают, что, если мы преступники, то мы сами попали в такую ситуацию и заслуживаем того, что имеем. Я согласен с тем, что мы несём наказание за собственные деяния и их последствия. Сложно сказать, насколько мне надоело видеть тех, кто паразитировал на обществе, а потом, попав сюда, начинают кричать о «правах». Чёрные, кстати, именно такие. Но неправильно проводить в жизнь интеграцию заключённых, а затем наказывать белых за то, чем другие занимались всегда.

Поведение чёрных

Не знаю, понимал ли Джексон, что, описывая чёрных учеников, он описывал и чёрных взрослых. Большинство белых никогда, кроме, как по работе, с чёрными не сталкивается. Им не приходится видеть чёрных в больших количествах или в районах их обитания. На работе чёрные вежливые и нормальные. Однако, как только рабочая обстановка кончается, они начинают вести себя иначе. То, что Джексон описал в своих учениках, это именно то, что можно назвать их естественным бытием, переходящим у многих во взрослую жизнь.

Вероятно, вы замечали, что даже негры-политики и учителя затрудняются говорить на правильном английском, пользоваться грамматикой и строить предложения. Многим из них, чтобы показаться более образованными, нравится использовать многосложные слова совершенно неадекватно контексту.

Но поведение чёрных не ограничивается только языком. Когда правила белого общества сняты, появляются другие образцы поведения. Джексон написал об неприкрытой сексуальности негритянских мальчиков, описал как бесстыдно они подходят к белым девочкам. В тюрьме их сексуальность почти неконтролируема. Яне ханжа исчитаю, что то чем занимаются добровольно два разнополых человека, является их личным делом. Однако, существуют общепринятые правила сексуального приличия, которые многими чёрными игнорируются.

Из-за сопровождающего шума, всегда знаешь, когда идёт охранница, медсестра, секретарша и т. д. Негры стоят в дверях своих камер или выстраиваются в три-четыре ряда у окон, кричат, вопят развратные предложения и оскорбления. Эту процедуру проходят все работающие в тюрьме женщины: старые, молодые, привлекательные, скромницы. Даже старушки, которые занимаются чем-то полезным для заключённых, например, разноской почты, проходят через это. Чёрные уверены, что все женщины, особенно белые, являются шлюхами.

«Они шлюхи, быть хочет чёрни член!»

Сексуальная агрессивность воплями не ограничивается. При виде женщин, чёрные демонстрируют себя и мастурбируют, — будь то это в больнице, в комнате отдыха, в столовой, в церкви, в камерах с сокамерниками, на тротуаре, в коллективе. Они извергают сперму через решётку, на пол, на стены. Они даже не подозревают насколько отталкивающе они выглядят. Белые — по крайней мере, те, кто стоит за себя — не выносят эти публичные извращения, и на этой почве не раз вспыхивали беспорядки.

Впрочем, некоторым женщинам нравится такое внимание. Некоторые подбадривают мужчин, говоря непристойности или помогая им мастурбировать. Некоторые даже имеют половые контакты с заключёнными. Они делают это в обмен на марки, которые они сдают на почте и получают деньги обратно, или просто за шоколадный батончик или банку содовой. Это, конечно, крайние случаи, и обычно этим занимаются негритянки. Большая их часть воспринимает вопли спокойно и даже гордится тем, что их замечают.

Когда поблизости нет женщин и смотреть не на кого, чёрные часами могут говорить о том, как хороши женщины и для какой цели и как можно соблазнить охранниц и где они бывают, как лучше мастурбировать, какие смазки лучше и т. д. Чёрные, занимающиеся публичной мастурбацией, называют друг друга «стрелок» и «художник членом».

Чёрные иногда мастурбируют в душе, уставившись на чьи-нибудь ягодицы. Полагаю, что в это время они фантазируют о сексе с мужчиной. Такое поведение являлось причиной многих драк.

Технически существуют правила, запрещающие публичную мастурбацию, и теоретически она может повлечь уголовное преследование. Однако это происходит только в случае, если охранник захочет это сделать, а обвинитель согласится взяться за это дело. Чаще всего, районный прокурор отказывает в открытии дела по такому поводу, так как это будет пустой тратой денег налогоплательщиков.

Если охранники замечают, что человек мастурбирует, его заставляют прекратить это занятие, но никаких дисциплинарных мер не принимается. Это настолько распространено среди чёрных, что у охранников просто нет ни времени, ни энергии оформлять требующиеся по инструкциям документы. Большинство охранниц просто снисходительно закрывают на это глаза. Я перевидал здесь много белых женщин, проработавших всего несколько дней, после чего они срывались и уходили. Подавляющее большинство охранников здесь чёрные, особенно охранниц.

Ну и наконец, — вам ведь любопытно, — про себя. Я здесь за наркотики. Уже трижды. Моё первое попадание в тюрьму я могу более или менее объяснить сумасшествием 17-летнего юноши под наркотой. В 1984-м я ограбил притон. Вторично я попал в 1995-м, когда я без предварительных предосторожностей купил наркотик, пытаясь выручить друга. За это я действительно себя не оправдываю. Несколько лет назад я начал принимать наркотики снова и присел на метамфетамины. Я никак не думал, что меня затянет, так как всегда считал себя волевым человеком, но это произошло. У меня был успешный строительный бизнес, хорошая жизнь и лучшая женщина, о которой человек может мечтать — но всё в прошлом — я разменял всё это на наркоту.

Мои статьи сложные, но они все имеют отношение к наркотикам. Теперь я отбываю пятилетку по восьми статьям. Я отсидел около полутора лет, и, хотя я теоретически ежегодно подпадаю под УДО, у меня, как мне объяснили, по существу, нет никакого шанса, поскольку меня содержат в «адсеге».

Статья эта, однако, не обо мне. Она о том, с чем вынуждены жить некоторые из нас, уже ставших расовым меньшинством. Наши враги утверждают, что только жизненные обстоятельства, портят людей.

Но, это нонсенс.

В Америке миллионы белых, понятия не имеющих о том, с чем мы здесь сталкиваемся. Они могут позволить себе заблуждаться, потому что они устроились в своей жизни так, чтобы более или менее не сталкиваться с людьми других рас. Я же могу представить себе Америку лет через 50, когда мы останемся меньшинством и утратим всю власть. Тогда, — помогай нам бог!

Пара слов о заточках

Мне хорошо известен голливудский стереотип заключённых: они все бегают с заточками и протыкают друг друга направо и налево. Но, в реальности дело так не обстоит, по крайней мере, в Техасе, и я уверен, что другие штаты не очень в этом отличаются. За ношение оружия есть уголовное наказание, а если ты кого-то ткнул или зарезал, то это очень серьёзное преступление. Почти все латиносы носят с собой ножи, — это, видимо, часть их натуры.

Белые хотят, главным образом, чтобы их не трогали и вооружаются только в целях самообороны и то, в качестве последнего средства. Чёрные не рискнут использовать нож перед тем, у кого есть нож, даже при том, что обычно они, когда их много, не стесняются нападать. Часто простая угроза использования ножа предотвращает стычку с ними.

Мне вспоминается очень показательная в этом плане история, произошедшая несколько лет назад, когда я ещё содержался на общем режиме. С чёрными отношения были на взводе, — обычное дело, — и мы уже ожидали вспышки насилия в зоне отдыха, в так называемой «рекреации». Мы тогда закапывали заточки в той части рекреации, где была глина, для того, чтобы, при возникновении опасной ситуации, они были под боком. Держать у себя в бараке или носить с собой ножи и заточки было слишком опасно, а драки происходили чаще всего именно в зоне рекреации.

Эти закопанные заточки ни для кого, в том числе, для охранников, не являлись секретом. Время от времени охранники прочёсывали зону отдыха металлоискателями. В тот день, когда мы, — я и ещё двое белых, — вышли отдыхать в рекреацию. Там нас поджидали 60–70 чёрных. Мы были готовы к готовящейся схватке с ними. Не знаю, сколько бы негров потребовалось, чтобы навалять трём белым, но они все собирались напасть на нас!

Мы немедленно кинулись за заточками, но их не было! Накануне охранники зачистили двор. Нам предстояло серьёзное испытание, — бить нас будут хоть с заточками, хоть без. Нам нечего было терять, и мы решили действовать так, как будто мы их нашли. Мы смело подошли к вожакам чёрных и высказали им свои претензии (один из негров украл у одного из белых братьев радиоприёмник, и мы потребовали вернуть его). Во время разговора мы держали руки в карманах штанов, как будто в них лежали заточки, — и негры на это купились. Трое белых заставили эту свору отступить! Сейчас эту историю приятно вспоминать, но тогда я был перепуган до смерти.

К сожалению, чаще всего белые оказываются в меньшинстве и способов избежать нападения чаще всего не предоставляется. Но, часто простая вероятность того, что у тебя есть оружие, бывает спасительной.

Пара слов об «адсеге»

Административная сегрегация, «адсег», — просто политкорректное название одиночки. Замыслом её является максимальное ограничение всякого контакта заключённого с охранниками и с другими заключёнными.

Прежде всего, в столовую нас не водят. Для нас на кухне составляют подносы, катят их по коридорам в «горячих боксах» и пригоняют их к нашим камерам в открытых ёмкостях. Обычно к тому этапу, когда еду в боксах суют нам в окошко в двери, она к тому времени уже холодная.

Нам разрешено выходить из камеры только для приёма душа и посещения зоны рекреации. Душ мы должны принимать ежедневно и пять дней в неделю по два часа должны выходить в рекреацию. Я пробыл в «адсеге» полтора года, и за этот срок меня ни разу не выводили в рекреацию четырёх раз в неделю, не говоря уже о пяти. Обычно, выводят пару раз в неделю. Далеко не каждый день водят в душ. Охранники говорят, что это из-за нехватки штата.

Возможно, людей не хватает потому что для вывода нас на помывку и во двор проделывается большая работа. Выводят нас по одному. Каждый раз, когда нас выводят из камеры, — причина может быть любая, — нас полностью раздевают и обыскивают. Затем нужно повернуться спиной к двери и просунуть руки в отверстие в двери. Только тогда охрана открывает дверь. Везде по пути нашего следования нас сопровождают один-два охранника, вооруженными полицейскими дубинками и газовым баллончиком. Так они относятся к нам потому что в «адсеге» должны содержать только агрессивных и опасных заключённых. В действительности же большинство белых содержатся здесь только по причине попадания в списки ГУБ (см. выше).

Выход в рекреацию представляет собой перемещение из клетки в клетку. Двор рекреации — это коробка, собранная из столбов, забранных проволочной сеткой. Двор сверху закрыт навесом, поэтому в нём нельзя даже побыть на солнце. Кроме спущенного баскетбольного мяча и одного баскетбольного щита с корзинкой, там ничего больше нет. Мячи меняют примерно раз в год.

Едва ли кто-то ходит в рекреационный двор и в душ зимой. Во дворе холодно, а в душе вода ледяная.

В камерах вода тоже холодная, но её можно нагреть. В магазине продают нагревательные ванны, или можно собрать самостоятельно нагревательный элемент. Многие моются в камере даже летом. Они считают досмотр в голом виде ради того, чтобы пройти 10 метров по коридору, где охранники — или охранницы — наблюдают за тем, как вы моетесь в душе. Где купаются в камерах? Практически, в туалете. Поверите вы мне или нет, туалеты свои мы содержим в чистоте.

Во всяком случае, большинство.

Меня держат в камере отделения № 61 — по одному человеку на камеру. Степень изоляции от отделения к отделению может варьировать, но в большинстве единиц можно, по крайней мере, разговаривать с соседями, даже если их не видно. Я нахожусь в «хорошем» крыле. С нами содержится только один чёрный, и ещё один, которого привезли сегодня. Мы установили определённые правила и между собой поддерживаем достойный уровень уважения. Однако если в отделении много чёрных, то так не получается. Они часы напролёт кричат и спорят, или используют стены и койки в качестве барабанов, отбивая ритм. Они также во всё горло любят выкрикивать рэп-«поэзию». Надо помнить, что всё здание «адсега» собрано, главным образом, из стали и бетона, а звук сквозь них проникает прекрасно. Большинство удивляется, когда обнаруживает, что отделение «административной сегрегации» может быть таким шумным, но в нашем отделении большую часть времени царит относительное спокойствие. Можно хотя бы переговариваться друг с другом.

Чем мы занимаемся в «адсеге»? Телевидения и телефона там нет. Разрешены книги, журналы и другая литература, но большую их часть приходится доставать самому. В тюрьме есть библиотека и оттуда можно получать по одной книжке в неделю. Если повезёт, можно получить книжку на пару недель. Если хочешь чего-то ещё, надо тратить собственные деньги и оформлять подписку или покупать на воле. У многих просто нет денег; за работу в тюрьмах Техаса не платят, а в «адсеге» работать вообще не получается. Поэтому чтение приходится без конца выменивать, продавать, покупать пока оно не обтрёпывается и не разваливается на части. Ну, и, как и можно предположить, получить любой «расистский» материал, особенно свежий, очень сложно.

Как лично я провожу время? Я много читаю и пишу. У меня нет ни компьютера, ни пишущей машинки, так что, пишу я по старинке, рукой. Когда мне некому писать, у меня обычно есть незаконченная писанина и я берусь за неё. Я развиваюсь. Рисую. Не как художник, конечно. Мне нравится играть в шахматы, когда есть с кем поиграть. У нас каждый квадрат пронумерован и мы выкрикиваем друг другу свои ходы.

Но, это я. Каждый должен найти собственный способ как справляться с «адсегом». У некоторых просто не получается. Так или иначе, это касается всех. После нескольких лет пребывания в «адсеге», многие обнаруживают, что не в состоянии поддерживать разговор или вообще нормально общаться с людьми.

Как выйти из «административной сегрегации»? Дела тех, кто содержится здесь по реальным дисциплинарным причинам, пересматриваются каждые полгода-год. Но если ты попал в списки «подтвержденных» членов банд, то скорее всего тебя здесь продержат до конца срока. В Техасе существует единственный способ выбраться только через программу отказа и отречения от членства в банде (Gang Renouncement and Disassociation program, GRAD).

Если честно, — это ерунда.

Если ты заявляешь им, что ты больше не являешься членом банды, то начинается двухлетний период расследования. В течение этих двух лет офицер по работе с бандами перлюстрирует всю твою корреспонденцию и буквально потрошит камеру выискивая уличающий тебя материал. Если ты посылаешь или получаешь что-либо «сомнительное», то расследование прекращается на усмотрение этого офицера, и ты навсегда вылетаешь из этой программы.

Вот пример того, как это работает: я написал своему отцу обычное внутрисемейное письмо. Его сочли за записанное особым шифром «письмо в банду». Мой отец решительно не имеет ничего общего ни с бандами, ни с преступной деятельностью. Я спросил офицера по работе с бандами о том, что же в действительности было написано в письме, если оно было написано шифром. Он сказал, что они пока не расшифровали шифр и, поэтому они пока не знают. Я, конечно же, захотел узнать, как, чёрт возьми, они поняли, что оно зашифровано, если они не расшифровали шифра!

Что я мог зашифровать в словах «Люблю тебя, папа»?

И такое происходит постоянно.

Обнаружение номера «Американского Возрождения», а равно, и любая переписка с её редактором, было бы достаточным, чтобы исключить меня из программы, но, беспокоиться не стоит, так как я давно бросил все попытки участия в ней. Я пробуду здесь ещё какое-то время, точно так же, как большинство других белых парней, которые попали в списки ГУБ.