Лицом к победе

Вот это все: поля, песчаник,

глина

И соснами уставленный откос,

Деревня и Москвы-реки долина —

Можайским направлением звалось.

Уж сколько лет…

А сын в лесу негромко

Еще мои вопросы задает:

— Землянка?

— Да.

— Воронка?

— Да, воронка.

— Окоп?

— Гнездо, где размещался дзот.

Уж сколько лет.

А сын опять упрямо

Все ищет гильзы. Мало мы нашли?

Да, может, это не воронка — яма?

Не бруствер — складка на лице

земли?

Не все ж война!

Но ветер с дымом

горьким

Встревоженному сердцу говорит:

Склонись в раздумье над любым

пригорком —

Не ошибешься — здесь солдат

зарыт.

Брат мой поседевший, Анатолий,

Помолчим, замедлим-ка шаги.

Вот она, дорога,

а над полем —

Коршуна широкие круги.

Нечего стесняться нам объятий

И при посторонних — слез из глаз.

Было ведь, как в сказке,

трое братьев,

Трое Александровичей нас.

Русых да с широким переносьем

Сероглазых жилистых ребят.

Мы вдвоем что хочешь переносим,

А втроем бы — легче во сто крат.

Как бы нам тогда шагалось просто.

Как бы нас любили горячо,

Каждому — по метру девяносто,

Каждому — подруга по плечо.

К красоте невесток не ревнуя.

Шли бы так, что любо посмотреть,

Грянули бы если строевую —

Роту бы сумели перепеть!

Нас бы можно было, право слово,—

Дайте лишь коней да стремена —

Хоть на все полотна Васнецова,

Хоть былину…

Если б не война.

Самый старший — что там?—

лучший самый

Где-то здесь, наверное, лежит.

Не сложилась сказка.

Над лесами

Коршун исчезающий кружит…

Село будили властные приклады,

Овчарок лай. Свирепые пинки.

На станции седьмые сутки кряду

Людей шатали грузные мешки.

Их наполняли тут же, на перроне,

Кубанской теплой, тучною землей.

А на нее, самой России кроме,

И права не имел никто другой.

Земля обратно сыпалась в прорехи,

Как будто не хотела уезжать.

Как будто знала, что на фермах

рейха,

В чужом краю придется ей лежать.

Земля, земля! Кормилица! Родная!

Везли тебя в глухих товарняках.

На остановках пломбы проверяя,

Курили часовые впопыхах.

И каждый раз, принюхиваясь,

молча

Стояли у вагонов, где земля,

Казалось им, могильной пахла

ночью,

Как фронтовые русские поля.

Врагов ловили всюду наши пули

И отпевали вьюга и мороз.

И где бы они землю ни копнули,

Вставали партизаны в полный рост.

Была в земле частица русской

крови,

Был русский дух, разивший как

стрела.

И на нее, самой России кроме,

Прав не имела ни одна страна.

Земля в реестры заносилась,

в списки,

На марки продавалась. Но она —

В Германии останется российской,

И прорастут в ней наши семена.

Он в нерезкий снимок тычет,

Раздвигает пыль рукой.

— Не гляди, какой я нынче,

Вот он я, гляди какой!

По уставу брови сдвинув,

В объектив нацеля взгляд,

У молоденькой рябины

Спит молоденький солдат.

Он ли это в самом деле

В гимнастерке фронтовой,

Не его ль снега отпели

В 41-м под Москвой?

Не его ли под Берлином

Пуля черная взяла?

И не эта ли рябина

Полыхала у села?..

Пожилой, одутловатый,

Он с улыбкой виноватой

Трет залысину рукой.

— Разве я такой, ребята?

Вот он я, гляди какой!

Взял свой мешок заплечный,

да и ступил в огонь,

не в тот, который вечный,

а в тот, какой не тронь.

Сгорело все, что было

на нем, при нем, над ним,

не столько закалило,

как нынче говорим.

Вернулся опаленный,

пройдя госпиталя,

и черные знамена

сложил у стен Кремля.

И долго жил, внимая

потрескиванью дров,

и все душа немая

не находила слов.

Не дымятся дали,

Пыль черна от слез.

Ни одной медали

Дед мой не принес.

Только в этом самом

Нет его вины,

Потому что сам он

Не пришел с войны…

В пятидесятых рождены,

Войны не знали мы, и все же

В какой-то мере все мы тоже

Вернувшиеся с той войны.

Летела пуля, знала дело,

Летела тридцать лет подряд

Вот в этот день, вот в это тело,

Вот в это солнце, в этот сад.

С отцом я вместе выполз, выжил,

А то в каких бы жил мирах,

Когда бы снайпер батьку выждал

В чехословацких клеверах?

Тихо кружится звездная сфера,

Светит млечная пыль на сосне.

«Разворачивай пушку, холера!»—

Это батька воюет во сне.

На земле, под разрывами шаткой,

Обругав по-российски ребят.

Он в последнюю «сорокапятку»

Досылает последний снаряд.

На полу мои ноги босые —

Вот бы мне в этот сон, в этот бой!

Вдруг все это отец не осилит,

Не вернется оттуда живой?!

Умер дед без болезней и муки,

Помню, теплые лили дожди.

В первый раз успокоились руки

И уютно легли на груди.

Умер так незаметно и просто

И лежал так от смерти далек,

Словно выправил новую косу

Или поле вспахал — и прилег.

Постояв на кладбищенской сыри,

Вытер слезы, опомнился дом.

Ничего не нарушилось в мире,

Все проходит своим чередом.

В окна смотрит такое же лето,

Так же весел ромашек разбег.

Незаметно прошел для планеты

Небольшой человеческий век.

Просто липа в саду б не шумела,

В ней не слышались птиц голоса,

Да без деда война бы гремела,

Может, лишних каких полчаса.

Не стояли б хорошие внуки

На пороге большого пути…

Умер дед без болезней и муки.

Помню, теплые лили дожди.

Она назвала себя Таней,

Не зная, что в гордой красе

Несломанной, бронзовой встанет

Над Минским летящим шоссе.

Не зная, что, убран росою,

Ей горн пионерский споет.

— Куда вам? До Зои? — До Зои.—

Кондуктор билет оторвет.

И выполненное заданье,

И крестный в бессмертие путь,

И это святое незнанье —

Вот подвига сила и суть.

Мы выстоим — главное знала,

Но если б сквозь сумрак и свет

Она хоть на миг услыхала

Сквозь сорок, сквозь тысячу лет

Не скрип под фашистской кирзою,

А здесь, у скрещенья дорог.

Хоть это: «Мы выйдем у Зои»,—

Московский родной говорок.

Что про деда мне известно?

Канул в дым пороховой

Он, одну любивший песню:

«Черный ворон, я не твой».

Грянул выстрел на заставе,

И погас навеки свет.

Лишь глухой мотив оставил

Роду нашему мой дед.

«Ты не вейся, черный ворон…

Ты не вейся надо мной…»

Голос у отца подорван

Затянувшейся войной…

Кружит ветер в небе стаю,

Злую черную семью.

«Ты не вейся», — напеваю,

Думу думаю свою.

Пройдя солдатами пол мира

Через упорные бои,

Являлись к нам они, кумиры,

Сердца раздаривать свои.

Они, сверкая орденами —

Нас покоряли ордена,—

На торжества ходили с нами,

Когда окончилась война.

Они пришли. И по-иному

В деревне зажили мальцы…

С войной мы через вас знакомы,

Солдаты,

деды и отцы.

И ваше мужество входило

Мальчишкам в гулкие сердца.

Их осветлило, освятило

И в них пребудет до конца.

Я не творил себе кумира.

Но он, ниспосланный судьбой.

Явился мне (пройдя полмира)

Солдатом, дедом и судьей.

Без вас будет пусто на свете,

когда достопамятным днем

мы — послевоенные дети —

к Большому театру придем.

Уже ветераны в ту пору —

среди не видавших войны…

На нас будут юные взоры

с волнением устремлены.

Ведь мы родились под раскаты

победных салютов и труб,

и горькие наши рассказы

из первых получены рук.

В немыслимых розах и маршах

впервые за столько-то лет

в тот день на живых и на павших

уже разделения нет.

Весенний, счастливый,

прекрасный —

тот праздник нас будет кружить!..

И все-таки, все-таки страшно

до этого мая дожить.

В ночи осенней с грустью

звездочета

я вижу,

сколько звезд война зажгла:

фанерных, жестяных — у нас без

счета…

Ведь никого она не обошла…

Любимые, погибшие, родные,

упали вы навек в святом бою!

И как миры далекие,

иные —

я вас по вашим звездам узнаю.

На лице у мужчины шрамы видны,

На груди — медали и ордена

(Вон за взятие Берлина дана),

Сразу видно — он участник войны.

Ну а женщина, что шила кисет.

Что ждала твоих, Россия, сынов,

Что пахала, что стояла у станков.

Как — участница она или нет?

А старуха тех военных лет.

Что с мякиной ела лебеду.

Что врагам молила смерть и беду.

Как — участница она или нет?

А мальчишки тех военных лет.

Например, что партизанили тогда.

Поджигали биржи труда.

Как — участники они или нет?

А ученый тех военных лет.

Что по виду не герой, не орел.

Но «илюшу», но «катюшу» изобрел.

Он — участник войны или нет?

Разве выводы мои не верны.

Разве мысль для кого-то странна:

Весь народ у нас участник войны

И участница войны — вся страна.

Печь гудит. Огонь грызет поленья,

Словно зверь, попробуй только

тронь.

Положив ладони на колени.

Он сидит. И смотрит на огонь.

Вспоминает, как с войны когда-то

Шел он, не скрывая торжества.

Шел домой.

Но перед черной хатой

Гулко закружилась голова.

Целый мир заполнило молчанье.

Крепко въелся в душу горький дым.

В горстке пепла —

все односельчане…

Человек от пепла стал седым.

Положив ладони на колени.

Одиноко на исходе дня

Он сидит.

Огонь грызет поленья.

Холодно у жаркого огня.

Вы своих не увидели книг —

Вы за Родину

Встали…

Оттого

Этот отблеск на них

Нержавеющей стали!

Мы на жизнь примеряем свою,

Что судьба принесла вам…

Да найдет вас

Не гибель в бою —

А бессмертная слава.

Мы встаем

На золе и крови,

У Девятого мая,—

Продолжение

Вашей любви

На себя принимая.

Продолжение песни и книг —

Тех, что вы не застали.

С этим отблеском вечным

На них —

Нержавеющей стали..

Сапоги кирзовые и китель,

Пять лучей от ордена горят.

Пристальнее, мальчики,

смотрите, —

Как они о многом говорят!

Путь немалый до Берлина

пройден, —

Из души не вырвать никогда:

Чуть правее — и уже не орден —

Красная фанерная звезда.

Не нужны ни соловьи, ни сваты,

Ни гармошки, ни свеченье рос…

Сколько их погибло, неженатых…

Сколько их, ребят, не родилось!

Война меня преследует повсюду.

Ровесник мира — до последних

дней

Со всеми вместе праздновать

я буду

Печальный и победный юбилей.

Какой ценой оплачена победа!

Быть может, из-за гибельной

войны

Нет среди нас великого поэта,

Великого — в масштабе всей

страны.

Но каждый год, неясно

до отчаянья,

Так тихо, что слышней растет

трава,

В минуту виноватого молчания

В земле гудят великие слова.

Они меня безмолвием тревожат.

Произнести бы их — а не могу.

Но кто-нибудь когда-нибудь да

сможет.

Придет — и не останется в долгу.

Знаменательным датам —

Знаменитая честь:

Память павшим солдатам.

А венков — и не счесть!

Облик воина честный

Сохраним на века.

Лишь могиле безвестной

Не дождаться венка.

Их, наверно, поболе,

Утаенных войной —

В чистом поле на воле

Или в чаще лесной.

Где война голосила —

Залегла тишина.

Затерялась могила —

Не слышна, не видна.

Но и небо синее,

И трава потемней,

И цветы покрупнее,

Слава богу, над ней!

Я помню,

Как ноги немели,

Как ветер гудел по ночам,

Как мокрая тяжесть шинели

Мешала работать плечам.

Все тело корежило стужей.

Машины пройти не могли!

Я пил из болотистой лужи,

Погоном касаясь земли.

Дождило провисшее небо.

При бледном свечении фар

Краюху тяжелого хлеба

Делил полковой кашевар.

Под утро трясло от озноба.

Стучал котелок по спине.

У башен, цепляясь за скобы.

Мы спали на тряской броне.

Змеились, круты и горбаты,

Пылили дороги страны…

Но мир доверялся ребятам.

Родившимся после войны.