Лики женщин

ПОМОЙКА

Женщины не могут понять, почему только одну-двух из их подруг, знакомых, родственниц мужчины выделяют и не только выделяют, а сразу предлагают руку и сердце. Бог их поймёт, этих мужчин, почему им нравится эта, по общему женскому мнению, недалёкая, неумная, непорядочная, не эталон красоты. В реакции мужчин полностью отсутствуют разум и сознание, иначе почему бы могли происходить такие ситуации, как, например, с Александром, которого друзья звали коротко Алекс. Он — высокообразаванный (со всеми дипломами и званиями) специалист, интеллигентный человек, общительный настолько, что его знает полреспублики. Он собирался жениться, был влюблён в свою избранницу. Они вместе развозили родственникам и друзьям приглашения на свадьбу, и в одном доме он увидел такую Елену Прекрасную. Он вдруг понял, что его выбор невесты — ошибка, что его женой может быть только вот эта.

Свадьба не состоялась, Алекс стоял на коленях перед бывшей невестой, молил о прощении и говорил:

— Я знаю, что она дура, что она переспала с десятками мужиков; я знаю, что у неё сахарный диабет и проблемы с сердцем, что она будет инвалидом и я буду на руках передвигать её по дому. Она даже не будет меня обманывать и в открытую будет изменять мне с теми, кто будет её добиваться. Но я ничего не могу поделать. Я хочу только её, и больше никого.

А она и не обманывала никого. Да, я такая: курю, люблю выпить, да покрепче, а секс для меня, как для мужика — отлил и всё. Никаких бабьих нежностей, поцелуйчиков. Получила оргазм — и можно даже не спрашивать, как звали партнёра.

Среди этих Прекрасных Елен (или Прекрасных Дам, или Муз, или Богинь — с ума сошедшие мужчины по разному их называют) бывают такие экстравагантные, как избранница Алекса, бывают тихие и спокойные, семейные и рассудительные. Дело не в их статусе или характере. Это что-то глубоко подсознательное и объяснению не подлежит. Сами эти Елены Прекрасные зачастую удивляются, что же в них такого находят мужчины, что сразу хотят дом купить, счёт открыть, стихи написать или как-то по-другому запечатлеть образ своей Дульсинеи Тобосской — у кого какие возможности есть, и обязательно жениться. Самое главное, что у женщин такого статуса все эти предложения интереса не вызывают и ценности никакой не представляют, к ним само собой идёт всё необходимое, и по-настоящему их может заинтересовать только совершенно неординарный человек, зачастую такой же далёкий, как и они сами, от драки за какие-то эфемерные ценности.

Одна из таких Елен Прекрасных, звали её Наташа, отмечала свой день рождения в ресторане, где её муж работал барменом. Ей исполнилось 40 лет, у неё было двое уже достаточно взрослых детей, она в 17 лет вышла замуж и без всяких приключений прожила с ним уже 23 года в доме очень строгой свекрови, т. е. по всем показателям была полной противоположностью женщине Алекса. Но она была той же породы; когда она выходила из ресторана, вошли в холл шведы из туристической группы и, чтобы дать ей пройти, они встали вдоль стен, образуя коридор-проход, и устроили ей овацию, выражая тем самым своё восхищение.

Почему? Что в них такого есть, в этих женщинах, что толкает мужчин на подвиги, на преступления, на нарушение всяких правил и собственных принципов? В чём это волшебство? Непонятно.

Вот такой женщиной была Зинаида, Зинка-корзинка, как дразнили её в школе, Зизи, как она называла себя в детстве, или Зинуля, как называл её отец. До 23 лет жила она спокойно: училась в школе и в институте иностранных языков, была любимицей отца, который готовил ей любимые завтраки и кормил её до сих пор чуть ли не с ложки (мама так же любила сына, который был младше Зины на 3 года), проверял каждое утро её кошелёк, чтоб там было достаточно денег; она благополучно пережила первую любовь, а по поводу бесчисленных поклонников, жертв неразделённой любви, легко отмахивалась:

— Ну, не этот же!

После института она стала преподавать в школе английский язык, и тут у неё возникла проблема, которая и раньше существовала, но была не замечена: оказалось, что Зина была ярко выраженная сова. Она никак не могла проснуться рано, потому что активная часть суток начиналась у неё только после 12 часов дня. Она с самого детства знала, что продуктивнее всего она может учиться только ночью, спать ложилась в 3 часа, просыпалась в 11, благо, что почти всё время она училась во вторую смену, даже в институте. Работа в школе стала для неё каторгой: она поднималась с постели, но не просыпалась, пила кофе, который тоже не мог её разбудить, ехала в школу на такси, за папины, конечно, деньги, но всё равно опаздывала. Когда она приходила в класс, детей занимали до прихода учительницы директриса или завуч.

Любая проблема перестаёт быть проблемой, когда она осознана, обозначена, описана. А здесь все с радостью и злорадством рассчитались с Зиной за то, что она не такая, как все: обвинили её в безответственности, лени, нежелании честно зарабатывать кусок хлеба. Она была центром обсуждения на всех совещаниях и педсоветах, а за глаза коллектив учителей, состоящий в основном из одиноких женщин, сплетничал по её поводу совсем уж зло: непорядочная, шляется с мужиками по ресторанам до утра, а потом, не проспавшись, прикатывает на работу на такси. Ну никак не могут обычные дамы простить Прекрасных Дам — не имеют права они отличаться от среднестатистических.

Зину уволили, вместо того, чтобы предложить ей вакантные часы английского языка в вечерней школе, которая функционировала в этом же помещении — её коллеги дали ей такую характеристику, что об этом даже речи не могло быть.

Она сама восприняла это увольнение неоднозначно: с одной стороны, вроде бы обидно, а с другой стороны, она почувствовала такую радость освобождения от этой казни, что даже самой стало стыдно.

После такого трудового опыта она почувствовала такое отвращение к работе, что решила выйти замуж и сидеть дома, и спать в такое время, которое её устраивает. В качестве жениха, но еще не мужа, она выбрала футболиста Эдварда. Он с командой прилетел на игру, увидел Зиночку, которую он называл её детским именем Зизи, влюбился, и всё в его жизни изменилось. Постольку поскольку Зина сразу заявила, что она от папы и мамы никогда никуда не уедет, он уволился со скандалом из своей команды, и его с удовольствием приняли в республиканскую команду в качестве играющего тренера. Команда была слабая, никогда не выступала даже в первой лиге, зато он получил возможность быть с Зиной. Они подали заявление на вступление в брак, процедура и свадьба должна была состояться через месяц. По оформлении брака местные власти согласно контракта должны были предоставить ему, тренеру республиканской команды, квартиру.

Но до этого не дошло. Неожиданно для всех, мама Зины, казалось, переполненная любовью только к сыну, начала яростную борьбу против этого брака. Квартиру Зинаиде подарили родители, и, конечно, она была на одной лестничной площадке с квартирой родителей. Едва дожидаясь, когда дочь проснётся, мама вторгалась к молодым и, нимало не смущаясь, обоих ставила в стойло, как она выражалась. Зине она говорила:

— Я вас родила не для кого-то, а для себя. Ты должна жить со мной, а не с ним. Я не знаю, как я буду без тебя, я просто умру. И что это за муж — футболист?

Ему она говорила:

— Ты глазеешь на её круглые коленки. А ты посмотри на меня — и Зинка такая же будет после родов: вся круглая, как бочка, с варикозным расширением вен и с предменструальным синдромом.

Каждый день она звонила по телефону его матери:

— У вас такой прекрасный сын, он заслужил хорошую жену, не такую, как моя дочь. Она грязнуля, ленивая, спит до 12, дома не готовит.

Зина и сама-то была не в восторге от предстоящих перемен в её жизни, и слова матери только подлили масла в огонь. Через две недели совместной жизни под аккомпанемент маминых скандалов она сказала, что не готова выходить замуж. Её жених никак не хотел принимать это её решение; он клялся, обещал, уговаривал, плакал и был таким жалким, что это только придавало ей решимости порвать с ним.

— Ну не этот же, — разочарованно думала она.

Отвязаться от него по-хорошему не удавалось, и она просто уехала к тётушке в Москву. Там она неожиданно нашла себе подходящую для себя работу. Приятельница предложила ей подработать в ресторане, а через 2 дня хозяин предложил ей должность завзалом. Зина смеялась и говорила, что она совсем не знает эту работу, и что в ресторане она может квалифицированно только посуду мыть. Хозяин, старый еврей, отвечал:

— Зинаида-Аида, ты себе цены не знаешь. Тебе не надо что-то уметь. Тебе надо только присутствовать. Я тебе буду платить достаточно, все твои чаевые будут твои, а если будешь умница, сумеешь судьбу свою устроить. Если бы я был моложе, я бы предложил тебе не работу, а руку и сердце и в приданое подарил бы тебе этот ресторан. Увы, моё время уже прошло, но если я каждый день буду видеть такую женщину, как ты, это будет праздник для моих глаз. У нас бывает богатая публика, иностранцы. Мои девочки, которые здесь работали, повыходили замуж и разъехались по всему свету.

Зина, которую с лёгкой руки хозяина все стали называть Аидой, дала себя уговорить и не пожалела. Она, наконец-то нашла работу по своему ритму времени: спать до 12, а вечером работать хоть до утра. Хозяин её только похваливал, называл не иначе как Золотая и пылинки с неё сдувал; денег было достаточно, работа ей нравилась, и она быстро её освоила. Ресторан называли уже только её именем — мы обедали у Аиды, встретимся у Аиды…

Она никогда не использовала косметику, красивые волосы носила узлом на затылке, строго одевалась; когда она проходила по залу, взгляды всех мужчин были только на ней, но пока никто не мог похвастать её вниманием. Если кто и осмеливался подойти к ней с предложением встретиться, она спрашивала:

— Зачем?

И почему-то этот вопрос вызывал у её поклонников чуть ли не шок.

— То есть как это зачем? А что бы Вы хотели?

Зина-Аида смеялась:

— Это что — я подошла к Вам и предложила встретиться? По-моему, это была Ваша инициатива, а я только спрашиваю, зачем. Я готова рассмотреть Ваши предложения, только сразу предупреждаю: деньги, дом, машину я имею от своего отца, секс Вы не осмелитесь мне предложить; так зачем мы встретимся? Это, во-первых. Во-вторых, меня папа с детства учил, что на работе должны быть только деловые отношения. Я сейчас на работе, и готова услышать от Вас слова благодарности за обслуживание или претензии по поводу цвета салфеток, например. А все личные вопросы вне работы.

Такой диалог желающих с ней встретиться отрезвлял от грёз и мечтаний, одни сразу приносили извинения, другие не сразу принимали такую реальность: ах, вот ты какая! Аида же смеялась и чувствовала себя в безопасности. С работы возил её ночью, точнее под утро, её двоюродный брат, с которым у неё всегда были дружеские отношения, а чтоб его жена эти отношения с охотой приняла, Аида платила ему приличную зарплату.

В этом ресторане она встретила, наконец, своего героя. Мимо неё прошла парочка, и Зинаида обратила внимание на неё, а не на него: счастливая женщина, и счастлива она была от своего спутника, который вёл её под руку и что-то говорил ей, слегка склонясь в её сторону. Это было как-то необычно, но на него Аида не успела посмотреть — они зашли в кабинет, где у них был заказан столик.

Всё было разыграно как по нотам. Когда официант с ними рассчитывался, она зашла спросить, хорошо ли их обслужили, понравился ли им ужин. Этого было достаточно, чтоб он её увидел. На следующий день он пришёл ужинать один и, проходя около неё, коротко спросил, могут ли они встретиться. «Почему бы нет?» — смеясь, ответила она.

Роман развивался быстро, потому что Ромуальд был американец (правда, среднеазиатского происхождения), был в Москве по делам и через две недели должен был уезжать. Он поведал простодушной Аиде, как несчастлив был он всю свою почти 50-летнюю жизнь, и как забрезжил свет в окне, когда он встретил её, умницу и красавицу, двадцати пяти лет от роду, которая одна единственная может сделать его счастливым.

За полгода он приезжал три раза. Один раз он приехал со Стеллой, компаньонкой по бизнесу, и тогда он уделил больше внимания Стелле, жил в гостинице, а не в той квартире, которую он снимал для них с Аидой. Аиду и Стеллу даже не познакомил друг с другом. Стелла, по его словам, была к нему неравнодушна, и если бы она узнала об Аиде-Зинаиде, это могло бы негативно сказаться на бизнесе.

Аида забеременела первый раз в жизни, хотя никогда не предохранялась раньше и даже начала беспокоиться по этому поводу. Ромуальд приехал со своим папой, которому Зинаида очень понравилась, Было решено оформить брак, и после рождения ребёнка Аида должна была переехать в Нью-Йорк.

Они съездили к её родителям, и её мама немедленно начала войну против Ромуальда: он старше отца Зинки, он обманывает её, ни один нормальный человек не может иметь имя Ромуальд Ромеович, она родила детей, чтобы они жили с ней, а не где-то на другом конце света и т. д. и т. п. Ромуальд улетел в свою Америку, Аида готовила документы для бракосочетания и рождения ребенка, а мама настаивала сначала на аборте, потом на искусственных родах, потом начала искать какие-то совершенно уже фантастические возможности избавиться от ребёнка.

Но когда малыш родился, она мгновенно стала такой любящей бабушкой, что когда ей напоминали, как она мечтала от него избавиться, она совершенно искренне не верила, что это могло быть. Теперь она так же истово уговаривала дочь оставить ребёнка ей. Сама Зинка недотёпа и проспит всё на свете, в том числе и ребёнка. Мужа её и мужем назвать нельзя, так что только ей одной можно доверить воспитание внука. Она так активно занималась делами дочери, что упустила из-под контроля своего сына, тот немедленно воспользовался такой передышкой, влюбился и женился.

Вскоре все дела завершились: документы в американском посольстве были оформлены, Зинаида получила от родителей деньги за свою квартиру, которую она раньше получила в подарок от родителей же, а теперь, после отъезда Зины, эта квартира предназначалась её брату с женой.

Наконец, Аида, жена американца, мать американца, прилетела в Нью-Йорк. И на этом сказка кончилась.

Ромуальд встретил их в аэропорту, довольный и счастливый, привёз их в апартаменты, как на американский манер называлась такая же квартира, какая раньше была у Зины. Ромео, как назвали мальчика в честь американского деда, она покормила грудью и уложила спать, и только она приготовилась что-то рассказать, расспросить, послушать после секса и взаимных уверений, что они созданы друг для друга, как Ромуальд вдруг посерьёзнел и сказал:

— Мне надо с тобой поговорить.

И поговорил. У него есть ещё одна жена — та самая Стелла, с которой он прилетал в Москву. С ней у него официальный развод, что позволило ему жениться на Аиде, но нет развода религиозного, что для них гораздо важнее, чем государственные процедуры. У них действительно совместный бизнес, и в целях безопасности он оформлен на Стеллу. Для безопасности бизнеса они и развелись. Если Стелла узнает про Аиду и ребёнка, она его без штанов оставит. Но он любит только их — Аиду и Ромео, и она должна для их дальнейшего счастья потерпеть, пока он всё расставит по своим местам. А сейчас он срочно едет домой, а то Стелла звонила по телефону уже двадцать раз.

Зинаида рыдала и умоляла его остаться, но он вырвался из её рук и оставил её перед захлопнувшейся дверью.

Месяца два Зина находилась в шоковом состоянии и не могла поверить в реальность происходящего. Она с сыном жила в квартире его отца, которую прежде сдавали чужим людям. Ромуальд каждый день приходил к ним, загружал холодильник, иногда вывозил их на прогулки, но в основном она находилась дома, потому что Ромуальд со Стеллой жили недалеко, и не дай Бог, чтобы Стелла узнала об Аиде и ребёнке. Самое первое, что делал Ромуальд, когда приходил, это он задёргивал шторы на окнах и просил Аиду к окнам не подходить, хотя окна были достаточно высоко, и увидеть что-то снизу было практически невозможно.

У Аиды был телефон, но переговоры с родителями были очень короткими: всё в порядке, новостей нет, сдали документы на разрешение на работу и на гринкарту, так в обиходе называли документ на легальное пребывание в США, ждём ответа. Не могла же она рассказывать своей маме, что происходит на самом деле, тем более, что она и сама не могла ничего понять. Да она просто ещё и не знала, что размер официальных доходов Ромуальда не позволяют ему быть спонсором-гарантом своей новой семьи, а без этого Зина не может получить разрешение на пребывание в стране. Хитроумный Ромуальд использовал документы о доходах Стеллы и, конечно без её ведома, сделал её гарантом Зинаиды.

Наступила весна, Аида вынуждена была выходить из дома, чтобы погулять с ребёнком, а Ромуальд говорил знакомым при случае, что это его дочка с внуком. После долгого перерыва она снова увидела, как мужчины реагируют на неё, а Ромуальд, пользуясь её полной беззащитностью и зависимостью от него, стал её оскорблять:

— Да они все чувствуют, что ты потенциальная проститутка.

Аида нашла, наконец, карточки для недорогих телефонных разговоров и позвонила в Москву тетушке, сестре отца, и долго, в течение двух часов, рассказывала ей о том, что с ней произошло. Тётушка недолюбливала мать Зинаиды за её вздорность, а Зину любила, тем более, что у неё было два сына, а она всю жизнь мечтала о дочке. Теперь уже все называли её любимицу Аидой, кроме её родственников.

Тётушка сразу поняла, что Зина ещё не разобралась в ситуации, что она ещё не отдаёт себе отчёта, что на самом деле происходит.

— Зин, что ты хочешь сейчас и чем я могу тебе помочь?

С удивлением она услышала в ответ:

— Я хочу, чтобы Ромуальд разобрался, наконец, со Стеллой и пришёл к нам насовсем, со всеми своими чемоданами. Я хочу всю жизнь посвятить тому, чтобы сделать его счастливым.

Тётушка помолчала, потом ответила:

— Ну если ты всё ещё хочешь это дерьмо, это твой выбор.

— Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила Зина.

— Твоего Ромуальда, конечно, — ответила тётушка. — Что тебе сейчас нужно в первую очередь?

— У меня жуткий страх, что ко мне придёт разбираться Стелла. Ромуальд меня так запугал, я первый раз в жизни выхожу на улицу из подъезда и оглядываюсь.

— Я не хочу тебя успокаивать, но она действительно придёт. Помяни моё слово, она даже не сама придёт, а приведёт её сам Ромуальд. Порядочные мужики сначала разбираются с одной, а потом заводят отношения с другой. А этого рода подонки кайфуют, сталкивая соперниц. Выйди из этой игры, ты же никогда не дралась за мужиков. Придёт она, поставь чай, скажи, что если он нужен ей, пусть забирает. Разбираться надо ей с ним, а не с тобой. Ты ничем перед ней не виновата, вы обе жертвы его обмана. Это первое. Второе. Ты законная жена, и в любом государстве существует неприкосновенность жилища. Это нарушение закона, если кто-то без твоего согласия врывается к тебе. Набери номер телефона полиции, чтобы ты только кнопку нажала — и вызов пошёл. А теперь скажи мне конкретно, чего ты боишься, если к тебе незаконно заявится какая-то плюгавенькая Стелла.

— Не знаю.

Это так и было. Ромуальд привёз Стеллу к подъезду и позвонил Аиде:

— Она идёт к тебе. Не открывай ей дверь.

Но Аида, видно, устала от этого жуткого страха, а ещё больше от ожидания. Дверь она открыла, неожиданно, в первую очередь, для Стеллы. Может, она вообще просто устраивала разборку Ромуальду и вовсе не хотела разбираться с Аидой. Она ворвалась в открытую дверь, стала раскидывать всё, что попадало под руку, рвать бумаги и фотографии и при этом некрасиво орала. Аида вообще была дама смешливая, а тут она от облегчения расхохоталась: и вот Э Т О Г О она боялась? Диалога не получилось, а когда Стелла с криками угроз ринулась к кроватке сына, Аида, женщина не мелкая, схватила её в охапку и хотела попросту её из квартиры вынести. Стелла визжала и так брыкалась, что Аида её у р о н и л а, уронила головой вниз, как она потом докладывала своей тётушке, и сразу вызвала полицию.

До приезда полиции прибежал Ромуальд, схватил Стеллу и стал волочить её к выходу, к машине. Она рыдала и требовала:

— Скажи мне при ней, что ты меня любишь, что только я сделаю тебя счастливым.

Аиде некогда было столбенеть от этих слов, которые казались ей такими интимными в её отношениях с мужем, и которые говорила ему сейчас другая женщина. Ромуальд открыл было рот — ты её покалечила, но Аида сказала:

— Сейчас здесь будет полиция.

И их как ветром сдуло. Аида хохотала до слёз, а когда прибыла полиция, она спокойно, без преувеличений, слёз и истерик всё рассказала. Полисмены попросили дать номер телефона Ромуальда, и он, как штык, явился, кроткий и законопослушный. Он тоже дал объяснение: всё это недоразумение из-за ревности, он любит свою жену и ребёнка, проблем нет.

Полицейские поговорили с соседями, с секьюрити, охранником, который сидел постоянно в подъезде, обеспечивая безопасность дома и жителей. Они уехали, пообещав ещё вернуться для контроля, а Ромуальд попробовал было наехать на Аиду, да ещё с кулаками. Она подняла стул над головой и сказала очень спокойно, но твёрдо:

— Убью, гад. Меня можно убить, но не побить.

Ромуальд попятился от неё, подняв руки кверху:

— Я тебя не трогаю, я тебя не трогаю, ты меня не спровоцируешь на драку и в полицию не сдашь!

Зато этот герой-любовник дал волю словам, оскорбляя её, как только мог. И всё время повторял:

— Мы все свои дела решаем сами, только самый распоследний подонок вызывает полицию. Ты знаешь, кто у Стеллы братья? Да они тебя размажут, в порошок сотрут! Я думал, что ты меня счастливым сделаешь, а ты такая же, как все, ты хуже всех. Убирайся отсюда, твоё место на помойке.

— Я на помойке и есть. Как ещё это можно назвать?

Он хлопнул дверью и ушёл, а Аида сразу позвонила в Москву. Учитывая чрезвычайность ситуации, трубку поднимали несмотря на разницу во времени. Аида-Зина два раза рассказала тётушке обо всём, со всеми подробностями, ответила на все её многочисленные вопросы, и потом долго слушала её комментарии-советы:

— Мне, конечно, не хочется выступать в роли разрушительницы твоей великой любви к богатому-любящему-интеллигентному, как ты нам его представляла, когда собиралась за него замуж. Но я думаю, что ты сама уже давно если не всё, то многое поняла, так что я об этом не говорю. Это был твой выбор.

— Ты спрашиваешь меня, куда ты попала. Дай Бог, чтоб я ошибалась, но это среда людей с криминальным прошлым и криминальными замашками. Такая среда тоже бывает разная, но у этих людей не видно ни благородства, ни чести, ни ума, ни интеллигентности. Ещё не понятно, для какой цели вывез тебя твой герой в Америку, но ясно, что он свою Стеллу оставлять не собирается.

Что произошло, то уже случилось. Тебе сейчас надо определиться, что ты хочешь, и уже в зависимости от этого строить планы на будущее. Для этого тебе нужно время, минимум 3–4 дня, чтобы подумать. А пока я тебя должна подготовить к следующим великим подвигам твоего не знаю уж как его назвать. Раньше ты обо всех говорила: «Ну не этот же». Значит, этого можно назвать «богатый, интеллигентный, любящий», сокращенно БИЛ. Ну, это уже более благородно, чем Ромуальд, без претензий и почти совсем по-американски.

Итак, какие сюрпризы соблазнится использовать против тебя БИЛ:

— обвинит тебя во всех грехах и во всём, что произошло;

— будет шантажировать тебя тем, что заберёт у тебя ребёнка;

— попытается попугать тебя тем, что ты без него не получишь документы для пребывания в Америке;

— разведётся с тобой;

— лишит тебя средств к существованию;

— будет выгонять тебя из этой квартиры, которая принадлежит отцу, насколько я это поняла.

Я знаю, что ты никогда не стремилась в Америку, тебе и здесь было хорошо. Может быть, слишком хорошо, чтоб ты могла пройти свой путь и что-то понять в этой жизни. За что-то ты, дорогая моя, наказана, может быть, за тех мужиков, которых безжалостно заставляла не на шутку страдать. И не говори мне, что это был их выбор, что ты для этого ничего не делала. Поаккуратнее надо было использовать тот подарок, который ты получила от Всевышнего — своё обаяние.

Итак, если БИЛ пригрозит тебе депортацией, напомни ему, что ты никогда не хотела жить в Нью-Йорке, это он тебя уговаривал переехать, так что ты готова хоть завтра уехать в Москву, где тебе было и будет совсем неплохо. Ты должна знать, что твоё пребывание в Америке зависит уже не только от него; не в его власти использовать государственный аппарат и законы США в его личных целях. Он может только не дать разрешение на вывоз ребёнка, и это по-настоящему может заставить тебя выбрать Америку. Но это дело будущего. Ты должна найти хорошего адвоката, который в соответствии с законами США будет вести твои дела. У тебя хороший английский, я тебе дам телефоны моих знакомых в Нью-Йорке, они помогут тебе найти адвоката. К сожалению, я не могу помочь тебе деньгами, но на адвоката я тебе доллары вышлю. В долг. Тех твоих денег, которые ты дала своему любимому перед отъездом, тебе не видать, как своих ушей.

— Я думаю, как только БИЛ поймёт, что ты не безмозглая овечка, которой можно манипулировать, как хочешь, у него пропадёт желание в эти игры играть. Он будет искать что-то новое.

В самое ближайшее время он попробует испугать тебя тем, что заберёт ребёнка. Ты должна твёрдо знать, что твой ребёнок никому не нужен, кроме тебя. Ну, заберёт его БИЛ, а куда? Привезёт его к Стелле? Или к маме, которая до сих пор не знает, что её сокровище-сын снова, уже который раз, женился да ещё и ребёнка заимел? Он привезёт тебе его обратно, да ещё сдаст тебе его под соус каких-нибудь благородных излияний — любовь, материнство или отцовство, наконец.

Из квартиры уходить нельзя, пока нет работы и средств на оплату. Этот момент твой благородный и интеллигентный не упустит — найти тебе квартиру, заплатить за пару месяцев, а потом просто не давать тебе денег, и ты окажешься на улице с ребёнком.

Срочно ищи работу. Ты скоро получишь разрешение на работу, и к этому времени ты должна уже что-то выбрать.

— Я всё поняла, — отвечала Зинаида.

— Ты всё ещё боишься Стеллы?

— Теперь это уже смешно.

— Вот так же и всё остальное: если ты неизвестно чего боишься, то твоя жизнь — трагедия, если смотришь на всё, происходящее с тобой, как на интересное кино, твоя жизнь — приключение, в котором за тобой остаётся к тому же право выбора. Не скучно живёшь, дорогая племянница, и поверь мне: и ты, и ребёнок в полной безопасности, ты живёшь в нормальной цивилизованной стране, где права человека не на последнем месте, и пройдёт совсем немного времени, и мы с юмором будем всё это вспоминать.

Московская тётушка даже представить себе не могла, насколько она была права и насколько у неё хватило фантазии предугадать действия своего американского родственника, которому она присвоила имя БИЛ, что к нему сразу прилипло.

Спектакль с сыном он устроил на следующий же день. Он позвонил Аиде и предложил погулять с ребёнком и заодно обсудить всё. Они гуляли по парку, мальчик уже начинал ходить, придерживаясь за свою коляску, было уже по-настоящему тепло, всё цвело, а воздух просто звенел от птиц. Они просто гуляли, наслаждаясь прекрасным днём. Всё началось, когда детскую коляску погрузили в багажник автомобиля, Аида пристегнула ремнями засыпающего сына к детскому сидению и хотела сесть на своё кресло рядом с мужем. Он защелкнул все двери и в полуоткрытое окно высказал ей, что хотел:

— Ребёнка ты больше не получишь. За квартиру я платить не буду, и тебя через месяц выселят. Я с тобой развожусь, и напишу в иммиграционные службы, что брак был фиктивным, и тебя отсюда выкинут.

Страх к Аиде вернулся. Она долго ходила по парку, ругала мысленно свою тётку — хорошо ей сидеть под крылышком у мужа и давать советы, попробовала бы на моём месте. Она далеко от квартиры, совершенно не знает, на каком транспорте может доехать до дома, если это домом можно назвать, и у неё ни цента денег, а транспорт в Нью-Йорке дорогой. У Аиды был с собой телефон, и она могла бы позвонить Билу, но ведь он на это и рассчитывал.

Она вышла на остановку, пропустила один автобус, в котором водителем была женщина, а в следующий автобус, где водителем был молодой мужчина, вошла и спросила, как она может доехать до Квинса. Она уже отвыкла от той реакции мужчин на неё, которая была раньше. Беременность, роды, почти полгода домашнего заточения в Нью-Йорке — всё это время было не до взглядов. А сейчас она снова почувствовала себя прежней Аидой, магия её обаяния не покинула её.

Она нашла нужный автобус, спросила водителя, может ли она без оплаты проехать до Квинса, потому что у неё сумку вырвали из рук, что было для Нью-Йорка довольно обычным явлением. Водитель, конечно, не мог ей отказать.

В этом месте она уже ориентировалась, быстро дошла до дома и попросила секьюрити открыть дверь запасным ключом. Сразу позвонил Бил — не на домашний телефон, на мобильный. Он явно был разочарован, когда на его вопрос, где она, Аида ответила:

— Дома. Где я ещё могу быть?

Через 10 минут он занёс спящего ребёнка, потом коляску и сразу направился было уходить. Аида из спальни не вышла, как будто занятая укладыванием проснувшегося сына. Ну, как он мог уйти без такого допинга, когда Аида цеплялась за него, плакала и умоляла навсегда бросить Стеллу и начать с ними такую счастливую жизнь, а он вырывался из её объятий и так сурово бросал на прощанье:

— Скоро уже, потерпи ещё немного.

От порога он стал объясняться с ней:

— Я не изверг же, чтоб Ромика (так они называли своего Ромео) без матери оставить. Я просто хотел тебя в чувство привести. Как ты могла вызвать полицию? Кто тебя научил? Ты же настоящая тёлка, и додуматься до этого сама не могла. Вот кто тебя научил, пусть и занимается твоими документами и кормит тебя.

— Кто меня научил? У меня есть хороший учитель — это ты, — ответила Аида, уже успокоившаяся совсем. — И ещё неизвестно, чему мне придётся научиться с вашей семейкой. Не знаю, кого уж вы там вместе убили что ли, что ты не можешь расстаться со Стеллой. Я же вижу, что ты действительно любишь меня и души не чаешь в Ромике. Что тебя там держит?

— Как, по-твоему, почему моя мама до сих пор не знает о тебе и о Ромео? Она сидит в инвалидном кресле после инфаркта, и она сразу просто умрёт, если узнает, что я женился на женщине другой национальности и религии. А со Стеллой у нас общий бизнес, и всё, что мы имеем записано на неё. И я знаю, к сожалению, что ты рано или поздно бросишь меня. Я же не совсем дурак, знаю, какая у нас разница в возрасте, я и так говорю всем, что Ромик — мой внук; к тому же, я понимаю, что ты представляешь меня совсем не таким, какой я на самом деле. А Стелла — хорошая женщина, она много для меня сделала, и не заслуживает, чтоб я её бросил. Она и ситуацию с тобой примет, и даже ещё поможет тебе. Как ты до дома добралась? — совсем примирительно спросил он.

Тут Аида ну никак не могла удержаться, чтобы не спровоцировать своего богатого-интеллигентного-любящего на очередной взрыв агрессии. Она полуобняла его и подвела к зеркальной двери, где они отражались во весь рост.

— Посмотри на меня. Неужели ты думаешь, что у меня может возникнуть вопрос, как доехать до дома?

Бил разъярился по-настоящему, потому что увидел не только сияющую молодостью и женственностью Аиду, но и себя рядом. Блин горелый, змейский нос, собачий потрох (это было одно из самых невинных его ругательств, правда, вместо «нос» он говорил другое слово, покрепче). Неизвестно, чего эти дуры-бабы находят в нём, вешаются на него и создают ему проблемы. Ну, зачем ему эта незаслуженная радость, такая женщина, о которой мечтает каждый мужчина?

— Вот если ты такая умная, то и живи сама, без меня. А квартиру освобождай. Отец каждый день скандалы устраивает. Ему квартира нужна. Если он маму опять до инфаркта доведёт, ты будешь виновата.

Он оставил Аиду без единого цента, даже карточку с «детскими» деньгами забрал. Аида изредка подрабатывала на уборке дома дочери Била, которая, кстати, была старше Аиды. Через пару дней она должна была поработать и получить небольшую сумму. А пока это было хорошим поводом сесть на диету и сбросить лишние килограммы, набранные во время беременности. Бил приезжал каждый день, проводил несколько часов с сыном, был безотказным, когда Аида просила его посмотреть за ребёнком, если случалась возможность подработать. Она никак не могла понять, чем же занимается её муж. Он жаловался, что фирма не приносит дохода, но вроде бы ничем не занимался и от вопросов Аиды отмахивался, чем вызывал у неё любопытство и недоверие. Иногда он тоже подрабатывал в качестве шофёра на обслуживании торжественных мероприятий, но через день-два эту работу бросал из-за нестерпимых болей в спине, как он говорил.

Оба они ждали, когда же придут документы из иммиграционных инстанций, чтобы Аида могла работать. Отношения были напряженными, всё шло к тому, что как только Аида сможет работать, они разбегутся. И тут случилось несчастье: умер брат Аиды. Как только она уехала, мама энергично взялась за семью сына и довела отношения с невесткой до такого состояния, что молодые бросили квартиру и уехали жить на благоустроенную дачу, которая тоже, конечно же, принадлежала маме. Это давало ей право приезжать к ним и туда в любое время, когда ей заблагорассудится, чтобы навести свой порядок и поставить обоих на место. Невестка, которая была не седьмом месяце беременности, не выдержала и уехала к своей маме. Что случилось с братом на даче, точно неизвестно, но когда мать приехала с очередным визитом, он был мертв. Сердце не выдержало.

Мама рыдала и тут же, после сообщения о смерти сына, стала категорически требовать, чтобы Зина бросала эту Америку и немедленно с ребёнком возвращалась к ней.

Бил в этой ситуации вёл себя достойно. Он всё время был с Аидой, её маме выслал деньги на все траурные мероприятия, не создавал ни одной конфликтной ситуации. Смерть близких всегда заставляет людей что-то переосмыслить, переоценить, отказаться от каких-то вздорных, в общем-то, мелочей. Аида очень страдала, потому что очень любила брата, потому что жалко было маму, которая так ничего и не поняла. Если бы Аида вернулась, она и Ромик стали бы очередными жертвами неуёмной маминой любви, властности и её желания построить жизнь детей так, как ей хочется, потому что она лучше их самих знает, что им на самом деле нужно.

Не время было сейчас с мамой выяснять эти отношения, это бы прозвучало, как обвинение в смерти брата. Да это было бы несправедливо, потому что её брат был взрослый человек в здравом рассудке, и у него, как и у любого нормального человека, всегда был выбор, соглашаться или не соглашаться быть марионеткой даже у родной матери. А мама продолжала по нескольку раз в день звонить по телефону и прямо-таки требовала ответа, когда Аида вернётся.

Снова помогла ей московская тётушка, которая сама тоже не могла с женой брата нормально общаться и тем более разговаривать с ней на эту тему. Учитывая все эти дипломатические нюансы, она посоветовала Аиде при разговоре с матерью сослаться на Библию. И в очередной сеанс переговоров, когда мама обвиняла дочь, что она забыла заповеди Бога о почитании родителей, Аида ей сказала:

— Мама, я тебя почитаю, но ты не можешь меня обвинить, что я живу не по божеским законам. В самом начале Библии, на второй странице, написано: «…оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» (Бытие, гл. 2, -24). Как вы с папой прилепиились друг к другу, так и я со своим мужем.

Мама просто бросила трубку, но обрабатывать Зинаиду не перестала, просто тональность поменяла: стала жаловаться на свою горькую судьбу, когда её все бросили, так что ей даже некому будет оставить нажитое добро. На это Аида ей ответила, что ей ничего не нужно, пусть родители долго живут друг для друга, а наследство, если уж об этом она заботится, пусть оставит второму внуку, который со дня на день родится. Слава Богу, что мама не знала, что её Зинаида, умница и красавица, всего лишь непонятно какая вторая жена, и не известно, с какого бока она прилепилась к своему мужу, и прилепилась ли вообще.

После нескольких попыток Зинаида, наконец, нашла себе работу. В городе был дефицит медсестёр, и зубные врачи иногда вынуждены были брать помощников без дипломов и опыта как будто на административную должность, а сами их обучали простейшим видам обслуживания больных, и закрывали глаза на отсутствие разрешения на работу. Хорошо ещё, что Зинаида легально находилась в стране и со дня на день это разрешение должна была получить. Неожиданно ей эта работа понравилась, она решила в дальнейшем даже учиться по этой специальности. А пока она получала мизерную зарплату, которая полностью уходила на оплату бебиситора и детского сада, куда Ромика отдали с полутора лет. Но Зинаида была счастлива, что у неё есть уже какие-то перспективы и уверенность, что она в любом случае в этой стране не пропадёт.

Неожиданно создавать конфликтные ситуации снова начал Бил. Он привозил и отвозил Аиду и сына на работу и в детский садик, был раздражён всегда, ревновал Аиду к персоналу и пациентам, был недоволен, что ребёнок ходит в испанский детский сад с высокой, по его мнению, оплатой; он устал от всех забот, которые свалили на него Аида и Стелла, мама и папа, у которого началась аллергия из-за скандалов с матерью. Папа не может от этих скандалов уйти в свою квартиру, которую занимает Аида. Раньше он хоть деньги получал, когда эту квартиру сдавал, а сейчас ни денег, ни квартиры, одни только нервы, от которых он сыпью покрылся.

Зинаида категорически отказывалась уходить из этой квартиры в никуда. Бил обязательно воспользуется тем, что она пока не в состоянии сама платить за квартиру, и опять постарается сделать её рабски зависимой от него. Тогда он стал уговаривать её сдавать хотя бы одну комнату в этой двухкомнатной квартире и даже стал подыскивать квартирантов, естественно женского пола и помоложе. Может, папа деньги будет получать и успокоится, а там, глядишь, и сыпь пройдёт. Московская тётушка посоветовала Зинаиде, с которой желающие снять квартиру вели переговоры, говорить Билу, что девушка хорошая и парень, с которым она собирается жить в этой комнате, тоже ничего себе, и она, Аида, не против. Но тут против был сразу Бил, который, как, смеясь, докладывала тёте Зинаида, не хотел, чтобы в его курятнике был ещё другой петух, кроме него.

Но Бил всё-таки квартирантку нашёл и поставил Аиду перед фактом: он уже взял с неё предоплату за 2 месяца и деньги отдал папе, чтобы его успокоить. Квартирантка была никакая: неопределённого возраста, какая-то сивая, то ли литовка, то ли латышка, тихая алкоголичка, как она про себя сама сказала, не готовила, не ходила по квартире. Когда Зинаида приходила домой, она её не слышала и не видела.

Снова наступила передышка, снова Бил уверял, что он вот-вот решит все проблемы, и у них наступит райская жизнь. Однажды она сидела одна в машине, дожидаясь его, и перебирала от нечего делать кассеты с фильмами. Одну кассету взяла, чтобы посмотреть вечером.

И посмотрела. На кассете Бил занимался сексом со своей женой Стеллой, с женой его друга, у которых Зинаида раньше, до работы у стоматолога, тоже подрабатывала, убирая их дом, с их несовершеннолетней дочерью, которую Зинаида тоже хорошо знала. Она называла Ромуальда «дядечка Ромуальд», он был у неё в главных советчиках, и она названивала ему сто раз на день. Других «дам» Зинаида не знала, в том числе и отвратительную смуглую бабу явно среднеазиатского происхождения, которая делала Билу анальный секс искусственным фаллосом.

Зрелище было не для слабонервных жён, и Зинаида сначала не хотела вообще эту порнуху смотреть, но всё-таки в несколько приёмов досмотрела до конца.

Чтобы остаться в здравом уме, она позвонила тёте и всё ей рассказала. Тётушка, как всегда, просто, без ахов и вздохов, проанализировала ситуацию и спросила:

— Ну, и что такого сверхъестественного и неожиданного ты увидела на этой кассете? Средней пакости мужичишка, но ведь ты сколько времени такого искала? Этот — не такой, другой — не этакий. Помнишь свой любимый приговор: ну, не этот же! Поверь мне, все мужики, за редким исключением, такие, только твой Бил не скрывает этого. Ты не случайно наткнулась на эту кассету, он тебе её подсунул. По какой-то причине у него не хватает жизненной энергии, и он просто начинает медленно умирать, если всё тихо и мирно. Ему нужна мощная порция адреналина, и он подсознательно создаёт такие ситуации: то Стеллу к тебе привозит, то сцену ревности устроит, то с квартиры гонит, то ещё что-нибудь. Он не может быть счастливым, потому что для этого нужно программу счастья иметь, а у него её нет. И потом, ты же ведь не думала, что твой муж — наивный, девственный мальчик. Что же тебя там так задело?

Зинаида подумала и ответила:

— Я думала, что он только мне одной говорил такие слова, что только со мной был такой интим. А он, оказывается, всем говорил одно и то же, со всеми был одинаковый секс.

— У каждого из нас есть свои программы сексуального поведения, и они не очень-то отличаются друг от друга.

— Что же мне теперь делать? Я теперь с ним ни за что и никогда.

— Ну, да. Тогда ты должна снова пуститься на поиски какого-то несуществующего героя-любовника, который остался бы невинным в свои 30-40-50 лет и всю жизнь искал бы только тебя, Да ещё такой импотент должен вызвать у тебя желание посвятить свою жизнь тому, чтобы сделать его счастливым. Ты уверена, что следующий твой избранник не будет иметь более захватывающих любовных приключений, чем твой богатый-интеллигентный-любящий? Все они одинаковые, как и женщины тоже, кстати сказать. Увы, даже лучшие их них ведут себя иногда так, что женщины этого не принимают. Лев Толстой, великий праведник, в молодости использовал право первой ночи, когда крепостные девочки выходили замуж. И сколько, может быть, его собственных незаконно рожденных детей обучал он в своей деревенской школе? А Чайковский? А Достоевский? И если ты этого не принимаешь, тогда ты должна молить Бога, чтоб он сделал тебя фригидной. И, наконец, представь себе, что твой муж вдруг смог бы увидеть кассету, на которой зафиксирован твой секс с предыдущими партнёрами.

— Я поняла, — теперь уже хохотала Зинаида.

— Другое дело, как тебе на это реагировать. Он не просто так подсунул тебе эту кассету. По-видимому, это основная модель поведения у него — жить в конфликтах, разборках и в скандалах получать необходимый для него адреналин. Как он получил такую программу — это уже другой вопрос. Если ты сейчас никак не прореагируешь на эту ситуацию, игра Ромуальда потеряет всякий смысл. Сними на всякий случай копию и спрячь её. Кассету положи на не очень видное место, чтоб она не бросалась в глаза и не была пусковой кнопкой скандала. Ромуальд сам должен начать свою игру. Ты его выслушаешь и спокойно скажешь: извини, я думала, что это новый фильм, начала смотреть, но я не люблю порнуху, и смотреть это не стала. Он ещё по инерции будет провоцировать тебя на скандал, сумей без всяких эмоций уйти от его манипуляций. И ты должна твёрдо знать, что на этом попытки Ромуальда включить тебя в свои игры не кончатся, он попытается сделать это ещё несколько раз, чтобы убедиться, что тобой манипулировать бесполезно.

Всё так и было. Утром примчался Ромуальд, но не получив ожидаемого скандала, начал сам:

— Где кассета?

Зинаида пальцем указала на шкаф. Он схватил кассету, повертел её в руках, и поскольку Аида спокойно продолжала собирать ребёнка в садик, заорал:

— Ты у меня её украла. Ты думаешь, что теперь ты будешь меня шантажировать?

— Извини, я думала, что ты приготовил мне новый фильм. Начала смотреть, а там порнуха. Ты же знаешь, я такое никогда не смотрю.

— Вы меня все достали, всем от меня что-то нужно. Отец снова доводит маму, тебе нужны документы, кому-то нужен совет — вы все делаете меня несчастным.

Он хлопнул дверью и ушёл. В этот же день Зинаида поняла, почему был затеян такой скандал, который так и не разгорелся по-настоящему. Вечером Ромуальд забрал сына из садика, забрал её с работы и куда-то повёз их.

— Куда мы едем? — спросила она.

— На другую квартиру. Вы теперь будете жить с моей мамой. Вещи я перевёз, пока ты была на работе. Та квартира была папина, и теперь он живёт там.

— А квартирантка?

— Я её просто выкинул.

Так Зинаида и Ромик были представлены маме. В трёхкомнатной квартире Зинаиде с ребёнком была выделена комната, в которой раньше жил папа. Мама со своей инвалидной коляской занимала самую большую комнату, а в самой маленькой жила Хадича. Как выяснилось позже, она была нелегалкой, приехала тоже из Средней Азии, и за проживание в этой комнате плюс 300 долларов на мелкие расходы присматривала за мамой. Как Ромуальд говорил, они ей помогают.

Грязь и запах в квартире были невероятные. Зинаида сразу начала всё мыть и чистить, потому что как только Ромик увидел тараканов, неисчислимыми полчищами бегающих по всей квартире даже днём, он пришёл в неописуемый восторг и стал их ловить. С некоторых пор Зинаида перестала звонить по телефону своему мужу, но тут она в ярости позвонила, чтобы он срочно привёз что-нибудь от тараканов.

— Ты куда нас привёз? Он же ловит тараканов и хочет их попробовать.

Целую неделю шла война с тараканами, два раза приезжала специальная бригада, насекомых выгребали по полведра каждое утро. Днём уже их не было видно. Но у Ромика появилась сыпь на коже по всему телу. Ромуальд орал, что они отравили ребёнка; он сразу забыл про все выяснения отношений, Аида не пошла на работу, и втроём они помчались к врачу, про которого Ромуальд сказал, что доверяет только ему. Врач осмотрел мальчика и сказал:

— Ну, что вы паникуете по пустякам? У него обыкновенная чесотка. Посмотрите, у меня полная приёмная с раком кожи. Вот вам рецепт, один раз помажете, и всё пройдёт.

— Чесотка? — ужаснулась Аида. — Откуда она взялась?

— Это твой испанский детский сад, — неистовствовал Ромуальд, — Я сам теперь выберу ему детсад, ничего тебе доверить нельзя, без моего контроля загубишь ребёнка.

Зинаида чувствовала себя чуть ли не преступницей, кляла себя за садик и глаз не спускала с Ромика, чтобы он до крови не расчёсывал себя. Мазь, выписанная врачом, не помогала, у Аиды у самой появилось такое же высыпание. Врач оправдывалась:

— По всему Нью-Йорку эпидемия чесотки. Здесь миллионы крыс, мышей, тараканов, клопов и миллиарды невидимых переносчиков инфекций. Никакие локальные обработки не помогают. Сидите дома и используйте мазь.

Зинаида рассказала обо всём тётушке, та порасспросила её про высыпания и аллергию у папы и вынесла свой вердикт:

— Это похоже на укусы клопов. Выброси всю постель из кроватки, поставь её в ванну и пару раз ошпарь кипятком. Купи махровые простыни, которые можно кипятить, и одну сложи и постели вместо матраса, вторую сложи и используй вместо одеяла. Ножки кроватки поставь в банки с водой. Сама ты на чём спишь? На велюровом диване? Ну, с такого дивана клопов не выведешь, скорее сама отравишься, только сжигать надо.

Не очень поверив, Зинаида всё же от отчаяния сделала всё, что рекомендовала тётя. Через 3–4 дня уже было заметно улучшение у Ромика, зато у неё появлялось сыпи всё больше и больше. Однажды ночью она проснулась, зажгла свет, чтобы почитать, раз не спится, и хотела поудобнее устроить свою подушку. Она перевернула её и сразу увидела полчища клопов: больших, маленьких, микроскопических, чёрных, рыжих и коричневых. Её стало тошнить, как только она представала себе, что она и её Ромик — всего лишь гастрономический изыск для них. Немедленно был вытребован Ромуальд, который сразу прискакал из постели Стеллы, перепуганный за сына.

— Вот тебе папина аллергия на нервной почве, вот тебе чесотка из испанского садика, вот тебе басни твоего знаменитого врача. И что я должна делать? Где я должна спать?

— Завтра буду искать вам квартиру, — только и смог сказать Ромуальд.

Почти до утра промыкалась Зинаида, не зная, как её устроиться хотя бы посидеть до утра. Единственное безопасное место — кроватка сына, и она залезла туда, предварительно приняв душ и перегладив ночнушку с лица и изнанки несколько раз, чтобы с бельём снова не занести клопов. Примостившись кое-как, она вполглаза подремала до утра.

И опять Зинаида начала мыть, чистить, обрабатывать, выбрасывать, дезинфицировать, причём во всей квартире, потому что чистка только одной комнаты не могла обеспечить безопасность здоровья её сына. Ромик в это время гулял на воздухе под присмотром Ромуальда. Хадича, которая должна была следить за порядком в квартире по совместительству с уходом за матерью, сунулась было помогать, но Зинаида так её отчитала, с расчётом на то, что и свекровь её услышит, что Хадиче осталось только пятый угол искать:

— Тараканов, видите ли, выводить нельзя, а то денег в доме не будет. Да если б у вас было столько денег, сколько насекомых в доме, первое место в Америке по богатству было бы у вас. Вот садись и пиши диссертацию, как успешно разводить тараканов, в надежде от этого разбогатеть. Инсектологи, — уничтожающе бросила она только что пришедшее на ум слово, не зная существует ли оно на самом деле в русском языке.

В квартире было старых кресел, диванов, подушечек, картин, ковров на полу и на стенах ни проехать, ни пройти, всё это, по большому счёту надо было просто выбрасывать. А пока Зинаида не могла придумать, на чём же ей спать.

Потом Зинаида обожглась и по привычке сразу позвонила тёте, можно ли ожог смазать маслом.

— Ни в коем случае, срочно под холодную воду, а потом уже будешь рассказывать.

Оказывается, Зинаида кипятила бельё в тазике, и когда перемешивала его, струя раствора с моющим средством плеснула её на руку, на грудь и несколько капель на лицо. Боль была невыносимая и успокоилась, действительно, под холодной водой. Зинаида от души всплакнула, жалея себя. А тётушка, когда убедилась, что ожог не столько опасный, сколько болезненный, воскликнула:

— Да за что ж ты себя так наказываешь?

— И не говори, — откликнулась Зинаида. — Я ночами перебрала уже всю свою жизнь, вспомнила всех, кого я вольно или невольно обидела. Я только одного не могу понять. Чтобы никого не обижать, я должна делать то, что от меня хотят другие?

— Нет, конечно. Это называется манипуляция, и, в конечном счёте, ни манипулятор, ни его жертва счастливыми не могут быть. Это две стороны одной медали. Отношения между людьми бывают только тогда совершенными, когда они строятся на-равных. Это очень трудно — удержаться от манипуляций, когда есть возможность безнаказанно манипулировать, используя свою власть, или деньги, или любовь, или обаяние. Это очень трудно — без обиды поставить на место желающего манипулировать тобой, и при этом не почувствовать себя виноватым. И, к сожалению, этому нигде не учат. Раньше об этом в церкви, в мечети, в синагоге можно было услышать, а сейчас ведь большинство людей ходят в храмы от случая к случаю, а замены этой функции религии нет.

Ты мне лучше расскажи, как тебя угораздило кипятить бельё в тазике? Где вы стираете бельё?

Бельё стирали в прачечной на первом техническом этаже, и Зина должна была просто поставить режим стиральной машины градусов на 70–80, а потом для верности ещё прогладить бельё. В общем, наказывала себя Зинаида по полной программе.

Неожиданную поддержку она получила от свекрови. Зина стояла у окна и думала, какой выход она должна найти, и вдруг свекровь сказала ей:

— Ида, ты такая красивая, и волосы у тебя красивые. Оставайся здесь жить. Ромуальд, конечно, тебя и ребёнка любит, но он такой же, как его отец. Всю жизнь меня мучил.

Зинаида, Ида, как называла её свекровь, невесело засмеялась, не стала ни о чём с ней разговаривать:

— Как Ромуальд решит, так и будет. А за комплимент спасибо, а то я уже забыла, какая я.

Отец Ромуальда жил с какой-то женщиной в чистенькой квартире, в которой раньше почти год жила Зинаида с ребенком, но он при переезде взял свою кровать и, конечно, всех клопов при ней. Его «аллергия» поэтому не проходила. Ромуальд вызвал бригаду дезинфекторов и туда, а папа пока целый день сидел у мамы. Вообще-то он навещал её каждый день. Церемонию визита Зинаида имела счастье видеть в свои выходные дни: крепенький папа бодро проходил в комнату жены, они троекратно целовались, Лена подавала им чай и уходила. Они чинно сидели, беседовали о новостях их многочисленных родственников и периодически пукали и рыгали. Обязательно по ритуалу нужно было извиниться, правда, только за отрыжку.

— Пагдон, пагдон, — то и дело доносилось из их комнаты; все в семье картавили, поэтому извинения звучали почти по-французски.

Дышать в доме было невозможно, окна открывать не разрешали, чтобы не простудилась больная мама. Зинаида хватала сына и уходила на весь день гулять.

Муж срочно нашёл квартиру — чистенькую студию, контракт был подписан на год, но квартира освобождалась только через месяц. Денег на первоначальный гарантийный взнос у него не было, и как потом выяснилось, деньги на квартиру дала Стелла. Она оказалась в совершенно непонятном положении — каждый день больную маму приходили навещать близкие и дальние родственники, которые видели Ромика и Аиду, и никто не мог толком объяснить, кто есть кто.

Однажды Зинаиду попросили на день уйти из дома, потому что к маме должна для контроля прийти медсестра, и дома должна быть Стелла, которая никак не хочет приходить сюда, пока здесь живёт Аида. Зинаида ничего не могла понять, и они вынуждены были снова ввести её в курс домашней политики. У мамы оформлена инвалидность, она числится одинокой, потому что папа по делам фирмы расторг юридический брак с ней. Папу к тому времени тоже оформили как инвалида, поэтому он и получил ту социальную квартиру, в которой раньше жила Зинаида. Раньше они её сдавали — кому помешают лишние деньги? А больной одинокой маме-инвалиду по статусу было положено прикрепить обслуживающий персонал. Этим обслуживающим персоналом была оформлена Стелла, которая по делам фирмы тоже была в юридическом разводе с Ромуальдом и не могла считаться членом семьи. Она при разводе тоже получила большую социальную квартиру для себя, сына и дочери. В этой-то квартире и жил Ромуальд с ней и её детьми.

— Как же она может считаться одинокой, когда она жила с сыном, с Ромуальдом? — не поняла Лена.

И снова пришлось ей кое-что объяснить. Когда Ромуальд второй раз чуть не попал в тюрьму за то, что он избил женщину, адвокат срочно нашёл ему возможность лечь в психиатрическую лечебницу на полгода, где его научили, как получить инвалидность, чтобы избежать наказания, а заодно и получить пенсию и другие льготы по инвалидности. Так что с таким «диагнозом» он не мог обеспечить ухода за мамой. Ну, а позже сообразительный Ромуальд провёл через эти процедуры папу и не только его. Нужно же помогать людям, да и лишние деньги за услуги кому помешают?

Зинаида освободила квартиру для контроля, всё прошло как всегда благополучно — ведь недаром их родственнице, которая работала в этой службе, отстёгивали каждый месяц её процент, чтобы она вовремя предупреждала о проверках. Ходиче из этих денег давали 300 долларов, остальные были в распоряжении Ромуальда. Позже Зинаиде случайно попали под руку документы, по которым она узнала, что Стелла получает за свою «работу» больше пятидесяти тысяч долларов в год, поэтому Ромуальд делал её спонсором своей молодой жены.

Но пока приходилось ждать квартиру, документы, спать в детской кроватке, срочно приспосабливаться к новым условиям, в которых надо было выживать. Укусы стали проходить, и Ромуальд повёл сына в другой садик, к своей троюродной тёте, которая обещала помочь через месяц сделать детсад бесплатным за счёт государственной субсидии. Это позволило бы Аиде иметь хоть немного свободных денег, чтобы прикупить кое- что из одежды. Она хоть и скинула лишний вес, набранный во время беременности, и смогла влезть в некоторые старые брючки и маечки, но так хотелось купить новые туфли, хоть недорогие, хоть на какой-нибудь распродаже.

Неожиданно Ромик запротестовал против нового садика. Через 2–3 дня он категорически отказался туда идти, плакал, цеплялся за отца. Это было тем более удивительно, что раньше в детсад он бежал, отмахиваясь от прощальных объятий и поцелуев папы и мамы. Объяснить он ещё ничего не умел, понять что-то было невозможно, пока Зинаида сама не пошла и не посмотрела. Систему работы испанского садика она знала. Когда она отдавала туда ребёнка, воспитатели просили её, чтобы первые пару дней она сама была с ним там несколько часов, пока он не привыкнет к новой обстановке; потом она оставляла его там на один час без неё, потом — на два часа. Справедливости ради надо сказать, что это нужно было больше для самой Зины, которая первый раз в жизни оставляла ребёнка кому-то. Ей даже было как-то обидно, что Ромик тут же забыл про неё, изучал с любопытством всё, что он мог увидеть, достать, потрогать, радостно общался с детьми, особенно с девочками.

В другом детсаду взрослых к детям не допускали, а как Зинаида смогла увидеть через огромное, во всю стену окно, детей сразу приводили к порядку: все должны сидеть на стульчиках, не бегать, не трогать, не толкать, не шуметь. После свободы испанского садика Ромик такие порядки принять не мог.

Ромуальд сначала не хотел слушать доводов Аиды: прежний садик совсем рядом с их новой студией и её работой, Ромик с удовольствием бежит туда, и самое главное, с каким дальним прицелом отдала его туда Аида, что через два года ребёнок будет разговаривать по-испански. Английский он неизбежно выучит в школе, на русском разговаривали дома, а знание ещё одного языка в многоязычной Америке — это просто неоценимый подарок для мальчика. Аида уж не говорила мужу, что в дальнейшем она мечтает еще о двух восточных языках для сына, тем более, что Ромуальду самому ничего не стоило начать разговаривать на новом языке при общении с людьми из другой языковой группы. Читать и писать он, правда, не умел, но сам говорил со смехом:

— Мне бы только знать, как на любом языке «привет!», и я уже готов беседовать об особенностях выращивания кукуруза в этом регионе.

Дай Бог, чтобы эти способности передались Ромику, как передались его другим детям. Борьбу за детский садик чадолюбивый папа проиграл, не выдержав истерик Ромика; который снова с раннего утра начинал собираться в выбранный им детсад. Ему шёл только второй годик, он ещё не разобрался в мешанине трёх языков: дома — русский, в садике — испанский, на прогулках в парке, на улицах, в магазинах — английский, и он выражал свою радость только одним словом: дети!

Самое трудное в жизни — ждать да догонять; Зинаида считала дни и часы, когда она, наконец, сможет переселиться в свою студию и сможет хотя бы выспаться спокойно, не думая, что во сне её и её сына кто-то с аппетитом будет есть. Но счастье не даётся так просто, его надо заслужить

.

Ромуальд разговаривал с Аидой по настроению: то бешено её ревновал к врачам, с которыми она работала, или просто к незнакомым мужчинам и даже к женщинам, которые останавливались и долго смотрели ей вслед, даже когда они гуляли втроём; то просил её ещё потерпеть, и он всё сделает для них с сыном; то находил какую-нибудь причину, чтобы обвинить её во всех грехах, устроить ей скандал и объявить, что она сама должна решать свои проблемы и оставить его в покое, раз она отказывает ему в сексуальных отношениях.

Потом они со Стеллой улетели в Казахстан, чтобы открыть новый бизнес, а Зинаиде пришлось опять окунуться с головой в прошлое и не в очень прошлое Ромуальда.

Во-первых, ей стала звонить по телефону бывшая квартирантка. Она, видите ли, отдала Ромуальду деньги за квартиру за два месяца вперёд, а не прожила там и одного месяца, и она хочет получить свои деньги обратно.

— Ну, и получите их обратно. А что вы от меня хотите? — спросила Зинаида.

— Я хочу деньги.

— Вы мне деньги давали? Договор о квартире со мной заключали? Я там была почти на таких же правах, как Вы. Помочь я ничем не могу. Вам это понятно?

— Понятно, — после некоторого молчания ответила тихая алкоголичка.

Она ещё раз позвонила, и они снова пообщались в таком же духе. Потом от безвыходности она решила, видно, пошантажировать Аиду:

— Я не могу найти Ромуальда. Если ты мне не поможешь, я заявлю на него в полицию.

— Делайте, что хотите. Я Вам ничем помочь не могу. Дай мне Бог разобраться со своими делами.

— У нас с ним был секс, — после некоторого молчания заявила она. — Мужчины все меня хотят, ну, и он тоже.

— И что, секс был что ли плохой? — со смехом спросила Аида. Что ей оставалось делать в этой ситуации, если не посмеяться?

— Нет, нормальный, — озадаченно ответила она, не сразу приняв неожиданную реакцию Аиды. — Но я заявлю в полицию, что он меня изнасиловал.

— Слушайте, Неёла, — едва вспомнив, как её зовут, ответила Аида. — Делайте, что хотите. Это не моя проблема. Помочь Вам я не могу и не хочу. Мне больше не звоните, я не буду Вам отвечать.

Во-вторых, права на Ромуальда неожиданно предъявила Хадича, которая ухаживала за мамой. Воспользовавшись моментом, она стала рассказывать, что у них с Ромуальдом всё шло к совместной жизни, как только он разделается со своей Стеллой, которая держит его, обманом захватив их совместное дело. А вот она, Аида, и её сыночек совсем непонятно какое отношение к Ромуальду имеют. Наверное, по бизнесу, потому что она, Хадича, всё время дома и точно знает, что секса у них нет. Задав бесхитростной Хадиче два-три вопроса, Аида, кажется, поняла, каким «бизнесом» занимается её муж и его жена. На территории бывшего СССР они находят достаточно состоятельных людей, которые по тем или иным причинам хотят (или вынуждены) выехать в другую страну, и «помогают» им.

Они находят в Америке желающих подзаработать и сводят людей для оформления фиктивных браков. Все родственники-мужчины поразводились со своими жёнами и по паре раз завезли «невест». Ромуальд и его папа тоже проделывали эту операцию, видимо, не по одному разу… Некоторых жен тоже привлекали к этому бизнесу. В их кругу настоящим считался религиозный брак, который оставался нерушимым, но при оформлении процедуры законного въезда в страну религиозный брак официальные органы не интересовал. Доход от этой работы был не ахти какой, но зато оплачивались поездки, встречи, гостиницы, рестораны. Было интересно, и считалось благородным помогать людям. Ромуальду работа эта нравилась, он пользовался у женщин безграничным доверием и иногда срывал значительные куши. Эти подробности Зинаида узнала уже потом от самого Ромуальда.

Оставил он своё семейство без контроля, и мамочка тоже кое-что порассказала, растроганная тем, что у её сына такая красавица-жена, и к тому же она чувствовала своим нутром, как она говорила, что Аида ей не соперница, что она не хочет, как Стелла, забрать у неё любимого сына насовсем

.

Зинаида знала, что Ромуальд попал в Америку в первый же год, как только люди получили возможность выезжать из СССР. Тогда в США с удовольствием принимали так называемых политических эмигрантов. По сдержанной информации, которую получила Зинаида от мужа, он боролся за равные права для своего народа, и за это тоталитарный режим расправился с ним, поместив его в тюрьму. А мамочка Ромуальда каждый вечер рассказывала понемногу, как безжалостно обращалась с её несовершеннолетним сыночком советская милиция. Взрослые бандиты сами покалечили пенсионера, а вину за нанесение тяжких телесных повреждений уговорили взять на себя семнадцатилетнего Ромуальда. Обещали заплатить, вытащить из тюрьмы, но ему пришлось от звонка до звонка три года отсидеть. Он, бедненький, вернулся весь больной, с геморроем. Пришлось через родственников найти адвоката в Нью-Йорке, который научил и помог представить уголовное преступление как расправу с инакомыслящим. Ромуальд такой прекрасный сын, за несколько лет он вытащил в Америку всю семью. Он и сейчас помогает людям.

— Мой сын, даже если он по голову в дерьме, — всё равно настоящий бриллиант, — часто повторяла мама.

Позже Аида уже от самого Ромуальда узнала, что втроем они грабили пожилых людей, которые в почтовых отделениях получали свои пенсии. Началось это случайно, как простое хулиганство, а потом стало выгодным, лёгким и практически безопасным делом. Один вырывал сумку из рук старухи и убегал, а два другие вроде бы кидались помогать пострадавшей, давая возможность первому скрыться. Они уже третий год так развлекались, когда их всё-таки вычислила милиция. А за ними уже была расправа с одним пенсионером, который не захотел просто так свою пенсию отдать. Они его побили, а когда их поймали, он был в инвалидном кресле после тяжких телесных повреждений.

Начинали они свою деятельность будучи несовершеннолетними, а к моменту ареста, двум было уже по девятнадцать. Адвокату, видно, хорошо заплатили, и он уговорил Ромуальда взять ответственность на себя. Ему как несовершеннолетнему дали три года лишения свободы, из которых один год он отсидел в тюрьме, а два года был на поселении.

Всё это выложил ей Ромуальд, когда приехал из своей деловой поездки. Аида с невинным видом задала ему один-два вопроса с подковыркой, и он сразу понял, что мама что-то ей рассказала, и, конечно, предстоящий процесс развенчания, низвержения героя разъярил его не на шутку:

— Что ты всё выискиваешь, выкапываешь? Да, я такой! Я сидел в тюрьме за хулиганство в своей стране и здесь, в Америке, полицейские тебе об этом сказали. И мой сын сейчас в тюрьме, тоже за хулиганство. Это неправда, что я тебе раньше рассказывал, что меня изнасиловали, когда мне было шесть лет. Просто у соседского мальчишки, ему было тогда семь лет, была классная ашичка, я вымаливал её у него, хотел купить, предлагал обмен, а он сказал, что подарит мне её, если мы полежим вместе. Это было немного больно, но длилось всего 40 секунд, я досчитал до сорока, и ашичка была моя. И в тюрьме меня трахали все. Что ты хочешь ещё знать, спрашивай, я тебе всё расскажу сам. Хватит вынюхивать! Ты хотела меня сделать счастливым, для этого ты должна стать, как я, а не наоборот. Вместо благодарности за подарки ты мне истерику устраиваешь. Достали вы меня все!

Зинаида не успела даже рта раскрыть, как он хлопнул дверью и ушёл. Вот это да! Права была тётушка, что это криминальная среда, но не до такой же степени! Зинаида не знала, что это за ашичка, за которую её «богатый и гордый, из интеллигентной семьи» муж отдал свою девственность. Хадича, которая была тоже среднеазиатского происхождения, объяснила ей, что это небольшая, размером в половину спичечного коробка, один — на два — на три сантиметра, косточка с округлыми краями из овечьей ноги. Её использовали для игры в кости, которая когда-то была очень популярной в Азии среди детей и даже взрослых.

Зинаида невольно начала думать о стремлении людей к различным «ценностям», за которые они платили бешеные цены, шли на преступления, жертвовали честью, достоинством, рисковали своей и чужой жизнью. А на проверку временем, жизненным опытом, возрастом эти ценности оказывались такими вот ашичками. И каким же надо быть умным, чтобы не стать жертвой такого неадекватного желания в любви, в политике, в приобретении недвижимости, драгоценностей, во всём — во всём, к чему люди стремятся иногда, как бабочка на огонь свечи. И страшные уроки сгоревшей бабочки или повешенного Саддама Хусейна (и этот перечень наказанных за неадекватные желания нескончаемый!) никого ничему не учат! Так мало ведь для счастья нужно на самом деле. И никакие деньги, бриллианты, власть, большая или маленькая, форма носа или вес к этому никакого отношения не имеет. Иначе не повесилась бы на электрическом шнуре молодая, красивая девушка, единственная наследница миллиардов одной из крупнейших в мире компаний.

После такого выброса агрессии Ромуальд приходил спокойный, к сказанному не возвращался, как будто давал время переварить всё и сделать выбор. У Зинаиды был один выбор: ждать разрешения на пребывание в стране. Тем более, что Ромуальд безумно любил ребёнка и говорил Аиде, что он всё сделает для них. Он постоянно жаловался на боли в спине, ходил по каким-то врачам, но пока всё было бесполезно, лучше он себя не чувствовал и по этой причине не работал, как раньше, по- чёрному.

Наконец-то Зинаида смогла въехать в свою студию. На радостях она позвонила тёте:

— Я чувствую себя, как королева! Ромуальд купил новую диван-кровать, Я хоть выспалась по-настоящему.

Когда Ромуальд мог сделать что-то для своей молодой семьи, он чувствовал себя героем, делал попытки к близости, но Аида по-хорошему, без излишних эмоций говорила ему:

— Дай мне хоть привыкнуть к твоим новостям.

Но Ромуальд был неистощим на всякие неожиданности. Пока радостная от переезда Аида, закрыв глаза, пропускала мимо себя его «милые шалости», ему не жилось спокойно, опять адреналина не хватало, опять не видел он так нужного ему внимания, а Аида всё безразличнее и безразличнее смотрела на все эти игры. У неё просто другого выбора не было, как принимать всё, что происходит, хочешь — не хочешь. В день переезда, когда они ехали в супермаркет, просигналил телефон Ромуальда, и он так небрежно попросил ее посмотреть, что за сообщение пришло. Аида и посмотрела. А это были стихи! Посвященные её (её ли?) Ромуальду. Она молча прочитала, выключила телефон и, едва сдерживая смех, сказала:

— Нужен, пишет, ты ей. Как небу солнце, как морю волна.

— Да, это стюардесса, — попытался изобразить смущение радостный донельзя Ромуальд. — Не понимаю, что она ко мне привязалась.

— Не переживай! — уже откровенно со смехом сказала Аида. — Одной больше, одной меньше — какая разница? Только как ты её подцепил, ты же был со Стеллой?

— Это она меня подцепила, — засмеялся Ромуальд. — Как ты. Я ведь тоже тогда был не один, — подколол он её.

— Один-ноль в твою пользу. Я уже начинаю гордиться тобой, что ты ни одной женщине не отказал, ни одну не обидел. Всем помогаешь! Молодец!

— Да нет, — стал оправдываться он. — Только вы с Ромиком по-настоящему для меня что-то значите.

Через несколько дней Аида опять попалась на эту же удочку: снова в машине зазвонил телефон, и Ромуальд попросил её ответить

— Я слушаю, — ответила Аида.

Телефон отключили без ответа, а на повторный вызов и вопрос: «А вы кто»? — Аида со смехом сказала:

— Девушка, я Аида, жена Ромуальда. А вы, наверное, стюардесса, новая курочка в его курятнике, другие меня знают. И Вы, как все остальные, тоже хотите сделать его счастливым. Дерзайте! Вы не смущайтесь, что разговариваете со мной, перезвоните попозже, здесь такое сумасшедшее движение, он за рулём и не может сейчас разговаривать по телефону.

— Ну, зачем ты так? — разозлился Ромуальд.

— А как ты хочешь? Ты бы меня сначала проинструктировал, а потом телефон давал.

Ей было по-настоящему смешно, и она с облегчением думала, что когда она полностью порвёт с ним, совесть её мучить не будет; каждый день он что-нибудь преподносит ей, чтобы она, не дай Бог, не передумала, не забылась. От иллюзий по его поводу и по поводу своей любви она полностью избавилась, а такая она ему была не нужна. Вот когда она цеплялась за него в буквальном смысле слова, рыдала и умоляла не уходить к Стелле, а остаться с ней, — вот это было ДА!

А сейчас она перестала играть в эти игры, она ускользнула от него; он её потерял, стал смешным, а любовь этого не принимает. Он опять почувствовал себя старым рядом с ней, ему нечем было заинтересовать её по-настоящему, а такой, какой он есть, он был ей тоже не нужен. Он стал чувствовать себя не только отцом Ромика, но и её отцом. Она такая беспомощная, она никогда не справится сама со всем, что на неё свалилось, только он один может ей помочь. Он не может их бросить!

Когда он был в таком состоянии своей души, он к обеденному получасовому перерыву звонил ей на работу и просил выйти к машине. Аида садилась в машину, а он предлагал ей обед: то самсу привезёт, то жареную рыбу. Она отказывалась есть, чтобы не набирать лишнего веса, и он сам кормил её, как капризного ребёнка, приговаривая при этом:

— В обед все люди обедают. А ты что, не человек что ли?

Однажды он также к обеду позвонил ей, и когда она села в машину, он ей сказал:

— Стелла такой обед вкусный приготовила, поешь! — Он ей предлагал это ну совсем так, как будто Аида была любимой дочкой не только его, но и Стеллы.

— Ты точно, как мой папа. Он до двадцати лет кормил меня с ложки: каждое утро готовил завтраки и заставлял перед институтом поесть.

— Да я же знаю, что ты готовишь еду только для Ромика, а сама не ешь! Откуда только у тебя такая круглая задница?

Потом это повторялось чаще и чаще: Стелла готовила ему обед, а он кормил этими обедами Аиду. Один раз, когда он сам буквально с ложки кормил её, мимо проехала машина и посигналила им. Они оба увидели Стеллу. Аида стала смеяться:

— Говорила же я тебе: «Не надо»! Что теперь будешь делать?

— Тебя же нельзя оставлять одну! Если не будут видеть меня, тут же найдутся желающие тебя кормить-поить. У тебя же на лице написано, что ты такая ленивая, что даже обедать не будешь. Опять она следит за мной, как будто я что-то скрываю, — перешёл он на Стеллу.

— Что же теперь будет? — спросила Аида, которую теперь совсем не устраивало, что Стелла может выставить Ромуальда, и он вдруг придет с чемоданами к ней, как она об этом раньше мечтала.

— Нет проблем, — спокойно ответил Ромуальд. — Через пару дней угомонится. Любит она меня.

И он, и она пришли к одному решению: ей нужно получить документы, устроиться на работу, чтобы она могла платить за квартиру (подразумевалось, что детский садик будет бесплатный), а потом они разведутся, и она получит социальную квартиру. Один и тот же сценарий, что со Стеллой, что с ней, что ещё неизвестно с кем до них. Как инвалид он имел права на первоочередное получение квартиры, и подал документы в соответствующие организации сразу по приезду Аиды. Она даже не знала об этом, и сообщил он ей об этом при очередном скандале, который он учинил ей, когда она гуляла с ребёнком в скверике, и он опять, ещё раз, увидел, к а к на неё обращают внимание, смотрят ей вслед. С её стороны не было никакой провокации, вольной или невольной: его она не видела, ни с кем не разговаривала, ни на кого не смотрела; просто гуляла с ребёнком и спокойно думала о чём-то своём.

Дома он стал на неё кричать ни с того ни с сего и толкнул её. Она стала вызывать полицию, а он на коленях умолял её не делать этого.

— Я бешусь оттого, что не могу дать тебе, что я хочу и что ты заслуживаешь. Я тебя пальцем не трону, я для вас с Ромиком сделаю всё, чтобы вы нормально жили со мной или без меня, как ты решишь. У тебя скоро будет квартира, за которую со всеми коммунальными услугами ты сможешь платить со своей зарплаты, детсад будет бесплатный, и ты спокойно будешь искать другую работу с нормальным доходом. Адвокат говорит, что ты скоро получишь документы. Я всё делаю для вас, а пока без меня ты просто пропадёшь здесь. Ты себе сразу найдёшь кого-нибудь. Но где гарантия, что он будет лучше меня? Кто будет любить Ромика, как я? У Стеллы нормальный сын, но я его иначе как придурком не называю. Не лишай ребёнка моей любви, это же важно для него.

То, что он безмерно любит сына, сомнений не вызывало. Московская тётушка тоже постоянно напоминала ей, что такой любви её сын больше ни от кого не получит, и лишать ребёнка этой любви жестоко и несправедливо. Зинаида старалась об этом не думать: время придёт, время покажет, время рассудит.

Вообще, всё это семейство жило не скучно. Папе надоела его любовница, и он уже вернулся к жене. Папину квартиру снова сдали жильцам. Когда Стелла после истории с обедами всё-таки выставила Ромуальда за дверь, он 2–3 дня ездил с чемоданами в машине, ночевал у мамы: не мог же он прийти к Аиде — это означало бы полный разрыв со Стеллой, а это пока в его планы не входило. На третий день ему надо было ехать на очередное обследование по поводу болей в спине, которые отравляли ему жизнь; Стелла сама ему напомнила об этом, а он, отличный знаток женской психологии, грубо ответил ей, что никакого обследования ему не надо, что он вообще никому не нужен. Он не может из-за болей вести машину, все кругом инвалиды, и ждут заботы только от него. И Стелла, конечно, приехала и на своей машине отвезла его в клинику.

При обследовании выявилось, что у него проблемы с правым лёгким, втрое увеличена селезёнка, по всему телу уплотнения мягких тканей, попросту говоря, какие-то шишки. После полного сканирования у него взяли кровь на все анализы и сделали пункцию спинного мозга. В общем он прошёл полное обследование, и его отправили домой ждать результатов обследования с подозрением на канкер с метастазами. На данный момент ясно было одно: в любом случае придётся удалять часть правого лёгкого и селезёнку.

Такое положение вещей встряхнёт кого хочешь. Вся бравада слетела с Ромуальда. Он вдруг почувствовал себя смертельно больным, уставшим, и срочно стал делать ревизию своих дел, которые он должен завершить до скорой, как он думал, смерти.

Вечером он привёз Зинаиду и сына домой, в их новую квартиру. Раньше он сразу торопился к себе домой, а сейчас он прервал Аиду, которая рассказывала, что после того как она не выходила на работу в связи с «чесоткой» сына, врачи совершенно изменили к ней отношение. Они дали объявление о вакансии, и уже приходили две-три девушки наниматься на работу. Аида думает, что хозяева намерены её уволить, потому что она не соглашается работать сверхурочно, до последнего пациента, и без выходных. В стране полно нелегалов, которые готовы за гроши работать сутками на них, и держать на работе Аиду, у которой на первом месте ребёнок, им невыгодно.

— Мне надо с тобой поговорить, — прервал он её. — У меня, наверное, рак. Обследование я прошёл, теперь надо ждать результатов анализов. Через три недели будет точный ответ, а правое лёгкое нужно удалять в любом случае. Я тебе не говорил, что я уже один раз получал приглашение посмотреть квартиру. Я хотел тебе сделать сюрприз, но квартира мне не понравилась, и я отказался от неё. Два дня назад нам снова предложили квартиру в Бруклине, я хотел отказаться, потому что хотел для вас квартиру в Манхеттене. Там тоже есть социальные квартиры. Но сейчас не до Манхеттена. До операции я должен знать, что ты в своей квартире. Пенсию тебе, конечно, назначат, но ты даже эту студию не сможешь оплачивать. Я уже эту квартиру посмотрел. Квартира отличная: три комнаты, охраняемый район, вся резиденция загорожена, и внутри есть детские садики и масса работы для тебя, если ты хочешь работать ассистентом у стоматолога. Если ты захочешь получить диплом медсестры и пойдешь учиться, пенсии тебе не хватит, чтобы прожить. Наверное, придётся тебе оформляться на работу вместо Стеллы.

— Ты со мной так разговариваешь, как будто завтра умрёшь. У моего папы тоже был рак горла, после операции и химиотерапии он уже десять лет жив-здоров. А у тебя ещё результатов нет, а ты себя хоронишь.

— Я хочу, чтоб у тебя было всё в порядке, чтоб ты с ребёнком осталась в Америке. Только тогда я буду за вас спокоен. Завтра едем смотреть квартиру. На работу позвони и скажи, что завтра не выйдешь. Тебе всё равно надо уходить оттуда, за такую зарплату пусть работают сами. Завтра едем смотреть квартиру, — повторил он и ушёл.

Такого поворота в своей жизни Зинаида никак не ожидала. Как бы ни складывались их отношения, она знала, что у неё будет крыша над головой, полный холодильник, документы без её забот и участия будут проходить все инстанции. Что бы ни устраивал Ромуальд, она точно знала, что он их не бросит. Всю ночь она не спала, представляя себе, что будет с ней в том или другом случае, молилась и говорила сама себе, что Бог её не оставит. Она так привыкла, что всегда кто-то за неё решает все её дела, а она только выбирает из того, что ей предлагают, что даже не представляла себе, как это она сама должна будет что-то делать и решать.

Конечно, она позвонила в Москву и рассказала всё тётушке.

— Рак? Правое лёгкое? Селезёнка? Шишки? Боли в спине и пояснице? Ты ещё про геморрой забыла. Ещё три года назад ты про всех своих поклонников говорила: «Ну, не этот же!» Да-а, героя-любовника с таким букетом надо было долго искать! Да ещё который читать-писать не умеет, — невесело посмеялась она. — Ты вот что попробуй мне объяснить: да что же такого вы, дуры ненормальные, находите в нём?

— Да я сама сколько об этом думала! Наверное, его уверенность. Для него само собой разумеется, что все женщины его любят. Никаких сомнений! Мне кажется, что даже если какая-нибудь женщина скажет ему, что не любит его, он просто ей не поверит. «Так не бывает, — скажет он ей, — ты просто ошибаешься!»

— А какие у него отношения с матерью? — спросила тётя.

— Мать любит его без ума. У неё четверо детей — два сына и две дочери; старший сын и дочери очень благополучные, состоятельные, живут тоже в Нью-Йорке, навещают её со своими детьми раз в неделю. Она сразу просит у них денег. «Мы же тебе давали, где они, куда ты их тратишь, у тебя же всё есть?» — спрашивают они. И она не скрывает, что отдаёт деньги младшему любимому. Все они не понимают, что ему нужно помогать, что вот все они счастливые, один он несчастный. А Ромуальд бывает у неё каждый день, деньги берёт как само собой разумеещееся и принимает её любовь, как дыхание, как смену дня и ночи — это просто есть и не может быть иначе. Я сама видела, когда жила у неё, как она его боготворит. Однажды он зашёл домой с холода, подошёл к ней и, как всегда, небрежно поцеловал, а она дотронулась пальцами до его лица и с таким счастьем и благоговением поднесла потом свои пальцы к губам и поцеловала их. Как будто к святыне какой прикоснулась. Уж на что я люблю своего Ромика, но мне в голову бы не пришло свои чувства выражать таким образом.

— Вот тебе и объяснение, почему женщины его так любят и всё прощают. Ещё Зигмунд Фрейд писал: «Тот, кто был безусловно любим своей матерью, сохраняет на всю жизнь дух победителя, ту уверенность в успехе, которая часто порождает реальный успех». Замечательный подарок сделала Ромуальду мама — успех у женщин.

— Так что же мне теперь делать?

— Ждать результатов анализов. Если выявится действительно рак, он сделает всё, что он него зависит, чтобы благоустроить вас с Ромиком. Если ответ будет отрицательным, он мгновенно станет прежним. Лёгкий испуг пройдёт мгновенно, и от его благородных намерений следа не останется. Квартиру он, конечно, получит для вас, но только чтобы от тебя освободиться.

События вдруг стали развиваться стремительно. Аиду уволили с работы. Она не особенно расстраивалась, потому что была к этому готова, и потом муж ведь её поддержал, что такая рабская работа не для неё. Она стала искать новую работу. Лучше бы, конечно, сначала переехать, чтобы работа была рядом с домом, но теперь выбирать не приходилось. Решение о квартире они могли получить через месяц, а пока Аида узнала, что ассистентов зубных врачей не хватает, объявлений в газетах и в интернете полно, и она даже может выбирать.

Неожиданно Ромуальд стал разводиться со Стеллой. Дело дошло даже до раздела нажитого добра. Он предложил Лене какие-то кресла и диваны из совместного со Стеллой имущества, но она со страхом отказалась. Вещи перевезли к маме, а Ромуальд спросил Аиду, как она смотрит на то, что он переедет к ней. Она ведь так умоляла его раньше. Нет, если она передумала, потому что он теперь такой смертельно больной, то он пойдёт жить к маме. Все женщины одинаковые, даже Стелла бросила его в такой ситуации.

Действительно, ведь прошёл всего год с того времени, когда она всех богов молила, чтоб он оставил Стеллу и пришёл жить к ним. А сейчас она уже давно этого не хочет, и, конечно, не его болезни тому причина.

— Нет, а Стелла как позволяет себе так вести себя, — с возмущением думала она, и не только думала, но и спросила об этом Ромуальда.

— Да куда она денется! — как всегда небрежно ответил он. — Любит она меня до гроба, хоть и не время сейчас так говорить. И сейчас уже звонит сорок раз в день. Не устраивает её, видите ли, что я о вас забочусь. Думала, что дала деньги, чтобы тебе снять квартиру, и на этом всё кончится. Каждый день скандалы закатывала, терпение, видите ли, у неё лопнуло. Так куда же мне переезжать? — снова спросил он её.

Хорошо, что Зинаида и этот вопрос обговорила с тётей. Не задумываясь, она ответила:

— Как ты хочешь. Сейчас для нас самое главное — это твоё здоровье, и не время устраивать разборки. Любое твоё решение я принимаю.

Он, может быть, хотел увидеть другую реакцию и услышать другие слова, но придраться было не к чему.

— Ох, и хитрая ты! — только и сказал он, но через день привёз свои чемоданы и остался у них. К её великому огорчению.

Сразу начались обычные проблемы совместного проживания в одной комнате-студии трех людей, разных по возрасту, по привычкам, по здоровью и т. д. и т. п. Все трое были по-своему избалованы, никто не умел уступать, считаться с другими, терпеть, наконец. Даже необыкновенная любовь Ромуальда к сыну не выдержала такого испытания. Измученный болями Ромуальд засыпал поздно, а Ромик просыпался ни свет, ни заря, и донельзя обрадованный тем, что любимый папочка живёт с ними вместе, сразу требовал общения и любви. В садик он не ходил — платить было нечем, и Аида, которая сама с трудом просыпалась так рано, быстро умывала-одевала-кормила и уводила его гулять, благо погода стояла прекрасная. Вслед им Ромуальд звонил ей по телефону, и говорил, что она не может даже завтрак нормальный приготовить, а её кофе — это не кофе, а настоящая бурда.

Через пару дней совместной жизни нетерпеливый Ромуальд поменял свои планы на будущее и снова стал говорить, что они не могут жить вместе, что это его просто убьёт. А тут ещё подошло время платить за квартиру, а денег, конечно, не было.

— Хочешь — не хочешь, нужно возвращаться к маме и там ждать квартиру. Я там выброшу всё, что можно, все стены, плинтуса обдеру и паяльной лампой обработаю. Пару раз всё продезинфицируем, заново побелим, покрасим, и от клопов и прочей нечисти избавимся.

— А как же Стелла? — спросила Аида.

После того, как Ромуальд переселился к Аиде, Стелла вдруг вспомнила о своей работе по уходу за мамой, стала каждый день приходить к ней, и по двадцать раз звонила Ромуальду по телефону, чтобы согласовывать с ним все свои действия. Она готовила там обеды, и при ежедневных посещениях мамы Ромуальд давал себя уговорить поесть там.

— Ну, она будет приходить, когда ты будешь гулять с Ромиком.

— Там тоже мало места: папа вернулся, Хадича ухаживает за мамой с условием проживания…

— Папа уже вернулся в свою квартиру, терпения у него не хватило. А Хадичу я устрою на такое же место в другую семью. Ты будешь ухаживать за мамой, деньги, которые Стелла платила Хадиче, будем получать мы.

— По-моему, ты получил хороший ответ по своим анализам.

— Да, — ликовал Ромуальд, — рака у меня нет. Мне сделают операцию, Стелла поухаживает за мной, может, после больницы я снова поживу у неё. Потом я смогу работать, мы быстро соберём тысяч десять и я куплю другую машину. Я уже присмотрел, она почти новая, дорогая, а продают её после аварии совсем задаром. Немного денег вложить, и у меня будет шикарная машина.

Как Зинаида ни печалилась, а другого выхода у неё не было. Слава Богу, конечно, что у Ромуальда хорошие анализы. Благородство его тут же испарилось. И он тихо-тихо всё-таки добился, чего хотел: Стелла хочешь-не хочешь смирилась с существованием Аиды и даже через Ромуальда извинения у неё попросила за своё вторжение; Аиду он всё-таки вынудил, пользуясь её безвыходностью, занять место умственно-отсталой Хадичи. Все его мечты реализуются: Аида будет в полной изоляции сидеть с мамой, которую ни на минуту нельзя оставить одну, потому что она боится. Заработанные Аидой деньги будет получать он. Она будет в полной его власти, во всём будет зависеть от него. Зинаида даже знала, что он мечтает сам получить разрешение на её пребывание в стране и до крайнего случая не отдавать ей документы. Доступа к почтовому ящику у неё нет, ключи от него у Ромуальда, который открыто заявил ей, что её корреспонденция, как и всё остальное, должна быть под его контролем. Он и квартиру хочет получить и сдать её в аренду без ведома Аиды.

Но… Её уже вызвали на отпечатки пальцев — необходимую процедуру перед интервью в иммиграционной службе и получением разрешения на пребывание в стране. А сами документы придут через полтора — два месяца. Она поулыбалась почтальону, и он с радостью обещал ей звонить по телефону, когда будет приходить ей почта. К этому времени, надеялась она, решится вопрос с получением социальной квартиры, она знала, что контракт они должны подписывать вместе, так что Ромуальду придётся что-то новое придумывать, чтобы лишить её этой квартиры.

— Видит Бог, она хотела всё решить мирно, он вынудил её защищаться.

Это — не моё. Я должна была всё это пережить, отработать, научиться принимать всё и всех. Теперь мой принцип — не мешать никому жить, но и не позволять, чтобы мне кто-то мешал жить. А Ромуальд сам разведётся со мной: такая, какая я есть на самом деле, я ему не нужна, а такой, какой он мечтает меня сделать, я никогда не буду. Только дай мне, Бог, терпения! — думала она.

Она настолько была уверена, что у неё и у её сына всё будет хорошо, что никогда не унывала, принимала всё фокусы Ромуальда, только посмеиваясь, чем часто ставила его в тупик. Чтобы без проблем засыпать, она читала молитву за себя и своего сына, за всех своих близких — папу, маму, тётю и остальных родных, за Ромуальда, Стеллу и их родственников…

Да будет угодно, тебе, Создатель,

смилостивиться надо мной и моими близкими

и дать всем нам дни долгой и хорошей жизни,

и помнить о нас ради нашего благополучия,

ниспослать нам спасение и милосердие,

поддержать мир в домах наших,

и любовь, и радость,

здоровье и процветание,

скромность и адекватность,

сохранить своё присутствие в среде нашей

и удостоить нас того, чтобы мы воспитали детей и внуков наших

людьми умными и мудрыми,

любящими Всевышнего и боящимися Его,

людьми честными, святым семенем,

людьми, верными Всевышнему

и освещающими весь мир добрыми делами

в своём служении Творцу.

Услышь мою мольбу, ради праматерей наших,

И да не погаснет свеча наша во веки веков,

И обрати к нам свой лик,

И будем мы спасены. Аминь.

Самое интересное для неё кино — её жизнь — продолжается, а впереди — обязательно HAPPY END.