Лики женщин

СОБАЧИЙ РОМАН

Старому Ицхаку очень не нравилось семейство, которое снимало квартиру на первом этаже его небольшого трёхэтажного дома. Точнее говоря, ему не нравился Ян, глава семьи. Вроде бы взрослый уже, а реализует себя как трудновоспитуемый подросток: крутой рокер с до блеска выбритой головой и крошечной косичкой, в основании, наверное, размером в квадратный сантиметр; весь покрыт татуировкой; с кольцами и какими-то побрякушками в ушах, на бровях и других частях тела; в кожаном жилете с килограммами металлических заклёпок, значков и других украшений; в здоровенных подкованных ботинках и, конечно, на неописуемом мотоцикле, который стоил подороже среднего автомобиля. Он никогда не улыбался, вернее, он не умел улыбаться.

— От кого, интересно, он защищается этой своей смешной суровостью? — с насмешкой думал Ицхак. — Сам-то он думает, что он такой грозный!

А его жена Эва была само совершенство, полностью во вкусе Ицхака. Это из-за неё он сделал себе контору на третьем этаже этого дома. В прошлом году летом было жарко, Ян раскинул во дворике пластиковый бассейн для дочки, и в нём с удовольствием плескались и взрослые. Ицхак, который пришёл ещё раз посмотреть только что освобождённую квартиру на третьем этаже, вышел на балкончик и был просто ослеплён, когда увидел пышную, но с идеальной фигурой Эву, которая загорала, лёжа на шезлонге.

Старый Ицхак с удовольствием бы повторил «подвиг» царя Давида, который тоже увидел купающуюся Батшеву (или Вирсавию — в другой транскрипции), когда он вышел прогуляться по крыше своего дворца. Понять царя Давида можно: настоящий мужчина не может устоять перед такой женщиной, не в его власти отказаться от неё, поэтому он и послал на смерть её мужа Урию. Но, увы… Ицхак понимает: то, что для Давида подвиг, для простого смертного — преступление. Ицхак — не царь, и ему уже больше 70, и муж этой Батшевы рядом с ней делает шашлык, а не воюет за интересы Ицхака, как Урия. Что оставалось делать бедному домовладельцу?

Ещё раньше он принял решение продать этот дом по квартирам. При этом он получал доход в 4 раза больше, чем он вложил в строительство дома первоначально, сразу после приезда в страну. Люди, конечно, преувеличивают, когда говорят, что у него больше ста домов, до сотни он не дотянул, их всего 98. Он с сыновьями сделал хорошее вложение в недвижимость, а сейчас они решили всё старьё продать и построить дорогие дома с учётом современных требований и технологий.

В этом доме выставлены на продажу уже 3 квартиры, и по мере освобождения все остальные тоже будут проданы. А в этой квартире будет пока его офис или контора, что для него звучало привычнее. Почему бы не порадовать себе глаз, тем более бесплатно?

Лето и осень почти до конца октября были тёплыми, и Ицхак имел возможность понаблюдать за жизнью своей Батшевы. Утром они уезжали на автомобиле, по-видимому, на работу и возвращались только вечером. Дома на весь день оставался только пёс. В прошлом году он был ещё молодой и оставался в доме, а в этом году он весь день был во дворике. Ицхак никогда не интересовался собаками, но этот пёс ему тоже явно не нравился, как и его хозяин. Бывают ведь красивые собаки — овчарки, например, или пудели, или болонки… На этом, пожалуй, его познания о породах собак исчерпывались. Ну, ещё, может быть, таксы, которые ему не нравились, или противные слюнявые бульдоги. Этот же пёс был непонятной для него породы: тёмно-бежевого цвета, невысокий, с кривыми передними лапами, которыми он перекопал весь дворик. От скуки за целый день он умудрялся истрепать и порвать всё, что хозяева забывали или не успевали убрать: обувь, игрушки дочки хозяев, бельё с сушилки, одеяла или старые диванные подушки, которые оставляли ему как подстилки. Плюс к этому хаосу дворик к приходу семьи был загажен неимоверным количеством собачьего дерьма.

Зато пёс встречал хозяина так радостно, что ему прощалось всё. Он с разбега кидался ему на грудь, неистово лаял и визжал, с какими-то рыданиями облизывал его лицо, бритую голову, плечи — всё, что мог достать. Это было так красноречиво, что и без слов можно было понять, что он хотел выразить: как же ты мог меня оставить на целый день, когда я тебя так преданно люблю? Кто ещё любит тебя, как я? Ты же мой Бог и Царь. Наша любовь — это единственное, что нужно ценить. Что может быть замечательнее собачьей преданности?

Ицхак подозревал, что рокера Яна давно никто не любит. Про родителей ничего не было слышно, с друзьями отношения другие, а жена явно им пренебрегала. Видно, надоел он ей со своими мотоциклами, собаками, да и смотреть на постоянно недовольную физиономию было не очень приятно. По-другому он не умел показать хоть какую-то свою значимость.

Иногда он по какому-то поводу (а, может, и без повода) начинал орать и швырять во что попало всё, что попадало ему под руку. Пёс при этом лаял и с яростным рычанием кидался на кастрюли, стулья, одежду и всё остальное, что метал его хозяин, его бог. Он помогал ему реализовывать гнев и агрессию.

На Эву эти художества уже не производили никакого впечатления. Это было хорошо видно, что она его не боялась, и была уверена, что она для него неприкосновенна. Он мог по кирпичику весь дом разнести, но её пальцем не трогал. И все ругательства, которые вылетали из него, тоже были адресованы этим самым кастрюлям и стульям, которые попадали ему под руки, но не задевали её. Обычно она брала дочку и уходила. Ян ещё некоторое время бесчинствовал, грозно поглядывая на окна второго и третьего этажей, где за занавесками могли наблюдать за ним соседи, но потом приводил в порядок всё, что мог, и отправлялся за женой и дочкой.

Эва совершенно разочаровала Ицхака, когда он увидел, как она убирала дворик, чтобы иметь возможность выпустить дочку. Это неважно, что она делала чистку двора после собаки в перчатках и специальной обуви. Но она сразу из Батшевы превратилась в Женщину, Подбирающую Собачье Дерьмо. Его даже подташнивало от одной мысли, что он мог представить себе, даже чисто гипотетически, какие-то отношения с Женщиной, Подбирающей Собачье Дерьмо. Нет, он совсем не против животных, но заводить их нужно не в ущерб людям, не в ущерб собственным детям и семьям. И это уже просто издевательство над всеми — и над людьми, и над собаками, — когда животных заводят в маленьких квартирках и двориках, где людям самим-то тесно, где нет хотя бы минимального жизненного пространства ни для тех, ни для других. Так и получается, что ребенку нет чистого уголка для игр и занятий, и собаку нещадно колотят за то, что она хоть как-то реализует присущие ей инстинкты и модели поведения.

За свою долгую жизнь, интересную и, в общем, очень счастливую, он научился всё принимать, не создавать себе и другим проблем там, где их нет. Но он никак не мог понять людей, которые подменили человеческие отношения, дружеские, родственные или любовные, на общение с животными и поставили это общение на первое место.

Он невольно вспомнил своего старшего брата, Наума, с которым у него всегда были доверительные отношения и который зачастую был для него как отец. Первый его брак, заключённый традиционно, когда невесту выбирали родители, точнее мама, был очень неудачным. Для мамы определяющим критерием было обязательное условие, чтобы будущая жена сына была богатая девственница, и Наум такую жену получил. Богатство — понятие относительное, и Наума не очень-то интересовало количество «золотых» магазинов у любимого дяди жены в Антверпене, тем более Антверпен был ой как далеко от их социалистической родины. А вот к девственности прилагалось такое количество совершенно необоснованных амбиций, что это было на грани психушки. Наум с утра ещё не успевал уйти на работу, как молодая жена начинала звонить по телефону своим родственникам и рассказывать во всех подробностях о своей жизни с мужем, нимало не смущаясь тем, что он ещё дома и всё слышит. Основной и неизменной темой разговоров был её неблагодарный муж, который по своей тупости не может оценить, что она вышла за него девственницей.

С рождением дочки это стало совершенно невыносимым. Подробности семейной жизни, даже самые интимные, стали предметом пересудов её родственников, которые жили не только рядом, но и в Европе, в Америке, в Израиле. Эти люди, от нечего делать что ли, находили его родственников и знакомых и «защищали» обиженную жену: она вышла за него девственницей, а он ей по случаю чего-то там такое кольцо подарил, которое и кольцом-то назвать нельзя.

Ну, а как дочкой шантажировали, спекулировали, ни в сказке сказать, ни пером описать. На фоне его любви к дочери, жена особенно чувствовала себя обделённой его вниманием, тем более, что из-за её фокусов во время беременности он вообще не имел с ней сексуальных отношений. Сначала она хотела этим поманипулировать, а потом он уже не мог себя заставить спать с ней. Вот уж она дала себе волю! Фашист, импотент, скотина, козёл вонючий — только так она называла его в телефонных разговорах и во время скандалов и разборок, которые она умудрялась устраивать каждый день. Это мягко сказано — называла. Она истерично кричала, объявляла об этом всем друзьям и знакомым, которые, кстати сказать, давно уже знали, что этот «импотент» не пропускает ни одной женщины, которая его добивается. Пока у него не было серьёзных отношений ни с кем, он терпел свою жену со всеми её скандалами ради дочери. Страшно было оставлять дочку в этом дурдоме — только так теперь воспринимал он свой дом, свою семью. Когда она исчерпала всё, что могла, чтобы поставить его на колени, и не добилась, чего хотела, она забрала дочку и ушла к маме. Сделано это было только для того, чтобы он прибежал, уговаривал, обещал, в общем, стал таким, каким, по её представлениям, должен быть муж, который оценил счастье получить в жёны девственницу.

А он даже не позвонил! Через два-три дня она стала доставать его. Сначала она пыталась объяснить, почему она ушла. Наум молча её выслушал, и, как ни болела его душа по дочери, спокойно сказал ей:

— Это твоё решение, мне ничего не остаётся, как принять его.

В другой раз она стала говорить, какой он подлец и негодяй, и стала требовать деньги на содержание дочери — в размере пяти среднемесячных официальных зарплат. Почему-то именно столько она сама определила. Наум только радовался, что она с самого начала совместной жизни повела себя так, что он не рискнул посвятить её в свои финансовые дела, поэтому сейчас она представления не имела, насколько он богат, и не могла использовать возможности шантажировать его этим. Он с назначенной ею суммой денег для дочери согласился, а когда спросил её, какого числа ежемесячно она хотела бы, чтобы его шофёр привозил ей деньги под расписку, она бросила трубку. «Телефон кусает от злости, наверное», — невесело подумал он.

Потом она стала доставать его придуманными болезнями и проблемами дочери. Она звонила целыми днями:

— У Беллочки температура.

— Беллочка три дня не писала и не какала ни дома, ни в детском саду.

— Беллочка так по тебе скучает, что уже несколько ночей не спит.

— В ванне кран поломался, мама не может её искупать.

Каждый раз Наум спрашивал, что он должен делать для решения этих проблем, и жена тут же переходила на обвинение его во всех смертных грехах, проклинала не только его, но и Бога, который дал ей такое несчастье — иметь неблагодарного мужа. Прошло достаточно много времени, пока она поняла, что и этим всем она его не достанет: он присылал педиатра, сантехника, своего брата, шофёра, но не являлся сам.

Наконец-то до неё дошло, что с ним нужно разговаривать по-другому. Она поняла, что ни папа, ни мама, никто другой мужа не заменит. Можно жить в любви, внимании, сочувствии огромного количества родственников, но это никак не компенсирует отношений со своим мужчиной, со своей половиной, со своим любимым. Они сделали попытку ради дочери снова начать семейную жизнь, но Наум не мог себя заставить захотеть её как женщину, а у неё не хватило терпения, а скорее всего ума, стать другой, желанной для него. Они снова разбежались. Он оставил ей квартиру, общался раз-два в неделю с дочерью, делал для них всё, что было необходимо, и на этом точка.

Зато у него было всё прекрасно на работе. Он стал заместителем главы стоматологической службы в республике, открывал клиники, в том числе и платные, завозил новое оборудование, внедрял новые технологии. Везде на ключевых должностях работали нужные люди, он прекрасно подбирал работу своим родственникам, которым нужно было по-настоящему помочь, имел глубочайшее удовлетворение от своей деятельности, хорошие деньги, авторитет среди своего круга деловых людей и широкие возможности для решения многих вопросов, иногда очень далёких от стоматологии. С шефом из местных кадров отношения были лучше некуда: он ценил Наума, учился у него работать и совмещать интересы республики с личным благополучием, что через несколько лет сделало из него прекрасного заместителя министра, а потом и министра. «Большому кораблю большое плавание», — часто говорил ему Наум, выращивая в нём здоровые амбиции. Самого Наума никакие административные должности не прельщали, он предпочитал быть не помпезным королём-куклой, которой двигал кукловод, а «серым кардиналом», который имеет реальную власть и использует её на благо всем. Он в шутку говорил, что только за один его гераклов подвиг Бог простит его грехи — это организация во всей республике стоматологического обслуживания детей — даже в самых отдалённых районах в школах были зубоврачебные кабинеты, дважды в год все школьники и дошкольники получали профилактический осмотр и при необходимости бесплатное, конечно же, лечение и коррекцию

Наум и Ицхаку помог определиться в жизни, предоставил ему прекрасные возможности реализовать себя. Ицхак в глубине души мечтал, что он тоже может стать таким же умным, как Наум. Он хотел чётко знать, чего он хочет, и уметь достигать своих целей, как старший брат. Во всём, кроме семьи. Столько замечательных женщин мечтали о жизни с Наумом, а ему пришла в голову совершенно безумная идея, которая часто становится неосуществимой мечтой несчастливых в семейной жизни мужиков, пусть простит его Наум за такую характеристику. Он надумал найти девушку-сироту, без родственников, воспитать из неё идеальную жену, и жить с ней в любви и согласии до конца жизни. Вот уж где посмеялся, наверное, Всемогущий Создатель. Даже он не смог справиться с Евой, своим собственным творением. Она, по замыслу Господа Бога должна была наслаждаться райской жизнью с Адамом, частью которого она, собственно, была. А её соблазнил какой-то змей, породив тем самым многовековые дискуссии и сомнения в могуществе Всевышнего.

Сироту Наум нашёл, как по заказу: к хорошей знакомой их семьи внезапно приехала племянница из России. После смерти матери она осталась одна. Отец исчез из семьи неизвестно куда, когда ей было два года, а сейчас ей было 16, и отца не могли найти после смерти бывшей жены, когда надо было решать судьбу девочки. Самой ближайшей родственницей оказалась эта тётя, которая, строго говоря, и тётей-то не была — вдова брата матери, которая жила уже с другим мужем. Понятно, что девочка пришлась не ко двору, но встретили её сердечно и от души хотели ей помочь.

Когда знакомая рассказала о девушке его матери, мать спросила Наума, что можно сделать, как помочь. Наум сразу составил программу для неё. Она ещё несовершеннолетняя, её обязательно надо прописать к тёте и оформить опекунство. В комиссии по делам несовершеннолетних нужно взять разрешение на работу, он туда позвонит, и всё будет в порядке; она может учиться в вечерней школе, а работать санитаркой в стоматологии, он тоже туда позвонит. Всё в её руках, будет стараться — получит и образование и специальность, и устроит свою жизнь, как хочет. Квартиру матери надо закрепить за ней тоже через комиссию по делам несовершеннолетних в её городе. Через два года у неё будет выбор — или вернуться на родину, или сделать межреспубликанский обмен квартиры и жить рядом хоть с какой-то родственницей — двоюродной сестрой, дочкой маминого брата.

Наум помогал не этой девочке, которую он даже ни разу не видел, а хорошей знакомой матери, и сразу забыл об этой истории: мало ли кому он помогал. Встретил он её случайно на каком-то семейном празднике, куда забежал на минутку, чтобы уделить внимание, поздравить и с извинениями уйти к своим неотложным делам. Она сразу поразила его своей непохожестью на всех остальных: очень скромная и тихая. Она была здесь не в качестве гостьи, а просто помогала хозяйке. Наум даже задержался немного, чтобы разглядеть её.

Утром он позвонил её родственнице и узнал, что всё идёт так, как он им посоветовал и помог, Ольга очень воспитанная, никому не мешает, никого не обременяет. Ей сняли квартиру неподалёку, и её, в общем-то, не слышно и не видно: работает и учится, никому ни в обузу, зарплаты и пенсии, которую получает для неё тётя-опекун, на её содержание хватает. В этом учебном году школу заканчивает, потому что пошла учиться не в 7 лет, как тогда было принято, а в 6, и к 17 годам уже получит аттестат. «Это она!»- закрутилось у него в голове. То, что ему уже за тридцать, а ей только исполнится 17, его не смущало, он чувствовал себя молодым, а её молодость была гарантом того, что он сумеет сделать из неё такую жену, как он хочет.

Брак был заключён в день её семнадцатилетия, и они прожили счастливо 16 лет. Она родила сына, через три года дочку. За это время поступила в университет, успешно училась, с радостью устраивала семейный быт. Ей помогали две домработницы, которые работали у неё через сутки, и две няни — одна помогала днём, другая оставалась на ночь, чтобы Оля могла высыпаться.

Она получала от жизни всё, что хотела. Дети росли и развивались без всяких проблем, были очень способные и любое обучение схватывали, как говорится, с лёту; отношения с мужем тоже без проблем. Оля его любила, прекрасно понимала, что всё, что она имела в жизни, было от него, и не забывала благодарить Бога за своё счастье. Она была всегда жизнерадостная, весёлая, имела хороших подруг, с которыми вместе организовывала поездки в горы, путешествия, дружила с актёрами молодёжного театра. Театр тоже был открыт когда-то по инициативе и при мощной всесторонней поддержке Наума. У него был родственник Миша, с которым он вместе учился в школе и очень дружил. С самого детства Миша только, как говорится, лицедействовал: участвовал во всех детских представлениях, организовывал школьные концерты и спектакли, пропадал за кулисами местного ТЮЗа. После школы он, конечно, сделал попытку поступить в Театральный институт, но его не приняли: конкурс был невероятный, отбор жёсткий, а у него был неправильный прикус. Но… рождённый актёром будет только актёром. Он поступил на работу в свой любимый ТЮЗ работником сцены, но знал весь репертуар театра, а счастливый случай не преминул явиться: кто-то из актёров внезапно заболел, некем было заменить, и Миша попал на сцену. Реакция детской аудитории была настолько эмоциональной, все сразу так его приняли, что на всё время отсутствия профессионального актёра замену уже и не искали. Очень скоро в театр стали ходить «на Мишу» даже взрослые, и надо было только удивляться этому волшебству: он только появлялся на сцене — и сразу становился кумиром. Ничего при этом как будто не делая. Он только занимал своё место на сцене, стоял, ещё молча, без единого движения, а зал уже или хохотал до слёз, или готов был плакать от неразделённой любви — что требовалось по тому или другому сценарию.

Миша уже закончил обучение в театральной студии, что давало ему право работать актёром, но полностью реализовать себя в ТЮЗе он не мог, не задевая ничьих интересов в уже давно сложившемся актёрском коллективе, и он от этого начал было страдать, потому что не видел выхода. Как зачастую бывает, творчески одарённые люди не могут преодолевать реальные трудности, особенно связанные с административными, чиновничьими кругами, которые иногда даже бывают более неразрешимыми, чем отсутствие талантов. А с такими проблемами шутя разделывался Наум, гениальный администратор. Не в том смысле, что он сам что-то организовывал. Он просто знал, как, когда и чем можно воздействовать на эти пресловутые административные органы, чтобы заставить их эффективно работать, и не просто функционировать, а работать выгодно для заинтересованных лиц.

— Нужно для Миши новый театр открыть, — сказал Наум. Но в городе практически не было для этого необходимого пространства: три академических театра, ТЮЗ, кукольный, в каждом районе театральные коллективы при Домах культуры и Домах пионеров... А каждый театр — это государственное финансирование. И всё-таки театр открыли. Всё придумал и рассчитал Наум. Бестолковая организация, придаток коммунистических комитетов, ЦК комсомола имел свои средства от членских взносов. Комсомол выступит с инициативой открыть молодежный театр. Правительство инициативу поддержит и даст задание городу выделить необходимое помещение. Финансирование за счёт ЦК комсомола. Остальное — дело техники.

Театр открыли, он сразу стал заметным и знаменитым не только в республике, но и во всей стране. Это стало престижным в определенных кругах — попасть на спектакть этого театра, но не всем это было доступно — на кассе висело постоянное объявление: билетов нет.

Миша уже имел звание Заслуженного артиста, преподавал в театральной студии и часто при приеме абитуриентов вспоминал свою попытку поступить в театральный ВУЗ; теперь уже он должен был решать судьбы без сомнения талантливых претендентов на эту профессию, теперь уже он отвергал притязания красавицы-девочки под предлогом того, что у неё плоское лицо, хотя кроме него этого никто не видел.

У Оли было единственное серьёзное увлечение — биология. Но после окончания Университета она не стала работать по специальности. Преподавание биологии в школе не привлекало её, а по поводу серьёзной научной работы она говорила, что в её жизни на первом месте муж и дети, поэтому она не имеет возможности заняться своей любимой биологией так, как ей хотелось бы, но чтобы это не было в ущерб семье. Дома у неё была прекрасная библиотека по биологии, со всеми новинками, статьями, рефератами, Оля всё это жадно прочитывала, восхищалась удивительнейшими открытиями в своей любимой науке и по-хорошему завидовала тем, кто целью своей жизни выбрал служение этой Великой Богине Биологии, как она называла эту науку о жизни.

Зато у неё была масса других интересных дел, может быть, более прозаических, но тем не менее увлекательных. Домашнее хозяйство вести ей было несложно, потому что ей постоянно продолжали помогать две женщины. Одна поддерживала в доме идеальный порядок, другая работала с детьми — играла с ними, провожала в детский сад, потом в школу, оставалась с ними дома, когда Наум с Олей выходили из дома на такие мероприятия, где не было детей. Готовить еду она любила сами. Помощницы Оли долго у них не задерживались, потому что она разбиралась с ними как со своими родственниками, которые по каким-причинам попали в полосу невезения. Она таких и подбирала, в прямом и переносном смысле.

Однажды, например, они с Наумом ехали по узенькой улочке старого города в два часа ночи. Наум сидел рядом с шофёром, она почти засыпала на заднем сидении. Вдруг на очередном повороте шофёр резко затормозил: крошечную улицу, где могла проехать только одна машина, запрудила толпа мужчин разного возраста, разъярённых, орущих, и, как Оля сразу поняла, с кем-то расправляющихся. Автомобиль, сигналя, медленно продирался сквозь толпу, и Оля вдруг увидела, что избивают двух мододеньких девчушек, лет по 17–18. Ни секунды не раздумывая, она открыла дверцу машины, которая проезжала как раз около девочек, затащила одну в машину за руку, вторую затянула подружка, и шофёр, мгновенно сориентировавшись, рванул автомобиль вперёд, за следующий поворот, благо толпа рассеялась и расступилась от непрерывного сигнала клаксона.

Через 10 минут они были дома, и Наум только спросил их:

— Вы понимаете, что вас чуть не убили?

Перепуганные, избитые девчонки молчали. Утром они рассказали Оле свою историю. Жили в деревне в России. Закончили школу. Оставаться в деревне не хотели, да и работы в деревне не было. О дальнейшей учёбе даже не думали — где им после деревенской школы куда-то поступить, когда во все ВУЗы бешеный конкурс. А тут в деревню заявилась девушка из райкома комсомола с предложениями поехать на работу по комсомольским путёвкам — своего рода организованный набор рабочей силы для неквалифицированной, плохо оплачиваемой, непрестижной тяжёлой работы, которой пренебрегали местные жители. Но это была возможность вырваться из колхоза, где был принудительный труд с горе-натуроплатой за трудодни. По комсомольской путёвке оплачивалась дорога, давались подъёмные, гарантировалось общежитие и возможность получения специальности. А самое главное — они получали паспорта, которые колхозникам обычно не выдавали, чтоб не разбежались все.

Девочки выбрали текстильный комбинат, понятия не имея о работе, которую им предложат. Поезд прибыл к месту назначения вечером в пятницу, назавтра и послезавтра в комитетах комсомола, городских и районных, выходные дни, никто их не ждал и не встречал. Они стояли на вокзале со своими чемоданами в незнакомом огромном городе и не знали, куда им податься. На них сразу обратили внимание местные парни, которые подрабатывали на вокзале, чем придётся. Таких северянок с России, натуральных блондинок, красивых доверчивых дурочек, они называли мясом.

Девочки мужским вниманием избалованы не были: почти все парни после армии старались в деревню не возвращаться, а тем, кому пришлось в деревне остаться, пили по-чёрному от тупой безысходности, едва доживая до сорока лет. Поэтому девчонки просто остатков разума лишились, когда к ним подошли два парня, тёмноволосых, с чёрными усиками — ну, просто предел девичьих мечтаний. По предельно простенькой модели поведения с такими девицами они вроде бы заботливо поинтересовались:

— Девочки, у вас какие-то проблемы? Может, мы сможем вам помочь?

Они доверчиво всё рассказали и спросили, как доехать до райкома комсомола. Парни были просто в восторге. Местные девушки без всякого сомнения оставили бы их без внимания — в лучшем случае, а то и послали бы, куда подальше. А тут они могут изобразить из себя героев-спасителей. Девочкам предложили до понедельника переждать у их мамы, и они заполночь оказались в старом городе, где с ними безнаказанно могли делать, что угодно. Их сразу увидела бабушка, которая вышла подышать свежим воздухом во двор — ночи были такие душные, что не уснуть. Она стала истошно вопить:

— Вайдод! Вайдод! Убили! — это традиционный местный призыв на помощь. Сбежались сразу все сыновья, которые по обычаю жили с родителями в одном дворе, внуки, родственники, соседи, и, не разбираясь ни в чём, стали расправляться с девушками. В общем-то, они спасали своих придурков, готовых на преступление. Ну, и агрессию свою безнаказанно реализовывали. Безнаказанно, потому что даже если бы насмерть забили этих искательниц приключений и в речку сбросили, никто искать бы их не стал. А знаменитое восточное гостеприимство — это не для этого случая. Одним словом, восток — дело тонкое.

Девочки до понедельника прожили у Оли с Наумом. Оля времени не теряла и, как могла, рассказывала им, что реально их ожидает, всё время подчеркивая, что вся их дальнейшая жизнь зависит от того, что они для себя выберут и как твёрдо будут этого выбора держаться. Наум уже в субботу нашёл нужных людей, которые позвонили в местное отделение милиции и твёрдо пообещали разогнать всю их «контору», если в тот же день девочкам не вернут их вещи. Вернули, правда, только документы, а, в общем-то, всё остальное их колхозное добро было и не нужно. О пропавших деньгах никто даже не вспомнил, настолько мизерная сумма была у них на двоих. Раны зализали, испачканную и разорванную одежду выбросили, одели-обули и в понедельник отправили в райком комсомола.

Девочек приняли ученицами на текстилькомбинат, дали общежитие — две койки в шестиместной комнате, где они могли поселиться через неделю, и подъёмные — слава Богу, что райком комсомола при выезде выдавал только проездные и суточные. Выжить при таких условиях можно было только при очень крепком характере: ученической стипендии хватало только на хлеб, на подъёмные они смогли приобрести только самое необходимое, и это необходимое у них сразу украли. Даже не украли — просто взяли; такие нравы царили в общежитии: все могли в открытую взять, одеть, использовать всё, что угодно, всё, что нужно. Это было, наверное, одним из условий выживания.

Но над ними взяла шефство Ольга, причём обращалась она с ними, как со своими детьми: полная самостоятельность, никаких жалоб и надежд, что кто-то поможет. Начала она с того, что сказала им:

— Вы, конечно, любите и знаете сказки. В сказках часто золотая рыбка или джин, или ещё какое-то волшебное существо предлагает исполнить три желания. Я вам предлагаю определить шесть своих желаний. И не думайте, что это так просто. Жизнь такая волшебница, что все желания исполняет. Ой-ой, как точно нужно знать, что ты хочешь на самом деле.

К этой её работе с девочками подключились дети, с которыми она постоянно упражнялась

в этой игре. Сын, прыгая от нетерпения, просил:

— Мамочка, ну можно я расскажу им анекдот?

И, наконец, получив разрешение, быстро, как хорошо заученное стихотворение рассказал:

В пустыне умирает от жажды чернокожий мужчина. Он из последних сил ползёт по песку, и вдруг ему под руку попадает кувшин. Он открывает его, чтобы найти в нем воду, а оттуда появляется джин, который за своё освобождение предлагает исполнить три желания. Мужчина сказал, что он хочет, чтобы было много воды, чтоб он стал белым и чтоб было много женщин. Джин исполнил все его желания: он сделал его белым унитазом в женском туалете. Он белый, воды и женщин много.

— Чтобы помочь вам, дочка даст вам схему для определения желаний: какой вы хотите быть на физическом уровне, каким вы хотите своё «Я», как вы хотите построить отношения с близкими людьми, какой социальный статус хотите вы иметь, какие жизненные принципы вы выбираете и какой вы хотите чувствовать, ощущать, воспринимать жизнь. Хорошо подумайте, чего на самом деле вы хотите получить от жизни в ближайшее время и лет так через пять, и на двух листочках это напишите — чётко, кратко, точно, чтоб не получить белый унитаз.

Девочкам сначала показалось, что это легко и просто — написать, что они хотят. Свои желания они сформулировали почти одинаково:

— хочу быть молодой и красивой;

— хочу иметь богатого мужа, и чтоб он был любящий и щедрый;

— хочу помогать людям;

— хочу два раза в год по месяцу отдыхать на Чёрном море и в Прибалтике … и т. д.

Но эти желания очень быстро стали им самим казаться тем самым унитазом под градом вопросов Ольги и детей. А сделает ли вас счастливыми молодость и красота, которыми вы не обделены, если будут при этом какие-то болезни? Что такое богатый муж? У него состояние, или огромная зарплата? А если он богатый, любящий и щедрый, но садист, или от него нельзя родить, или он преступник и убивает людей? Чтобы исполнить ваше желание помогать людям, сколько таких людей, бедных, больных, немощных, должен создать Господь Бог, потому что нормальные, здоровые люди в вашей помощи не нуждаются? Не затошнит ли вас от Черного и Балтийского морей, если вы по месяцу будете отдыхать неизвестно от чего?

Только через два дня непрерывной работы они смогли более или менее определить, чего же на самом деле они хотели: быть и чувствовать себя здоровыми, молодыми и красивыми; принимать и любить себя, быть уверенными в себе, спокойными, цельными (это слово им подсказала Ольга); обе хотели иметь счастливую семью и детей; на-равных общаться со всеми; одна хотела стать технологом швейного производства (они с мамой обшивали всю деревню), а другая — экономистом (эта просто «видела» потоки перемещающихся денег) — оба факультета были в текстильном институте, куда они могли поступить без конкурса согласно комсомольским путёвкам. Жизненными принципами они выбрали честность, полную ответственность за себя и свои поступки, за свой выбор во всём, принятие всех людей такими, какие они есть; и, конечно, Любовь, без которой никто из этой компании не представлял себе жизни. Если они всё это претворят в жизнь, жизнь будет любить их, а они будут счастливы в этой жизни.

— Просите — и вы всё получите. Об этом написано ещё в Евангелии от Луки, — такими словами завершила эту работу Ольга.

Девочки всё получили. Через три месяца, когда они уже работали ткачихами, они сняли квартиру и ушли из общежития, которое для всего города было символом почти дарового борделя, где в любое время дня и ночи можно было снять девочку. Обе учились в вечернем институте, что было далеко не просто после целого дня работы в цеху, где стоял ужасающий грохот от громадных станков и где приходилось дышать без всяких респираторов воздухом с микроскопическими частицами хлопка и других производственных материалов. У всех ткачих слезились глаза, не проходили воспалительные процессы дыхательных систем и ушей.

Но через два года, когда кончился обязательный срок отработки комсомольской путёвки, Наум пристроил Сашеньку к своему родственнику, гениальному экономисту, который дал настоящие знания этому самородку, как он называл Сашеньку. Для неё они уже готовили место, где она могла принести пользу и государству и их семейным делам.

А Анюта всё свободное время работала с Еленой Алексеевной, женщиной интеллигентной, умной, со вкусом к жизни. Ей было уже больше семидесяти лет, мать её была модисткой, как говорится, от Бога, а в годы НЭПа сама была владелицей очень модного в Москве ателье. Елена выросла в швейной мастерской и могла шить всё. Она была когда-то очень красивая и стильная, дважды выходила замуж за очень богатых мужчин, но Бог не дал ей детей, мужей она похоронила и под старость лет оказалась в Средней Азии, одинокой, с крошечной пенсией. Спасением и просто чудом для неё оказалась её соседка Оля. Однажды она попросила у неё разрешения позвонить по телефону, а Ольга как раз была занята переделкой какого-платьица для дочки, что делала она, прямо сказать, не очень умело. Это было настоящей проблемой — просто и со вкусом одеться самой и одеть семью: магазины были забиты так называемым ширпотребом, импортные вещи были доступны для Ольги, но и из них не всегда можно было подобрать всё по размеру, цвету и вкусу. После портнихи тоже постоянно приходилось что-то переделывать.

Елена Алексеевна очень деликатно предложила свою помощь, и Ольга была просто заворожена тем, с каким искусством Елена Алексеевна сделала из этой тряпки, как называла Ольга детское платье, просто чудо. Вот как раз такую мастерицу искала и не могла найти Оля. Елена Алексеевна оказалась к тому же такой благородной дамой, а их сотрудничество оказалось взаимовыгодным — Оля дала ей возможность спокойно зарабатывать значительную добавку к пенсии, и вскоре они стали друг для друга как родные. Елена Алексеевна впервые спокойно стала думать о конце своей жизни: она теперь знала, что Оля её не бросит, позаботится о её старости и похоронах, и ей это не будет в тягость. А всё, что у неё есть, она оставит внучке, как она про себя называла Олину дочку. Теперь она была нужна, занята, востребована: контролировала работу домработниц Оли, которые заодно делали уборку и в её квартире, следила за одеждой — шила, подгоняла, отправляла в химчистку. На время отсутствия Оли она оставалась домоправительницей, и Ольга была счастлива, что в любое время она могла отлучиться из дома.

Оля организовала для неё кружок кройки и шитья в школе, где учились дети. Все были довольны — ученицы и их мамы получили возможность учиться шить у настоящего мастера, а Елена Алексеевна просто расцвела от внимания и благодарности своих курсисток. Она была для них живым примером воспитанности, элегантности, женственности и безупречного вкуса. Когда-то в молодости один её поклонник в какой-то компании, желая порисоваться и поставить всех присутствующих там дам на место, сказал:

— Да все вы, женщины, одинаковые!

На это Елена Алексеевна, которая тогда была ещё просто Леночкой, ответила:

— Ну, не скажи! Если позволишь, я расскажу тебе одну притчу. Господь Бог не сразу сделал Еву из ребра Адама. Он создавал и создавал женские фигурки, но они ему не нравились. Наконец, очередное его творение безусловно соответствовало его замыслу. Господь Бог увидел, что э т о хорошо. Такими словами Всевышний давал оценку всем своим созданиям. Видимо, сотворение первой женщины — нелёгкое дело, и второй этап созидания — вдохнуть жизнь — Господь отложил на завтра. А чтобы не ошибиться, он вложил в последнюю модель изюминку. В деяния Всевышнего, как всегда, вмешался нечистый. Он позавидовал искусству Создателя, и, чтобы напакостить, вложил изюминки во все фигурки. На утро Господь не мог определить, в какую же он вложил изюминку — все были хороши, ведь он их сам создавал, а он мог сделать только само совершенство. И решил он во все свои создания жизнь вдохнуть и всех на Землю отправить. Вот и ищут теперь мужчины свою пару, а везёт только тем, кому попадёт женщина с Божественной изюминкой.

На эту притчу поклонник Леночки под общий смех и аплодисменты среагировал немедленно:

— Да в тебе же не одна, а целый килограмм Божественных изюминок.

Так и чувствовала себя Леночка, а потом Елена Алексеевна, и это её ощущение себя Божественным созданием ко многому её обязывало и передавалось всем окружающим: при ней не мог нецензурно выразиться даже самый отъявленный матерщинник, женщины сразу прекращали всякие сплетни, а поклонники немедленно предлагали руку и сердце.

Вот у этой Елены Алексеевны Анюта научилась всем тонкостям и секретам швейного дела, которые по-настоящему делали это ремесло искусством. Никакой институт не мог этому научить никого. А по получении диплома она стала работать технологом в так называемом экспериментальном цехе швейной фабрики. Этот цех был открыт с подсказки Наума, здесь разрабатывались новые модели, но основная цель была другая — пошив экслюзивной одежды для избранных, и изделия этого цеха могли на-равных оцениваться с моделями самых известных мировых фирм.

Самой Елене Алексеевне Анюта была еще одним подарком под конец жизни. Квартиру, картины, драгоценности она хотела по завещанию оставить дочке Ольги, а самое большое своё сокровище — коллекцию журналов мод и уникальные лекала, по которым можно было шить без всяких примерок, только сняв размеры, она теперь передаст этой талантливой девушке, и она по достоинству этот подарок оценит.

Вот таким было окружение Оли, так она строила отношения со всеми людьми. Никакой благотворительности, только взаимовыгодное сотрудничество, которое даёт по-настоящему отношения на-равных. А когда все на-равных, появляются доверие, дружба и любовь.

Почему Ицхак вспомнил своего брата Наума и его Олечку? Потому что всё рухнуло через шестнадцать лет. Разрушилась интересная и счастливая жизнь семьи, которую все считали идеальной. И началось это всё с собаки. Ицхак был умный человек, и он, конечно, понимал, что дело не в собаке. Но с неё всё началось.

Попала под машину и погибла соседкина болонка, которая ощенилась неделю назад, и безутешная хозяйка предложила одного щенка Оле. Оля и все остальные сразу очаровались этим трогательным беззащитным комочком, щеночка взяли, выходили, выкормили, и он превратилась в жизнерадостное существо, с которым все играли и развлекались. Все, кроме Наума. Сначала он отнёсся с пониманием, что Оля, выхаживая щенка, возилась с ним ночами в соседней комнате. Но когда Оля вернулась на своё супружеское ложе, щенок повёл себя, как ребёнок, которого оставила мама. Он скулил и плакал, никто в доме не мог уснуть, и Оля, чтобы его утомонить, взяла его к ним в постель. Не успели все уснуть, как щенок замочил и испачкал постель. Ольга стала менять бельё, а раздражённый Наум ушёл в кабинет досыпать на диване. Так он начал терять свою жену.

У Наума началась аллергия на собаку, и он стал просить Олю, чтобы собака спала отдельно, предложил пригласить на обслуживание собаки днём и ночью кинолога. Он, полушутя, предложил сначала для этой цели 200 долларов в месяц, что было по тем временам просто фантастической суммой, несоизмеримой ни с какой зарплатой, потом повысил ставку до 500, потом до1000 долларов. Ольга неожиданно отреагировала на это совершенно неадекватно: она долго горько плакала, а когда он попытался поговорить с ней, Ольга обвинила его в том, что он погубил всю её жизнь, он просто украл у неё жизнь и прожил её жизнь сам. Он лишил её материнства, она даже не могла вставать ночью к своим детям, с ними всю радость получали только няньки.

Опешивший от неожиданности Наум не знал, как реагировать на эти обвинения. На капризы это не похоже, у Оли, к счастью, никогда не было никаких женских прибабахов, она никак не реагировала ни на менструации, ни на луну, ни на приливы-отливы.

— Что ты хочешь, Олечка? — мягко спросил он.

— Я хочу, чтоб ты оставил меня с моим сыночком в покое, я хочу уйти от тебя и самой зарабатывать на хлеб себе и ему. Отпусти меня, — рыдала она.

— Сыночек — это щенок, — с ужасом думал Наум.

Уставшая от слёз Ольга уснула, а утром проснулась как ни в чём ни бывало, только с головной болью, как это часто бывает после слёз. Несправедливо обиженный Наум не показал своего настроения и ушёл на работу. Все домашние Ольгу оберегали, но она сразу это заметила и пресекла:

— Что вы со мной как с больной разговариваете? Всё окей!

Вскоре произошла ещё одна неприятная сцена из-за собаки. Наум был дома, просматривал какие-то свои бумаги и вдруг увидел, как щенок елозит своим задком по ковру — характерные действия собаки, когда у неё появляются глисты. Он брезгливо поморщился и подумал, что надо сказать об этом Оле. А Чарлик начал следующее действие в своём самолечении от глистов — стал тщательно и увлечённо вылизывать под хвостом. Тут пришла Оля, и щенок бросился к ней, неистово демонстрируя радость и счастье всеми доступными ему способами. Ольга бросила сумку, схватила собачку и стала её целовать, гладить, трепать. Наум при этом был просто проигнорирован, хотя раньше, целых 16 лет, первым делом она бежала к нему и с поцелуями и объятиями докладывала очевидное:

— Я уже дома!

— Оля! — рявкнул Наум. Она даже выронила собаку из рук от неожиданности. Он никогда — ни в какой ситуации — не повышал голоса дома. Да и ситуаций таких не было — настолько ладно протекало их житьё-бытьё.

Чуть спокойнее Наум продолжал:

— Ты же биолог, Оля, ты сама учила людей, что в каждом из нас живут до двух килограммов живых существ — от вирусов, бактерий и простейших до червей. У твоего Чарлика глисты, он только что вылизывал себе зад, а ты его в морду целуешь. Тьфу!

Ольга разрыдалась.

— Ты не любишь меня и мою собаку. Чарлик — мой сыночек, у него не может быть глистов, это у вас у всех глисты. Ты всё придумал, чтобы выгнать нас из дома. Ты меня замучил, ты специально доводишь меня до головной боли, чтобы я умерла.

Новый непонятный приступ случился у Ольги, когда в городе впервые вдоль дорог и на перекрёстках стали размещать рекламу. Первой появилась реклама сигарет Мальборо: лихие голливудские ковбои скачут на лошадях навстречу смотрящему на них. Ночью Ольга вышла из спальни, со щенком на руках, стала шёпотом будить детей и мужа, который из-за аллергии спал в кабинете.

— Они пришли всё уничтожить. Мы должны спасти весь мир, и Чарлик нам поможет. Нам всем нужно выйти на улицу, раздеться и облиться холодной водой, и мы будем спасены. Мы всех должны научить этому, и тогда они ускачут назад.

— Кто они? — спрашивал не проснувшийся Наум тоже шёпотом.

— Эти, которые на лошадях на всех дорогах…

Наум вспомнил, что вечером они все обсуждали эту городскую новинку — большие рекламные щиты на дорогах. Всю ночь семья не могла уснуть, снова Ольга горько рыдала, что её не могут понять, и из-за этого все погибнут. Только под утро, уставшая, измотанная слезами, она уснула, а проснулась снова как ни в чём ни бывало и не помнила, что было ночью. Никто об этом ни заикался, как просил Наум. И повторилась снова головная боль. Несмотря на неё, Оля как будто жила в прежнем ритме, а боль не проходила ни от каких таблеток уже шестнадцать дней. Обследоваться она категорически отказалась и даже обиделась, что её принимают за больную.

Наум попросил помочь разобраться с состоянием Оли Аркадия, своего дальнего родственника и друга, которому Наум в своё время тоже дал путёвку в жизнь, убедив заняться психиатрией, а после окончания Медицинского ВУЗа помог по распределению остаться работать в городском диспансере вместо направления в отдалённый райздрав к чёрту на кулички. Очень скоро Аркадий стал прекрасным специалистом, имел учёное звание и спокойно работал, зная, что он под защитой Наума от любого административного нажима, а сейчас уже и сам мог любого защитить от произвола.

Это была главная задумка Наума, которая дала возможность безбедного и безопасного существования всей семье, ближним и дальним родственникам, а позже — возможность почти всем переехать в Европу и Америку и сразу крепко встать на ноги. Идея была такая: выучиться и стать первоклассными специалистами в различных медицинских специальностях и через обслуживание местной элиты и правительства добиться влияния и реальной возможности делать свои дела. Наум, самый старший, первый стал добиваться поставленной цели. У единственного сына одного высокопоставленного чиновника из Генеральной Прокуратуры, как говорил сам Наум, каждые три имеющихся зуба росли в шесть рядов, что придавало ему вид существа вырождающегося. Друзей у него не было, дети дразнили и травили его, и взрослые, даже самые воспитанные, не могли скрыть свою негативную реакцию при виде этого уродства. Из-за этого у мальчика была масса психологических проблем. Но не это, на взгляд высокопоставленного папы, было самое главное. Больше всего его печалило то, что при таких внешних данных сын не сможет сделать юридическую карьеру.

Целый год возился с ним Наум и сделал ему улыбку почти голливудскую. За это он имел всё, что было в возможностях Генеральной прокуратуры, а эти возможности были неограниченные. В первую очередь, Наум использовал это влияние, чтобы не мешали поступать его родственникам в медицинский, куда при огромном конкурсе принимали на учёбу преимущественно местные кадры. Помогать не надо было, просто не отбрасывать из конкурса, расчищая дорогу другим.

Аркадий стал психиатром, и через несколько лет имел в определённых кругах влияние, почти как у Наума. Ещё бы… Он анонимно лечил от алкоголизма, наркомании, психических проблем если не членов правительства, то членов их семей, причём делал это весьма успешно. Приходилось ему предрешать и формальное решение судов, выдавая при необходимости соответствующие заключения судмедэкспертизы. Он ушёл с этой работы и эмигрировал в Америку, когда через республику в другие государства пошли огромные потоки наркотиков. Это организовали те самые республиканские органы, которые должны были с этим бороться. Бывшие пациенты и клиенты Аркадия рвались к верховной власти, и его хотели привлечь к наркобизнесу, но их семья в такие опасные игры не играла, и Аркадий просто из республики исчез, выехав за границу через Россию.

Сам Ицхак был по специальности кожвенерологом и организовывал анонимное лечение той же чиновничьей элите от полного букета венерических заболеваний, которыми они награждали и своих жён после какой-нибудь очередной сауны с девочками. Такое развлечение у этих недоумков считалось верхом престижности, и стоило многим крушения семьи, карьеры, здоровья. А Ицхак от этой их слабости и зависимости тоже имел влияние, деньги и возможности делать свои дела. Он тоже уехал в своё время далеко не бедным, сумев перекинуть все деньги за границу через родственников.

Это всё уже было потом. А тогда, когда что-то непонятное стало твориться с Олей, Наум, предварительно переговорив с Аркадием, предложил Оле поездку в горы на выходные дни. Она и дети эти поездки любили, всех обзвонили, всё организовали, домики в зоне отдыха заказали и в пятницу вечером уехали на три дня, прихватив, конечно, и собаку.

Аркадию не пришлось придумывать, как поговорить с Ольгой. На другой день она сама предложила ему прогуляться. Они по крутой лужайке спускались к реке, которую ещё не было видно, но уже слышно. Оля присела на импровизированную скамейку — для отдыхающих кругом были разбросаны части распиленных древесных стволов. Аркадий присел на траву у её ног. Они посидели молча, Ольга даже не поднимала глаз, хотя раньше она так восхищалась необыкновенной голубизной неба в горах, восхитительными пейзажами и чистотой воздуха, от которого можно было опьянеть после городского смога.

— Аркаша, я схожу с ума? — тихо спросила она. — Ты посмотри, что я делаю с бедным Наумом…

Оля сидела на пенёчке, Аркадий смотрел на неё снизу вверх и гладил её ручки.

— Оленька, ты знаешь, как я тебя люблю: если бы ты не была женой Наума, я отбил бы тебя у любого другого и женился бы на тебе, — он часто говорил эту фразу во всех компаниях, и все — и его умница и красавица Рита, и Наум, и остальные родственники — знали, что это шутка, но что в каждой шутке есть доля шутки. — Нет, Оля, — помолчав, сказал он. — С ума ты не сходишь — это я тебе точно говорю. А что тебя беспокоит?

— У меня так болит голова, — почти простонала она. — Я ужасно устала от этого. И у меня начало сужаться поле зрения. А сегодня я вижу только кусочек земли, куда наступает моя нога. Остальное всё тёмное. Я не вижу неба, я не вижу гор. Твоё лицо я вижу кусочками — то глаз, то нос, то губы… Ты помнишь портрет Доры Маар? Мы все вместе смотрели фотографию этого портрета самой любимой женщины Пикассо, когда эту работу Пикассо продали на аукционе за 75 миллионов долларов. Теперь я понимаю, что он её тоже видел частями, как я сейчас, и не мог собрать её лицо, фигуру, одежду в целое...

Всем было не до веселья, но кто-то из детей, пробегая мимо, сфотографировал их, и эта фотография потом долго висела у них дома: Оля сидит на пенёчке, опустив глаза, Аркадий сидит на траве, смотрит на неё снизу вверх и целует её пальчики.

— Это может быть по разным причинам, — отвечая ей и себе, сказал Аркадий. — Ты сейчас пару дней здесь отдохни, а в понедельник я заберу тебя, сделаю в клинике полное обследование и причину найду.

По возвращении в город он позвонил своим друзям — нейрохирургу и офтальмологу, обрисовал им ситуацию и сказал нейрохирургу:

— По-моему, это твоя пациентка.

Они обследовали Олю вместе, нейрохирург подтвердил предположения Аркадия. Для дальнейшего обследования её отвезли в нейрохирургию и после всевозможных обследований предложили Науму срочно её госпитализировать. Состояние Оли резко ухудшилось, и она уже не сопротивлялась, только просила принести ей собаку и чтоб с ней всё время был Аркадий. Через несколько дней Аркадий сообщил Науму точный диагноз: опухоль мозга. Прогноз был неутешительный: опухоль развивалась давно, процесс был необратимый, только операция давала мизерный шанс на выздоровление.

Нейрохирург говорил Науму, что можно надеяться только на чудо. Мозг настолько мало изучен, что зачастую сами лечащие врачи иногда не могут понять и объяснить процессы выздоровления или, наоборот, ухудшения.

Такие случаи были и в его практике. Он был уже профессором, когда его вызвали в приёмный покой клиники для консультации. У пациентки было такое же состояние как у Оли — непрекращающаяся головная боль, резкое сужение поля зрения. Врач приёмного покоя поставил диагноз — опухоль мозга, и нужно было согласовать с профессором вопрос о госпитализации. Свободных мест в отделении не было, но женщина нуждалась в срочном обследовании. Она сама попросила отсрочку до завтра — нужно было решить какие-то домашние дела, пристроить сына.

— Как же вас отпускать в таком состоянии? — спросил врач приёмного покоя.

— Пришла же я сюда сегодня, и завтра приду, даст Бог.

Завтра её не могли принять, потому что произошла крупная авария — автобус с пассажирами упал с моста в реку, и всех пострадавших с черепно-мозговыми травмами везли в нейрохирургию. Больной снова предложили прийти завтра. Она вышла из клиники в полной растерянности — даже домой не могла вернуться, потому что ключи от дома отдала родственникам, которым оставила ребёнка. Ехать к ним с двумя пересадками она была уже не в состоянии: голова болела, почти полностью была потеряна ориентация… Она позвонила по телефону своей приятельнице.

— Где ты находишься? — спросила подруга.

— Около входа в клинику.

— Стой там, я сейчас подъеду.

Приехала она быстро, и. поскольку было уже обеденное время, твёрдо сказала:

— Сначала едем обедать, а потом что-нибудь придумаем.

Они зашли в ресторанчик, который недавно открыла их общая знакомая со своим мужем. Здесь вкусно готовили, быстро обслуживали, и зачастую можно было встретить нужных людей, решить во время обеда какие-то проблемы. К их столику подсела хозяйка ресторана с бутылкой коньяка, потом подошёл её муж.

— Выпьем-ка по глоточку за встречу! — предложила она. — Чисто символически, — предупредила она протесты совершенно непьющих подружек. — А ты можешь просто пригубить, — участливо сказала она совершенно уже никакой больной подружке.

Это было последнее, что она помнила. Проснулась она в полном сознании. Открыла глаза и сразу захлопнула их от неожиданности. Лёжа неподвижно с закрытыми глазами, она соображала, где она и что произошло. Приоткрыв глаза, она разглядела, что находится в спальне подруги, на её кровати, что наступило утро, и она всё видит! И не болит голова! И она может свободно двигаться!

— Как я здесь оказалась? Я ничего не помню! Этого же не может быть от полглотка коньяка?

Наступила очередь удивляться подруге.

— Как не помнишь? И от какого полглотка? Мы сидели у них до шести вечера и выпили весь коньяк. И ты была абсолютно нормальная: разговаривала, смеялась, когда рассказывали анекдоты, и пила коньяк наравне со всеми.

Как бы то ни было, в сумочке лежало направление на госпитализацию в нейрохирургии, и она дисциплинированно снова пришла в клинику. В приёмном покое врач посмотрел на неё, весёлую и жизнерадостную, поизучал направление и спросил:

— Кто вам поставил диагноз?

— Я не знаю, кто у вас здесь принимал больных два дня назад.

Вызвали того врача, потом попросили прийти профессора, все её снова и снова осматривали и даже дважды спросили, точно ли она сама действительно была на осмотре два дня назад. Видя их недоумение, она честно рассказала им, что произошло вчера.

— На данный момент вы практически здоровы и не нуждаетесь в нашей помощи. Благодарите ваших подруг и понаблюдайтесь какое-то время у невропатолога в районной поликлинике. Я честно скажу, что мы не можем точно объяснить, как произошло такое выздоровление. Скорее всего, по какой-то причине произошёл спазм сосудов и отёк мозга, а коньяк — сосудорасширяющее средство, что-то сработало как мочегонное, и отёк прошёл, — и после её ухода ещё пошутил: — Моя бабушка поставила бы такой диагноз — моча в голову ударила.

Аркадий тоже не один раз рассказывал случай, который он не мог объяснить. Однажды его радостно окликнул респектабельный молодой человек. Видя недоумение Аркадия, спросил:

— Вы меня не помните? Вы же у нас в школе в комиссии работали.

Аркадий, как психиатр, когда-то работал в комиссии по отбору в спецшколы детей с дефектами умственного развития. В таких восьмилетних школах умственноотсталых детей учили читать и писать и давали какие-то несложные профессии, что помогало им потом адаптироваться и найти своё место в жизни. Вспомнить его Аркадий не смог, и его имя ничего ему не говорило.

— Я понимаю ваше удивление, на выпускника спецшколы я не похож. Это чудо, что со мной произошло. Я закончил спецшколу, год проработал в теплице. Однажды утром я проснулся какой-то другой — как будто с моих мозгов сняли чёрное покрывало. Я стал всё понимать! Я пошел учиться в вечернюю школу в шестой класс общеобразовательной вечерней школя — ниже класса не было, успешно получил среднее образование, поступил в университет и получил красный диплом, закончил аспирантуру, защитил диссертацию. Сейчас я кандидат биологических наук, работаю Главным лесничим области, и мы делаем огромную работу по моей диссертации — сажаем в горах ореховые леса.

— Может быть, была ошибка в диагнозе при определении тебя в спецшколу? Иногда трудно различить задержку умственного развития и дебильность…

— Не знаю, я сам это пережил, но помню себя только с того момента, как с моего мозга была снята чёрная пелена.

Все эти истории не приносили утешения, не давали надежды. Олю обследовали очень тщательно, диагноз был точный, это показала и последующая операция.

Чуда не произошло. Оля всё реже и реже приходила в себя. Наум всё время был с ней. В последний раз, когда она ясно посмотрела на него и было видно, что она в сознании и его видит, она жалобно попросила его:

— Спаси меня, любовь моя! Ведь ты всё можешь…

Но он не смог. Оля умерла через несколько дней после операции, не приходя в сознание. Умирала она, как говорится, на руках Наума, и он долго, разрывая всем сердце, говорил:

— У неё уже после смерти слеза выкатилась из глаз. Она так не хотела умирать. А я ничего не мог сделать. Это я виноват, это я просмотрел, когда она заболела. И я ещё мог обижаться на неё, — не мог он простить себя в том, в чём не был виноват.

Наум надолго потерял всякий интерес к жизни, и Ицхак очень хорошо понимал его состояние. А если бы он потерял свою Цилю? Ведь даже вопроса не было — любит он её или нет. Она есть его часть, его жизнь, и как невозможно разорвать себя на две части, так же невозможно потерять её. Их поженили, когда им было по семнадцать, они увидели друг друга только при сватовстве, и у обоих сразу появилось это драгоценное ощущение — это моё, это для меня! Правда, иногда, когда её что-то не устраивало (например, неудовольствие не лице мужа, когда она была готова к выходу из дома не в 6 часов, как они договаривались, а в 8), Циля говорила:

— Если бы я знала, что ты будешь делать такое недовольное лицо, я бы вышла замуж не за тебя, а за Яшу, он тоже тогда сватался.

А их старшая внучка, которая уже полдня помогала бабушке собираться — натирала её благовонными маслами, делала ей маникюр и педикюр, причёсывала, — смеясь, предлагала с любовью:

— Бабуля, хочешь, я его буду держать, а ты его побьешь туфелькой, раз он делает такое лицо?

И все были довольны, принимали участие в этих бесхитростных семейных играх и учились на их отношениях строить свои семьи, как в сказках говорится: они жили долго и счастливо и умерли в один день. Они жили уже долго и счастливо — больше 50 лет, и они умрут в один день, не переживя потери другого. Он знал это.

Вот эту историю вспомнил Ицхак, невольно наблюдая жизнь семьи на первом этаже. Жена рокера потеряла всякий интерес для Ицхака, и он теперь выходил на балкон только подышать свежим воздухом и отдохнуть от компьютера. Он видел только, что пёс столько беспокойства стал приносить своим хозяевам, что они решили построить для него клетку в углу двора. Видимо, дома его держать стало совсем невозможно, а землю во дворике он за день так переворачивал своими короткими кривыми лапами, что приходилось каждый день убирать и чистить за ним.

Рокер с парой друзей поставили на бетон трубы, обтянули их сеткой и накрыли шифером — и дом для пса — 2 м на 3 м — был готов. В клетку поставили диван, который за один день был разодран на кусочки. Избалованная собака, которая до сих пор была живой любимой игрушкой, не желала жить в такой изоляции и протестовала, как только могла. Босс, как звали пса, сразу переворачивал свою миску с водой и целый день до вечера не мог попить. Одеяла и подушки, которые помещали в клетку заботливые хозяева, через час превращались в клочья, а когда рвать и переворачивать было нечего, псу ничего не оставалось, как только выть. Хозяева были целый день на работе, а те соседи, которые оставались дома, должны были жить под аккомпанемент собачьего воя. У Наума были сорваны две продажи квартир — как только покупатели становились свидетелями такого концерта, они сразу отказывались от совсем готовых сделок. Наум уже строил неподалёку два шикарных 18-тиквартирных дома, в старом доме осталось продать 4 квартиры, в том числе и ту, в которой он сейчас работал.

Вечером рокер первым делом выпускал пса, и он своим поведением, лаем, рычанием умудрялся одновременно объяснить хозяину, как он рад, как он его любит и как негодует по поводу того, что тот осмелился его, любимого, в клетку закрыть и на весь день оставить одного. Эва в огромных резиновых сапогах и перчатках чистила клетку от разгромленных, разорванных остатков подстилок и от собачьего дерьма.

— Как я мог подумать, что это Батшеба? — негодовал на себя Ицхак. — Она не Батшеба, она не Мерилин Монро, она не богиня, не фея, она даже не Женщина. Она женщина, собирающая собачье дерьмо, — сердился Ицхак сам на себя, что он так ошибся и поэтому так разочарован сейчас.

Через несколько дней заключения в клетке пёс получил сожительницу. Это была сучка-щенок по кличке Леди. У Ицхака язык не поворачивался даже про себя называть собаку девочкой, как определяли пол своих питомцев собачатники. Девочками он ласково называл свою семидесятилетнюю жену Цилю и внучек. Дочерей у него не было, только три сына, а снох он недолюбливал за их вздорность и стремление всеми манипулировать. Они очень от этого проигрывали, но не понимали этого. Циля их всё время защищала, но Ицхак чувствовал, что ей тоже не нравится манера поведения современных молодых женщин, Как, скажите, пожалуйста, он должен был реагировать на свою младшую сноху, когда он направился в сад, увидел её и спросил о чём-то, просто так, уделяя ей по-светски внимание? А она вышла, по-видимому, тайком покурить и крепко затянулась, задержав табачный дым в лёгких. Но ответить-то она должна была! С первым же её словом из рта и ноздрей — и, как показалось Ицхаку, даже из ушей- этой изящной молодой женщины повалили такие клубы дыма, что бедный Ицхак остолбенел от неожиданности — ведь он не видел, как она затягивалась сигаретой. Фильм ужасов — да и только.

Босс полностью проигнорировал появление щенка, только обнюхал небрежно, и вёл себя так же, как раньше. А Леди стала приставать к нему: она была ещё маленькая, короткошерстной породы и ей было холодно на влажном бетонном полу клетки, ведь была уже осень, и ночью было очень прохладно. Она не могла найти себе места, моталась за Боссом по клетке с жалобным подвыванием, и как только он укладывался отдохнуть, она с радостью старалась приткнуться к его жаркому телу. Наверное, она искала в нём совсем недавно потерянную мать. Но Босс матерью не желал быть, и когда она совсем уж донимала его своими прижиманиями, он вскакивал и с дикой яростью кидался на неё, так что она летела в другой край клетки. Неизвестно, что останавливало его, чтоб не разорвать её, как он разрывал и раздирал в клетке всё, что туда попадало. Леди же с завидным постоянством снова лезла к нему за теплом, как только он отходил от своей ярости и устраивался полежать. У него не хватало терпения снова и снова её отпихивать, а она упорно искала места поуютнее под его шеей или норовила пристроиться между лап.

Весной всё изменилось. Леди выросла в стройную красавицу в два раза выше кривоногого Босса. У неё подошёл период течки, и началась такая любовь! Они играли, вылизывали друг друга, дружно спали, и все жители дома с облегчением вздохнули, отдыхая от всех децибелов лая, воя, визга. Но ненадолго. Как только Леди понесла, ей хотелось больше полежать, особенно если была хорошая погода и к ним в клетку попадало солнце. Теперь уже Босс донимал её своей любовью, а ей надо было выращивать в своём быстро растущем животе щенков. Как потом оказалось, их было одиннадцать! Нелёгкое это дело, и Босс только мешал ей со своими нежностями. Теперь уже она в ярости кидалась на него, когда он донимал её своими притязаниями. Было понятно без слов, что она хотела ему сказать:

— Скотина безрогая, бестолочь, оставь меня в покое!

А он, ничего не понимая, кроме своих желаний, настойчиво, как она когда-то, пристраивался к спящей на солнышке Леди, и начинал вылизывать ей разбухшие соски. Так и пришлось Леди терпеть его, пока она не ощенилась.

Хозяева сделали из этого процесса праздник. Были приглашены на шашлык друзья, которые пришли с жёнами, мужьями и детьми, так что в маленьком дворике повернуться не было места. Роды снимали на видео, после рождения каждого щенка устраивали фейерверк. Босса из клетки выкинули, а он всё лез и лез туда, пока его снова не вышвыривали. Возилась с Леди Эва, которая уже второй час, так сказать, принимала роды. На другой день, случайно встретив Ицхака, она доверительно доложила ему, что их было одиннадцать, а оставили четверых — столько друзей пожелали обзавестись потомством Леди. Ицхак ужаснулся про себя, что из всех интереснейших явлений жизни Эва выбрала утопить, наверное, в ведре с водой семерых новорожденных щенят. Да, такая женщина заслуживала только такого мужа, как её рокер. Нет, нет, Ицхак не осуждал их, но это была не его компания.

— Всё, что в жизни есть, существует по замыслу Всевышнего, — думал Ицхак. — Жизнь была бы, наверное, скучная и неинтересная, если бы все были среднестатистические, так называемые нормальные. Да и что такое нормальные? На проверку временем зачастую радикально менялась оценка того, что эти среднестатистически нормальные уничтожали огнём и мечом. И это касалось, в первую очередь, познания реального мира, это были прорывы во взглядах на построение общества, это были новые религии, новая музыка, новое искусство. Время сортировало всё; ненужное, негодное, невыгодное людям забывалось, классикой становились божественная музыка, удивительные открытия, философские озарения, уникальные фильмы. Кумирами этой среднестатистической нормальной толпы становились учёные, писатели, художники, артисты… Весь мир жадно ищет удивительного, необычного, интересного, а время или делает это вечным, или оставляет без наследия. Сам Ицхак никогда не стремился выделиться, привлечь внимание; он благословлял Бога за себя и свою семью: все здоровы, успешно учатся и работают, рожают и воспитывают детей, имеют всё, чтобы быть счастливыми. «Не создавай себе кумиров», — написано в древних книгах. «И не стремись сам стать кумиром», — добавлял для себя Ицхак.

И с этих его позиций он признавал право на существование всего, что в мире есть, старался не давать никаких оценок никому и ничему. Это не его дело. Вот и эта семья интересовала его теперь только потому, что ему надо было ждать конца контракта на сдачу этой квартиры, чтобы её продать.

Но не тут-то было. Жизнь собачьей семьи была настолько активной, что не замечать её было просто невозможно. Щенята подросли, троих забрали новые хозяева, а один, самый мелкий, который и не рос вроде, рыжий, весь в папу, пока оставался в клетке с Леди. Босс рвался в клетку к Леди, она стремилась вырваться во двор к Боссу, щенок приставал к матери, а она отшвыривала его — кончился биологический период кормления. Босс даже рыть землю перестал: Леди выставляла свой зад в ячейку сетки, которой была огорожена клетка, и Босс часами вылизывал его. Целомудренный Ицхак, которому довелось случайно увидеть эту сцену, был просто в шоке.

Потом всё стало стремительно развиваться, как в хорошо отрезиссированной трагедии. Ранее проданную квартиру на первом этаже отремонтировали, дворик выложили цветной плиткой, и там появились новая семья — молодая женщина с двумя детьми до 10 лет, новая хозяйка квартиры, её второй муж, не отец детей, и … болонка — молоденькая, хорошенькая, просто живая игрушка, любимица всей семьи.

Дворики были разгорожены деревянным крепким забором без единой щелочки, Босс её не мог увидеть, но он чувствовал её запах! И Леди была мгновенно забыта. Всеми доступными ему средствами он хотел пробиться к Новой сучке, и это затмило у него всё: любовь к хозяину и страх перед ним, желание есть и пить, просто видеть вокруг себя ещё что-то, кроме этого забора.

Ицхак вышел на балкон, потому что ему показалось, что плачет ребёнок. А это Леди таскала в зубах оставшегося щенка. Она металась по всей клетке, жалобно рыдала, не выпуская щенка из пасти, и это было так выразительно:

— Смотрите, люди добрые, на этого кобеля! Я тут с ребенком в клетке мотаюсь, а он новую сучку захотел!

При этом щенок совсем по-детски плакал, чётко выговаривая: Ой, ой-ёй, ой-ёй-ёй!

А Босс, не обращая ни малейшего внимания ни на них, ни на что другое, делал очередной подкоп под забором в соседний двор. Вечером приходил с работы хозяин, нещадно колотил Босса, который уже не кидался к нему, демонстрируя свою преданность и любовь, а продолжал копать. Рокеру, видно, надоело каждый день закапывать плоды трудов Босса, щенка куда-то дели, а Босса снова закрыли в клетке с Леди. Обрадованная Леди хотели позаигрывать с ним, но он, нехотя, без всяких любовных игр покрыл её, чтоб она от него отстала, и стоял неотступно перед дверью клетки, не отводя глаз от такого близкого забора, который безучастно отделял его от новой неизвестной ему сучки.

— Так ли уж далеко мы ушли от животных? — наблюдая поневоле за этим спектаклем, грустно думал Ицхак, вспоминая свою дальнюю родственницу Дору. Она второй раз вышла замуж по большой любви, родила вскоре дочку и жила-была с ней и с пятилетним сыном от первого брака и прекрасной квартире на 8-ом этаже. Дочка вдруг затемпературила, Дора позвонила мужу на работу. Он приехал немедленно с педиатром, купил выписанные лекарства и всё необходимое. Потом он сказал Доре, что у него срочная командировка, он не может от неё отказаться, его некем заменить. А если он не поедет, он просто потеряет прекрасную работу, поломает свою карьеру. Дора ходила по комнате, прижимая к груди уснувшую дочку, и повторяла только:

— Ну, что же делать, ну, что же делать?

— Через три дня я вернусь, и всё будет прекрасно. Врач сказал, что нет ничего опасного, завтра он опять придёт.

На второй день Доре по телефону позвонила какая-то женщина и, как будто из самых добрых побуждений, довела до её сведения, что её муж ни в какой ни в командировке, а проводит время со своей любовницей по такому-то адресу. Не помня себя, Дора с двумя детьми помчалась туда. По закону пакости дверь была не заперта, и она с детьми зашла в комнату. Из соседней комнаты, по-видимому, спальни, доносились характерные звуки и поскрипывания кровати. Она посадила сына в кресло, сунула ему в руки дочку и ринулась в спальню, уже зная, что она увидит. В состоянии аффекта она стала оттаскивать мужа от женщины, а он, уже вот-вот достигая оргазма, оттолкнул её так, что она упала. Как она доехала до дома, она не помнила, очнулась только тогда, когда уже стояла в открытом окне на восьмом этаже с обоими детьми на руках, готовая броситься вниз, чтобы прекратить невыносимую боль и страдания.

История эта приобрела широкую огласку из-за мощного накала страстей. Дора потом долго терзала себя:

— Ну, зачем я туда поехала? Ну, зачем я вытаскивала его из неё? Убереги меня, Бог, от такой великой любви и страстей!

А собачий роман продолжался. Босса как-то оставили во дворе. Беременная Леди спала в клетке, выставив на солнце свой огромный живот с раздувшимися сосками. До Босса, видимо, как-то дошло, что подкопаться в другой дворик он не может, и он яростно, остервенело стал ломать забор. Всем телом, лапами, головой, зубами. Он сделал невозможное — прогрыз дыру, раздвинул доски. Он уже видел её, эту болоночку, он уже протистул голову в дыру! И в этот момент вошёл во двор рокер. Пес совершенно его проигнорировал, и оскорблённый хозяин стал оттаскивать Босса от забора. Это было безуспешно — пёс был сильный и упирался, как мог. Эту картину увидел хозяин болонки, когда вышел во двор на шум, ругань и визг. Он ринулся в сарай, выскочил оттуда с газовым пистолетом и выстрелил в морду Босса. Пёс завизжал, рокер сумел выдернуть его из поломанного забора. Леди выпустили во двор, а Босса за шиворот закинули в клетку, и доблестные победители-хозяева обсудили все моменты героической борьбы, выпили несколько бутылочек пива и с двух сторон стали заколачивать забор.

Бизнес у Ицхака шёл успешно, уже были проданы все квартиры в старом доме, включая квартиру рокера, контракт с которым заканчивался через полмесяца. В новых домах спрос на квартиры был такой высокий, что Ицхак начал строительство ещё двух домов. Он был доволен и уже выбросил из головы истории старого дома.

Через полмесяца он пошёл принимать квартиру рокера и встретил знакомую из соседнего дома. Они поприветствовали друг друга, поговорили, а когда она узнала, зачем он пришёл, шёпотом сказала, что рокер из какого-то оружия застрелил Босса. Связываться с ним никто не хотел, все знали, что они переезжают, поэтому в полицию никто не позвонил. Все жалели бедного Босса — не повезло ему с хозяином.

Квартиру сдавала ему Эва, всё уже было вывезено, клетку сломали — по условиям контракта квартира сдавалась хозяину в первоначальном виде. Во дворе спала ещё не вывезенная на новую квартиру Леди, выставив на солнышко свой живот. Во сне она подёргивалась, вздрагивала, повизгивала.

— Опять, наверное, не меньше одиннадцати, — подумал Ицхак. — Интересно, снится ли ей Босс? И помнят ли собаки свои приключения? И какая судьба будет у её новых щенков? И новых Боссов тоже кто-то будет отстреливать за любовь?