Лирика

Хафиз[1]

Хафиз, — неправильно Гафиз, — прозвище, а впоследствии литературный псевдоним вошедшего в мировую литературу лирического поэта Ирана Шемс-эд-Дина Мохаммеда Ширази, жившего в XIV веке. Год рождения его неизвестен, даже приблизительно. Умер он в преклонном возрасте, в 1389 году. Очень распространено мнение, что он родился и всю свою долгую жизнь почти безвыездно провел в Ширазе. Считается доказанным, что он в течение второй четверти XIV века вступил в дервишский орден суфиев, но когда именно, кто был его мюршидом и т. д. — не установлено. Кем был Хафиз по рождению, а равно и по убеждениям (суннитом или шиитом) — на это сейчас тоже окончательного ответа дать нельзя. Известно лишь, что он еще молодым человеком прекрасно знал Коран (отсюда и его прозвище «Хафиз», — так на мусульманском Востоке зовут людей, обладающих большой памятью и знающих весь Коран чуть не наизусть). По профессии он был чем-то вроде профессора богословия, имел в Ширазе кафедру. Он был женат и имел сыновей, один из которых умер молодым 24 декабря 1362 года (этому событию посвящено два небольших стихотворения Хафиза; в одном из них имеется точная дата). Известно, что он однажды ездил из Шираза в Йезд, где ему не понравилось, и он скоро вернулся оттуда в Шираз. В преклонном возрасте он собирался ехать в Индию, но не рискнул совершить путешествие морем. Это все, что известно о нем более или менее достоверного. Все остальное, что сообщается в его биографиях, относится к области легенд. Легенды эти сводятся к следующему.

Отец Хафиза, Бэха-од-Дин, был исфаганец, переселившийся в молодых годах в Шираз, открывший там торговлю, обзаведшийся семьей и под конец сколотивший себе значительное состояние. Когда он умер, его старшие сыновья разделили его состояние и очень быстро разорились, оставив мать и малолетнего брата без всяких средств. Мать отдала мальчика в услужение к кому-то из соседей; ласки он там не видал. Немного позже он бросил это место и занялся производством дрожжей. «Поступавшие от продажи оных деньги он делил на три части: треть шла матери, треть — учителю, у которого он учился, и треть — нищим». В школе Хафиз получил начальное образование и выучил наизусть Коран.

Хлебопекарня, куда Хафиз поставлял свой товар, была своего рода клубом местных поэтов. Они беседовали там о литературе и читали стихи. Хафиз тоже начал сочинять стихи, но, по оценке этого клуба, они были неудачными и со стороны метрики и со стороны рифм. Поэты высмеивали произведения Хафиза самым жестоким образом, и эта неудача тем более заставляла его страдать, что он как раз в эту пору был безнадежно влюблен в ширазскую красавицу Шах-Нэбат. Нужно полагать, что Хафиз получил известность как поэт не ранее середины XIV века. Еще в 30-х и 40-х годах XIV века, когда он уже блистал при дворе Инджуидов, в самом Ширазе он не пользовался широкой известностью. Если бы дело обстояло иначе, посетивший Шираз во второй четверти XIV века знаменитый арабский путешественник Ибн-Батута, который оставил очень обстоятельное описание этого города, должен был бы отметить его имя, как отметил имя Са'ди. О Хафизе он не упоминает.

Хафиз жил в ту эпоху, когда монгольская династия Хулагидов (потомков Чингиз-хана), утвердившаяся в Иране со второй половины XIII века, находилась уже на ущербе. Феодальный хаос, царивший в Иране до монгольского нашествия и прекращенный было на короткое время центральной властью, возобновился с еще большей силой, осложнившись междоусобицей между монгольскими феодалами. Почти вся страна представляла собою в эту эпоху взбаламученное море. Относительно спокойнее было на лежавших в стороне от больших дорог окраинах, как Мазандеран — на севере Ирана и Фарс — на юге. В Фарсе, в это смутное время находившемся, по-видимому, лишь номинально под опекой дружившей с монголами иранской династии Музафферидов, утвердилась династия местных правителей, так называемых Инджуидов.

Инджуиды были иранцами, возводившими свой род к знаменитому поэту-суфию XI века шейху Ансари, так называемому «Хератскому старцу». Прозвище «инджу» было дано родоначальнику династии, Махмуд-шаху, так как он был раньше управляющим хулагидскими «коронными землями» (по-монгольски «инджу»). Именно на этом посту шейх Ансари сколотил себе большое состояние, благодаря которому стал крупнейшим землевладельцем в Ширазском округе, а затем и его правителем. Вассальная зависимость его преемников — Кей-Хосрова (1334—1337) и Мас'уд-шаха (1337—1339) — была уже почти номинальной. Мас'уд-шах сделал попытку освободиться даже от этой номинальной зависимости, но поплатился за это головой. Независимым удалось сделаться только его брату и преемнику — эмиру шейх Абу-Исхаку, который, несколько лет спустя, использовав создавшуюся к 1342 году конъюнктуру и объявив себя падишахом, благополучно процарствовал в Ширазе до 1353 года. Оба брата были прославлены Хафизом, в особенности последний, которому Хафиз не только посвятил несколько своих произведений при его жизни, но о котором тепло вспоминал и после его гибели.

Абу-Исхак, которого летописи тех времен рисуют беззаботным прожигателем жизни, был свергнут в 1353 году, а впоследствии казнен Музафферидом, эмиром Мубарез-эд-Дином. В Ширазе, ставшем с этого года Музафферидской столицей, были заведены совершенно новые порядки, запрещены вино, музыка и т. п. Летописи сообщают, что в городе было совершено много казней.

Каково было в это время положение Хафиза, неизвестно. Никаких произведений, посвященных Музаффериду, в диване (сборник стихов) Хафиза нет. Однако там есть несколько выпадов по адресу некоего мухтесеба (так именовались специальные полицейские чины, наблюдавшие за благочинием в городе и за благонравием населения). Такой же выпад по этому же адресу имеется и в относящемся к тому же периоду робаи тогдашнего наследника престола эмира Шах-Шоджа, который тоже был поэтом и тоже тяготился введенными отцом стеснениями. Возможно предполагать, что кличка мухтесеб была вообще придана в Ширазе Музаффериду. Этот жестокий, властный, но очень энергичный старик, почти всю свою жизнь проведший в походах, не пользовался, по-видимому, никакими симпатиями ни в городе, ни в семье. Его сын Шах-Шоджа в 1358 году сверг его с престола, выжег ему глаза и, вступив на престол, отменил все заведенные отцом строгости, — в первую очередь запрещение вина. Вступление на престол этого нового государя Хафиз приветствовал рядом газелей. В течение долголетнего царствования Джелаль-эд-Дина шах-Шоджа (1358—1384), также как и в царствование его племянника шаха Мансура (1388—1393), Хафиз занимал такое же положение, как и при Инджуидах. В это время Хафиз был уже стариком, но все еще оставался живым и остроумным собеседником, сохраняя замечательную свежесть мысли. С Мансуром у него были, по-видимому, самые хорошие отношения. Все творчество Хафиза свидетельствует о высоком уровне культуры Ирана в эпоху, непосредственно предшествовавшую нашествию Тимура — Тамерлана. Хафиз умер за три года до этого события. Но с Тимуром, когда тот приходил в Шираз в первый раз, в 1387 году, он встретиться мог. Летописцы той эпохи ни о какой встрече Тимура с Хафизом не упоминают, но о ней уже давно создали на Востоке легенду. К прибывшему в Шираз Тимуру привели одетого в дервишское рубище автора знаменитой газели, начинающейся стихом:

Тимур разгневанно спросил его: «Я покорил весь мир ради возвеличения Самарканда и Бухары. Как же ты смеешь их раздаривать за какие-то родинки...»

«Повелитель мира, — отвечал поэт, поклонившись до земли, — ты сам видишь, до какой нищеты я дошел из-за такой расточительности...»

Находчивость Хафиза заставила Тимура сменить гнев на милость.

Подавляющую часть дивана Хафиза составляют газели. Их число в «канонизованном» диване, состоящем из 693 отдельных вещей, — 573; остальное составляют робаи (69), отрывки, т. е. те же газели, только без внутренней рифмы в первом стихе (42), месневи (6), две касиды и один мухаммас.

Газели, как и робаи, — чисто персидская стихотворная форма; она встречается у персидских поэтов уже в XI веке, но наибольшего совершенства достигла у Хафиза. До Хафиза непревзойденным мастером газели считался Са'ди; с последним конкурировал только Сельман Саведжи. Но с появлением Хафиза даже Са'ди отошел на второе место. Остальные же поэты были настолько забыты, что сейчас, например, в некоторых очерках истории персидской литературы можно встретить заявления, что зачинателем газели был Са'ди. Газель — это произведение с определенным расположением рифм, притом определенного размера и определенного внутреннего строения. Наибольшее сходство она имеет с сонетом, но с тою разницей, что — в отличие от сонета — она, будучи определенного размера, может быть все-таки различной длины. У Хафиза ее длина — в большинстве случаев семь, реже восемь, часто — девять, десять, одиннадцать двустиший. Встречаются иногда газели и меньшего размера (пять-шесть двустиший) и большего, т. е. выше одиннадцати, но их уже типичными считать нельзя. Необходимо заметить, что Хафиз при жизни своих стихотворений не коллекционировал. Собраны в диван они были лишь впоследствии, уже после его смерти, его современником и почитателем, неким Голендамом. Но в том виде, в каком его составил Голендам, диван Хафиза до нас тоже не дошел. Нынешний, так называемый «канонизованный», диван Хафиза составлен на основе позднейших рукописных списков, подвергшихся уже при переписке и неизбежным искажениям и — в еще большей степени — интерполяциям. Об этом свидетельствует уже то обстоятельство, что в старейших рукописях дивана Хафиза число газелей вовсе не доходит до 578, а колеблется в пределах четырех сотен. Четверостиший там тоже не 69, а около сорока. Критического издания Хафиза до сего времени еще нет, и появления его можно ожидать лишь теперь, когда в Иране вновь начинает возрождаться интерес к родной литературе. На Востоке диван Хафиза до конца XVIII века распространялся исключительно рукописным путем. В 1791 году в Калькутте вышло первое его литографированное издание под редакцией Абу-Талеб-хана. Вскоре литографированные издания начали появляться одно за другим в Индии, Египте, Турции и в Иране. Их вышло по настоящее время не меньше сотни. Одно из лучших — Каирское (Булакское), вышедшее в 1834 году в трех томах с турецким переводом и турецким же комментарием, составленным в XVI веке Суди. Это издание послужило основой для известных европейских изданий Брокгауза и Розенцвейга-Шваннау.

В Европу первые сведения о Хафизе проникли лишь в середине XVII века (сэр Томас Герберт, Пьетро делла-Балле); к концу того же века появился и первый перевод из Хафиза (в турецкой грамматике Менинского, где дана первая газель из дивана Хафиза с переводом ее на латинском языке), но на этом дело и замерло. Лишь к концу XVIII века, одновременно с появлением усиленного интереса к Индии, попутно возник интерес к Хафизу. Появляются сначала латинские переводы из Хафиза — Томаса Хайда (1767), Ревизского (1771), немецкий — Валя (1791) и целый ряд английских — Уильяма Джонса (стихотворный), Ричардсона, Нотта, Гора Оузли, — все в течение последней четверти XVIII века. Уильям Джонс дал тогда же довольно изящный стихотворный французский перевод ряда вещей Хафиза.

Но эти переводы широкого круга читателей не имели. Действительно популярным имя Хафиза стало в Европе лишь в начале XIX века, когда после появления полного перевода дивана Хафиза, исполненного немецким ориенталистом Хаммером, увлеченный этим изданием Гете дал свой знаменитый цикл «Westostlicher Diwan», благодаря которому Хафиз стал действительно известен всему миру. В Германии возникла мода на «восточные мотивы» и в частности на газели. Среди подражателей Хафизу выделился Даумер, который в книжке «Hafis» (Гамбург, 1846) дал свыше двухсот так называемых «хафизовских» стихотворений, представляющих собой вольные фантазии на хафизовские темы. Это произведение Даумера вдохновило впоследствии русских «переводчиков из Хафиза» — А. Фета и М. Прахова. Их переводы никакого отношения к подлинному Хафизу не имеют. Они точно воспроизводили Даумера и только. К тому времени, когда в России стали появляться эти более чем запоздалые «переводы», в Германии уже имелось прекрасное трехтомное издание дивана Хафиза, вышедшее в Лейпциге в 1863 году под редакцией Брокгауза, где был дан полный персидский текст с огласовкой, знаками препинания и нумерацией, причем к первым восьмидесяти газелям (т. I) был дан и турецкий комментарий Суди. Кроме того, имелось вышедшее в Вене в 1864 году роскошное трехтомное издание дивана, сделанное Розенцвейгом-Шваннау, где полный персидский текст был дан не обычным печатным персидским шрифтом, как в лейпцигском издании Брокгауза, а специально изготовленным изящным «насталиком» — в подражание знаменитым персидским рукописям, и сопровождался очень хорошим немецким стихотворным переводом Розенцвейга-Шваннау. Имелось, далее, вышедшее в 1856 году в Берлине однотомное немецкое издание части дивана Хафиза в стихотворном переводе Нессельмана. В этом издании было дано около трети дивана Хафиза в прекрасном немецком переводе с сохранением стихотворных форм подлинника: газели даны в виде газелей, четверостишия переданы такими же четверостишиями, мухаммас передан мухаммасом. Около этого же времени вышел и самый изящный из немецких стихотворных переводов дивана Хафиза — боденштедтовский, который имел такой успех, что к 1880 году вышел уже пятым изданием.

По сравнению с тем, что в XIX веке было сделано по Хафизу в Германии, в Англии до последней четверти этого века внимания Хафизу было уделено очень мало; перелом там наметился лишь после появления в 1875 году замечательных стихотворных переводов из Хафиза Бикнелля (Herman Bicknell), который прекрасно и очень близко к подлиннику перевел почти треть дивана Хафиза.

Вслед за этим, в 1891 году, в Калькутте появился полный (прозаический) перевод Хафиза Вильберефорс-Кларк (два больших тома in folio с массой примечаний, пояснений и т. д. К сожалению как перевод этот, так и его примечания мало пригодны, так как переводчик всего Хафиза сплошь толкует «иносказательно»). В 1897 году в Лондоне вышел прекрасный английский стихотворный перевод части дивана Хафиза (43 газели), исполненный Гертрудой Лотиан Белл (Gertrude Lowthian Bell). Этот перевод по изяществу и вместе с тем близости к подлиннику превосходит немецкий перевод Боденштедта. В 1898 году в Лондоне появился стихотворный перевод 28 газелей из Хафиза, исполненный В. Лифом (Walter Leaf); переводчику удалось передать очень близко к подлиннику не только текст и форму (газель), но метрические размеры подлинника. В 1901 году в Лондоне появился еще «Полный стихотворный английский перевод дивана Хафиза», тоже трехтомный, исполненный Пэйном (John Payne). Особыми достоинствами он, впрочем, не отличается.

Французы Хафизом интересовались очень мало, удовольствовавшись тем, что им дал в 1799 году англичанин Уильям Джонс.

В России за XIX век ничего почти по переводам Хафиза сделано не было. В начале XX века появились первые статьи о нем в «Истории Персии и ее литературы» А. Е. Крымского (М., 1906). Там же были помещены: 1) выборки из даумеровской переделки Хафиза в переводе А. Фета и М. Прахова (35 с), 2) прозаические переводы А. Е. Крымского (10 с.) и 3) стихотворные переводы акад. Ф. Е. Корша. Неплохие по передаче содержания стихотворные переводы Ф. Е. Корша вошли впоследствии в редактировавшуюся А. Е. Крымским посмертную книжку Ф. Е. Корша «Персидские лирики X—XV вв.» (М., 1916), но оказались там перемешаны с частично никуда негодными переводами рядадругих лиц. Вот и все, что было напечатано из Хафиза в России до революции. В вышедшей на украинском языке книжке акад. А. Крымского «Хафиз та його пiснi» (Киев, 1924) на страницах 64— 121 приведено около ста газелей, отрывков, четверостиший и т. д. из Хафиза на русском языке в стихотворных переводах А. Е. Крымского, Н. В. Де-Витта, Н. Н. Лозеева, В. Г. Рафальского, И. П. Умова, В. Белановича, М. Прахова, А. Фета и В. Г. Тардова. Из этого количества 35 переводов М. Прахова и 7 А. Фета переводами из Хафиза не являются, так как это переводы из Даумера, на хафизовские темы; таким образом на долю Хафиза собственно в этом отношении остается около тридцати вещей. Можно смело сказать, что до настоящего времени человек, не знакомый с персидским, немецким или английским языком, не имел возможности составить себе представление о Хафизе.

К. Фрейтаг