Лирика

В наш век избрал я только двух

для дружбы непритворной:

Бутылку длинную с вином,

стихов корабль узорный[3].

Поклажи не бери с собой —

путь верный слишком узок.

Ты захвати лишь пиалу —

ведь жизни нет повторной!

Не я один томлюсь тоской

без дела в этом мире;

И мудрым — горе: не взошли

делами знаний зерна.

Рассудком если оценить,

так здесь, в путях тревожных,

Деянья мира и он сам —

игра лишь тени вздорной.

Надежду я в душе питал

с тобой быть вечно вместе,

Но смерть — на жизненном пути

надежд убийца черный...

Прекрасной кудри ты ласкай,

оставь о прошлом повесть —

Судьба удач и неудач

путям планет покорна.

Нет дня, когда бы был Хафиз

случайно трезвым найден:

Вином предвечности пьянеть

он обречен бесспорно!

Эй, виночерпий! чаши вновь

налей вином и будь проворен!

Легка казалась нам любовь,

пока не обернулась горем...

Чтоб ветер утра нам донес

привет от мускусных кудрей[4],

Мы ждем — и сколько муки в том,

как этот дивный локон черен!

Коль старец-маг велит — залей

вином молитвенный ковер[5];

Тому кто странник с давних пор,

как вожаку, ты будь покорен[6].

Мне дал бы радость милой кров,

но колокольца слышен звон:

Стоянки время отошло,

и в путь пускаться нужно вскоре.

Чернеет ночь, и глубь страшна,

ужасен волн водоворот;

Поймут ли это, чьи пути

на берегу, вдали от моря?

В моем пути желаний страсть

меня к позору привела,

И тайной можно ли считать,

что разгласили в громком споре?

Хафиз, чтоб знать тебе покой,

запомни истину одну:

Любовь узнав, забудь весь мир,

и в отреченьи будь упорен.

Красив Шираза вид,

и слава высока —

Да сохранит его

господняя рука!

Стократ благослови

ты прелесть Рокнабада[7] —

Источник Хызра нам

прозрачная река[8].

Несет от Мусаллы[9],

с холмов Джафарабада

Нам свежий аромат

в дыханьи ветерка.

Приди в Шираз — найдешь

источник благодати

У тех, чей ясен дух

и мудрость глубока.

Посмеют ли назвать

тут сахар из Египта?[10]

Ведь от прелестных лиц

и жизнь вокруг сладка!

Ты знаешь, ветерок,

прелестное созданье —

Лули, чья красота

пьяняща и дика?

О господи, не дай

очнуться мне от грезы,

Где милый лик зовет

из тьмы моя тоска!

И если те уста

моей напьются крови —

Прости им, сердце, кровь,

как каплю молока[11].

Страшился ты, Хафиз, разлуки,

но не лучше ль

Благодарить любовь,

что так была близка?

Ты — словно утра свет, а я —

в ночи печальная лампада.

Лишь улыбнешься, и тебе

моя душа отдаться рада.

Так в сердце выжглись глубоко

кудрей фиалок завитки[12],

Что в землю лягу я навек

среди фиалкового сада.

Я двери глаз раскрыл, и вот —

порог надежды предо мной —

Что ты хоть взором подаришь...

Увы! Во взоре лишь досада!

За то ли — бог тебе прости —

что даже мимо не пройдешь,

Когда покинут всеми я —

благодарить тебя мне надо?

Я раб зрачков моих за то,

что, хоть и черны их сердца,

Но льют потоки слез они,

и сердца горю в том отрада.

Хоть в каждом взгляде мой кумир

своею блещет красотой —

Никто не видит так, как я,

того нечаянного взгляда.

Когда Хафиза ветерком

в могиле посетил бы друг —

В гробу от страсти б разорвал

я ткани смертного наряда!

Эй, кравчий, чашу мне зажги

вина пьянящим светом!

Пой, песнопевец — суждено

свершиться всем обетам.

Я в чаше образ увидал —

моей любимой лик.

О вы, кто тайны не узнал,

что видел я в вине том!

Ничто — прелыценья дивных глаз

красавицы любой,

О кипарис мой, пред тобой,

сияньем грез одетым.

Бессмертен тот, чье сердце вдруг

любовь зажжет огнем —

Так предназначен ведь и я

судьбою к долгим летам.

Боюсь, что в «день ответа» хлеб,

что шейхом разрешен[13],

Не будет влаге предпочтен,

что держат под запретом!

Прелестен взгляд пьянящих глаз,

что сердце взяли в плен —

Вот опьяненью и дана

управа над поэтом!

О ветер, если пробежишь

ты друга цветником,

Смотри — к любимой не забудь

зайти с моим приветом,

Скажи: «Зачем не хочешь знать

ты имени его?

Пройдут года, и кто о нем

вспомянет в мире этом?»

Хафиз, любви приманкой брось

зерно твоей слезы:

Авось и песенка тебе

той птичкой будет спета.

И неба синь и свет луны —

творенье все вокруг —

Хаджи-Кавама добротой

и милостью согрето[14].

Я тысячи дел совершил,

чтоб ты стала мне другом,

Чтоб скорбному сердцу

награду дала по заслугам,

Чтоб ночью однажды

наперсником бедного сердца

Влюбленного грустную

ты посетила лачугу!

Чтоб светочем стала глазам ты,

без сна истомленным,

Поверенным духа,

что предан надеждам и мукам,

Чтоб в грезе ночной

увидать мне мечты совершенье,

И призрак мечты

не исчез бы, рыданьем испуган.

Чтоб жалобу я

на рубин твоих уст приносил бы

Тебе — и не вышла б она

из влюбленности круга!

Чтоб ты государем моим

перед всеми блистала,

Кто в гордой красе

раздает повеления слугам.

Лань солнца была б

на охоте мне жалкой добычей,

Коль серну, как ты,

я настиг бы средь зелени луга!

Когда поцелуя,

что губки сулили, не дашь мне —

Смотри, объявлю,

что долги свои платишь ты туго!

К лужайке, где руки

протянут кумиры влюбленным,

Приди, чтобы не был

своим я кумиром поруган

Прославлен Хафиз,

но согласия если не дашь ты —

И малой цены

не придам я стихов моих звукам.

Когда та милая турчанка

мое бы сердце приняла[15] —

За родинку на дивной щечке

я б отдал царства без числа!

Эй, кравчий, лей, что там осталось —

не сыщем мы в долинах рая

Счастливый берег Рокнабада

иль сад такой, как Мусалла!

Ах, эти шустрые певуньи,

что всем вокруг умы смущают —

Терпенье сердца расхищают,

как турки — яства со стола!

Красе возлюбленной не нужно

моей любви пустого дара —

Без притираний, краски, мушек

она всех более мила.

Пой о вине и о плясуньях

и не ищи разгадки мира:

Не развязал и не развяжет

никто заветного узла.

Красы Юсефа видя силу,

я понял рока неизбежность,

Что Зелиха стыда завесу

хранить от страсти не могла[16].

Меня бранишь ты зло, но радость —

прости мне бог, в гневливой речи:

Рубинам сладких уст пристойна

и эта горькая хула.

Мой друг, внимай же наставленьям —

для юных душ всего дороже

То слово ценное совета,

что старца мудрость изрекла.

Хафиз, нанизывай, как жемчуг,

стихи напевные газели —

Чтоб в небе звездным ожерельем

тебе рассыпалась хвала.

О ветер утра счастливого,

сторонкою той, что ты знаешь,

Пройдись ты в тот переулочек,

той самой порой, что ты знаешь.

Ты вестник тайны единственной,

к дороге взор мой прикован,

Прошу я — не смею приказывать,

так все мне устрой, как ты знаешь!

Скажи, что душа чуть жива еще,

скажи: «Ты ему, ради бога,

В рубине твоем жизнедательном

дары открой, что ты знаешь!»

Слова написал я в записочке,

чтоб взгляд чужой их не понял,

Сложи их ей, благодетель мой,

в понятный строй — как ты знаешь:

«Как мне, о краса, не надеяться

на пояс твой златотканный —

Скрывает вещицу чудесную

его покрой, как ты знаешь;

Твой меч для меня губительный —

мечта, как родник в пустыне,

Ты в плен взяла — так предай меня

той смерти злой, как ты знаешь».

Хафиз, в этом деле нет разницы —

что тюркский язык, что персидский,

Для сказки любви избери же ты

язык любой, что ты знаешь.

Я вышел на заре,

чтоб роз нарвать в саду,

И трелей соловья

услышал череду;

Несчастный, как и я

любовью к розе болен,

И на лужайке он

оплакивал беду.

По той лужайке я

прогуливался часто;

На розу я смотрю,

на соловья — и жду:

С шипом она дружит,

но также неразлучен

С любовью соловей —

все в том же он бреду!

Стенанья соловья

мне в сердце болью пали,

И утешенья сам

себе я не найду...

Так много роз цветет,

но кто сорвать их может,

Не испытав шипов

опасную вражду?

Хафиз, надежду брось

на счастье в этом мире:

Нет блага в нем, и все

нам к скорби и вреду!

Вчера на исходе ночи

от мук избавленье мне дали,

И воду жизни во тьме,

недоступной зренью, мне дали.

Утратил я чувства свои

в лучах того естества!

Вина из чаши, что духа

родит возвышенье, мне дали.

И благостным утром была,

и стала блаженства зарей

Та ночь — повеленьем судьбы —

когда отпущенье мне дали.

Небесный голос в тот день

о счастии мне возвестил,

Когда к обидам врагов

святое терпенье мне дали.

И взоры теперь устремил

на зеркало я красоты:

Ведь там в лучезарность ее

впервые прозренье мне дали!

Дивиться ли нужно тому,

что сердцем так весел я стал?

Томился скудостью я,

и вот — вспоможенье мне дали.

Весь этот сахар и мед,

в словах текущий моих,

То плата за Шах-Нэбат,

что в утешенье мне дали[17].

Увидел я в тот же день,

что я к победе приду,

Как верный стойкости дар

врагам в посрамленье мне дали.

Признателен будь, Хафиз,

и лей благодарности мед,

За то, что красавицу ту,

чьи прелестны движенья, мне дали.

О ветер утра, скажи

ты этой стройной газели,

Что, скорбью о ней уязвлен,

брожу я средь горных ущелий.

Ты, сахара продавец —

да будет долга твоя жизнь![18] —

Спросил бы ты хоть разок

о том, чье сахар изделье!

Когда ты с другом сидишь,

отведывая вино,

Влюбленных ты вспомяни,

невзгоды отведавших зелье.

Надменность твоей красы,

ужели, о роза, не даст

Одно словечко сказать

соловью, чьи так жалобны трели?

Ведь можно только добром

того приручить, кто умен:

Бывалую птицу стрелять —

всегда попадешь мимо цели.

Загадку как мне понять,

что нет порой и следа

Душевности в черных глазах

и в негой чарующем теле?

Пороков я не могу

найти в твоей красоте;

Красавиц видел ли кто,

чтоб верность в сердце имели?

За счастье в круге друзей

хоть в мыслях признательна будь

Ты тем, кто в пустынях бредут,

лишенные теплой постели.

От песен Хафиза и впрямь

взыграть могли б небеса:

Запляшет Мессия под звук

Денницы звонкой свирели![19]

В этом городе немало

счастья взыскан я звездой,

Время бросить этот омут,

взяв достаток мой худой!

Пальцы я грызу в досаде

и вздыхаю без конца,

Что горю я весь, как роза,

страсти огненной бедой.

Был вчера я очарован

песней звонкой соловья —

Роза уши распустила

и бутон свой молодой.

Сердце, радуйся! Подруга,

что жестокою была,

Ныне связана сурово

рока жесткою уздой.

Чтоб ты слабости не видел

и жестокости не знал —

Избегай обетов дряблых,

слов, подсказанных враждой.

Если злых напастей волны

и до неба поднялись,

Мудрых доля и пожитки

не подмочатся водой.

О Хафиз, когда бы вечным

обладанье быть могло,

Трон Джемшид бы свой не отдал

року в древности седой[20].

Мой скудный жребий тяжек,

подъем дороги крут,

Унижен я пред теми,

кто гордостью надут.

И только лишь коснувшись

кудрей, в безумьи страсти

Я гордо выпрямляюсь,

не зная рабьих пут.

Что делается в небе —

у глаз моих спроси ты:

Я до утра считаю

по звездам бег минут.

Я в знак благодаренья

уста целую чаши —

Здесь ключ великой тайны

и знанья тихий пруд.

И также благодарен

рукам моим я слабым:

Терзать они не могут

насильем бедный люд.

Когда в стихах воздал я

хвалу винопродавцам —

Я мздою справедливой

почтил их добрый труд.

Ведь ты не пожелаешь

поднять меня из праха,

Хотя б из глаз катился

слезами изумруд!

Не укоряй, что плачу

я кровью в этих долах:

Как муки коз мускусных

удел прозренья лют[21].

Пусть голова Хафиза

пьяна, но мне надеждой

Иной главы забота

и милостивый суд.

Дай весть, чтоб от жизни навстречу

любви мне ответной подняться,

Как птице небесной, от плена

земли этой бедной подняться.

Во имя любви твоей,

если своим наречешь ты рабом —

Смогу я превыше владетеля

мощи всесветной подняться.

О господи, брызни

из облака промысла теплым дождем

В тот час, как мне пылью назначено

здесь неприметной подняться.

Гробницу мою посещая,

мотреба бери и вино —

Чтоб твой аромат уловив,

мне в пляске приветной подняться.

Я стар, но однажды лишь в ночь

меня в объятьях сожми,

Чтоб мог я на утро из них

в юной мощи победной подняться.

Открой же Хафизу, кумир,

в движеньях пленительный стан,

Чтоб мог я от этой земли

и жизни тщетной подняться.

Иосиф потерянный снова

придет в Ханаан — не горюй![22]

Дом скорби расцветшими розами

будет убран — не горюй!

О скорбное сердце, не плачь —

ненастье окончится скоро,

И ум превозможет смятенья

тяжелый дурман — не горюй!

Воздвигнет весна на лугах

престол свой в цветении новом,

И будешь венцом ты из роз,

соловей, осиян — не горюй!

Надейся! Ты тайны не знаешь —

а там, за завесой, быть может,

Откроется радости клад,

что тобою не ждан — не горюй!

Сегодня судьбы колесо

к ущербу для нас повернулось —

Но дальше вертится оно,

и не вечен изъян — не горюй!

Когда ты, в Ка'бу стремясь,

на пути переходишь пустыню[23]

И ноги изранит колючий

тебе мугилян — не горюй!

О сердце, пусть хаоса буря

сорвет бытия основанье —

Твой кормчий — Ной, и не

страшен тебе океан — не горюй![24]

Опасен пути переход,

и цели желанной не видно,

Но нет бесконечных путей —

разойдется туман — не горюй!

Как тяжко душе

от разлуки и ревности злобы —

Все знает господь, кем удел

наш изменчивый дан — не горюй!

Хафиз, в уголке своем бедном

пока в одинокий ты вечер

Молитвы твердишь и читаешь

усердно Коран — не горюй!

К этой двери искать

не чины и почет я пришел[25] —

Чтоб убежище здесь

мне найти от невзгод, я пришел;

Я к жилищу любви —

от черты, где нет жизни — иду,

И в страну бытия,

совершив переход, я пришел.

Я твой смуглый увидел пушок,

и из райских садов

Мандрагоры потребовать

сладостный плод я пришел[26],

С тем сокровищем разума,

что под охраной небес,

К двери шаха просить

подаянья щедрот я пришел.

О спасенья корабль!

Твоих милостей якорь ищу —

Утопающим в скверне

средь милости вод я пришел.

Гибнет честь! Изойди же

дождем, омывающим грех!

До конца подведя

черных дел моих счет, я пришел.

Брось, Хафиз, власяницу свою —

вздохов жарким огнем

Попалить лицемеров

неправедный род я пришел.

Сиянье твоей красоты

на пороге блеснуло творенья[27].

Любовь родилась — и зажгла

весь мир огнем озаренья.

И ангел увидел твой лик;

но любви он к нему не узнал,

От ревности стал он огнем, —

в человека излил он горенье.

От этого пламени ум

задумал светоч возжечь —

Но молния ревности вдруг

весь мир повергла в смущенье.

Незваный хотел подойти

к великому поприщу тайн,

Но взмахом незримой руки

пресекло тот путь запрещенье.

Всем прочим пал жребий судьбы

на радости яркой удел;

Мне, знавшему только печаль,

он выпал на горечь смиренья,

Но к ямкам на щечках твоих

я горней стремился душой,

Схватилась рука за кольцо

кудрей твоих — в жажде спасенья.

И в день тот Хафиз написал

любовную песнь о тебе,

Когда он пером зачеркнул

все радости и наслажденья.

О ты, чьим ликом осиян,

возрос цветник тюльпанный жизни,

Вернись! Увянет без тебя

весною цвет румяный жизни!

Хаоса мрачный океан

не угнетает мысли тех,

Кому дано в твоих устах

увидеть круг избранный жизни.

Когда потоки слез текут —

меня осудишь ли за то?

В единой скорби о тебе

душа проходит страны жизни.

Я жив, но жизни нет во мне —

и кто дивился бы тому?

Разлуки дни со счета сбрось —

ведь это — лишь изъяны жизни!

В земном пути со всех сторон

напастей полчища грозят,

И гонит, повод затянув,

наездник неустанный жизни.

В тот краткий миг, когда тебя

еще мне можно лицезреть,

Будь в помощь мне! В моих путях

не вижу я желанной жизни.

В пирах доколе ночи длить,

и утро сладостное — в сне?

Проснись! Уж время отошло

свободы невозбранной жизни.

Вчера прошел он, но ко мне

и взора он не обратил...

О сердце бедное, тебе

мелькнули лишь обманы жизни!

Хафиз, пиши свои слова,

чтоб на страницах бытия

Служили памятью они

и грамотой охранной жизни.

О ветерок, любви моей повесть

беззвучно ей расскажи!

Ста языками, как мое сердце

измучено, ей расскажи,

Так расскажи ей о том,

чтоб она не скучала —

Так, чтоб словечко проникло ей

в сердца излучины, ты расскажи!

Аскет, не зови меня в рай —

выбор твой неудачен:

Господь замесил меня так,

что не рай мне назначен.

С гумна бытия

ни зерна никогда не сберет,

Кто истины путь

не засеял в обители плача.

Тебе — благочестие,

четки, молитва, закон,

А мне — погребок,

храм, где молятся — только иначе.

Ты пить не мешай мне,

о суфий, — на чистом вине

Месил меня бог,

и властью вина я охвачен.

О суфий, тем в рай не попасть,

чей достаток, как мой,

На пьянство в подвалах

до рубища не был истрачен,

И к райским утехам

и гурий устам не прильнет

Кто дерзким был вором

любви моей верной удачи.

Хафиз, коли милость

господня пребудет с тобой —

Оставь ты о рае

и аде пустые задачи.

Дорога разума известна,

а я, беспутный, где?

Легко понять, где путь идет

достойный, и блудный — где!

Как с благонравием сравнить

и с благочестьем пьянство?

Где поучений слышен голос,

и звуки лютни — где!

Давно уж мне постыла келья

и рубище аскета;

Обитель магов — вот источник

вина немутный где!

О незабвенное то время,

когда мы были вместе!

Где взоры нежные найти мне?

И голос чудный где?

Что в красоте моей любимой

понять сердцам враждебным?

Где солнца блеск неугасимый? —

светильник скудный — где?

Земля у твоего порога

даст глазу исцеленье —

Так где же мне найти в чужбине

путь многотрудный? Где?

На подбородок нежный глядя,

ты ямки берегись там,

А то — где кончишь, сердце, путь свой

ты безрассудный — где?

Мой друг, не жди ты от Хафиза

спокойствия, терпенья:

Где знать ему покой, терпенье,

сон непробудный — где!

Вчера из мечети вышел

наш шейх — и попал в погребок.

Товарищи суфии, нам-то

какой же в этом урок?

Лицом повернуться ль к Ка'бе —

нам, мюридам простым, —

Когда наш почтенный учитель

прямо глядит в кабачок?

Давайте станем жильцами

трущобы магов и мы —

То в день предвечный решили,

таков уж, видно, наш рок!

Узнать бы мудрым, как сладко

сердцу в оковах кудрей —

За теми цепями в погоне

безумцы сбились бы с ног.

Едва лишь сердцу в добычу

попался душевный покой —

Ты кольца кудрей распустила,

и он ускользнул под шумок!

Раскрыл мне твой лик благодатный,

как милости чудо понять[28],

И вот — кроме «благо» и «милость»

в тафсире не вижу я строк.

Из камня пускай твое сердце —

неужто не вспыхнет оно

Огнем пепелящим стенаний,

в которых мой сон изнемог?

Кудрей твоих ветер коснулся,

и мир почернел предо мной —

Вот прибыль одна, что из мрака

кудрей я любимых извлек!

Стрелою стенаний пронзаю

я небо — замолкни, Хафиз!

Щади свою бедную душу —

убьет тебя этот стрелок!

Когда в удел мне погребки

даны веленьем бога —

За что ж, о праведник, скажи,

меня ты судишь строго?

Раз чаша винная кому

от века суждена,

Не должно то зачесться в грех

у райского порога!

Скажи ты суфию — ханже,

что рубище надел,

Где — хоть коротки рукава,

да руки тащут много:

«Ведь носишь рубище свое

из лицемерья ты,

Сбиваешь божьих ты рабов

на ложную дорогу!»

Склонюсь я пред величьем тех,

кто пьянствует и нищ,

Кому и тот и этот мир —

лишь два ничтожных слога.

Лишь в погребке моей мечты

свершенье я найду,

Противны сердцу медрессе

и суфиев берлога!

О подаяньи брось, Хафиз,

ты клянчить у дверей:

Получишь то, что пожелал,

лишь изволеньем бога.

Ты знаешь ли, о чем ведут

беседу чэнг и тара?

«Тайком вино должны вы пить —

грозит за это кара!

Честь отнимают у любви,

у любящих — красу,

Клеймят позором молодых,

и нет пощады старым.

Велят не слушать и молчать

о таинстве любви...»

Да, слухи темные растут,

как на дрожжах опара!

Дурачат сотней пустяков

нас — тех, кто за дверьми;

За занавеской бы, узнать —

что там у них за свара?

И старца магов — погляди! —

опять винят во всем —

Боюсь, что праведников рать

ему нагонит жара!

Честь за полушку продают,

за ласковый посул —

Барыш теряют, у кого

красивых глазок пара.

Одни настойчивостью мнят

снискать себе любовь,

Других же ставка — на судьбу:

те ждут ее, как дара,

Но в мире ты не уповай

на истинный успех:

Здесь кухня ведьмы, где творят

любую вещь из пара[29].

Хоть философский камень все

добыть хотят глупцы[30],

Но ничего не извлекли

из грязного нагара.

Так пей вино! Шейх и молла,

Хафиз и мухтесеб[31]

Как посмотреть — один обман

все тайны их и чары.

Увы! Где нам найти

дней юности наряд?

Когда б его узор

нам вечно тешил взгляд!

Увы! О скорбь —

из родников чудесных

Нигде живой воды

нам не прольется клад!

Покинь того навек,

с кем был ты кровно связан —

Так надо — так судьбы

решенья говорят.

Да!.. «Будет каждый брат

своим покинут братом —

Клянусь моей я жизнью —

кроме двух Фаркад!»[32]

Весенние дни настают...

Роза, тюльпан и шиповник

Взойдут из земли. Отчего ж

ты в земле недвижим?

Я облаком вешним пойду,

орошу я слезами обильно

Могилу твою, чтобы ты

снова поднялся живым[33].

Хоть я лишь слуга

у высокого царского трона,

Но в утреннем царстве

и сам я увенчан короной.

За пазухой клад у меня,

и пустой кошелек,

Я — чаша-оракул,

и в прахе лежу удрученно[34].

Спокойствием трезвый,

надменною гордостью пьян;

Я — озеро веры,

и в скверне тону я бездонной.

Лишь стоит игривой

красавице бросить мне взгляд,

И я отражаю

улыбку ее умиленно.

Для шаха, венчанного

счастьем, я каждую ночь

На страже венца

и державы — его оборона.

Скажи ему: «Твердой

опорой ту руку возьми,

И спи беззаботно,

не зная тревог и урона».

Мансуру властителю

ведомо, как я умел[35] —

За что бы ни взялся —

любую осилить препону,

Что саван из крови

готовлю я злобным врагам,

Друзьям же — к победе

несу боевые знамена.

Мне краски притворства,

обмана цвета — не нужны:

Я красен, как лев,

или черен, как крылья дракона.

Когда у Хафиза кто занял —

вели им вернуть![36]

Ты сам то признал,

справедливый блюститель закона[37].

Кравчий, вина принеси,

в нем жизни чудесная сила,

Тело бессмертием ты

надели, обреченное тлену!

Взгляд мой — на ободе чаши,

душа — на простертой ладони,

Той не отдашь мне — клянусь,

не отдам я и этой в замену!

Полы одежды держи,

чтоб, как розы бутон, не раскрылись:

Ноги твои для души —

вершина стремления к плену!

Строем возвышенным ты,

о мотреб, настрой свою лютню,

Лик воспевая красы,

что сияет ни с чем несравненно.

В зеркале лишь отреченья от благ

нам явлен свет божества!

Если ты ищешь вечной любви,

приди к моему ты входу.

Дай-ка вина! Хоть славу приял

ад от моих грехов,

Но на огонь его излило

чудо пророка воду[38].

Козни ты строишь мне каждый час —

это немалый грех!

Было ведь слово пророка: «Господь,

не знал я шалостей с роду»[39].

Если ты в блеске своей красы

выйдешь в цветущий луг,

Завистью розу и кипарис —

всю зажжешь ты природу.

Птичка сердца, Хафиз, твоего

вязнет в сетях страстей...

Об отреченьи ты помолчи,

в разгуле растративший годы!

Коварный ход судьбы

невидим и неслышим —

Ведь глухи все вокруг,

и каждый равно слеп.

Пусть солнце и луна —

подножье тех, кто властен.

Их также ждет постель —

из глины темный склеп.

Кольчуга ли спасет

от стрел разящих рока?

Щитом ли отразишь

удары злых судеб?

Себя ты огради

стеной из твердой стали —

Но день придет, и смерть

прорвет железо скреп.

Открытый жизни вход

замкни от вожделений,

Чтоб путь твой не привел

тебя в страстей вертеп.

На колесе судьбы —

смотри, как много праха!

От алчности беги,

цени твой скудный хлеб.