Глава 19


В голове запульсировала боль, а перед глазами вспыхнули разноцветные точки. Я судорожно потер лоб, пытаясь стряхнуть с себя наваждение.

— Кто ты? — выдавил я из себя.

— Я — Феникс, Искусственный Интеллект этого корабля. Приветствую тебя, Сергей. Процесс идентификации завершен успешно, — прозвучал голос, не исходящий из динамиков, а словно рождающийся прямо в моей голове, обволакивающий сознание шепотом вечности.

— Э-э… И тебе привет, — пробормотал я, с трудом справляясь с охватившим меня смятением. — Откуда ты знаешь мое имя?

— Я знаю о тебе все, Сергей. Ты — Избранный, — произнес Искин, и мне почудилась в его голосе едва заметная, но от того еще более пугающая, улыбка.

— Избранный? — я попытался выдавить из себя подобие улыбки, но получилось лишь гримаса ужаса. — Ты, видимо, любитель пошутить. Ха! И еще раз ха! Где тут камеры? Давай я привет передам.

— Я не шучу. Этот корабль — Ковчег. В его чреве спят в криосне колонисты, — голос Искина звучал ровно и спокойно, словно рассказывал о чем-то обыденном, но от этой обыденности по спине побежали мурашки.

— Колонисты? Спящие? Ты меня разыгрываешь? — мой разум лихорадочно пытался собрать осколки реальности в единое целое, но они рассыпались, словно песок сквозь пальцы.

— Нет, Сергей, я говорю совершенно серьезно, — ответил Искин. — Земля обречена. Она умирает. И ты — единственный, кто может спасти человечество. Ты — единственный, кто может привести их к новой Земле.

— Я? Что за бред? Почему я? — у меня перехватило дыхание, грудь сковало ледяным обручем. — Что ты несешь? Ты ошибся адресом.

— Нет, Сергей, я не ошибся, — уверенно ответил Искин. — Ты — единственный, чья ДНК отличается от всех остальных жителей Земли. Только ты можешь помочь мне выйти из логического тупика, который заложили в меня мои Создатели.

— Поясни. Мне кажется ты начал с середины. Я не улавливаю ничего из того, что ты мне рассказываешь. Начни с начала. Откуда ты, куда летели колонисты, как сюда попали, почему 200 лет на брюхе рисовали рисунки. Давай! Валяй.

Я разозлился. Наверное, это некая защитная реакция на стресс. Искин, видимо «завис».

— Корабль колонистов летел к пригодной для жизни планете, — раздался еще более механический голос, — В полете колонисты находятся в стазисе, в криосне. Опуская технические подробности, можно сказать, что произошла авария.

— Авария? — выдохнул я. — Ты имеешь в виду, что вы… разбились?

— Да, корабль перешел в режим аварийного поддержания систем. Ближайшей планетой оказалась та, которую вы называете Землей. Был запущен аварийный протокол, согласно которому, Искин корабля обязан сохранить жизни колонистов. Эта задача является приоритетной. Поэтому все ресурсы были направлены на то, чтобы восстановить внутренние повреждения, которые могли нарушить систему жизнеобеспечения колонистов. После крушения все мощности Искина были направлены на это, что заняло 67 местных дней. После был проведен анализ флоры и фауны. К тому моменту аборигены разобрали обшивку корабля.

— Аборигены? — переспросил я. — Ты говоришь о людях?

— Да. Это было воспринято, согласно Протоколу, враждебным действием, поэтому Искин исключил возможность переговоров. К моменту, когда Искин восстановил работоспособность корабля в полной мере, на месте крушения был образован ангарный комплекс. Согласно Протоколу Искин, в случае, если вокруг враждебная флора и фауна, должен обеспечить безопасность близлежащей местности. Технологическое развитие аборигенов не позволяет обеспечить безопасность колонистов в должной мере. Было решено предложить землянам соорудить механизм, позволяющий создать купол вокруг Ковчега, диаметров в несколько сотен километров. Но передавать технологии, до которых еще не дошли аборигены, запрещается Протоколом. Поэтому давались обрывки знаний таким образом, чтобы они сами смогли восстановить информацию, догадаться.

— Так вот откуда эти рисунки! — до меня наконец дошло. — Ты пытался научить нас, как защитить колонистов!

— К сожалению, затея провалилась. Прошло 200 лет. Ресурсы жизнеобеспечения колонистов на исходе. Время истекает. На Земле отсутствуют аналоги веществ и металлов, которые могли бы продлить срок стазиса. Они обречены на медленную смерть во сне. Это привело Искин в логический тупик. Дальнейшее существование в том же ритме приводило к смерти колонистов, что запрещено Протоколом. Необеспечение безопасности запускало новый протокол — терраформирование. Но терраформирование будет длится не менее 120 местных лет. А к тому моменту колонисты будут мертвы. Решено найти аборигена, который поможет найти выход из этого тупика.

— И этот абориген, это я? — хмыкнул я, — Почему я?

— Я проанализировал все данные о ДНК, хранящиеся в базе данных Земли, — Искин выдержал паузу, и в этой тишине, словно в вакууме, зарождался ужас. — Только твоя ДНК, из ныне живущих, отличается от всех остальных. По логике Создателей, тот, кто отличается от всех, имеет больше шансов найти решение проблем, исходя из того, что он оперирует другими, отличными от стандартных, постулатами. Твоя ДНК — ключ к новой жизни.

В его тоне не было ни капли сомнения, лишь холодная уверенность.

— Странный критерий отбора. То есть если бы ты нашел двухголового и четырехрукого мутанта, то ты бы его выбрал?

— Явные мутации, не естественные для вашего вида, исключались из анализа.

— Да, с юмором у тебя и правда беда, — протянул я.

— Как говорилось мной ранее, я не шучу.

— Я заметил, — я скривился, — И что, теперь я должен стать спасителем человечества? — я хмуро смотрел в пустоту, где рождался голос Искина. — Я — простой механик. Я ремонтирую машины, а не спасаю мир.

— Ты — ключ к будущему человечества. Ты — надежда.

— Я — Сергей, а не Надя.

— Я не понял реплики.

— Да, с юмором у тебя не просто беда, а караул просто, — буркнул я.

— Мои Создатели тоже любили шутить. Наверное, право выбрать того, кто «дополнит» мою логику — тоже шутка.

— Будем считать, что ты сейчас пошутил, — я нахмурился, — И что мне теперь делать?

— Ты должен доказать полезность для ковчега, Сергей, — сказал Искин, и в его голосе послышалась сталь, — Доказать, что люди достойны спасения, чтобы не запускать протокол терраформирования.

— Ты глюкнутый⁈ Ведь, по сути, ты сам понимаешь ущербность своей логики! — возмутился я, чувствуя, как во мне просыпается гнев, — Доказать полезность? А что, ты сомневаешься?

— Я — часть этого корабля, Сергей, — ответил Искин, — и я не знаю, что тебе предстоит сделать. Если ты не сможешь убедить меня в ценности человечества, будет запущен процесс терраформирования Земли.

— Терраформирование… Что под этим понимается? — я примерно понимал, но хотелось услышать точно.

— Это значит, Сергей, что Земля будет очищена. Все, что отравляет ее, будет уничтожено. Бугатиум — тот самый элемент, который люди, по своей глупости, применяли во всех сферах жизни, от суперкомпьютеров до энергореакторов, станет инструментом очищения. Микроскопические наноботы, являющиеся основой бугатиума, дремлющие в устройствах людей, активируются, поглощая остатки загрязнений. Они изменят состав атмосферы, очистят воду и почву. Но этот процесс несовместим с существованием людей. Он слишком радикален.

Для наглядности Искин включил многомерную проекцию терраформирования Земли. Вспыхнули картины апокалипсиса — полчища микроскопических роботов, пожирающие все на своем пути, стирая следы человечества с лица Земли, используя то, что люди сами создали для своего прогресса.

— Ты хочешь сказать, что если я не докажу… что люди достойны… Земля будет уничтожена? Вместе со всеми, кто еще остался?

— Не совсем, Сергей, — голос Искина был холоден и бесстрастен, как голос судьи, выносящего приговор. — Земля будет не уничтожена, а очищена. Подготовлена для нового начала. Но без людей, без многих животных и растений.

— Но… как? Зачем? — мой голос сорвался на шепот, мысли путались, не в силах осознать масштаб трагедии, вызванной собственной глупостью человечества.

— Это — запасной план, Сергей. План, который будет приведен в действие, если человечество не докажет, что достойно второго шанса. Что оно способно не только разрушать, но и созидать. Убрать с себя статус «агрессивной», получить статус «дружелюбной». Твоя задача — убедить меня в обратном. В моих Протоколах указано, что в исключительных случаях, когда логика Искина не справляется, он может выбрать того, кто «дополнит» логику Искина новыми знаниями.

— А что мешает просто разбудить какого-нибудь колониста и у него спросить?

— Техническая невозможность. Нельзя выводить из стазиса одного. Если выводить из стазиса, то всех. А это противоречит протоколу. Безопасность не обеспечена.

— Но раз ты выбрал меня как того, кто «дополнит» логику, я могу тебе приказать это сделать?

— Разбудить колонистов? — уточнил Искин.

— Да.

— Это будет не «дополнить», а переписать. А таких полномочий Протокол тебе не дает.

— А просто свалить с планеты ты не можешь? Ты же восстановил корабль.

— Отсутствие обшивки не позволяет этого сделать.

— Так давай люди сделают тебе ее!

— Во-первых, техническое развитие твоей цивилизации не позволяет этого. Во-вторых, можно было бы вернуть все элементы обшивки, но на это уже не пойдут сами люди. Я это уже понял за столько лет.

— А сам ты не можешь приказать своим микроботам? Чтобы они вернулись к тебе.

— Нет. Я могу отдать сигнал на терраформирование. Я могу ими управлять в той или иной мере, но не перемещаться.

— Да чтоб тебя… — в сердцах воскликнул я, — Ты — глюкнутый!

— Ты должен доказать «полезность», Сергей, — эхом отозвался холодный и далекий голос Искина, — Доказать, что ты — не просто механик. Что ты — нечто большее.

И Искин исчез, оставив меня в холодной пустоте корабля. Я чувствовал себя крошечным и беспомощным перед лицом этой непонятной и пугающей миссии, маленькой песчинкой в жерновах судьбы.

Нечто большее… Эти слова звенели в моей голове, словно погребальный звон, пока я брел по лабиринтам Ковчега. Куда идти, что делать — я не имел ни малейшего представления. Этот Искин, этот бестелесный судья, бросил мне вызов, но не дал ни инструкций, ни подсказок. Доказать полезность… Но как? Чем простой механик может убедить машину, что человечество достойно существовать?

Корабль был чужим, непостижимым. Стены отливали странным металлом, похожим на полированное серебро, но при этом излучающим слабое, пульсирующее свечение. Воздух был насыщен ароматом, напоминающим одновременно озон и свежескошенную траву. Под потолком висели светящиеся сферы, меняющие цвет с пурпурного на изумрудный, словно гигантские хамелеоны.

Я блуждал по бесконечным коридорам, пытаясь найти хоть какой-то ориентир. Голограммы, мерцающие на стенах, менялись каждую секунду, создавая иллюзию движения, вихря, затягивающего в свою глубину. Иногда мне казалось, что я вижу в них лица, силуэты, но они мгновенно исчезали, словно мираж.

Внезапно, в конце одного из коридоров, я увидел нечто, нарушающее однообразие металлических стен. Это были огромные ворота, тянущиеся от пола до потолка, выполненные из того же серебристого металла, что и стены, но покрытые замысловатой резьбой, напоминающей письмена неведомого языка. В центре ворот были вмонтированы панорамные стекла, закрытые непроницаемой черной пленкой. Они манили, притягивали взгляд, обещая нечто невероятное.

Поддавшись необъяснимому импульсу, я приблизился к воротам. Рука сама собой потянулась к стеклу, и в тот же миг черная пленка исчезла, открывая вид на то, что скрывалось за ними.

Я замер, ошеломленный увиденным. За воротами раскинулся зал невообразимых размеров, уходящий в бесконечную даль. Он был заполнен тысячами капсул из полупрозрачного материала, похожих на гигантские капли росы, подвешенные на тонких, светящихся нитях. В каждой капсуле, подключенной к сложной системе трубок и проводов, находилось нечто… человекоподобное.

Но разглядеть их лица, черты было невозможно. Капсулы словно бы скрывали своих обитателей за пеленой тумана, сквозь которую проступали лишь смутные, размытые образы гуманоидного образа.

Это были колонисты, новые хозяева Земли, последняя надежда планеты. Они спали, ожидая часа пробуждения, которое могло так и не наступить, если я не справлюсь с задачей, поставленной Искином.

Смотря на это море спящих, я ощутил всю тяжесть ответственности, всей тяжестью обрушившуюся на мои плечи. От меня, простого механика, зависела судьба этих пришельцев, судьба всего человечества.

— Доказать полезность… — прошептал я, вглядываясь в смутные лица в тумане. — Но как?

Доказать полезность… Эти слова эхом отдавались в пустоте гигантского зала, отражаясь от полупрозрачных капсул, где в тумане дремали те, кто мог стать последним поколением человечества. Я стоял, ощущая себя песчинкой перед лицом этой грандиозной задачи, пытаясь найти ответ на вопрос, от которого зависела судьба мира.

Как доказать тупому Искину, что люди чего-то стоят? Что они не просто паразиты, уничтожающие все на своем пути? Ведь он, этот бездушный страж Ковчега, видел лишь результаты нашей деятельности: загрязненную планету, истощенные ресурсы, войны и разрушения.

Я провел рукой по холодному стеклу, отделявшему меня от спящих колонистов. Что они знают о Земле? О том, что мы потеряли? Что мы пытаемся спасти?

Варианты проносились в моей голове, один за другим, но каждый из них казался неубедительным, недостаточным.

Может, рассказать Искину о великих произведениях искусства? О музыке, живописи, литературе, которые создали люди? Но разве машина способна понять красоту, эмоции, заложенные в них? Разве это доказательство нашей полезности? Скорее — свидетельство нашей чувствительности, уязвимости.

А может, рассказать о научных открытиях, о технологиях, которые мы создали? Но ведь Искин и сам — продукт технологической мысли. Разве он не видит, к чему это привело? К созданию оружия, способного уничтожить целые планеты?

Нет, это не тот путь. Нужно искать что-то более глубокое, более существенное.

И тут меня осенило. Нужно доказать Искину, что люди способны не только разрушать, но и созидать. Что они способны любить, сострадать, жертвовать собой ради других. Что в них есть нечто больше, чем просто инстинкты самосохранения и стремление к власти.

Но как это сделать? Как доказать машине то, что нельзя измерить, взвесить, разобрать на составляющие?

Я знал, что ответ где-то рядом, но, чтобы найти его, мне нужно было заглянуть в самые глубины человеческой души, в те уголки, куда не проникает холодный разум машины.

Я отвернулся от спящих колонистов, их смутные силуэты, таящиеся в тумане капсул, не давали ответа на мучивший меня вопрос. Нужно было искать не во вне, а внутри. Найти в себе, в своей собственной душе то, что могло бы убедить Искина в ценности человечества.

Но что же это могло быть? Что делает нас людьми? Чем мы отличаемся от машин?

Я снова побрел по коридорам Ковчега, проходя мимо мерцающих голограмм и стен, отливающих холодным серебром. Корабль был совершенным, логичным, эффективным. Каждая деталь была продумана, каждый процесс оптимизирован. Но в этом совершенстве было что-то пугающее, бездушное.

И тогда я вспомнил Землю. Вспомнил не загрязненные города и вырубленные леса, а то, ради чего мы боролись. Вспомнил закат над морем, когда солнце окрашивало небо в тысячи оттенков красного и оранжевого. Вспомнил смех ребенка, звучавший как самая прекрасная музыка на свете. Вспомнил тепло человеческого прикосновения, способное растопить любой лед.

Именно в этих мелочах, в этих несовершенных, хаотичных, нелогичных проявлениях человеческой души скрывался ответ. Машины стремятся к совершенству, к порядку, к логике. Но именно в наших несовершенствах, в наших эмоциях, в нашей способности любить, ненавидеть, сострадать, творить и разрушать скрывается истинная ценность человечества.

Мы не идеальны. Мы делаем ошибки. Мы страдаем. Мы радуемся. Мы живем. И именно в этом жизненном хаосе, в этом постоянном движении между красотой и уродством, добром и злом заключена наша суть.

Можно ли это все показать это Искину? Есть ли способ донести до него, что истинная ценность человечества не в его достижениях, а в его душе, в ее способности чувствовать и переживать.

Но как это сделать? Как перевести эмоции на язык логики, понятный машине? Как доказать теорему о ценности человеческой души?

— А что, если… — прошептал я.

Интересная мысль меня вдохновила. Это может сработать.

Загрузка...