Разрез 12

Не следовало приходить.

Не следовало провоцировать.

То fall on some one.

Провоцировать того, кто есть никто.

Но того, кто отозвался на призыв.

Не следовало поступать, как бедняга Мадзоли,

Который скреб пустоту своими дорогими мокасинами,

Пока я стискивал его шею.

Не следовало искать. Шарить острыми

Накрашенными ногтями, царапать, сдирать

Куски с моей шеи.

Необходимо удалить. Жизненно необходимо

Удалить. До того, как она мной завладеет,

Эта отвратительная гусеница,

Сочащаяся теплой вульвой.

Ее рот полон лошадиных клыков,

Руки как щупальца.

Необходимо устоять, отбить натиск разгоряченной плоти,

Окончательно отсечь вместе с ней половину

Рода человеческого, его грязную половину.

Это она или я.

Это, конечно же, я, скрывающийся за ней.

Но она этого не знает.

Глава 12

Воскресенье, 29 января – конец дня


Открываю дверь. У меня за спиной звонит телефон Стивена, на мгновение рука застывает на ручке двери, затем поспешно отступаю назад, меня снедает любопытство. Автоответчик. Крикливый голос Селины:

– Неужели ты не можешь подключить свой мобильник! Я уже десять раз пытаюсь до тебя дозвониться! Есть новости, это ужасно!

О-ля-ля, что там происходит?

– Мадзоли! Он покончил с собой!

Боже мой! Я борюсь с желанием снять трубку. Селина продолжает блеять:

– Он повесился на собственном брючном ремне, в раздевалке реанимации. Его нашла Насера, в шестнадцать часов. Я перезвоню!

Так, значит, официально флики его не арестовали. Этот бедный Мадзоли меня просто потряс, я думаю о его жене, о его ребятишках, перед глазами встает его брелок «бэтмен» для ключей. Брр! Трясу головой, закрываю за собой дверь и спускаюсь, чтобы укрыться в своем логове.

Едва войдя к себе, бросаюсь в гостиную. Уф! Водопад иссяк. Сильно пострадал диван, остальное терпимо. Иду за тряпкой, чтобы вытереть большую лужу на полу, выполощу тряпку позже, сейчас нет сил. Бросаюсь в кресло, поджимаю ноги, хватаю плед – подарок «Le Temps des Affaires» – и заворачиваюсь в него, положив Мак-Шу на колени. Лихорадочно печатаю, ведь столько всего случилось.

Мадзоли повесился… Всего лишь две недели тому назад он рассказывал мне о своем будущем малыше, по данным УЗИ – мальчике. Мальчик, который родится у скончавшегося отца. Из-за всех этих подозрений Мадзоли выбрал смерть. Если только не из-за страха быть разоблаченным. Убив себя, он освободился от следствия и суда. Мы никогда не узнаем, был ли он виновен. Его сын не будет сыном убийцы. Но Альваресу и Спелману должно быть сейчас не по себе. Им нечему радоваться: нет подозреваемого, некого обвинять. Они должны надеяться, что убийства прекратятся, тогда предположение, что Мадзоли серийный убийца, получит подтверждение.

Конечно, если при этом подлинный убийца решит остановиться на одной этой серии, как сделал в свое время Джек-потрошитель.

Мадзоли. Умер.

Повесился.

Серопрам, коньяк.

Озноб.

Музыка.

Что-нибудь веселенькое. Диск с самыми лучшими любовными песнями. Нет, это меня совсем подкосит. Нужны абсолютные ценности. «ABBA». «Mamma Mia». Мне уже не так холодно. Начинаю осознавать, что вторглась со взломом к своему квартирному хозяину. Правда, окно не было закрыто, а значит, можно ли говорить о взломе?

Но совершенно неоспоримо, Эльвира, что стекло разбито. И это сделала ты.


Да, но это он запер меня в крипте.

О! Бесполезно об этом рассуждать. Что сделано, то сделано.


Ставлю Бэбифон на подзарядку и просматриваю сообщения. Три пропущенных вызова. Селина со своими вариациями на тему «Позвони мне срочно, Мадзоли мертв». И два текстовых сообщения. Первое от папаши Морана, второе – от Рэя-Антони.

Попаша Моран пишет, что мечтает о моем прелестном чертовом задике. А Рэй-Антони – что я просто мерзавка и заплачу ему за это.

Коньяку.


Перечитываю оба сообщения.

Моран: «Сзади и спереди, и-ааа, и-аааа».

Брр!

Рэй-Антони: «Ты думаешь, что тебе все позволено, но обещаю, ты будешь страдать».

Не веря своим глазам, перечитываю их снова.

Рэй-Антони, похмелье плохой советчик. До чего же надо дойти, чтобы придавать значение тому, что я не хочу его видеть. До чего же раздутое у него эго!

А Моран! Этот старый мерзавец! «И-аа, и-аа». Мне, должно быть, это снится! Только приди ко мне изображать ослика. И я всажу тебе этот нож прямо в сердце! Этот нож…

А где же этот нож? Он, наверное, выпал в спальне Стивена. Мне нужен новый. Быстро на кухню. Жаль, тот был самый большой и самый острый. Возьму нож для разделки мяса. Но все-таки, кто мог предположить… Папаша Моран! Мастурбировать в моих трусиках, угрожать мне сексуальным насилием… А я-то обвиняла этого несчастного Эмманюэля Равье! Но если извращенец – это Моран, если это он, а не Равье приходил ко мне, то, значит, и дрель в моей ванной спрятал именно он. Дрель, которой он убил Равье.

Calmos, Эльвира, придерживайся этой проклятой версии, укрепись в ней: какого черта Морану было убивать своего рабочего? Потому что тот догадался, что серийный убийца – это Моран? Ну, признайся, ты можешь себе представить, что Моран способен придумать всю эту интригу, включающую Полоумного Маню и Мадзоли? Морана, переодевшегося фельдшером, который крадет ключ от машины Мадзоли?

Ключ от машины. Фельдшер. Вытереть…

Ключ от машины.

Я перестала слышать музыку, не слышу дождя, ничего уже не слышу, меня окружает полная тишина, словно я в каком-то коконе, а перед глазами зрительный образ ключа от машины на тщательно натертом паркете. И вот все звуки вернулись, и я едва не расхохоталась. Когда флики обвиняли Мадзоли, ключ от машины был при нем. Он утверждал, что, вероятно, ключ у него позаимствовали, но ключ был при нем, в этом и вся проблема.


Значит, его ключ зажигания не может оказаться на тщательно натертом паркете. И подумать только, что минуту назад я едва не заподозрила Стивена! Пока Сатир Моран, готовый меня изнасиловать, пускает слюни под дверью, а Рэй-Антони хочет набить мне морду, я позволяю себе подозревать этого обалдуя Стивена!

Взять себя в руки.

Навести порядок.

Установить хронологию событий, соединить попутные факты в их последовательности. Так поступает множество героинь детективных романов, например Кинзи Милхоун или Кэти Мэллори.

Усаживаюсь перед Мак-Шу, растираю пальцы, чтобы вернуть им гибкость, открываю календарь и печатаю.


Четверг, 12 января:

– Сандрина Манкевич убита в мотеле.

Ее безуспешно пытались спасти Симон и Мадзоли.


Понедельник, 16 января:

– Дезинсекция.

– Кто-то пачкает мое белье.

– Кто-то прячет дрель в моей ванной комнате:

либо месье Моран,

либо его помощник Эмманюэль Равье.

– Моя корреспондентка по Интернету, Katwoman7, сообщает, что у нее есть любовник по имени МЭН.


Среда, 18 января:

Modus operandi убийцы напоминает способ действий Джека Потрошителя.

– Прощальный ужин в честь ухода на пенсию профессора Вельда.

– Стивен вспоминает, что видел Сандрину возле ординаторской.


Пятница, 20 января:

– Мелани Дюма, токсикоманка, посещавшая группу психотерапии на отделении психиатрии, убита на рассвете.

– На площадке отдыха автострады.

– В ее машине находят вещи трех наших врачей.


Воскресенье, 22 января:

– Полиция подозревает душевнобольного, который ранее находился в стационаре больницы: Мануэля Риверу, он же Latinlover, он же Полоумный Маню.

– Натали Ропп, смотрительница отделения психиатрии, убита этой ночью.

– В Интернете она выдавала себя за Katwoman7.

– Ее убийца шлет мне сообщения с угрозами, используя ее адрес.

– Доктор Симон признается, что спал с Мелани Дюма.

– В том же мотеле, где была убита Сандрина.


Понедельник, 23 января:

– Ривера пустился в бега.

– Кто-то проникает ко мне в квартиру и уничтожает всю электронную почту.

– Становится известно, что Сандрина была влюблена в Симона.

– Месье Моран утверждает, что его рабочий, Эмманюэль Равье, пропал с пятницы, 20 января.


Вторник, 24 января:

– Арест Мануэля Риверы в Барселоне.


Среда, 25 января:

– Кто-то пишет слово «грязная» на снегу в моем садике.

– Я обнаруживаю в своей ванной комнате дрель, выпачканную кровью.

– Мой друг Леонардо выясняет личность Рэя: Антони Ламарк, компьютерщик.


Пятница, 27 января:

– Похороны Натали Ропп.

– Ко мне заявляется Рэй-Антони.


Суббота, 28 января:

– Рэй-Антони все еще здесь.

– У Риверы есть алиби, и он исключается из числа подозреваемых.

– После того как в машине Мадзоли обнаружен глаз, он обвиняется в убийствах. Месье Моран, дератизатор, посылает мне странную SMS-ку: «самка творишь зло…».


Воскресенье, 29 января:

– Самоубийство доктора Мадзоли.

– Я получаю агрессивные сообщения от Морана и Рэя-Антони.

– Начинаю сомневаться, существовал ли вообще Эмманюэль Равье.


Вот, теперь вы знаете столько же, сколько и я, то есть слишком, но в то же время недостаточно! Из всего этого можно сплести массу безумных сюжетов.


И отсюда возможны три сценария.

Сценарий первый: Мадзоли, безоговорочно, убийца. Он сделал все, чтобы обвинить Маню-Риверу, но его план провалился, и, понимая, что будет разоблачен, он покончил с собой. Какие мотивы?

Сценарий второй: Мадзоли невиновен. Маню Ривера тоже. Убийца – это другой врач, то ли Симон, то ли Даге, который сначала навел подозрения на Риверу, экс-пациента, а потом поставил в трудное положение своего собрата Мадзоли, подтолкнув его к самоубийству.

Сценарий третий: убийца не связан с больницей, это Рене Моран, завзятый извращенец, а его занятие позволяет ему проникать ко многим женщинам. Но как он сумел направить подозрения на Риверу и Мадзоли?

Телефон. Высвечивается имя «Селина». Принимаю вызов, стараясь не отключить Бэбифон от зарядки.

– Ну, ты уже знаешь? О-ля-ля! – кричит она.

«О-ля-ля» – у Селины это что-то вроде формулы национальной катастрофы.

– Представляешь себе, что испытала Насера, когда вошла и увидела на уровне своего носа две болтающиеся ноги? На нем, бедняге, были зеленые носки!

– Мне казалось, что ты считаешь его виновным?!

– Я сама уже ничего не понимаю, – призналась она тихо. – Но, подумай, если он покончил с собой, то это что-то вроде признания.

– Или сломался, слишком сильное давление, он не выдержал…

– Хирург? Привыкший к общению с родными пациентов, которые всегда готовы во всем обвинить хирурга?

– Да, но здесь, Селина, его обвиняют в убийстве.

– Пациенты в восьми случаях из десяти, когда операция неудачная, тоже обвиняют его в убийстве.

– Ну а что говорит Альварес? – прерываю ее.

– Он замкнулся. Заперся в кабинете с бумагами и с блоком тосканского курева. Его ни для кого нет. Он проверяет каждую строчку сотен страниц докладов расследования. Он просто одержимый, – заключила она с довольным видом профессионального диагноста.

– Думаю, что начальство тоже на него давит, верно? Врач, подозреваемый в том, что он психопат-убийца, покончил с собой в операционном блоке местной больницы, это уж не лезет ни в какие ворота.

– Ну да, они на грани истерии, и наш директор, кажется, тоже. Можно подумать, что это Насера выбила из-под его ног табуретку.

– Табуретку?

– Он встал на табурет и зацепил пряжку своего ремня за крюк висячей люстры, за крепкий старинный крюк.

– Кожаного ремня?

– Д-да, а что?

– На котором он носил ключи?

– Замолчи, не говори мне об этом! – протестует она.

– А на ремне так и висели ключи?

– Да, с брелоком «бэтмен», он повесился со всеми этими проклятыми ключами!

Жужжание. Второй вызов. Спелман. Говорю об этом Селине, и она вешает трубку.

– Слушаю! – отвечаю я с сильно бьющимся сердцем.

– Полагаю, что вы уже в курсе событий? – говорит он бесцветным голосом.

– Хм?..

– В отношении доктора Мадзоли.

Ну-ну, он опять стал «доктор».

– Да. Мне сообщили новость.

– Мы пересматриваем все детали расследования, шаг за шагом, – мрачно сообщает он. – Вчера вы звонили и поставили нас в известность, что получили странное текстовое сообщение, если употреблять ваши термины. «Самка строчи свои мэйлы но теперь недолго».

– Да! Мне пришло еще одно, куда более ясное.

Зачитываю ему послание Морана. Слышу, как он вздыхает.

– Вам известен отправитель?

– Рене Моран. Он мелкий предприниматель, у него предприятие по обслуживанию на дому.

– Моран? Из «SOS Ремонт»?

– Да, вы его знаете?

– Немного. Месяц тому назад он приходил заменить стекло. Очень приличный пожилой господин.

Ну, опять все сначала! Он живым вознесется на небо и все такое прочее.

– Но это не мешает ему слать подозрительные SMS!

– Хм, странно. А как вы думаете, не мог ли он быть связан с одной из жертв? – спросил он меня так, словно извинялся, что задает такой идиотский вопрос.

– Не знаю. Они, как и я, могли обратиться к нему за чем-нибудь.

– У вас есть предположение, почему он послал вам это сообщение?

– Может быть, он привык преследовать своих клиентов?

– Это было бы известно, – возразил Спелман. – Никто никогда не жаловался на Рене Морана, у него прекрасная репутация.

– Ну, что я могу вам сказать? Они же не выдуманы, эти SMS.

Молчание на другом конце провода.

– Вы полагаете, что это моя фантазия? Приходите и посмотрите, они у меня в памяти телефона! – ору ему с возмущением.

– Вот именно, не стирайте их, – холодно посоветовал он. – Вы можете сообщить нам еще что-нибудь?

Не буду говорить ему о Рэе-Антони, думаю, это было бы уж слишком.

Вместо этого спрашиваю:

– А вы уже нашли Эмманюэля Равье?

– Нам никто не сообщал о его исчезновении, – возражает Спелман, в голосе которого столько же теплоты, сколько в морозильнике, установленном на максимум.

Но я не даю себя сбить и продолжаю вести свое расследование.

– Katwoman7 – то есть Натали Ропп – написала мне, что познакомилась с мужчиной, и этот МЭН стал ее любовником. Она должна была с ним встретиться в тот день, когда… в тот вечер, когда… Вы сумели выяснить, кто это был?

Вежливое покашливание.

– Хм-хм. По словам мужа, у Натали Ропп были только виртуальные любовники. Во всяком случае, в день своей смерти она дежурила и не отлучалась с работы. Потом она вернулась прямо домой, у нас есть свидетельство соседки. Туда и явился убийца. Дверь не взломана, она сама ее открыла, – словно через силу добавил он.

Итак, он сообщил мне две важные вещи: что, может быть, никакого МЭНа и не существует и что Натали хорошо знала своего убийцу. Если только к ней не явился как раз сам МЭН? Да нет, вся эта история с поездкой на машине, встреча в аптеке – все это несерьезно, не существует никакого МЭНа.


Но существует некий убийца, которого она знает достаточно хорошо, чтобы после половины десятого вечера впустить его к себе.

Папаша Моран? Который спел ей о забытых у нее инструментах?

– Подождите, с вами будет говорить капитан Альварес, – предупреждает меня Спелман.

– Привет, Россетти, все в порядке?

– Терпимо. А вы?

– Ну а вы как думаете? Мы в дерьме по самую маковку, я дышу через трубочку. Я знаю, что вы не верите в виновность Мадзоли, но глаз Мелани Дюма мы нашли не в вашей и не в моей машине, а именно в его проклятой тачке. И я знаю, – продолжает он, не давая мне времени вставить ни единого слова, – я знаю эту теорию о ключах от машины, которые стянули, пока он оперировал, это была его версия защиты.

– Но…

– Я не кончил! – рыкает он, и мне кажется, что я через трубку чувствую запах его сигариллы. – Мадзоли покончил с собой, но это не доказывает, что он был невиновен, обычно невиновные не кончают с собой.

– Его собирались обвинить в серийных убийствах, на многие годы посадить в тюрьму в ожидании суда, его карьера была бы растоптана, а жена наверняка ушла бы от него!

– Вам надо бы писать комедии положений! – замечает Альварес, чиркая зажигалкой. – Допускаю, он мог сломаться, решить, что ему никогда не выбраться, не знаю, что там еще. Но вам не следовало бы радоваться его возможной невиновности, потому что если это не Мадзоли, то это значит, что убийца все еще на свободе. И что он ищет новую добычу.

– Рики! – слышится оклик Спелмана.

– Угу?

– Тебя вызывает патрон. Срочно…

– Иду. Черт возьми, если бы Полоумный Маню даже сжег себя, всем было бы наплевать, но врач…

Он, не попрощавшись, повесил трубку, а я как дура осталась с телефоном в руках. Кладу его на маленькую темно-синюю подушечку, проверяю, мигает ли световой сигнал зарядки. Все записать на Мак-Шу, ничего не забыть. Моя память оживляет эту зверюшку.


Не могу сконцентрироваться. Представляю себе Рэя-Антони, который выжидает возле дома, чтобы набить мне морду, едва только я высуну кончик носа, и папашу Морана, потихоньку прихорашивающегося под моим окном. Восторг. Надо положить этому конец.

Склоняюсь над Бэбифоном и набираю номер Рэя-Антони. Его красивый баритон, такой вежливый, такой мягкий… болван!

– Прекратите меня преследовать, или я вызову фликов! – рычу я злобно.

А теперь номер Морана el Vicioso.[26] Телефон звонит, но никто не отвечает. Что-то странное. Не то, что автоответчик не включается, а то, что…

Откуда-то доносится «Моя красивая елочка». Чтобы лучше слышать, я быстро отключаюсь. Музыка смолкла. Странно. Нажимаю на кнопку вызова Бэбифона. И хотя идут только гудки, но параллельно звучит «Король лесов».

Brain storming: звоню Морану, он не отвечает, но я слышу, как полифоническая мелодия хрипло исполняет «Моя красивая елочка». И та мелодия включается каждый раз, как я пытаюсь до него дозвониться.

Значит, это мелодия вызова Морана.

И я слышу, как она звучит.

Его телефон. Я вскакиваю, поворачиваюсь направо, налево, звук приглушенный, или же это другой мобильник, который звонит снаружи и как раз в тот же самый миг?

Отключаюсь. Никакой приглушенной «красивой елочки».

Звоню, отодвигаю Бэбифон от уха. Да, я слышу! Да, он звонит, «чтобы твое украшение…», но звук идет не из телефона. Он идет сверху.

От Стивена.

О боже мой, Моран спрятался у Стивена! Срочно предупредить Альвареса.

У него автоответчик. У Спелмана тоже. Вероятно, они получают нагоняй у своего патрона, это что-то вроде сверхурочных часов. В нерешительности вешаю трубку. Сказать «Рене Моран прячется в доме» я не могу, потому что его там не видела. Мне нужно выяснить, правда ли я слышала его мобильник в доме, и т. д. и т. д. Неожиданно мне представляется очень сложным объяснить ситуацию фликам, которые и так ничего не хотят об этом слышать. Заранее слышу их ответ: «Ну да, он наверняка просто забыл инструменты или же снова пришел выполнить какие-нибудь мелкие работы, ну, ладно, до свидания, у нас, знаете ли, есть еще и работа, мы, понимаете ли, ищем убийцу».

Но как Моран вошел к Стивену? Бестолочь несчастная, да он, должно быть, сделал дубликат ключей, так же как и от твоей квартиры. И тихонечко пробрался по лестнице, пока ты спала. А значит, когда ты ходила по квартире, он сидел в гостиной, закрытой на ключ, ты была с ним совсем рядом!

Но почему же он не открыл дверь и не набросился на тебя? Да потому что он не знал, кто это взломал окно. Он услышал, что разбилось стекло, что кто-то ходит по квартире, и быстренько закрылся в гостиной, подумав, что это вор-взломщик! Надеюсь, что этот грязный мерзавец здорово сдрейфил!

Звоню снова.

Все так же не включается автоответчик. «…Чтобы украшения были красивы», осмелюсь даже представить себе это твое украшение из трех висюлек! Ну, отвечай же!

Ах! Раздражающий электронный голос сообщает, что абонент временно недоступен. Я ору: «Жирная скотина! Я знаю, что вы там! Я позвонила в полицию! В ваших интересах поскорее убраться отсюда!»

Никакой реакции. А что будет, когда Стивен вернется с работы? Какие объяснения придумает Моран? «Я пришел к вам, и у меня возникло желание пойти изнасиловать вашу квартиросъемщицу»? «Но так как она сопротивлялась, то я слегка загнал ей дрель в глотку». «Как вы смотрите, чтобы распить со мной ее бутылочку коньяка?»

Он сбежит, как только услышит, что Стивен вернулся. Выскочит на улицу, как обезумевший заяц, и будет точить лясы с Рэем-Антони, этим медведем неотесанным, ну, Эльвира, ха-ха-ха, теперь можно сказать, что у тебя пошлый юмор!

У Стивена звонит телефон, я подпрыгиваю, надеюсь, что Моран тоже. Быстренько, голову в камин.

– Ты здесь?

Селина.

– Насера сказала, что сегодня утром ты немного поболтал с Мадзоли, – продолжает она. – Он выглядел странно, да? Да где ты, черт тебя подери? Ведь ты только что звонил мне из дома!

Ну да, где ты, Стивен? Ты не на работе, потому что ты работал утром, как только что сообщила Селина. И не в твоих привычках весь день где-то шляться!

– Слушай, мы идем есть пиццу к Марио, если хочешь, присоединяйся. Там будут все наши, даже Даге и даже распрекрасный Симон! Ну ладно, звони.

Недовольная, она вешает трубку.

Щелк.


а) На пиццу я не приглашена.

б) Стивен звонил ей из дома? Но это невозможно! Он недавно ушел и пока не вернулся, я ведь много раз звонила ему, стучала в дверь, входила и…

в) Стивен – пленник Морана! Ну да, совершенно точно, закрытая на ключ гостиная, его молчание…

г) За каким чертом Морану потребовалось похищать Суперзануду Стивена?


Потому что Стивен увидел, как он у меня роется.

Потому что он наконец понял, что это опасный сексуальный психопат, прикидывающийся безобидным стариканом.

Потому что он угрожал донести на него в полицию.

Или же потому, что он увидел, как тот крадучись выходит из моей квартиры с дрелью, запачканной кровью, и хотел его задержать.


Дрель?

Бегу в ванную комнату, забираюсь на край ванны, отодвигаю вентиляционную решетку и…

Ее там нет! Там нет больше дрели, он просто пришел и забрал ее!

Так вот и вижу: Моран – лицо обезображено гримасой, из углов рта стекает слюна – направляет окровавленное сверло дрели на лысый лоб Стивена Трепещущего.

Что же делать?

Позвонить фликам? Они не придут. Они мне откровенно не верят.

Предупредить Селину? Чтобы она, набив рот пиццей «Четыре сыра», расхохоталась мне прямо в лицо? Кто поверит, что Моран запер Стивена? Но я ведь не сошла с ума, это его мобильник звонит наверху, значит, Моран там? Со Стивеном или без него, но он там!

А может, он пришел что-нибудь починить и забыл свой телефон?

Нет, потому что менее трех часов тому назад он послал мне SMS с этого самого телефона. И потому что я не слышала, чтобы кто-нибудь входил или выходил из дома.


А если он вышел, пока ты лежала без сознания в подвале? Хм…

Я знаю, что я права, просто знаю, просто чувствую это. Для очистки совести надо пойти посмотреть. Мой нож. Плотно прижатый к бедру. Мне надоело бояться. Изображать запуганных ягнят.

В атаку!


И тотчас, перепрыгивая через две ступеньки, но совершенно бесшумно, я бегу по лестнице и возле двери прижимаюсь к стене, совсем как агент ФБР перед силовым захватом. Потом резко наклоняюсь и бью по двери кулаком – один, два, три раза. Отступаю в сторону на случай, если кто-нибудь решит стрелять через дверь. Ну ладно, это не кино, ладно, и хотя трех женщин разделали на куски, и даже если Рене Моран просто дедуля-извращенец, я все равно ничем не рискую.

Естественно, никто в меня не стреляет и никто не отвечает. Я снова набираю номер Морана и ясно слышу, как звучит в квартире «Моя красивая елочка».

– Откройте! Я знаю, что вы здесь! Сейчас прибудет полиция! Откройте дверь! – ору я одновременно и в телефон, и в дверь.

Как говорится, самый глухой тот, кто не хочет слышать. Отвешиваю в дверь здоровенный удар ногой в домашней туфельке, о-о-ой, дьявол, как больно, я едва не переломала пальцы на ноге, ругаясь сквозь зубы и придерживаясь за стену, подпрыгиваю на одной ноге. Святая правда, у ФБР все выходит полегче.

Больше никаких проволочек. Вынимаю отвертку, ввожу острие между косяком и полотнищем двери, как раз над язычком замка, и нажимаю. Дверь даже не шелохнулась, и тут, немного запоздало, я вспоминаю, что Трус Стивен установил охранную систему. Я никак не смогу «взломать» дверь. Но не стану же я вновь изображать ямакаси[27] на фасаде дома. Черт! С досады со всей силой бью кулаком по ручке двери.

Которая опускается.

И дверь открывается.

Она не была заперта. Все то время, что я мучилась, как бы проникнуть к Стивену, эта гнусная проклятая дверь была не заперта! Как и окно. Он что, никогда ничего не запирает, этот псих ненормальный?!

Глубокие успокаивающие вдохи. Кладу отвертку в карман, где лежит Бэбифон, и беру нож. Пальцы крепко сжимаются на черной бакелитовой ручке, нож надежно лежит в руке. Легонько толкнуть приотворенную дверь, которая медленно отворяется на петлях, нажать на выключатель слева: оглядываю прихожую, ключ зажигания лежит на столике. Ничто не изменилось после моего ухода.

Делаю шаг вперед.

Косой взгляд в кухню. При свете уличного фонаря она кажется пустой. Очень медленно двигаться вперед. Искать рукой выключатель. Включить свет. Резко распахнуть дверь до упора на тот случай, если там кто-то прячется. Дверь стукается о кафельную стену. Кухня пуста.

От раковины исходит тошнотворная вонь, подхожу поближе. Она исходит из сливного отверстия, повсюду прилипшие коричневатые волоконца. На полу большой черный пластиковый мешок, из него натекла небольшая лужица, она привлечет тараканов. Эльвира, вот уборкой ты займешься попозже.

Погасить свет, вернуться в прихожую, потом пройти в спальню. Там все в том же состоянии, как я оставила. Я не подмела стекла. Позже, позже.

Ванная: пустая и мрачная. И ледяная. Я никогда не замечала, как здесь холодно.

Остается гостиная. Гостиная, запертая на ключ, где, наверное, засел Моран, готовый продырявить Стивена.

Последняя попытка с Бэбифоном. Номер Морана. За дверью звучит «Моя красивая елочка». От этого я цепенею, тем более что вокруг абсолютная тишина. А кроме того, эта песня мне никогда не нравилась. Церемонная, чопорная. Кажется, что ее надо петь, стоя по стойке «смирно» перед суровым дирижером Караяном. Хватит искать отсрочек, Эльвира. Решайся. Действуй. Живи настоящим моментом, think different, just do it. All right, шеф.

Постучать в дверь?

Высадить дверь плечом?

Применить к ней отвертку?

Пуститься наутек?

Вызвать Службу спасения и что-нибудь выдумать?

Например, пожар?

Фрамуга! Чудный старый домишко с матовой фрамугой над дверью! Тяну к себе столик, который бесшумно скользит, беру ключ, чтобы положить его куда-нибудь в другое место. На улице вспышки оранжеватого света. Мигалка на крыше автомобиля? Флики?

Бегу к кухонному окну. Увы, это просто мигают задние огни дурацкой колымаги Рэя-Антони. Прижимаюсь к стеклу, чтобы лучше видеть. Он, наверное, где-то рядом, если пользуется дистанционным пультом открывания дверей. Уф, значит, скоро уедет. Немного расслабляюсь. Огни погасли. Никого не видно. Нервно сжимаю кулаки.

Опять желтое мерцание. Что у него за игры? И еще этот ключ, который впивается мне в ладонь! Разжимаю пальцы. Огни погасли.

Смотрю на лежащий на ладони ключ. Беру его большим и указательным пальцами и нажимаю на толстую черную головку. Зажигается крохотный красный глазок. Мигают огни машины Рэя-Антони.

То, что я держу в руке, – это ключ зажигания.

Рэй-Антони приходил сюда. Он оставил здесь свой ключ. Почему?

Где он?

Тоже взят Мораном в заложники?

А если… нет, это просто неслыханно.


А если Рэй-Антони Ламарк и Рене Моран одно и то же лицо? Один и тот же убийца?!

Заранее слышу возмущенные голоса: «Невозможно!», «Как это?», «Бред»… А ведь изменить внешность проще простого. Из Рене Морана, хозяина хозяина мелкой фирмы, пятидесятилетнего немодного мужчины, страдающего одышкой, нетрудно сделать Антони Ламарка, модного компьютерщика. Пара цветных контактных линз, тюбик краски для волос, модная одежда, изменить походку, и хоп! – дело сделано. Нельзя забывать, что я никогда не видела Рене Морана. И только мимоходом видела Антони Ламарка. А кто, в сущности, знает Антони Ламарка? Леонардо обнаружил его присутствие в компании «FreeX Computers». Что это доказывает? Что Рене Моран, вернее, та личность, которая называет себя Рене Мораном, – возможно, приезжал к ним кое-что починить и воспользовался этим, чтобы состряпать интернет-адрес и имя Антони Ламарк для своего alter ego.


И что может быть проще для Рене Морана, чем проникать к кому бы то ни было, хоть к фликам (у которых можно рыться в собственное удовольствие в досье и в докладах по расследованиям), хоть к Натали Ропп?

Все сходится. Вот почему Антони Ламарк так и не вышел из этого дома, так и не сел в свою машину: просто потому, что его не существует. Моран сделал попытку забрать свою дрель, потом сменил имидж и снова пришел в образе Ламарка.

И захватил Стивена.


Но когда?

Пока я была без сознания в подвале. Вот тогда-то он и взял дрель в моей пустой квартире, потом выследил Стивена, и, когда тот вернулся, он запер его в этой паршивой гостиной, и если я не вмешаюсь, то он продырявит ему череп от уха до уха.

Если бы я умела водить машину, то вскочила бы в эту тачку и помчалась бы в комиссариат.

Бросив здесь Стивена?

Но в конце концов, что я могу сделать этому здоровенному верзиле?

Неразрешимо. В потемках взбираюсь на столик, который даже не хрустнул под моим весом, и осторожно выпрямляюсь.

Мне страшно заглянуть в гостиную. Мне страшно увидеть сведенное гримасой лицо Морана-Ламарка, прильнувшее к стеклу с другой стороны. Так бывает страшно заглянуть под кровать и увидеть улыбающегося вам Буку. Но я не позволю этому монстру меня забучить.

Почему не слышно ни звука? Может быть, Стивен уже мертв. А Моран-Ламарк удалился, бросив свое авто. Ну же, посмотри через стекло, и ты все узнаешь! Закрываю глаза, приближаю лицо к фрамуге, рукой судорожно сжимаю нож, упираюсь лбом в стекло и не осмеливаюсь открыть глаза. Сердце бьется, зубы стиснуты.

По другую сторону стекла нет лица, прижатого к моему изображению. Комната погружена в темноту, ее освещает только отсвет уличного фонаря. Желтый отсвет оставляет большую часть комнаты во мраке. Но я могу догадаться, что в кресле Мамулечки сидит Рэй-Антони. Спиной ко мне, я могу видеть только его светлые волосы и широкие плечи. Мне трудно дышать, только бы он не обернулся, вижу его руку, положенную на подлокотник, а рядом с ней лежит мобильный телефон. А где же Стивен? Чтобы лучше видеть, выворачиваю шею. Кто-то сидит на диване. Различаю его обувь. Кроссовки. Две ноги в рабочих брюках. А рядом, мне кажется, что…


За моей спиной!

Столик качается, его тащат, нет! Нет! Я сейчас упаду. Вижу, как ко мне стремительно приближается угол чугунной батареи, только не это, я сейчас…


Боль. Боль сверлит мне затылок, буравит виски.

Моргать. Открыть глаза.

Я лежу на спине, кругом темно. Почему? Ах да, столик, радиатор. Подвигать правой рукой, потом левой. Сосчитать пальцы. Без проблем. К счастью, перелома черепа нет. Стереть кровь, сочащуюся из надбровной дуги, ранка опять открылась, пеньюар придется стирать. Нельзя, чтобы падения вошли в привычку. Я, наверное, похожа на боксерскую грушу Майка Тайсона после длительной тренировки.

Выпрямиться. О-о-ох, спина, поясница. Не страшно, главное – я жива.

Ищу взглядом предательский столик, но не нахожу его. Вместо него вижу две истертые домашние туфли. Я жива, да, и даже сижу. Сижу посреди гостиной Стивена. Возле ног Рэя-Антони, который смотрит на меня.

Жива, но как надолго?

Нож откатился к низенькому столику, я поспешно хватаю его и направляю на Рэя-Антони, который не реагирует.

Задыхаясь, быстро оборачиваюсь. Мое предположение было ошибочным. Рене Моран – это не Рэй-Антони Ламарк. Потому что Рене Моран сидит на диване, на нем рабочий комбинезон, видна его лысина.

Рядом с каким-то молодым типом, темноволосым и худощавым, в спецовке.

Они тоже молча глядят на меня, под подбородком у них повязаны большие красные салфетки.

Протираю глаза, что такое здесь происходит? Почему эти типы продолжают смотреть на меня? На кой черт потребовались им салфетки? Они что, собираются есть? Мне перехватило горло, не могу издать ни звука. Где же Стивен?

И почему здесь так воняет?

Пошатываясь, встаю, нельзя же так оставаться, здесь очень плохо пахнет, мне страшно, я хочу вернуться к себе, отступаю к дверям, да поговорите же со мной, скажите хоть что-нибудь, объясните мне, черт вас подери!


Кричу так, что мертвым впору проснуться. Впустую. Глаза привыкли к темноте, и теперь я лучше различаю детали.

Широко открытые глаза обращены на меня. Темные пятна. Пятна повсюду – на мебели, на полу, на салфеточках Мамулечки. Скрюченные пальцы Морана. Слишком вялые пальцы темноволосого молодого человека. Муха во рту Рэя-Антони, большая черная муха жужжит у него между губ. Две другие мухи ползают по раскрытому глазу молодого человека, а он не моргает. Воистину, они никогда не проснутся. Потому что все трое сидящих в гостиной мужчин мертвы. Безоговорочно и однозначно мертвы. И если их салфетки красные, то они красны от крови. Им всем троим перерезали горло, на шеях широкие открытые раны, из которых вытекла вся кровь, пропитав большие салфетки, которые были им подвязаны.

Я замираю, прислонившись к двери, и сама, парализованная, не свожу с них глаз, чувствуя, как мои внутренности сводит судорогой. Где Стивен?

Почему все эти три трупа находятся у него в гостиной? Кто их убил?

Мой внутренний голос поднимается до высоких частот, от этого раскалывается череп, и я отчаянно трясу головой, словно хочу избавиться от очевидного ответа.

Где Стивен?



Кто-то скинул меня со столика и втолкнул в эту комнату к мертвецам.

Выйти отсюда!

Трясу ручку двери: заперто. Кто-то запер меня в этой комнате, провонявшей мертвечиной, вместе с тремя убитыми мужчинами. Кто-то, кто, безусловно, был здесь, когда я пришла. Кто находится здесь уже много дней. Рэй-Антони бледен и покрыт синюшными пятнами, его живот раздулся. У месье Морана под попой широкое коричневое пятно. Молодой брюнет – вероятно, это несчастный Эмманюэль Равье – покрыт зеленоватыми струпьями и начинает истекать жижей. А у меня даже не возникает рвоты. Сплошной адреналин. И одно-единственное желание: смыться из этого хранилища трупов до того, как вернется убийца.

До того, как вернется Стивен Убийца.

Как могла я быть такой глупой?! Отвертка. Кажется, страх умножает силы, не знаю, знаю только, что ввожу отвертку между створками двери и наваливаюсь на нее всем своим весом, к счастью, я не соблюдала диету, ха-ха-ха, ухмыляюсь безумной ухмылкой, отвертка сорвалась, попытаться еще раз, эта дрянь должна поддаться, нажать на ручку, навалиться на створку, плевать на шум, толкать, пихать, это ведь старый колченогий замок, хватаю низкий коричневый столик и, ухнув, швыряю его в дверь, и еще раз, и еще раз, и опять работаю отверткой, через щель я вижу коридор, толчок, еще удар, поддается, сволочь, поддается!

Она поддается, последний удар плечом, растерянная, вылетаю в коридор. Где он?

Спокойно отправился вместе со всеми есть пиццу?

Пригнувшись, двигаюсь вперед, держа нож наготове. Выудить двумя пальцами Бэбифон из кармана. Я так дрожу, что едва не роняю его. Позвонить Альваресу. Ответь. Ответь, умоляю. О нет! «Я занят. Оставьте сообщение, спасибо». Я пронзительно визжу:

– Это Стивен, это он убил их, а еще у него здесь три трупа, приезжайте, приезжайте немедленно, мне грозит смертельная опасность!

Попытаться дозвониться до Спелмана. То же самое. То же сообщение. Батарея не успела зарядиться, она мигает. Не подведи, не подведи меня в эту минуту. Входная дверь. А если он спрятался за дверью, со скальпелем в руке, готовый перерезать мне горло?

Тем хуже. Открываю.

Никого.

Скатываюсь с лестницы, в горле застрял ком, только не поскользнуться, к себе, скорее к себе, дождаться полиции, набираю 112, да, «Приезжайте немедленно, я в смертельной опасности, скорее!» – «Что случилось?» Батарея полностью села. Захлопываю за собой дверь, закрываю запоры, все подряд. Как фурия, влетаю в гостиную, подключаю Бэбифон, скорее, скорее, иначе я умру. Гостиная освещена, как Версаль. Повсюду разбросана моя одежда, на диване, на стульях, на полу. Разорванная на куски. Одни из моих стрингов украшают телевизор. Мой банный халат прибит к стене. У меня кружится голова. Головокружение от страха. Подскочило давление. Не выпуская ножа, опираюсь о стену. Регулярно дышать. Дышать, созерцая это кошмарное видение. Он приходил. Он все разорил. Он приходил, он снова вернется. «Le furet du bois, mesdames». Он вернется сюда. У меня в голове упрямо звучит детская песенка, навязчивая, как осенняя муха.

Мое единственное спасение в том, что он ушел есть ту самую пиццу, на которую его пригласила Селина, говорю я сама себе, держа в руке зарядное устройство Бэбифона.

Мое единственное спасение состояло бы в том, чтобы пойти есть ту самую пиццу, на которую Селина меня не пригласила, поправляюсь я, глядя на вырванную из стены розетку.

Наступает мертвая тишина. Я поднимаю голову.

Я поняла, где находится Стивен.

Да где же ему еще быть, кроме как здесь, у меня, со мной?

Стивен Убийца не пошел есть эту пиццу. И я тоже не пошла. Мы находимся здесь, бок о бок, он смотрит на меня с улыбкой, держа руку за спиной. Я знаю, что он держит в руке. Очень острый скальпель. Я размахиваю своим смешным ножом. Чувствую, как моча течет по ногам. Мне стыдно. Я умру, меня зарежут, но мне стыдно, что я обмочилась. Просто смешно.

Все это смешно.

Немыслимо.

Только не ты. Не Стивен.

Не здесь, не так.

Он еще шире улыбается, все зубы напоказ, он медленно поднимает перед собой, передо мной руку в белой перчатке из латекса, которая отсвечивает металлическим отблеском. И он что-то напевает. Он напевает, словно взял эту мелодию из моего мозга.

– Я прошел здесь, я пройду и там…

Он напевает и поднимает руку. Нет! Бежать! Перепрыгнуть диван, не через дверь, слишком долго открывать запоры, через окно? Слишком долго открывать ставни, тогда как, как?! Выхода нет, бегать по кругу, я не хочу умирать, я не хочу, зацепилась ногой за ковер, чертов ковер, купленный на распродаже, падаю плашмя, чувствую его на себе, тяжелый, жесткий блеск стали, даже не больно, прекрати петь, хотя бы прекрати петь, проклятый мясник! Бэбифон вызванивает «I Will Survive», я пытаюсь, пытаюсь, моя рука тянется к телефону, пальцы вздрагивают, голубой блеск холодит горло, холод в животе. Очень холодный блеск, холоднее, чем снег. Указательный палец нажимает зеленую кнопку. Лающий голос Альвареса:

– Алло?! Алло?! Дьявол, не отвечает, едем!

Звонит телефон у Стивена.


Звонит в пустоте. Звонит в моей голове, карильон, карильон колокольчиков, мне трудно дышать, Стивен слишком тяжелый, я под ним задыхаюсь, рот полон пузырей, они меня душат, я как пролитый бокал шампанского, икота, все скользкое и красное, мои кровавые слезы падают на ковер, я вижу, как они рисуют конец моей жизни, я не хочу, но все же необходимо, чтобы я ушла.

Навсегда.

Глава 13

Воскресенье, 29 января – вечер


Капитан Анри Альварес и лейтенант Реджи Спелман выскочили из машины без специальных знаков и бросились в дверь маленького пригородного домика.

Альваресу кажется, что он движется в замедленном темпе в ускоренном фильме, что он и актер, и зритель одновременно.

Спелман нервно звонит в дверь и одновременно оценивает возможности проникнуть в дом. На первом этаже повсюду решетки. Ладно. Он вытаскивает из кобуры свое оружие и стреляет в замок. Возле них, блокируя улицу, останавливается вторая полицейская машина, и из нее выскакивают четыре агента в форме и с оружием в руках.

Альварес распахивает дверь ударом ноги. В коридоре темно. Таймер освещения сломан. Запах пороха и инсектицида. При свете своих фонариков Альварес и Спелман секунду смотрят друг на друга, потом Спелман взлетает по лестнице, перескакивая через две ступеньки, а Альварес пытается открыть дверь квартиры первого этажа. Закрыто на задвижку. И опять в ход идет оружие. Одним прыжком пересечь маленькую прихожую, держа оружие наготове, ударом ноги распахнуть до самой стены дверь гостиной. Замереть в стойке для стрельбы, раздвинув полусогнутые ноги. Два флика следуют за ним и быстро обследуют другие комнаты.

Все лампы зажжены, они заливают сцену ослепительным светом. Надеть прозрачные перчатки, внимательно оглядываясь по сторонам, быстро приблизиться к распростертому навзничь телу. Кровь бьет высоким фонтанчиком, пачкая красивый диван цвета взбитых сливок, странные позолоченные стены, телевизор LCD 55 см и даже проигрыватель CD. Вероятно, ранение артерии.

Спелман ходит у него над головой, слишком много шагов, шаги во всех направлениях, слишком быстрые, там, наверху, тоже, кажется, не все в порядке.

– Никого, шеф, он сбежал! – слышится голос за его спиной.

Альварес опускает руку, становится на колени и, не выпуская своего оружия, вытягивает ладонь и касается голой, чисто выбритой подмышки. Пульса нет. Да и все остальное говорит о смерти. Обилие крови. Положение тела. Его беззвучность. Живые всегда издают какие-то звуки, даже самые слабые, как в блоке питания. А здесь питание отключено.

Наполовину сорванный шелковый пеньюар, разбросанная повсюду одежда, разграбленная квартира. Ощущается гнев, ярость, которые выплеснулись на стены перед тем, как поразить плоть, распростертую у ног.

Он трогает ладонь, которая все еще сжимает ручку ножа.

Потом прикасается к другой руке.

Обе холодные.

Осторожно, кончиками пальцев он отстраняет густую светлую шевелюру с безупречно гладкой укладкой, высвобождая часть лица. Широко открытый глаз орехового цвета пристально смотрит на его черные лакированные ботинки, отражаясь в блестящей коже.

Он выпрямляется, чувствует, как хрустят колени, проводит рукой по волосам, по густым, коротко подстриженным седым волосам. Поворачивается к флику, стоящему в проеме двери. Неопытный юноша, неподвижный и бледный. Спокойным голосом Альварес дает ему ряд необходимых инструкций. Тот поспешно удаляется.

Шаги в коридоре, дверь подвала открыта настежь. Флик в садике, разговаривающий по talkie-walkie.

Альварес обходит квартиру, осматривает стены кухни, где в стенных шкафах хранятся карточки рецептов легких блюд и чудодейственных диет, морозильник, набитый пиццами, холодильник, переполненный белым вином, он открывает платяные шкафы, выдвигает в спальне ящики туалетного столика, заваленного побрякушками и безделушками, проводит рукой по целой коллекции плюшевых игрушек, долго созерцает ванную комнату, где рядами выстроились баночки, тюбики, щипчики, быстро просматривает содержимое аптечки, до краев набитой психотропными препаратами. Вздыхает.

Слишком много вздохов, и слишком часто.

Вернулся в гостиную, смотрит на смерть и ее результат.

Пахнет кровью и мочой. Он делает несколько шагов, рассматривает камин, заляпанный потолок, старательно избегая наступать на лужи. Необоримое желание курить, но сейчас на место преступления прибудут специалисты, ну что ж, тем хуже, двумя пальцами он извлекает пачку из кармана рубашки и с наслаждением делает первую затяжку.

Шаги.

Он не оборачивается, он узнает уверенную мужскую походку Спелмана. Тот застывает слева от него и громко восклицает: «Черт!»

Альварес протягивает ему свою пачку сигарет, но Спелман отрицательно мотает головой.

– Ну? – спрашивает Альварес.

– Трое мужиков. С перерезанным горлом. В гостиной, сидят кружком. Рене Моран, Эмманюэль Равье и некий Антони Ламарк, если судить по правам, обнаруженным в его кармане. Учитывая состояние трупа, Равье мертв уже не менее недели. Я нашел это в старом шлепанце, – с гримасой добавляет он.

Он протягивает руку, также в перчатке, и передает Альваресу тоненькую пачку бумаг. Бланки для оплаты в страховой кассе. Испещренные мелкими угловатыми неровными буковками. В нескольких местах перо прорвало бумагу. Некоторые листочки несут как заголовок слово «разрез» и дату, другие являются простыми заметками:

«Проклятый доносчик нашел фотографии. Нельзя позволить ему донести».

Мрачные рецепты доктора Джекила, подумал Альварес, просмотрев листочки по диагонали, прежде чем вернуть их Спелману, который положил их в пластиковый пакетик.

– Трое мужиков и эта несчастная! Да еще те, другие! Но как могли мы так пролететь?! – с досадой ударяет кулаком по стене Спелман.

– Это я – старый дурак, – отвечает Альварес. – Пора мне завязывать.

Спелман покашливает и не отвечает.

Он любит Альвареса. Они неплохо сработались. Понимают друг друга с полуслова. Но всему приходит конец, и вот наступил конец Альвареса.

И не то чтобы он потерял нюх, или способность рассуждать здраво, или свое необыкновенное умение сопереживать, нет, он потерял целеустремленность, и теперь там, где раньше он видел случай, требующий разрешения проблемы, он видит только страдание. Нет больше целеустремленности, есть только страдание.

Он человек конченый.

– Вы сделали заявление о розыске? – Спелман задает вопрос, избегая смотреть на начальника.

– Нет. Незачем.

– Как это? – удивляется Спелман, неожиданно вырванный из своих меланхолических размышлений.

Не до такой же степени старик потерял сноровку!

Альварес улыбается, улыбка немного грустная, но все же это улыбка.

– Он от нас не уйдет, если именно это тебя волнует.

– Если именно это меня волнует? – нахмурясь, повторяет Спелман. – А что другое должно меня волновать? Глобальное потепление климата? Когда я думаю, что этот подонок выставил нас на посмешище, что он все время звонил нам и расспрашивал о ходе расследования – губы бантиком, медоточивый голосок, повадки кюре-гомика, – мне даже казалось, что он в вас влюблен, – признался Спелман. Вдруг его прорвало: – Он был таким, таким… безликим!

– А я находил его любопытным, – отвечает Альварес, – или, вернее, я назвал бы его… надоедливым и одновременно толковым. Типичный зануда, но с вопросами по существу. Он провел меня, как ребенка!

– Вот это-то меня и злит: мы ничего не видели, ничего не заподозрили! – подхватил Спелман. – Для меня это был просто какой-то пришибленный мужик, один из тех, что проводят жизнь на скамье запасных, наблюдая, как играют другие. Как ему удалось так здорово сыграть комедию?

– Он не играл, – ответил Альварес, раздавив каблуком сигарету. – Он был искренен.

– То есть как?

– Стивен был искренен. И Россетти была искренна. Все были искренни.

Спелман озадаченно уставился на него.

– Вы практикуете теперь психоанализ? – попытался он пошутить.

– Ты и представить себе не можешь, до какой степени он был искренен, – продолжил Альварес. – Искренен до самой смерти.

– Смерти семи человек, – заметил Спелман.

– Шести. Или семи, это зависит от точки зрения.

– Простите, шеф, возможно, я осел, но я ничего не понимаю.

– Занятная точка зрения, – задумчиво повторяет Альварес. – От нее часто зависит смысл того, что видишь. Это как освещение. Напоминает театральное освещение.

Он подходит к мертвому телу и показывает, чтобы Спелман сделал то же.

Осторожно захватывает рукой светлую прядь.

– Театр, Спелман. Здесь носят маски. Но, может быть, тебе будет яснее, если я назову это ролевой игрой?

– Ради чертовой ролевой игры этот тип убил семерых?

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш! Я тебе сказал, шестерых или семерых, – подтрунивает Альварес.

Он приподнимает светлый парик и медленно стягивает его, открывая застывшее лицо.

– Черт подери совсем! Это просто бред какой-то! – восклицает пораженный Спелман.

– Вот именно, – соглашается Альварес, подтягивая к себе руку в белой перчатке, скрытую трупом.

Которая держит скальпель, покрытый кровью.

Он осторожно укладывает обе руки рядом.

– Это действительно чистый бред, когда жертва сама становится собственным убийцей, – замечает он в наступившей тишине.

Они стоят на коленях, глядя на тонкий профиль Стивена Россетти. Он чрезмерно накрашен, правая рука с накладными ногтями, покрытыми ярким лаком, сведена судорогой на рукоятке ножа, которым собиралась защищаться Эльвира, левая рука в перчатке из белого латекса сжимает скальпель, который ее убил.

– Он перерезал себе горло, – заключает пораженный Спелман, – этот психопат перерезал себе горло. Но почему?

Альварес пожимает плечами:

– Ненависть, Спелман, ненависть. Ненависть к самому себе. Самая страшная. Ненависть, которая разъедает, как кислота.

Он указывает на запачканную кровью гостиную:

– Никто, кроме самого Стивена, никогда не жил в этой квартире.

– Но когда я приходил, он был на втором этаже в своем неизменном черном свитере…

– «Официальный» Стивен жил на втором этаже, – соглашается Альварес, – а второй, его женское alter ego, жил здесь, переодетый в женщину. Я осмотрел помещение, здесь полно бабьего белья и всякой косметики.

– Вы хотите сказать, что он менял личность, как меняют одежду?

– Вот именно. Трансформист душой и телом. Но вся беда в том, что он, похоже, и сам не выносил эту сторону собственной личности, – продолжает Альварес, закуривая новую сигарету. – Вот поэтому-то он и начал убивать женщин… женщин, которые были похожи на такую вот, – уточняет он, указывая на пышную шевелюру, – женщин, в которых было то, что он так ненавидел в самом себе и что с каждым днем в нем разрасталось.

Он наклоняется, чтобы подобрать возле дивана маленькую картонную коробочку, в которой лежит пустая плакетка.

– Кроме того, он был под завязку напичкан лекарствами, аптечка набита медикаментами.

– Наверху то же самое, – заметил Спелман. – Все разрешенные наркотики.

– «Побочное действие, – прочел Альварес инструкцию, – увеличение веса, повышенная потливость, головокружение, возобновление бреда, усиление заторможенности, суицидальные наклонности…» – целая поэма, – заключает он, скомкав бумажку в своей смуглой руке.

Он подводит Спелмана к камину.

– Забавно, правда? – говорит он, указывая на телефон, поставленный на консоль.

– Что здесь такое? – спрашивает Спелман, засунув голову в дымоход, чтобы все разглядеть.

– Это добавочный аппарат, а база должна быть наверху, у Стивена, – объясняет Альварес.

Пораженный Спелман не сводит с него глаз.

– Что-то, парень, ты медленно сегодня врубаешься! – с улыбкой замечает старший. – База с автоответчиком на имя Стивена Россетти находится наверху, в его квартире. А внизу – дополнительная трубка, которая позволяет пользоваться телефоном и здесь. Я думаю, что она влезала в камин, нажимала на эту кнопку, вон там, видишь, и – оп! – отвечает Стивен.

– Это… это очень продуманно, – отмечает Спелман, – мужик все старательно обустроил.

– Ты прав. Очень организованный убийца-психопат, у него все продумано и в организации убийств, и в изменении своей личности.

Вдруг он замечает маленький круглый лакированный столик цвета пармской фиалки, на котором установлен переносной компьютер. Белый iBook G4 лежит на красной бархатной квадратной салфеточке. Аппарат включен. К нему подходит Спелман. Информатика – это его дело. Но ему не приходится ломать себе голову. Файл открыт. И последние записанные слова:

«Что мне делать? Позвонить фликам? Они не приедут. Они мне никогда не верят…»

– Черт возьми, когда он был она, то даже не знал, что делает Стивен?! – сквозь зубы присвистнул Спелман.

Он быстро просматривает последние пятнадцать страниц.

– Все запутаннее и запутаннее, все больший бред, словно этот тип разглагольствовал под влиянием амфетамина, – замечает Спелман, подводя курсор к самому началу.

Плечо к плечу, они склоняются и начинают читать.

«The Elvira show-room».


На улице тормозит фургон. Ребята из лаборатории. Голоса мужчин, они обмениваются шутками.

Звонит телефон в камине. Включается автоответчик. Громкая связь. Оба мужчины поднимают голову.

– Черт возьми, Стивен, ты что там, умер?! – в полной тишине вопит Селина.

На улице начинается дождь.

Загрузка...