Литературная Газета 6410 ( № 14 2013)

Боян бо вещий

Жизнь удалась. С этим ощущением Андрей Солоницын последнее время не расставался. Каждую минуту он радовался своей успешности. Вот и сейчас, предвкушая удовольствие, Солоницын мчался в своём новеньком служебном лимузине навстречу занятному приключению. Шофёр лихо обходил попутные машины, жёстко подрезал замешкавшихся "чайников". За городом водитель втопил педаль газа, и прямой участок до поворота на дачу пролетели за несколько минут.

- Завтра приезжай попозже, к одиннадцати, – приказал Солоницын.

Солоницыну нравилась чёткая размеренность своего существования.

В доме было тепло. Он принёс дров для камина и хотел было его разжеть, как запел мобильник. Андрей взглянул на экран и только после этого включил телефон.

– Старичок, – весело заурчал Олежек, – мы только через часок-полтора будем. Зинуля задерживается, её благоверный никак не отъедет.

– Я уже на месте. Жду, – недовольно буркнул Андрей и вырубил связь.

Это была их обычная манера общаться, не здороваясь и не прощаясь, будто не расставались.

Андрей не любил, когда менялись планы, но такова жизнь, надо ей соответствовать и вовремя вносить коррективы, тем более что друзья сами наложили ограничения, договорившись женщин для развлечений приглашать семейных, чтобы не подхватить заразы.

Для сорока лет Солоницын был в неплохой форме. Он следил за своим здоровьем, занимался спортом, старался не переедать и спиртным не злоупотреблять. Выпавшее свободное время он решил убить с пользой и пробежаться на лыжах. Это была как бы компенсация за предстоящее нарушение режима.

Дача была крайняя к лесу, и лыжня начиналась сразу за калиткой. Андрей по-хозяйски размашисто двигался по просеке, наслаждаясь слаженной работой мышц, и с удивлением думал о том, что сегодня тело ему более послушно, чем в молодые годы.

Тогда, в период становления дикого капитализма, его жизнь была беспорядочна. Новые проекты, новые знакомства, шальные деньги, случайные компаньоны, банкротство, снова деньги. На этой страшной и скользкой дороге отваливались друзья, исчезали в нетях партнёры, и даже не мечталось о том, что придёт время, и можно будет подетально расписать своё существование по вновь введённым в стране правилам.

Последний год Солоницын осваивал премудрости чиновного мироустройства. Роль государственного служащего ему нравилась. Меньше нервотрёпки, меньше унижений перед тем же чиновным братом. Солоницын гордился тем, что рискнул и выиграл. Год назад он заложил почти весь свой бизнес и вырученную громадную сумму отдал за высокую должность. Тогда он чуть не разругался со своим партнёром Олежкой. Еле уговорил того взять на себя формальное управление активами. Теперь деньги возвращались рекой.

Несколько дней назад выпал тяжёлый мокрый снег, а затем вдарил мороз. Налипшие на деревьях сугробы пригнули их к земле и пообломали ветви. Поэтому Андрею приходилось часто нагибаться и обходить поваленные стволы. Это сбивало привычный ритм хода. Под некоторыми наклонёнными деревьями было пролезать страшновато, так опасно они нависали над тропой.

«Надо будет надавить на лесников, чтобы организовали расчистку лыжни», – подумал Андрей.

Теперь, с высоты своего положения, он многие вопросы решал без денег. Взаимные услуги между чиновниками – та же разменная монета. Административный ресурс не подводил. Авторитет должности помогал преодолевать любые барьеры.

Олежка, больше боясь за себя, частенько предупреждал:

– Ты там, Андрюха, аккуратнее.

Но Андрей уже крепко врос в систему и смотрел на сложившийся порядок вещей без страха. Он был винтом этой системы, нет, крупной шестернёй идеально отлаженного механизма. Деньги, блага шли через него, оседая в положенной мере в кармане, и поднимались дальше до самого верха. Конечно, случались крупные разоблачения и на его уровне, но это только когда беззастенчиво нарушалась мера или когда у дорвавшегося до власти и денег человека ехала крыша.

Он бежал, радостно ощущая каждую клеточку своего тренированного тела, уверенно, как боксёр на тренировке, уклонялся от нагнувшихся над тропой ветвей, нырял под опасно накренившиеся деревья. Начинало темнеть, до дачи оставалось хода минут пять. Здесь тропа шла вдоль глубокого оврага. По правую руку был крутой склон, по левую – провал. Впереди чернела стена завала. Здесь деревья особенно опасно накренились над тропой в сторону оврага. Приблизившись, Андрей увидел в завале довольно просторную щель и решил с ходу скользнуть в неё. Он пригнулся, сгруппировался, чтобы не задеть нависшие стволы, и покатился по инерции. Что произошло дальше, он не мог объяснить, но чуть впереди на склоне раздался душераздирающий треск. Андрей инстинктивно сжался, пытаясь проскочить рушившийся завал, и в это мгновение тяжёлый удар впечатал его в землю. Ещё несколько секунд что-то грохотало справа в провале оврага, затем навалилась ватная тишина.

«Жив!» – изумлённо вспыхнуло в голове Солоницына.

Он попытался выбраться, но рухнувшее дерево крепко вжимало его в землю. Руки с зажатыми в них палками были вытянуты по швам, и двинуть ими не было возможности. Андрей пошерудил пальцами ног – получилось. Он попытался подтянуть ноги, но лыжи крепко застряли в сучьях и были словно в капкане. Боли нигде не чувствовалось, только горела спина, в груди гудело и было тяжело дышать от навалившегося бревна и забившего рот снега. Он повернул голову и даже смог слегка отстранить лицо от холодящего снега, огляделся и понял, что лежит в колее, которую сам и вырыл поздней осенью, буксуя тут на своём тяжёлом квадроцикле. Не будь этой ямы, упавшее дерево раздавило бы его в лепёшку.

«Эй, кто-нибудь! Помогите!» – что было сил закричал Солоницын, и сам же поразился слабости звука, вымученного из груди.

Радость от того, что остался жив, сменилась страхом. Кто его услышит в этом лесу? Лыжники по темноте не ходят, гуляющих в это время тоже нет. Солоницын от досады на произошедшее взвыл. Крик был долгий, истошный, в нём были злоба и отчаяние. Он принялся извиваться всем телом, но это только усиливало панику. Бревно держало намертво. Обессилев от крика и тщетных попыток освободиться, Андрей затих. Постепенно он почувствовал холод, пробирающийся сквозь тонкую одежду.

«Люди!!!» – Андрей решил подавать сигналы через равные промежутки времени. Перед каждым зовом он собирался с духом, как можно сильнее поворачивал шею и задирал голову, чтобы звук поднимался вверх. Затем отдыхал и голосил вновь. Андрей понимал, что этой ритмичной и на удивление тяжёлой работой он продлевает свою жизнь. Физическое напряжение хоть немного, но помогало бороться с холодом. Но мороз брал своё – тело стала пронизывать мелкая дрожь. Постепенно с холодом в душу закрадывалось равнодушие. Мысли обращались к прожитому, и его существование не казалось уже таким успешным. Он вспомнил об Алине и детях, которые сейчас были далеко, в Лондоне. Когда-то казалось, что это вынужденное расставание будет коротким, но сегодня оно уже стало естественным и привычным.

Три года назад на них с Олежкой наехала мощная рейдерская компания. Лихие ребята не мелочились, они хотели подмять под себя весь бизнес. Не гнушались никакими методами. Жизнь детей в этой беспощадной игре была очень веским козырем. Чудо, что они с Олежкой в тот страшный год не только выжили, но и сохранили бизнес. Им повезло, что рейдеры, обнаглев, замахнулись ещё и на мощную государственную структуру, и в этой битве предприятие Солоницына было лишь маленьким подразделением на стороне всесильной чиновной армии.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Тогда-то Андрей и познакомился с крупными государственными воротилами и с их подачи выкупил себе высокую должность. Только вот в семье всё деньгами не решишь, а близкие ему жена с сыном и дочерью всё дальше отплывали от него. Они могли безбоязненно вернуться домой уже год назад, но тоненькие корешки, пущенные в Англии, давали то один, то другой повод, чтоб задержаться. Андрей часто летал к семье, но постепенно расставания становились всё более длительными. Как-то раз он поймал себя на мысли, что лететь нет желания, и встреча с детьми и даже с Алиной, без которой он ещё недавно не мыслил своего существования, уже не такая желанная. Тогда-то он и поддался на уговоры Олежки время от времени устраивать так называемые разгрузочные дни с девочками.

Сколько он протянет в этом капкане? Когда его обнаружат? Завтра лыжники? А может быть, найдут его, обглоданного, только весной. Или не найдут вовсе? Доедят за зиму бродячие собаки.

Неожиданно Солоницин почувствовал, как у бедра с жужжанием завибрировал телефон, и тут же мелодия симфоническими каскадами взорвала гнетущую тишину сумеречного леса. «Олежка прибыл с девочками на дачу и беспокоится!» – понял Солоницын. Смерть – глупее не придумаешь! Ещё минуту назад он был всесильным и процветающим. Даже сейчас, если бы он мог вытащить из кармана спортивной куртки телефон, то по его звонку завертелись бы шестерни и винтики подвластного ему механизма, и тысячи людей забегали бы, засуетились, выполняя указания. Страшная несправедливость, мгновение – и преуспевающий, полный сил человек превращается в презренного червя.

Как ни странно, но эти чёрные мысли несколько успокоили Андрея. Он не привык сдаваться, и это много раз, в самых отчаянных ситуациях, спасало его. Но что он мог сделать сейчас? Только кричать[?]

Постепенно осознание безнадёжности своего положения всё больше овладевало Андреем и ломало волю к сопротивлению. Но мысль о жене всколыхнула душу. В отчаянии он заскрежетал зубами, перед глазами замелькали счастливые мгновения его жизни, и все они были связаны с Алиной. Это его не удивило. Как будто несчастье смыло с его души толстый слой пыли и пробился яркий свет.

«Господи, помоги!» – непроизвольно вырвалось из груди пленника. Впервые в жизни ему захотелось молиться, но он не знал слов и повторял непрерывно: «Господи, миленький, помоги! Не оставь!»

Неожиданно в сознании всплыли слова из детства, услышанные от бабушки: «Отче наш, иже еси на небеси…» – дальше он не помнил и стал отчаянно повторять начало молитвы, как вдруг сбился и забубнил: «Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити…» – и только когда дошёл до места, где струны князю «славу рокотаху», понял, что сбился на «Слово о полку Игореве».

Солоницын ещё несколько раз возвращался к «Отче наш», но каждый раз забывался и переходил на «Боян бо вещий…». Силы его покидали. Он понимал, что сознание затуманивается, и с досадой подумал о том, что даже молиться не научился за свою пропащую жизнь. Судьба уже не казалась удачной, а блестящая карьера выглядела и вовсе бесполезной пустышкой. Господи! Куда он торопился, куда летел на всех парах, ломая и круша запреты на своём пути? Ради чего? Почему не ценил простых отношений? Всё отдал бы за то, чтобы вернуть минуты душевного единения с Алиной, тихой радости общения с детьми…

«Господи! Господи, помоги, миленький! Не буду грешить! Всё исправлю! Спаси, родненький! Жить буду чисто!!!» – с тихим стоном угасала душа.

Солоницын уже перестал звать на помощь, и только губы в полузабытьи шевелились, повторяя: «Боян бо вещий…»

Неожиданно, сквозь собственное бормотание, Андрей услышал частое дыхание и почувствовал тёплый ветерок на лице. Он поднял голову. Прямо перед ним стояла маленькая кудлатая дворняга. Андрей вздрогнул и громко вскрикнул. Дворняжка с лаем отпрянула. Но тут же вернулась. Села в полуметре от головы и принялась заливисто брехать. «Товарищей созывает, – понял Солоницын, – сожрут живьём!» От бессилия всё внутри помертвело.

«Помогите! Господи, помоги!» – из последних сил заблажил Андрей. Собака отпрянула, но брехать не перестала. Солоницын в бессилии уронил голову на снег. Душу заполнила леденящая пустота, воля была парализована. Впервые в жизни Солоницын смирился с обстоятельствами. «Червь, презренный я червь, а не человек!» – саднила в голове отчаянная мысль.

– Кто тут? Чего в бурелом забрался? А ну, вылазь! – услышал Солоницын строгий голос. Поднял голову и рядом с затихшей собачкой увидел ладненького, одетого в лёгкий тулупчик старичка.

Андрей ещё гадал, не галлюцинация ли это, а душа уже исподволь наполнялась радостью.

– Чего молчишь? Вылезай! Иль ночевать собрался? – с опаской переспросил старик.

– Завалило меня, дед. Пошевелиться не могу.

– Эк беда, а у меня здоровьишка не хватит. Тут трактор нужен, чтоб завал разобрать, – затеребил седенькую аккуратную бородку старик. – Надо людей на помощь звать.

В кармане у Андрея опять зажужжало, и весёленькая мелодия разрезала тишину.

– А чего ж ты сам не звонишь людям? – удивлённо спросил дед.

– Телефон не могу достать. Он у меня в куртке.

Дед опустился на четвереньки и почти вплотную приблизился к лицу Андрея.

– Надо сзади зайти, с этой стороны не дотянетесь, – посоветовал Андрей.

– Сейчас оббегу, потерпи чуток, – попятился дед назад.

Пока он перелезал через бревно, Андрею пришла в голову спасительная идея.

– Дедуля, ты попробуй лыжи отстегнуть. А то они мне все ноги вывернули.

– Больно мудрёная здесь конструкция, замка не найду, – через минуту напряжённого сопения отозвался дед.

– Перед носками ботинок чёрные клавиши, надави на них.

Андрей почувствовал, как после щелчка освободилась одна нога, а затем вторая. Он поелозил, ноги шевелились достаточно легко, но продвинуться вперёд не хватало сил. Бревно крепко вжало его в колею.

– Дед, помоги мне руки высвободить, – попросил Андрей.

Ему показалось, что старик целую вечность выбирался из завала. Наконец появился перед Солоницыным. Перед собой он нёс лыжи. Старик аккуратно положил их на снег и присел на корточки, так что голова Андрея оказалась между валенками, и цепко ухватился за ворот куртки Солоницына.

– Ну, помогай, – скомандовал старик и рывками начал дёргать пленника на себя.

Андрей изо всех сил извивался и сучил ногами. Вся верхняя одежда задралась на голову, и по спине потекли холодные капли растаявшего снега. После очередного судорожного рывка он изогнулся и выдернул из-под бревна правую руку, затем левую и выдрался из-под пленившей его осины. Он лежал голый на снегу и плакал от счастья. Штаны сползли до колен, куртка закрыла голову. Рядом, прерывисто дыша и утирая взопревшее лицо, сидел старик.

– Одевайся, хозяйство застудишь, – тяжело дыша, посоветовал дед.

Всё тело болело, мышцы отходили, как после судороги. Он сделал насколько шагов, согнулся, покрутил головой. На удивление мог двигаться, и даже серьёзных повреждений не ощущалось, только саднила спина, ободранная о заскорузлый ствол.

– До дома-то сам дойдёшь? – участливо спросил старик.

– Доползу, – весело ответил Андрей, доставая из колеи лыжные палки.

– Ну, смотри, больше не суй голову в петлю, – пробормотал старик и, свистнув собачку, засеменил по просеке.

Андрей пристегнул лыжи и, догнав деда, принялся благодарить. Но старик лишь устало отмахнулся и, недоверчиво посматривая на Андрея, посоветовал:

– Не юноша уже, силы надо рассчитывать.

– Сил ещё хоть отбавляй! – радостно возразил Андрей.

Старик осуждающе покачал головой.

– Не каждого так угораздит.

Андрей хотел было ответить, но вновь зажужжал телефон.

– Где тебя носит? – вместо приветствия заблажил Олежка.

– Стол накрывай, – ответил Андрей и прибавил ходу. Жизнь входила в привычную колею.

Андрей уже подходил к даче, когда в ритм шагов в голове опять зазвучало:

«Боян бо вещий… боян бо вещий…»

Андрей ухмыльнулся. Это ж надо, припекло, вспомнил «молитву»! Ещё и не то вспомнишь! Прав дедок. Аккуратнее надо. Где-то я этого старика видел? Уж больно взгляд знакомый.

Странно, но большой радости от спасения Андрей не ощущал. Мешало навязчивое предчувствие, что пережитое было страшным рубежом, и [?][?], что будет за ним, пугало не меньше. Хотелось быстрее забыть произошедшее, но в голове, как молоток, стучало:

«Боян бо вещий… боян бо вещий…»

У Андрея была великолепная зрительная память. Это ему здорово помогало в карьере. Он всегда первый узнавал людей, даже тех, с которыми встречался случайно и потом не виделся годами. Но где и когда видел деда, вспомнить не мог.

Благообразный старичок. Смахивает на Николая-угодника, что на бабкиной иконе. Андрей помнил, как бабушка тайком от домашних молилась перед ней, а потом запирала в сундучок. После её смерти Андрей забрал икону себе.

Солоницын уже поднимался на крыльцо, когда силы оставили его, ноги стали ватными, в груди, будто в ледяной пустоте, затрепетало сердце. Андрей ухватился за перила и долго стоял, переводя дух.

В доме гремела музыка. Из кухни доносился весёлый дискант Олежки и женский смех. Солоницын хотел было незаметно подняться на второй этаж, но его заметил вышедший в гостиную с подносом, уставленным бутылками и фужерами, Олежка.

– О, явление Христа народу! Где тебя носило?

– Сейчас, сполоснусь и выйду, – Андрею не хотелось рассказывать о приключившемся, и он двинулся к лестнице, но за Олежкой, держа в руках блюда с закусками, уже выплывали приглашённые девицы.

– Ой, наконец-то, а мы уже заволновались, – защебетала Зинуля и, быстро обежав вокруг стола, чмокнула Андрея в щёку. Даже сквозь куртку он почувствовал тяжесть её пышной груди.

– Случилось что? – девица тревожно всматривалась в лицо Андрея.

– Нет, устал просто, – отмахнулся Солоницын, а про себя отметил, что женщина очень внимательна.

– Попроси Зинулю спинку потереть, – хитровато прищурился Олежек.

– Ни к чему. Вы тут накрывайте, а я быстро.

Андрей решительно отстранился и пошёл наверх.

Он долго стоял под горячим душем. Постепенно внутренняя дрожь проходила. Видеть никого не хотелось. Была одна мечта – забраться в постель, накрыться с головой одеялом и забыться. Он медленно оделся, затем принялся сушить голову феном, чего почти никогда не делал, потом побрился, смазал лицо кремом, постриг ногти и принялся их полировать щёточкой. За этим занятием его и застал Олежек.

– Дамы легли и просют, – сердито пошутил он. – Какой-то ты малахольный сегодня. Будто тебя пыльным мешком прибили.

– Я готов, – делано бодрым тоном ответил Андрей.

Он спускался за Олежкой и, рассматривая его плешивый затылок, соглашался со старичком-лесовиком – да, не юноши уже. В гостиной между аудиоколонками висела бабкина икона, и Андрей невольно задержал на ней взгляд. Да, старичок удивительно похож на Николая-угодника, и взгляд точь-в-точь такой же – слегка подозрительный. Под этим взглядом Андрей вспомнил, как горячо каялся в лесу, и ему стало неловко. Он почувствовал, как в груди вновь начала позванивать стылая дрожь, и в нерешительности замер. Хотелось развернуться и уйти.

– Андрюша, ты нас истомил, – запричитал Олежек, – с тебя тост.

Солоницын в нерешительности потоптался и присел к столу. Олежек принялся открывать шампанское. Во время амурных свиданий они, по предложению Олежки, пили только лёгкие вина, чтобы застолье не отвлекало от главного. Но сейчас Андрею было даже смотреть зябко на играющие пузырьками бокалы.

– Налей мне виски, – попросил он, – промёрз что-то.

Андрей поднял стакан, до краёв наполненный янтарной жидкостью, долго рассматривал сквозь него компанию и, наконец, размеренно заговорил:

– Боян бо вещий, аще кому хотяш[?] песнь творити, то растекашеòся мысёию по древу, серым вълком по земли…

Андрей замолчал. Над столом нависла напряжённая тишина.

– Всё? – спросил Олежка.

– Всё, – кивнул головой Андрей и, не торопясь, выпил виски до капли.

– Содержательный тост, – похвалил Олежек приятеля за оригинальность и принялся чокаться с девицами.

В голове от большой дозы спиртного загудело, мышцы обмякли, в груди разгорался костёр. В голове беспокойным роем завертелись мысли о детях, об Алине, ему захотелось обнять их, захотелось прижаться к жене и покаяться, поплакаться, как когда-то в детстве маме.

Желание было так сильно, что Андрей непроизвольно вытащил из кармана телефон и хотел было звонить в Англию, но сообразил, что не к месту, и, сделав вид, что отвечает на звонок, отправился в соседнюю комнату.

– Алло, алло… – напряжённо проговорил он в молчавшую трубку и, прикрыв за собой дверь, набрал лондонский номер жены. Ответом были долгие гудки. Андрей сунул телефон в задний карман брюк и вернулся в гостиную.

Он не торопясь цедил виски и заедал ломтями осетрины.

В кармане брюк квакнул телефон. Андрей вытащил его и прочитал на экране сообщение: «Занята, перезвоню позже».

Внутри закипела обида. Солоницын притянул Зинулю к себе и с силой впился ей в губы. Зинуля податливо навалилась на него, обвила своими руками. Сквозь тонкую сорочку Андрей различал плывущую тяжесть её груди, терпкий запах духов и горячего женского тела дурманил голову. Почти задохнувшись, он оторвался от девицы и осоловелым взглядом оглядел комнату. Олежки с подругой уже не было.

Андрей встал и понёс прильнувшую к нему девицу на диван. Нёс на удивление легко, но когда опускал в пухлое ложе дивана, уловил в груди лёгкий треск, будто рвётся материя, и почувствовал острую боль. От неожиданности он завалился на подругу и с минуту лежал не шевелясь.

– Ну что ты, миленький? – услышал он томный недоумённый шёпот.

Боль прошла, но с болью ушло и желание. Он приподнялся на руках. Девица принялась расстёгивать его сорочку. Андрей помогал ей раздеваться, но желание не приходило. Это начинало его бесить. Собственное тело отказывалось подчиняться. В другое время он бы успокоился и отступил. Но сегодня, после произошедшего, ему надо было доказать себе и всем в этом мире, что ничего не изменилось, что он хозяин своей судьбы. Андрей вспомнил, как Олежка чуть ли не каждый раз перед загулами предлагал ему модные пилюли для поднятия тонуса.

– Старик, не отказывайся. Всё равно ты к этому придёшь. А ощущения незабываемые. Молодому не снились, – рекламировал снадобье Олежка.

– Я сейчас, милашка, – шепнул Андрей растелешённой девице и пошёл в комнату, где уединились Олежка с подругой.

– Что случилось? – выглянул на стук испуганный приятель.

– Давай свои чудо-пилюли.

– Ага, я говорил, всё мачо из себя строишь.

Олежка сунул ему в руки пачку с лекарством.

– Как принимать? – поинтересовался Андрей.

– Водой запей, и через пять минут погнал. Всё, больше меня не беспокоить.

Солоницын подошёл к накрытому столу. Принял снадобье. Зачем-то налил полстакана виски и, как ему показалось, против воли выпил. Поднял голову. Со стены на него с осуждением поглядывал Николай-угодник.

– Вот так-то! – уверенным тоном, глядя на икону, произнёс Солоницын.

– Андрей, что у тебя со спиной? – услышал он испуганный голос подруги.

Он повернулся к девице. Она зазывно ждала на роскошном диване, но взгляд её был растерянным.

– Чепуха.

– Надо мазь или компрессы какие-то, – зрелище ободранного и громадного, во всю спину, синяка явно напугало девицу.

Андрей почувствовал, что именно это состояние страха и неуверенности в женщине возбуждает его. Вернулась обычная для него решительность. Он долго терзал свою партнёршу, та уже выбилась из сил, а ему всё было мало. Действовало лекарство, туманил голову алкоголь. В сумасшедшем азарте он метался из последних сил, стараясь доказать, что ничего в его жизни не изменилось. Он словно в бреду летел сквозь бездну. Вдруг в груди что-то надорвалось, горячая волна боли пронзила тело, перехватило дыхание, и словно молния вспыхнула в голове.

«Боян бо вещий… Жить буду чисто… Отче наш… Спаси…»

Он ещё слышал истеричный крик девицы, суматошный топот босых Олежкиных ног, ощущал на щеках шлепки его пухлых ладоней, сквозь туман видел мечущиеся фигуры и подозрительный взгляд старичка-лесовика, но это уже происходило не с ним, уверенным в себе, Андреем Солоницыным, а со слабым, израненным человеком, бездыханно раскинувшимся на белом диване.