Литературная Газета 6427 ( № 33-34 2013)

Пароль: «Девяносто третий»

Сергей Шаргунов. 1993. Семейный портрет на фоне горящего дома. - М.: АСТ, 2013. – 570 с. – 4000 экз.

Сергей Шаргунов написал, пожалуй, лучшую на сегодняшний день свою книгу. Она обрамляется майскими событиями 2012 года на Болотной. Герой – молодой человек Пётр Брянцев – выходит на станции метро "Октябрьская", чтобы попасть в пучину «массовых беспорядков», где он был схвачен, помещён в автозак. Раскрывается основное повествование, и читатель попадает в октябрьскую Москву 1993 года, в поворотную точку новейшей российской истории, погружается в историю семьи Брянцевых, в то время когда дед и бабка Петра оказались в гуще событий, правда, по разные стороны. Отсюда и название книги – «1993». При этом первоначально она называлась «Война в Москве».

События начала 90-х развёртываются с трагического предзнаменования – горящих после аварии троллейбусов на улице Москвы. Погибают люди. Этакий «заблудившийся трамвай» Николая Гумилёва, объятый пламенем. Октябрь – роковой месяц для русской истории[?]

У Шаргунова 1993 год – это не только переломное октябрьское событие, особым образом повлиявшее на историю современной России, но в первую очередь история обыкновенной советской семьи Брянцевых: Виктор, Лена и их дочь, 15-летняя Таня (дед с бабкой и мать Петра), которая понесёт семя новой России.

Живут Брянцевы в 40 километрах от столицы в дачном посёлке, родители работают в «аварийке» в разные смены. Сюда их привёл надлом в течении советского времени, разрыв в понятной и предсказуемой личной биографии. Лена работала в Минобороны, теперь сидит на телефоне и принимает заявки. Виктор – перспективный технарь, теперь починяет трубы под землёй. В своё время он из лаборатории, где приложил руку к луноходу, перешёл мастерить приборы наведения, получал премию и грамоты, в итоге оказался в той же аварийной службе ремонтником. Раньше космические приборы делал, а теперь ушёл под землю, будто червяк, – латает расползающуюся по швам инфраструктуру уходящей в небытие империи. Прозвище его – «ватный богатырь». «Большой, да силёнок не ахти», – сказала как-то жена. Практически персонифицированный образ страны – колосса на глиняных ногах.

Виктор Брянцев у Шаргунова – чудак в ожидании чуда. Ещё в детском саду маленького Виктора компотом из чернослива угощал сторож, утверждая, что тот волшебный и делает человека бессмертным. Компот этот Брянцев полюбил на всю жизнь, так же остался заинтригованный тайной бессмертия, которую постоянно пытался разгадать, то всматриваясь в небо, то ползая под землёй, то забираясь в гущу протестующих людских масс, то укрываясь от разящих пуль.

«Для чего жить, если умрём?» – этот вопрос в романе задала Таня, но он же волнует и её отца, который считает, что «без мечты никакому человеку нельзя». Собственно, мечтами жила и вся огромная страна, из которой он вышел. Мечты, простирающиеся далеко за пределы ограниченной сферы личных жизненных интересов, были её главной движущей силой. Виктор Брянцев всегда мечтал себя проявить, через это шагнуть в бессмертие. Недаром он моментально прилепился душой к людям, которые в те дни вышли на улицу на стороне Верховного Совета. По его словам: «…они бессмертие чуют»…

Бессмертие, в том числе включённость в историю, в жизнь страны, когда становишься частью целого. Во многом это формат советского мировосприятия. Новая страна сделала ставку на обособленные единицы, неисторические, негероические. Вместо этого пошло замещение, ложное ощущение сопричастности – перед людьми развернули балаган политического театра. Виктор, не сделавший карьеру в прикладной науке, ищет выход в политике, которая и погубила его науку, сейчас рушит и любовь – вбивает клин в их с супругой отношения, а в финале – останавливает его сердце.

Брянцева захватила картинка съездов с телеэкрана, высокопарные «болтуны» с радио. Эта телевизионная картинка разделяла, разводила по разным сторонам родителей: Лена за Ельцина, Виктор за парламент. Усиливала переживание одиночества их дочери, которая чувствовала себя заброшенной. Между ней и родителями разрастается ров, как между старой и новой страной.

Виктор разрывается между личной жизнью и бурлением становящейся истории, между любовью и политикой. С одной стороны, «надо выкинуть из головы… всех этих людей у подъездов, костров, на баррикаде», но «не получалось». Виктор рвётся туда, где вершится история, чтобы ощутить свою включённость в неё. Здесь он «ощущал, что попал в какое-то новое измерение жизни, в котором одно связано с другим, и всё важно». Он надеялся, что в этом измерении произойдёт чудо – откроется мостик в бессмертие. После баночного телескопа он взялся за изготовление самострела…

Война разворачивается в Москве, война происходила и у Брянцева с женой. «Вроде вместе, а вроде воюем», – говорит он. На пике октябрьских событий Виктор поехал к Останкино, по пути встретил молодую женщину, похожую на его жену, а в это время Лена собралась на Тверскую поддерживать Ельцина.

Как-то дочери Виктор раскрыл свою «скромную» мечту: «желаю воскресения всем, кто когда-либо помер». Собственно, обессмертил его внук, который через 20 лет так же вышел на улицу, влился в протест. Сын Тани – Пётр Брянцев – пишет из Матросской Тишины, что деду повезло «участвовать в таких бурных событиях».

В какой-то мере поколение Тани, которая была в те годы совсем подростком, можно считать потерянным. Отличная иллюстрация – случайный отец Петра, местный 20-летний отморозок Егор Корнев, который в итоге сгинет после совершения «мокрого» дела. В 2012 году 20-летний Пётр уже совершенно другой. Он ближе к своему деду, думал о нём, о его судьбе с детства, хотя никогда и не видел. Возможно, в нём есть искра бессмертия, перешедшая по наследству.

«Победа» – слово, сопровождающее прорыв, будто эхо из прошлого. Это слово слышал Виктор, восторг от него ощутил и Пётр. «Девяносто третий» – пароль, который поймал Пётр из разговора двух мужиков: они вспоминали взятие моста. Оказалось, что в 93-м они были по разные стороны, но оба за Россию, теперь они соединились. Об этом единстве мечтал Виктор Брянцев. «Вам надо вместе… всем… всем… Иначе глупо будет. Вы вместе, а у вас война. Это так у меня с женой», – говорил он защитникам Белого дома.

В многолюдье Виктор «почувствовал, что не совсем себе принадлежит, он стал частичкой стихии, которая его не отпустит». В сражении «он чувствовал себя воином, которому теперь только побеждать». Ватных ног уже не было.

В романе Шаргунов показал полифонию мнений, разных точек зрения, всевозможных течений, из которых состояло общество, он избежал опасности превращения текста в агитку, листовку. Как сказал бомж, в прошлом профессор: «Патриоты – идиоты, демократы – дегенераты». Принадлежность к какому-либо течению не имеет никакого значениия, это разбивает общий поток, вносит в него хаос, превращает в нечто мультяшное, ненастоящее. Именно «мультяшное» ощутил в какой-то момент Виктор во всём происходящем. Брянцев не примыкает ни к кому, он сам по себе. Идёт, прислушиваясь ко всем, к людскому многоголосному морю в поисках своего бессмертия, но находит в итоге инсульт, как и та прежняя страна, которая окончательно погибла тогда на улицах Москвы.

«Эхо танковых залпов звучит до сих пор», – сказал в интервью «ЛГ» Сергей Шаргунов. Но параллельно есть и другое эхо – «Победа», ставшее наследственным кодом семьи Брянцевых, оно вошло и в родовую память нации.

Теги: Сергей Шаргунов , "1993. Семейный портрет на фоне горящего дома"