Литературная Газета 6461 ( № 18 2014)

Тоталитарный дискант

Алексей Иванов. Ёбург. - М.: АСТ, 2014. – 576 с. – 7000 экз.

В этом году по Алексею Иванову диктовали "тотальный диктант". Толком не знаю, что это, но вроде бы означает, что он теперь писатель, официально признанный. И хотя персонально к Алексею Иванову нижеследующее рассуждение отношения не имеет, обойтись без него никак не возможно.

Быть официально признанным в нашей патерналистской стране гораздо выгоднее, чем быть «рыночным». Рынок изменчив и подвержен кризисам, а за счёт государства – всегда проживёшь. Оно тебе и грантик, и пьеску за свой счёт в театре поставит, и поездочку организует – на встречу с зарубежным издателем.

Главное, чтобы там свои люди бюджет пилили. «Государство» – это, вы думаете, что? Люди, человеки. Всем надо Новый год встречать, у всех мама. Важно приводить во власть именно таких, а не таких – не пускать, а если всё-таки проникают – смело протестовать, обличать и своевременно сообщать начальству – чтобы вводило Санкции.

Ну, да к Алексею Иванову, повторяю, это отношения не имеет. У него другая слабость. Первая же книга, выпущенная в статусе живого классика, называется «Ёбург». А до этого была «Блуда и МУДО». Монотонность некоторая в названиях, не находите? Автор будто на что-то намекает – глазами показывает, мычит, но произнести вслух боится. Будто автомат на него наставлен[?]

Это весьма странная книга – «Ёбург», очерк последних 30 лет истории города Екатеринбурга. Непонятно, чего в ней больше, – недостатков или достоинств, закономерностей или неожиданностей. От писателя, продвигаемого в классики, ждёшь какой-то «более личной» книги, что ли. Более «художественной». Чтоб побольше переживаний, листвы на асфальте, утренних туманов, зябких гудков на заре – когда миллионолапый Свердловск, поёживаясь, шаркает к проходной… Хочется, чтобы «субъективность» и «авторский произвол» работали как атакующий читателя приём, а не опознавались между строк как слабости и не заставляли скрести затылок: «Так… а зачем это вообще написано? Кто заказчик?»

Книга и впрямь будто изготовлена за мзду неким не особо выдающимся журналистом. Ровная такая, нормальная, не особо старательная. Подбор фактов и «сторон жизни» города самый ожидаемый: рок-клуб, бандитские войны, Владислав Крапивин, Эдуард Россель, Ройзман, Ройзман. О художниках и политиках, музыкантах и бизнесменах, бандитах и промышленниках сообщается с одинаковой заинтересованностью.

Нет, иногда, конечно, автор загорается: например, авантюристу от бизнеса и политики Антону Уткину он явно сочувствует, взгляд теплеет, когда о нём пишет. И о художнике Букашкине пишет с гораздо большей сердечностью, чем о всех «наутилусах» и «агатах кристях», вместе взятых, но зато когда речь заходит об уважаемой группе «Чайф» – как бы немножко костенеет от уважения и становится чуть более подробным, чем того требует композиция.

И всё же в целом претензия на «энциклопедический охват» ведёт к уравниловке: когда для писателя «одинаково важны все», неинтересным ему фигурам это жизни не добавляет, а у интересных – отнимает. Вот и выходит журналистский отчёт. Этакая книга-реферат.

О том, что её написал писатель, напоминают лишь редкие, через одинаковые промежутки вставленные сполохи «выразительного языка» – когда посреди протокольного описания милицейской погони вдруг перья ангелов взвихряются над детской площадкой или когда какие-нибудь «десиптиконы» задерутся аж на целый абзац с «автоботами». (Вероятно, наши с Ивановым дети – ровесники.)

Техника, в которой выполнено украшение текста этими внезапными выразительностями, называется «инкрустация» и к традиционным уральским промыслам имеет отношение самое непосредственное, но улучшению общего впечатления от книги почему-то не служит. Выглядит это так, будто у повествователя глаз дёргается. Или мужественный голос срывается на впечатлительный истеричный дискант.

Но это с одной стороны. С другой – книгу можно читать с любого места: в этом её достоинство. Интересно тебе про «свердловский рок» – вот про свердловский рок. Интересно про бандитов – вылистывай себе про бандитов. А если всё-таки читать книгу подряд, она тебя рано или поздно ломает. Подчиняет себе. Плевать становится на то, что она «неписательская». (А надо?) Плевать на то, что язык то сер, то аляповат. (Когда хочешь выразить что-то чрезвычайно для тебя важное, язык часто подводит.) Вообще все литературные претензии к книге выглядят жеманством на фоне громадья её темы.

Ведь вот смотрите: напиши Алексей Иванов, к примеру, только о художнике-наивисте Букашкине, книга вышла бы, возможно, куда более изящной и душевной, а человек двести-триста оценили бы и смелость в выборе темы: дескать, такой мейнстримщик, а позволил же себе умалиться – согрел росток в ладонях… Но такая книга не прозвучала бы. А «Ёбург» – не только «прозвучит», но и сам по себе звучит. От книжки такой-сякой вибрации исходят – как от чего-то мощного и большого. В ней, как в раковине, «море шумит».

Дело в том, что в литературе как в явлении общественно значимом и этой значимостью питающемся (не исключительно ею, не исключительно), работает следующий принцип. Что в книге важнее всего? Во-первых – «о чём», тема. Во-вторых – «что», идея. В-третьих – «как», форма. Только в таком порядке, не наоборот.

Можно плохо написать о чём-то важном (или о ерунде, но волнующей людей ерунде), и о книге заговорят с волнением. Говорить об идеях общество приспособлено уже значительно меньше, а говорить об эстетических качествах – не приспособлено вовсе (разве только в форме разговора об идеях). Соответственно пока в литературе делается упор на «качество», она теряет читателя.

Что ж, литература должна быть плохой?!

Нет, она должна быть хорошей – но по умолчанию. Быть хорошей – не цель литературы, если только её пишет не сражающийся с самим собой малоодарённый писатель. (Нет у здорового человека задачи «не быть инвалидом», а вот у инвалида – как раз может быть.) Но, скажем, критик Наталья Иванова, любящая рассуждать о «литературном веществе» (выражение-то какое сорокинское), этого не понимает. И ворох «специалистов», управляющих издательско-премиальным процессом, – тоже. Агрессивно не понимают, не понимают в штыки!

И вот тут как раз преодолеть бастион помогает слава. Как учит критик Галина Юзефович, «по-настоящему большой писатель имеет право быть таким, каким хочет». (То есть маленький или не по-настоящему большой – не может. Какая мудрая оговорка.) Алексей Иванов прославлен – а значит, может быть каким хочет. Естественным, бесцеремонным, утирающим рукавом нос. И книга такая же – утирающая. А чё? А ничё.

Только одна претензия. Одно «чё». Совсем небольшое. Герои книги, как уже сообщалось, – музыканты, бизнесмены, художники, бандиты, экстремалы, правители. Все те, про кого телевизор. А где просто люди? Те, которые создали своим трудом (понятно, что работали они не для этого, но создали же!) крупнейший промышленный центр страны, и уже на притяжение этого огромного города «и его последствий» слетелись мотыльками все те, про кого в книге?..

Их, шаркающих в сумерках к Тотальной Проходной, в книге нет. Как, впрочем, и во всей обслуживающей деньгодателей российской литературе. Наверное, именно для того, чтобы эту бесценную роскошь – бесплатных простых людей себе позволить, и нужны настоящие писательские «субъективность» и «произвол».

Теги: Алексей Иванов. Ёбург