Литературная Газета, 6521 (№ 33/2015)

Исправление замысла

Константин Белов работает в жанре, который сразу не охарактеризуешь. Конечно, его труд больше походит на философский трактат. Он требует неспешного вдумчивого чтения, а порой и перечитывания в попытке усвоить его постулаты. С другой стороны, в нём много от изящной словесности в подаче материала, в ритме фразы и благородном авторском образе, чуть отстранённом, но с первых слов узнаваемом. И конечно же, конкретность его выкладок, подчас математических, делает его книгу «Между Богом и Дьяволом. Са-мцы и сам-ки» пособием, с позволения сказать, по познанию «мира по Белову». Да. Пусть никому не покажется эта формулировка надуманной или чересчур комплементарной. Белов – человек уже зрелый, и в книгах своих делится ни сиюминутными откровениями, а плодами многолетних размышлений и перманентного, не прекращающегося анализа бытия. С первых страниц мир Белова, вернее, его трактовка божьего мира поражает своей необычностью и непохожестью на других. Он сразу же вводит терминологию, которая является ключевой для понимания его Вселенной, расставляет смысловые координаты: «Термин «самодоволец» (самодовольный мещанин) будет в дальнейшем употребляться в сокращении: «сам-ец». Аналогичные сокращения: «сам-цы» от «самодовольцы», «сам-ка» – от самодовольная мещанка и т.д. Не следует путать с мещанством ах-бедным (в дальнейшем «простецы», которое является антиподом сам-ства и вместе с ним составляет Мещанство».

Поначалу может показаться, что перед нами некие социологические тезисы, плод свободных метаний наблюдательного ума. Но Белов быстро выводит определяющий вектор, сообщая, что его исследование ведётся средствами ах-бедного мещанства, преследует ах-бедные цели и предназначено исключительно для него. Ну что ж! Заявка вполне убедительная, чтобы продолжить чтение хотя бы для того чтобы понять, к какой группе ты сам относишься. Объяснить, что Белов подразумевает под Мещанством и на какие категории его делит, довольно сложно в небольшой рецензии. Для этого рекомендую срочно прочитать книгу. Но вкратце расскажу, что по Белову сам-цы – это те, кто надменно пытается объяснить всё с помощью логики, разума (Дьявола), а ах-бедные – это те, кто живёт чувствами, прозрениями и движется к Богу. В этой части труд Белова приобретает своеобразно теософские черты. Он полагает, что сам-ством разработана и применяется целая идеология и ей необходимо противостоять. Он замечает: «Справиться с ней, совершить этот подвиг и должна научить простецов моя книга, решительно противостоящая не только сам-ным учениям Марксизма, французского Просвещения, европейского Материализма и философским заблуждениям Античности, но и антихристианскому церковному мракобесию».

Что характерно для труда Константина Белова? Чем он так неодолимо обаятелен? Почему он выделяется и запоминается надолго, словно шлейфы Беловских смыслов опутали тебя и не отпускают?

Во-первых, эта книга, несмотря на всю свою фундаментальность и объективную наукообразность, очень авторская. Точка зрения Белова, его выкладки, его мнения на тот или иной счёт, с одной стороны, убедительны, с другой – полемически горячи. Он ярый защитник беззащитных сокровенных русских смыслов, для него страницы книги – это поле боя, где нельзя сделать ни одного неточного выстрела.

Во-вторых, Белов – не только самобытный исследователь-философ, но и весьма одарённый литератор. Это видно и по его особой стилистической повадке с эдакой умной хитрецой, и по умению сделать сложную многослойную и полифоническую канву увлекательной для чтения. Первая часть книги «Разоблачение одной древней мистификации» – это и блестящий филологический этюд, и интересная и убеждающая в правоте трактовка Ветхого Завета. Вкратце: по Белову сам-цы произошли от Каина, а простецы – от Сифа. Именно из-за сам-цев, унаследовавших от Адама привычку, пренебрегая предостережениями Бога, вкушать плоды от древа познания, не имея для этого достаточного мозга, Бог прогневался на мир и подверг его Потопу, оставив в живых только Ноя, ах-бедного простеца. Но ошибка Бога в том, что жёны-то были из сам-ок. И опять ничего не получилось. Божий замысел рухнул. Сам-ство брало вверх и распространялось. Кто-то скажет, что такая трактовка чересчур вульгарна, но я очень советую прочитать эту главу внимательно, без предрассудков, впитать в себя всю доказательную базу, а потом попробовать оспорить её. Не уверен, что получится. Хотя мы знаем, для кого-то эта книга…

Узнай сам, кто ты…

В-третьих, Белов доказывает свою точку зрения, основывает своё мировидение человеческого сообщества не путём вульгарных софизмов, а опираясь на человеческий опыт, на ключевые книги, на культовые имена со всеми особенностями и тайнами их биографий.

В-четвёртых, Белов – не только талантливый писатель, но и квалифицированный математик. Многие свои воззрения он доказывает путём разного рода таблиц, сопоставлений, графических закономерностей. Это крайне занимательно. Причём подобный приём не отталкивает, а, наоборот, заставляет сначала вникнуть в предлагаемую концепцию, а потом поразиться её стройности. Так, свою трактовку Ветхого Завета он сопоставляет с теорией даосизма и прошивает всё крепкими нитями единства мироздания и человеческого сообщества.

В-пятых, Белов – это русский борец и в своём роде русский космист. Он не приемлет ориентацию на систему чужих мнений, он правдоискатель, цель его исканий – истина, а не награда, поэтому он по-настоящему свободен.

Что меня лично привлекло в труде Константина Белова? Какие его места особенно впечатлили?

Его закономерность и логичность, естественность его художественного явления в тех условиях, когда подлинную русскую мысль ограничивают не свойственными ей рамками, и она спасается в своих дефинициях, чтобы выжить. И в процессе этого выживания приходит к откровениям высочайшего накала. В изначальной классификации Мещанства (а по Белову мещанство – это всё человечество) есть что-то от солженицынской «образованщины». Но сдаётся мне, что Александр Исаевич ввёл этот термин в пылу полемики, желая свести счёты с какими-то своими личными оппонентами, а может быть, и врагами. Белов ни с кем счёты не сводит. Он понимает, в чём для человечества опасность и как искать путь к спасению. Он придаёт своей классификации мещанства такую унификационную утончённость, что иногда дух захватывает от логичности и доказательности. Особенно впечатляют примеры из литературы, приведённые Беловым в доказательство своей теории:

«То же самое А. Пушкин – вот уж сам-ец, казалось бы!

Поэт! не дорожи любовию народной…

Ты царь: живи один. Дорогою свободной

Иди, куда влечёт тебя свободный ум…

Ты сам свой высший суд…

(...)

Но вот читаем:

Буря мглою небо кроет,

Вихри снежные крутя;

То, как зверь, она завоет,

То заплачет, как дитя…

(...)

Читаем это и понимаем: наш! Он сам-ец, но сам-ец ах-бедный, и в этом всё дело».

Одной из сильнейших сторон писателя Белова является его прекрасное образование и подкованность. Я думаю, что то, как он буквально проник под кожу культовой части западной философии, достойно самого серьёзного разговора. Причём проник не праздно, не в попытках блеснуть образованием, а чтобы доказать свои воззрения, показать, что ведущие философы говорили о том же самом, что и он. Просто другими словами. Его трактовка «Заката Европы» Шпенглера сног­сшибательна и ясна, а анализ ницшеанства поражает доказательным интуитивным объёмом. Его догадка, что все достойные люди стремятся преодолеть в себе сам-ство и приблизиться к ах-бедности, – не примитивная агитация за «хождения в народ» или карикатурное опрощение; это призыв вернуть в себе человека подлинного, неискажённого, настоящего, а не поддельного.

Белову по роду деятельности приходится иметь дело с авторскими рукописями. И как же он беспощаден в рассуждениях на этот предмет, как эти рассуждения объёмно показывают его натуру:

«Ах эти современные книги, они измучили меня. Ненавижу их и жалко мне их – в них нет мысли, ни души, ни жизни, зато в избытке самодовольства, гордыни и пестроты. Я боюсь покупать их, боюсь раскрывать. Когда это случается (нам присылают), я кидаюсь на помощь, рука сама хватает скальпель-перо и начинает исправлять, исправлять, исправлять – пока от усталости не померкнут глаза, а в сердце не начнутся опасные перебои. Прочитанные страницы пестреют поправками, и самое интересное содержится в этих поправках, а вовсе не в напечатанном тексте, в котором нет зачастую ни смысла, ни содержания, ни стыда».

Суждения Белова о литературе кинжально остры:

«Переводная литература пристойнее оте­чественной, особенно которая создавалась мещанством столетие назад, когда сам-ство было сдержаннее и скромнее, умело мыслить и выражало свои мысли не хрюканьем и не воем звериным, а главное содержание книг ещё не было суесловным лживым, как это стало сегодня».

Белов не чужд того, чтобы разъять слово на составные части, очищая его от сам-ства, он по-настоящему свободен и связывает человеческую несвободу с нежеланием становления, то есть преодолением сам-ства. Он оригинален в каждой своей фразе, а труд его куда как объёмен, он из своих слов создаёт крепкий и звенящий мир противостояния. Я бы не относил его книгу к продолжению истории противостояния славянофильства и западничества или почвенников и либералов, хотя такого рода соблазн, конечно, имеется. Цель Белова – не примкнуть к какому-то учению или философскому стану, а создать своё. Причём главная его забота, главная печаль в том, чтобы разобраться, отчего человечество, вступив на путь прогресса и постоянно по этому пути двигаясь, пришло к деградации, к культу жестокости и силы, сведя жизнь человека до очевидной ничтожности. Любопытно, что Белов выделяет сам-ство и ах-бедность не только среди людей, но и среди животных. Вчитайтесь в эти страницы особенно внимательно. Они невероятно тонки и остроумны.

Только время покажет, кто такой Константин Белов. Русский самородок, гениальный чудак, провидец? Кто-то – и это будут сам-цы – попытается выставить его шарлатаном. Но мне кажется, что фигура Белова будет только возрастать, число его почитателей увеличится, а идеи найдут последователей. Он Божий человек. Божий в каком-то широком, непривычном смысле. Его книги – это не чередование абзацев, они – осколок русского неба, необъятного, беззащитного, исцеляющего и вечного.

Теги: современная проза