Литературная Газета, 6531 (№ 44-45/2015)

Между «Капиталом» и Евангелием

Между «Капиталом» и Евангелием

Колумнисты ЛГ / Актуальная философия

Тростников Виктор

Теги: философия , мнение , самосознание

В чём историческое значение советского периода

Уже четверть века мы живём в новой России. Но нас по-прежнему преследуют настойчивые воспоминания о советской эпохе, и мы категорически не согласны друг с другом в её оценке. Одни утверждают, что Октябрьский переворот , который нельзя называть революцией, был досадным, совершенно необязательным срывом российского развития, и если бы царь расстрелял депутацию, приехавшую требовать его отречения, а потом подавил бы петроградский хлебный бунт, то мы до сих пор жили бы в благословенной монархии, возглавляемой Божьим помазанником. Другие ностальгируют по Советскому Союзу, считая, что жизнь в нём была справедливой, честной, гуманной и наполненной смыслом. А поскольку людям свойственно персонифицировать причины исторических событий, то первые возвеличивают Николая II, а вторые – Иосифа Сталина.

Этот предмет ожесточённых споров неслучайно возник именно сейчас. Для осмысления исторической эпохи существует оптимальная дистанция отступления от неё. Пока мы к ней слишком близко, за деревьями не видно леса, и второстепенные моменты затмевают сущность. Если же мы отойдём от неё слишком далеко, многое забывается, становится абстрактным и малоинтересным. Наблюдения показывают, что оптимальный срок удаления от закончившейся эпохи для наиболее объективного о ней суждения – 50 лет. Наиболее полное и точное описание Александровской эпохи России Львом Толстым и эпохи Гражданской войны Соединённых Штатов Фолкнером даны через полстолетия. И вот как раз сегодня настал момент, когда апофеоз «развитого социализма» отступил от нас в прошлое именно на эти 50 лет. Наверное, поэтому актуальность оценки этого периода нынче так велика.

Давайте же сделаем попытку найти правильный ответ на вопрос: чем был для нас и для всего мира советский период российской истории? Если нам это удастся, споры, грозящие нашему обществу расколом, сами собой прекратятся, ибо истина одна, и на ней мы все сойдёмся. Для этого нужно прежде всего понять, кем были большевики, спровоцировавшие Октябрьскую революцию.

Сначала выслушаем их самих.

Они утверждали, что хотят построить новый мир, в котором место религии займёт наука, то есть объявили себя атеистами. Историки поверили им на слово, и до сих пор в литературе советский период называют периодом атеизма. Но стоит приглядеться к поведению одержавших победу большевиков, как по этому поводу возникают очень серьёзные сомнения. Придя к власти, они стали сбрасывать колокола, взрывать храмы, жечь иконы, сбивать на кладбищах надмогильные кресты и убивать священнослужителей. Во всём этом проявлялась ненависть к верующим, особенно к православным. Но атеисты не могут так себя вести. Атеист – это человек, которому наука открыла глаза на тот факт, что Бога нет, а следовательно, нет и святынь, которым надо поклоняться. Как он будет относиться к людям, которые всё ещё этого не поняли? Он будет снисходительно смотреть на их поклонение воображаемым святыням как на проявление отсталости и постарается просветить, чтобы они поняли свои заблуждения и навсегда их оставили. Когда ребёнок кормит куклу кашей, не понимая, что кукла в этом не нуждается, родители не бьют же его и не выбрасывают куклу на помойку, зная, что он подрастёт и так вести себя не будет. Нет, как хотите, действия большевиков напоминали действия не атеистов, а совсем других людей! Каких именно?

Во-первых, ранних христиан, которые, входя в языческие храмы, сокрушали идолов. Во-вторых, афганских талибов, которые взорвали огромную статую Будды. В-третьих, исламских экстремистов, разрушивших языческие храмы Пальмиры. А это не только не атеисты, а люди фанатически верующие. Вот в каком ряду оказываются большевики по их поступкам. Слово «фанатически» не имеет здесь осуждающего смысла, оно происходит от греческого «танатос», то есть смерть, и относится к тем, кто готов умереть за свою веру, а любое другое верование – искоренять как конкурентное. Этот признак присутствует в упомянутых случаях. Христиане первых веков иногда по ночам с деревянными мечами нападали на богатые экипажи, будто бы с целью грабежа, чтобы быть убитыми охраной и стать мучениками. У талибов и радикальных исламистов выстраиваются целые очереди, чтобы записаться в смертники. А что у большевиков? В своём культовом гимне они пели:

Смело мы в бой пойдём за власть Советов

И как один умрём в борьбе за это!

Эти наблюдения наталкивают на мысль, что ранние большевики не были атеистами, а имели свою святыню, которую готовы были отстаивать, жертвуя собой. Нет надобности гадать, что это была за святыня, – конечно, коммунизм, невообразимо счастливое будущее потомков, которое станет результатом мировой революции. Этот свой идеал они предложили принять всему человечеству.

Как реагировала на этот вызов христианская цивилизация? К этому времени она уже перестала быть христианской. В XIX веке всякий мало-мальски образованный человек или даже желающий казаться образованным знал, что истина в последней инстанции принадлежит науке, а наука доказала, что Бога нет, а есть законы природы, согласно которым распятый Иисус не мог воскреснуть. Выражая настроение тогдашнего общества, Чехов писал Куприну: «Я с удивлением смотрю на всякого верующего интеллигента», имея в виду, конечно, христианскую веру. Для людей, принадлежавших к христианской цивилизации, оставалось только два варианта: или стать голыми материалистами, вытравить из своей души религиозное чувство и сосредоточить все устремления исключительно на устроении как можно более комфортной жизни на земле, – или сохранить религиозное чувство, обратив его на такой предмет, который не противоречит научному мировоззрению. Короче говоря, надо было либо отказаться от всякой религии, либо придумать такую религию, которая была бы совместима с наукой.

И здесь произошёл великий раскол, более принципиальный и значимый, чем разделение в XI веке на католиков и православных. Западное общество, подготовленное к этому Возрождением и протестантизмом, избрало первый вариант, а русский народ, не имевший такой подготовки, избрал второй: поверил в новую «научную» святыню и тем самым сохранил свою религиозность, по крайней мере до того момента, когда ложность новой святыни вылезет наружу.

Этот раскол имел громадное историческое значение. Как показал Владимир Соловьёв, религиозное чувство, то есть стремление иметь святыню, отличает человека от животных. Отказавшись от этого чувства, западный человек стал на путь превращения в consuming animal – потреб­ляющее животное. Современный западный человек уже не интересуется ничем, кроме телесного комфорта. Русский человек избрал опасный вариант ложной веры, но, по счастью, когда её ложность стала очевидной, наука отозвала своё отрицание Бога и даже стала приводить аргументы в пользу Его существования, так что сохранивший своё религиозное чувство русский народ смог снова обратить его на подлинную святыню, убрав со своего аналоя «Капитал» и возвратив на него Евангелие.

Таким образом, советский период нашей истории оказался для нас промыслительным и даже спасительным, поскольку законсервировал нашу религиозность и не дал нам превратиться, подобно западноевропейцам, в «потребляющих животных». Наша и западная цивилизации принципиально разошлись, о чём неоднократно говорил наш президент.

Таков исторический факт, на признании которого нам всем следовало бы сойтись.

Представляем ведущего рубрики «Актуальная философия». Это православный философ и богослов Виктор Николаевич Тростников. Будучи по первому образованию математиком, в начале своей литературной деятельности подготовил ряд статей и книг по истории математики и математической логике. Постепенно центр тяжести его интересов сместился к религиозной философии. Много лет был профессором Российского православного университета, преподавал философию, философию права и всеобщую историю. Одна из первых его книг о православной философии («Мысли перед рассветом») была опубликована в Париже в 1980 году. Общее число публикаций достигает нескольких сотен.