Литературная Газета, 6554 (№ 21/2016)

На золотом рынке

На золотом рынке

Спецпроекты ЛГ / Страна Наири / Современная литература АРМЕНИИ

Мартин Акоглян. «Цветущие горы Армении»

Рубен ОВСЕПЯН

Ро­дил­ся в 1939 г. Окон­чил фа­куль­тет гео­ло­гии Ере­ванс­ко­го уни­вер­си­те­та, за­тем Выс­шие кур­сы ки­нод­ра­ма­тур­гов и сце­на­ристов в Моск­ве. По его сцена­риям соз­дано несколько кинофильмов. Пе­­ревёл на ар­мянс­кий произведения Л. Толсто­го, А. Че­хо­ва, Г. Гар­сиа Мар­ке­са. Ро­ман Р. Овсепяна «Под аб­ри­ко­со­вы­ми де­ревья­ми» был удостоен еже­год­ной пре­мии пре­зи­ден­та Республики Армения. Заслуженный деятель искусств Республики Армения.

При­жав уве­ли­чи­тель­ное стёк­лыш­ко к пра­во­му гла­зу, юве­лир расс­мат­ри­вал коль­цо Ми­кае­ла и меж­ду де­лом не то мур­лы­кал под нос пе­сен­ку, не то мо­лит­ву бор­мо­тал. Рес­ни­цы его заж­му­рен­но­го ле­во­го гла­за тре­пе­та­ли, под­ра­ги­вая, как крылья ба­боч­ки, и толь­ко из­ред­ка разд­ви­га­лись, отк­ры­вая насто­ро­жен­ное око, ког­да мо­но­тон­ный пче­ли­ный гул рын­ка зо­ло­тых из­де­лий на­ру­ша­ло звя­канье ук­ра­ше­ний о стек­ло вит­рин. Тор­го­вец-юве­лир по­хо­дил на од­ног­ла­зо­го змея, что, сог­лас­но ле­ген­де, жи­вёт на Ара­ра­те, и са­ма его лу­па ка­за­лась дра­го­цен­ным кам­нем, ко­то­рый он вот-вот заш­выр­нёт в не­бо – и тот бу­дет там как солн­це.

– Зо­ло­то мест­ное, – зак­лю­чил юве­лир, – ско­рее все­го, из Зо­да. Ка­мень – би­рю­за. По обеим сто­ро­нам гра­ви­ров­ка – узор в ви­де рыбьей че­шуи. По­хо­жее коль­цо я ви­дел в му­зее. В осо­бом хра­­нили­ще…

– Это коль­цо моей пра­баб­ки, – пос­пе­шил объяс­нить Ми­каел. Ему за­хо­те­лось расс­ка­зать и про то, как об­мы­ва­ли ста­руш­ку и из-за па­зу­хи у неё вы­пал сло­жен­ный в нес­коль­ко раз, по­жел­тев­ший от вре­ме­ни кон­верт. Он пог­ру­зил­ся в во­ду и кос­нул­ся дна ко­ры­та со сла­бым ме­тал­ли­чес­ким зву­ком, приг­лу­шён­ным, но тем же са­мым, с ка­ким звя­кают сей­час о стек­ло вит­рин юве­лир­ные ук­ра­ше­ния. Не­­сколь­ко пар быст­рых женс­ких рук, по­за­быв о ста­руш­ке, раз­де­той до­го­ла как пупс, ныр­ну­ли вслед за дзиньк­нув­шим пред­ме­том и дол­го не мог­ли достать пристав­ший ко дну кон­верт. На ли­це ста­ру­хи просту­пи­ла улыб­ка. Слов­но по ще­ко­та­нию вок­руг ступ­ней она чувст­во­ва­ла, что эти ру­ки боль­ше ме­шают друг дру­гу, чем ста­рают­ся отор­вать от дна буд­то прик­леив­ший­ся к не­му кон­верт. Не­по­нят­ным оста­ва­лось од­но: по­че­му она не на­де­ла коль­цо на па­лец, а за­вер­ну­ла и спря­та­ла за па­зу­ху. Хо­тя вло­жен­ный в кон­верт кло­чок бу­ма­ги, на ко­то­ром неу­ме­лой ру­кой был на­ри­со­ван дом, у зад­ней сте­ны до­ма – круг­лая ям­ка, а по­верх ям­ки – мель­нич­ный жёрнов, по­хо­же, объяс­нял, как нуж­но по­ни­мать слу­чив­шее­ся. В су­ма­то­хе бегст­ва всё зо­ло­то, имев­шее­ся в до­ме, сло­жи­ли в ям­ку, за­сы­па­ли зем­лей и при­да­ви­ли жёрно­вом, на­деясь, что од­наж­ды вер­нут­ся и мель­нич­ный жёрнов ука­жет им, где ко­пать. Млад­шую же из де­тей – дев­чуш­ку, что позд­нее ста­нет пра­ба­буш­кой, – вид­но, за­во­ро­жил блеск коль­ца. А мо­жет, она просто не ве­ри­ла в воз­мож­ность вер­нуть­ся… Как бы то ни бы­ло, по­том она засты­ди­лась собст­вен­но­го поступ­ка и чуть не семь­де­сят лет но­си­ла на гру­ди свою тай­ну…

– Я не го­во­рю, что ты его ук­рал, – не под­ни­мая го­ло­вы, произ­нёс Од­ног­ла­зый Змей с вер­ши­ны Ара­ра­та, – хо­тя на ры­нок боль­шей частью как раз во­ро­ван­ное при­но­сят… Во­ровс­кое ре­мес­ло – про­фес­сия древ­няя, го­раз­до стар­ше прости­ту­ции.

Рес­ни­цы ле­во­го гла­за юве­ли­ра ра­зомк­ну­лись, а зра­чок пра­во­го, гля­дя­щий сквозь стёк­лыш­ко лу­пы, сде­лал­ся ог­ром­ным и стал по­хож на го­то­вую при­зем­лить­ся ле­таю­щую та­рел­ку… Вот-вот взмет­нёт­ся к не­бу дра­го­цен­ный кристалл!..

– Да и что мне за де­ло, ук­рал ты его или нет... Я же не Нер­сес Аш­та­ра­ке­ци…

Юве­лир ос­во­бо­дил глаз от уве­ли­чи­тель­но­го стек­ла, и в его улыб­ке мельк­ну­ло ко­варст­во охот­ни­ка, за­ма­ни­ваю­ще­го жерт­ву в ло­вуш­ку.

– Да и ты не князь Со­ло­мон Ар­гу­тинс­кий-Дол­го­ру­ков. Ведь это в его до­ме скон­чал­ся наш но­во­на­речён­ный ка­то­ли­кос Ов­сеп, так и не уви­дев­ший пер­воп­рестоль­но­го Эч­миад­зи­на. Вер­но?..

– Да, он умер в Тиф­ли­се, – ска­зал Ми­каел, – пос­ле ку­па­ния в го­ря­чих источ­ни­ках по­кой­но­го гру­зинс­ко­го ца­ря.

– Ду­маешь, просту­дил­ся? – спро­сил юве­лир, слег­ка удив­лён­ный ком­пе­тент­ностью Ми­кае­ла, и с уве­рен­ностью ашу­га, нап­рав­ляю­ще­го­ся в медж­лис, ре­шил поста­вить на место юн­ца, дерз­нув­ше­го взять в ру­ки саз. – Мно­гие по­ла­гают, что так оно и бы­ло. Но что ес­ли это вдовст­вую­щая ца­ри­ца Да­ред­жан тай­ком под­сы­па­ла ему яду в чай? А?..

Мол­ча­ние Ми­кае­ла бы­ло рас­це­не­но юве­ли­ром как приз­на­ние мол­ние­нос­но одер­жан­ной им по­бе­ды, и он втай­не ли­ко­вал: «Ну, что мол­чишь, ум­ник? Го­во­ри же, дай пог­ля­деть, как глу­бо­ки твои поз­на­ния! Ес­ли мы тут на рын­ке зо­ло­тиш­ко про­даём-по­ку­паем, это ещё не зна­чит, что нам всё до фо­на­ря и что исто­рия идёт се­бе ми­мо и нас не ка­сает­ся».

– А?.. – сно­ва с азар­том под­дел юве­лир, приг­ла­шая к пое­дин­ку, но не устоял пе­ред соб­лаз­ном окон­ча­тель­но по­верг­нуть про­тив­ни­ка в прах. – Ведь мы об­ре­ли бы не­за­ви­си­мость, восста­но­ви­ли бы на­ше царст­во, а они-то уже от­да­лись под власть Рос­сии. И ав­то­ром проек­та на­ше­го с Рос­сией сог­ла­ше­ния был имен­но он, ар­хие­пис­коп Ов­сеп… Пер­вым на­шим ца­рём дол­жен был стать граф По­тём­кин. Неваж­но, что он русс­кий, – за­то царст­во ар­мянс­кое. Из трёх ста­рин­ных гер­бов – ор­ла ца­рей Ар­ша­ку­ни, христианс­ко­го агн­ца Божье­го и двух львов Ма­лой Ар­ме­нии – уже был состав­лен но­вый го­су­дарст­вен­ный герб. И раз­ве за­висть и зло­ба не мог­ли до­ба­вить па­ру ка­пель яда ему в чай? Не го­во­ря уже о том, что из Санкт-Пе­тер­бур­га им, воз­мож­но, кто-то под­ми­ги­вал…

– По­доз­ре­ния бы­ли, – ска­зал Ми­каел, – но до­ка­за­тельств нет. Ска­за­ли: простыл. Был ко­нец фев­ра­ля, во­да в царс­кой ку­паль­не – чуть не ки­пя­ток, а на ули­це сту­жа.

– А раз­ве кто-то исс­ле­до­вал чаш­ку с чаем? Брал на ана­лиз кровь ка­то­ли­ко­са?.. По све­жим сле­дам ещё мож­но бы­ло доз­нать­ся, от­че­го он умер, но ведь не скор­бя­щей же ца­ри­це Да­ред­жан бы­ло этим за­ни­мать­ся и, уж ко­неч­но, не то­му, кто под­ми­ги­вал гла­зом из Санкт-Пе­тер­бур­га… А Нер­се­са Аш­та­ра­ке­ци ин­те­ре­со­ва­ли сов­сем дру­гие «сле­ды». В день во­дос­вя­тия отп­ра­вил­ся он в дом кня­зя Со­ло­мо­на Ар­гу­тинс­ко­го позд­ра­вить его с празд­ни­ком и уви­дел у не­го на паль­це епис­копс­кий перстень с изум­ру­дом, при­над­ле­жав­ший по­кой­но­му ка­то­ли­ко­су. Пос­ле взаим­ных при­ветст­вий он про­тя­нул ру­ку в нап­рав­ле­нии ви­сев­ше­го на сте­не боль­шо­го жи­во­пис­но­го порт­ре­та Ов­се­па и ука­зал на перстень, свер­кав­ший на паль­це пат­риар­ха. «По­че­му коль­цо Свя­тей­ше­го кра­сует­ся на ва­шем паль­це, князь, а не пе­ре­да­но мне? – спро­сил Нер­сес Аш­та­ра­ке­ци. – При том, что нас­лед­ни­ком ду­хов­но­го пред­во­ди­те­ля на­ше­го – упо­кой, Гос­по­ди, его ду­шу – яв­ляюсь я, как предста­ви­тель пер­воп­рестоль­но­го Эч­миад­зи­на, а вов­се не вы». Зна­ко­ма те­бе эта исто­рия, юно­ша?

– Зна­ко­ма, – горь­ко ус­мех­нул­ся Ми­каел. – Я кон­чал се­ми­­нарию.

– Где же твоя ря­са, где бо­ро­да?..

– Я ли­шён са­на, – ко­рот­ко от­ве­тил Ми­каел.

– О! – со­чувст­вен­но вздох­нул юве­лир. – И на что же ты те­перь жи­вёшь? Ведь вы, слу­жи­те­ли божьи, дру­го­го ре­мес­ла не знае­те… Хоть бы в дьяч­ках остал­ся – с крестин да по­хо­рон, с ос­вя­ще­ния до­мов ка­кая-ни­ка­кая ко­пееч­ка на­бе­га­ла бы… Перстень твой хо­рош, толь­ко та­кие сей­час не в хо­ду. Жен­щи­ны нын­че де­шё­вую ми­шу­ру пред­по­чи­тают. Не да­дут те­бе це­ны, а жаль: вещь-то бес­цен­ная…

– А я и не про­даю, – сов­рал Ми­каел. – Просто оце­нить хотел…

«Поз­воль те­бе не по­ве­рить», – ска­зал про се­бя юве­лир, и сом­не­ние на­ри­со­ва­лось у не­го на ли­це.

«Ес­ли бы я за этим при­шёл, про­дал бы бу­маж­ку, что вы­па­ла из-за па­зу­хи у пра­баб­ки, – сам ве­ря в свою ложь, воз­ра­зил, оправ­ды­ваясь, Ми­каел. – Но ведь не про­дал же, вер­но?»

Чер­тё­жик он и, прав­да, не про­дал. Так уж выш­ло, что его по­ку­па­тель ис­чез так же вне­зап­но, как поя­вил­ся. То ли за ре­шёт­ку по­пал, то ли на гра­ни­це подстре­ли­ли – кто его знает!

Гра­ни­ца с Тур­цией, прав­да, зак­ры­та, с этой сто­ро­ны её сто­ро­жат русс­кие погра­нич­ни­ки, с дру­гой – ас­ке­ры, од­на­ко факт остаёт­ся фак­том: есть лю­ди, ко­то­рые пе­ре­хо­дят с этой сто­ро­ны на ту сто­ро­ну или с той на эту. Од­наж­ды в кру­гу дру­зей, ког­да за­шёл раз­го­вор о пред­ках и об ут­ра­чен­ных зем­лях, он расс­ка­зал о кон­вер­ти­ке, ко­то­рый хра­ни­ла на гру­ди пра­баб­ка, – и с тех пор не знал по­коя. Че­рез нес­коль­ко дней пос­ле это­го поя­вил­ся дол­го­вя­зый нез­на­ко­мец с уз­ким лбом и ма­лень­ки­ми глаз­ка­ми и пред­ло­жил ему на вы­бор два ва­риан­та сдел­ки: «Ес­ли до­ве­ришь­ся мне, – ска­зал он, – я пое­ду, най­ду ва­ше зо­ло­то, и мы по­де­лим его по­по­лам. При та­ком раск­ла­де ты со­вер­шен­но спра­вед­ли­во мо­жешь опа­сать­ся, что я об­ма­ну. Ес­ли же мне не до­ве­ряешь, на­зо­ви свою це­ну – и я те­бе за­пла­чу. В этом слу­чае рис­кую уже я. Но не по­то­му, что не ве­рю те­бе и твоей пра­баб­ке, – просто ве­ли­ка ве­роят­ность, что тур­ки дав­но об­на­ру­жи­ли ваш тай­ник». – «Ты что же, уже бы­вал по это­му де­лу в тех местах?» – спро­сил Ми­каел, удив­ляясь то­му, как та­ко­му вер­зи­ле удаёт­ся не­за­мет­но пе­ре­хо­дить гра­ни­цу. «Нес­коль­ко раз, – от­ве­тил нез­на­ко­мец, – и ни ра­зу не на­шёл кла­да. Ямы на­хо­дил, зо­ло­то – нет. Всю на­шу зем­лю пе­ре­ры­ли, нех­ристи!»…

– Па­мять па­мятью, но хо­те­лось бы знать реаль­ную стои­мость коль­ца, – произ­нёс Ми­каел, оч­нув­шись от вос­по­ми­на­ний.

– Я уже ска­зал, оно бес­цен­но, – пов­то­рил юве­лир, – но толь­ко как му­зей­ный экс­по­нат. Вор та­кое коль­цо красть не ста­нет. Но­со­вой пла­ток у те­бя из кар­ма­на свист­нет, а его не возь­мёт. Ко­неч­но, най­дут­ся лю­ди, ко­то­рые по­ни­мают его истин­ную це­ну. Они мо­гут по­про­бо­вать вык­расть его ли­бо ку­пить за бес­це­нок, но это ни­че­го не из­ме­нит. Всё рав­но же­ны их или лю­бов­ни­цы но­сить его не за­хо­тят, и зна­чит, оно опять же оста­нет­ся му­зей­ной ред­костью – и толь­ко… Од­на­ко вер­нём­ся к Нер­се­су Аш­та­ра­ке­ци. Он был ум­ный, прин­ци­пиаль­ный че­ло­век, пат­риот. По­че­му же он не стал доис­ки­вать­ся истин­ных при­чин смер­ти ка­то­ли­ко­са Ов­се­па, а це­ли­ком сос­ре­до­то­чил­ся на прег­ре­ше­нии Со­ло­мо­на Ар­гу­тя­на, ка­ким бы не­достой­ным оно ни бы­ло? Князь, бед­ня­га, с пе­ре­пу­гу слёг и вско­ре умер… А ца­ри­ца Да­ред­жан жи­ла дол­го. И тот, кто под­ми­ги­вал гла­зом из Санкт-Пе­тер­бур­га, жил дол­го… А идея воз­рож­де­ния Ар­мянс­ко­го царст­ва лоп­ну­ла, как мыль­ный пу­зырь… Сей­час, двести лет спустя, раз­ве ты, или я, или он мо­жем восста­но­вить под­лин­ную исто­рию? Мо­жем уз­нать, ес­ли нас вы­ре­зáли во имя ве­ры, по­че­му на­ши хра­мы стоят как стоя­ли, а от двор­цов не оста­лось и сле­да? Кста­ти ска­зать, под­лин­ная исто­рия дви­жет­ся всег­да где-то ря­дом с исто­рией вы­мыш­лен­ной, но па­рал­лель­но ей. Мы жи­вём в вы­мыш­лен­ной исто­рии… А те­бя за что са­на ли­ши­ли?

…Про­цес­сия, нап­рав­ляв­шая­ся от Пат­риар­ших по­коев к Ка­фед­раль­но­му со­бо­ру, шла че­рез тол­пу ве­рую­щих и ту­ристов. Вдоль её пу­ти об­ра­зо­вал­ся жи­вой ко­ри­дор. Зво­ни­ли ко­ло­ко­ла. Ка­то­ли­кос ша­гал под по­ло­гом бал­да­хи­на, осе­няя крестом и бла­гос­лов­ляя паст­ву. Жен­щи­ны це­ло­ва­ли дес­ни­цу ка­то­ли­ко­са. За бал­да­хи­ном шест­во­ва­ли стол­пы об­щест­ва – поч­тен­ные го­ро­жа­не, за ни­ми ду­хов­ные ли­ца в по­ряд­ке ие­рар­хии: впе­ре­ди ар­хие­пис­ко­пы и епис­ко­пы, по­том мо­на­хи и, на­ко­нец, дьяч­ки-сар­ка­ва­ги. Ша­гав­ший в груп­пе сар­ка­ва­гов Ми­каел, рас­сеян­но гля­дя в прос­вет меж го­ло­ва­ми тол­пы, вдруг уста­вил­ся на од­но­го из досточ­ти­мых граж­дан, ко­то­рый дер­жал над го­ло­вой зонт. Ми­кае­лу был ви­ден то его за­ты­лок, то про­филь, а ча­ще все­го – ле­вая ру­ка, сжи­мав­шая ру­коят­ку зон­та. Ру­кав пид­жа­ка съе­хал вниз, ого­лив за­пястье с си­ней на­кол­кой.

В пе­ред­них ря­дах по обеим сто­ро­нам жи­во­го ко­ри­до­ра стоя­ли преи­му­щест­вен­но жен­щи­ны. «Гля­ди, как они нас жа­леют! – шеп­нул Ми­кае­лу ша­гав­ший ря­дом дья­чок, ки­вая впра­во и вле­во. – Жен­щи­нам ка­жет­ся, что нас у них от­ня­ли… Они чувст­вуют се­бя вдо­ва­ми…»

Ка­то­ли­кос воз­ло­жил ру­ку на го­ло­ву оче­ред­но­му мла­ден­цу на ру­ках у ма­те­ри. Стояв­шая с ней ря­дом жен­щи­на в по­но­шен­ном платье настой­чи­во де­монстри­ро­ва­ла Свя­тей­ше­му свой вы­пи­раю­щий жи­вот – он осе­нил крестом и бе­ре­мен­ную. А на­ко­ло­тый си­ний скор­пион то появ­лял­ся, то ис­че­зал, зас­ло­нён­ный тол­пой, и это мель­ка­ние слов­но сооб­ща­ло ему дви­же­ние.

Уже в со­бо­ре, в са­мый раз­гар ли­тур­гии, Ми­каел про­тис­нул­ся впе­рёд и схва­тил за во­рот гос­по­ди­на с зон­том, в по­ме­ще­нии пре­вра­щён­ным в трость. Ми­каел не­лов­ко за­дел но­гой эту имп­ро­ви­зи­ро­ван­ную опо­ру. Поч­тен­ный го­ро­жа­нин по­те­рял рав­но­ве­сие, спотк­нул­ся о собст­вен­ную но­гу и упал бы, ес­ли бы на по­мощь ему не подс­ко­чи­ла па­ра дю­жих мо­лод­цов с бычьи­ми заг­рив­ка­ми. Они отш­выр­ну­ли в сто­ро­ну Ми­кае­ла и вы­ве­ли на­ру­жу хо­зяи­на на­кол­ки, вызвав не­вооб­ра­зи­мую су­ма­то­ху в хра­ме…

Мно­го лет на­зад этот са­мый поч­тен­ный го­ро­жа­нин зап­рав­лял «рес­пуб­ли­кой» ма­ло­лет­них поп­ро­шаек. Каж­дый ве­чер пе­ред сном, пря­чась в раз­ва­ли­нах бро­шен­но­го до­ма, он тща­тель­но пе­рес­чи­ты­вал до­бы­тую за день ми­лосты­ню, и го­ре то­му из маль­чи­шек, кто риск­нул при­бе­речь для се­бя хо­тя бы лу­му*. Пе­ред тем как на­чать эк­зе­ку­цию, он за­су­чи­вал ру­ка­ва, и про­ви­нив­ше­му­ся па­ца­ну чу­ди­лось, что уда­ры ему на­но­сит скор­пион. «Сколь­ко раз пов­то­рять: ва­ше де­ло – про­сить ми­лосты­ню. Клян­чить! – кри­чал хо­зяин «рес­пуб­ли­ки поп­ро­шаек». – Лю­ди не лю­бят во­ров. Ни­щих жа­леют, а во­ров не­на­ви­дят!» Пос­ле зем­лет­ря­се­ния Ми­каел был од­ним из граж­дан этой «рес­пуб­ли­ки»…

Пе­ред расста­ва­нием ду­хов­ный настав­ник Ми­кае­ла от­вёл его, уже оде­то­го в мирс­кую одеж­ду, в свою келью и шёпо­том произ­нёс: «Прости, сын мой, что не смог от­вести от те­бя гнев Свя­тей­ше­го». – «Э­то вы ме­ня прости­те, ва­ше преос­вя­щенст­во, я на­ру­шил устав. По­ме­шал ли­тур­гии». ­– «Не в ли­тур­гии де­ло, сын мой, – ска­зал учи­тель. – Ты по­ме­шал возв­ра­ще­нию греш­ни­ка в ло­но церк­ви».

Ми­каел опустил­ся на ко­ле­ни пе­ред епис­ко­пом, дол­го смот­рел в муд­рые гла­за стар­ца, по­том с неж­ностью взял его ру­ку и по­це­ло­вал: «Вся­кий ли грех мо­жет быть про­щён, ва­ше преос­вя­щенст­во?» – «Да, сын мой», – от­ве­чал епис­коп. «И вправ­ду по­кая­нием, це­ло­ва­нием креста мож­но спасти се­бя?» – «Мож­но, сын мой». – «А ес­ли че­ло­век лжёт, что от­рёк­ся от преж­не­го, ес­ли прит­во­ряет­ся?» Епис­коп под­нял вверх па­лец: «Он всё ви­дит». – «Он на не­бе, – воз­ра­зил Ми­каел, – а здесь, на зем­ле, цер­ковь и её слу­жи­те­ли… Не застят ли нам гла­за да­ры и при­но­ше­ния?.. Кто они, ва­ше преос­вя­щенст­во, – бла­го­по­да­те­ли и жерт­во­ва­те­ли в поль­зу церк­ви? Взять да­же тех, кто воз­во­дит хра­мы на свои день­ги, – от­ку­да столь­ко бо­га­теев в этой ни­щей стра­не? Вы не ху­же ме­ня знае­те, что тру­дом в по­те ли­ца боль­ших де­нег не на­жи­вёшь. Лю­ди бо­га­теют че­рез грех. Ночью гре­шат, а ут­ром при­хо­дят каять­ся. Сог­ре­шат с ут­ра – ви­нят­ся к ве­че­ру. Цер­ковь даёт им от­пу­ще­ние, а жизнь по-преж­не­му пол­нит­ся сквер­ной. Грех тво­рят там – про­ще­ние даёт­ся здесь. Грех и рас­кая­ние всё даль­ше друг от дру­га»…

– Я на­ру­шил устав, – от­ве­тил на­ко­нец Ми­каел и спря­тал коль­цо пра­баб­ки в наг­руд­ный кар­ман. – Сов­рал я, что коль­цо не про­даю, но рад, что эта бес­цен­ная вещь не имеет це­ны.

Ми­каел шёл с рын­ка зо­ло­тых из­де­лий и дол­го не мог ура­зу­меть, идёт ли он пу­тём под­лин­ной исто­рии или троп­кой исто­рии вы­мыш­лен­ной…

А юве­лир, хо­тя расс­мат­ри­вать ему бы­ло не­че­го, при­ла­дил уве­ли­чи­тель­ное стёк­лыш­ко к ле­во­му гла­зу, приж­му­рил пра­вый и сно­ва стал по­хож на ле­ген­дар­но­го од­ног­ла­зо­го змея с вер­ши­ны Ара­ра­та.

Пе­ре­вод Ири­ны МАР­КА­РЯН

* Лу́ма – разменная денежная единица Армении, составляющая 1/100 драма.